Капельки дождя, барабанили по запотевшему стеклу, оседали на нем робкими брызгами, набухали, набирались сил, и неторопливо скатывались вниз. От этого становилось несколько виднее, что творится за окном. Настроение происходящее там не поднимало. Хотелось поглубже зарыться в подушки и дремать, дремать под завывание ветра, продолжая в своих фантазиях навеянное ночными грезами.
Моросящий противный дождь не прекращался уже третьи сутки, убеждая в ошибочности предположения, что яркое сочное бабье лето будет тянуться бесконечно и никогда не наступит поздняя осень с ее промозглой сыростью. Раскачивающиеся полуголые ветви берез на фоне грустного неба с проносящимися рваными клочьями свинцовых туч под порывами ветра постепенно теряли последние листья, а память подсказывала, что не за горами уже то время, когда посеребрят землю первые заморозки и чуть позже робко закружат в воздухе снежинки - предвестницы приближающейся зимы.
В избушке лесника было непривычно жарко. Спящая тревожным сном девушка разметалась, раскидалась, покрыв длинными русыми прядями и подушку, и небольшой подоконник в головах кровати. Она казалась случайной гостьей в этом доме. Небогатая утварь, минимум мебели, фотографии, пришпиленные канцелярскими кнопками к стене, отсутствие занавесок на окнах, да холостяцкий беспорядок указывали на то, что никогда и ничего не касались здесь заботливые женские руки.
Скорее всего, так оно и было. Иначе не служила бы гостье ночнушкой видавшая виды мужская сорочка с длинным рукавом, что распахнулась от неосторожного движения, бесстыдно выставив на всеобщее обозрение девичью грудь. Правда, зритель в избушке был всего один - мужчина, чей возраст не позволяли определить давно не стриженые усы и недельная щетина, что тихо сидел у пышущей жаром печурки уже добрый час, мял в руках так и неприкуренную сигарету в каком-то оцепенении уставившись на открывшуюся его взору картину. Скорее всего, он не видел и не слышал никого и ничего вокруг, весь погруженный в свои мысли.
Мелькнувшая за окном тень заставила очнуться. Мужчина встал, бесшумно подошел к девушке. Заботливо прикрыл ее наготу.
- Спи, спи, ...хорошая моя, ...любимая моя, - чуть слышно прошептали губы абсолютно непривычные для них слова, и Степан, вдруг зардевшись, пулей выскочил на крыльцо. Лишь на миг он остановился на пороге, чтобы, обернуться и с удовлетворением еще раз убедиться в отсутствии на щеках гостьи того лихорадочного румянца, что так напугал его совсем недавно.
Жадно затянулся крепким табачным дымом, стараясь прогнать смущение от внезапно вырвавшихся слов, и вновь задумался.
...Приехала-таки, решилась..., и Леха.... Ну, молодчина! Привез, ни с чем не посчитался, как только узнал новость. Ночь, дождь, ветер, холодрыга, а он... Настоящий друг!
Кто бы мог подумать, что так выйдет! По-дурацки как-то все началось, впрочем, как и все, что было у него в жизни до сих пор.... Но теперь все изменится. Точно изменится! Он сам не позволит никому и ничему доставить неприятности ни Анжеле, ни самому себе! А как по-другому? Теперь он не один. Теперь он в ответе не только за себя!
Да, если честно, то и не все так плохо у него было в прошлом! Зачем напраслину гнать? Детство прошло, как и у большинства сверстников - без забот и особых огорчений. Пожалуй, даже счастливым его можно назвать. Чего жаловаться-то?
Рос в любви и ласке. Мать баловала, тряслась над ним, стоило хотя бы немного прихворнуть, либо прийти с улицы с расквашенным носом или ободранными коленками, что было довольно часто. Отец хоть и не отличался особой нежностью, никогда не жалел, а лишь посмеивался, да подтрунивал над непоседой, но в сынишке души не чаял. Степка никогда не обижался на папины слова, прекрасно зная, как только выдастся у того свободная минутка, то они будут вместе.
Отец всегда с удовольствием возился с ним, чему-то учил, рассказывал. И на рыбалку брал с собой, и на охоту к великой зависти дворовых друзей-приятелей. Даже на мотоцикле учил ездить.... А эти летние поездки на море и по экскурсиям в другие города? Кто еще из его одноклассников столько повидал как он? Вот то-то!
Только иногда завидно было слушать хотя бы того самого Лешку, что каждое лето проводил в деревне и, вернувшись, взахлеб рассказывал о своих проделках с двоюродными братьями. Не было бабушек и дедушек у Степана, и теток с дядьками не было, как и братьев с сестрами двоюродными в деревне. Все в соседнем областном центре жили. Родителей Степки соседи и знакомые называли "наезжими" за глаза, намекая на то, что не местные они, а приехали сюда по распределению. И еще говорили, что у них любовь чуть ли не с пеленок, раз в одной школе учились и один институт окончили. В общем, все хорошо в детстве было. Грех жаловаться.
Когда же начались неприятности?
В школе учился он неплохо. Звезд с неба, правда, не хватал, но и в хвосте не тянулся. А вот в пятом классе.... Это сейчас Степан понимал, что дураком был самым настоящим. А тогда....
Перед самыми летними каникулами родилась его сестренка. Долго ее ждали, да все Бог не давал. Отец с матерью не теряли надежду, вот и появилась на свет их Надя. Надежда, Надюшка, Наденька. Стоило ей появиться в доме, как этот часто плачущий по ночам смешной комочек стал центром внимания и заботы. Все вокруг души в ней не чаяли, нянчились, сюсюкали, с рук не спускали, а Степка отошел на второй план.
Обидно было. Нет, любил он сестренку по-своему, но ревновал страшно. Выразилось это в хулиганстве. Спокойный до этого улыбчивый мальчишка вдруг превратился в угрюмого, озлобленного пацана. То подерется с кем-то, то стекло кому-то или витрину в магазине высадит. Мелкие шалости и проказы со временем становились все серьезнее. В школе большинство хороших отметок превратились в "тройки" и даже "двойки". Ничего не помогало - ни отцовский ремень, когда был поменьше, ни долгие нравоучительные беседы, когда стал постарше, ни слезы мамы. Веселые компании и неизменная спутница - гитара. Один привод в милицию, другой. Кое-как дотянул до выпускных экзаменов, с грехом пополам получил "аттестат зрелости" и впервые задумался, чем заниматься дальше.
О поступлении в какой-либо институт с такими оценками и знаниями как у Степана даже и речи быть не могло. Права на управление автомобилем с припиской "при достижении возраста восемнадцати лет" у него были, школу закончил и ладно. Этого до призыва в Советскую армию следующей осенью ему казалось достаточно, а дальше - видно будет.
После школы Степан несколько месяцев шатался без дела, огорчая родителей своим поведением и доставляя им кучу неприятностей, пока не без помощи Лешкиного отца не устроился работать, чтобы денег у родителей на свои потребности не просить. Работа слесарем в автопарке была не из легких, но парню она пришлась по душе, прельщала перспектива стать шофером грузовика со временем, и он постепенно остепенился.
А весной у его собственного отца вдруг нашелся родственник - двоюродный брат, о существовании которого до этого ничего не было известно около двадцати или более лет. С отцом они в детстве крепко дружили, но потом вдруг расстались. Нет, они не сорились. Просто, когда родители Степана учились в институте, дядю призвали в армию. Некоторое время они еще переписывались, но стоило отцу сообщить о своей предстоящей женитьбе, как переписка вдруг прервалась. Более того, отслужив положенное, Василий (так звали дядю) в родной город уже не вернулся....
Новоиспеченный дядя, убежденный холостяк оказывается все это время жил в Одессе и служил в торговом флоте. Большую часть времени проводил в море, мотаясь по всему свету от одного порта к другому.
Без малого две недели гостил он у них, рассказывал о себе, угощал заморскими деликатесами и выпивкой, купленными за какие-то "боны" в магазине "Альбатрос" к радости отца и великому неудовольствию мамы, любившей принимать гостей, но совершенно не переносившей выпивающих мужчин. А тут как назло каждый день обед или ужин у друзей детства перерастали в пьянку. Из-за этого, или чего-то другого у мамы с отцом случались перепалки. Но, то были дела родителей, а Степану дядька очень даже понравился.
Он постоянно шутил. Так и сыпал остротами, пел под гитару, а рассказы его можно было слушать часами. Где он только не бывал и чего только не повидал! Постепенно Степка привязался к Василию Николаевичу. Старался ни на шаг от него не отходить, и симпатия эта, похоже была взаимной. Да и было от чего - не смотря на разницу в возрасте, нашлось много общих интересов.
Брат отца приехал к ним в гости на собственной легковушке - шестой модели "Жигулей" со всякими новомодными "наворотами", включая импортную магнитолу с мощными стерео колонками. Дядька за машиной особо не следил. Гонял на ней как угорелый, да бензин заливал по необходимости, доверяя обслуживание автомобиля случайным мастерам. Вот и отомстила "шестерка" - отказалась вдруг заводиться однажды утром, а если вдруг и заводилась, то стреляла и глохла. Потребовался ремонт. А как его организовать, когда гостишь в чужом городе? Но все решилось довольно быстро, хотя и неожиданно.
Пока Василий Николаевич чесал за ухом и с досады пинал колеса, Степка поднял капот, поколдовал там некоторое время, и машина вдруг завелась. Узнав, что у племяша есть права и ему буквально на днях исполнилось восемнадцать лет, дядька посадил его за руль, молча наблюдая за действиями молодого водителя с пассажирского сидения. Неизвестно, что увидел он в Степане, но обратно в Одессу брат отца укатил на поезде, вручив племяннику за день до отъезда ключи от своего железного коня. Родители, конечно, возражали, мол, очень дорогой подарок, но дядя Вася лишь отмахивался: "Он у меня и так по полгода, или даже больше в гараже без дела ржавеет, а Степке он нужнее будет. Глядишь, и найдет себя парень".
Дядя оказался прав - все свободное время Степа проводил со своим Рыжиком. Разбирал, регулировал, смазывал что-то, а по выходным выезжал с родителями и сестренкой на речку или сам катался по окрестностям. И так до самого ухода своего в армию. Хоть и ждал ее, но повестка все же пришла неожиданно. Проводы, прощания, пьяные песни под гитару и прощай гражданская жизнь. На этом все хорошее в его жизни и закончилось на долгое время.
Дядя Миша, тот самый его наставник в автопарке, и одновременно отец закадычного дружка Лешки, на проводах утешал, как мог постоянно всхлипывающую мать: "Может, оно и к лучшему, что в армию забрали? Военным водителем будет, опыта наберется. Вон в последнее время за ум взялся. Думаю, все хорошо будет, когда вернется".
Совсем не к лучшему все вышло и нехорошо вовсе.
Как ни странно, но "учебка" в городе Коврове, что во Владимирской области оказалась тем самым местом, что пришлось по душе молодому солдату. Живописные берега Клязьмы, старые липы, что обещали дарить летом ни с чем несравнимый сладкий медовый аромат и деловитое гуденье пчел подействовали на него как-то необычно - у Степана вдруг проснулась тяга к учебе, а еще сильнее к машинам.
Многим из его призыва вся эта наука в тягость была, а Степке нравилась. Легко освоил простые грузовики, за мощные тягачи принялся. Правда, в этом ротный подсобил. "Толковый парень, - характеризовал его капитан начальству. - Машины любит, нутром их чувствует, и они его слушают, даже самые норовистые и капризные. Такие люди нам самим нужны". Это сыграло свою роль - Степану присвоили звание "младший сержант" и оставили в "учебке" сначала в должности командира отделения, а потом он дорос уже и до заместителя командира взвода, стал всерьез задумываться о военной карьере, интересовался об условиях поступления в школу прапорщиков, но....
Все чаще звучало слово "Афган". Ушли в эту страну первые автоколонны и среди вчерашних пацанов вдруг ставшими военными водителями поползли слухи один страшнее другого. Чего только не приносило солдатское радио о труднопроходимых горных перевалах, подрывах, нападениях душманов! Но все это было далеко и даже известия о первых потерях не умерили пыл недавних школьников, воспитанных на фильмах о войне и рассказах собственных дедов. Интернационализм, помощь братскому афганскому народу, военная романтика.... Кто рапорт от чистого сердца писал, а кто и по приказу, а кто просто повиновался приказу и поехал "за речку".
Не миновала сия участь и Степана. Без малого полтора года отколесил он по коварным дорогам Афганистана за рулем бензовоза. Чего только не довелось пережить и повидать! В каких только передрягах не побывал молодой парень! Постоянное чувство опасности и собственный горький опыт заставили быстро повзрослеть.
Внешне почти ничего не изменилось, но глаза.... Не осталось ничего больше от прежнего Степки - баламута и хулигана. Даже песни, что раньше пел он под неразлучную гитару залихватские и разухабистые сменились грустными, задушевными. Тяжело из рейса в рейс постоянно осознавать, что достаточно будет одного осколка или шальной пули, чтобы превратиться в один гигантский факел вместе с машиной, не раз видеть это и терять друзей.
Последние недели службы тянулись долго, очень долго. Все мысли о доме, как вернется, какой будет жить после армии. Представлялось как неожиданно, без предупреждения приедет он в родной город, позвонит в дверь, как будут обнимать и целовать его родные. Но, как часто бывало в Афгане, на собственном опыте Степан подтвердил наблюдение, что самое неприятное происходит в самом начале и конце пребывания на войне - за неделю до "дембеля" вернулся он из самой сложной своей поездки, лишь чудом оставшись в живых. Может поэтому и не вытерпел, отбил телеграмму домой во время стоянки поезда на какой-то станции. Мол, встречайте, отслужил я свое. Как только не проклинал он потом себя за это! Как только не корил, не винил себя, но день возвращения с войны вместо самого радостного превратился в самый черный день всей его жизни.
Поезд, не смотря на то, что был "скорым" ехал очень медленно, почему-то постоянно отставал от графика и поэтому стоянки на большинстве станций были сокращены. Находиться одному в купе было просто невмоготу. Степан часто выходил курить, а потом задолго до прибытия поезда в свой родной город вообще перебрался в тамбур, курил одну сигарету за другой и жадно смотрел в окно, тщетно пытаясь разглядеть хоть что-то в ночной темноте. Ничего не видно, но все ближе и ближе дом. Он чувствовал это.
Поезд замедлил ход. Железнодорожный мост через реку остался позади. Дымит трубами литейно-механический завод. Переезд. Оживление какое-то.... Вот выйти бы здесь и, если рвануть напрямую через старый сад, то через минут двадцать вполне можно дома оказаться! Сердце сжалось, замерло и застучало бешено. Рука потянулась за очередной сигаретой.
На перроне никто его не встречал. Странно.... Может, напутал чего в телеграмме?
Лучше бы не было той телеграммы! Когда отъезжали от вокзала, таксист предупредил, что дорога будет долгой, рассказал о недавней трагедии, что разыгралась за час до прибытия поезда. Грузовик с пьяным водителем за рулем недалеко от переезда лоб в лоб столкнулся с легковушкой. Сам остался невредим, а все кто ехали в легковушке....
Еще издали Степан в груде железа на обочине дороги узнал что-то знакомое, Сердце неожиданно заныло как на войне в предчувствии беды. Когда поравнялись с местом трагедии, стало ясно, что из тех, кто находился в жигуленке, выжить не мог. Он прогонял страшную догадку. Еще теплилась какая-то надежда, но валяющийся рядом номерной знак отмел все сомнения - это был Рыжик, вернее то, что от него осталось....
Дождь неожиданно прекратился. Степан покосился на лужи во дворе, бросил взгляд на свинцовое небо. Стало заметно светлее, но лениво наползающая тяжелая туча сулила новую порцию небесной влаги, обещая превратить раскисшую дорогу в непроходимую полоску густой жижи посредине с двумя рвами-колеями по краям. И как Лешка сюда доехал на своей "пятерке"? В такую распутицу гусеничный трактор в самую пору будет.... Благополучно ли домой друг вернулся?
Из будки выбралась Найда. Огляделась, подбежала легкой трусцой, заискивающе заглянула в глаза и ткнулась своим холодным носом в руку.
- Что, мерзнешь, подруга? - Степа рассеянно потрепал собаку за холку, почесал за ухом. - Понимаю: мокро, противно, скучно. А что поделаешь? На то она и осень....
Псина покосилась на окно и недовольно рыкнула.
- Свои там, Найда, свои. Такие свои, что роднее не бывает. Привыкай!
Нужно бы собаку покормить. Ведь еще вчера, с вечера сварил ей похлебку. Требовалось только зайти на кухню, высыпать из старой кастрюли в миску, но... никуда не хотелось идти. Тяжкие, горестные воспоминания заставили прикурить очередную сигарету и уставиться невидящим взглядом колышущиеся на ветру почерневшие и вдруг ставшие голыми кроны деревьев.
Неизвестно, сколько бы простоял так Степан, если бы Найда не напомнила о себе тихим поскуливанием. Она никогда не проявляла своего нетерпения. Она умела ждать. Скорее всего, собака почуяла, что с хозяином происходит что-то непонятное или почувствовала его состояние. Подошла, незаметно улеглась у ног, положив голову на сапог. А чем еще она могла помочь?
Ангелочек
Анжела проснулась от едва различимого стука закрываемой входной двери. Окинула взглядом комнату, выглянула в окно.
"Заботливый все-таки он у меня, - улыбнувшись, поправила сорочку и поискала глазами Степана во дворе. - Мог бы и здесь, в комнате покурить или на кухне. Ну, на веранде, в конце концов! Так нет же: "Нечего ребенка табачищем травить!". Теперь мокнет где-то на улице.... Ишь, как льет снова! И когда этот дождь прекратится?".
Сладко потянувшись, Анжела вдруг замерла. Настороженно прислушалась. Показалось.... Хотя, нет - шевелится! Никак не привыкнуть, не понять - как это в ней зародилась и с каждым днем все настойчивее дает знать о себе новая жизнь? Кто ты, малыш? Девочка? Мальчик? Это интересно, но сейчас абсолютно неважно.... Счастье, какое счастье!
...Кто бы год назад сказал, что с ней такое произойдет - в жизни не поверила бы! Как-то услышала высказывание, что жизнь как тельняшка моряка - белая полоса, черная, снова белая. Не приняла это наблюдение. Видела она тельняшки. Там полоски одинаковой толщины. У нее же в жизни все совсем не так. Узкой полоской мелькнуло детство, а все остальное - сплошная черная, словно смоль безрадостное существование.
Детство хоть и прошло в Богом забытом, затерянном в дремучих лесах военном гарнизоне, но в нем было все: и постоянная забота мамы, и горы игрушек, и поездки на море и даже отец, а вернее папка - так она его называла. А каким он был? Лицо его она совершенно не помнила. В памяти остались лишь щекочущие, немного колючие усы, странный, ни с чем не сравнимый запах и крепкие руки, что подбрасывали ее высоко-высоко, чуть ли не к потолку под испуганное мамино "Уронишь! Осторожнее! Ты руки мыл? Нет? Быстро в ванную! Никуда не денется твой Ангелочек! Вымой руки, переоденься, и играйте по-человечески. Вон как весь аэродромом пропах!".
Ангелочек.... По словам мамы, отец так называл ее еще до рождения и поэтому настоял на имени Анжела. А она его совсем не помнит! Руки, запах, усы и... больше ничего. Потом папка ассоциировался у нее с редкими письмами, которые мама читала ей несколько раз кряду, да пролетающим где-то высоко-высоко в небе самолетом. Тогда самым часто звучащим в доме словом было "Афган". Оно было непонятным, а поэтому страшным и пугающим. Именно с этого слова началась в жизни Анжелы черная полоса, и чернота эта с каждым днем становилась все гуще и гуще, пока не стала совсем непроглядной. Случилось это ранней весной.
Звонок в дверь. Какие-то незнакомые дядьки в летных комбинезонах и военной форме. Нечеловеческий крик "Не-е-ет!" и мама, безвольно повисшая на руках у кого-то.... Потом Анжела помнила себя уже сидящей рядом с мамой, а она почему-то не обращает на нее никакого внимания. Мама ужасно бледная, словно окаменевшая, в черном платье и с черным платком на голове все смотрит и смотрит, не отрываясь на жуткий ящик, обшитый красной и черной материей, который почему-то все тихонько называют папиным именем и часто тяжело вздыхают. ...Люди. Море людей. Оркестр. Страшный треск, от которого черной тучей взметнулись вверх вороны, сидевшие нахохлившись от вернувшегося вдруг мороза.... Что было дальше, Анжела помнила еще хуже.
Некоторое время они с мамой еще жили на старом месте. Сочувственные взгляды соседей, постоянная забота папиных друзей или, как их называла мама, сослуживцев почему-то были ей в тягость. Она мечтала уехать куда-нибудь "из этой глуши", чтобы "забыться и возвращаться сюда лишь чтобы навестить могилку", и вскоре эта мечта сбылась - они перебрались в город, где им выделили новую квартиру.
Но и там первое время папины друзья приезжали к ним довольно часто. Всегда привозили кучу игрушек, помогали по дому, а потом вдруг стали приезжать все реже и реже. Мама даже распереживалась: уж не обидела ли чем их? Пока какой-то дядька, заскочившей к ним "буквально на минутку" не сказал, что они "всей эскадрильей улетают за речку". Что такое эскадрилья Анжела не знала, да и речка та находилась, наверное, очень далеко, так как шумных дядек в синих или пятнистых куртках в их квартире больше девочка не видела.
Детская память коротка. Осенью девочка пошла в садик, у нее появились новые друзья, мама устроилась на работу, и постепенно забылась жизнь в гарнизоне с ее радостями и невзгодами. Лишь старые игрушки некоторое время еще напоминали о тех временах. Правда к ним добавлялись новые, и вскоре уже трудно было вспомнить, когда и откуда они взялись. Но появление одной из них и все, что с нею связано, запомнилось на всю жизнь.
Как-то зимой, когда их садик закрыли на карантин, и Анжела скучала дома одна, мама вернулась с работы раньше обычного. Она была ужасно грустной и даже бледной. Не раздеваясь, прошла на кухню. Молча, положила на стол белую картонную коробочку, рядом с нею красную книжечку и, тяжело вздохнув, опустилась на табурет. На вопросы она не отвечала. Сидела так и молчала, став словно каменная, никак не реагируя на дочь, отчего хотелось плакать.
Книжица на столе оказалась без картинок и поэтому неинтересной, а вот коробочка.... В ней лежала совершенно непонятная игрушка - темно-красная звездочка с большущим кругляком на болтике. Она почему-то пугала девочку цветом своих лучей, а дядька в длинном пальто, что был изображен посредине хоть и красовался в буденовке совсем как мальчишки из их группы на утреннике в честь 23 февраля, но строго смотрел, чтобы никто не смел даже притронуться к этой непонятной штуке.
Мама все сидела и сидела, подперев голову рукой, не сводя глаз с принесенных ею вещей. Она была в странном оцепенении. Долго не отвечала на становившиеся все более настойчивыми дочкины вопросы, а потом, когда Анжела горько расплакалась, прошептала едва слышно, что эта вещица - орден "Красная Звезда", а такая страшная, потому что ее лучи цвета папиной крови....
Со двора доносился ритмичный металлический звук, и Анжела выглянула в окно. Степан стоял, набросив на плечи дождевик, и, привалившись плечом к сараю, сосредоточенно наблюдал как у его ног верная подруга и сторож по кличке Найда жадно уплетает что-то, позвякивая цепью о край миски. Внезапно налетевший порыв ветра прогнал вдоль забора целый рой ярких кленовых листьев. Они закружились в вихре и вдруг устремились ввысь. Собака, не прерывая своего занятия, недовольно рыкнула, а ее хозяин поправил на голове капюшон.
Крупные капли хлестко ударили по оконному стеклу, заставив девушку отпрянуть и зябко поежиться. Она бросила взгляд на фотографии и вырезки из журналов, пришпиленные канцелярскими кнопками над столом прямо к стене. Молодые, часто усатые лица недавних школьников но уже со взрослыми глазами. Все какие-то чужие, незнакомые.... Впрочем, нет - на довольно качественной любительской фотографии, что красовалась выше всех остальных, запечатлены три парня на фоне гор и колонны грузовиков. Один из них очень похож на Степана. Линялая панама с отвисшими краями на голове, рука сжимает автомат. Одет в странную форму, а на его груди.... Анжела подошла ближе. Нет, не показалось - орден "Красная Звезда", та самая Кровавая Звезда, что сломала ее судьбу, уничтожила все, что было дорого, а через несколько лет вновь вернула к жизни и подарила счастье! Она вдруг вспомнила, что именно в тот день, когда в их доме появилась коробочка с Кровавой Звездой, и закончилось ее беззаботное детство.
...Мама все пыталась ее успокоить, но ничего не получалось. Жгучие слезы градом сыпались из детских глаз. Не помогали ни поцелуи, ни ласковые слова. Плечи девочки сотрясались от рыданий. Она бросала украдкой, словно боялась чего-то, взгляд на коробочку с книжечкой и все плакала, плакала, уже сама не в силах остановиться и понять, почему она плачет.
Наревевшись вдоволь, Анжела посмотрела на маму и удивилась произошедшей в ней перемене - она вдруг как-то осунулась, постарела, а глаза ее стали какими-то неживыми. В них угасли последние искорки, что хоть редко, но все же появлялись там после того, как улетел и не вернулся из непонятного Афгана их папка. Вместо искорок теперь в маминых глазах поселилось и застыло что-то такое, от чего было страшно и хотелось плакать. Возможно, поэтому девочка впервые в тот вечер и согласилась остаться дома одной.
Мама вернулась очень поздно. Вела она себя как-то странно - размахивала руками, громко пересказывая те хорошие слова, что ей говорили о папе какие-то незнакомые Анжеле люди, и вдруг замолчала на полуслове. Ушла на кухню. Уселась за стол, положила перед собой коробочку с Кровавой Звездой. Долго-долго смотрела на нее, поглаживая по головке прильнувшую к ней дочку. Затем достала из холодильника бутылку водки. Выпила несколько рюмок, посидела еще некоторое время, о чем-то размышляя или вспоминая что-то только ей известное, а потом вдруг заплакала. Беззвучно, но так жалко и безутешно, что и Анжелка заревела навзрыд, обхватив маму за шею и спрятав лицо в складках платья, от которого пахло сигаретным дымом и еще чем-то неприятным.
После того случая девочка все чаще стала проводить вечера в одиночестве и слышать от мамы этот запах. Потом пришлось уже и самой укладываться спать, а проснувшись далеко за полночь видеть маму спящей на кухне прямо в уличной одежде, а на столе или рядом с ножкой табуретки початую или порожнюю бутылку из-под водки. Так продолжалось долго, до самого лета.
Однажды мама не пришла домой. Не было ее ни вечером, ни ночью, ни даже утром. Пришлось девочке самой кое-как собравшись идти в садик и весь день ждать, что мама придет за ней и расскажет, где была и что с ней произошло. Но этого не случилось.
Вместо мамы, как уже было не раз, ее забрала тетя Наташа, мама подружки Аллы, что жила в соседнем подъезде. Она сообщила, что Анжеле придется некоторое время пожить у них, пока мама не вернется из командировки.
Вот радости было! Вмиг забылись все тревоги и переживания. Это означало, что можно будет играть, не заботясь о том, что их занятие прервут на самом интересном месте чтобы увести домой и уложить спать.
Так оно и вышло. Им никто не мешал, только тетя Наташа заходила к ним в комнату чаще обычного, и взгляд ее был почему-то грустным и даже испуганным. А засыпая, Анжела услышала обрывки фраз, едва доносившиеся из кухни: "Допилась! Искромсало.... Боюсь, что не выживет...". О ком это они?
Маму больше она никогда не видела, и вместо школы, куда она должна было пойти в первый класс, Анжела оказалась в детском доме.
Гнилой Лог
Обиженно рыкнув мотором старенький, видавший виды жигуленок замолчал.
- Ладно, ладно! Чего дуться-то? - словно к живому существу обратился Алексей к своему четырехколесному другу и даже по-приятельски легонько похлопал ладошкой его по "торпеде". - Ничего не выходит у нас, брат. Впрочем, я сам виноват - был бы аккумулятор у тебя не такой дохлый, то можно было бы еще пару попыток сделать. А так.... Если сядет окончательно, то, что тогда с тобой делать будем? Точно без трактора не обойдемся....
Алексей опустил глаза на свои насквозь мокрые ботинки. Похлюпал ими по бурой жиже, скопившейся на коврике под педалями.
Ох, и дурень же я - не послушал Степку. Говорил же мне как человеку, чтобы через Бугры ехал. Нет же - через Гнилой Лог поперся! "Срезать" видите ли, хотел.... Срезал, блин!
Посидел, наблюдая в зеркало, как постепенно запотевает заднее, затем боковые стекла. Потом вдруг подумал, что от старого оврага теперь одно название осталось - его давно уже деревьями и кустами засадили. Старую "грунтовку", что здесь проходила с незапамятных времен давно расширить хотели, в шоссе превратить. Чтобы на добрый десяток километров сократить путь между двумя районными центрами. Щебенки навезли. Даже ямы кое-где засыпали. Но дальше этого дело не пошло - Советский Союз развалился, и все стало. Вон, зарплату чуть ли не на квартал задерживают, законы меняются с поспешностью, что и читать их не успеваешь. Откуда правительству Новой России в такой кутерьме денег на новые дороги и особенно этот участок в глухомани на границе районов взять? Может когда-нибудь.... Если вспомнят вдруг.
Порывом ветра принесло кленовый лист, и он, немного покружив, прилепился к лобовому стеклу аккурат напротив водителя. Алексей потянулся было включить "дворники", но вдруг передумал - пусть висит. Хоть какое-то разнообразие вносит некогда красный, а теперь несколько побуревший по краям лист в серую промозглость раннего утра.... Сколько он уже торчит здесь? Черкнув спичкой, взглянул на часы. Чертыхнулся и... прикурил очередную сигарету, кое-как вынув ее из полупустой пачки. Затянулся, поморщившись от горечи во рту.
На работу ему вовремя сегодня уже не попасть. Это - однозначно.... Ну и фиг с ними! Все равно новых заказов почти нет, а за выполненные дирекция комбината еще не расплатилась. Вот только Нинку жалко. Переживать будет. Да и есть с чего - сорвался в ночь, обещая к утру вернуться, день уже в разгаре, а его все нет и нет.... Ну, ничего.... Впрочем, сама виновата - все знала, но только вчера удосужилась рассказать и то, чуть ли не клещами пришлось правду вытаскивать! Но и то все из-за того, что услыхал, как Анжелка, когда заскочила к ним и разговорилась, не заметив, что он дома или решив, что спит крепко под выступления депутатов съезда по телевизору, коль сам не вышел поздороваться. Так и жил бы в неведении! И Степка тоже хорош - забурился в свой лес и сидит там, тихушник! Пальцев на руках хватит, пересчитать сколько раз виделись с ним за эти годы, как с войны вернулся, а говорили по душам пару раз всего. Кстати, а сколько прошло? Десять? Нет, больше...
Алексей замер высчитывая. Неужели столько минуло с того злополучного дня? А словно вчера все было.
...Клавдию Васильевну - маму Степки он встретил у недавно открытого Универсама с неподъемной хозяйственной сумкой в руках и целой гроздью сеток-авосек. Она просто сияла и все тарахтела, тарахтела, не умолкая и просто светясь от счастья. О полутора годах тревожного ожидания теперь напоминали лишь ранняя седина да пара скорбных морщинок на лице. Дождалась! Телеграмму ей "подруга-почтальонша прямо на работу принесла, а вот мой Андрей, отец Степана то есть, еще ничего не знает...". Стоит, волнуется, никак не сообразит от волнения, что дольше делать. Но это - дело поправимое. Помог тете Клаве сумки до самого подъезда дотащить, и как был, с институтским "дипломатом" в руках побежал в сторону комбината, забыв, что на троллейбусе это было бы гораздо быстрее.
...Мать с сестренкой улеглись спать, так и не дождавшись соседей, уехавших встречать своего Степку, а они с отцом все сидели на скамейке у подъезда, изредка покуривая, но больше разговаривали. По-летнему теплая ночь посреди осени тихая, звездная, лунным светом, словно серебром как сединой подернувшая небосвод, завораживала, не отпускала. Уже и у страдающих бессонницей стариков погас в окнах свет, когда показались отблески фар приближающегося автомобиля. Много машин проехало мимо за время ожидания, но что-то подсказывало, что это именно та, какую они ждут, хотя по звуку мотора было слышно, что это не соседский Рыжик.
Милицейский УАЗик остановился несколько поодаль. Из него как-то очень медленно выбрался Степка. Сделал несколько быстрых шагов и замер, вглядываясь в черноту своих окон. Вышедший следом водитель с погонами сержанта на плечах поставил рядом с ним спортивную сумку, некоторое время молча потоптался, затем зачем-то пнул колесо и, хлестко хлопнув дверью, укатил.
- А где ... все? - с трудом выдавил из себя отец Алексея вместо приветствия.
Степан подошел. Ничего не говоря, уселся рядом, достал сигарету из пачки, принялся ее разминать.
- Их больше нет, - едва слышно прошептал он одними губами и обхватил голову....
Отвлекшись от воспоминаний, Алексей бросил взгляд на запотевшие стекла, машинально запустил двигатель и включил обдув. Некоторое время наблюдал, как все отчетливее проявляются прожилки кленового листа, так и остававшегося на своем месте не смотря на порывы ледяного ветра, затем чертыхнулся и несколько вытянул ручку "подсоса". Бензина в баке предостаточно, а вот аккумулятор он "подсадил" изрядно, когда часто глох и заводился, пытаясь вырваться из грязевой западни Гнилого Лога. Пусть теперь движок поработает на повышенных оборотах. Ведь добрых два часа провозился: и "внатяг" пробовал, и "враскачку", и "рывками". Ветки близлежащих кустов обломал начисто, уйму щебенки перетаскал - все без толку! Сел. Глухо. Крепко. Капитально.
Повинуясь мимолетному порыву, включил первую передачу и попытался тронуться. Ничего, кроме булькающего визга "лысых" покрышек по веткам.... А если назад? Та же песня!
Алексей выбрался наружу. Почавкал жижей, присел. Может, попытаться приподнять машину за задний бампер и хоть немного сместить в сторону?
Нет. Самому - никак.... Помощь нужна. Вот Степка, тот враз нашел бы способ, как выбраться из этой передряги без посторонней помощи! И откуда он только столько знает о машинах и обо всех этих шоферских фокусах? Ах, да - Афган, потом Север, несколько лет "дальнобойщиком" трудился. Теперь осел в этой глухомани. Мог и позабыть многое.... Нет. Такие как он ничего не забывают!
Убедившись в тщетности своих попыток, выбрался на относительно сухой участок. Огляделся по сторонам, насколько это было возможно в несколько посветлевших сумерках.
Дорога полегала по невысокой насыпи в ложбине на самом выходе из оврага, когда-то густо засаженного деревьями и кустами. Большущая куча щебня чуть поодаль и ...заляпанный грязью до неузнаваемости цвета "жигуленок" посреди огромной лужи. И где были его глаза, когда забрался сюда? Говорил же Степка, чтобы не перся сюда, а через Бугры ехал.... Стоп! Так это не так и далеко отсюда - пару-тройку километров до развилки, затем столько же по асфальту до хутора, а там и до села рукой подать! ...Пожалуй, до хутора даже ближе будет, чем до Степкиного домика. Фермер там новоиспеченный, говорят, отстроился. Неужели не поможет? А нет - так в селе помощи просить буду. Главное - выбраться. Ну, не возвращаться же к Степке покой молодых тревожить!
Обрадовавшись наконец-то принятому решению, Алексей выудил пачку сигарет из перчаточного ящика, называемого водителями "бардачком" за традиционный беспорядок в нем. Тщательно закрыл машину и зашагал по раскисшей грунтовке.
На душе было спокойно и даже весело. Моросящий дождь стекал по дождевику, что очень кстати был забыт в багажнике еще после крайней поездки в грибы, барабанил по надвинутому на самые глаза капюшону и буквально через несколько шагов полностью намочил закатанные до колен брюки, до этого каким-то чудом остававшиеся сухими. Но все это казалось пустяками по сравнению с тем, что у Алексея появилась надежда и особенно с осознание того, что сейчас его друг уже не один коротает свои дни вдали от людей, а у него появилась подруга и, скорее всего, образуется семья. А это - то, что он всем сердцем желал для Степана. Хватит уже ему "холостяковать" и прятаться в глухомани! Он достоин большего и лучшего.
Невольно вспомнились вновь те горестные события, что последовали после возвращения Степки из Афганистана.
...На лице друга словно маска застыла. Ничего на нем нельзя было прочесть, а заглянув как-то в глаза, тут же отшатнулся - он так и не смог найти название тому, что там увидел, но это что-то долго еще преследовало его в ночных кошмарах. И молчание. Постоянное молчание или односложные ответы в лучшем случае. Да и сам хорош - пытался несколько раз поговорить с другом, поддержать, посочувствовать, но нужные слова забывались, застревали, а вместо них звучали пустые, невразумительные фразы. Алексей злился на себя, даже мысленно проговаривал все, что хотел сказать Степану, но очередная попытка заканчивалась новым разочарованием - он никого не хотел пускать в тот безрадостный и непонятный мир, в котором жил.
Где-то через неделю, а точнее спустя 9 дней после трагедии Лешка в очередной раз курил, спрятавшись от дождя под козырьком подъезда и злился на самого себя и на сложившиеся обстоятельства. Из-за семинара в институте, который никак нельзя было пропустить, он не поехал на кладбище и теперь чувствовал себя мерзко.
Резко распахнулась, скрипнув пружиной входная дверь. На крыльце появился Степан, взглянул на друга и достал из кармана полупустую пачку сигарет с вложенной туда блестящей золотистой зажигалкой и надписью Marlboro. Алексей засуетился, промямлил что-то неразборчивое, но тут же замолчал. Степка положил руку ему на плечо и как делали они в детстве, когда нужно было сказать что-то очень важное и секретное, прижался своей головой к его.
- Ты ничего не говори, брат. Не надо, - одними губами прошептал Степан. - Я заранее знаю, что ты хочешь мне сказать: как ждал меня и моих рассказов, как переживаешь и сочувствуешь моему горю.... Не нужно слов. Не нужно вопросов! Придет время - все расскажу, и ... Спасибо за все, Леха!
Они долго еще стояли так, не думая ни о чем и обо всем сразу, не произнося ни звука, но понимая всё и так - без слов. Затем отстранились и одновременно закурили....
А через пару дней Степка уехал из города вместе с родственниками. Как говорил, погостить, а больше, чтобы не оставаться одному в квартире, вдруг опустевшей и ставшей чужой, где все было знакомым с самого детства и напоминало о родителях и сестре.
Около года он не появлялся дома. Периодически приходили денежные переводы с просьбой погасить долги за квартиру без каких-либо объяснений, и каждый раз с нового места. Степан оказывался то на Украине, то в Прибалтике, то вообще в Сибири. Наконец, два раза к ряду деньги пришли из соседней области, но не из тех мест, где жили его родственники. Оставалось только гадать, почему так происходит, но все выяснилось лишь во время внезапного возвращения за неделю до годовщины трагедии, вдруг лишившей друга самых близких ему людей.
В то время у Алексея в самом разгаре шла преддипломная практика, и времени свободного было предостаточно. Он охотно принялся помогать в хлопотах по изготовлению и установке надгробий могил родителей Степана и его сестры. Как только мог, отвлекал от горестных мыслей и воспоминаний своими вопросами и рассказами. Многое еще оставалось за той чертой, куда друг детства не пускал даже его, но не могло не радовать наблюдение, что Степка постепенно "оживает".
Постепенно выяснилось, как прошел для него этот год. Проведя некоторое время у родственников и окончательно убедившись, что не сможет вернуться домой, Степа устроился работать водителем-дальнобойщиком. Занятие явно не из легких, но дело было привычным, да и разъезжая по стране он попутно навещал своих сослуживцев по Афгану. Проведал многих, с кем только начинал свою службу "за речкой" или кто вернулся оттуда позже его. Потом поставил перед собой цель побывать у тех, кого знал из числа оставшихся вечно молодыми, то есть тех, кого уже никогда не будет....
За воспоминаниями и размышлениями время пролетело незаметно. Увидев перед собой развилку дорог, Алексей даже остановился, и некоторое время соображал, туда ли вышел? Закурил. Отсыревший табак заставлял затягиваться глубже обычного, отчего закружилась голова. Чертыхнувшись и зло, сплюнув горечью не глядя, зашвырнул сигарету в уже хорошо различимые придорожные кусты.
И куда теперь? На хутор? А если фермер откажет в помощи? В Бугры? Далековато получается.... А, может, все же в лесничество свернуть, к Степке? Живо представилось тепло, идущее от плиты.... Заманчиво! Махнул рукой и зашагал в сторону хутора.
Все правильно: нечего друзей беспокоить. Им многое нужно сказать друг другу, многое решить. Эх, судьба-судьбинушка! Никто не знает, куда она повернет - к радости или к горю и тоске смертной. Да и сама жизнь словно утро сегодняшнее: то тянется как этот нудный моросящий дождь, а то вдруг закружит, завертит налетевшим вихрем, взбудоражит, а потом и охладит ледяными брызгами прямо в лицо.... Вот, например, мою жизнь тянущейся и нудной не назовешь, но и бурной, активной, пожалуй, тоже. Живу как все: школа, институт, работа, жена, дети. Из всех передряг жизненных достались разве что аппендицит, что вырезали в десятом классе, признание ограниченно годным к воинской службе из-за каких-то непонятных отклонений в работе сердца, что никак себя не показывают да еще обязательных три года, что добросовестно отработал инженером на заводе в Донбассе после защиты диплома. Отец все возмущался, что, мол, у них свой такой же литейно-механический факультет есть в местном машиностроительном институте. Неужели своих выпускников не хватает? А я и не жалею - опыта набрался, на ноги стал, с Ниной, вон, повстречался.... Решили пожениться а они все "рано", да "рано", трудностями пугали, а она возьми и роди двойню - внука и внучку сразу. То-то радости было! Потом сюда перебрались, да еще и на повышение пошел, а у Степки, вот, не сложилось.
Они не виделись долго, очень долго - целых четыре года. По рассказам родителей и соседей так и не смог Степка жить в родительской квартире. Наездами домой возвращался. Побудет три - четыре дня, приберется на могилах, долги по квартплате погасит и снова исчезнет. О себе мало что рассказывал. Чуть ли не клещами нужно было вытягивать что, да как. Молчуном стал и нелюдимым. Особенно когда поменял шоферскую долю на работу в лесничестве.
Не хотелось верить в такую метаморфозу, но все подтвердилось при первой же встрече. Никого не хотел пускать друг детства в свой мир, отделывался лишь односложными ответами на наиболее назойливые вопросы, а с ним вдруг разговорился.
Выпили тогда они крепко. Может, это обстоятельство, возможно, что-то другое повлияло, но услышанное в тот вечер от Степана еще долго преследовало Алексея воспоминаниями, рассуждениями, а чаще ночными кошмарами, в которых со временем уже трудно было понять что быль, а что нарисовало разыгравшееся воображение.
.... Спускаясь с горного перевала, дорога серпантином уходила в ущелье, один вид которого заставлял насторожиться и все чаще и чаще бросать взгляд по сторонам. Узко. Темно. Страшно. Слева исполинским козырьком нависает скала. Справа крутой откос и беснуется среди гигантских валунов брызжущий пеной бешенный поток. Даже дышать хочется через раз, а в голове, как ни прогоняй, нет, нет, да и промелькнет мысль: пронесет, или...?
Колонна уже готова была вырваться из каменного мешка, как раздался страшный грохот. Вспыхнула головная машина, а следом за ней и замыкающая превратилась в огненный факел. Засада!
Откуда-то сверху залаяли глухие отрывистые очереди крупнокалиберного пулемета вперемешку с автоматной трескотней. Огрызаясь, ответно заухал "Гром" из сопровождавших их колонну боевых машин пехоты, что редкими коробочками прижались к обочине, пропуская мимо себя громады наливников со смертельно опасным грузом и стараясь хоть как-то прикрыть их своим огнем и броней, не задумываясь о том, что мало их, очень мало на такую большую колонну. Давайте, парни, вперед! Вперед!
Где-то среди этого кошмара и Степка сидел за рулем своего бензовоза. Руки вцепились в баранку, ноги приросли к педалям. Весь превратился во внимание и сжался как пружина. Пусть совершенно непонятно, где сейчас жарче и опаснее - впереди или сзади, он знает только одно - только вперед! И чем быстрее, тем лучше. Скорее из ущелья! Все помыслы устремлены только туда, где свет, где простор, где можно будет разогнаться и увеличить дистанцию, обезопасив не столько себя, сколько товарищей. Быстрее! Ну, быстрее! Быстрее же!
Но колонна замедляет движение. Еще чуть-чуть и она остановится, а тогда.... Много на обочинах дорог сгоревших остовов машин - памятников, не оставляющих сомнения на то, что может произойти и часто происходит, года наступает это самое "тогда"! Всё. Зажали....
Немой крик-молитва: "Господи, помилуй, помоги!", чуть запоздалое, явно не к месту и времени удивление и оправдание не перед собой, а перед неизвестно кем: "За что? Кого прошу? Почему? Ведь я не верю!". Но где правда - этот крик или сомнения в вере? За обложкой комсомольского билета подальше от посторонних глаз спрятан бабушкин нательный крестик....
Спаси! Помоги!!!
Время сжалось, почти замерло, замедляя свой бег.
Огненным клубком покатилось к горному ручью то, что совсем недавно было бензовозом-наливником таким же как у Степки, только с другим номером и надписью "Рязань" на картонке, прикрепленной к козырьку от солнца на лобовом стекле. Туда повезут... то, что смогут найти. Потом. После всего.... Как водилу звали? Молодой, и месяца не прошло как с "учебки"... О, опять едем, а не ползем.... Давай, родимая, вперед! Ну! Поживее! Поживем еще!
Натужно ревя мотором, преодолели небольшой подъем. Слева отчетливо видневшиеся трещинки и выступы на скале, замелькали и превратились в однотонную серую массу. Педаль газа сама вдавилась в пол. Теперь уже и справа мелькает. Едем! Живем!
Яркая вспышка впереди заставила вжать голову в плечи. Удар по тормозам, руль влево. Каждой клеточкой прочувствовал как колышутся за спиной тоны бензина. Радиатор идущего сзади КамАЗа в зеркале близко, неимоверно близко и ...полные ужаса глаза Азамата вдруг превратившиеся из азиатских щелочек во вполне европейские сквозь ярко-желтые отблески на лобовом стекле....
"Жми!" - орет кто-то в голове, но Степка уже и сам давит на газ, заметив, как пылающая возле самой его кабины машина тоже подалась вперед и покатилась, словно смертельно раненный зверь, старающийся из последних сил уйти от охотника, пытаясь найти спасение в горном потоке. Но не хватило сил - замер наливник у самого откоса, брызнув огненной струей горящей солярки из пробитой цистерны по валуну у обочины.
"Узко. Не протиснусь, - стучит в висках. - И Ахмет прижался сзади, зараза! И за ним такие же "молодые" в кучу сбились... вояки, блин! И что теперь? Бежать? Куда? Бесполезно...".
Порыв ветра на миг отклоняет пламя. Из кабины горящей впереди машины показалась рука или язык пламени, так похожий на руку, ткнула кулаком воздух впереди себя и повисла огненной плетью.
"Са-а-а-аня!" - заорал Степка, давя на газ и отпуская сцепление....
Никогда больше не рассказывал Степан ничего из пережитого им в Афгане. Лишь пояснил как-то, что работает теперь в соседней области, в лесничестве и это совсем недалеко. Сначала в перерывах между рейсами навещал Николая Кузьмича, отца того самого Сашки, что раненный, сгорая заживо смог подвести свою машину к откосу, помогал ему чем мог, а потом и вовсе туда жить перебрался.
Фермер
"Вот попал! - Лешка с сожалением, граничащим с отчаянием, провожал взглядом молоковоз, что натужно воя мотором медленно, словно дразнясь, тащился по дороге, прекрасно просматривающейся из-за новенького добротного фермерского забора. - И что теперь? В доме, по всей видимости, никого нет, а со двора попробуй, выйди".
Словно в подтверждение невеселых размышлений довольно мощный, хотя и не вступивший еще в полную силу молодой пес - немецкая овчарка, лежащий поперек асфальтовой дорожки, ведущей от дома к калитке, сладко зевнул, демонстрируя внушающие уважение клыки. Казалось, собаку абсолютно не беспокоили ни моросящий дождь, ни пронизывающий до костей порывистый ветер, и даже этот, невесть откуда взявшийся в такую рань чужак - он просто дремала, как и положено порядочному сторожу.
"Ишь, разлегся тут! А подойди ближе - зарычит, или, чего доброго, тяпнет ненароком. Знаем мы эти фокусы: входите, гости дорогие, хоть и непрошенные, берите что хотите, пользуйтесь, а вот выйти со двора без разрешения хозяев у вас, увы, врядли получится...".
Из глубины двора появилась коренастая фигура, облаченная в видавшую виды форменную плащ-накидку, в свое время служившую верой и правдой какому-то офицеру Военно-морского флота в студеном Заполярье или далеком Приморье, возможно, спасала его от соленых брызг разбушевавшейся стихии, а теперь доживающую свой век в лесной глухомани.
- Ну, слава Богу! - облегченно выдохнув, Алексей устремился к хозяину.
Почему-то он был уверен, что его окликнул именно тот, кто был ему нужен и еще на ходу принялся вкратце рассказывать о случившейся с ним неприятности. Затем, подойдя ближе, зачем-то похвалил четвероногого сторожа, позволившего беспрепятственно пройти к дому, где на его стук никто не ответил, а потом благосклонно отнесшегося к попытке найти кого-либо в других постройках. Еще что-то путано говорил, перескакивая с одного на другое под пристальным взглядом окликнувшего его мужчины, больше не произнесшего ни слова и даже не сменившего позы пока не замолчал смущенно потупившись.
Дождь стих. Порывистый ветер еще бросался отдельными каплями, что громко барабанили по капюшону, стекали вниз по дождевику и облепившим ноги мокрым штанинам, но заметно посветлевшее небо дарило робкую надежду, что эта сырость и промозглость не вечны, даже не смотря на чернеющую на горизонте тучу.
Пса дважды просить не пришлось. Мимо мужчин он еще просеменил неспеша, но через несколько шагов перешел на бег, а потом и вовсе с прытью гончей скрылся за домом. Без улыбки смотреть на этот пример борьбы верности долгу и желания поскорее укрыться в сухом тепле было невозможно и, переглянувшись, они рассмеялись.
- Ладно, пойдем в дом. Там все расскажете, - фермер тыльной стороной ладони вытер слезы, выступившие в уголках глаз. - Только не бегите как мой пес!
- И хотел бы, да не получится! - Алексей согнул ногу в колене, и из раскисшего ботинка полилась мутная жижа.
Громко хохотнув, хозяин хутора вдруг нахмурился и озабочено протянул:
- Э-э-э, да тут дело серьезное! Нужно согреться, просушиться. Иначе худо будет.
Попытка убедить Сергея (так представился фермер) в том, что он не замерз ничего не дала, и вскоре наш незадачливый автолюбитель уже входил в старую избу, которую скрывал от любопытных глаз новый, только что отстроенный дом.
- Как только немного подсохнет, будем мебель завозить, - криво улыбнувшись, Сергей мотнул головой в сторону двора, опережая уже готовый сорваться вопрос незваного гостя. - Так этот дождь некстати! Буквально суток не хватило.... Но ничего. Все, что не делается - к лучшему.
Он жестом пригласил Алексея пройти в комнату. Приложил палец к губам и глазами показал на плотно закрытую соседнюю дверь.
- Дети спят еще, - одними губами прошептал он. - Да и Маринка, супруга моя, умаялась, отдыхает - младшенькая всю ночь капризничала, зубки у нее режутся.
В голосе молодого мужчины слышались и забота, и тепло, и еще нечто неуловимое, но такое, что вселяло спокойствие и доверие к новому знакомому. Собственные проблемы вдруг показались пустыми и несущественными. Такие как Сергей в беде не бросают.
Помещение, куда они вошли, скорее всего, служило и кухней, и столовой, и еще кое-чем, возможно, мастерской или даже кабинетом. Здесь все было продумано до мелочей. Угол комнаты вместе с одним из окон, у которого примостился изрядно ободранные канцелярский стол со стулом, был отгорожен сервантом явно ручной работы, но выполненным с большим мастерством и даже изяществом. На его полках аккуратными стопками выстроились тарелки, миски, кувшины, чашки, солонки, сахарницы и прочая посуда - все это было аккуратно прикрыто небольшими белыми кружевными салфетками. Здесь чувствовалась заботливая рука хозяйки. Сверху же красовались воспоминания о веселой молодости хозяина - кассетный магнитофон "Весна" и радиоприемник "Океан", украшенные по торцам переводным картинками с изображениями заграничных красавиц. Алексей нашел даже одну, похожую на ту, что привез ему в подарок его начальник из командировки в Германскую Демократическую республику еще в первые годы работы после окончания института.
О кухонном предназначении комнаты говорили рабочий и обеденный столы у другого окна, навесные шкафчики, разделочные доски, черпаки и ковши, живописно размещенные на ближайшей к входу стене, а также газовая и старая деревенская плита со съемными чугунными кольцами на конфорках. Продолжением плиты, на которой что-то булькало в большом чугунном казане, служила засланная домотканой дорожкой лежанка с пестрым лоскутным одеялом и ватником в изголовье. От них веяло таким уютом, что сразу же возникло страстное желание растянуться там во весь рост и насладиться ласковым теплом.
- Вы раздевайтесь и грейтесь, - тоном, отметающим всяческие сомнения, прошептал Сергей. - А я пока чайку соображу.
Он вышел, прихватив с собой пустое ведро, что стояло на табуретке, а Алексей присел на корточки и вытянул руки к плите.
Хорошо-то как! Только сейчас он понял, как замерз и как правильно сделал, согласившись зайти сюда. Простуда ему гарантирована - это как пить дать, но могло быть и хуже. Лучше бы конечно быть сейчас дома, пропарить ноги, надеть теплые носки, принять коньячку и, укрывшись пледом устроиться у телевизора, но это еще успеется. Тут он вдруг подумал, что его новый знакомый и словом не обмолвился о том, вызволит его машину из Гнилого Лога или нет, да и что никакой техники во дворе не было видно, и разволновался. Потом вспомнил, о небольшом сарае, откуда доносился какой-то неясный шум - то ли довольное чавканье, то ли хрюканье с повизгиванием, прикинул, что трактор там врядли поместится и... успокоился. А чего тут переживать? Ну, влип, на работу опоздал, ну и что? За такое с работы не выгонят, а жигуль его засел капитально - не угонишь, да и местные через Лог в такую погоду не ездят. Такой дурень как он, что решится в распутицу пусть хоть и битого, в колдобинах но все-таки асфальта свернуть на грунтовку врядли еще найдется. И, с другой стороны, сколько он вышагивал по лесу? Час. А по шоссейке? Еще полтора, и все кусты, все поля и ни одной встречной или попутной машины за это время. Так что получается лучше ему сейчас здесь быть.
Алексей бросил взгляд на лужу, образовавшуюся у его ботинок, мокрые отпечатки ступней, что остались на полу и смущенно почесал затылок.
- Вот, оденьте. Сухое..., - послышалось сзади. - Сейчас чаем поить буду. С малиновым вареньем. Сейчас бы, конечно, что покрепче нужно...
- Мне бы домой поскорее, - перебил Лешка, посмотрел на Сергея, повесившего на спинку стула брюки и носки, переступил с ноги на ногу. - Со вчерашнего вечера путешествую.... А у вас телефон есть?
Гостеприимный хозяин грустно улыбнулся:
- Нету. Откуда? Сами видите, какая глухомань здесь. Но в Буграх точно есть. Да и не один. Чай не деревня, а село: и контора, и почта, и школа - все в наличии. Даже церковь раньше стояла. Сам помню, как сгорела, хотя и пацаном еще был: пламя - до неба, а как купол с крестом провалился, так застонало все вокруг..., - взглянув на гостя, он стушевался и заспешил к выходу. - Вы не стесняйтесь, одевайте. Здесь все чистое, хоть и не новое. И впору должно быть. Мы ведь примерно одной комплекции. Хочешь - не хочешь, а часок-другой погостите у меня, погреетесь, пока я со своей Шишигой разберусь. Да и транспорт в это время у нас все равно не ходит.
Конец фразы был произнесен таким уверенным тоном, что Алексей беспрекословно подчинился. Переодевшись, он развесил свои брюки и носки на стуле, пододвинув его к плите, и еще раз оглядел комнату. Его заинтересовал импровизированный кабинет хозяина. Часто самые простые вещи и детали, кажущиеся на первый взгляд обыденными и ничего не значащими могут рассказать о человеке гораздо больше, чем долгая беседа.
Задняя стенка самодельного серванта представляла собой книжный шкаф с добротными полками за стеклом в верхней части и запертыми на ключ скорее всего от любопытных глаз, а больше от вездесущих детских рук выдвижных ящичков и дверок с затейливой резьбой в нижней трети конструкции. Расположение книг на полках говорило, что они здесь не просто так красуются, а их читают и перечитывают. Приключенческая литература, фантастика, труды классиков, различные словари, учебники и справочники вероятно изначально и стояли системно, но теперь переместились в совершенно неожиданные места. Так "Справочник механизатора" оказался зажатым томами Николая Гоголя и Алексея Толстого, а "Книга о вкусной и здоровой пище" почему-то оказалась по соседству с Александром Беляевым, несколькими книгами братьев Стругацких и какими-то учебниками.
На письменном столе тоже явно не фабричного производства, под стеклом, среди всевозможных графиков, таблиц, газетных вырезок расположились фотографии. Бросалась в глаза одна из них, цветная, где, крепко обнявшись, стояли несколько парней. Тельняшки и лихо заломленные голубые береты указывали на принадлежность группы к крылатой пехоте - воздушно десантным войскам, а медали и другие награды говорили, что друзьям довелось хлебнуть лиха в Афганистане.
Отыскав глазами своего нового знакомого, Алексей невольно присвистнул - орден "Красная Звезда", медаль "За отвагу", почетный комсомольский знак "Воинская доблесть" помимо других наград. Сергей точно не штаны протирал на тяжелой штабной работе!
- Интересное что-то нашли? - послышалось сзади. - Я заочно учусь. В сельскохозяйственном...
- Нашел..., - обернувшись, Алексей пристально посмотрел на хозяина дома. - "Красная Звезда"... такая же, как и у моего друга....
- А кто он? Где живет? Может знакомы?
- Степка. Мы в одном дворе росли. Мой ровесник. Сейчас лесником у вас тут неподалеку работает....
- А-а-а, - протянул Сергей, - Степан Андреевич.... Так чего ты молчал, что ты - его друг?!
Кумовья
Спустя пару часов Алексей уже неспеша катил домой. Дорога была пустой. Можно бы и поднажать, но куда торопиться? На работу он все равно опоздал, асфальт скользкий, да и есть о чем поразмыслить.
Вон за той рощицей будет перекресток, где он должен был быть еще до рассвета, не потяни его нелегкая в Гнилой Лог, будь он неладен. Сейчас сидел бы преспокойно в своем кабинете, нудился от безделья, листая старые подшивки и злясь на неизвестно кого в ожидании поступления новых заказов, которых все нет и неизвестно, будут ли в обозримом будущем. Стабильность, спокойствие, обыденность.... А с другой стороны, заверни он на Бугры, то не застрял бы и не познакомился с Серегой, не узнал бы много нового о Степке.
Он покосился на клиновый лист, что не выкинул, сняв с лобового стекла, а прилепил к боковому, изнутри машины, возле переднего пассажирского кресла. Ишь ты, держится. Красивый....
Да, в хорошую передрягу попал по собственной глупости! Если бы не Серега с его Шишигой, оказавшейся бывшим военным грузовиком ГАЗ-66, то торчал бы до сих пор посреди лужи. А так в считанные минуты управились - даже на буксир не брал: закрепил трос, включил лебедку и жигуленок уже на сухом месте очутился. Причем, даже и словом не обмолвился когда остановил Алексея уже начавшего разуваться, чтобы лезть в лужу и сам побрел в болотниках закрепить трос. И от слов благодарности отмахнулся, как от назойливой мухи, приехать всей семьей новоселье отметить пригласил. Вот это - парень! Настоящий. Без фальши.
Стоящая у перекрестка легковушка с мигалкой на крыше и самой неприятной для любого автомобилиста надписью "ГАИ" на дверях моргнула фарами. Тут же высунувшаяся из машины рука махнула полосатой палкой и показала где остановиться. И не сидится же им в такую погоду! Ишь ты даже в такую глухомань забрались! Ни дождя, ни холода не боятся!
Доставая из кармана документы для проверки, Алексей лихорадочно вспоминал, не пропустил ли он случайно какой-либо знак, и все пытался сообразить, хватит ли того, что лежало у него в "заначке" на случай если не удастся мирно разойтись после этой неприятной встречи. Гаишники - парни ушлые. Если решили на тебе подзаработать, то всегда найдут к чему прицепиться. Почти с ненавистью смотрел он на закутанную в плащ-накидку грузную фигуру приближающегося к нему милиционера и, не веря собственным глазам, вдруг узнал в нем Серегу - тезку фермера и их с Лешкой бывшего одноклассника.
- Чего плетешься как беременный таракан? - вместо приветствия накинулся на него гаишник. - Надя твоя уже извелась вся, на уши поставила кого только можно, а он.... Что, квакнули вчера со Степкой крепко, или случилось что?
Молча пожав протянутую руку, Алексей похлопал себя по карманам:
- Дай закурить, - попросил он, сопровождая слова характерным жестом. - Я свои в луже утопил, когда Серега своей Шишигой меня вытаскивал.
- Какой Серега? Фермер что ли? Вы что - знакомы?
- Ага, - Алексей вдруг закашлялся. - Крепкие, блин! Все "Приму" свою смалишь! И когда ты на что-то более приличное перейдешь?
- Так привык я к ним, а другими, особенно теми, что с фильтром не накуриваюсь - баловство одно, - махнул рукой милиционер. - Знакомы, значит.... И давно?
- До сегодняшнего дня, пока не застрял посреди Гнилого Лога, не знал его вообще! - откашлявшись и вытерев слезы, незадачливый автолюбитель, скорчив кислую гримасу, посмотрел на тлеющую сигарету, потом уставился на своего одноклассника. - А тебе что за интерес?
- Да так.... Серега - это мой кум. Мировой парень! Ох, и намаялись же мы с ним этой весной, пока его грузовичок на учет ставили!
Гаишник взглянул на небо, затем на часы. По всему было видно, что хочет еще что-то сказать или спросить, но как-то все не может подобрать нужные слова.
Алексей же не торопил товарища. Он почему-то вспомнил, что Сергей с самого детства часто ставил в тупик дворовых ребят своим всезнайством, скрытностью и пронырливостью. Только соберутся они сделать набег на соседний колхозный сад за яблоками, а ему уже откуда-то известно, что самых вкусных в этом году уродилось мало, и сторожат их не обычные два старика с соседнего села, а какие-то грузины со здоровенными собаками. Или соберутся посмотреть новое кино в летнем кинотеатре, воспользовавшись дыркой в заборе, но если Сережка с ними в этот раз не хочет идти, то это вполне могло означать, что фильм дрянной или дырку наглухо заколотили. Постарше когда стали, то у него всегда раньше всех появлялись модные джинсы, футболки, батники или магнитофонные кассеты с самыми свежими западными новинками. В домашней же библиотеке у него на полках красовались такие книги, о которых можно было только мечтать. Правда, если книгу почитать еще можно было выпросить, то секретами своими делиться он не любил. Но выведать у него кое-что все-таки было можно. Тут главным было задать как бы невзначай интересующий вопрос и быстро сменить тему, сделав вид, что тебе абсолютно не интересно то, то, о чем ты спрашивал раньше. Тогда Сережка, любивший прихвастнуть, вполне может проговориться. Так было и в этот раз:
- Черти тебя понесли в этот Лог! Не мог, как все нормальные люди по асфальту поехать! Отмываться теперь и сушить машину долго придется.... Хорошо еще, что догадался к фермеру заскочить - в Буграх народ прижимистый, не сильно разбежится за "просто так" в грязи под дождем корячиться. Я тут уже битый час тебя караулю, думаю по какой дороге и где тебя искать. Собирался еще чуток постоять и к Степану в лесничество ехать, да и поехал бы, хотя попадись кому из начальства на глаза, то фиг объяснишь, что в чужой области забыл на служебной машине, а тут твоя Надежда через нашу Жанку по радио теребит, что да как. А я что скажу? Сам не знаю, что и думать, да и "светиться" в эфире лишний раз не хочется... Дурдом! В общем, брат, одной бутылкой ты явно не отделаешься!
Сказал все-таки! Не выдержал! Алексей чмыхнул и заулыбался.
- Он еще и ржет тут! - не унимался гаишник. - Весь дом взбаламутил, сорвался и поехал в такую даль на ночь глядя! И нет, чтобы вовремя вернуться по нормальной дороге, зная, что семья волнуется, так он ночные заплывы по лужам устроил! Экономист, блин! "Срезать" он хотел, видите ли!
Он еще что-то говорил, все больше и больше распаляясь и не обращая никакого внимания на уже откровенно смеющегося друга, пока и сам не расхохотался. Как хорошо все-таки, когда есть кому о тебе попереживать и поволноваться!
Мотальщица
Поговорив еще некоторое время и докурив сигареты, они засобирались домой. От бывшего Лешкиного спокойствия не осталось и следа. Успокоив жену через общую знакомую, он только сейчас осознал, сколько волнения принес своим безрассудным поступком. Нужно было спешить, но не обгонять же машину ГАИ! Стрелка спидометра то застывала на "девяносто", то плавно уходила к "шестьдесят" при приближении к редким деревушкам, чтобы снова вернуться к излюбленному девяносто километров в час.
"Педант, - злился Алексей. - Как был занудой в школе, таким и остался! А еще друг называется".
Он покосился на клиновый листок, что упорно держался на боковом стекле. Висит. Настырный. Никак в гости напрашивается? Ну-ну, и что мы будем с тобой делать-то? Порадуешь некоторое время Надю своей красотой, а потом засохнешь, скукуежишься, побуреешь, как твои приятели, что еще в лесу остались и тогда тебе одна дорога - на помойку....
Едущая впереди милицейская машина моргнула левым поворотником, выехала на встречную полосу и плавно вернулась обратно. Чертыхнувшись, с небольшим опозданием Лешка машинально повторил маневр приятеля, но все же влетел правыми колесами в лужу, скрывавшую довольно глубокую яму. Взметнувшийся фонтан окатил машину и залил лобовое стекло. Быстро орудующие дворники лишь размазывали грязь. Пришлось включить омыватель. Тонкие струйки иссякли сама собой, едва стекло обрело былую прозрачность.
"Вот незадача! - подумал наш горе-водитель. - Долго без воды не протяну, а фляга, что брал с собой, уже давно пуста. Придется лужу искать или канаву подходящую.... Наслушаюсь от Сереги теперь всякого! Ну, и по делам мне".
Немного подотстав от машины ГАИ он стал чаще обычного бросать взгляд на обочину дороги и дальше, куда обычно не смотрел. Над голыми ветками кустов возвышались вековые ели. Их мохнатые лапы уныло поникли, от чего казалось что это не деревья, а исполинские воины в насквозь промокших дождевиках выстроились дружными рядами войска, охраняющего тайны леса от посторонних глаз. Где-то там были и загадочная Черная Падь, и Лебяжье озеро с островом, на котором археологи все лето вели раскопки древнего городища.
Мысли вернулись к скупым фразам нового знакомого - фермера по имени Сергей. Затем перешли на случайно подслушанный разговор Степкиной Анжелы и его Нади, что взволновала его так, что, несмотря на позднее время заставил его вырваться тепла и домашнего уюта в холодную промозглость осени. ...А Степка тоже хорош гусь! А еще и друг детства называется! То что, что осел в лесной глухомани соседней области, не объясняя никому, где он и как еще понять можно - война в мирное для страны время искромсала многие судьбы. Он, пройдя через ее ужасы, остался жив, а вот его родителей и сестры больше нет, как нет больше сгинувшего в Афганской мясорубке его друга - единственного сына тех самых людей, в доме которых он сейчас живет. Горе свело их, но вскоре разлучило навсегда. А вот как объяснить то, что ни словом, ни полусловом не обмолвился, что в его старой квартире поселилась не просто девушка, которой негде жить? Это как назвать? А с другой стороны: в праве ли он сам расспрашивать друга обо всем, проявив больше настойчивости и участия? Пожалуй, в праве, если... он считает себя настоящим другом! Не спросил, не посочувствовал, не помог советом или просто добрым словом. Сам все ждал чего-то.... Нет, просто чудо, что Степан с Анжелой нашли друг друга. Дай Бог, чтобы теперь всегда были вместе и счастливы! Долго они шли к этому.
...Покинув детдом, Анжела сразу же столкнулась с жестокостью и коварством мира взрослых. В квартире, где они раньше жили с мамой, уже давно хозяйничала другая семья, и новые жильцы не очень-то обрадовались перспективе выселяться или жить вместе с чужой девчонкой. В администрации города какой-то большой начальник в элегантном костюме и красивым галстуком на шее подтвердил ее право на жилье, но объяснил, что быстро выселить непрошеных гостей быстро не удастся - для этого нужно было предоставить им что-то подходящее, а такого пока не было. Понимая сложившуюся ситуацию, она согласилась с его доводами, поверила и подписала какие-то бумаги, поверив, что ей совсем недолго придется пожить хоть и в общежитии, но зато в отдельной комнате.
Здесь чиновник не обманул - ее действительно поселили в небольшой комнатенке первого этажа общежития, которое находилось на окраине города в старом двухэтажном здании с давно осыпавшейся штукатуркой на стенах снаружи и прогнившими полами внутри. Пусть в комнате было тесно и пахло плесенью, зато она жила одна на зависть молодым мамашам, что катали коляски с орущими детьми прямо под ее окнами. Те, в основном, были матерями-одиночками и ютились по две в одной комнате вместе с детьми или, если повезет, то с какой-нибудь холостячкой. Второй этаж общежития был мужским.
Подругой или хотя бы приятельницей обзавестись не удалось. Местные девчонки ее сторонились, почему-то считали "блатной", но Анжела не обращала на это внимания, убеждая себя, что все равно скоро отсюда уедет, и уже не нужно будет, возвращаясь с города, доехав на трамвае до конечной остановки, долго идти по старому заброшенному парку, где было темно и страшно даже в яркий солнечный день, не говоря уже о позднем вечере.
Так в ожидании лучшей доли минул месяц, затем еще один. Незаметно пролетело лето. Вместе с осенью начались серые будни, где дни были похожи друг на друга как близнецы-братья, отличающиеся лишь тем, что смены на фабрике, куда она устроилась работать, ежемесячно менялись с дневной на вечернюю. А в выходные дни помимо желания отоспаться, бытовой возни иногда удавалось сходить в кино на вечерний сеанс. Именно там в самый разгар зимних школьных каникул она познакомилась с Пашкой. Здоровенный, мощный, такой же, как и она, детдомовец, неразговорчивый и угрюмый для чужих, но заботливый и чуткий для нее буквально засыпал девушку всякими безделушками, косметикой, дарил дорогие вещи, угощал ужином в дорогих ресторанах, ничего не требуя взамен. Чем занимался Пашка, можно было только догадываться да и то с большим сомнением - он Анжелу в свои дела не посвящал. Закрадывались сомнения о законности источников его благосостояния. Но она их отметала или старалась просто не думать об этом, ведь впервые в жизни она чувствовала себя легко и счастливо. Но недолго длились эти странные отношения - Пашка исчез из ее жизни также внезапно, как и появился, едва зазвенела весенняя капель, и начали сереть, оседая, сугробы в парке.
Жить на зарплату мотальщицы местной ткацкой фабрики уже не особо получалось. К хорошему быстро привыкаешь. Сначала было ожидание и надежда, что парень ее вернется и все наладится, затем несколько попыток устроиться еще на одну работу с целю побольше заработать. Но, заработав, уже не хватало сил на развлечения. В общем, сплошная скука и безнадега, а не жизнь наступила. А тут еще новая соседка - Наташка из соседней комнаты предложила вместе с ней раздобыть денег, не особо утруждаясь. Нужно было пойти в ресторан и построить глазки кому-то из подвыпивших посетителей. Дальше, когда обратят внимание и начнут ухаживать, согласиться на не совсем приличное предложение, а, оставшись наедине с незадачливым воздыхателем, незаметно капнуть ему в любое питье пару капель средства, что она даст, брать, что найдется ценного и спокойненько уходить.
Долго Анжела не соглашалась на предложение приятельницы, что особо и не уговаривала больше, а просто вдруг обзавелась импортной косметикой, стала лучше одеваться в то самое время, когда им на фабрике зарплату не платили уже третий месяц, и не смотря на то, что цены взлетели на неимоверную высоту. Наконец, получив клятвенное заверение, что средство проверенное, неопасное и даже безвредное для здоровья, а ухажер, проспавшись, ничего не будет помнить, решилась. И так уже случилось, что первым Анжелиным клиентом оказался... Степан.
Сначала все происходило так, как и предсказывала Наташка, но затем все пошло по-другому. Очутившись в незнакомой квартире, она сразу поняла, что уже долгое время здесь не живут, а лишь появляются изредка. Как-то тоскливо стало. Видать беда в этом доме, а она со злом сюда пришла. Хотела просто уйти, когда Степан уснул, но пугала гроза за окном, да и любопытство разыгралось. Открыла платяной шкаф и ее словно током ударило - среди старых, давно вышедших из моды вещей висела солдатская парадная форма с золотыми сержантскими лычками и буквами СА на черных погонах и автомобильными эмблемами в петлицах. Слева на груди комсомольский значок, а справа... та самая Кровавая Звезда из детства. Ее Анжела ни с чем не могла спутать.
Не смогла она уйти. И не только вдруг разыгравшаяся гроза за окном остановила ее. Вспомнилось детство, мама, кто-то в кожаной куртке и с колючими усами, что любил ее подбрасывать высоко-высоко. Понимала, что это - отец, а вот лицо его никак не хотело всплывать в памяти, затерялось, забылось...! Почему так? Ведь был же большой пухлый альбом с фотографиями! Большой такой, тяжелый, с наклеенной поверх темно-синей бархатной обложки выгравированной на серебристом металле картинкой. Она хорошо это помнила! Только где он сейчас? Дома был.... А где сейчас ее дом? Провонявшая сыростью, от которой никак не избавиться, утлая конура в полуразвалившейся общаге или квартира, где живут сейчас совершенно чужие люди? И полились из глаз горькие, жгучие слезы.
Наплакавшись вволю, Анжела ушла на кухню, зачем-то перемыла гору грязной посуды, сваленной в раковине, стоявшие на плите кастрюлю со сковородкой с засохшими там остатками чего-то непонятного. Потом, подумав, из того, что нашлось в холодильнике, сварила солянку, а зачерствевший хлеб превратила в гренки. Ближе к утру поставила на газ чайник.
Из открытой форточки доносились звуки просыпающегося города, а она, понимая, что нужно уходить все никак не могла решиться на этот шаг. Созданный ее руками небольшой уголок тепла и уюта в царстве горя и запустения некогда счастливой чужой жизни не давал уйти, молил побыть еще хоть чуть-чуть, и Анжела все ждала, ждала чего-то, перескакивая мыслями с одного на другое, дивясь вдруг охватившему ее спокойствию.
- Ты кто? Как сюда попала?
Голос с хрипотцой, раздавшийся с порога кухни заставил вздрогнуть и обернуться. Худая долговязая фигура в семейных трусах и босиком, крепкие руки чуть согнуты в локтях. Глаза. Не просто глядят, а проникают в самую душу.
- Анжела я, - прошептала девушка и вместо того, чтобы объяснить, как здесь очутилась, вдруг принялась рассказывать о себе. Слова лились сами собой, без вмешательства опережающей их мысли. Впервые в жизни она говорила всю правду, ничего не привирая, не хвастая и не пытаясь вызвать жалость совершенно чужого ей человека. Зачем? Почему? Не хотела понимать и знать, а говорила, говорила, говорила, чувствуя, что так надо и, возможно, это то, чего ей так не хватало в ее непутевой жизни.
Степан слушал, не останавливая и не перебивая. Смотрел куда-то мимо девчонки и видел не эти уже давно требующие ремонта стены, а что-то свое. Как относился к услышанному трудно было понять - он был внешне спокоен. Вот только сигареты курил одну за другой, да брови поднялись удивленно при рассказе, каким способом Анжела с подругой хотели поправить свое материальное состояние.
На некоторое время в квартире воцарилась тишина, нарушаемая невнятным бормотанием приемником сетевого радио.
- Вот так значит.... Пойду, оденусь, а ты накрывай на стол... Ангелочек.
Поклонный крест
Размышляя о судьбе друга, Алексей постепенно перестал отвлекаться на поиск подходящего водоема для наполнения так невовремя опустевшего бачка омывателя и, разъехавшись на мосту со встречным грузовиком, машинально включил "дворники". Многочисленные мелкие темные точки на лобовом стекле превратились в грязные полосы, сквозь которые дорога просматривалась лишь едва. Ни смена режима очистки, ни попытки вызвать на стекло хоть каплю воды не увенчались успехом. Пришлось уйти на небольшую площадку, удачно оказавшуюся справа от дороги.
- Ну, что стряслось? - послышалось спереди, стоило только открыть дверь.
Серега! Ишь ты - тут как тут. Волнуется. Заметил. Вернулся.
- Все нормально. Устал маленько.... Отдохну чуток, разомнусь, и можно будет ехать дальше.
- А-а-а, - протянул гаишник. - А я уже распереживался....
Алексей потянулся, неспеша подошел к приятелю, выудил из протянутой пачки сигарету. Чуть помедлив, вытащил еще одну. Закурил. Помолчал.
- Серег, ты езжай, наверное. И так из-за моей бестолковости все утро хороводишься.... На службе еще не дай Бог влетит, - добавил он, зная паническую боязнь любого начальства, замеченную еще с детства за одноклассником и покраснел от собственного малодушия: и чего было правду скрывать? Подумаешь, вода закончилось. Делов-то! Но уж больно не хотелось слушать нудные нотации Сергея.
Ну да, ну да, - засуетился тот. - Конечно, отдохни. Ведь сутки, небось, не спал, реакция притупилась, а дорога сложная.... И как это я сразу сам не сообразил? Кстати, твоей Надежде Жанка все уже передала, а та,... в общем, готовься - дома получишь люлей конкретных!
Не докурив сигарету, хлопнул дверью, и уже на ходу заверив, что сейчас же передаст все Наде, чтоб та не волновалась, умчался в сторону города.
"Вот чудила, - проводил взглядом приятеля Леша и улыбнулся. - Хороший парень, надежный друг, а вот никак не сообразит, что любая женщина от известия, что ее благоверный остался поспать на половине пути к дому, не только не успокоится, а навоображает себе еще невесть чего и разволнуется пуще прежнего!".
Криво усмехнувшись, он втянул в себя побольше воздуха, смакуя осенние запахи на пороге зимы и медленно выдохнул, оглядываясь по сторонам. Тихо, спокойно. Все здесь живет своей жизнью, своим маленьким мирком.
Придорожные кусты тянут к небу худые руки-ветви в безмолвной мольбе вернуть зеленое великолепие или в отчаянном стремлении скрыть, спрятать в свинцовых тучах свою наготу, но получают в ответ лишь шлепки тяжелых капель по облетевшей листве и подрагивают от сырости, холода и обиды. Спираль их жизненного цикла совершила очередной виток и входила в новый период зимней спячки, так похожей на смерть - этап небытия, отделяющий прошлое от будущего. А будет ли оно, это самое будущее? И если будет, то каким? Укроет зима кусты снежной шубой, и вновь набухнут под лучами теплого весеннего солнца почки, чтоб заиграть вскоре молодой листвой, радуя глаз случайного прохожего своим новым зеленым нарядом. Или закует их в ледяные оковы мороз, да похрустит веточками, словно хрупкими косточками в лютой ненависти ко всему живому вдруг налетевшая буря, и много сил тогда понадобится старому корневищу, чтобы возродить былую красоту.
Иногда хочется побыть одному. Молча постоять, что-то подумать, осмыслить. Найти подсказку в окружающем для понимания происходящего. Ведь жизнь, какой бы она не была легкой и беззаботной, полной горести и страданий, спокойной и размеренной, скоротечной, словно вспышка искры или тяжкой и нудной все-таки остается жизнью. Она у каждого своя и одновременно общая для всех. И все на первый взгляд происходящее индивидуально, само по себе вдруг оказывается взаимосвязанным.
Вот, не приди он вчера с работы раньше обычного, не задремай на диване читая газету, то не подслушал бы нечаянно откровенный женский разговор и не узнал, что происходит с его другом детства и этой молодой женщиной с таким романтичным именем Анжела. А ведь даже и не догадывался, кем она приходится Степану, хотя и встречал у себя во дворе уже несколько раз новую довольно симпатичную девчонку, причем пару раз даже в паре с ним! Идет важный такой, обвешанный весь целой гроздью хозяйских сумок, пакетов и она рядом, зардевшаяся после Степкиного "Привет!", смущенная, а глаза аж светятся. Но не спросил ничего, не поинтересовался даже.... Не придал значения. Друг называется! Возможно, и затеял эту поездку на ночь глядя к другу - лесному затворнику, чтобы загладить вину не столько перед ним, а больше перед самим собой. И Гнилой Лог с его лужей приключился, и фермер Серега вошел в жизнь неспроста. Чисто случайно, на первый взгляд, но, если учесть, что он хорошо знаком и со Степкой, и с Серегой-гаишником, то неспроста это. Потому как все в жизни не случайно. И даже то, остановился он именно в этом месте, а не в каком-либо другом.
В подтверждение собственного вывода Лешка завертел головой в поисках чего-то необычного и вдруг замер, уставившись на возвышающийся невдалеке, за дорогой православный крест.
Удивление было настолько сильным, что наш горе-водитель даже забыл дышать, все стоял, не отрывая глаз от увиденного и боясь пошевелиться. Крест словно парил над рябиновыми кустами, полыхавшими ярким костром среди голых веток осин, берез и еще кое-где нелепо зеленеющих лиственниц. Был он одновременно и напоминанием - с самого появления здесь креста Алексей, впервые увидав его как-то проезжая мимо который год все хотел остановиться и подойти, да как-то не удосуживался сделать это до сих пор, и был он чем-то еще, чему никак не находилось названия. И вот теперь...
Крест стоял на вершине небольшого холма правильной формы, и это наталкивало на мысль, что это - искусственная насыпь или даже, возможно древний курган. Вот только сейчас у его подошвы бил родничок, наполнявший выложенную камнями ямку, похожую на закопанную чашу и с тихим журчанием убегающий куда-то под землю. Рядом располагалось расщепленное вдоль бревно, вероятно служившее скамейкой и чуть поодаль какие-то тексты под навесом.
"Молитва о путешествующих". Алексей бегло прочел ее, затем еще раз, уже пытаясь вникнуть в суть. Затем постоял, разглядывая второй текст, но поняв, что кроме как "Сей родник... на месте... освящен..." ничего разобрать на размытом непогодой листочке не удастся, вздохнул с сожалением, до ломоты в висках напился, черпая из чаши, стоявшей на дощечке алюминиевой кружкой. Затем сладко потянулся и опустился на импровизированную скамью. Глаза закрылись сами собой.
Как же он устал! Дико хотелось спать, но мелькающие перед глазами картинки из пережитого за сутки, воспоминаний, размышлений не позволяли расслабиться и хотя бы вздремнуть.
Надюшка, Анжела. "...Он еще ничего не знает. А зачем? Я и так счастлива, что теперь не одна буду". Вновь блеснувшее что-то в Серегиных глазах, почти забытое, делающих их такими как раньше, еще до Афгана.... Гнилой Лог с его лужей. Фермер Серега. Как он тогда? "...Мы не такие как все. Сломалось что-то или, наоборот... Вы нас не понимаете, а мы вас, вот и закрываемся в своей скорлупе, иногда даже забираясь в глухомань, чтоб понять, разобраться, забыть, но не выходит. Тянет к себе подобным - это понятно. Но невольно вспоминаешь свое или наше... Больно". А как им помочь? Чем? Вот Серега с Анжелой нашли друг друга. Надя сокрушается, что большая разница возрасте. Ну и что? Подумаешь двенадцать лет! Две судьбы, две беды, два горя. Быть бы им вместе, чтобы как в математике: минус на минус плюс получается. Может в этом формула их счастья? Их и еще того, кто родится? Дай то Бог...
Бог.... Помолился бы, да не знаю, не умею.... Умел бы - попросил. Не за себя, а за них. Ведь настрадались уже, хватит! Сколько можно! Пускай поживут по-человечески, в радости, в счастье и без всяких передряг.... Ну, и за своих бы попросил. А за себя.... Разобраться бы во всем, понять....
А, может, это и есть молитва? Не похоже.... Хотя.... Ну, не должна она быть заученным наизусть заклинанием! Если Он есть, то и так видит, кто чего желает и как: на показуху или от души.... Как перед самим собой! Нет, себе можно солгать, правда, ненадолго и понимая, что правда, что нет. Вот как объяснить? Эх!...
Синица уселась на ветку рябины. Покачалась. Покосилась на человека, что замер, сидя упершись локтями в и спрятав лицо в ладонях. Странные они эти люди. Вспорхнула. Неторопливо напилась из родничка и улетела по своим делам.
Спустя некоторое время белые "Жигули" неторопливо катили по трассе, старательно лавируя среди луж, словно боясь забрызгаться, что, учитывая замызганное состояние легковушки, со стороны выглядело несколько странным. Чуть слышно урчал мотор, печка наполняла салон теплом, напоминая о домашнем уюте. Водителю же до этого не было никакого дела - он слушал песню, доносившуюся из динамиков и улыбался своим мыслям.
Показалась окраина города. Движение оживилось. Петлять по всей ширине дороги стало небезопасно. Все чаще встречные машины и особенно грузовики обдавали "Пятерку" целыми потоками грязной воды или каплями мутной жижи.
"Отмываться теперь долго придется, - так, кажется, говорил Серега-гаишник? Алексей ухмыльнулся, потянул на себя рычажок омывателя, с удовлетворением наблюдая, как весело брызжущая вода и "дворники" выполняют свою работу, затем покосился на кленовый листок, что так и остался висеть на боковом стекле. Интересно, а если вложить его между страниц какой-то толстой книги, как когда-то в школе, когда нужно было сделать гербарий, то, засохнув, он потеряет цвет, или сохранит свою красоту, чтобы порадовать своим веселым багрянцем среди черно-белых будней зимы?
