Okopka.ru Окопная проза
Гутян Юрий Станиславович
Алихейль

[Регистрация] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Найти] [Построения] [Рекламодателю] [Контакты]
Оценка: 6.69*9  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    "Боевые" глазами авианаводчика


Юрий Гутян

Алихейль

  
   Аннотация:
   "Боевые" глазами авианаводчика.
  
   Господи, обрати к Тебе и сердца врагов наших, если невозможно иже ожесточенным обратиться, то положи преграду зла их и защити от них избранных Твоих. Аминь.
   (Молитва за неверующих, гонителей и презрителей веры)
  
   Боже Святый и на всех святых почивающий! Вспоминая святых Твоих и их богоугодное житие, и Тебе Самого в них действовавшаго, прилежно молю Тя: даждь мне, грешному, последовати их учению, вере, долготерпению, любви и их молитвенным пособием, паче Твоею воздействующию благодатию небесныя с ними сподобитися славы и хвалити Пресвятое Имя Твое, Отца и Сына и Святаго Духа, во веки. Аминь.
   (Молитва по призывании святых)
  
   От автора
  
   Мне сегодня задали вопрос, в очередной раз заставивший о многом задуматься: "Зачем вы пишите всё это?"
   И действительно: зачем?
   Читатели, увидев мою повесть, отреагируют по-разному. Кто-то, пролистав несколько страниц, скажет: "Вот уже и "афганцы" взялись за перо, стали писать свои мемуары". Кого-то просто заинтригует необычное название, а найдутся и такие люди, кто с брезгливой миной отбросит этот труд, буркнув: "Опять о войне... Крови, насилия, боли в жизни и так хватает!". Что поделаешь, каждому свое.
   Нет. Это - не мемуары. Молод я еще для этого, хотя и довелось кое-что испытать.
   Слово "Алихейль" для большинства читателей просто красивое, мелодичное сочетание букв, настраивающее на романтический лад. Но кое-кто насторожится или даже вздрогнет, увидев знакомое название. Скорее всего, это будет мужчина средних лет, в глазах которого будет что-то отличающее его от большинства ровесников. Это - мой брат по войне, мой брат-"афганец". Для него Алихейль - воспоминание из молодости, боль и кровь. Его боль, его незаживающая рана.
   Прошли годы. Да что там годы - уже более двадцати лет минули описываемым мною событиям, а боль осталась. Только нет больше ее физического ощущения. Осталось что-то ноющее где-то в закоулках памяти. Причем, эта боль уже стала неизменным фоном для возникающих перед глазами картин из прошлой жизни: изумрудных лесистых гор под темно-синим небом, хрустально журчащего ручья среди камней или сосны, притаившейся на вершине скалы...
  
   Время лечит всё. Даже боль. Даже память, отбрасывая в небытие ненужное и оставляя только самое яркое, наподобие вспышек молний, расчеркивающих зигзагами всё вокруг и наполняющее чистый горный воздух запахом озона или алмазную россыпь звёзд по черному бархату небосвода.
   Но не в силах всемогущее время стереть воспоминания о тех восемнадцати - двадцатилетних парнях, скрежещущих зубами, тихо стонущих или матерящихся со скупой нечаянной слезой на глазах, что лежали неподалёку от наспех оборудованной площадки в ожидании спасительного санитарного вертолета. Все это до сих пор живо в памяти, даже, несмотря на прошедшие десятилетия.
   В своей повести посредством главного героя я старался передать ощущения, переживания, мысли молодого офицера редкой профессии, волею судьбы впервые очутившегося на крупномасштабной войсковой операции, но уже успевшего столкнуться с горькой правдой войны в Афганистане.
   Расскажу об увиденном и пережитом, и, может быть, легче станет на душе и стихнет собственная боль. Еще лучше будет, если кто-то прочтет эти строки и вспомнит что-то своё, узнает себя и вернется мыслями в те незабываемые дни своей молодости. Вспомнит своего друга, или просто знакомого, прошедшего через горнило Афганской войны и примерит на себя частицу его жизни.
   А может подросток прочтет эту повесть? Буду просто счастлив, если шевельнется и останется в его душе что-то такое, что заставит осознать, что нет для мужчины ничего святее, чем быть воином, защитником своей Родины, своего дома и всего, что любимо. А "косить" от службы в армии стыдно и недопустимо, как бы ни старались убедить его в обратном авторы различных публикаций и телевизионных программ, по сущности скрывая обыкновенную собственную трусость за высокими словами о пацифизме, нерационально потраченном времени и прочем бреде.
   Для этого и пишу.
  
  
   Глава 1. Хата
  
   Бесконечно длинным чудовищем, словно выползшим через пещеру из другого мира в древнюю горную страну под названием Афганистан, где, казалось, навечно поселилось дикое средневековье, по извилистой дороге, петляющей среди нависших неприступных скал, тёмных ущелий и широко раскинувшихся долин медленно ползла колонна военной техники.
   Танки, бронетранспортеры, боевые машины пехоты вперемешку с различными грузовиками, тягачами с катящимися за ними пушками - всё это ревело моторами, лязгало гусеницами, изрыгало клубы дыма и нещадно пылило.
   Люди, оседлавшие броню и одетые в неизменные бронежилеты, разгрузки-лифчики, каски или панамы, казались совершенно одинаковыми. Вездесущая пыль, осевши на бровях, ресницах, волосах, одежде, уровняла всех. Совершенно невозможно было понять, где сидит офицер, а где солдат. Где сидит воин, прошедший не одни "боевые", а где новичок, только приехавший из Союза "выполнять интернациональный долг по оказании помощи братскому афганскому народу в защите завоеваний Апрельской революции".
   Эта картина, что показалась бы здесь лет десять назад несуразной и нелепой, стала уже привычной и для гор, и для местных жителей. Десять лет не затихает тут война, снимающая кровавую дань с афганского народа и с "шурави", как они окрестили всех, кто приехал с севера - и русских, и грузин, и украинцев. Мало кого еще занесло в эту горную страну с необъятных просторов многонационального Советского Союза! Да и в самом Афганистане смешение языков и народов. Кто враг, кто друг трудно разобрать. Как говориться: восток - дело тонкое.
   Среди бесконечной вереницы техники, натужно ревя моторами, плелся видавший виды БТР (бронетранспортер) с бортовым номером шестьсот три. Пушки на нем не было. За текстолитовым колпаком, по всей видимости, изображавшим башню, была сооружена палатка, чем-то смахивающая на кибитки переселенцев из американских вестернов. Торчащая веником в корме странного бронетранспортера дискоконусная антенна и едва различимая под слоем пыли авиационная птичка в носовой его части, указывали на принадлежность к военно-воздушным силам. Бесшабашность и дерзость экипажа подчеркивали нарисованные на борту пятьдесят две звездочки - по одной, на каждую пройденную ими операцию, или как здесь принято было говорить "боевые".
   У командирского люка, лениво посматривая по сторонам, сидел длинный худой майор. На противоположном борту на седушке, сооруженной из солдатской подушки, уютно устроился старший лейтенант, чья еще не облинявшая на солнце "горняшка" (куртка с капюшоном и штаны из тонкого брезента) и слабее, чем у окружающих загоревшие лицо и руки при близком рассмотрении выдавали новичка. Плавное покачивание брони убаюкивало старлея, но его любопытство усиленно боролось со сном и пока побеждало. От нечего делать в голове мелькали различные мысли и ностальгические воспоминания.
   "Как же хочется спать! - подумал Юра, обернувшись и посмотрев как сладко кимарят, спрятавшись от жаркого солнца под пологом палатки, двое его сослуживцев и общий любимец - немецкая овчарка Баграм совсем по-человечески вытянувшийся во всю свою длину. - Третий день мы уже в пути, но эти горы, скала, развалины кишлаков, что проплывают мимо, чередуясь с живописными долинами, разве дадут уснуть? Где еще такое увидишь? Все так необычно..."
   С первых дней выхода на "боевые" окружающие пейзажи да изредка попадающиеся по пути кишлаки с дувалами и арыками, живущие своей жизнью, вызывали у него неподдельный интерес, а иногда даже и восторг. Он жадно, хотя и с определенной настороженностью, рассматривал проплывающие мимо скалы и скрывающиеся где-то в бездонной синеве горные вершины, стараясь запомнить наиболее яркое и выразительное из увиденного.
   Но монотонность движения в колонне и нестерпимо жаркое солнце постепенно делали свое дело. Накопилась усталость, и Юра стал подумывать о том, чтобы и себе вздремнуть, как это уже сделали его товарищи, которым местная экзотика была безразлична или изрядно надоела почти за полгода или год службы в этих краях.
   Прошел всего месяц, как он, повинуясь приказу командования, прилетел в Афганистан для выполнения теперь совершенно непонятного ему интернационального долга. Это был его первый выход в горы на крупномасштабную операцию, и поэтому многое еще было вновь. Да и горы здесь были совсем не такие, как в окрестностях Кабула, или те, что виднелись вокруг широко раскинувшейся долины, где располагалась авиабаза Баграм.
   Когда только собирался сюда по срочному предписанию с формулировкой "...для восполнения боевых потерь" о том, что происходит в Афгане, он уже имел кое-какое представление и понимал, что там будет несладко. По телевизору передавали скупые репортажи о посадке каких-то Садов Дружбы и раздаче продовольствия местным жителям. Это успокаивало его семью, но Юра знал гораздо больше, чем они. Несколько человек из технического состава их авиационного полка, в далеком гарнизоне, расположенного в глуши лесов Эстонии, уже успели "отдать долг дружественному афганскому народу". Узнав о предстоящей поездке, они периодически снабжали Юрку всей возможной информацией из собственного опыта, включая, что с собой брать и как себя вести в первую неделю по прибытию, чтобы не подхватить какой-либо заразы.
   Оптимизма каждая новая порция информации не добавляла, а их скупые рассказы вызывали жгучий интерес. Ведь еще раньше вернулся с Афгана его двоюродный брат Сашка, проведший полтора года за баранкой бензовоза, постоянно мотаясь с колоннами от Кабула до Хайратона и обратно. Брат столько всего рассказал, что Юрка, в то время еще курсант Ворошиловградского высшего военного авиационного училища штурманов имени Пролетариата Донбасса, смог понять, почему никогда не унывающий Сашка стал таким угрюмым и смолил одну за другой сигареты, когда дело доходило до воспоминаний.
   Кое-что из рассказанного братом он уточнил у своего училищного инструктора, майора Горохова, что совсем недавно вернулся с войны кавалером ордена Красная Звезда, добросовестно отбегав выпавшее на его долю по горам и вдоволь наглотавшись пыли в колонах по дорогам, как оказалось, совсем недружественного Афганистана в должности авианаводчика.
   Но все, что слышал об Афгане, казалось тогда таким далеким и непостижимым. И если бы кто сказал, что минует каких-то пять лет, и он тоже окажется в этой забытой Богом, или, как здесь говорят, Аллахом стране, и будет ехать на свою первую армейскую операцию в качестве авианаводчика, то Юрка в это, ни за что бы не поверил.
   Но так случилось. Прибыв в Кабул, он сразу же был назначен в Баграмскую группу боевого управления авиации, работающей с 108 мотострелковой дивизией и 345 отдельным гвардейским парашютно-десантным полком. В течение дня на него оформили необходимые приказы, переодели в "эксперименталку", выдали целый рюкзак различного обмундирования, автомат с двумя снаряженными магазинами и посоветовали перебраться в "Полтинник", как окрестили местный смешанный авиационный полк, к кабульским наводчикам, чтобы с их помощью добраться до Баграма.
   Улететь сразу не удалось. Вечером подул сильный ветер, несущий тучи песка и пыли. Он не стихал почти двое суток, то противно воя на унылой ноте, то оглушая внезапными порывами, заставляя отплевываться от забивающейся везде и скрипевшей на зубах пыли. Это было его первое знакомство с "Афганцем" - оказывается, именно так называется это природное явление.
   Наконец, через трое суток, добравшись с различными приключениями до места назначения, Юра обнаружил, что все его будущие коллеги на "боевых" и ему пришлось целую неделю провести в томительном ожидании их возвращения.
   Комната, где проживали авианаводчики в редкие перерывы между выходами в горы, на сопровождение колонн или в "зеленку", как на местном жаргоне окрестили поросшие буйной зеленью участки долин или плоскогорий, располагалась в модуле второй эскадрильи местного полка "грачей" (штурмовик СУ-25) была простой и, на удивление, уютной.
   Семейные фотографии у коек, полки с книгами, телевизор. На окне шторы из китайского шелка, а на одной из стен висели плакаты. На одном из них был карикатурно изображен авианаводчик в полной экипировке с неразлучным АКС, переходящий пунктирную линию, по всей видимости, изображавшую границу и надпись: "Уйти, чтобы вернуться". На втором, повинуясь полету фантазии, неизвестный художник на черном фоне разбросал россыпи звезд в хороводе бездны компаса и летящие в танце силуэты девушки и юноши. Поверх него на гвоздях, вбитых в стену прямо через плакат, висел настоящий трофейный карабин 1887 года выпуска, неизвестно каким образом попавший сюда и сохранившийся до настоящего времени.
   На этой же стене, на самом видном месте располагалась фотография уже известного по рассказам старшего лейтенанта Борисова в черной рамке, кусок карты ущелья Панджшер и пробитая осколком металлическая солдатская фляга. Никаких надписей не было. Только дата тридцатое апреля тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года. К чему слова? И так все ясно: мы помним о тебе Игорь....
   Тыльная стена комнаты и большая часть потолка были задрапированы куполом парашюта. Входную дверь в спальное помещение украшала "соломка", изготовленная из гильз тепловых ловушек, что отстреливали самолеты и вертолеты, спасаясь от "Стингера" - американского переносного зенитно-ракетного комплекса.
   Слева от двери на цепи многозначительным напоминанием висело "Постановление ЦК КПСС о борьбе с пьянством и алкоголизмом". Авианаводчик не может быть трезвенником по определению - уж больно неспокойная работа досталась. Вид Постановления у любого политработника, заглянувшего "на огонек" или для проведения "разъяснительной работы", как правило, вызывал умиление и отбивал всякую охоту портить настроение гостеприимным хозяевам.
   Обстановка комнаты лишь напоминала что вокруг идет война, но ее жаркое, зловонное дыхание слышалось все отчетливей и отчетливей. Сначала это было только в скупых рассказах Баграмских летчиков да ни на минуту не смолкающем гуле, доносившемся с аэродрома. Затем в частой, особенно по ночам, автоматной стрельбе, расчеркивающей цепочками огней трассирующих пуль небо, в залпах артиллерии и глухих отзвуках взрывов в совсем близкой Чарикарской "зеленке".
   Изнанка войны открылась ему полностью на "боевых", в той же злополучной "зеленке". Сначала это произошло, когда он впервые увидел фонтанчики пыли, взметнувшиеся от пуль у самых его ног, и понял, что это не просто стреляют, а стреляют именно по НЕМУ. Затем, чуть позже, осознал всю ее слепую жажду смерти. Это случилось, когда понял, что сержанта Орлова, с которым Юрий только вчера близко познакомился, и лишь несколько часов назад они оживленно беседовали и вместе радовались простым вещам наподобие чая, приготовленного при помощи закопченного чайника и паяльной лампы, теперь уже нет, и никогда не будет. Когда увидел перед собой чуть не плачущего доктора, который судорожно затягивался сигаретным дымом и шептал в отчаянье, неизвестно к кому обращаясь: "Не пойму! Никогда не пойму: как это - вот он, еще живой, еще говорит, а рана такая, что жить осталось считанные минуты! И сделать никто ничего не в силах! Только Бог..." что-то надломилось в душе молодого офицера.
   С первых своих "боевых" Гутин вернулся таким, каким его еще никто не видел: подавленным, разбитым, злым на все и всех, включая самого себя. Спирт, выпитый за столом, накрытым по поводу их возвращения коллегами, которые не участвовали в этом выходе совершенно не "брал". Только письма от жены, найденные под подушкой, помогли ему вернуть интерес к жизни. Они стали своеобразным бальзамом для души. Ведь уже целый месяц прошел, как он ничего не знал о своих родных и близких! А тут - целая пачка писем, полных любви и нежности. Значит, он по-прежнему любим, и в нем нуждаются. Только ради этого стоит жить, пересилив боль в душе.
  
   Юра взглянул на электронные часы - подарок супруги по случаю окончания училища и получения первого офицерского звания.
   - Алексеич, а ведь сегодня девятнадцатое мая, и у моей дочки день рождения. Представляешь, целый год человеку стукнуло! - удивляюсь собственной забывчивости, обратился он к своему начальнику.
   - Поздравляю! Что же ты раньше ничего не сказал? - майор Церковский с чувством пожал руку и с укоризной взглянул на подчиненного.
   - Да как-то закрутился....
   - "Закрутился", - передразнил его майор. - Такие вещи нельзя забывать! Мы здесь живем как одна семья. Радость для одного - радость для всех... Эх, ты!
   Старлей виновато отвернулся. И что его дернуло за язык похвастаться? Сидел бы себе, молча, и не получил бы от шефа нагоняя!
   - Юр, а представляешь как сейчас там, в Союзе? Твои, небось, сейчас празднуют вовсю.
   - Представляю, - Юрка надвинул панаму на самые глаза.- Обидно, конечно, что меня сейчас с ними нет. Но что поделаешь?
   Он вдруг вспомнил, как совсем недавней, а теперь такой далекой мирной жизни, когда брал свою Танюшку на руки, то всегда замирал оттого, что она обнимала его шею своими ручонками и трепетно прижималась всем тельцем. Дочкины волосы щекотали лицо, а запах у них был такой родной-родной и такой сладкий...
   - Не переживай! Через год ты уже будешь дома, и тогда всей семьей отпразднуете уже по-настоящему, - Владимир Алексеевич по-дружески положил руку ему на плечо, чтобы хоть как-то приободрить подчиненного.
   Пехотные офицеры давно обратили внимание на своеобразные отношения среди авианаводчиков. У них было не принято обращаться друг к другу по званию. Существовала традиция называть своего начальника емким словом "командир" или по имени-отчеству.
   При первой встрече Юра представился своему новому начальнику по-уставному: "Старший лейтенант Гутин. Представляюсь по случаю прибытия к новому месту службы". Ответ прозвучал тоже довольно сухо: "Майор Церковский. Начальник группы боевого управления".
   Познакомились. Владимир Алексеевич добросовестно записал в свою тетрадь анкетные данные нового подчиненного, обращаясь к нему на "вы". Но уже через несколько часов после официального знакомства за наспех накрытым, но богатым по местным меркам столом, они отметили и благополучное возвращение с "боевых", и "влитие в коллектив" вновь прибывших. Тут и стало окончательно понятно, как и к кому следует обращаться.
   Поерзав на седушке, чтобы устроиться как можно удобнее, Юра прикрыл глаза и принялся мечтать о том, что будет через год, когда он вернется с войны, и попытался представить, как, возможно, сейчас празднуют такое важное событие в жизни семьи его самые дорогие и близкие люди.
  
   ...За красиво сервированным столом в большой комнате родительской квартиры расположились нарядно одетые и веселые мама, папа, тесть с тещей, сестры Юрки и его ненаглядной Светланушки. Она и виновница торжества Танюшка сидят на самом почетном месте - во главе стола. Голубые глазки именинницы так и светятся счастьем. Она еще не совсем понимает, что такое День рождения, но её нарядили в новое платьице, голову украсили огромным бантом, с ней сегодня обращаются особенно ласково и вдобавок ко всему говорят, что Таня теперь "совсем большая". Вот только мама Света с утра почему-то была грустной и даже заплакала, когда поцеловала её.
   Но это было утром, а сейчас Танюшке радостно. Всё происходящее вокруг для нее новая игра, где самое замечательное - это красивый торт с единственной горящей свечой, которую ей нужно было задуть. Она немножко боялась, и всем из-за этого было весело...
   Интересно, а помнит ли еще его дочка, не забыла ли? Света писала, что первое время Таня очень скучала по нему, а затем стала вспоминать всё реже и реже. Дети быстро забывают все в этом возрасте, тем более, что вокруг столько много нового и интересного.
   Юра подумал: а что будет через год, когда он вернется с Афгана? Ведь может получиться и так, что дочка его совсем позабудет и даже не узнает при встрече! И что тогда? Заново знакомиться с собственным отцом? Дикость какая-то! Бред!
   При этой мысли он разволновался, сдвинул панаму на затылок, открыл глаза и замер, остолбенев от открывшейся картины. Юра даже потряс головой, проверяя, не спит ли? Нет. Это - не сон и ни какое-то наваждение.
   Неподалеку от дороги, по которой медленно ползла их колонна, у подножья горы, поросшей густым лесом, прилепился небольшой кишлак. Вроде бы и ничего особенного, кишлак как кишлак - обыкновенная "духовская" деревня. Но на самой его окраине виднелось такое, чего меньше всего он ожидал увидеть в этих краях - дом европейской постройки. Причем, не просто дом, а самая настоящая украинская хата с небольшими окошками и ставнями на них. Словно иллюстрацию к "Кобзарю" Тараса Шевченко увидел, или картинку из далекого детства, с тех времен, когда он проводил каждое лето у своей бабушки в селе с красивым названием Ярославка. Тогда он жил точно в такой же хате с соломенной крышей, только гор там не было, а вокруг простиралась распаханная бескрайняя степь с редкими рощицами и темно-зелеными лесополосами.
   Юру настолько взволновало увиденное, что остатки дремоты мгновенно улетучились, и он впервые по-настоящему пожалел, что отказался получать бинокль, когда его "вооружали" на складе в Кабуле по прибытию из Союза, перед самой отправкой в Баграм. Уж больно хотелось подробнее рассмотреть некогда аккуратно выбеленные стены дома и сам двор, обнесенный покосившимся плетнем.
   Он, довольно долго, молча, рассматривал кишлак, хату, перебирая в голове возможные варианты появления в этих краях совершенно чуждого им строения. Но дорога неожиданно повернула за скалу с одиноко растущей на самой вершине елью, и видение исчезло.
   "Еще одно чудо", - подумал Юра, и уже открыл, было, рот, чтобы высказаться по этому поводу, но начальник его опередил.
   - Ты видел? - не поворачиваясь, недоуменно бросил Церковский. - Я даже представить себе не могу, каким образом могло оказаться здесь подобное и тем более прижиться...
   - О чем ты, Алексеевич? Если о дереве, то тут, думаю, всё просто: в расщелину на самой вершине скалы каким-то ветром занесло семена, а там была земля, старые листья, сухая трава. Влаги здесь хватает. Вот и выросло дерево в гордом одиночестве.
   - Получилось два одиночества: и дерево, и хата, а главное - оба прижились и выжили каждый сам по себе, но почему-то рядом, - задумчиво проговорил начальник. Судя по всему, его тоже не оставила равнодушным встреча с украинской мазанкой посреди диких гор Афганистана, а одинокое дерево усилило впечатление.
   - А я с того самого момента, как увидел эту хату, сначала не поверил своим глазам, и до сих пор пытаюсь представить, что мог пережить хозяин этой частички Украины в стране "духов". Врядли он из тех, кто осел здесь после того, как попал в плен уже на нашей войне. В нынешнее время его бы обязательно вынудили принять ислам, чтобы просто остаться жить, да и даже за семь лет он никак не смог бы достичь такого положения, чтобы безнаказанно построить себе эту мазанку, так сильно отличающуюся от "духовских" домов и жить в ней. Скорее всего, это какой-то служивый, родившийся и выросший где-то на Украине или Кубани еще в царские времена или в годы гражданской войны, а во время войны с басмачами оказался в Средней Азии. Там он каким-то образом сошелся с местными богатеями, воевал на их стороне, а после победы Советской Власти перебрался в Афганистан с остатками какой-то банды, поселился и осел здесь. Вариантов много. Но, думаю, в любом случае, если написать историю его жизни, то получится роман похлеще всяких там мемуаров.
   - Куда хватил! - майор с интересом посмотрел на подчиненного. - А ведь и на самом деле любопытно... Но теперь разве узнаешь, как оно было?
   - То-то и оно! - Юра бросил прощальный взгляд на скрывающуюся за очередным поворотом грустную скалу с одиноким деревом на вершине. - А ты красиво сказал о двух одиночествах...
   - Да, ну тебя! - засмущался Церковский. - Это я специально подкинул тему, зная твою склонность к романтике.
   Некоторое время ехали, молча, думая каждый о своем. Колонна постепенно замедляла движение и, наконец, остановилась. Из проема командирского люка их БТР показалась рука со шлемофоном, которые обычно носят танкисты.
   - Товарищ майор, послушайте! - раздался глухой голос откуда-то снизу. - В командной сети дивизии такой гвалт стоит! Саперы на дороге какой-то сюрприз обнаружили. Теперь, наверное, будем долго стоять, пока они его не обезвредят.
   Владимир Алексеевич нехотя надел шлемофон. Недовольно поморщился.
   - И когда ты отремонтируешь порядочную гарнитуру? На дворе жара стоит под пятьдесят градусов, а я вынужден сидеть в этой дурацкой шапке, - ворчал он, вспомнив, как обнаружил перед самым выходом на операцию, что его любимые наушники с микрофоном на дужке, подарок вертолетчиков, не работают, а Кузнецов все никак не удосужится их исправить.
   Через некоторое время он снял шлемофон. Посмотрел на Гутина.
   - Похоже, что мы действительно застряли надолго. Саперы обнаружили на дороге закопанную неразорвавшуюся авиационную бомбу, а сверху "духи" еще пару "итальянок" поставили (здесь: противотранспортная мина итальянского производства в ребристом корпусе. ТС-6.1). Хорошо еще, что "кроты" заподозрили что-то неладное и вовремя остановились, чтобы прощупать все хорошенько. Иначе наехала бы БМРка своим катком на этот сюрприз, и рвануло бы так, что даже страшно подумать о последствиях...
   БМР - это боевая машина разминирования, которую часто называли в Афгане "танком с яйцами" из-за катящихся впереди гусениц тяжеленных катков, подвешенных на цепях к специальным балкам.
   Сзади послышалась какая-то возня. Юра обернулся, и нос к носу столкнулся с Баграмом. Пес незамедлительно лизнул его несколько раз своим розовым языком.
   - Фу! - отшатнулся он, брезгливо вытирая лицо ладонью.
   - Сам ты - "фу", - Виталий Спеваков, еще один авианаводчик из их группы, мирно проспавший под пологом почти всю дорогу, наконец, решил "выйти в люди".
   Церковский тоже взглянул на Юру и расхохотался.
   - Ну, ты просто индеец в боевой раскраске, - проговорил он сквозь смех. - Красиво, однако, Баграм тебя разрисовал своим языком!
   Влажный собачий язык оставил на изрядно запыленном лице чистые полосы, а Юрка, вытираясь, размазал по щекам грязь и теперь выглядел довольно комично.
   Баграм, царапая когтями колпак, перебрался вперед и уселся, выставив свою морду между двух люков. От внезапно налетевшего порыва ветра он прищурился, его уши смешно зашевелились, и грозный пес всем своим видом стал теперь напоминать безобидную детскую игрушку.
   - Ну, ты красивый. Ну, очень красивый, - приласкал питомца Владимир Алексеевич.
   Баграм никак на это не отреагировал, даже наоборот - весь насторожился и даже сердито заворчал. Он явно что-то учуял впереди.
   - А я вот что подумал: не заточить ли нам по паре "таблеток от голода" пока стоим? - опять послышалось сзади.
   Это окончательно проснулся капитан Спеваков. Больше всего на свете Виталий любил выпить под хорошую закусочку, хорошо поесть и поболтать "про жизнь" в приятной компании, а еще после этого хорошенько поспать. Но такую слабость он позволял себе, когда находился на базе, или, в крайнем случае, пока не доберется до района, где проводились "боевые". Там он сразу становился предельно собранным и даже серьезным. Правда, иногда мог не удержаться и отпустить очень меткую шутку.
   Вот и в этот раз Спеваков дал довольно меткое определение жестяным банкам, составляющим основную массу горно-летнего пайка, что получали они обычно перед выходом в горы. Банки были гораздо меньше привычных консервных, что украшали полки магазинов в далеком Союзе, но, конечно же, гораздо больше медицинских таблеток, хотя чем-то отдаленно их и напоминали. Особенно в перевернутом положении.
   Майору Церковскому это предложение понравилось, и пока его подчиненные мыли руки и умывались, поливая друг другу из фляги, он отдал соответствующие указания бойцам, входившим в состав экипажа их "шестьсот третьего".
   Через некоторое время из недр БТР были извлечены коробки с сухим пайком и спиртовой хлеб. Галеты, входящие в суточный рацион сухого пайка среди авианаводчиков считались едой условно съедобной и использовались, в основном, для раздачи местным ребятишкам, или как их называли "бачатам", стайками снующими вдоль обочины, когда путь колонны проходил по кишлакам. Только в Алихейле наблюдалась странная картина: кишлаки иногда встречались, но они были словно вымершими. Подобное обстоятельство ничего хорошего не предвещало. Верный признак - если жители спрятались или покинули свои жилища, то в любой момент жди от "духов" неприятностей.
   Вся группа была в сборе. Третий авианаводчик, майор Карасев, тоже решил присоединиться. Он, было, сначала все отказывался, но затем, посмотрев, как дружно трудятся его товарищи, вскрыв коробки с суточными рационами сухого пайка и извлекая из целлофановых пакетов консервные банки, передумал.
   Николай Иванович был самым старшим в группе по возрасту. Он приехал из Союза через неделю после Юры, и между ними сразу же установились теплые отношения. Оказалось, что Иваныч четыре года назад служил в том же гарнизоне, что и он, только в соседнем полку. Естественно, у них нашлось много общих знакомых и тем для разговоров. В Сууркюле у Карасева остались бывшая жена и двое детей. Именно из-за развода Николай Иванович был вынужден перевестись в другой гарнизон куда-то под Ригой. Юра по рассказам жены знал, что с ней вместе работала Ольга Карасева. По возрасту и другим совпадениям, она вполне могла быть бывшей женой Иваныча, но Гутин тактично никогда об этом ему не говорил.
   Бойцы во главе с командиром БТРа, которые, пользуясь близостью к коробкам, так как ехали внутри брони и уже не раз могли бы успеть подкрепиться, тоже проголодались и теперь колдовали над паяльной лампой, что никак не хотела разжигаться, чтобы вскипятить черный от копоти чайник. Офицеры, молча, наблюдали над этой возней, но к трапезе никто не приступал. На "шестьсот третьем" существовало не писаное правило: никто никогда не ел в одиночку. Наконец, злосчастная лампа разгорелась.
   - Так, настоящих буйных мало, - решил прервать затянувшуюся паузу Спеваков. - Беру роль распорядителя банкета на себя. Позвольте огласить меню и предложить вам первые блюда!
   Все заулыбались, а Виталий с серьезной миной брал в руки банку, и быстро переводя названия, зашифрованные в цифрах, выдавленных на крышках на нормальный человеческий язык, стал передавать "блюда" желающим.
   - Тушенка баранья! Тушенка говяжья! Тушенка свиная! Так, это пока отложим... Тушенка свиная еще раз!
   Быстро заработали ключи, или по-простому "открывалки", и в ход пошли ложки.
   Баграм, облизываясь, провожал жадным взглядом каждую "таблетку от голода" и, поняв, что в этот раз ему, возможно, ничего не перепадет, жалобно уставился на Спевакова.
   - А собакам вообще обедать не положено! - Вместо Виталия объяснил псу Церковский. - У них двухразовое питание. Тем более что некоторые особо прожорливые утром слопали столько каши, что неплохо бы им подумать и о диете. Иначе окончательно раскабанеют и перестанут гавкать.
   От таких обидных слов Баграм демонстративно отвернулся и, увидев чужого бойца, по его мнению, слишком близко проходившего мимо "наводческого" БТР, накинулся на него с таким свирепым лаем, что парень от неожиданности шарахнулся в сторону, насколько позволяла колея, и, предварительно отойдя на приличное расстояние, витиевато выругался.
   Все рассмеялись.
   - Молодец, Баграм. Ну, хватит, хватит! Фу, сказал! - Алексеевич быстро утихомирил собаку.
   Николай Иванович тайком от Церковского протянул псу кусок хлеба, политого растаявшим жиром из консервной банки. Хлеб мгновенно исчез в бездонной собачьей пасти, и Баграм занял прежнюю позу, говоря всем своим видом: "Какой хлеб? Не было никакого хлеба!", но на всякий случай, исподтишка пару раз взглянул на хозяина. Вроде бы пронесло - не заметил.
   С самого первого дня выхода на "боевые" Юра обратил внимание на интересную закономерность: Баграм совершенно игнорировал проходящих мимо людей, одетых в "горняшку" или "мабуту", но стоило показаться в поле его зрения кому-либо в пятнистом комбинезоне, или, не дай Бог, на обочине дороги покажется афганец, удержать и утихомирить Баграма стоило больших трудов. Насчет афганца ясно, а вот почему он так бурно реагировал на пятнистую одежду - было загадкой. Ведь в городке Баграмской авиабазы пес вел себя совершенно спокойно, даже не смотря на то, что летчики поголовно ходили в пятнистых комбинезонах.
   - Вторые блюда! - важно произнес Виталий. Он вошел в роль распорядителя пира, и, судя по всему, она ему нравилась. - Фарш сосисочный! Паштет печеночный! Фарш сосисочный еще раз!
   Быстро разобрали банки. Баграму в этот раз уже ничего не перепало, даже не смотря на его многозначительные взгляды и заискивающее виляние хвостом.
   - Интересно, а как быстро надоест питаться этими "деликатесами"? - Иваныч задумчиво отправил в рот очередную порцию сосисочного фарша.
   - Если питаться одним сухим пайком, то уже через неделю-другую захочется какого-то разнообразия... Но лучше не зацикливаться на этом. Относиться как к просто еде, не задумываясь об её вкусе. А вообще-то нужно отдать должное продовольственникам - они делают все возможное, чтобы разнообразить меню: то спецназовский сухпай подкинут, то обыкновенный пехотный, то десантный. Хотя это - тоже консервы, но друг от друга все-таки отличаются...
   - Алексеич, - нетактично перебил начальника Спеваков. - Что-то мы уже подозрительно долго стоим....
   Юра настороженно глянул на начальника. Непредвиденная остановка действительно затягивалась.
   - Наверное, "духи" много сюрпризов подкинули. Ты ведь должен помнить по рассказам саперов, что приезжали к нам недавно, что "душары" здесь хорошо поднаторели в минном деле. Очень часто ставят на "неизвлекаемость". И вообще Алихейль славится минами и эрэсами (от РС - реактивный снаряд) в равной степени..., - Церковский говорил, задумчиво глядя вперед, туда, где лишь угадывалась голова колонны.
   Третью смену блюд Виталий уже не объявлял. Кто пил сок, а кто и сладковатую жидкость фруктового супа, предварительно выловив из жестянки, плававшие там сливы или половинки персика с крупицами риса. В рационе было ещё и сгущенное молоко, закатанное в такие же маленькие баночки, но его почему-то никто есть всухомятку не захотел. Вероятно, ждали, когда поспеет чай.
   Юрке тоже не хотелось сгущенки. Он достал сигарету из привезенной еще с Эстонии пачки с надписью "Leek".
   "А ведь это - предпоследняя пачка, - промелькнула у него мысль. - В Афгане таких мне точно не найти. Теперь и сигареты уже не будут напоминать о доме, а только письма да фотографии. Правда, остаются ещё воспоминания и мечты. Они хоть и при мне всегда, но, ни потрогать, ни понюхать их никак нельзя..."
   Он снова вспомнил, что его Танюшке сегодня исполнился ровно год. Перед глазами промелькнули картинки из пережитого за этот срок. Вот она спокойно так спит в детской коляске. Вот уже самостоятельно сидит в своей кроватке, а вот уже стоит там же, держась за перильца, и если ей на голову надеть свою фуражку, то дочка счастливо улыбнется и потянется к ней ручкой. Со стороны вполне могло показаться, что она "отдает честь" в воинском приветствии.
   Снова стало грустно. Почему-то выплыли из памяти образы недавно увиденной украинской хаты, каким-то чудом очутившейся в этой горной стране и дерева, одиноко растущего на скале. Правильно Владимир Алексеевич сказал: "Получилось два одиночества: и дерево, и хата, а главное - оба прижились и выжили каждый сам по себе, но почему-то рядом".
  
   Колонна тронулась. Сердито рыкнув моторами, поехал и "наводческий" шестьсот третий.
   Юра глубоко затянулся, наслаждаясь ароматным дымом любимых сигарет. В голове как-то само собой сложились строки:
  
   Там, где горный поток
   Пробивает веками ущелье
   На вершине скалы
   Притаилась красавица ель...
  
   Захотелось сочинить дальше, но в голову ничего больше не приходило. Может, это оттого, что, вдруг нестерпимо захотелось приоткрыть завесу будущего и узнать, что ждет его через час, через день, через неделю, месяц? Увидит ли, переживет ли он такое, что захочется продолжить эти четыре строчки, или вновь заполнит душу чернота, как это было тогда, когда он вернулся с Чарикарской "зеленки"?
   Не приподнять, не заглянуть... Что будет дальше, покажет всемогущее время. Пока родились лишь эти четыре строчки.
  
  
   Глава 2. Прицельное бомбометание
  
   Наручные часы показывали, что полночь уже давно наступила, а Юрка все никак не мог уснуть. Сначала он долго ворочался в своем "спальнике" (спальном мешке), стараясь устроиться как можно удобнее, чтобы не впивались в бока небольшие камни, выступавшие из земли. Потом рассматривал ночное небо, удивляясь тому, что звезды здесь совсем другие, не такие, какие он привык видеть дома или даже в Баграме, а очень яркие и даже разноцветные. Знакомые с детства созвездия располагались в непривычных и, порой неожиданных местах, а Млечный Путь был настолько ослепительным, что казался россыпью драгоценных камней, сверкающих и переливающихся на черном бархате ночи.
   Затем его внимание привлекла появившаяся на горизонте тускло мерцающая точка, что медленно продвигалась по небосводу. Вначале он решил, что это проблесковые огни самолета, летящего очень высоко, но спустя некоторое время понял, что это никакой не самолет, а самый настоящий спутник. В это было трудно поверить, но в горах Афганистана воздух настолько чист, что в безлунные ночи, особенно такие как сейчас, при отсутствии облаков можно и спутник без всякой оптики разглядеть.
   Некоторое время, пытаясь уснуть, он перебирал в памяти события последних дней, начиная с поездки в Кабул на постановку задачи на эти "боевые". Больше всего его тогда поразило, насколько тщательно и даже скрупулезно была разработана предстоящая операция. Под маскировочной сетью, где собрались командиры частей и подразделений, как говорится военным языком "от командира батальона и выше", которым предстояло идти в горы и многочисленные офицеры штаба армии, также находился огромный макет местности, где предстояло выполнять поставленную задачу. Горы, долины, ущелья, редкие речушки выглядели довольно реалистично, и поэтому сразу стал ясен не только замысел Командующего, но и то, насколько трудно будет трудно физически и при выдвижении, и при восхождении, и в самих горах, часто поросших не густым, но все-таки лесом. Что такое "зеленка" Юра уже узнал на собственной шкуре. Поэтому понял, что им придется очень несладко, особенно если и здесь, как и в тот злополучный выход, дело дойдет до ближнего стрелкового боя.
   Он был горд тем, что полку, с которым предстояло идти в горы, а, значит, и ему самому, во всей предстоящей операции отводится далеко не последняя роль, но было немного страшно. Юра неоднократно задавал себе вопрос: "Хватит ли у него сил, чтобы выдержать всё и не допустить по неопытности или незнанию какую-либо ошибку, из-за которой кто-то может пострадать?".
   Не давало покоя и недавнее происшествие. Поддавшись общему порыву после знакомства со знаменитым майором Русланом Аушевым, героем Советского Союза, когда какой-то политработник предложил сфотографироваться всем вместе, помня не писанную, но свято исполняемую в авиации традицию - никогда не фотографироваться перед вылетом или другим серьёзным делом, Гутин все же стал перед объективом фотоаппарата. Юра не был суеверным, да и прошло уже с того момента три дня - вроде бы всё обошлось, но предчувствие чего-то нехорошего так и не покидало его.
   Рядом вовсю храпели во сне сладко спящие в своих спальниках совершенно незнакомые люди, с которыми на рассвете ему нужно будет идти в горы. Храп некоторых из них был настолько громок, что частые артиллеристские залпы и выстрелы реактивных установок "Град" по сравнению с раздающимися справа и слева руладами казались сладкой музыкой.
   Слушая этот своеобразный концерт уснуть, было трудно. Но именно это обстоятельство отвлекало от всяческих мыслей, и, наконец, усталость взяла свое...
  
   - Авиация! Хватит дрыхнуть! - тихо проговорил среднего роста усатый офицер, одетый в спецназовскую "песчанку", быстро и аккуратно сворачивая американский трофейный спальный мешок неподалеку от сладко спящего нашего героя.
   Мгновенно проснувшись Юрка быстро выбрался из спального мешка и принялся торопливо обувать солдатские ботинки с высокими берцами. Туго затягивая шнурки, он бросал по сторонам недоуменные взгляды.
   - Да, да, не удивляйся. Мы с тобой одни тут нежимся. Остальные уже часа два, как приступили к "защите дальних рубежей нашей Родины, находясь на территории сопредельного государства", - пояснил сосед по ночевке.
   - А почему нас не разбудили? - немного обиженно пробормотал наш наводчик, торопливо, но довольно аккуратно сворачивая свой видавший виды штопанный - перештопанный трофейный пакистанский спальник и заталкивая его в рюкзак.
   - А зачем? После подъёма стало окончательно ясно, что выдвигаться мы будем на два часа позже запланированного времени. Народ потопал к "любимому" личному составу, а нам, кажется, это без надобности за полным отсутствием такового.
   Новый знакомый подхватил свой РД (ранец десантный - примечание автора) с притороченным спальником, забросил на плечо автомат и выжидательно посмотрел на Юру.
   Тот, управившись с рюкзаком, нацепил его на одно плечо, на другое - радиостанцию, сладко зевнул и взял в руки свой АКС.
   - Готов? Тогда пошли паёк получать и завтракать. Умоемся и всё остальное сделаем где-нибудь по дороге... Кстати, давай знакомиться. Неофициально я - Валера, а по-уставному - начальник разведки полка майор Стрельников Валерий Алексеевич.
   - Авианаводчик старший лейтенант Гутин, - Юра пожал протянутую руку и, немного подумав, добавил: - Юрий, Юрий Станиславович. Можно просто - Юра.
   - Что-то я раньше тебя не встречал у нас... Ты с какой группы боевого управления? - Стрельников внимательно посмотрел на нового товарища и, не дожидаясь ответа, зашагал в сторону полковой брони.
   - С Баграмской. В Гардезе я уже представился вашему командиру, его заместителям и начальнику штаба, а сюда ехал вместе с остальными авианаводчиками, приданными дивизии, на БТРе нашей ГБУ (группы боевого управления - примечание автора) в колонне штаба дивизии, - поспешил за майором наш авианаводчик.
   - Понятно. Погоди... Но штаб дивизии раньше нас до места добрался. Мы ведь в замыкании шли, - начальник разведки остановился, обернулся и подозрительно, как тому показалось, посмотрел на Юру. - Что ж ты вечером к нам не пришел?
   - Километров за десять до этой стоянки наш БТР сломался, - стал объяснять тот. - Сначала пытались починиться своими силами, затем долго торчали на обочине, пока дождались техническое замыкание...
   - Ага, вспомнил! - перебил его Стрельников. - Это не ваш ли "шестьсот третий" тащили танком случайно? Небось, пылюки наглотались на год вперед? Плестись за танком - мало удовольствия. Особенно по такой дороге, как вчера была...
   - Так точно, - Гутин смущенно потупился, но тут же в его глазах блеснула озорная искра. - Зато я на собственном опыте убедился в правильности наблюдения, что пыль, если её слой толще сантиметра - сама отваливается от лица.
   - Это ты хорошо заметил, - заулыбался майор. - Дальше можешь не рассказывать: пока отчистился, умылся, натрескался тушенки, то, как говорится у классиков: "наступила черная южная ночь".
   - Примерно так оно и было. Вот только с тушенкой неувязка получилась - уж больно поздно нас притащили...
  
   Юрке стало неудобно, что проболтался. Но ведь и на самом деле так оно и было! После вчерашнего пира, где распорядителем был Виталий Спеваков, поесть еще раз так и не удалось. Сначала они долго с частыми остановками ехали в колонне. Потом вдруг заглохли, тщетно пытались найти причину поломки и отремонтироваться, жарясь на солнцепеке у самой дороги, по которой медленно тянулась дивизионная колонна, нещадно пыля и обдавая клубами солярного дыма представителей доблестных военно-воздушных сил пока их не взял на буксир какой-то танк. Из-за туч пыли, поднимаемой танком о том, чтобы поесть даже мысли не возникало. Юра пару раз залазил вовнутрь брони, но тут же выскакивал обратно - из-за жары и духоты там находиться было просто невозможно. Да и красные треугольники с белой буквой "М", все чаще встречающиеся по обочинам дороги отбивали всякую охоту прятаться в броне. Не дай Бог наскочить на мину, и шансов выжить тогда будет почти никаких.
   Когда майор Церковский вместе со своим четвероногим воспитанником провели Гутина до "чайки" командира полка, с которым ему предстояло на рассвете выходить в горы, было уже темно, и личный состав давно спал, набираясь сил перед предстоящим восхождением. Владимир Алексеевич немного поговорил о чем-то с начальником штаба, который возмущался, что на весь их полк КП ВВС армии выделил всего одного авианаводчика. Затем Церковский как-то обыденно попрощался с ним и Юркой и пошел обратно к своему "шестьсот третьему", как всегда, громко ругая Баграма за то, что тот сильно натягивает поводок.
   Задав несколько вопросов, задерганный и ужасно усталый начштаба записал куда-то данные приписанного к их полку авианаводчика, уточнил, есть ли у него карта с кодировкой, сигнальные ракеты, огни, дымы и, приказав втихаря дремавшему посыльному проводить вновь прибывшего к месту, где устроились на ночлег офицеры штаба полка, вновь уткнулся в карту.
   Так что знакомиться и разговаривать с кем-либо вчера, действительно было просто некогда. Юра понимал, что это совершенно не правильно, но что случилось - то случилось.
   Стрельников и Гутин умывшись на скорую руку, подошли к палатке, где была оборудована столовая. Утро было зябкое, и обоим хотелось поскорее напиться горячего чая, а Юра мечтал еще и чего-нибудь пожевать, так как в животе у него уже предательски урчало.
   - Умаров! - окликнул начальник разведки проходящего мимо бойца. - Хватай наши рюкзаки и тащи их к командирской "чайке". Да, еще: сгоняй к тыловикам и получи на меня и нового нашего авианаводчика причитающийся нам сухой паек и волоки туда же. Понял?
   - Так точно, товарищ майор! Все сделаю!- солдат с любопытством рассматривал незнакомого офицера.
   Умаров еще никогда не встречался с авианаводчиками, но от "дедов" достаточно наслушался рассказов о храбрости и бесшабашности представителей этой загадочной профессии, по чьей воле не только на головы "духов" летят бомбы и ракеты, но и приходят попавшим в беду нашим войска самолеты и вертолеты. Ну, а если случится беда, не дай Бог, конечно, то во многом зависит от умения этого офицера как быстро можно оказаться на операционном столе. Воображение рисовало их этакими громилами. А тут - стоит рядом с майором Стрельниковым среднего роста офицер, одетый в еще не затертую "горняшку" и с матерчатой кепкой на голове, которую почему-то называют пилоткой. Вроде бы ничего особенного. Таких как он много вокруг, только у этого на плече какая-то странная радиостанция без антенны висит.
   Стрельников проводил глазами бойца, наблюдая как тот, обвешанный рюкзаками ловко протискивается между бронетранспортеров, стоявших ровными рядами.
   - Толковый боец. Лишь больно шустрый. Нужно будет за ним присматривать, чтобы не влез куда-нибудь по своей горячности. Он из молодого пополнения. Недавно только из "учебки" прибыл, - Валерий гостеприимным жестом предложил войти в палатку. - Проходи, не стесняйся. Сейчас отведаешь нашей кашки-парашки!
   В столовой кроме их двоих больше и тихонько кимарившего у раздачи бойца никого не было. Уплетая за обе щеки нехитрый завтрак, Юра обратил внимание, что лицо у его нового знакомого не многим сильнее загорело, чем у него самого. Это как-то не вязалось с уверенным поведением майора, явно привыкшего к подобной обстановке.
   - Товарищ майор, разрешите спросить: а вы давно уже здесь служите? - поинтересовался он.
   - Да как тебе сказать..., - Стрельников сделал большой глоток из кружки с обжигающе горячим чаем и поморщился. - Меньше месяца прошло, как прилетел. А вообще-то в этих краях я уже раньше бывал... Давай об этом как-то в другой раз поговорим? Вместе "пахать" нам еще ой как долго! Все друг о друге будем знать.
   Юрка согласно кивнул. Он попытался представить себе каково это - отвоевать в Афгане два года, послужить немного в Союзе и снова вернуться на войну. Получалась довольно грустная картина...
   - А у тебя это первые "боевые"? - Спросил в свою очередь майор, прервав его размышления.
   - Нет. Неделю назад ходил в Чарикарскую "зеленку" вместе с разведбатом нашей дивизии...
   - Так это, значит, ты с Дроздовым тогда ходил! Наслышан, наслышан о ваших делах, да и о вас с капитаном Больбатовым тоже, - Стрельников хитро прищурился.
   - Откуда? - удивился Юра. - Ведь ваш полк в тех "боевых" не участвовал.
   - Солдатское радио работает быстрее всякой почты, а ваш брат - авианаводчик всегда на виду у командования. Учти это.
   Майор немного помолчал, разглядывая нового товарища. Улыбнулся про себя. Незачем молодому офицеру знать, что вчера они с командиром разведывательного батальона успели переброситься парой фраз насчет того, что удалось тому узнать о новом авианаводчике на крайнем выходе. Идти на "боевые", да еще в Алихейль с неизвестным человеком, который по слухам только прибыл по замене из Союза, было бы очень рискованно.
   - Ты вот что, Юра. Наедине не "майоркай" мне и не "выкай". Не люблю я этого. Ладно? - Неожиданно попросил новый знакомый.
   Юрка согласно кивнул, немного смутившись. Стрельников был старше по званию и по возрасту. На вид ему было лет тридцать-тридцать пять. Обращение на "ты" со старшим по званию подразумевало и большое доверие, и, естественно, большую ответственность.
   - Можно, я задам тебе несколько деликатный вопрос? - майор пристально смотрел ему прямо в глаза. - Я знаю, "мартышку" в той "зеленке" вам начистили изрядно... Скажи честно: было страшно?
   Юра тоже не отводил глаз. Вопрос был довольно неожиданным и себе он его как-то не задавал. Конечно, Гутин не считал себя полным кретином, чтобы, бравируя своей храбростью, лезть под "духовские" пули для завоевания авторитета, но и среди трусов себя никогда не числил. Он относился к происходящему как к выполнению опасной, но нужной работы и поэтому, не задумываясь, брякнул первое, что пришло в голову, не особо переживая, ни о впечатлении, которое произведет своим ответом, ни даже о возможных последствиях, если ответ окажется не таким, какой ждет Стрельников. Юра инстинктивно чувствовал, что, побывав в той страшной переделке, он теперь имеет полное право резать правду-матку. Потому, что это была уже не чья-то, а ЕГО правда.
   - Если честно, то да. Но это только в самом начале было, когда лишь въехали в "зеленку" и по нам "накатили" из гранатомета. Потом уже не до страха было... Ведь нужно было работать... Но, когда вернулись на базу, то штаны у меня были сухие, и запахов неприятных за мной не замечалось! - бросил он зло и с вызовом.
   - Не кипятись! Я не о том, - криво усмехнулся разведчик. - Если честно, то другого ответа и не ожидал. ...Извини, если обидел.
   - Да ладно, Валера! Я все понимаю: новый человек пришел, незнакомый, а с ним, возможно, нужно будет в самую жо...у лезть через несколько часов. И кто его знает, как он поведет себя в бою? Прости и ты, если считаешь мой ответ дерзким. Просто врасплох застал ты меня этим вопросом...
   - Вот это - уже правильно. А то: "товарищ майор, товарищ майор". Дай пять! - Они крепко пожали друг другу руки и рассмеялись.- Юра, будь проще, и народ к тебе потянется!
   Вышли со столовой. Стало совсем светло и даже потеплело. По крайней мере, так казалось после выпитого горячего чая. Вокруг сновали бойцы, офицеры. Откуда-то раздавались удары молотка по чему-то металлическому. Кто-то вполголоса витиевато ругался, строя фразы так, что не матерные слова вставлялись для выразительности, а обычные слова служили лишь для связки. Голос молодой, но уже чувствовалось "мастерство" настоящего воина.
   - Валера, а откуда ты Игоря Больбатова знаешь? - поинтересовался Гутин, проведя языком по кончикам усов. Раньше он их никогда не носил, но, приехав в Афган, решил отпустить. Усы получились, как говорили друзья, "хохляцкие" - кончики их были ниже уголков рта. Правда, цвет немного подкачал. Росли они пепельного цвета, как и волосы на голове, но от жаркого афганского солнца постепенно превращались в светло-русые.
   - Не знаю я его. И, если честно, то даже ни разу не видел. Но уже наслышан, что за ним недобрая слава идет: с кем, ни пойдет он на "боевые", так это подразделение или на засаду напорется, или ещё в какую ж...у попадет. Это уже около трех месяцев длится. В общем, полоса невезения у парня какая-то наступила. Нужно ему пока на базе посидеть, или в отпуск смотаться... А с кем он, кстати, в этот раз пошел?
   - Как обычно, с разведротой 345 полка. Он с ними всегда старается на "боевые" ходить, - вздохнул Юра. - Только не всегда это ему удается.
   - Ну, тогда остается ребятам только удачи пожелать... А, может, прошла уже у Игоря черная полоса, и дальше пойдет сплошное везение? - Валера вопросительно взглянул на собеседника, но тот только неопределенно пожал плечами.
   Перебрасываясь малозначащими фразами, офицеры дошли до "чайки" командира полка. Там их уже поджидал рядовой Умаров с целой коробкой горно-летнего сухого пайка. Юра снова почувствовал на себе его любопытный взгляд.
   - Товарищ майор, давайте свои фляги. Я знаю, где можно набрать порядочной воды, - предложил свои услуги боец.
   Юра, следуя примеру Стрельникова, протянул бойцу и свою флягу. Затем, немного выждав, извлек из большой коробки с сухим пайком остававшиеся там три поменьше, раскрыл их, и стал быстро укладывать "хитрым способом" консервные банки, извлеченные из суточных рационов в свой рюкзак. Основам этой премудрости он научился у небезызвестного капитана Больбатова, что был у него инструктором на первых "боевых", но, будучи человеком творческим, внес кое-какие собственные коррективы.
   Валерий Алексеевич, поглядывая на возню своего нового знакомого, довольно хмыкнул и тоже принялся паковать свой сухой паек. Он чувствовал определенную симпатию к молодому офицеру и уже решил для себя, что возьмет над ним шефство на этом выходе. Почему он так решил - трудно сказать. Скорее всего, он увидел в нем что-то знакомое, вспомнив свой первый выход в горы.
   "Пожалуй, этот "летун" далеко не так прост, каким кажется при беглом знакомстве. И с оружием обращается умело, словно служил раньше или в десанте, или в пехоте, и радиостанцию бережет, - подумал он, вспомнив, как утром обратил внимание на то, что, вылезши из спальника, Юрка первым делом достал из-за пазухи запасной аккумулятор к своей радиостанции и спрятал его в карман рюкзака. - А сейчас вон как лихо раскладывает консервы, грамотно распределяет вес, вставляя, куда нужно ракеты и прикрепляя к ремням сигнальные дымы и огни... Некоторым старым воякам есть чему поучиться".
   Старлей, оставив в покое свой рюкзак, проверил правильность настройки частоты на радиостанции. Достал откуда-то карту - "километровку", сложенную так, что видны были только район с их задачей и задачи соседей на этом этапе операции, засунул её в целлофановый пакет от сухого пайка, спрятал все это под чехол радиостанции и направился к начальнику штаба, заметив, что тот в данный момент ничем не занят.
   - Товарищ майор, разрешите обратиться? - Ответа не последовало, и Юра решил продолжить. - Мой начальник, майор Церковский, доводил до нас вчера, что сегодня в восемь ноль, ноль "грачи" будут работать по окраине кишлака в начале ущелья, за которым мы должны начать подниматься на свою задачу. Нам время выхода перенесли. А время удара авиации изменили или, может, вообще никакого бомбоштурмового удара в нашем районе не будет?
   Начальник штаба сидел у водительского люка командирской "чайки", свесив ноги снаружи, сложив руки на антенну зенитного излучения, очень похожую на перила, и упершись в них подбородком. Лицо его выглядело усталым и глаза, неподвижно уставившиеся в одну точку, ничего кроме апатии и полнейшего равнодушия к происходящему вокруг не выражали.
   Посидев неподвижно в этой позе некоторое время, словно испытывая Юркино терпение и поняв, что тот просто так не отвяжется, он перевел свой взгляд куда-то поверх его головы.
   - Старлей, не умничай. Наверху, - майор лениво ткнул пальцем в небо, подразумевая армейское командование, - лучше знают где, когда и что делать. Раз не доводят ничего насчет бомбоштурмового удара, значит, его отменили или перенацелили авиацию в другое место, и нас это абсолютно не касается.
   Юрку не устраивал такой неопределенный ответ. Конечно, можно по своей радиостанции запросить начальника ГБУ или ПКП армии и уточнить у них. Но сейчас это сделать уже невозможно - с трех часов ночи на канале боевого управления авиации действовал режим радиомолчания, и выходить на связь можно было только в экстренном случае или в строго определенное время.
   "Да, это тебе не капитан Петр Дроздов, - подумал он, возвращаясь к своим вещам, по-доброму вспомнив командира разведывательного батальона, с которым был на прошлых "боевых". - Тот как по нотам расписывал все действия и замыслы, а уж если дело касалось авиации, то тем более".
   Вскоре прозвучала команда на построение личного состава. Рядовой Умаров принес запотевшие фляги с ледяной водой. Юра засунул свою в рюкзак, надел его, попрыгал немного, прислушиваясь к чему-то. С недовольным выражением лица снял его, немного поковырялся среди вещей, подтянул лямки, снова попрыгал с рюкзаком за плечами. Затем удовлетворенно хмыкнул и вопросительно посмотрел на начальника разведки.
   - Эта команда не для нас, - пояснил Валерий Алексеевич, окинув взглядом фигуру наводчика.
   "Да, этот парень не прост. Он явно не "рисуется" - я бы заметил это. Действует "на автомате". Вон и шнурки затянул туго, и носки шерстяные одел, хотя скоро жара наступит. За "рюмкой чая" такому не научишь и сомневаюсь, что в летных училищах подобному обучают... Ладно, разберемся", - подумал он, а вслух добавил:
   - Юр, а что, подсумок для магазинов тебе больше нравится, чем лифчик?
   Лифчиком в Афгане называли разгрузку, которую носили на груди или чуть ниже, вставив в кармашки, снаряженные автоматные магазины, сигнальные или осветительные ракеты, несколько гранат, а на лямках закрепляли сигнальные огни и дымы. Обыкновенные подсумки были неудобны - оттягивали поясной ремень и мешали при ходьбе. Особенно при подъеме в гору. Стандартных советских лифчиков-разгрузок никто еще ни разу и в глаза не видел, а только слышал, что они поступают на вооружение. Поэтому народ всеми правдами и неправдами старался раздобыть трофейный "духовский", в основном, китайского или пакистанского производства или, на худой конец, сшить его из брезента, скроив по своему разумению.
   - Как любит повторять мой шеф: "Наводчика, как и волка, ноги кормят", - старлей передвинул подсумок на бок. - Не разжился ещё. Хожу с тем, что удалось найти.
   - Дело наживное. Пришел бы вчера к нам вечером, то я раздобыл бы тебе порядочный лифчик. Теперь заниматься этим уже некогда..., - Стрельников чуть заметно мотнул головой, - Видишь, вон возле медиков офицер в панаме идет?
   - Вижу.
   - Это - майор Борисов. Мы должны всегда стараться быть вместе - ты, я и он, если не поступит другой команды. Мы в одной "боевой тройке". Потом поймешь что это такое и зачем это надо.
   - Понятно. А кто он по должности? - поинтересовался Юра.
   - Как она называется правильно, не помню, но Борисова многие офицеры у нас побаиваются..., - Стрельников забросил на "чайку" свой РД и жестом предложил сделать тоже самое старлею с его рюкзаком. - Пошли, перекурим - скоро уже тронемся...
   Они отошли немного, наблюдая из-за кузова машины, как командиры подразделений проверяют своих бойцов. Угостили друг друга сигаретами. Валера похвалил качество эстонского табака и задумался о чем-то своем. А Юра все силился вспомнить, где он уже мог видеть того здоровяка-майора, которого начальник разведки назвал Борисовым и всё никак не мог этого сделать.
   Наконец, построение закончилось. Раздалась команда: "По машинам!", и наши друзья, вернулись к "чайке". Там приняли из рук связистов свои рюкзаки с объяснениями, что командир решил их машину не брать, а поедет на БМП
   - Ну, тогда и нам туда идти, - как-то по-особенному проговорил Валерий и направился в сторону отдельно стоящей колонны боевых машин пехоты.
   Юра пошел следом за ним.
   "Вот и ещё одни "боевые" начались. Мои девчата сейчас еще спят и даже представить себе не могут, что со мной происходит... Но это, пожалуй, и к лучшему", - подумал он.
  
   Солнце, совершая свой вечный круг по небосводу, уже встало, но его лучи еще не заглянули в глубокое ущелье, где по широкой тропе, которую только с большой натяжкой можно было назвать дорогой, уже добрый час размеренным шагом продвигались подразделения мотострелкового полка, один из батальонов которого был горнострелковым.
   Поездка на броне оказалась не такой долгой, как представлялось раньше. Недавний камнепад сделал дорогу совершенно непроходимой для боевых машин пехоты. Поэтому пришлось спешиться раньше, чем планировали военноначальники из штаба армии и продолжить путь уже самым надежным, но не столь удобным способом - "на своих двоих".
   Шли довольно быстро, ставя ноги, след в след и соблюдая безопасный интервал из-за противопехотных мин, обилием которых так славился Алихейль. Эту премудрость Юра освоил довольно быстро. Рюкзак плотно прилегал к спине, ремни автомата и радиостанции он подогнал таким образом, что последние ходьбе почти не мешали. Поэтому он не чувствовал усталости, и дыхание его было ровным.
   Продвигаться приходилось по ровным участкам, но Гутин все чаще и чаще посматривал на прилегающие скалы. Его беспокоило то, что уже довольно длительное время он, бросая взгляд то вправо, то влево не мог найти площадку, хоть мало-мальски подходящую для посадки вертолета.
   Сейчас она была не нужна, но Юра помнил инструкции майора Церковского: "У вас на примете площадка должна быть всегда. Не дай Бог подрыв или бой завяжется - от того, как быстро вы подберете и оборудуете вертолетную площадку, может зависеть чья-то жизнь".
   Но как быть в такой ситуации, как сейчас? Скалы нависали так близко друг от друга, что посадка вертолета в этих условиях была совершенно невозможной. Назад возвращаться - далеко и долго, а на плоскогорье, которое, если верить карте, начиналось сразу за скалами, что были слева не забраться. Они стояли неприступной стеной.
   "Ладно, нечего паниковать! - успокаивал сам себя наш герой. - До выхода из ущелья еще около километра, а там оно расширяется, да и склоны не такие крутые".
   Перед операцией он долго сидел над картой и теперь четко представлял себе, на каком участке маршрута они находятся.
   Справа от дороги, или, если точнее, караванного пути, по которому планировалось дальнейшее продвижение наших и афганских правительственных войск в сторону границы с Пакистаном, змеилась, бурлила и шумела неширокая горная речка. На карте местами она обозначалась прерывистой голубой линией как пересыхающая и никак не называлась. Ближайший берег её был обрывистым, и расстояние до воды составляло около трех-четырех метров.
   "Интересно, а каким образом мы будем переправляться? - возникла в голове у Юрки мысль. - Здесь этот поток еще довольно широк, но еще вполне можно найти участок, где, прыгая по камням, есть возможность перебраться на противоположный берег. Впереди долина. Река, скорее всего, там станет шире, но это еще не значит, что течение будет не таким бурным".
   Карта не обманула. Через некоторое время дорога с рекой круто повернули вправо, и глазам открылся довольно красивый пейзаж.
   Ущелье расширилось, образуя небольшую долину. Дорога ушла влево и, рисуя плавную дугу вдоль подножья невысокой горы, снова встречалась со своей спутницей-рекой у небольшого кишлака, приютившегося на скале у самого входа в новое ущелье.
   Склон горы, у которой проходила дорога, был довольно покатым и весь порос деревьями вперемешку с кустарником. Иногда встречались небольшие террасы, на которых при желании можно было залечь и вести огонь по проходящей внизу караванной тропе. Взгляд невольно фиксировал подобные участки.
   Река же яростно кидалась на неприступные скалы у подножья горы, что была справа, ревела, бурлила, осыпая берега целым фонтаном сверкающих брызг, но в средней части долины внезапно успокаивалась и лениво, словно набиралась сил для новой схватки, текла дальше. Три дерева, что росли возле ее излучины, образовали тенистый шатер, приглашая усталых путников отдохнуть в густой траве, слушая тихое журчание воды.
   Юра невольно залюбовался открывшимся пейзажам и необычными красками. Лесистые горы в лучах утреннего солнца казались темно-зелеными, скалы шоколадными, а сама долина изумрудной. Над всем этим по голубой бездне неба плыли белоснежные шапки облаков...
   Внезапно тишину нарушили звуки далеких артиллерийских залпов и фырчаще-гудящий шелест пролетающих над головой снарядов. На вершине горы, что была справа, взметнулись грязные букеты разрывов и клубы серого белесого дыма. Послышался грохот. Эхо многократно повторило звук, нарушая утреннюю тишину.
   "Какую красоту испортили!" - с досадой подумал Юра и осекся - на обочине дороги он увидел воткнутый в землю штырь с белой буквой "М" на красном треугольнике. Такие знаки стали попадаться все чаще и чаще.
   "Мины! - мелькнуло в голове, обдавая ледяным холодом вдоль позвоночника. - "Духи" - не дураки. Грамотно ставят. Не дай Бог подрыв, и вся колонна застрянет в ущелье, запертая в этом каменном мешке".
  
   Долину пересекли без приключений. Только несколько раз над головой с журавлиным курлыканьем пролетали "духовские" эрэсы и взрывались где-то за скалами, не причинив никому никакого вреда. В ответ срабатывал наш "град", и снова воцарялась тишина.
   Когда опять подошли к реке, раздалась долгожданная команда: "Привал! Всем отдыхать пятнадцать минут!".
   Юрка не дал себя долго уговаривать, плюхнулся в высокую траву, с наслаждением вытянул ноги и уперся спиной в рюкзак, словно в спинку кресла. Благодать!
   Ноги гудели как после хорошей пробежки. "Прав был Карасев, когда предложил делать по утрам зарядку и заняться бегом, чтобы хоть немного привести себя в форму", - подумал он.
   Работу офицера боевого управления командного пункта авиационного полка, кем был Юра до Афгана смело можно назвать сидячей. Здесь нужны были хорошие мозги и быстрая реакция, а физическая форма - дело второстепенное.
   Но он дружил со спортом еще с детства. Четыре года занимался плаванием и фехтованием, а в восьмом классе школы серьезно увлекся гимнастикой и бегом. Это очень помогло ему в годы учебы в Калининском Суворовском военном училище. Его выпуск совпал с началом летних олимпийских игр, что проводились в тысяча девятьсот восьмидесятом году в Москве, и поэтому спорту уделялось очень большое внимание. Гутин серьезно занялся спортивной гимнастикой и бегом на длинные дистанции. Правда гимнастику ему пришлось оставить из-за травмы колена на окружных соревнованиях, а бегать продолжал и в Ворошиловграде, и в Багерово. Там он развил свои способности до такой степени, что один раз в месяц до самого выпуска из училища обязательно пробегал марафонскую дистанцию вместе со своим другом Колей Кравчуком, который тоже был "кадетом" - выпускником Киевского СВУ.
   Став офицером и, приехав служить в Прибалтику, ему пришлось забросить любимое занятие. Свободного времени почти не было, а когда на свет появилась дочка Танюшка, то его совсем не стало. Все отнимали частые полеты, командировки и домашние хлопоты.
   Теперь он с удовлетворением отметил, что три недели тренировок не прошли даром - он достиг неплохих результатов. Правда, до хорошей спортивной формы ему было ещё ой как далеко. Но это - дело наживное.
  
   Пятнадцатиминутный перерыв явно затянулся, и Юра решил перебраться поближе к начальнику штаба и командиру полка.
   Причина задержки оказалась довольно простой: брод найти в предполагаемом месте не удалось. Прошедшие недавно дожди подняли уровень воды в реке, и начальство теперь "черепило" как переправиться на противоположный берег.
   Было несколько вариантов решения проблемы, но самым приемлемым оказалось предложение свалить дерево и перейти по его стволу как по мосту.
   Саперы возились долго. Дерево повалить они решили при помощи тротиловых шашек, но от первого взрыва дерево лишь покачнулось, а упало только от второго, но... в противоположную от реки сторону.
   Другое дерево, что росло рядом, оказалось более сговорчивым - упало поперек реки, и его верхняя часть к всеобщей радости оказалась в ожидаемом месте на противоположном берегу. Через некоторое время лишние ветви были срублены, и переправа началась.
   Первые три человека благополучно перешли реку по стволу, держась за оставшиеся ветви. Четвертому же бойцу повезло меньше. Довольно полный, неуклюжий солдат поскользнулся, нелепо помахал руками и свалился в воду, чем вызвал хохот своих товарищей и досадный мат отцов-командиров.
   Путаясь в ветвях, горемыку за рюкзак извлекли из реки, и он, трясясь от холода, принялся выкручивать свою одежду. Вода по его словам была просто ледяной.
   Едва ступив на противоположный обрывистый берег, Юра услышал нарастающий рев двигателей приближающегося самолета, но времени хватило лишь на то, чтобы выхватить гарнитуру мгновенно включенной радиостанции и поднести её к уху. Совсем близко, чуть ли не над самой головой и гораздо ниже горных вершин, окружающих долину, пронесся "грач" - штурмовик Су-25.
   Все, что произошло дальше, казалось замедленным просмотром сцены из какого-то фильма-катастрофы. Кто-то заорал: "Ложи-и-и-сь!". Гутин повернул голову, сопровождая взглядом самолет, увидел, как бомба отделилась от него и полетела на кишлак, куда вот-вот должна была втянуться голова их каравана - полковой разведвзвод, не известно каким образом и где раньше перебравшийся через реку.
   - Запрещаю работу! - прокричал он, прижимая гарнитуру к уху и щеке и понимая, что все это поздно, очень поздно...
   Солдаты, офицеры вокруг него медленно оседали, всем телом вжимаясь в землю и почему-то уставившись на него. Что-то кричал, приподнявши голову, начальник штаба, но слов разобрать, было не возможно...
   За кишлаком, словно большой пузырь в луже после дождя, поднялся грязно-багровый шар. "Подышал" доли секунды и лопнул со страшным грохотом. Воздух вдруг стал плотным. Толкнул его в грудь, и сразу же садануло в спину, да с такой силой, что Юра еле устоял на ногах.
   "ОДАБом сработали, - подумал он. - Хорошо, что кишлак на скале стоит, и бомба взорвалась за дальней его окраиной. До нас метров пятьсот - шестьсот, а до разведвзвода около двухсот, но они защищены скалой".
   ОДАБ - это объемно-детонирующая авиационная бомба. Её еще "вакуумной" называют. При ударе об землю корпус бомбы разрушается. Находившееся внутри быстро превращается в газ сложного состава, который мгновенно заполняет все складки местности и взрывается, уничтожая все живое самим взрывом и создавшейся разницей в атмосферном давлении. Воздух в зоне поражения просто сжигается, образуя вакуум.
   - 522-й на боевом! - Раздалось в эфире.
   - 522-му запрещаю работу, - уже спокойным голосом дал команду наш авианаводчик. - Я "Самбо-3". Запрещаю работу! Нахожусь в районе цели. Координаты...
   Еще один "грач" пролетел рядом и, не сбросив бомбы, взмыл вверх.
   - И куда мне теперь ее бросать? - послышался из наушника недоумевающий голос летчика, очень похожий на голос Славы Федченко, что жил в соседней комнате их модуля в Баграме.
   - Да хоть на х-х...рен себе бросай! Чуть по мне не зарядили..., - Юра отнял от уха гарнитуру и посмотрел в сторону разведвзвода. Вроде все целы. Вон повставали, по сторонам смотрят, отряхиваются... Слава Богу, обошлось!
   - Авиация, что творишь! Что творишь, ... твою мать! - кричал, вставая, начальник штаба.
   - Чего разорался? Я что утром у тебя уточнял? Забыл? "Наверху всё знают, наверху всё знают!", - крикнул в ответ старлей, передразнивая вальяжные интонации не в меру разошедшегося начальника, и прикусил губу.
   Майор, словно колом по голове ударенный, замер, ошарашенный тем, что его поставил на место младший по званию, но, осознав его правоту и свой промах, едва не приведший к трагедии, только махнул рукой и поплелся в сторону командира полка.
   Юра выключил радиостанцию, сложил в карман ее чехла гарнитуру, достал сигарету и нервно закурил. Пальцы его руки едва заметно подрагивали. Заметив это, он спрятал сигарету в кулак и уселся на землю, немного отойдя в сторону, чтобы не мешать возобновившейся переправе.
   "Да. Нехорошо получилось, - думал он, уставившись на носки своих ботинок. - И авиация обкакалась, и я наорал на начальника штаба в присутствии подчиненных. Некрасиво. Надо будет потом извиниться...".
   Докурив, старлей затолкал окурок в чью-то норку и встал, пытаясь глазами найти Борисова или Стрельникова. Их нигде не было видно.
   "Они же в замыкании идут! Валера говорил, чтобы я держался неподалеку от командира и начальника штаба, а меня они найдут, если что случиться", - вспоминал он и поспешил занять свое место в колонне.
   Гутин вдруг понял, что ломать голову над тем, кто виноват в произошедшем сейчас просто некогда. Авиация сработала в назначенное время, а то, что новое время выхода пехоты и удара до летчиков не довели - явно не их и не его вина.
   Юра глубоко вдохнул, задержал дыхание и медленно выпустил воздух. Он совсем успокоился. Можно было идти дальше.
   Впереди ждал кишлак и долгий-долгий подъем на гору, в то место, где предстоит провести больше недели, а за это время многое может произойти. Если так болезненно реагировать на чью-то оплошность, то никаких нервов не хватит. И майора он зря при подчиненных осадил. Можно было все сделать и в более подходящей обстановке, например, наедине, без свидетелей. Хамство никому прощать нельзя, но и самому не стоит уподобляться не в меру разошедшемуся начальнику. Из этого ничего хорошего не выйдет, а врага можно нажить себе очень даже легко.
  
  
   Глава 3. Фаланга
  
   Усевшись на вросший в почву обломок скалы, Юра наблюдал за неторопливой работой саперов, которые внимательно осматривали и осторожно тыкали своими щупами во все подозрительный места на поляне, где остановилось управление полка с отделением комендантского взвода.
   Поляна была небольшой и находилась на северном, покатом склоне горы с вершиной, круто уходящей вверх и чем-то отдаленно напоминающей коренной зуб. Гора поросла довольно густым по местным меркам лесом, но там, где они планировали остановиться, встречались лишь одиночные деревья и невысокие кусты.
   Место для размещения командного пункта было удобным: с трех сторон у самого обрыва росли кусты, на юге находилась небольшая рощица, за которой полосой шла каменная осыпь шириной около двухсот-трехсот метров, а за ней начинался густой лес. Это позволяло контролировать довольно большой участок проходящей внизу дороги и вести наблюдение за подходами к ней.
   Камень, на котором сидел Юра, ласкал своим теплом. Растущее неподалеку дерево отбрасывало на него тень, слабый ветерок уже не обжигал, а приятно освежал. После трудного перехода и выматывающего восхождения это было особенно приятно.
   "Это сколько же лишнего веса я на себе тащил? - лениво думал наш старлей, прогоняя от себя страстное желание лечь, вытянуться во весь рост на находящемся рядом плоском обломке скалы и подремать хотя бы полчасика. - Восемь кило сухая, примерно столько же весит радиостанция с запасным аккумуляторами, автомат со снаряженными магазинами, патроны в пачках, сигнальные дымы, огни и ракеты, вода, спальник и прочая дребедень - килограмм двадцать пять получается... Многовато! Солдаты выходили в горы в касках и бронежилетах. Простой автоматчик, значит, нагружен не меньше чем я, а то и больше - некоторые несут еще и воду в РДВ, ну а пулеметчикам и минометчикам вообще не повезло... Интересно, а как расшифровывается РДВ, этот резиновый мешок с трубкой, которую обычно затыкают патроном? Скорее всего, рюкзак или ранец для воды. Нужно будет уточнить... В общем, как ни крути, а получается, что все мы тут в условиях высокогорья тащим на себе вес явно не детский".
   Он достал карту и компас. Быстро нашел свое место, отметил характерные ориентиры, определил расстояния до них по карте, дивясь тому, что они редко совпадают с теми данным, что получились "на глаз". В горах, оказывается, сделать это очень даже не просто.
   - А ты тут неплохо устроился! - неожиданно раздался за спиной громкий голос, заставивший невольно вздрогнуть.
   Юра обернулся, инстинктивно положив руку на лежащий на коленях АКС. Над ним стояли майоры Борисов и довольно улыбающийся Стрельников. Это он предложил таким способом подшутить над авианаводчиком, подговорив своего приятеля подкрасться и рявкнуть у него над ухом, а теперь наслаждался произведенным эффектом.
   Майор Борисов же подал руку и представился совсем по-граждански:
   - Олег Владиславович. Моя должность, воинское звание и фамилия вам, надеюсь, уже известны.
   - Юрий. Можно просто - Юра. А мои данные вам, надеюсь, известны лучше, чем мне самому, - подражая интонации и стилю общения представителя ведомства, в своё время возглавляемого Железным Феликсом отрекомендовался авианаводчик, и все дружно рассмеялись.
   - Как он тебя раскусил, а? - ехидно улыбаясь, толкнул плечом своего спутника Валерий.
   - Да с таким балаболом, как ты сразу все узнаешь, зайди только к тебе в гости! - Борисов вопросительно взглянул на Юру. - Канарис растрепал?
   - Какой Канарис? - Искренне удивился старлей, но на всякий случай решил ответить уклончиво. - Так, некоторые наблюдения, сопоставления фактов и просто догадка....
   Стрельников хитро прищурился и едва заметно мотнул головой в сторону товарища:
   - Это он меня так окрестил. Теперь добрая половина офицеров полка так называет. Нужно будет и ему в отместку подобрать кличку из соответствующих фамилий верхушки Третьего Рейха!
   - Ладно, ладно - проехали! - Поспешно, чтобы унять фантазии друга, проговорил Олег Владиславович, но было поздно - у всех на устах уже вертелась фамилия, которую можно было использовать для клички, и они опять рассмеялись. Фамилия так и осталась не названной.
   - Что-то мы сегодня много смеёмся. Не к добру это, - Стрельников вдруг стал серьезным. - Где жить-то будем? Какие предложения?
   Саперы закончили свою работу, не обнаружив никаких сюрпризов. И это успокаивало - при выходе из кишлака, сразу же за "духовскими" огородами, они своевременно обнаружили и обезвредили две "лягухи" и после этого всем было приказано быть предельно внимательными и лишний раз не бродить, где попало.
   "Лягухой" на местном жаргоне называли противопехотную осколочную мину отечественного производства или ее зарубежных ближайших родственников, которые при срабатывании подпрыгивали на высоту груди и взрывались, сея смерть и увечья.
   "Духи" поднаторели в минном деле и теперь нередко встречались помимо обыкновенных растяжек грамотно поставленные противопехотные и противотранспортные мины, фугасы и всевозможные сюрпризы. Растяжками баловались обычно простые боевики, за неимением чего либо посерьезнее. Заокеанские инструкторы в пакистанских лагерях хорошо обучали взрывотехнике своих подопечных, и теперь весь Афганистан оказался нашпигованным несущими смерть "подарками". Минировалось все, что только возможно: и дороги, и подходы к кишлакам, а в самих кишлаках и городах можно было найти свою смерть, пытаясь раскрыть кем-то "нечаянно" оброненный японский зонтик, подобрав детскую игрушку или дорогую авторучку. Все чаще встречались радиоуправляемые фугасы, а китайским, итальянским, советским и прочим минам просто не было числа.
   Как все-таки любит человек уничтожать себе подобного по собственной прихоти или повинуясь чьей-то злой воле! Сколько существует человечество, а с все никак не может понять простой истины: НЕЛЬЗЯ сеять зло, ибо оно не выбирает, кому вредить, а, уже посеянное, прорастает, набирается сил и очень часто возвращается к тому, кто породил его.
   Место для СПС (стрелково-пулеметное сооружение - примечание автора), или, как часто его называют "кладочки" подобрали неподалеку от камня, на котором Юра недавно отдыхал. Можно было и там разместиться, но, по словам Канариса в этом месте "было слишком просторно для четверых человек".
   Они не сговаривались. Как-то само собой получилось, что жить им предстоит всем вместе - трем офицерам и уже небезызвестному рядовому Умарову, который служил в том самом полковом разведвзводе, что в данную минуту совершал восхождение на вершину горы. Но Стрельников бойца оставил с собой, так как Умаров в равной степени владел и таджикским, и русским языками.
   Болтать и знакомиться поближе времени просто не хватало. Необходимо было засветло успеть оборудовать место для ночевки. Поэтому, как только Гутин в установленное время вышел на связь со своим начальником, передал необходимые данные и свои координаты, все дружно принялись таскать камни. Вырыть окоп или, хотя бы, яму не представлялось возможным из-за скального грунта. Вдобавок ко всему выяснилось, что это сделать просто не чем - саперную лопатку никто из них в горы с собой не взял.
   После трех-четырех ходок, когда строительного материала у места будущей постройки собралось достаточно, функции прораба или главного строителя взял на себя Стрельников. Он оказался самым опытным в подобных делах. Валерий деловито осмотрел строительную площадку и стал при помощи самых больших камней выкладывать основу фундамента.
   Камни были тяжеленными, и поэтому некоторые из них приходилось тащить вдвоем, а иногда и втроем. Пальцы рук предательски ныли, и Юра вскоре пожалел, что не захватил с собой в горы кожаные перчатки. Особенно после появления первых ссадин.
   Работали молча, только иногда Валерий делал заказ, описывая форму и размер требуемого материала, или кто-нибудь произносил пару "ласковых" слов, если нечаянно прищемит палец или споткнется. Через некоторое время у места постройки будущего архитектурного шедевра выросла внушительная куча камней. Запыхавшись, решили устроить перекур.
   - Олег Владиславович, можно задать вопрос? - проговорил старлей, стряхнув пепел с сигареты и, увидев одобрительный кивок, продолжил. - Никак не вспомню, где я мог вас раньше видеть? С утра ломаю голову!
   Борисов немного помолчал, разглядывая Гутина, и улыбнулся.
   - Э-э-э, брат, а я сразу вспомнил тебя, хотя ты довольно сильно изменился - отпустил усы, похудел, да и лицо потемнело. Впрочем, и у меня оно теперь тоже не такое белое, как тогда. Больше месяца прошло после нашей первой встречи. - Борисов выжидающе смотрел на собеседника. - Так и не вспомнил? Ладно, не мучайся: мы с тобою летели сюда из Ташкента одним бортом.
   Юре стало неловко из-за своей невнимательности. Как он мог забыть тот полет на Ил-76 из Ташкента в Кабул?
   - Точно! И как это я сразу не сообразил? Вы же сидели напротив меня, у противоположного борта! Правда на вас, кажется, тогда была одета форма офицера ВДВ... Я не ошибаюсь?
   - Все верно. А ты думал, что один здесь пагоны с голубыми просветами носишь? Заблуждаешься, однако. Канарис, то есть Стрельников, раньше тоже служил в воздушно-десантных войсках. Но это было там, в Союзе, а сейчас все мы - пехота, и что дальше будет - неизвестно... Так что, брат Юрий, - Борисов дружески похлопал его по плечу, - теперь ты после Афгана сможешь смело говорить о себе: "Я и в пехоте служил".
   - А я и так уже служил, вернее, учился раньше в Калининском СВУ, - выпалил Гутин. - Тогда мы носили общевойсковые эмблемы на шевронах...
   - Ну, теперь-то всё ясно! - не дал закончить фразу Стрельников, улыбаясь и поглядывая на особиста. - Честно говоря, и меня с утра, с момента нашего знакомства, подмывало уточнить: откуда такое знание мелочей, не обижайся, у новичка. Я с вашим братом - авианаводчиком давно знаком. Парни геройские, но общевойсковая и горная подготовка никакие. Одно их выручало - учились всему очень быстро. А тут человек первый раз идет в горы, но ведет себя так, словно всю жизнь воюет... Неужели в "кадетках" так хорошо готовят к работе в боевых условиях и боевым действиям вообще?
   - Учат многому. - Юра покраснел от похвалы. - Но в добавку к этому офицером-воспитателем у меня был незабвенный майор Ермошкин. Он до того, как перевели в наше СВУ служил в разведке... Гонял нас, конечно безбожно. Его за это Пиночетом в училище окрестили. Как учения - наш взвод головная походная застава. Как выходим на стрельбы - мы в оцеплении. Стреляли всегда после всех, и, чтобы не тащить неизрасходованные ротой патроны обратно, нам давали стрелять больше других. Причем не просто куда попало, а по мишеням, и попробуй, только больше двух выстрелов изобразить в очереди! Ермошкин подойдет сзади, поставит носок своего зеркально чистого сапога между ног. Ты давишь на спусковой крючок, а он сапог медленно опускает на причинное место и приговаривает: "Не рви!". Рванул, дернулся, сделал одиночный выстрел вместо очереди и сапог с такой же скоростью давит... На тактические занятия нужно было выдвигаться зачем-то всегда скрытно, за местностью в оцеплении наблюдать, ничем себя не выдавая... Теперь понимаю, что все это было не зря.
   - Да-а-а..., - протянул Канарис и с хрустом потянулся. - Ладно. Об этом пока хватит... У меня вопросов еще много будет, а вечера впереди долгие. Поговорим еще... Давайте, мужики, сделайте еще три-четыре ходки, и будем закругляться. А то уже и солнце скоро сядет, и, честно говоря, жрать охота!
   Наконец, "стройка века" завершилась. Их кладочка оказалась самой дальней на блоке. Они облюбовали себе место в метрах ста от рощицы, если можно было так назвать несколько десятков деревьев, кучно растущих у каменной осыпи. Расположились под старой сосной, которая на самом деле оказалась разновидностью ливанского кедра, как определил ее название Стрельников.
   Юра кедры раньше видел только на картинках и более близкое знакомство имел лишь с шишками и орешками, которыми иногда угощали соседи по "коммуналке" в далеком детстве, но о ливанской разновидности этого сибирского исполина имел довольно смутное представление. Поэтому пришлось поверить на слово. Иголки у дерева были длиннее, чем сосновые, а шишки похожими на кедровые. Правда, на проверку орешки в них оказались совсем меленькими и горькими.
   У самых корней лежал здоровенный, в половину человеческого роста, вросший в землю камень. Вместе со стволом дерева они стали естественной стеной, надежно защищающей спящих или обороняющихся людей со стороны дороги. Две другие стены, уже построенные Канарисом, короткая восточная и длинная с южной стороны, должны были прикрывать голову и правый бок спящих или залегших в обороне. Но это не дай Бог, конечно. Западную же стену Валерий Алексеевич выстроил уступом, и она служила входом в постройку, которую Борисов тут же окрестил "Детищем Канариса".
   - Предлагаю отпраздновать новоселье, - предложил Стрельников, в крайний раз придирчиво осмотрев стены и пробуя их на устойчивость.
   Он удовлетворенно хмыкнул и отступил назад на несколько шагов. Немного посмотрел оценивающе на свое творение. Хотел, было войти вовнутрь, но почему-то передумал.
   - Жалко кота у нас нет..., - он задумчиво почесал за ухом, от чего могло показаться что напряженно ищет выход из создавшейся ситуации. - Умаров! Тащи рюкзаки в жилище.
   Боец принес поклажу, взглянул вопросительно на своего начальника и, улыбнувшись, очень похоже мяукнул по-кошачьи. Снова раздался смех.
   Юра тоже зашел вовнутрь СПС. Попробовал качнуть стену. Она стояла крепко. Верхние камни даже не пошевелились.
   - Валера, а если эрэс (от РС - реактивный снаряд) сюда влетит, стена выдержит? - спросил он, с сомнением посмотрев на камни верхнего ряда.
   - Автоматные, пулеметные пули выдержит без проблем... И от осколков, пожалуй, укроет, а от прямого попадания эрэса спасет, вряд ли... Но ты не думай об этом. На войне нужно быть немного фаталистом. От судьбы не уйдешь.
  
   Очень хотелось пить.
   После завтрака Юрий позволил себе напиться лишь пару раз, сделав всего несколько глотков из фляги во время отдыха при восхождении на гору. Правда, об этом он пожалел буквально через несколько десятков шагов, когда весь покрылся потом, который на лбу моментально высох, но успел впитаться в одежду, добавив неприятных ощущений на спине под рюкзаком. Жажда стала мучить с утроенной силой. Больше подобного он себе уже не позволял, досадуя про себя, что забылся и поддался минутной слабости. А ведь еще в Суворовском училище майор Ермошкин учил, что перед большой физической нагрузкой, особенно в жару, к употреблению воды и прочих жидкостей нужно относиться крайне осторожно. Лучше хорошенько напиться с вечера, а утром можно себе позволить лишь стакан крепкого чая. Взводный страшно ругался, если видел кого-либо часто прикладывающимся к фляге на марше, во время длительного пешего перехода или при рытье окопов на самом солнцепеке, объясняя это тем, что, начав потреблять воду в таких условиях, очень трудно будет потом заставить себя остановиться до тех пор, пока фляга не опустеет. Просил не забывать, что неизвестно когда вновь можно будет пополнить запас воды и то обстоятельство, что вместе с потом из организма выходят и соли, а из-за этого можно легко допиться и до теплового удара.
   Юра достал флягу оценивающе заглянул вовнутрь, прополоскал рот и сделал несколько маленьких глотков. Эх, припасть бы сейчас к ведру с колодезной водой и пить, пить, пить её до полного удовлетворения, до ломоты в висках!
   Но запас воды был мизерный - всего полторалитровая фляга на трое суток. Хоть пей ее всю сразу, хоть умывайся, хоть зубы чисть - больше нет и, судя по всему, пока не предвидится. Придется как-то приспосабливаться.
   Порывшись в рюкзаке, Юра достал пачку галет, жестянку с соком и пару банок тушенки.
   Его новые друзья тоже повытаскивали консервы и, не сговариваясь, все дружно принялись дырявить банки с соком.
   - Ну, за знакомство! - Канарис, шутя, чокнулся своей жестянкой с каждым и сделал пару глотков.
   Умаров сидел вместе со всеми, но чуть поодаль. Он просто приподнял руку со своим соком, не решаясь чокнуться своим "бокалом" с офицерами. Наш старлей хотел, было пригласить и его поучаствовать в шутейном ритуале, но вовремя вспомнил, что у рядового есть свой начальник, который лучше знает, что дозволено делать его подчиненным, а что нет, и поэтому решил промолчать от греха подальше.
   Ели молча, так как изрядно проголодались. Ведь с самого утра, вернее с завтрака, который проходил ещё до рассвета, во рту ни крошки не было. Во время перехода и восхождения о еде как-то и не вспоминали, а теперь аппетит разыгрался не на шутку. Банки опустели очень быстро.
   Подумав, Юра достал очередную банку с сосисочным фаршем и одним махом проглотил ее содержимое как большую розовую таблетку.
   - Нет, мужики, так дело не пойдет! - Канарис почему-то нахмурился еще после того, как были съедены первые банки с тушенкой, и его товарищи принялись лакомиться "деликатесами" горно-летнего сухого пайка, выбирая консервы на свой вкус, но этому никто сначала не придал никакого значения. - Раз живем вместе, работаем вместе, то и стол должен быть общим!
   - Как это? - удивился Борисов, уплетая очередную банку печеночного паштета.
   - Очень просто. Все продукты собираем в одно место. У себя оставьте только по паре банок - это НЗ (неприкосновенный запас). Воду тоже держите при себе, пока не найдем какой-нибудь источник или ручей. Я думаю, что завтра мы эту проблему решим. Ответственным за сохранность и выдачу продуктов будет Умаров. Я ему расскажу и объясню, что и когда выкладывать на общий стол... И еще: пустые банки будем складывать в одном месте и сразу же после еды уносить подальше. Соседство с муравьями нам не нужно. Согласны?
   Все дружно кивнули, но сделать ничего не успели - посыльный командира полка сообщил, что всех офицеров и единственного прапорщика на их блоке начальник штаба ждет на совещание.
  
   Склон горы, где на самом краю обрыва разместился КП (командный пункт) полка с частью комендантского взвода изменился до неузнаваемости. На самых ровных участках появились каменные кладочки. И, если бы не оружие, стоявшее пирамидами, да снующие туда-сюда бойцы в бронежилетах и касках, то легко можно было предположить, что это не воинское подразделение ограниченного контингента советских войск в Демократической Республике Афганистан закреплялось на склоне горы, а археологи разбили свой лагерь. Сложенные в разных местах рюкзаки и снующие туда-сюда люди очень напоминали экспедицию, совершенно случайно натолкнувшуюся на развалины какого-то древнего поселения и спешащую поскорее начать раскопки, чтобы определить в какую эпоху и кто именно жил раньше в этом диком, безлюдном месте.
   Впрочем, это только на первый взгляд солдаты казались одинаковыми. При ближайшем рассмотрении однородности уже не было. Реле времени сделало очередной щелчок вдоль неизменной шкалы иерархии "Молодой - Чиж - Черпак - Дед", по-новому определив место и роль каждого бойца.
   Большая часть "дембелей" уже надиралась водкой или бормотухой, тискала и охаживала девок в Союзе, старясь наверстать упущенное за два года, "оттянуться" и за себя, и за тех, кто еще остался в той проклятой мясорубке, что перемалывала и судьбы, и души в далеком, так и оставшемся непонятым Афганистане. Некоторым "дембелям" это только предстояло сделать в ближайшие дни или часы. На "боевые" их не взяли и все мысли у них были о том, как оно сложиться дальше там, в Союзе, но осталась в душе и тревога о своих пацанах, которые сейчас в горах.
   Вчерашние "черпаки" пошли на эту операцию уже "дедами" и сейчас придирчиво наблюдали, как "молодые" и новоиспеченные "чижи" таскают камни, а "черпаки" выстраивают из них стены кладочек-СПС. Особо придирчивые или заботливые "деды" иногда подходили и проверяли сооружения на прочность. Не выдерживала испытанная стена - и вновь возобновлялось строительство, сопровождаемое матом и криками.
   Трудно разобраться в хитросплетениях этой солдатской иерархии. На восхождении, когда все словесные и прочие методы воздействия на "молодого", явно не тянущего из-за своей физической немощи уже исчерпаны, "дедушка" тащит на себе и свою поклажу, и его. Он только об одном мечтает: поскорее забраться на эту долбаную горку и там втихаря, чтобы не увидели офицеры, отделать этого дохляка, натрескаться сухпая и поскорее завалиться спать, зная, что ночью ему по не писаному закону предстоит заступить часовым на пост в самое сладкое для сна предрассветное время. И это не из-за того, что он весь из себя такой добрый и правильный, а потому что его дембель в опасности. Это когда он был "молодым", то не понимал что такое дембель. Теперь с каждым днем все ощутимее приближался тот момент, когда он ступит по бетонку Ташкентского заводского аэродрома, что в Тузели и сделает первые шаги в свою новую мирную жизнь.
  
   Место, откуда шло непосредственное управление полком, было надежным и даже удобным: большой плоский камень заменял стол, а несколько камней поменьше, что лежали неподалеку, вполне могли сойти за стулья.
   На одном из них приютился боец-связист со своей радиостанцией, а неподалеку восседал начальник штаба, отрешенно уставившись куда-то на дорогу. Казалось, что происходящее вокруг его мало интересует.
   - Ну, наконец-то все собрались! - бросил он недовольно. - О! Даже авиация изволила к нам пожаловать. Кстати, товарищи офицеры, позвольте вам представить нашего нового авианаводчика - старший лейтенант Гутин. Кто еще не успел познакомиться поближе, сможет это сделать после совещания.
   Юра почувствовал раздражение от манеры общения и пренебрежительного тона майора. Особенно не понравилось, как тот ткнул в его сторону пальцем, но он решил сдержаться, понимая, что подобное обращение, скорее всего, вызвано сегодняшним утренним бомбометанием, вернее разносом, который устроил начальнику штаба командир полка за организацию взаимодействия уже после случившегося. Оказывается местный командир, с виду добрейшей души человек, может украшать при необходимости свою речь такими фразеологическими оборотами, от которых даже эхо от удивления забывает вторить. Но и сам Юрка дров утром наломал, будь здоров.
   Начштаба обрисовал обстановку, подчеркнув, что основное - это то, что полку выйти на задачу удалось без потерь. Теперь предстояло ближайших несколько дней торчать на блоках, прикрывая с юга саперов, что никак не разгребут последствия камнепада и не очистят от мин дорогу, что проходила по ущелью у подножья их горы. Затем он показал на местности, где разместился разведвзвод и роты третьего горно-стрелкового батальона.
   - Товарищи офицеры! - неожиданно он прервал свою речь, увидев приближающегося командира полка, за которым тенью шел его заместитель.
   - Товарищи офицеры. - Отозвался командир, пожевав губами. - Нечего тут в оловянных солдатиков играть. Чай мы сейчас не на плацу, а на "боевых"... Что имеем на завтра?
   - Общая задача без изменений: наблюдаем, ведем разведку...
   - Это я и все остальные без тебя и так знают! - перебил начальника штаба командир. - Сейчас меня интересует, чем конкретно будет занято это стадо непуганых оборзевших слонов и доблестные офицеры штаба вверенного мне полка?
   Кого он назвал "оборзевшими слонами" было ясно, стоило лишь обернуться: бойцы, пользуясь отсутствием офицеров, собрались в кучу и довольно громко над кем-то или чем-то смеялись вместо того, чтобы продолжать обустройство блока.
   - Разумовский! Сходи-ка, разберись, в чем там дело и заодно приведи их форму одежды в порядок. Совсем распустились! Горный курорт устроили! Солнечные ванны принимают, - добавил он ворчливо.
   Круглолицый офицер с большими очками на носу, до сих пор, не смотря на жару, одетый в вылинявшую чуть ли не до бела горняшку, устремился к не к месту развеселившейся компании.
   Находившиеся на командном пункте офицеры молча, наблюдали, как тот вошел в самую гущу сборища. Постоял немного, внимательно слушая прерываемый частым смехом доклад, затем зачем-то присел на корточки, встал и в позе Вождя Мирового Пролетариата, указывающего путь к победе коммунизма, направился обратно. Бойцы, потоптавшись немного, разбрелись по своим местам, вновь принялись таскать камни и возводить свои СПС. Причем, "деды", а это именно они работали, раздевшись до пояса, снова начали одеваться, искоса поглядывая на стоящих чуть в отдалении командиров.
   Лишь только капитан Разумовский подошел поближе, стало ясно, почему он изображал памятник - кончиками пальцев на вытянутой вперед и вверх руке он держал шомпол, на который была насажена громадная фаланга. Паук был еще жив и яростно шевелил мохнатыми лапами.
   - Ого! - послышалось сразу несколько голосов. - Вот это - экземпляр!
   - Ну, все, - громче всех слышался ехидный голос майора Стрельникова. - Теперь, Иван Иваныч, тебе придется оформлять на Игоря "наградной" (представление к правительственной награде). Даже поверить невозможно: он превозмог свой страх, самого себя и пятьдесят, даже все семьдесят метров нес на руках поверженное тело взятого в плен своего смертельного врага и донес-таки, несмотря на сковывающий его ужас и чувство брезгливости.
   Раздался оглушительный смех. Громче и веселее всех хохотал командир.
   Оказывается Разумовский, храбро отвоевавший в Афгане целый год и побывавший в таких переделках, что и врагу не пожелаешь, ужасно боялся всяких пауков, гусениц и даже тараканов. Стоило ему завидеть хоть издали эту пакость, как Игорь бледнел и покрывался испариной. Причину происходившей с Разумовским метаморфозы выяснить так и не удалось. Как-то в полку обратили внимание, что он чуть ли не полночи провел на скамейке у своего модуля. Выяснилось, что это все из-за тараканов, которые просто заполонили его комнату после того, как проживающие в соседней комнате его товарищи где-то раздобыли баллончик с дихлофосом и обработали им свое жилье. Оставшиеся в живых после газовой атаки тараканы были несказанно удивлены, что им почти без боя удалось захватить новую территорию и даже выжить одного из хозяев. Это происшествие мгновенно разнеслось по всему полку, как всегда обрастая часто вымышленными подробностями.
   Зачем он припер к командиру эту фалангу Игорь теперь и сам не знал. Он машинально выхватил у кого-то из своих бойцов злополучный шомпол, а опомнился, лишь сделав несколько шагов в сторону ожидающих его офицеров. Предпринимать что-либо уже было поздно - бойцы все видели, и если бы он просто выкинул фалангу на половине пути, то это показалось бы им, по крайней мере, странным. Уж больно решительно Разумовский взялся за шомпол.
   Доклад о причине смеха среди солдат вызвал у командования новый приступ хохота. Рядовой Семен Непийвода по кличке Сало, что совсем недавно прибыл с Украины помогать афганскому народу, что-то там защищать, был довольно упитанным, неуклюжим и из-за этого вечно попадал во всякие нелепые истории. Именно он был тем самым бойцом, что свалился в реку при переправе. В этот раз, подняв с земли камень, он увидал под ним огромного паука со страшными глазами и мохнатыми лапами. От неожиданности Семен сел на задницу и очень громко при этом выпустил ветры. Находившиеся рядом замерли, а кое-кто даже залег, не сообразив сначала, что это был за громкий звук и приняв его за разрыв мины. А когда подошли поближе к Непийводе, чтобы проверить, не ранен ли он, то увидели что тот сидит прямо на земле, молчит, открывши рот и вытаращив глаза, тычет куда-то пальцем и вместо объяснений продолжает испускать газы, копируя звук автомата, стреляющего то очередями, то одиночно. Это, естественно, вызвало оглушительный хохот, а к кличке Семена тут же добавилось несколько новых очень обидных эпитетов.
   - Интересный экземпляр. Ишь, что вытворяет! Надо его будет привести в надлежащее состояние, - вытирая слезы, выступившие в уголках глаз от смеха, проговорил командир, неизвестно кого имеющий в виду. - И где же теперь прикажите "эпоксидку" искать?
   Нависла напряженная тишина.
   - А разве от метеоризма можно избавиться при помощи эпоксидной смолы? - Удивленно спросил полковой доктор. - Насколько я знаю, туда входят довольно токсичные компоненты...
   - Василий Василевич, ты ничего не понял! Непийвода со своим метеоризмом тут не при чем. Клей нужен для паука. Чтобы залить или покрыть его, когда тот издохнет и высохнет.
   Опять смех.
   Юра вспомнил, что видел в Баграме интересную поделку: небольшая фаланга была залита эпоксидной смолой и после небольшой обработки и шлифовки смотрелась каким-то доисторическим пауком внутри кусочка янтаря. На такую зверюгу, как у Разумовского в руках действительно понадобится много "эпоксидки".
   - Так, мужики, хватит ржать! Не к добру это веселье, - вдруг нахмурился командир. - Давайте по существу... Итак, чем будем заниматься завтра? Какие будут предложения?
   От начальника штаба, который "умными" фразами начал перечислять необходимые мероприятия по усиления обороны блока он отмахнулся как от назойливой мухи. Мол, и так все ясно. Это делается на каждом выходе.
   Предложение майора Стрельникова о необходимости произвести разведывательно-поисковые действия в ближайших окрестностях он одобрил. Дело было нужным и своевременным. Окружающая тишина и полное бездействие "духов" настораживало. Район очень неспокойный. По имеющимся данным в районе Алихейля постоянно находится четыре полка моджахедов. Стычки между местными бандами происходят постоянно, а вооружены они очень хорошо. До Пакистана отсюда рукой подать. Поэтому от "бородатых" в любой момент следует ожидать любого сюрприза. "Боевые" в Алихейле всегда проходили с большими потерями и с нашей стороны, и со стороны "духов".
   - Утверждаю! Детали оговорим позже. Со связью и артиллерией тоже все ясно, - командир поискал кого-то глазами и остановил свой взгляд на Юре. - А доблестные Военно-Воздушные силы нам на завтра, случайно, никакой пакости не готовят? Да, напугали вы нас сегодня изрядно... Как самочувствие, сынок? Как устроился?
   Юра смутился. Еще утром, после того, как его представили командиру полка, Гутин внимательно следил за действиями и манерой поведения офицера, в чье распоряжение он поступил. Спокойный, молчаливый подполковник невозмутимо восседал на своей седушке, откинувшись спиной на башню БМП, казалось не обращая абсолютно никакого внимания на происходящее вокруг него. Но эта иллюзия мгновенно развеялась, стоило командиру как бы невзначай бросить пару коротких фраз своему заместителю и начальнику штаба. Лаконично, метко, ни одного лишнего слова! Сразу стало ясно - перед ним опытный, властный, мудрый руководитель, все видящий и все знающий. А теперь открывалась его новая черта - подполковник Вершинин выглядел подозрительно заботливым. Но что это: действительно забота или подвох, поддавшись которому можно вполне угодить под ошеломляющий разнос? Подобное поведение очень даже настораживало.
   - Все хорошо, товарищ командир. Спасибо. ...На завтра для нас ничего нет, но мне необходимо подобрать вертолетную площадку для нашего блока на всякий случай. По близости ничего не видел, а до дороги далеко, - Гутин немного помолчал. - А устроился я с майорами Стрельниковым и Борисовым. У нас самый южный СПС.
   Командир с интересом посмотрел на своего нового авианаводчика. Он ему чем-то напоминал собственного сына. Только Гутин был несколько старше и шире в плечах.
   "Выглядит усталым, но держится молодцом. С виду ничего особенного, только серьезен не по возрасту и, судя по тому, как осадил утром моего Петренко, парень с гонором, в обиду себя не давать не привык. Тот даже жаловался... У него, кажется, первый самостоятельный выход на "боевые" в горы. Небось переживает: все вокруг незнакомые и обстановка непривычная. Поживем - увидим, что за человек. Война быстро заставляет вывернуться наизнанку...".
   Вершинин вспомнил, как еще в Гардезе, на совещании у командира дивизии возмущался капитан Дроздов - командир отдельного разведывательного батальона, из-за того, что вместо Гутина к ним приписали какого-то майора. Видать чем-то понравился этот старлей ему на недавнем выходе в "зеленку". Дроздов зря гнать волну не будет. Он офицер серьезный, знающий, а успокоился тогда только лишь после того, как узнал, что приказ о прикомандировании авианаводчиков уже подписан Командующим армии. Тут уже ничего не поделаешь.
   - Ладно, мужики, закругляйтесь. Уже скоро темнеть начнет. Утром окончательно решим, кто и чем конкретно будет заниматься. Я пошел отдыхать. Советую и вам по возможности сделать то же. Кто его знает, дадут нам "духи" хорошенько выспаться нынешней ночью или нет...
   Офицеры управления полка, молча, смотрели, как их командир направился в сторону своей палатки - "Памирки".
   Иван Кузьмич Вершинин уже отвоевал в Афганистане два года. После этих "боевых" ему предстояло ехать по замене в Союз. Через неделю - другую должен был прибыть его заменщик. Это обстоятельство, да еще то, что в скорое время ему предстояло уйти в запас, не давали покоя. Кузьмич знал, что проблем с заменой не будет. Полк он передаст в надежные руки. Ему на смену едет его однокашник и хороший знакомый - подполковник Верещак. Но что делать на гражданке? Подобный вопрос возникал все чаще и чаще. Командир злился на себя, прогонял тревожные мысли, стараясь сосредоточиться на самом главном: вокруг шла война, и ему очень хотелось, чтобы эта операция прошла без потерь. Но опыт подсказывал, что такого в Алихейле не бывает...
   Совещание закончилось. Огненный шар солнца уже коснулся острых, как акульи зубы далеких вершин гор, окрасив в розовый цвет разлетевшиеся по бледному, словно вылинявшему небу перистые облака. По склонам, словно живые, поползли длинные тени. В ущелье, где проходила дорога, стало темно и оттуда пахнуло то ли прохладой, то ли притаившимся страхом.
   "Атмосферный фронт на подходе, - подумал Юра. - Ветер слабый. Так что через пару дней есть шанс хорошенько намокнуть... Интересно, а как в горах выглядит гроза?"
   Еще в училище, изучая авиационную метеорологию, он искренне радовался тому, что после анализа аэрологической диаграммы, приземных карт погоды, и карт барической топографии ему с первого раза удавалось делать верные прогнозы погоды. Заметил это и преподаватель, поближе познакомившись с курсантом, понял, что тот, как ни странно, очень интересуется его довольно скучной дисциплиной. Стал снабжать Юру дополнительным материалом, даже таким, где были и народные приметы, и их научные обоснования. Поэтому как-то само собой получалось, что теперь Гутин, не особо задумываясь, обычно знал чего ждать от природы завтра и послезавтра. Причем, ошибался очень редко.
   Майор Петренко тоже наблюдал, как быстро вступает в свои права ночь. Жара уже немного спала. Поэтому было очень приятно стоять, подставив лицо легкому ветру, уже не обжигающему, а освежающему. Смотреть, как медленно скрывается за горами солнце и думать, думать, думать о сугубо личном, пытаясь найти ответ на уже месяц мучающий его вопрос и принять единственно правильное решение...
   - Товарищ майор, разрешите? - тихий голос авианаводчика заставил вздрогнуть и вернуться к действительности.
   - Чего тебе? - бросил начальник штабы, поморщившись, словно от зубной боли. - Опять твои коллеги что-то бомбить собираются, а я не знаю об этом?
   - Никак нет. Я по другому вопросу, - Юра, немного смутившись, замолчал, но, собравшись с духом, решил продолжить. - Вы извините меня, пожалуйста, за мое утреннее поведение... Не сдержался, нахамил... В общем, по всем статьям виноват!
   Петренко бросил взгляд на удручающе потупившего глаза старлея. Хотелось ответить что-то резкое, обидное. Но он внезапно передумал, увидев, что у старлея лицо, то ли от смущения, то ли от закатного солнца пунцово-красное. Иван Иванович впервые за месяц улыбнулся.
   - Да чего уж там! Ты это..., ну, в следующий раз, не дай Бог конечно, так не ори... Особенно при подчиненных... Я, каюсь, тоже был не прав... Да ладно! Проехали! - Петренко неожиданно по-дружески положил левую руку Юре на плечо и протянул правую.
   Крепкое рукопожатие исчерпало инцидент.
   - Ты с Кана..., с майором Стрельниковым вместе поселился?
   - Да. С ним и майором Борисовым. Самая дальняя кладочка отсюда.
   - Я как-нибудь заскочу к вам в гости... Ладно, иди к себе. Скоро уже стемнеет, - он повернулся в сторону наблюдавшего за сценой примирения Разумовского, что-то проверявшего для вида в радиостанции. - Игорь, ты тоже иди. Тебе через три часа заступать на дежурство. Чайку попей, или прикимарь. Отдохни, в общем!
   Начальник связи не дал долго себя уговаривать, бросил пару напутственных слов своему бойцу, дежурящему у радиостанции, и быстрым шагом устремился догонять что-то рассматривавшего на вершине соседней горы, неспеша бредущего к своему СПС авианаводчика.
   Догнал. Некоторое время молча шел рядом. Потом, словно опомнившись, протянул руку.
   - Привет! Давай знакомиться? Меня Игорь зовут, - смущенно блеснул стеклами очков Разумовский.
   - Юрий. Можно просто - Юра, - пожав руку, тот и улыбнулся, вспомнив недавнюю сцену с фалангой на шомполе.
   - А ты хорошо поступил, извинившись перед Иванычем, - начал разговор связист.
   Юре было неприятно вспоминать это, и он решил перевести разговор на другую тему.
   - Игорь, извини... Я все хотел спросить: почему ваш начальник штаба такой злой? - перебил он нетактично капитана.
   - Какой начальник штаба? - удивился Разумовский.
   - Ну, ваш - Петренко.
   - А-а-а, Иван Иванович, - Игорь поправил очки. - Вообще-то он никакой не начальник штаба, а начальник химической службы полка. Настоящий начальник штаба у нас в горы не пошел. Не подумай ничего плохого. Дел и на базе хватает. Ты надеюсь, заметил, что полк наш вышел на боевые в составе всего одного батальона, разведвзвода и управления полка? Первый батальон у нас на заставах сидит вдоль дорог к Кабулу и вокруг него. Второй батальон постоянно занят сопровождением колонн. Работа тоже не сахар, сам понимаешь... А Петренко совсем не злой. Он недавно с отпуска вернулся, а там у него возникли серьезные семейные проблемы. Я, кстати, сегодня впервые за месяц заметил, что он улыбнулся.
   - А что у него там произошло, если не секрет? - полюбопытствовал Юрий. - Заболел кто?
   - Ну-у-у, - протянул Разумовский, подбирая слова. - Знаешь, давай я тебе лучше все в другой раз расскажу. Ладно? История там непростая. В двух словах все не передашь....
   Юра не стал настаивать. Не говорит, значит, Игорь решил, что ему не нужно этого знать, как человеку постороннему и малознакомому. Или просто не хочет говорить на эту тему... В голове у каждого свои тараканы!
   Неподалеку от места, где произошло знакомство Гутина с Борисовым, лежал большой обломок скалы. Его верхняя часть была ровной и почти горизонтальной, поэтому он и стал своеобразным столом, вокруг которого разместилась на ужин основная часть офицеров управления полка.
   - Что-то вы долго бродите, - проговорил Стрельников, указывая рукой на ожидающие своей участи жестянки из сухпайка и кружки с остывающим чаем. - Чай мы вам оставили, ну а сгущенку и тушенку откроете сами. Не маленькие.
   Проткнув консервовскрывателем крышку банку с тушенкой, Юра еле увернулся от ударившей оттуда струи растаявшего от жары жира и невольно выругался из-за собственной неловкости, досадуя, что забыл неписаное правило: вскрывая консервы в горах, нужно отклонять ее крышку от себя. В высокогорье наружное давление всегда меньше того, что в банке. Новичков в горах всегда выдает забрызганная жиром одежда.
   Появление связиста и авиатора ненадолго прервало рассказ корректировщика, капитана Емельянова, об его приключениях в отпуске. Владимир и его родители уже довольно долгое время жили в Грузии. Юре было интересно наблюдать, как тот, имея чисто славянскую внешность, размахивал руками и жестикулировал ими, словно настоящий выходец с гор Кавказа, а в его речи был слышен сильный грузинский акцент.
   Стрельников тихонько, в двух-трех словах объяснил, о чем шла речь в самом начале повествования, и явно заинтересованно продолжил слушать продолжение истории о походе Емельянова в горы с ночевкой во время недавнего отпуска.
   Владимир очень красочно описывал, как он во время ночевки в развалинах какого-то монастыря не мог долго уснуть и всю ночь просидел у костра, потому что "слюшай, горы есть, спальники есть, да, а оружия и "духов" совсем нет". Знакомые с детства места настораживали, не давали расслабиться и вносили какой-то дискомфорт в обыкновенном туристическом походе. На обратном пути он из-за этого даже несколько раз попадал в смешные ситуации, и теперь с удовольствием, смеясь над самим собой, вспоминал все это, с упоением рассказывая своим товарищам.
   Слушая артиллериста, Юра невольно подумал: а каким он вернется с войны? Неужели и для него все изменится: и взгляды на жизнь, и на все окружающее? В себе-то он пока никаких изменений не видел, но, поразмыслив, вспомнил свое состояние после выхода из "зеленки", и погрустнел. Действительно, что-то в нем обязательно должно измениться. Ведь впереди еще почти год ему предстоит колесить и лазить по Афганским горам, а что-то нет никаких оснований думать, что за это время в этой стране наступит мир. Поэтому хочет он того или нет, а еще не раз придется ему столкнуться и с кровью, и со смертью. Это бесследно пройти не может. На то она и война...
  
  
   Глава 4. Великий Шелковый путь
  
   Капелька росы медленно, словно нехотя поползла по иголке ливанского кедра. Немного подождала на её кончике, набухла от сырости и полетела вниз, туда, где прямо под деревом устроились люди, похожие в своих спальных мешках на большие коконы, уложенные плотным рядком в каменном гнезде какого-то гигантского мифического существа.
   Оттого, что что-то мокрое и холодное шлепнуло его по носу, Юра вздрогнул, поморщился, оглушительно чихнул и открыл глаза.
   Седой туман тяжелым одеялом укрыл землю от ночного холода, спрятав от любопытных глаз и небо, и звезды, и горы и даже нижние ветви растущих на них деревьев. Он был настолько плотным и, между тем, невесомым, что казался облаком, уставшим летать среди бледнеющих звезд и решившим немножко вздремнуть на склоне лесистой горы. Нижний край его не опустился до самой земли, словно опасаясь потревожить сладкий предрассветный сон, а лениво колыхался потолком зала волшебного дворца, у которого совершенно отсутствуют стены, а редкие стволы деревьев служат причудливыми колоннами.
   Увиденная картина была настолько фантастичной, что спросонья сразу и не поймешь - это явь или начинается новый сон....
   Стараясь не разбудить соседей, Юра осторожно высунул руки из спального мешка и нажал кнопку подсветки наручных электронных часов. Приближалось время первого намаза. Скоро муэдзины полезут на минареты, чтобы напомнить правоверным, что пришло время воспеть хвалу своему Богу. "Духи" расстелют молельные коврики и, усевшись на пятки, повернувшись лицом к Мекке, начнут убеждать и себя и всех вокруг, что "Аллах акбар" - Аллах велик и "Алла иль Алла, Махомад - рассуль Алла" - нет Бога кроме Аллаха и Магомед - пророк Аллаха, отбивая при этом земные поклоны. Так уж заведено здесь, в этой стране, и не нам, безбожникам, проклятым кяфирам-шурави убеждать в обратном! Это - их страна и их жизнь, а ему... можно еще часок поспать.
   Но сон не шел. Немного поворочавшись и зарывшись с головой в спальник, Гутин почему-то вспомнил вчерашний рассказ Канариса о происшедшем в отпуске с Иваном Иванычем Петренко. Эта история встала перед глазами словно драма, развернувшаяся на экране кинотеатра, и теперь уже невозможно было разобраться, что было на самом деле, а что нарисовала собственная разгулявшаяся фантазия.
  
   ...Отпуск подходил к концу, и чем ближе была дата отлета в Ташкент, тем тревожней и неспокойней становилось в семье. Жена все больше переживала перед неизбежно приближающейся разлукой и, не умея скрыть свое волнение, все больше нервничала, срывалась на детях. По ночам она все чаще плакала и задавала одни и те же вопросы: кому нужна эта война, и зачем именно её мужу нужно снова ехать в этот проклятый Афган, откуда так редко приходят письма, и вся жизнь из-за этого превращается в сплошное ожидание?
   Ведь и на самом деле всё время только и делаешь, что ждешь. Ждешь вестей, пугаясь непрошенного или нечаянного звонка в дверь в неурочное время. Ждешь возвращения мужа, часто думая в отчаянии: когда же закончится эта жизнь, в которой приходится самой решать все бытовые и не только проблемы? Самой разрываться между работой и детьми и видеть, как в это же самое время твои подружки-ровесницы то беззаботно прогуливаются по улице со своими семьями, то по вечерам, уложивши спать или, поручив кому-нибудь из родителей или знакомых следить за детьми, сидят в кафе или как молодожены спешат на ночной сеанс кино. А она как вдова при живом муже - всё одна, да одна. Но по-другому не получается.
   Родителей Ивана уже нет в живых. Она в этом городе живет совсем недавно. Буквально два года назад перебрались сюда по замене всей семьей, вдоволь хлебнув прелестей жизни в забытом Богом их первом гарнизоне в Забайкальском военном округе. Радовались, что получили назначение в часть, расположенную в городе, где родился и вырос Петренко. От квартиры в военном городке сразу же отказались. Зачем она, если пустует родительская квартира? Постепенно привыкли быть городскими жителями. И ничего, что Ивану до службы добираться долго. Зато каждый выходной день то в театр ходили, то в кино, или просто гуляли в ближайшем парке вместе с детьми. Весело было, хорошо.
   Потом Ивана отправили в Афганистан. Жизнь стала скучной, однообразной. И каждый день похож на предыдущий. Всё одно и то же: детей с утра - в садик, сама - на работу. После работы, забежав в магазин, нужно снова нестись в садик, а оттуда, лишь немного погуляв с детьми, спешить домой, где ждут вечные заботы: стирка, уборка, сказка на ночь и сон в холодной постели...
   Так было целый год, пока её Иван наконец-то не приехал в отпуск. Но от её любимого Ваньки мало что осталось. Вернулся худющий, стал грубым, молчаливым, и даже глаза его стали какими-то чужими. Она успокаивала себя тем, что пройдет время, и он вновь станет прежним. Но этого не происходило. Даже по ночам вместо долгожданной привычной тихой ласки её ждали сплошные плотские утехи. До экстаза, до изнеможения... Не любовь, а спорт какой-то! Конечно, чего греха таить, это тоже доставляло удовольствие изголодавшей за год бабе. Но у Ивана появлялись порой какие-то новые грубоватые желания и ласки, каких раньше не было. Из-за этого нет, нет, да и возникало подозрение: а не завел ли он себе там кого-нибудь на стороне?
   Масла в огонь подливала магнитофонная кассета с "афганскими" песнями, тайно провезенная Иваном через границу. Песни ей понравились, и было совершенно непонятно: что же в них запрещенного? Кровь и боль - это понятно, но ведь из магнитофона звучали песни и о настоящей мужской дружбе, и о тоске по дому, и о любви. Правда, среди них были и такие, что вызывали какую-то смутную тревогу, беспокойство и даже, как ни странно, ревность. Особенно одна из них - про батальонную разведку, где были слова: "...Ты, сестричка в медсанбате, не тревожься Бога ради - мы до свадьбы заживем еще с тобой".
   Впервые услышав эти строчки, она испытала такое сильное чувство ревности, что сама удивилась ему. Но ничего с собой не могла поделать.
   Сама собой проснулась обида. Сердце просто рвалось на части, а в голове, затмевая все мысли, крутился один и тот же вопрос: как он мог? Ведь она - видная, красивая женщина, далеко не дура в положении соломенной вдовы могла позволить себе всё, что угодно, но верность мужу хранила. Хотя, чего греха таить, в крайние месяцы, особенно перед самым Ванькиным приездом ей уже не были так противны как раньше случайно перехваченные восхищенно-оценивающие взгляды чужих мужиков и сальные вольности соседа-холостяка, известного бабника.
   Как-то прошедшей зимой она полушутя пожаловалась единственной подруге Катьке на свою тяжкую бабью долю, а та, выслушав, обозвала её дурой. Мол, если с умом, то и развлечься можно. Мужиков в городе хватает. Как Иван узнает, что у нее было? Ведь он сейчас так далеко и не известно, когда вернется! Даже предложила её познакомить кое с кем из числа командировочных, часто останавливающихся в гостинице, где она работала. У нее был там один такой на примете. С ним Катерина и сама не раз коротала ночи на дежурствах. Особенно после того, как её супруг возвращался домой поздно ночью, или даже под утро из-за своего увлечения игрой в преферанс, или буквально приползал домой изрядно пьяным с "обмывания" какого-либо события у себя на работе.
   Маринка отшучивалась, а Катерина все не унималась, расхваливая достоинства своего ухажера, и все повторяла, что для самой лучшей подруги ей ничего не жалко. Даже дошло до того, что она взяла в руки календарь и стала вычислять, когда должен приехать ее командировочный приятель вновь и можно будет организовать им встречу. Но подруга была непреклонна. Тогда они даже рассорились из-за этого...
   До отъезда оставалось чуть больше недели. Обстановка в семье превратилась просто в угнетающую и невыносимую. Иван все чаще включал магнитофон и слушал полюбившиеся в Афгане песни, чтобы хоть как-то заглушить свою тревогу и тоску, а супруга из-за этого нервничала все сильнее. Однажды, когда Иваныч два раза к ряду поставил ненавистную ей песню о сестренке с медсанбата и хотел, было сделать это и в третий раз, она не выдержала, выключила магнитофон и спросила его прямо: есть ли у него кто-то в Афгане? Петренко, совсем не поняв, из-за чего возник подобный вопрос, неудачно отшутился. Но Марина была непреклонна и настойчиво требовала, чтобы он рассказал ей ВСЮ правду.
   Особо скрывать было нечего. ППЖ (походно-полевой жены) у Иваныча не было, а любовь за деньги его не прельщала. Петренко возмутил и даже обидел такой вопрос. Он все силился понять, что стало причиной возникших подозрений, но не смог найти её. Как смог успокоил жену, объяснив, что песня эта, ставшая, по его наблюдению, причиной ссоры, у него самая любимая. И, слушая её, он вспоминает боевых друзей и своего деда, прослужившего в батальонной разведке во время войны с фашистами, а тот с самого детства для Ивана был примером для подражания и гордости. Но Марина все не успокаивалась, не особо веря его объяснениям. Он даже прикрикнул на нее. Мол, скрывать ему нечего - не было ничего такого! Потом, немного успокоившись, добавил, что уж если быть полностью откровенным и честным, то шальные мысли его стали посещать уже через год пребывания в Афгане, но это, скорее всего, из-за того, что отпуск ему долго не давали, а только обещали. Это обстоятельство сильно выбивало с колеи. После очередного подобного обещания он начинал собираться, предвкушая скорую встречу с любимыми и родными, а тут, то опять нужно идти на "боевые", то еще что-нибудь помешает...
   Такому признанию Марина поверила, упокоилась и даже призналась в собственном "падении". Ей чуть ли не на коленях пришлось вымаливать у мужа прощение за свою идиотскую ревность на пустом месте.
   Зная характер жены, Петренко немного подулся, но простил ее, и в семье наступило долгожданное спокойствие. Тревожные мысли куда-то улетучились, и они провели несколько суток в полной идиллии. Днем возились с детьми, а по ночам вновь вспыхнувшие чувства превращали их в молодоженов в период медового месяца.
   Однажды бывшие одноклассники и друзья детства предложили Иванычу съездить на рыбалку с ночевкой. Петренко, заядлого рыбака, это предложение заинтриговало, но ему хотелось и подольше побыть со своей семьей в преддверии предстоящей долгой разлуки. Поэтому решили отправиться лишь на утренний клев и вернуться обратно, как только удастся снять сети, загодя поставленные друзьями, немного посидеть в гаражах, отмечая окончание отпуска и скорый отъезд, а к вечеру разойтись по домам.
   Рыбалка не задалась. Вернее, с удочками они посидели неплохо, а вот сети чуть ли не у них на глазах сняла инспекция рыбоохраны. Настроение было испорчено. В добавку ко всему пошел сильный дождь, и домой вернуться пришлось гораздо раньше срока, чуть ли не на ходу распив пару бутылок водки "за отъезд".
   Дома ждал сюрприз. Зная, что жена на работе, а дети в садике, Иван не стал звонить и открыл входную дверь собственным ключом. С порога бросились в глаза чужие ботинки, стоящие на том самом месте, куда он привык ставить свою обувь и мужской поношенный плащ, висящий на вешалке в прихожей. В комнатах и кухне никого не было. На кровати же в их спальне лежало наспех сброшенное платье жены, в котором она обычно ходила на работу. Это вызвало удивление - Марина очень бережно относилась к своим вещам.
   Из-за закрытой двери из ванной комнаты доносился шум льющейся воды и чьи-то ритмичные явно мужские стоны. Иван рванул на себя дверь и остолбенел: его Марина стояла, склонившись над ванной с мокрыми волосами, одетая в кое-как наброшенный халат, а над ней склонился почему-то голый по пояс их сосед...
   В глазах потемнело. Не осознавая, что он творит, Иваныч вышвырнул жену и, не слушая ничьих объяснений, так избил соседа, что тот угодил в больницу, а самому оставшиеся дни до конца отпуска пришлось провести в КПЗ.
   Дело удалось замять лишь в день отъезда, отдав все имевшиеся в семье деньги и чеки Внешпосылторга, привезенные с Афгана соседу и "ментам".
   Дома, пока Иван отмывался, Маринка, молча вытирая бегущие из глаз слезы, собирала мужа в дорогу. Лишь в аэропорту она заговорила с Иваном, сообщив, что с соседом у нее ничего не было. С работы в тот день ее отпустили пораньше, перед самым обеденным перерывом. Она даже успела накупить всяческих дефицитов и довольная шла домой, когда чуть ли не у самого подъезда, когда она переходила дорогу, её обдала грязью какая-то бешено несущаяся легковушка. Поэтому, не разбирая сумок, Марина сразу же зашла в ванную и, отчищая грязь с одежды, нечаянно свернула там кран. Холодная вода ударила фонтаном в разные стороны. Перекрыть ее Марина не смогла и побежала, как была, за слесарями в ЖЭК. В подъезде она столкнулась с соседом, который шел на обед. Он, кстати, тоже где-то работал слесарем и согласился на свою голову ей помочь.
   Где была правда, а где - ложь еще предстояло разобраться. Но самое главное - как теперь со всем этим жить дальше?
  
   Обычно перед подъемом сон самый сладкий, а потому и самый желанный. Именно в это время может привидеться такое, что будешь потом вспоминать весь день.
   Вот и Юрка проснулся весь в раздумьях и все никак не мог понять: сон ли это был, навеянный вчерашним рассказом Канариса на ночь о произошедшим в отпуске с Петренко, или все это он сам себе только представил? Но перед тем как окончательно проснуться он увидел настоящий сон. Он был очень коротким, но в нем были и его дом, и жена с весело смеющейся над чем-то дочуркой, держащей в руках любимую игрушку - зайца Степашку. Дико захотелось к ним. Поэтому, проснувшись, Юра был молчалив, задумчив и даже угрюм.
   Товарищи не донимали его излишними вопросами, молча дивясь происшедшей метаморфозе с авианаводчиком. Стрельников тихонько бросил Борисову пару слов, из которых Юрка расслышал только "накатило" и "пройдет". Он удивился характеристике, которой Канарис описал его состояние, и ему стало стыдно за свою впечатлительность и несдержанность, но стать самим собой он смог лишь после плотного завтрака, решив для себя, что причиной его хандры была обыкновенная усталость.
   Утренняя прохлада сменилась теплом так стремительно, как это бывает только в пустыне или высокогорье. Юрке даже захотелось раздеться до пояса и хоть немного посидеть, подставив грудь еще не обжигающим солнечным лучам и слабому ветерку, порадоваться единению с природой, совершенно отбросив мысль, что вокруг идет война. Но она не позволяла о себе забыть частой артиллерийской канонадой, шелестом снарядов над головой и далекими или близкими разрывами. Да и разрешить себе расслабиться он не мог, понимая, что любая вольность офицера воспримется солдатами как призыв "делай как я", а это недопустимо. Поэтому ограничился тем, что спрятал в свой рюкзак ставшими совершенно ненужными куртку "горняшки" и теплый свитер, оставшись в неизменном тельнике - подарке дивизионных разведчиков и застиранной "эксперименталке" без знаков различия.
   Олег Владиславович с Умаровым занялись сортировкой консерв и благоустройством жилья, а Стрельников и Гутин, выкурив по утренней сигарете, поспешили на "утренние посиделки", как окрестил начальник разведки утреннее уточнение задач на день у командира полка. Юра хотел, было заменить слово "посиделки" "постоялками", но решил, что такая точность в определении не особо нужна и промолчал.
   - Ты чего с утра ходил такой кислый? - словно невзначай спросил на ходу Валерий Алексеевич.
   - Так, приснилось всякое..., - Юра уклонился от прямого ответа, досадуя на свою утреннюю слабость.
   - Я так и подумал. Ничего, это бывает..., - Стрельников ловко поддел носком явно трофейного ботинка шишку, угодил ею по стволу дерева и довольно хмыкнул. - А я вот даже и не понял: спал я или нет. Просто закрыл глаза ночью, а когда открыл их, то уже и утро наступило!
   - А мне сначала сякая ерунда верзлась, а потом дом приснился, жена, дочка...
   - Скучаешь по ним?
   - Конечно...
   - Ты знаешь, я тоже по своей семье сильно скучаю. По жене, детям, особенно по дочке. Она такая хохотушка и проказница... Иногда так накатит, хоть волком вой, - Юра перехватил мимолетный грустный взгляд Стрельникова. - Но расслабиться себе здесь можно позволить только наедине с собой. Да и вообще: подчиненные не должны видеть слабость командира. Тебе в этом больше повезло. Ты - волк-одиночка. Никаких подчиненных, и начальство твое очень далеко.
   Неунывающий облик и повадки "старого вояки" никак не вязались с услышанными откровениями Канариса. Как хорошо он умеет владеть собой, скрывать собственные эмоции! Даже позавидовать можно. Да что завидовать? Такому нужно учиться и мотать на ус новый урок.
   Непосредственных подчиненных у него, слава Богу, действительно не было, но Юра не раз ловил на себе оценивающие взгляды бойцов, из тех, что постарше. Для них он человек новый. Хотя и в офицерском звании, но молодой - всего на четыре года старше дембелей и еще мало чего в Афгане повидавший. Так что положительных очков в завоевании своего авторитета он, судя по всему, сегодня не получил.
  
   Утреннее ориентирование, которое проводил лично командир полка, прошло довольно быстро. Стрельников и Борисов, отобрав себе несколько бойцов, включая рядового Умарова и взяв несколько рюкзаков, загруженных пустыми флягами, ушли по их словам "пошариться" по окрестностям и заодно поискать воду, которая через пару дней будет просто необходима, так как запас ее должен подойти к концу.
   Наш авианаводчик тоже собирался пойти с друзьями, объяснив свое желание необходимостью подобрать подходящее место для оборудования вертолетной площадки, но командир запретил, сказав, что начальник разведки сделает это не хуже его самого, и посоветовал весь день посвятить "наблюдению за окружающими горками и вниканию в суть происходящего".
   Делать нечего: приказ есть приказ. Их принято выполнять не обсуждая. Но наблюдать за окрестными горами с этой позиции было проблематично - он постоянно отвлекался на оперативного дежурного, принимавшего доклады в полковой сети, то на Разумовского, устроившему разнос своему бойцу-связисту за какую-то провинность. Захотелось поработать в одиночестве.
   Забравшись в кусты, что росли невдалеке от импровизированного командного пункта полка, Гутин обнаружил небольшой пятачок на краю обрыва, довольно уютный, а главное - хорошо укрытый от посторонних глаз и устроил себе там персональный наблюдательный пункт.
   Господствующие вершины к югу от дороги были заняты подразделениями третьего горно-стрелкового батальона их же полка, и дальше этих вершин отсюда абсолютно ничего не было видно. На противоположной же стороне ущелья, по дну которого проходила дорога, продвижение по которой они прикрывали, стоял на блоках сто восьмидесятый полк. Тот самый, где начальником штаба был знаменитый Руслан Аушев. Вдоль извилистого ущелья, протянувшегося с востока на запад, наблюдение затрудняло еще низкое утреннее солнце и легкая дымка, резко сокращающая видимость.
   Просидев около часа в кустах над обрывом, не обнаружив ничего подозрительного и полезного, Юра решил оставшуюся часть предобеденного времени уделить второй части совета командира полка. Захватив свой автомат и радиостанцию, он перебрался на место, откуда шло непосредственное управление подразделениями полка, чем почему-то обрадовал начальника штаба.
   - А, Юрий, кажись, Станиславович, к нам пожаловали..., - сделав гостеприимный жест, майор Петренко пригласил присесть авианаводчика рядом, на пустующий камень. - И как поживают доблестные Сталинские Соколы?
   - Да, как и положено: пара "Грачей" барражирует в зоне ожидания на всякий случай, кому положено - сидят в "дээсах" (от ДС - дежурные силы - примечание автора), остальные работают по плановым целям или сидят на аэродромах...
   - Понятно. Жрут шоколадки метр на метр..., - Петренко потянулся и сладко зевнул. - Меня больше беспокоят те, что по плановым целям работают!
   - Насчет шоколадки метр на метр это вы, Иван Иванович, аппетитно сказали, - Юра прислонил явно лишний в данной ситуации автомат к скале. - Я бы сам сейчас такую, или хотя бы маленькую, с удовольствием погрыз, особенно если бы к ней прилагалось ведро холодной родниковой воды, но, как говорится, рылом не вышел... А о тех, кто по плановым целям работает информации нет. Кроме как, что в нашем районе сегодня работы не будет, а где и чем будут работать, нам, простому окопному быдлу, не доводят.
   Они оба замолчали, наблюдая, как Игорь Разумовский, как и положено нормальному начальнику связи, пытался решить неразрешимый ребус: почему, когда именно он сидит оперативным на КП, со связью начинает твориться что-то, неподдающееся никакому анализу, а стоит заступить на этот пост любому другому офицеру, она работает как часы?
   - Иван Иваныч, а можно вопрос по специальности? - Юра, увидев, что Петренко ничем не занят, решил его побеспокоить.
   Тот едва заметно кивнул головой, мол, валяй.
   - Допустим, наши разведчики сейчас найдут какой-то родник, или даже ручеек... А где гарантии, что "духи" не насыпали туда какой-либо гадости?
   Иваныч удивленно поднял брови.
   - Интересный вопрос... Я, брат Юрий, за год с лишним о подобных случаях ни разу не слышал, да и проблематично отравить такое количество текущей воды. Заразу какую-то подцепить больше вероятности, но от этой пакости есть обеззараживающие средства, - Петренко немного помолчал. - А вот водочкой пакистанского или местного разлива под видом пакистанской народ, "расслабляясь" после "боевых" иногда травится... По крайней мере, бывали такие случаи.
   - А это правда, что если отравленной водкой капнуть на кусок сахара, то он обязательно посинеет? - прищурился Юрий, вспомнив услышанный еще на Ташкентской пересылке, "самый верный и испытанный" способ оценки качества спиртного, рассказанный полупьяным капитаном-танкистом.
   - Ерунда все это! Самый надежный способ - брать ее в проверенном месте у проверенного дуканщика....
   -А еще лучше - вообще не пить, или "затариться" спиртом у авиаторов. На худой конец можно стрельнуть у докторов или связистов, - вставил реплику подошедший капитан Емельянов. - Всем: доброе утро! А чего это вы с утра пораньше о выпивке заговорили? Что, есть повод?
   - Кому утро, а кому уже и день, - парировал Петренко, протянув руку для приветствия. - Чего не спишь? Командир же дал тебе "добро" до обеда отсыпаться!
   - Поспишь тут с моим начальством..., - Владимир зевнул, прикрывая рот ладонью. - Видите ли, им не нравится, что мы молчим и даже не ведем беспокоящий огонь.
   - Так ты же весь вечер вчера бабахал и всю ночь своей стрельбой спать не давал не только "духам", но и нам!
   - Значит, мало бабахал, если начальство не довольно, - Емельянов немного поколдовал над картой, посмотрел куда-то в бинокль и стал отдавать команды по радиостанции
   Вскоре раздались артиллерийские выстрелы и на одной из горок вспухли разрывы дымовых снарядов.
   Юра с интересом наблюдал за работой артиллерийского корректировщика. Его познания в этой области ограничивались смутными воспоминаниями о нескольких уроках в Суворовском военном училище и обзорной лекции в высшем. В голове кроме определения "тысячных" и "миллионных" пока ничего не возникало...
   - Пойди, расспроси Емельянова, - полушутя подтолкнул плечом Юру начальник штаба, угадав его намерения. - Я не шучу. Если тебе на самом деле интересно разобраться в этом деле, то лучшего учителя, чем Володя здесь не найти. Он не только влюблен в свою работу, но еще и очень хорошо умеет рассказывать и объяснять.
   Гутина дважды просить не пришлось. Он подошел поближе к корректировщику и через его плечо принялся внимательно наблюдать, как тот наносит на карту новые цели и, сверяя видимые разрывы дымовых и фугасных снарядов на местности, постепенно стал понимать суть происходящего.
   Улучив подходящий момент, Юрий задал капитану Емельянову несколько вопросов. На некоторые тут же получал ответ, но некоторые из них заставили Емельянова вначале задуматься, а потом уже отвечать. Постепенно таких вопросов становилось все больше и больше.
   - Юра, послушай. Не обижайся, пожалуйста, но ты "плаваешь" в самых элементарных вещах. Оно и понятно: ты этому не обучался... Давай сделаем так, - предложил артиллерист, - сначала я в "перерывах между боями" введу тебя в курс дела, а потом, если будет что непонятно, то ты меня спросишь. Идет?
   - Идет! - живо согласился наш герой.
   Дальше дело пошло веселее. Емельянов действительно оказался хорошим учителем. Через некоторое время основные пробелы в знаниях были заполнены, но, как часто бывает, новые знания рождали новые вопросы. Владимира это не раздражало, а наоборот вдохновляло. Обрабатывая очередную цель, он комментировал каждое свое действие. Несколько раз даже предложил авианаводчику самому рассчитать данные для новой цели. Тот с удовольствием делал это, причем с первого раза, по оценке Емельянова, "получилось довольно неплохо, только медленно". В следующий раз Владимир уже оказался доволен результатами работы неожиданно появившегося ученика. Затем наступило затишье. Юра рассказал о способах наведения авиации на наземные цели и способах корректировки. Тут уже Емельянов, в свою очередь, засыпал его вопросами. Потом они уже сообща обработали еще несколько целей.
   Незаметно прошло несколько часов. Тем временем солнце поднялось в зенит, и жара стала просто невыносимой. Хотелось забраться в густую тень деревьев или, уподобившись фаланге, спрятаться под камнем. Но деревья были далеко, а растущие рядом кусты от солнца не спасали. Поэтому оставалось только одно - терпеть.
   Юра вспомнил о своих новых товарищах и подумал с тревогой: "А где же Канарис? Что-то давно они не выходят на связь. Уж не случилось ли чего?" Но, вспомнив, что никакой стрельбы и взрывов с той стороны, куда они ушли, не было, немного успокоился. Все-таки противное это занятие - ждать.
   Словно в ответ на тревожные мысли наводчика поступил успокаивающий доклад связистов, что разведгруппа уже возвращается. Они нашли воду и даже есть место, подходящее для оборудования вертолетной площадки.
   - Ну, теперь ты, надеюсь, успокоился? - Петренко развернул свою карту и жестом позвал Гутина подойти ближе. - Смотри: это здесь, а на местности получается... совсем рядом - на краю осыпи, в сторону кишлака. Мы поднимались сюда недалеко от того места. Помнишь?
   - Так точно. Только там я тогда ничего подходящего не видел...
   - Да ты и не мог видеть эту площадку. Мы поднимались немного севернее. Площадку скрывал обрыв и большие валуны. В общем, иди, встречай группу. Канарис тебе все расскажет.
   Просить дважды не пришлось. Во-первых, жара донимала до такой степени, что любое другое место, кроме этого, уже казалось более прохладным, да и просто хотелось сменить обстановку, а во-вторых, не терпелось вновь увидеть своих товарищей и услыхать от них, что они видели, что нашли интересного. Прошли всего сутки с того момента, как они познакомились, а Юре казалось, что они знакомы уже давным-давно.
   Подойдя к своей кладочке, или, как чаще называл свое "детище" Канарис, СПС (стрелково-пулеметное сооружение), Гутин увидел майора Борисова, который неспеша снимал "лифчик", держа в зубах еще не прикуренную сигарету и наблюдал как рядовой Умаров, прячет в расщелине между стволом дерева и камнем свой рюкзак. Лица у обоих были усталыми, а у Олега Владиславовича оно еще и заметно покраснело. Похоже, ему пришлось некоторое время провести на самом солнцепеке.
  
   - С возвращением вас, Олег Владиславович! А где Ка... Валерий Алексеевич? - поинтересовался старлей.
   - О, хорошо, что ты пришел, - не ответил на приветствие "особист". - Вот что: я сейчас схожу к командиру, а ты пока приготовься немного прогуляться налегке. Умаров покажет куда идти.
   - Ну, и как успехи? - раздалось за спиной.
   Петренко не стал дожидаться, когда ему доложат подробности и результаты действий группы майора Стрельникова, и решил сам встретить группу. На КП ему больше сидеть не хотелось. Тем более что туда прибыл заместитель командира полка, который решил подежурить лично. Он иногда так поступал, давая возможность офицерам штаба отдохнуть, если обстановка была простой.
   Юрий взглянул на Ивана Ивановича. Интересно только ли любопытство заставило его уйти с командного пункта или дело здесь в заместителе командира, подполковнике Пилипенкове? Гутин почему-то и сам относился к этому офицеру настороженно. Строгий, даже можно сказать пренебрежительный взгляд, обращение с подчиненными в манере "я - начальник, ты - дурак" создавало вокруг него некую незримую полосу отчуждения. Полковые офицеры обращаются, подчеркнуто строго по Уставу, и это наталкивало авианаводчика на размышления.
   Майор Борисов оставшись налегке разминаясь молча пошевелил плечами, повращал головой и присел а край СПС, грозя обрушить его.
   - Нормально! Кое-что нашли. Сейчас перекурю и расскажу подробнее..., - наконец-то проговорил он и неспеша прикурил сигарету, которую уже давно держал, зажав фильтр зубами. - С водой возникла набольшая проблема: в одном месте ее много, но это очень далеко. Нашли родник поближе, но струя слабая. Приходится долго набирать. Канарис с двумя бойцами пока там остался. Нужно будет еще один караванчик снарядить. Пусть наш авиатор возглавит его. И воды еще принесут, и площадку, что мы нашли, заодно оценит. Может, что его не устроит... Родничок недалеко от нее.
   - Хорошо, - Поискал кого-то глазами Петренко. - Ефимов!
   - Я, товарищ майор! - послышалось из-за стенки соседнего СПС.
   - Хватит дрыхнуть! - поморщился начальник штаба. - Иди сюда!
   Небольшого роста худощавый прапорщик с заспанными глазами и изрядно помятым лицом неспеша поднялся и, потянувшись, направился в их сторону.
   - Не спал я! Прилег просто, - на всякий случай заранее начал оправдываться прапорщик. - Что-то разморило меня от жары...
   - Понятно. Значит, я ошибся. Это не твое тело сейчас "дохло" на спальнике и, кажется, храпело. Глаза покраснели от коньюктивита, а на щеках остались шрамы еще с детства от занятий фехтованием. И это действительно шрамы, а не складки из-за того, что кто-то любит во сне под свою голову подкладывать руку, - Петренко досадливо махнул рукой. - Сейчас разговор будет не об этом... Выдели двух, а еще лучше трех бойцов. Пусть соберут оставшиеся пустые фляги. Будем отправлять еще один караванчик за водой. На сборы десять минут. Кстати, РДВ удалось починить?
   - Так, более-менее..., - уклончиво ответил Ефимов. - Если не носить, то держит, а только тронь - подтекает.
   - Понятно, - Петренко повернулся к Гутину. - Станиславович, вода лишней никогда не бывает. Особенно в горах и особенно если утром вдруг обнаруживается, что ночью кто-то неизвестный вырвал с мясом сливную трубку из РДВ... Возьмешь с собой двоих, а лучше троих бойцов и отправляйся к майору Стрельникову. Ты - старший. Пока они будут возиться с водой - осмотришь площадку. Вернетесь обратно с группой начальника разведки. Вопрос уже согласован с командиром полка.
   Юра, молча, кивнул головой и потянулся за своей радиостанцией.
   - А как мы будем держать связь? Я не смогу настроиться на вашу частоту, - проговорил он и, увидев, что Иван Иванович удивленно поднял брови, поспешно пояснил: - У меня ведь другой диапазон. Я не смогу с вами связаться, если вдруг понадобится....
   - Хороший вопрос... Думаю, что "вдруг" не будет. На краю рощицы есть выносной пост. Пройдешь его - мне доложат. Там есть радиостанция и оттуда хорошо просматривается вся осыпь. Доберешься до места - Стрельников сообщит. Так что насчет связи не переживай. Да и идти-то недалеко... Но это не значит, что не нужно соблюдать осторожность. В общем, ты меня, надеюсь, понял.
   Хотя прогулка по горам в самое жаркое время суток занятие и не из приятных, Юра почти обрадовался предстоящему походу. Ему самому хотелось пройтись по окрестностям. Да и дело было нужным. Вода - само собой, а найденную разведгруппой площадку, действительно, лучше осмотреть лично
   Собрались и выдвинулись очень быстро. Задача по масштабности была пустяковой. И некоторых бойцов это расхолаживало. Старший лейтенант Гутин для них был пришлым, чужим и солдаты из комендантского взвода начали откровенно "борзеть". Умаров спокойно шел впереди, а Непийвода, как молодой, вообще права голоса не имел. Двое остальных "комендачами" стали недавно. До этих "боевых" они были штабными писарями, но как часто бывает в "писарской гвардии", со временем почувствовали себя очень вольно, что-то сотворили непотребное и за это лишились своих "теплых" мест при начальстве. По сроку службы они были "дедами" и поэтому вскоре сделали попытку руководить всем караваном, откровенно "не замечая", что для этого есть офицер.
   Пришлось показать зубы. После нескольких "ласковых" слов в их адрес форма одежды была быстро приведена в порядок. Объяснение на более понятном нелитературном языке с упоминанием ближайших родственников по женской линии и употребление "чисто командирских" интонаций отрезвило бойцов. А красочное описание того, что происходит с ногами и, очень часто, детородными органами, если наступить на мину, что очень вероятно при сходе с проверенной саперами тропы, лишило "дедушек" всякой охоты идти гурьбой.
   Рядовой Умаров как бы вскользь заметил, что он утром видел много осколков от эрэсов (реактивных снарядов) и посоветовал увеличить дистанцию. Дальше колонна двинулась уже как положено. Молодой разведчик шел впереди. За ним - наш авианаводчик, постоянно слыша за спиной громкое сопение и вздохи рядового Сало. Два новоиспеченных "деда" из комендантского взвода замыкали небольшую группу.
   До площадки добраться без приключений не получилось. Нетрудно догадаться, что виновником этого снова стал рядовой Непийвода. Толстый, неуклюжий он вскоре начал сопеть все громче и громче, а вздохи его становились все тяжелее. На дальнем краю рощицы пришлось приостановиться, так как вместо вздохов Гутину сзади уже послышался настоящий стон.
   - Боец, что случилось? - не выдержал Юрий.
   - Товарищ старший лейтенант, я нэ можу бильшэ! - кривился и испуганно таращил глаза солдат.
   - Ты что сдурел? - Гутин решил, что Непийвода уже выдохся. - Мы же только начали движение! Уже устал что ли?
   - Ни, - Сало стоял весь бледный. На его лбу выступили крупные капли пота. - Мэни трэба... Мэни дуже трэба (мне очень нужно - укр.)...
   - Да шо тоби трэба? Кажи швыдче (говори быстрее - укр)! - Юра незаметно для себя перешел на родной язык.
   - Мэни дуже трэба ... видийты. Дуже кортыть (очень хочется - укр.)...
   До старшего лейтенанта стало доходить, что случилось с солдатом. От души отлегло - не ранен, не заболел. Это сейчас самое главное.
   - Так якого же ты биса нэ зробыв це пэрэд тым, як выходылы? - Гутин остановился и испепеляющим взглядом посмотрел на бойца. Тот стоял, ни жив, ни мертв.
   - Так воно всэ крутыло, крутыло з самого ранку, а пиду - всэ нияк...
   Делать нечего, причина серьезная. Придется остановиться.
   - Внимание! Привал пять минут. Всем сесть, не бродить. Можно курить. Умаров, Нигматуллин, усилить наблюдение!
   Солдат, идущий в замыкании, смешно завращал головой, озираясь по сторонам и судорожно сжимая автомат. От его "дедовской" лихости не осталось и следа. Это были его первые "боевые" за почти полтора года службы в Афганистане. По прибытию в полк у него был красивый почерк, хорошо умел чертить, неплохо печатал на машинке и умел писать пером. Такой боец - находка для любого замполита или начальника штаба. Интересно, за какие "подвиги" бывший писарь стал вдруг "комендачем"?
   Непийвода продолжал топтаться на месте.
   - Ты еще здесь? Давай, бегом! Только под ноги смотри... Да куда тебя несет! - зашипел Юрий, увидев, что Сало устремился прямо на выносной пост. - Иди налево от тропы! Там саперы все проверили.
   Сталей даже выругался про себя.
   Ну что за несуразный человек! И как таких в армию берут? Неужели и на "гражданке" он был таким увальнем? Ничего, если повезет, то домой вернется уже действительно другим человеком. Афган кого угодно обломает. А вообще-то пацаны подобрались "героические", а главное - опыт аж из ушей прет!
   - Ой, мамо! - послышался вскрик Непийводы в тишине, не нарушаемой даже шелестом листвы на деревьях и глухой хлопок.
   - Ты что там, лопнул? Что стряслось? - Старлей увидел голый зад бойца, белеющий среди редких кустиков на фоне огромного валуна.
   Солдат продолжал сидеть на корточках. Дыма от разрыва мины не видно, только доносилось едва слышимое потрескивание.
   Юрий подошел ближе. Что-то серое, длинное мелькнуло у валуна и Непийвода с прытью, которой от него даже не возможно было ожидать, побежал навстречу авианаводчику, на ходу натягивая штаны и, вероятно, побежал бы еще дальше, если бы его не остановили.
   - Да стой ты! Успокойся! Ну? Можешь спокойно доложить, что произошло?
   - Товарищ старший лейтенант! - Сало с опаской обернулся назад. - Я сижу, а воно как поползет! Длиннюще такэ..., а тоди як встане: морда як лопата, очи горять, и языком в мэнэ як стрэльнэ!
   - Да кто ползет? Ты можешь толком объяснить? - Юра начинал терять терпение.
   - Та гадюка. Кобра мабуть (наверное - укр.). Ох, и страшна!
   Юра тихонько выругался и осторожно подошел к "месту происшествия". От здоровенной кучи дерьма, килограмма три - не меньше, до валуна было метров шесть.
   - Кобры же не стреляют, а кусаются. Скорее всего, у нее в камнях нора, вот она и предупредила тебя, дурня, чтобы ты за ней не шел. - Гутин поморщил нос и посмотрел на подошедших солдат. - Пошли, мужики. Рядовой Сало тут кобру заминировал и устроил заодно ей газовую атаку... Давайте побыстрее валить отсюда, иначе от вони задохнемся!
   Ответом послужил оглушительный хохот бойцов, прекрасно слышавших доклад Непийводы. Юра улыбнулся и махнул рукой. Пацаны. Чего с них взять?
   Родничок или "джуй", как назвал его Умаров (ручеек на фарси - примечание автора), действительно оказался довольно маленьким. Из-под камней выбивалась тоненькая струйка, стекала в небольшую ямку, образуя лужицу, и снова пряталась среди камней. Откуда-то снизу доносился далекий шум воды. Похоже, что под ними протекала подземная река. Но до нее нет возможности добраться. Никаких человеческих сил не хватит разобрать эти валуны.
   Ни Канариса, ни его бойцов нигде не было видно. Гутин внимательно осмотрелся. Со стороны леса послышался тихий свист. Валера затаился где-то на опушке. Значит, вышли правильно.
   Юра оставил Нигматуллина и Сало набирать воду. Еще одному солдату приказал занять оборону и вести наблюдение, указав на место в тени кустов, растущих среди камней на краю обрыва, откуда хорошо просматривались подходы, а сам вместе с Умаровым пошел на свист Стрельникова.
   Их путь пролегал через ровный участок крупного щебня, где не было ни валунов, ни больших камней. Скорее всего, это и была та самая площадка, о которой говорил майор Борисов.
   Довольно удобно. Есть место, где выставить охранение и спрятать до времени погрузочную команду или укрыть, не дай Бог, раненых. Заход будет несложным. Даже пыли поднимется совсем немного при посадке, что немаловажно. Лучшей площадки поблизости, пожалуй, и не найти. Вот только смущает соседство с опушкой леса. Если, вдруг, понадобится посадить "вертушку", то работать придется скрытно и очень быстро. Обозначать площадку нужно в самый последний момент. Вертолет для "духов" мишень хорошая и желанная. За сбитый такой, в соседнем Пакистане хорошо платят.
   Пройдя напрямую через площадку и стараясь ничем не выдать своей заинтересованности в ней, авианаводчик с молодым разведчиком укрылись в тени деревьев. Внимательно осмотрелись по сторонам. Где же все-таки прячется Канарис?
   Стрельников, казалось, возник прямо из воздуха.
   - Привет, бродяги! Что так долго добирались? - Валерий глазами показал Умарову, где нужно залечь и вести наблюдение. - Я уже прямо заждался вас.
   - Добрались-то быстро. Выходили долго. - Гутин тыльной стороной ладони вытер пот со лба. - Да и без приключений не получилось.
   - Что там у вас стряслось? - насторожился Стрельников. - С выносного поста как-то невразумительно докладывали... Кстати, Петренко уже знает, что вы здесь. Давай, не томи. Выкладывай.
   - Хорошо, - Юра поискал глазами место, где бы можно было примоститься, чтобы дать ногам немного отдохнуть. - Ничего серьезного у нас не произошло. Грустная проза жизни. У рядового Непийвода в пути прихватило живот. Пришлось сделать остановку. Куда от такой проблемы денешься? Но это чудо поблизости еще углядело кобру и со страху так "заминировало" основной подход к ее норе, что теперь не только она, но и "духи" из-за вони не смогут подойти к восточной части рощи, где выставлен наш выносной пост.
   - Понятно, - Начальник разведки улыбнулся. - А что ты думаешь о вертолетной площадке?
   - По условиям подхода, размерам и расположению она очень удобна, но, учитывая близость к "зеленке", где мы с тобой сейчас находимся, небезопасна, - Юра решил уточнить для ясности. - Здесь можно легко организовать засаду и в момент посадки вертолета отработать по нему и погрузочной команде из стрелкового оружия или гранатомета.
   - Это ты правильно подметил, - Канарис одобрительно похлопал Гутина по плечу. - Соображаешь, однако. Еще информация к размышлению: вокруг много осколков от эрэсов (реактивных снарядов), а под нашим блоком имеется несколько пещер. Неплохо бы их осмотреть... Но это - чуть позже.
   - И что ты теперь предлагаешь делать с этой площадкой? - Юра испытывающе посмотрел на начальника разведки. У него опыта предостаточно и мнение его очень важно. - Техническая сторона вопроса, то есть сама площадка и условия захода, повторюсь, особой сложности не представляет, а вот о безопасности, кажется, еще стоит подумать. Может, что посоветуешь?
   Валерий Алексеевич посидел некоторое время молча. Затем встал. Отряхнул брюки.
   - Вариантов работы много: от предварительного осмотра прилегающей местности до предварительной ее обработки артиллерией. Одно точно знаю: посадку, погрузку, разгрузку и взлет нужно проводить в кратчайшее время... Ладно, иди за мной. Я покажу тебе еще кое-что, а потом уже будем и назад собираться.
   Стрельников направился вглубь леса. Следуя за ним, Юра невольно залюбовался его ловкостью - не потревожена ни одна веточка, под ногами ни разу ничего не хрустнуло.
   Конечно, эта "зеленка" не была обычным лесом в нашем понимании. Деревья росли густо только на самой опушке, образуя своими кронами что-то наподобие гигантского шатра, под которым постоянно стоял сумрак, что резко контрастировал с ярко освещенной каменной осыпью. Чуть выше по склону деревья расступались, и с каждым шагом становилось светлее и жарче. Все чаще на пути стали попадаться кусты. Они поднимались несколько выше человеческого роста и уже не спасали от жарких лучей солнца. Продираться сквозь них становилось все труднее.
   Дойдя до небольшой поляны, Стрельников внезапно остановился и предостерегающе поднял руку. Юра осторожно подошел ближе.
   - Стой! Осмотрись внимательнее. Что видишь?
   Гутин глянул вперед, по сторонам, насколько позволяли увидеть кусты и деревья - ничего особенного. Повторно осмотрел, на этот раз, уже рисуя невидимую "змейку", как учил в свое время незабвенный Виктор Алексеевич Ермошкин и похолодел: в каком-то метре от ног Валерия на высоте десяти-пятнадцати сантиметров над землей виднелась едва различимая из-за выступившей ржавчины туго натянутая проволока. Вдоль позвоночника прошла волна знакомого холода. Растяжка!
   - Видишь?
   - Вижу...
   - Такого добра здесь хватает. Будь предельно внимательным! Пошли назад.
   Юра вспомнил, что читал о подобном способе минирования в какой-то книжке о войне. Кажется, она была о разведчиках... Сколько же он позабыл и сколько еще не знает! Вот, например, с этой растяжкой он вполне мог вляпаться в грустную историю. Если бы Валерий Алексеевич просто перешагнул ее, не предупредив его, или он сам не понял его знак, то вполне могло бы произойти непоправимое... От этой мысли спина вновь похолодела.
   Снова выбрались на опушку и улеглись в тени куста.
   - Ты чего скис? - Канарис прикурил сигарету. - Закуривай. Не стесняйся. Вообще-то этого делать нельзя: среди "духов" курящих редко встретишь и нюх у них очень острый - за километр чуют запах сигаретного дыма. Но мы скоро уходим отсюда.
   Старлей, сунув в губы сигарету, принялся шарить в правом кармане брюк в поисках спичечного коробка.
   - Лови! - Валерий бросил свой.
   Юра довольно ловко поймал его левой рукой. Прикурил сигарету и спрятал затушенную спичку обратно в коробку. Бросил его хозяину обратно.
   Стрельников удовлетворенно хмыкнул и глубоко затянулся.
   - Слушай, ты что - левша?
   - Нет. Но когда я был еще курсантом, то как-то зимой, перед самой сессией, неудачно упал из-за гололеда и сломал себе большой палец правой руки. Как у всякого нормального курсанта "хвостов" и писанины было предостаточно, а сессию нужно было сдавать, да и в отпуск хотелось съездить. Пришлось из-за этого научиться писать левой. Вот и развилась кое-какая моторика...
   - Понятно. А чего все-таки ты стал каким-то задумчивым?- снова поинтересовался Валерий Алексеевич.
   Юра немного помолчал, вглядываясь куда-то вдаль. Ему было стыдно признаться, что он понял, как панически боится мин. Ощущение холода вдоль позвоночника возникали даже при воспоминании о них.
   - Валера, я вдруг осознал, как мало еще знаю и умею. О своей работе я не говорю - там нет проблем. Но сравниваю себя с окружающими офицерами и вижу насколько по сравнению с ними у меня мало знаний и опыта. Иногда из-за этого чувствую себя последним идиотом, - он затушил и спрятал под камнем выкуренную до самого фильтра сигарету. - Вот я смотрю, как ты действуешь и понимаю, что разведчик - это не просто профессия, а образ жизни, отдельный мир со своей философией и психологией. Ты не мог бы меня подучить хоть немного? Как передвигаться, правильно маскироваться, вести наблюдение... Кое-что я умею. Например, неплохо стреляю, соображаю в тактике, при необходимости смогу сработать не только оружием, но и руками, ногами.
   Он сконфужено замолчал, поглядывая на старшего товарища. Тот долго не отвечал. Наконец, нарушил затянувшееся молчание.
   - Хорошо, что ты все это понимаешь. А учить... Смотри, наблюдай, запоминай, старайся анализировать и не стесняйся спрашивать. Дальше - посмотрим. Всему свое время.
   "Интересный парень. Нет бравады, но и не опускается до унижения. Хватка у него есть. Это - точно, - подумал Валерий. - Вот сейчас не лежит просто так, а видно, что постоянно ведет наблюдение, хотя и старается это скрыть от меня. Интересно, о чем он сейчас думает?".
   Юра перевел взгляд с кишлака, по которому вчера отработали "грачи" на дорогу.
   - Валера, а можно задать вопрос? Он немного на другую тему.
   Канарис согласно кивнул.
   - Что значат ленточки, что повязаны на ветвях деревьев? На кладбищах - понятно: отомщенный и неотомщенный. Здесь вроде бы и кладбища рядом нет, а ленточек на деревьях у дороги, что мы прикрываем больше, чем на любой другой.
   - Э-э-э, брат Юрий, - Стрельников оживился. Эта дорога - не просто дорога. Это часть Великого Шелкового Пути. С древних времен здесь так было принято: прошел участок и в благодарность за благополучие привязывали ленточку. Заодно и дорогу таким способом обозначали, чтобы идущий после тебя знал, что он на верном пути.
   - Но ведь столько лет с тех времен прошло!
   - Годы идут, а традиции остаются.
   Гутин задумался. Великий Шелковый Путь. Он представлялся чем-то особенным, а тут горы, ничем особенным не отличающиеся от других, обыкновенная широкая тропа с редко встречающимися бедными кишлаками. А, оказывается, по этой тропе тысячелетия назад уже шли караваны. Погонщики верблюдов пристально смотрели по сторонам, опасаясь засады, а на этом самом месте, где мы сейчас сидим, возможно, сотни лет назад мог сидеть какой-то "дух", высматривая будущую добычу, а остальные воины прятались в тени деревьев, ожидая сигнала. Ведь и в те времена афганские племена часто промышляли разбоем. И не из-за того, что они такие плохие. В этих горах нет никаких природных богатств и даже вырастить хороший урожай - большое везенье. А тут, чуть ли не под самым носом, проходят один за другим караваны с несметными по местным меркам сокровищами. Как устоять перед искушением? Удачно проведенная засада - и ты уже не бедняк. Тебя все уважают, жены становятся ласковее и любят крепче.
   Теперь, несмотря на прошедшие годы, поменялась только форма, а содержание осталось прежним: те же горы, та же дорога и мы сидим на блоках, прикрывая работу саперов, которые, даже не догадываясь об этом, разминируют Великий Шелковый Путь. Только вместо лениво шагающих караванов пойдет по ней броня и грузовики.
   Кто мы для этих гор? Букашки, пылинки... Люди приходят и уходят, а эти горы как стояли миллионы лет, так и будут стоять дальше. Эта тропа, проложенная кем-то тысячи лет назад и названная Великим Шелковым Путем в их жизни всего лишь миг, независимо от того зарастет ли она со временем травой или превратится в шикарное шоссе. Жизнь гор для Великого Шелкового Пути - вечность, а для вечности жизнь самих гор - ничто. Так устроен мир.
  
  
   Глава 5. Старшина
  
   Оказывается и на войне иногда можно пофилософствовать. Особенно если вокруг все спокойно, и тебе не нужно ничего больше делать, кроме как ничем не выдавая своего присутствия наблюдать за окрестными горками. Вот только нельзя забывать простую истину: если ты ни никого не видишь, то это еще не значит, что и тебя никто не видит. "Духи" знают здесь с самого детства каждый кустик, каждую пещеру и уже бывали в этой местности не один раз. Они здесь дома, а ты пришел сюда мало того, что незваным, да еще и с оружием в руках. Для местных жителей, почти не разбирающихся в хитросплетениях большой политики, совершенно безразлично, что ты пришел сюда не по доброй воле, а по просьбе их же правительства. Здесь по-прежнему живут по законам и обычаям родоплеменного уклада. Раз ты пришел сюда незваным - значит ты враг, а для тех, кто причисляет себя к душманам ты - враг по определению.
   Глухой звук недалекого взрыва, усиленный и неоднократно повторенный скалами среди стоящей уже несколько часов звенящей тишины заставил невольно вздрогнуть.
   - Что это было? - спросил Юра, весь превратившийся в зрение, пытаясь разглядеть, откуда донесся этот звук.
   - Очень похоже на взрыв мины. Похоже на подрыв, - тихо ответил Стрельников, включив свою радиостанцию и вслушиваясь в шипение, доносившееся из наушников. - Проверь наших. Все ли на местах?
   Тем, кому было положено, продолжали вести наблюдение, затаившись в кустах. Два бойца из комендантского взвода, наполнив фляги водой, как ни в чем не бывало, продолжали укладывать их в рюкзаки. Непийвода высунул голову из-за камней и испуганно вертел ею в разные стороны. Выражение лица его было настолько детским, что трудно было сдержать улыбку.
   - Все на своих местах, Алексеевич. Порядок. - Юра заметил, что Непийвода перестал вращать головой, а, вытянув шею, пытается что-то рассмотреть в рощице, где находился выносной пост их блока. Шея его была на удивление тонкой, казалась совершенно нелепой и несуразной по сравнению с грузным телом молодого солдата.
   - На что он там уставился? - поинтересовался Канарис, не отнимая от уха гарнитуру радиостанции.
   - Похоже, что на бойца с выносного. Тот забрался на камень и смотрит в нашу сторону. Скорее всего, решил, что рвануло у нас. Проверяет..., - Юра покосился на Стрельникова. - А у тебя что слышно?
   Майор долго не отвечал, продолжая слушать эфир. Держа возле уха гарнитуру, он свободной рукой достал из индивидуальной аптечки сигарету и принялся разминать ее, вращая между пальцев.
   - Подрыв у нас, в третьем батальоне. Один "трехсотый". Похоже, тяжелый. Медики пока определяются, что с ним делать дальше, но одно и без них ясно - понадобится эвакуация.
   - Нужно площадку, значит, готовить, - вздохнул наводчик.
   - Не спеши. На все будет команда. Саперы расчистили завал на дороге и уже работают прямо под нашим блоком. Командир примет решение исходя из обстановки - тогда и будем действовать! - Стрельников прикурил сигарету и судорожно затянулся. - Сколько нужно "вертушке" лететь сюда из Гардеза?
   Гутин мельком взглянул на карту начальника разведки.
   - Минут тридцать пять - сорок, не меньше. Но это - чисто подлетное время, но если учесть время прохождения команды и считать, что экипажи не сидят в кабинах, а находятся боевой готовности номер два, то получается около часа, - Юрий потянулся к своей радиостанции. - Сейчас уточню у шефа.
   - Этого как раз сейчас делать и не нужно. "Духи" моментом тебя запеленгуют, а за время подлета "вертушки" успеют пристреляться, - пояснил майор.
   Юра посмотрел на него с недоумением.
   - Но ты ведь уже вон сколько работаешь. Они твою радиостанцию вероятно уже давно засекли и запеленговали!
   - Я работаю в другом диапазоне и, в основном, "на прием", а частоты, что использует авиация, часто совпадают с "духовскими". Ты моментально "засветишься" и сразу станешь для них интересен.
   Авианаводчик задумался. А ведь Канарис прав. И как это он сам не сообразил?
   - Логично, - дал он понять майору, что согласен с замечанием и усвоил его. - Каюсь, об этом не знал.
   - Учись, студент! - Стрельников попытался улыбнуться, но улыбка у него получилась какой-то кривой и неестественной.
   Потянулись томительные минуты ожидания. Вокруг стояла тишина, не нарушаемая даже шелестом листвы и уже ставшими привычными звуками артиллерийских залпов.
   Юра, поглядывая по сторонам, молча ждал, что скажет начальник разведки, и в очередной раз пристально рассматривал найденную ими площадку.
   Наконец радиостанция ожила.
   - "Трехсотый" очень тяжелый. Будут эвакуировать в срочном порядке, - наконец нарушил молчание майор.
   Гутин оживился. Значит, и для него появилась работа. Придется организовывать посадку вертолета, эвакуацию раненного санитарным рейсом.
   - Алексеевич, не сомневайся: посадить "вертушку" я здесь смогу! Запроси командира о моих дальнейших действиях. Или, может, он решил эвакуировать раненого с дороги? - наводчик немного задумался. - Мне туда долго добираться придется... Если так, то уже нужно спешить.
   Валерий Алексеевич затушил наполовину истлевшую, но так и не выкуренную сигарету, растер в порошок окурок.
   - Напомни свой позывной.
   - "Самбо-3".
   Стрельников поднес к губам микрофон. На мгновение замер, словно собираясь с мыслями.
   Решение о способе эвакуации командир принял уже давно. Это было видно по тому, что ответ на свой запрос начальник разведки получил почти мгновенно и дал подтверждение. Затем он, ничего не говоря, выключил радиостанцию и посмотрел на Юру.
   - Ну, что там решили? - Нетерпеливо заерзал старший лейтенант.
   - Командир приказал всем и тебе, в том числе, возвращаться на базу.
   - Не понял..., - недоуменно протянул Гутин. - А как же раненый?
   - Значит, пока твоя работа не нужна. Подробности узнаем на месте. Сворачиваемся! - скороговоркой проговорил Стрельников и тихонько дважды свистнул.
   Из-за кустов, где залег Умаров раздался такой же точно тихий, но уже одиночный свист, и вскоре рядовой оказался рядом.
   - Вот что, Умаров, мы возвращаемся. Ты пойдешь первым по тому же маршруту, что шли сюда. Старайся идти по своим же следам. За тобой пойдут "комендачи", за ними - моя группа. Мы со старшим лейтенантом пойдем в замыкании. Иди к роднику и жди моего сигнала... Вопросы?
   - Все ясно, товарищ майор.
   Боец, как всегда, был немногословен. Закинул на плечо автомат и, внимательно глядя под ноги, направился в сторону так и не понадобившейся площадки. Начальник разведки проводил его взглядом и повернулся к Гутину.
   - Юра, твой сектор наблюдения - слева от тропы. Мой - справа. Будем сворачиваться "чулком". Засядешь у того валуна, - Валерий указал на большой камень на опушке леса. - Оттуда хороший обзор. Уточняю: сворачиваемся по моему сигналу. Ты его уже слышал. Продублируешь, и я буду знать, что все идет нормально. Пропустишь мимо себя моих двух бойцов, выжди пять минут и возвращайся сюда же. Если что не так - сначала дай длинную очередь и прикрывай отход бойцов с моей группы к роднику и сам туда отходи. Там очень хорошая позиция для обороны... Все понял?
   Авианаводчик согласно кивнул и бесшумно скользнул к указанной позиции. Стрельников оказался прав. С места, которое он выбрал для Гутина, хорошо просматривался весь распадок.
   Юрий распластался в кустах у самого камня, стараясь ничем не выдать своего присутствия. Где же охранение? Ага, вижу одного. Второй тоже на месте... И зачем Канарис так подробно все описывал? Насчет "если что не так" - понятно, а остальное, пожалуй, было липшим. Хотя откуда ему знать, что я умею, а что - нет? Скорее всего, он прав.
   Послышался уже знакомый сигнал. Юра повторил его. Солдаты, молча, покинули свои позиции. Причем, сначала тот, что был дальше, а потом тот, что лежал ближе к нему. Подошли к месту сбора и неспеша направились к роднику. Нужно еще немного выждать....
   Тихо вокруг. Невидно никакого движения. Это - хорошо. "Духи" часто нападают именно на выходе. Психологи, блин! Но сейчас, видно, не тот случай... Юра посмотрел на часы. Выждал еще некоторое время. Все. Можно топать к опушке.
   На обусловленном месте Канариса не оказалось. Гутин еще раз внимательно осмотрелся. Нет, не видно нигде.
   "Куда он подевался? Опять в прятки со мной играет? Ага, идет сюда, показывает знаком, чтобы я шел дальше, - Юра довольно хмыкнул, решив, что Стрельникову не удалось подойти к нему незамеченным, - А, может, он и не прятался от меня вообще? Сейчас не до шуток".
   До блока добрались без приключений. Умаров с бойцами принялись возиться с водой, а офицеры поспешили к командиру полка.
   Проходя мимо "столовой" Юра обратил внимание, что на "столе" остались наполовину пустые жестянки с похлебкой. Кто-то второпях даже оставил там свою ложку. Судя по всему, подрыв произошел в то время, когда шел обед.
   Канарис остановился, подождал, когда наводчик подойдет поближе и молча, протянул ему свою руку. Юра подал и свою. Почувствовал крепкое рукопожатие. Что это значило, расспрашивать не хотелось. Зачем нарываться лишний раз на взбучку или благодарность? Валерий Алексеевич дал понять, что, вероятно, доволен работой подопечного и непременно при случае укажет на мелкие недостатки, но это будет позже. Всему свое время. Сейчас все мысли занимал раненый. Кто он? Почему так произошло? Каким образом решили его эвакуировать?
   Командир полка невозмутимо выслушал доклад начальника разведки. Перевел взгляд на Гутина.
   - Товарищ командир, площадка осмотрена. Для посадки вертолетов пригодна.
   - Хорошо. Есть что добавить? - полковник Вершинин снова посмотрел на майора Стрельникова.
   - Перед каждой посадкой необходима проверка площадки саперами и выставление трех постов для наблюдения и охраны. Склон горы заминирован, но есть проходы, а также возможность скрытного подхода с восточного и, особенно, западного направления.
   - Понятно. Этого сейчас не понадобится, и, надеюсь, в будущем тоже. Я принял решение отправлять "трехсотого" пешим порядком к дороге, затем броней к ПКП дивизии. Дорога до самого нашего блока уже свободна, - командир указал на саперов, что работали на дне ущелья.
   Там, стояла техника, ожидая своей очереди. Несколько человек медленно продвигались по обочинам дороги, а метрах в десяти от места, где обрывались следы гусениц, виднелся еще один, державший на длинном поводке собаку, что зигзагами бегала от одного края дороги к другому. Еще одна небольшая группа медленно шла в сторону реки, которая чуть восточнее терялась среди камней. С высоты блока люди казались маленькими, не меньше букашек. По их действиям было очень похоже, что это те самые саперы, которые вышли навстречу нашему караванчику с раненым.
   Для него каждая минута дорога. Он сейчас, скорее всего, в шоке и от боли, и от случившегося. Несколько уколов промедола сделали свое дело - боль затихла, но тело не слушается и голова чугунная, мысли путаются... Осознание происшедшего придет позже. Сейчас он стоит на краю черты, разделившей судьбу на "до" и "после". Рушатся надежды, мечты, все то, что так хотелось сделать после Афгана. С каждым мигом, с каждым шагом бойцов, осторожно несущих его на плащ-палатке, раненный ступает на новую для него стезю, которая легкой и беззаботной уже никогда не будет. Но чем скорее удастся ему попасть на стол хирурга, тем больше шансов сохранить и ногу, и саму жизнь. Хочется побыстрее, да нельзя - мины вокруг. В спешке может еще кто-то пострадать. Беда одна не ходит.
   Стрельников подошел поближе к начальнику штаба. Говорили очень тихо. Юра слышал лишь обрывки фраз, из которых словно из мозаики складывалась картина происшедшего.
   Старшина одной из рот третьего горно-стрелкового батальона был назначен старшим в группе, посланной к реке для осмотра местности и пополнения запасов воды. Подорвался на мине, предположительно ПМН. Оторвало часть ступни и посекло осколками другую ногу. Потерял много крови. Как это случилось? Толком не ясно. Толи сапер, идущий впереди, не обнаружил мину, толи сам старшина сам отошел в сторону, нарушив правило - передвигаться след в след. Сейчас это уже не важно.... Почему решили отправлять броней? До нашей площадки очень далеко, а до дороги гораздо ближе. Да и "вертушки" как назло минут за двадцать до подрыва ушли с дивизионной площадки на Гардез. Повезли санитарным рейсом в медроту двух молодых бойцов, что получили тепловой удар из-за чрезмерного употребления воды и перегревшись на солнце. Пока вертолеты разгрузятся, и группа вернется назад пройдет много времени. Его можно использовать для того, чтобы старшину броней доставили в расположение дивизии. Там уже медики из команды усиления успеют поработать с раненным до возвращения "вертушек".
   Часы показывали 15.00. Блин! Чуть время выхода на связь не пропустил! Тогда точно от начальника ГБУ получил бы втык. Юра посмотрел на командира полка.
   - Товарищ командир, разрешите отойти? У меня время связи со старшим.
   - Работай, если нужно. Заодно уточни насчет борта за нашим "трехсотым". Может с Гардеза выслали уже кого-нибудь? - в голосе командира прозвучала почти просьба.
   Отступив немного в сторону, старлей включил свою радиостанцию. Достал карту.
   - И что за обращение - "товарищ командир"? В каком, интересно, Уставе они его нашли? Сколько видал на своем веку наводчиков, редко кто по воинскому званию обращается! - недовольно скривившись, проворчал подполковник Пилипенков, заместитель командира полка. - Если старые вояки так говорят, то я это еще могу по-человечески понять. Но наш-то в Афгане два понедельника всего, и вообще служит недолго, а туда же!
   - В авиации свои традиции..., - подал голос замполит, но внезапно осекся, вспомнив, что о новом авианаводчике он совершенно ничего не знает. Промашка вышла. Нужно будет обязательно побеседовать, узнать, чем дышит.
   Эфир не молчал. Судя по звучавшим там позывным, Виталий Спеваков докладывал майору Церковскому координаты какой-то цели и площадки.
   - "Самбо", я - "Самбо-3", - дождавшись окончания доклада, Юра вышел в эфир.
   - Отвечаю "Третьему", - послышался голос начальника.
   - "Самбо", у меня порядок. Даю координаты поляны.
   - Записываю. Говори! - Владимир Алексеевич явно не церемонился с правилами ведения радиообмена.
   - Поляна: ... район, ... квадрат, по "улитке" четверка, ближе к шестерке. Как поняли меня, "Самбо"?
   - "Третий", я записал: четверка, ближе к шестерке. Условия?
   - "Самбо", поняли правильно. Поляну осмотрел. К работе пригодна. Ограничения: заход с южной стороны невозможен. Скальник, "зеленка" с "подарками". Мой старший просит уточнить насчет "пчелы" для моего "трехсотого".
   - Где "трехсотый"?
   - Скоро будет на "ниточке", у головных "кротов". Наши "коробочки" уже там.
   - Понял тебя, "Третий". "Пчела" готова к вылету по моей команде. На вашей броне "трехсотого" будет встречать бригада "айболитов" из группы усиления..., - Церковский на несколько секунд замолчал, потом опять послышался его голос. - "Второй", "Третий", жду на нашей... Конец связи!
   Юра опустил гарнитуру и перехватил вопросительный взгляд командира полка и недовольный подполковника Пилипенко.
   - Товарищ командир, Разрешите доложить?
   - Ну, что узнал?
   - Вертолеты в Гардезе готовы к вылету. На броне, что выслали за "трехсотым", доктора из группы усиления.
   - Это - очень хорошо! - оживился командир полка. - Старшина потерял много крови, уже несколько раз терял сознание.... Побыстрее бы его в госпиталь!
   Полковник Вершинин показал жестом начмеду, чтобы тот подошел поближе. Гутин хотел, было отойти, чтобы снова выйти на связь, но остановился от громкого окрика подполковника Пилипенкова.
   - Старлей, а не кажется ли тебе, что ты ведешь себя не по возрасту и не по званию? В каком это ты Уставе вычитал, что так можно обращаться к старшему? И что это был за радиообмен? - не на шутку разошелся заместитель командира. - Ты вообще хоть что-нибудь можешь? Вчера чуть было наш разведвзвод и нас самих не накрыл бомбами! Сегодня нужно раненого в госпиталь отправлять, а авианаводчик, видите ли, где-то по лесу гуляет!
   Далее послышалось несколько крепких выражений, явно адресованных молодому офицеру.
   Юра вспыхнул. Очень хотел сдержаться, понимая, что начальство "выпускает пар" из-за происходящего или просто встало не с той ноги, но, увидев, как ехидно ухмыльнулся прапорщик Ефимов, кажется, командир комендантского взвода, не смог этого сделать.
   - Товарищ подполковник, радиообмен я веду согласно правилам, установленным в военно-воздушных силах. Требований скрытного управления войсками не нарушаю. А насчет Устава... Я там, кстати, не видел статьи, позволяющей старшему по званию и должности орать и "тыкать" младшему офицеру в присутствии прапорщика и рядового, тем более употребляя матерные выражения! А за вчерашний проступок я извинился. Инцидент был исчерпан.
   - Да ты...! - лицо у Пилипенкова стало багровым, кончики щегольских усиков нервно задергались. Гневно сжатые кулаки говорили, что сейчас молодой офицер услышит в свой адрес новую порцию оскорблений.
   Лицо же Гутина, наоборот, вдруг приняло спокойное, даже добродушное выражение и только слегка прищуренные глаза, в одночасье ставшие жесткими и угрожающе колючими подтверждали готовность старлея дать отпор
   - Тихо! Наводчик, пойди, покури..., - повысил голос командир, поняв, что сейчас может произойти никому не нужный скандал, повернулся к своему заму и продолжил уже более спокойно: - Сергеич, ты что разошелся? Забыл что ли? Если бы этот старлей вчера не сработал вовремя, то авиация бы точно накрыла и разведвзвод, и, возможно, нас. Во время подрыва он не гулял по лесу, как ты выразился, а вместе со Стрельниковым осматривал вертолетную площадку и обеспечивал доставку воды второй группой. Кстати, по моему приказу!
   Он говорил еще что-то, но Гутин уже направился к растущему неподалеку довольно высокому кусту, надеясь хоть немного укрыться в его тени, достал сигарету и закурил на самом деле. Включил радиостанцию. Быстро настроился на нужную частоту, вспомнив, что сегодня четверг. Послушал. Кажется, успел.
   Баграмские авианаводчики, чтобы поговорить "без посторонних ушей" нашли довольно хитрый способ. Канал боевого управления постоянно прослушивался специальным подразделением при штабе армии, и за нарушение правил ведения радиообмена при случае можно было огрести и по шее. Поэтому вначале они использовали для личного общения начальную частоту диапазона радиостанции, но после того, как эта частота оказалась "засвеченной", стали к ней добавлять число, соответствующее дню недели. Сегодня был четверг, значит, работаем на частоте ...4 мГц. Эта система работала уже без сбоев, разве что кто-то перепутает день недели. Только фразы нужно строить так, чтобы было очень похоже на ведение радиообмена между подразделениями, а информация понятной только своим, то есть не называть вещи своими именами, а использовать заранее оговоренные позывные и закодированные названия.
   Церковский сообщал Спевакову приятную новость: ему и Володе Разумову Командующий ВВС армии после этих "боевых" дал разрешение съездить на целых десять дней в Союз, в профилакторий, для реабилитации после полученных контузий.
   - "Шеф", "Боцман" на связи, - обозначил свое присутствие на "хитрой" частоте наш герой.
   Юра получил такой позывной из-за того, что до первых своих "боевых" носил морскую тельняшку - подарок отца. В Афгане атрибут моряков выглядел немного странно. Где горы, а где море, но Гутину почему-то нравился именно морской тельник.
   - Ну, наконец-то! Что так долго молчал?
   - Зам. моего старшего немного "наехал". Вчерашнее бомбометание вспомнил...
   - А ты-то тут причем? Это "бугры" все напутали. Я, например, тоже был уверен, что все отменили... Ладно, как у тебя?
   - Терпимо. Одно понял: "красные" - это не "полосатые" (пехота - не десант). С "полосатыми" легче работалось!
   - "Красные", как и "полосатые" тоже разными бывают... Новость слышал о "профике" (профилактории)?
   - Слышал. "Веселый", поздравляю!
   - Спасибо, "Боцман". С меня причитается! - Виталию изначально присвоили позывной "Пьяный", но он почему-то попросил его заменить.
   - "Шеф", что слышно от "Бачи", "Карася"?
   - У них все нормально. Вышли на свои задачи, обживаются.
   Гутин заметил, что у реки, где возились саперы, проверяя, нет ли мин, появилось еще несколько человек. Четверо из них несли кого-то на плащ-палатке, держа ее за углы. Похоже, это несут старшину. Нужно на всякий случай вернуться к командиру.
   - Что случилось? Вертолет взлетел? - вышел навстречу небольшого роста капитан. Кажется, он был начальником медицинской службы полка.
   Юра покачал головой и показал рукой в сторону переправы.
   - Я уже видел. Это - наши, - Дядя Вася или Полковой Доктор (именно так чаще всего за глаза и в глаза, если позволяла обстановка, называли его полковые офицеры за вечное добродушие, степенность и интеллигентность, более уместные в девятнадцатом веке, а не в наше непонятное, грубое время) повернулся и быстрым шагом подошел поближе к командиру.
   Наводчик занял свое место возле начальника разведки. Он не отнимал от уха гарнитуру радиостанции, пока не услышал, как майор Церковский дал команду всем снова вернуться на канал боевого управления. Быстро перестроив частоту, вышел на связь с начальником. Доложил, что раненый уже у брони.
   - "Самбо-3", я понял тебя. Жди информацию в сети "красных". Конец связи.
   - Конец связи! - повторил Юра и выключил радиостанцию. Он сложил гарнитуру в специальный карманчик на ее чехле, где уже лежал запасной аккумулятор.
   - Товарищ командир, мой начальник сообщил, что информацию о состоянии раненого и вылете санитарного вертолета нам передадут в сети дивизии.
   Подполковник Вершинин молча, кивнул в ответ. Он переживал за старшину и очень, очень хотел, чтобы тот выжил. Но оставалось только ждать. Трудное это занятие - ждать, тем более осознавая, что от тебя уже ничего не зависит! Его горький опыт подсказывал, что не все в этом мире подвластно одной только командирской воле и желаниям
   С такого большого расстояния трудно было разобрать, что творилось у брони, где над раненым склонились несколько человек. Наконец, его погрузили, и оба БТРа тронулись в сторону ПКП дивизии. Удачи тебе, старшина!
   Жара постепенно спадала. Появился слабый ветерок. Он принес звук далеких залпов.
   - Это "духи" решили напомнить о себе. Давненько они уже не стреляли! - прокомментировал увиденное капитан Емельянов.
   Разрывы взметнулись далеко от дороги, за горой, на склонах которой расположились на блоках подразделения 180 мотострелкового полка. Создалось впечатление, что "духи" стреляли наугад, но после следующего залпа эрэсы взорвались уже гораздо ближе к позициям соседей.
   - Пристреливаются... Вот гады! - корректировщик поднес к глазам окуляр дальномера.
   Юра тоже внимательно оглядел место, где, возможно скрывалась пусковая установка, но ничего не обнаружил, хотя снова услышал характерный звук пуска серии из двух реактивных снарядов. Они легли еще ближе прежних.
   - И как можно обнаружить эту пусковую установку, если не видно ни пыли, ни дыма? - поинтересовался он озабочено.
   - Увидеть или вычислить..., - Владимир был явно не в том настроении, чтобы продолжить начатое утром обучение, но всё же решил времени даром не терять, тем более, что ученик попался такой настырный.
   - Следующий залп у соседей может наделать большой беды, поэтому нужно это сделать как можно скорее, - продолжил он, не отнимая от глаза окуляр дальномера и рассматривая место, куда отработал уже наш "Град" в ответ на "духовские" залпы. - Если они стреляют со стационарной установки, или хотя бы с мешков с песком, то больше шансов вычислить их и отработать по расчету. Но мне кажется, что "бородатые" работают с подвижной установки.
   - Как это? - удивился Юра.
   - На небольшом грузовике, чаще всего для этой цели используются "Тойоты", на которых устанавливают направляющие для пусков эрэсов. Заезжают на место, где при стрельбе пыли будет как можно меньше, например, на травянистый или каменистый участок у реки, делают несколько залпов и меняют позицию. Наиболее эффективная дальность стрельбы с таких установок шесть-семь километров. - Емельянов посмотрел на карту.
   Тактика работы душманов со сноской на современность очень напоминает тактику советских партизан времен отечественной войны. Юра вспомнил, как Виталий Спеваков рассказывал, что недавно разведчики с 345 парашютно-десантного полка на реализации разведданных захватили исламский комитет. Там среди прочих бумаг они обнаружили несколько книг на арабском и английском языках. Среди них находилась брошюра под названием "Тактика белорусских партизан во время второй мировой войны". Конечно, это могло быть и очередной байкой, каких много ходит по Афгану, но с другой стороны: а почему бы и нет?
   Связист, дежуривший в командной сети дивизии, зашевелился, что-то ответил абоненту и передал наушники начальнику штаба. Все, кто находился на КП полка, выжидающе смотрели на него. Нависла напряженная тишина. Командир подошел поближе.
   - Товарищ подполковник, - майор Петренко вернул гарнитуру бойцу. - Информация о "трехсотом": состояние стабильное, но тяжелое, будут немедленно отправлять в Гардез, в медроту. Вертолет за ним только что вылетел.
   - Хорошо... Успеть бы!
   Подполковник Пилипенков бросил взгляд на наводчика. Опять этот "борзый" старлей занят не тем, чем нужно! Крутится зачем-то возле артиллериста. Нужна информация о вертолете, а он донимает Емельянова своими дурацкими вопросами. Хорошо еще, что работать тому, кажется, не мешает.
   - Авиация, ты бы послушал, что твои говорят? - проговорил он, чуть повысив голос.
   Юра потянулся за гарнитурой, но, взглянув на часы, не стал ее доставать ее из чехла.
   - Ты, почему не включаешься? - Спросил раздраженно заместитель командира полка. В его голосе уже слышались угрожающие нотки.
   Игорь Сергеевич недолюбливал авианаводчиков. За полтора года, проведенных в Афганистане, он так и не смог понять, что делает такими похожими друг на друга при внешнем различии представителей этой вольнолюбивой, такой уверенной в себе и, отдать должное, отчаянной братии? На первых своих "боевых" недавний выпускник академии выдал рекомендации командиру полка по нанесению бомбово-штурмового удара по предполагаемому месту расположения банды душманов, а находившийся рядом чем-то похожий на Гутина старлей тут же указал на его ошибку - в районе цели работала разведгруппа соседей, о которой Пилипенков в порыве усердия просто забыл. Стыдно и обидно. Много воды утекло с тех пор, но тот случай так и вставал перед глазами, стоило оказаться рядом кому-то из таких же, как этот "летунов".
   - Рано еще, товарищ подполковник! - Гутин демонстративно стал по стойке "смирно". - Вертолет очень далеко. Подлетное время с Гардеза до ПКП дивизии тридцать минут. Я все равно еще ничего не услышу, а попусту разряжать аккумулятор жалко. Пусть вертолеты подойдут ближе!
   "Ишь ты! Он еще и выделывается! - подумал Пилипенков и уже приготовился "поставить на место" строптивого старлея, как капитан Разумовский подошел почти вплотную к авианаводчику, загородив его собой.
   - Сейчас опять нарвешься! - прошипел он и спросил уже обычным своим голосом: - А какие у тебя аккумуляторы?
   Гутин включил свою радиостанцию. И действительно: зачем ему лишний раз нарываться на неприятности? Чего гусей дразнить по пустякам?
   Он достал запасной аккумулятор и, не говоря ни слова, протянул начальнику связи. Тот немного повертел его в руках и вернул обратно.
   - Ну, такие АКБ (аккумуляторные батареи) у меня есть. Если что - поменяю. Хотя, обычно мы так и не делаем....
   Связисты, что авиационные, что пехотные очень неохотно меняли свои аккумуляторы на чужие. Пусть даже те и выглядели совершенно новыми, или были таковыми на самом деле, но как знать, в каком они состоянии? А вдруг совершенно новые батареи из-за неправильной эксплуатации уже "не держат" заряд?
   Командир закурил сигарету и жестом пригласил желающих последовать его примеру. Дважды приглашать не пришлось. Офицеры дружно задымили.
   Полковой Доктор с укоризной посмотрел на авианаводчика.
   - И этот туда же! В горах кислорода и так не хватает, а они все курят и курят, - начмед взял связиста под руку. - Игорь, давай отойдем.
   - Давайте, Василий Васильевич, - Разумовский демонстративно помахал перед лицом свободной рукой, словно разгоняя клубы дыма. - Я где-то читал, что пассивное курение гораздо вреднее активного....
   Юра обратил внимание, что только эти два офицера из всех присутствующих не курили. Сам-то он себя к заядлым курильщикам не относил, так как не было у него пристрастия к этой вредной привычке, но в компании курящих всегда дымил и сам. Дома о сигаретах он, как правило, забывал, зато на полетах и уже здесь, в Афганистане, курил наравне со всеми.
   - Воздух, я "Самбо"..., - послышалось сквозь шипение из наушника.
   - "Самбо", я - 426-й. Иду к вам.
   - 426-го понял. Жду на восьмой поляне. Уточняю координаты: ... район, ... квадрат, по "улитке" девятка.
   - "Самбо", 426-й понял вас. Координаты восьмой площадки имею. Совпадают.
   Гутин повернулся к командиру.
   - Товарищ командир, вертолеты на связи. Идут на площадку штаба дивизии.
   Командир, молча, кивнул, а подполковник Пилипенков хлопнул себя по колену. Он буквально пожирал глазами наводчика. Ну, неймется старлею - опять "товарищ командир"!
   Юра развел руками. Мол, ничего не могу с собой поделать - привычка.
   Заместитель командира полка, шутя, показал ему кулак и безнадежно махнул рукой.
   Внизу, на дороге, саперы, немного побродив с миноискателями и погоняв собаку, натасканную на поиск мин, которая, сделав несколько пробежек, постоянно усаживалась на одном и том же месте, недолго повозились там и неспеша ушли за выступ скалы, где разместилась их техника. Этим действиям Юра не смог найти никакого объяснения, решив, что они приостановили работы, чтобы поужинать. Неплохо было бы и самому последовать их примеру. Пустой живот уже несколько раз напомнил о себе недовольным урчанием.
   Внезапно раздался оглушительный взрыв. На дороге взметнулся фонтан из камней, дыма, огня и пыли. Некоторые камни взлетели выше их блока.
   - Ничего себе! Вот это подарочек душары заложили! - кто-то за спиной прокомментировал случившееся.
   Гутин хотел поинтересоваться, что могло так сильно рвануть, но эфир внезапно ожил - санитарный вертолет, вновь связавшись с майором Церковским, начал строить маневр для захода на посадку.
   Площадка штаба дивизии от их блока была очень далеко, и ее совсем не было видно. Зато кружащие над горами Ми-24 - вертолеты огневой поддержки, прикрывающие работу "санитара" не мешало рассмотреть и заметно склонившееся к горизонту солнце.
   Процедура эвакуации раненого заняла меньше минуты. Юра хотел, было доложить командиру о взлете вертолета, но внезапно услышал в эфире свой позывной. Начальник ГБУ поинтересовался, наблюдал ли он его работу, сообщил номер, который присвоили его площадке, сказал уже ставшее привычным "для вас на завтра ничего нет" и отключился.
   О том, что раненый отправлен в Гардез, докладывать не было смысла - все и так наблюдали за его работой. Авианаводчик выключил радиостанцию и подошел к командиру полка.
   - Товарищ командир, информация от моего старшего: для нас по линии авиации на завтра работы нет. Нашей площадке присвоили номер одиннадцать, - доложил Юрий и вопросительно посмотрел на подполковника Вершинина.
   - Хорошо, - командир повернулся к майору Петренко, который уже развернул свою карту. - Иваныч, нанеси... А остальным можно разойтись. Через час жду всех на совещание. Авиация может не беспокоиться - он уже доклад произвел... Приятного аппетита!
   Кушать действительно уже хотелось. Стрельников и Гутин после завтрака вообще больше ничего не ели, а остальные офицеры прервали обед из-за подрыва и теперь дружно направились доедать уже изрядно остывшую пищу.
   Юра заметил, что начальник разведки зачем-то остался с командиром, но не стал его ждать, а, повесив на плечо автомат, пошел к своему СПС.
   "Командир был прав, - думал он. - До моей площадки старшину несли бы около двух часов, а то и больше. Тряска, неизбежное ослабление жгутов... Кажется, на такой жаре их нужно ослаблять не реже, чем через полтора-два часа. Иначе начнут отмирать ткани. А это новая потеря крови. Для старшины это крайне опасно. Нужно будет поговорить с доктором, прояснить некоторые детали".
   - И куда это так спешит наша доблестная авиация? - послышался сзади голос начальника медицинской службы.
   - К своему СПС. После командирского напоминания что-то сильно захотелось чего-нибудь пожевать, - ответил наводчик, а про себя подумал: "Надо же, только вспомнил, а он тут, как тут... Мистика какая-то!"
   - Успеешь еще! Я хотел уточнить: как у тебя с промедолом?
   - Каким таким "промедолом"? - не понял Юра.
   - Противошоковый препарат, шприц-тюбик, что в "Индивидуальной аптечке" лежит. Или у тебя такой вообще нет?
   - Обижаете, Василий Васильевич! Как не быть? Перед "боевыми" начмед "Грачей" снабдил, да еще и дополнительный шприц-тюбик этого самого промедола на всякий случай каждому вручил. Только очень уж просил, если придется использовать, то чтобы мы пустые шприц-тюбики по возможности вернули ему....
   - Все правильно: ему нужно будет списывать этот препарат, - капитан достал из кармана бинт, оторвал кусочек и вытер им вспотевший лоб.
   Интересные люди эти медики. Бинт у них служит на все случаи жизни: это и салфетка, и платок, и даже, говорят, они его вместо туалетной бумаги используют. Одним словом - медицина!
   - А я хотел тебе аптечку подарить, - проговорил, немного помолчав, доктор. - Теперь не буду, раз у тебя уже имеется.
   - С удовольствием приму такой подарок. Я видел, что Ка..., ну, майор Стрельников ее вместо портсигара использует. Очень удобно. Туда как раз пачка сигарет помещается. Таких как "Прима" например. Без фильтра которые. Сигареты не мнутся и табак из пачки в карман не просыпается.
   - Тогда держи! - Василий Васильевич достал из кармана оранжевую коробочку, открыл, кое-что вынул оттуда и уже полупустую протянул ее Юрию.
   - Я там оставил тебе тетрациклин. Он в противобактериологическом пенальчике лежит. Эта штука немного при расстройствах желудка или кишечника помогает. Также оставил средство для обеззараживания воды.
   - Тетрациклин - это на случай если "дно прорвет"? Я правильно понял? - Юра не любил медицинских терминов в такой же степени, как и всяческие лекарства. - По-моему, сидя на сухом пайке и при таком количестве воды в рационе как у нас, нам грозит совсем другое - жесточайший запор.
   - Канарис это называет "горной болезнью", - доктор улыбнулся и, немного помолчав, добавил: - ты, я вижу, с нашими офицерами быстро сошелся, да и бойцы уже перестали относиться как к чужому....
   - Сошелся, но не со всеми... Вон Пилипенков целый день "наезжает" почему-то.
   - Не обращай внимания, - Полковой Доктор махнул рукой. - Он скоро уходит от нас.
   - А куда, если не секрет? - поинтересовался наводчик с тайной надеждой, что подполковник Пилипенко окажется в части, с которой ему не нужно будет ходить на "боевые". - Хорошо бы куда подальше. Чувствую, не сработаемся мы с ним. Не люблю когда хамят.
   - В Кундуз, на повышение.
   - Кундуз - это очень даже неплохо, а главное - далеко от Баграма. Наша группа там не работает. Свои авианаводчики в Кундузе имеются, - довольно выдохнул Юра.
   Василий Васильевич усмехнулся, угадав мысли старлея. К Пилипенкову в полку и местные офицеры относились без симпатии за его неуравновешенность и некое высокомерие. Но командиров не выбирают.
   Переговариваясь, неспеша дошли до "столовой". Это название закрепилось за большим камнем с довольно ровной верхней частью. Тем самым, за которым они уже ужинали и завтракали. Юра заметил, что полковые офицеры большую часть времени проводили со своими солдатами, а на прием пищи собирались все вместе, чтобы в дружной компании немного отвлечься от службы и поболтать на посторонние темы. Но жили они вместе с "любимым личным составом": артиллеристы с артиллеристами, связисты со связистами - каждый в своей кладочке.
   В отсутствие офицеров солдаты сообща сообразили для них нехитрый "усиленный" ужин. Наполовину съеденный и успевший испортиться на жаре обед пришлось выбросить. Они вскипятили воду, добавили туда тушеных овощей и мяса из консервных банок - получилось первое блюдо. Второе блюдо совместили с третьим: ели печеночный и сосисочный фарш с галетами, запивая все это сладким чаем.
   Первое блюдо из-за отсутствия тарелок пришлось есть из пустых консервных банок, в которых раньше были тушеные овощи. Крышки банок были вскрыты на две трети и аккуратно отогнуты, чтобы можно держать за них своеобразные тарелки, не обжигая пальцы. Из консервной банки от фруктового супа аналогичным образом изготовлялась кружка. Ну, а ложка у каждого была своя.
   Похлебку ели молча. Чувствовалось, что народ проголодался. Когда немного насытились, за столом наступило некоторое оживление.
   - Ну, батенька, а вы просто аристократ! - первым нарушил тишину капитан Емельянов, обращаясь к Юрию. - И вилка у него, и ложка, и нож... Дай посмотреть.
   Юра протянул ему свой "походный сервировочный набор". Он купил его еще в первом своем лейтенантском отпуске и всегда брал с собой в частые командировки. Набор действительно был довольно удобным: складные вилка, ложка, нож, консервовскрыватель и штопор крепились к стальной колодке с черными пластиковыми накладками, которую в свою очередь можно было легко разъединить на три части. Все это в сложенном состоянии занимало очень мало места и пряталось в кожаный чехол с фиксирующимся застежкой откидным клапаном и специальными прорезями, при помощи которых можно носить набор на брючном ремне, не боясь его потерять.
   - Ты лучше на цену посмотри, - хитро улыбнулся Стрельников. - Это же надо: целой бутылкой "Столичной" пренебрег!
   - "Цена: пять рублей, тридцать копеек", - прочитал вслух артиллерист - Точно! Ведь пол-литровая бутылка водки "Столичная" именно столько стоит в Союзе! А я-то думаю: что за цифры такие знакомые?
   - Нет, мужики, вы всё позабыли! "Столичная" стоит пять рублей сорок копеек. Это поллитровка "Русской" с "винтом" стоит пять тридцать, - раздался голос подошедшего сзади майора Петренко. - Приятного всем аппетита!
   - Спасибо! - ответил за всех капитан Решетников, передав припозднившемуся начальнику штаба жестянку с похлебкой.
   Решетников служил в полку "главным сапером", то есть начальником инженерной службы. С Игорем Разумовским внешне они были чем-то похожи. Оба круглолицые, носили совершенно одинаковые очки, только связист был на голову выше сапера и несколько шире в плечах, а у сапера уже явно намечался "пивной" животик.
   - Иваныч, а ты как всегда прав. Я точно вспомнил: бутылка "Русской" с "винтом", то есть с закручивающейся пробкой, стоит пять тридцать, а за пять двадцать она же продается с "бескозыркой", алюминиевая такой крышечкой с хвостиком, если забыл, - пояснил Канарис и демонстративно проглотил слюну. - В Союзе еще "Андроповка" бывает за четыре семьдесят... А тут никакого разнообразия: спирт технический и водка пакистанская по несусветной цене за литр!
   - Ну, ты и сказал! Спирт-то тоже разный бывает: спирт технический чистый, спирт технический разведенный, а еще, говорят, бывает спирт медицинский. Он, я слышал, даже у нас в полку водится кое у кого, - в тон Стрельникову добавил капитан Емельянов и многозначительно посмотрел на Василия Васильевича.
   Тот с серьезной миной спокойно пил свой чай, делая вид, что тема разговора его совершенно не касается. Он с сожалением посмотрел на опустевшую кружку и поставил ее на "стол".
   - Какой такой спирт? Не знаю я такого напитка! - наконец к всеобщему удовольствию не выдержал он. - Врут. Все врут! Раньше был, а теперь, в связи с постановлением ЦК КПСС "О мерах по борьбе с пьянством и алкоголизмом" двухлетней давности, его отменили. Вот так-то! Ну, до конца "боевых" это - точно, а дальше - посмотрим.
   - Дядя Вася, да у нас и в мыслях ничего такого не было! - Канарис сделал виноватое лицо.
   За столом дружно рассмеялись, зная, что "раскрутить" на спирт Ивана Ивановича на "боевых" еще никому не удавалось. Здесь он был принципиальным, но после возвращения на базу, по возможности, никому не отказывал. Даже замполиту, когда тот проводил очередное разбирательство по поводу злоупотребления спиртными напитками и выяснял, что нарушители "добывали" спирт у медиков, честно признавался, что выдавал его по чисто медицинским показаниям "для снятия стресса и последствий боевого психологического синдрома". Может быть, из-за этого он до сих пор ходил в капитанах, несмотря, что должность у него была майорской, и выглядел он на лет тридцать пять-сорок?
   - Что-то вы сразу ударили тяжелой артиллерией, - решил продолжить тему майор Борисов, сохранявший до сих пор молчание. - А "мулька", а "кишмишовка"? Бойцы еще приспособились из "Si-Si" (газированный напиток в жестяных банках, продававшийся за "чеки" в магазинах военторга) какую-то гадость делать при помощи гигиенических салфеток, что в сухпайке лежат. Забыл, как ее называют....
   - Что-то вы всё напитки непонятного происхождения вспоминаете! - Петренко улыбнулся чему-то своему. - Помнится прошлым летом на "реализации" (операции по реализации разведданных) наши разведчики меда набрали - не меряно. Около месяца потом мы "медовуху" пили. Вот это понимаю - напиток! Вкусно, полезно, а самое главное - после нее так хорошо...
   Он произнес фразу таким мечтательным тоном, что некоторые заулыбались.
   - О! Я, кажется, помню этот случай! - Василий Васильевич, улыбаясь, посмотрел на Петренко. - Тогда еще на выход из района на них "бабуры" напали. Народ покусали изрядно. Мне даже после пришлось лечить кое-кого из бойцов и не только.
   - А кто такие эти "бабуры"? - осторожно спросил Гутин у корректировщика.
   Он понятия не имел, кто это: звери или насекомые. Мало ли, вдруг это опасная штука. Врага лучше знать в лицо.
   - Местная разновидность шершней или шмелей. Точно не знаю... У них еще задница ярко-желтая, - попытался объяснить Емельянов и почесал затылок. - Но кусаются эти твари - будь здоров! Один цапнет, а, кажется, что десяток пчел ужалило одновременно да еще в одно и то же место.
   - Ну, ты у нас большой специалист в этой области! - доктор хитро прищурил глаза и заулыбался. - А не помнишь случайно, кто с разведчиками тогда ходил из артиллеристов?
   - Было дело..., - потупился артиллерист. - Шея потом неделю чесалась.
   Юра попытался представить, какими должны быть ощущения при укусе сразу десяти пчел и невольно поежился. Да, похоже, приятного мало... И что за страна, этот Афган? Люди пытаются в тебя выстрелить или мину подложить, насекомые и змеи норовят ужалить, а захочешь присесть, так в зад обязательно вонзится или острый камень, или какая-то колючка! А с виду горы такие величественные, красивые...
   - Насчет пчел..., - Гутин вспомнил кое-что из своего детства и не смог не поделиться своими воспоминаниями, хотя они были немного не к месту. - Школьником каждое лето меня отправляли на каникулы в деревню, к бабушке. Там произошла одна история. В тот год колхозники посадили много гречихи. Этим воспользовались местные пчеловоды. По окрестностям, чуть ли не в каждой лесополосе расположилась пасека. Вот отец одного из таких же приезжих, как и я, подбил своего кума съездить ночью на мотоцикле на самую дальнюю пасеку, чтобы "свиснуть" улей и самим накачать меду. Сказано - сделано. Выбрали ночь потемнее, оседлали мотоцикл и поехали. Заранее выключили фару и в темноте кое-как добрались до ульев. "Какой брать?" - растерялся городской товарищ. "Да бери тот, что стоит с краю!" - скомандовал кум, отбиваясь от собаки сторожа. Тот схватил улей и бежать. Бегут, а собака не отстает, лает, кусается. Запрыгнули на мотоцикл, улей бросили в коляску и помчались домой. Пес все равно не отстает, бежит следом. Добрались до укромного места. Кинулись к улью, а там... В общем, сторож в старом пустующем улье прорезал дырку, превратив его в собачью будку, привязал для устрашения непрошеных гостей к ней веревкой какую-то приблудившуюся шавку, чтобы та не удрала, и поставил все это на дальнем краю пасеки. Вот собака и не отставала от мотоцикла всю дорогу.
   Никто почему-то сразу не никак не отреагировал на рассказ наводчика. Некоторое время над столом царила тишина. "Странно, - подумал Юра. - Может, я что напутал, или история пришлась не к месту?", но тут Стрельников разразился неожиданно тонким со всхлипываниями смехом. И пошло - поехало! Ржали так, что казалось, было слышно и на соседних блоках.
   - Собачью будку ... вместо улья приперли! Ха-ха-ха-ха!
   - Набрали меду! ... А она, говоришь, кусается, бежит, не отстает?
   Наконец, успокоились. Хотя, нет, нет, да и хихикнет кто-то.
   - Ну, авиация, ты даешь! Рассмешил, так рассмешил! - Петренко вытер слезы, выступившие на глазах, и взглянул на часы. - Все, мужики, хватит ржать! Нужно идти на совещание. Сейчас командир нам выпишет и за ржание, и за опоздание... Пошли скорей!
   "Столовая" быстро опустела. О шумном застолье напоминали лишь сложенные в одну куча пустые консервные банки, да и то недолго: подошел рядовой Непийвода, сложил их в пакет, в котором раньше был суточный рацион сухого пайка и унес все это куда-то к обрыву.
   Снова стало тихо. Солнце клонилось к горизонту, уже не обжигая как раньше, а, только слепя, да и то, если смотреть на запад. В цветовой гамме окружающего появилось больше желтых тонов. От этого возникало ощущение спокойствия и уюта. В такое время хорошо сидеть с удочкой на берегу пруда, наблюдая, как охотится за комарами нагло присоседившаяся рядышком лягушка, совсем не обращающая никакого внимания, как ты один за другим вытаскиваешь из воды золотистых карасей. По воде расходятся круги от вскидывающейся рыбы, заставляя покачиваться поплавок, дразня рыбака...
   Эх, как это все сейчас далеко!
   Юра пошарил по карманам брюк, похлопал по нагрудным карманам и достал заветный блокнот в синей обложке, где иногда делал какие-то пометки. Он вдруг вспомнил, что не брал его в руки около недели. Полистал немного и, найдя чистую страничку, принялся что-то записывать. Черкнув несколько строк, приложил к губам верх карандаша и замер, уставившись невидящим взглядом куда-то вдаль.
   - Привет! Что творишь? - спросил неслышно подошедший Игорь Разумовский.
   - Да так... Что-то накатило, - немного смутившись, ответил Юрий. - Пытаюсь закончить или хотя бы продолжить начатое еще позавчера.
   - Почитаешь?
   - Не закончил еще... А, впрочем, послушай. Для меня это не совсем новое занятие. Баловался раньше. Но я уже года два ничего не писал, а теперь как-то все само собой произошло.
   Гутин закрыл блокнот и спрятал его в нагрудный карман. Помолчал, собираясь с мыслями, и прочитал по памяти:
  
   Там, где шумный поток пробивает веками ущелье
   На вершине скалы притаилась красавица ель,
   А средь этой красы эрэсы летают как шмели,
   Всюду мины лежат. Это все - Алихейль.
  
   Алихейль - чудный край золотого заката,
   Где когда-то пролег древний Шелковый Путь,
   Изнуряющий зной и журчанье ручья как награда...
   Взрыв фугаса! Война здесь идет, не забудь! ...
  
   - А дальше? Задумчиво спросил Разумовский. - Что дальше.
   - Дальше еще не придумал, - Юра достал сигарету, немного размял ее и прикурил. - Не знаю, буду ли вообще дальше сочинять, или нет.
   - Хорошо..., - протянул Игорь. - Продолжай. У тебя неплохо получается. Представляешь, лет этак через двадцать, перебирая старые вещи, ты найдешь свой синий блокнот. Полистаешь его, увидишь эти строки и сразу вспомнишь всё, что было с нами в Алихейле... Ладно, пойду разбираться со своими разгильдяями. Утром, пока я дежурил, они устроили прием солнечных ванн. Мне Пилипенков только что очередной "фитиль вставил", - хотел еще что-то добавить связист, но, передумав, лишь кивнул головой на прощанье и направился к своему СПС.
   Гутин докурил сигарету. Некоторое время посидел в одиночестве, наблюдая, как быстро прячется за гору солнце и из ущелья накатывают сумерки. Затем увидел, что возвращаются его товарищи, пошел готовиться ко сну.
   Пройдя несколько шагов, он вдруг остановился и, обернувшись, бросил взгляд на то место, где совсем недавно стоял связист и слушал его стихи.
   Двадцать лет... Куда хватил! Тут за день столько всего происходит! Чуть больше двух недель до конца этих "боевых". До замены уже не год, а меньше одиннадцати месяцев осталось. Это радует. А сколько будет "боевых" за эти месяцы? Поживем - увидим.
   Но все-таки интересно: что же будет через двадцать лет?
  
  
   Глава 6. Западня
  
   Чья-то рука легла на лицо, зажав ладонью рот, не позволяя вскрикнуть от неожиданности. Юрины пальцы мгновенно нащупали рукоятку штык-ножа, уже наполовину выдвинутого из ножен.
   - Тихо, тихо... Не шуми! - послышался едва слышимый голос Канариса. - Проснулся?
   Юра, молча, кивнул головой, хотя в кромешной темноте делать это было довольно глупо.
   - Да. А что случилось? - чуть запоздало тихо ответил он.
   - "Духи" скоро на нас полезут, - прошептал Майор Борисов. - Тихонько собирайся и готовься.
   Понадобилось всего несколько секунд, чтобы схватить автомат, проверить на месте ли дополнительный боекомплект и не разрядился ли случайно за ночь аккумулятор радиостанции.
   - Готовы? - снова из темноты послышался едва различимый голос начальника разведки.
   - Осталось спальник спрятать, - прошептал старлей, пытаясь на ощупь в темноте свернуть свой спальный мешок.
   - Это успеете еще... В общем, мужики, ситуация такая: был радиоперехват. Под нами в пещерах собрались две банды общей численностью свыше сорока человек. Собираются этой ночью нам "начистить мартышку". Причем, разговор шел именно о нашем блоке. Командир принял решение занять круговую оборону. Нападение наиболее вероятно с северных направлений, то есть с нашей с вами стороны. Другого выхода у нас просто нет, особенно учитывая, что "духов" в полтора раза больше, и треть наших бойцов первый раз на "боевых", - Стрельников на мгновение замолчал, переводя дыхание. - Короче, друзья мои, вы останетесь здесь. Я выдвигаюсь в сторону рощицы. Засяду где-то в кустах, что левее тропы, по которой мы сегодня ходили за водой. Ночной выносной пост на своем обычном месте - на краю обрыва, справа от тропы. Если что, то запомните две вещи: вы включаетесь в работу только после того, как "замолчит" пулеметчик и я, или при непосредственном нападении. Учитывайте, что вы остаетесь здесь одни. Наши "комендачи", связисты, артиллеристы и прочие покинули свои СПС, и ушли ближе к командному пункту полка. Там, если помните, скальник, много естественных укрытий.
   Стрельников неподвижно постоял несколько минуту. Затем что-то достал из своего РД.
   - Ладно, мужики, потопал я, а то что-то разболтался с вами... Нужно идти, делать дело! - прошептал он каким-то обыденным тоном, словно каждый час уходил в ночные засады. Потом крепко пожал на ощупь руки товарищам и растворился в ночи.
   Юрию это не понравилось. Да и как может понравиться перспектива ночного боя, особенно, когда ты только что сладко спал после довольно трудного, напряженного дня, а тебя так бесцеремонно разбудили и ошарашили подобной новостью? Остатки сна улетучились мгновенно. Удивление сменилось странным спокойствием и каким-то уже знакомым чувством, которому он никак не мог найти ни названия, ни определения. Нечто подобное ему довелось испытать на прошлых "боевых", и именно так, как сейчас начальник разведки вели себя офицеры и солдаты из разведбата, которому он был придан в тот раз в качестве авианаводчика.
   Началось тогда все как-то обыденно: "духовский" гранатометчик сработал по веткам деревьев, под которыми они ехали на танке, вверху оглушительно рвануло, по обочинам дороги взметнулись фонтанчики пыли, осколки зацокали по броне, слава Богу, никого не задев. После команды комбата разведчики медленно, словно нехотя, спешились и, не торопясь, растворялись среди кустов и деревьев. Казалось, что они совершенно игнорируют возможность следующего обстрела, и впереди их ждал не бой, из которого можно и не вернуться, а обыкновенная, нудная, изрядно поднадоевшая работа.
   Если подобное поведение перед боем - просто совпадение, то это еще ничего. А если это предвестник того, что впереди его ждут испытания и моральные и физические, подобные тем, что он пережил в злополучной Чарикарской "зеленке", то это плохо, очень плохо.
   Он наконец-то туго, как хотелось, свернул спальный мешок, засунул в рюкзак и уселся на него как на пуфик. Неспеша, принялся раскладывать по карманам пачки с автоматными патронами. Опыт ему подсказывал, что так будет удобнее, особенно, если во время боя придется менять позиции и понадобится очень быстро снаряжать опустевшие магазины.
   - Сколько у тебя патронов? - чуть слышно поинтересовался Олег Владиславович.
   - Как и положено - два БК (боекомплекта), то есть четыре снаряженных магазина, ну, и столько же патроны в пачках, - Гутин прошелся руками по карманам, проверяя все ли на месте. - Других указаний не поступало... А что?
   - Да так. Прикидываю, на сколько нас с тобой хватит... А гранаты, какие есть?
   Юра немного помедлил с ответом. Да, гранаты сейчас ему точно не помешали бы.
   - Никаких, - чуть слышно признался он. - Не успел разжиться еще... В Кабуле, на складе штаба армии, мне вообще выдали только автомат и всего два магазина. Прапор там, в конец оборзевший сидит, как в собственном магазине: захочу - выдам, а захочу - и нет. Я пытался добиться своего, а он уперся и ни в какую. Мол, уже на первых же "боевых" у тебя этого добра будет больше, чем достаточно. Понимаю, что это - не правильно, но меня тогда ждала машина, которая ехала на аэродром. Торчать в штабе армии лишние сутки не хотелось. Взял, что дали, и поехал.
   Долго шепотом говорить было трудно. Постепенно горло сдавливал спазм, и вместо слов получалось какое-то шипение. Наводчик хлебнул воды из фляги, почти беззвучно кашлянул.
   - Еще один магазин мне подарил, или правильнее будет сказать, выдал мой начальник, - поправил сам себя Юра, вдруг вспомнив с кем говорит, - а четвертым я разжился у разведчиков.
   - Небось, и штык-нож там же раздобыл?
   - Ага....
   Особист замолчал. Нашему герою тоже не хотелось ничего говорить. Шептать долго - утомительно, да и разговоры вести сейчас совсем некстати. Нужно слушать, думать и просчитывать варианты, пока еще есть время.
   "Командир в сложившейся ситуации принял верное решение. Если "бородатые" полезут, то пацанов на этом пустыре быстро бы положили. Народ, в основном, неопытный. Начнут палить очередями в полмагазина, обозначат себя, а возможности для быстрой смены позиций нет. "Старики" продержатся дольше..., но вообще для ночного боя нас очень мало. Разведчикам с "зуба" пробираться на подмогу долго: темень, и склон горы заминирован..., - Юра поморщился, вспомнив растяжки и ощутив знакомый холодок, пробежавший волной вдоль позвоночника. - Если и поспеют вовремя, то зайдут "духам" с тыла. Это и хорошо, и плохо. Хорошо для нас - отвлекут атакующих на себя, но и сами окажутся на линии огня... От комбата помощь придет еще позже. Им по "зеленке" в темноте топать, и опять же - мины... Да, хорошего мало!".
   От подобных рассуждений стало грустно. Жестокая штука - война. Рассуждай, не рассуждай, а все решает какой-то миг. И это будет миг принятия решения и начала действия. Только когда он наступит? И наступит ли? Лучше бы он не наступал никогда и не для кого, включая этих самих "духов", а если и наступит, то уже будет не до грусти или каких-то других эмоций. Выдержка, холодный расчет, мастерство и обыкновенное везение решат все.
   Ночи стояли безлунные. Довольно плотная дымка закрывала небосвод, сквозь которую с трудом пробивался блеклый свет далеких звезд.
   "Темень-то, какая... Как назло! То ничего не видно, то кусты и деревья едва просматриваются. Сейчас даже Борисова не видно, а он рядом лежит... Интересно, а что Владиславович просчитал? Сколько отмерил нам? - наводчик тоже решил прикинуть в уме возможные сценарии предстоящего боя. - Если будем стрелять одновременно, то магазины опустеют очень быстро, а если по одному, то дольше продержимся... Все будет зависеть от того, как "духи" полезут, сколько продержится Валера и пулеметчик".
   Больше на эту тему думать не хотелось. Что будет - то будет. И нечего на себя страху нагонять!
   Время замедлило свой привычный бег, растянулось и почти замерло. Бесконечно длинные секунды складывались в томительные минуты напряженного ожидания длиною в час, обостряя мысли и чувства. А, может быть, уже и нет этого самого времени?
  
   Тишина. Она была везде и всюду. Она давила. Она заставляла вслушиваться в ночь, ловить любой шорох, любой скрип. Но их тоже не было... Хоть бы что-нибудь услышать!
   Пум-пум, пум-пум...
   Что это? Это сердце стучит. А чье это сердце? Твое или товарища сердце отмерят прожитые мгновения жизни? Уже не понять, не разобрать... Мы оба - глухая ночь, превратившаяся в тишину.
   - Если все-таки полезут, будем работать по одному. Сначала я, а потом ты..., - послышалось рядом, заставляя вздрогнуть.
   Едва различимые в другое время слова сейчас оглушали.
   - А если полезут с двух сторон?
   - Сам знаешь что делать...
   Знаю. Твердо знаю, как и то, что помощи нам ждать неоткуда. Даже если командир и пошлет кого на подмогу, то они просто не успеют добраться. Все будет быстро. Очень быстро, если придется сразу обоим работать.
   - Владиславович, а не лучше ли нам сразу залечь у противоположных стен или рассредоточиться?
   - Успеем еще... Мимо Канариса и пулеметчика они незамеченными не пройдут! А рассредоточиваться нет смысла. До ближайших "кладочек" далековато. Только мешать будем друг другу, если что... У нас очень выгодная позиция. Особенно, если работать в паре, сменяя друг друга.
   Борисов снова замолчал, но через некоторое время чуть слышно коснулся Юриного плеча.
   - Протяни руку.
   Пальцы нащупали ребристую поверхность "Феньки" - оборонительной ручной гранаты Ф-1 с уже вкрученным запалом.
   - Это - мне? - обрадовался наводчик.
   Особист убрал свою руку с гранатой.
   - Это - нам. Будет лежать в правом кармане моей куртки... Давай сразу определимся, - едва различимо прошептал он после длительной паузы. - Как ты намерен поступить, если "духи" все-таки полезут и нам придется драться? Сам понимаешь, шансов уцелеть, в этом случае, почти нет... В общем, как поступишь, если они захотят взять живыми, когда поймут, что у нас больше нечем стрелять, или мы уже просто не можем этого делать?
   Юра задумался. Странный вопрос. О том, что будет делать в безвыходной ситуации, он для себя уже решил давно, но никому в этом никогда не признавался и, приняв однажды решение, менять его не собирался. Стоит ли вообще об этом говорить?
   - У меня в левом нагрудном кармане лежит ПОСЛЕДНИЙ патрон. - Ели слышно прошептал он и удивился собственному ответу. Даже не тому, что только что выдал свою самую сокровенную тайну, не задумываясь о впечатлении, какое он произведет и последствиях признания - это было сейчас не важно, а тому, что Олег Владиславович этим интересуется. Неужели он ожидал услышать какой-то другой ответ?
   Борисов долго молчал, отчего в голове авианаводчика возникла удручающая мысль: неужели все действительно так плохо? А, может, зря он так разоткровенничался перед особистом?
   - Хорошо, что у тебя нет сомнений в том, что к "духам" нам живыми попадать никак нельзя. - Голос майора на мгновение стал непривычно строгим. - Для них мы оба - ценный подарок. Я хочу предложить альтернативу "последнему патрону"....
   Борисов снова замолчал, словно никак не мог собраться с мыслями. А, может, он просто подбирал наиболее простые и доступные слова? Зачем? Мы сделаны из одного теста и условности сейчас совершенно не нужны.
   - Граната, что я показал, у нас с тобой единственная... Пообещай мне одну вещь: если случится так, что ты останешься один, (надеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду), а шансов спастись не будет уже никаких, то, пожалуйста, выполни мою просьбу... Ляг таким образом, чтобы наши головы оказались рядом, положи между ними эту гранату и выдерни кольцо, - Олег Владиславович замолчал и перевел дух, словно только что выполнил какую-то очень трудную, но ужасно нужную работу.
   Кажется, все решил, сказал самое важное, что казалось таковым в настоящий момент. Но понял ли его Юрка? Не подведет ли, если дело обернется таким образом, что просьба окажется не просто просьбой? Молчит... Словно и нет его рядом.
   - И ещё: ты мне разрешаешь поступить точно также, если один останусь я?
   Теперь настал черед наводчика задуматься надолго. Неожиданное предложение, нечего сказать!
   - Да...
   Гутин не узнал собственного голоса. Неужели это все происходит с ним, а не с кем-то другим? Может это - просто кошмарный сон, навеянный просмотренными раньше, еще в другой жизни кинофильмами о войне? Вот, он сейчас проснется, откроет глаза, увидит или почувствует, что он дома, а стоит только протянуть руку и можно будет почувствовать такое привычное, и всегда волнующее прикосновение к телу жены.
   Но нет! Не нужно тешить себя иллюзиями! Это - не кошмар. Все это происходит на самом деле и именно с ним, а не с кем-нибудь еще.
   Думать, а тем более говорить на эту тему больше не хотелось. Да и что говорить, что думать? Это все - детали, как поставить последнюю точку. Лучше подумать о том, как избежать этого, просчитать, как грамотно действовать в возможных в данный момент ситуациях.
   - Юра, у меня есть еще одна просьба..., - Борисов заерзал, не закончив фразу, словно решая говорить дальше или нет, но все-таки продолжил: - Если тебе удастся выпутаться из этой истории, а мне нет, то доберись до моих коллег и скажи: "Со мной был "Восток-26". Расскажи все, что с нами случилось. Не забудешь?
   - Нет!
   - Хорошо. Теперь, когда все щекотливые вопросы решены, давай, молча, послушаем: что вокруг происходит?
  
   И снова наступила тишина. И чем больше слушаешь ее, тем громче и нестерпимей она становится, заполняет все вокруг и поглощает тебя самого. Стать тишиной. Раствориться в ней полностью, чтобы не упустить даже звука чужого дыхания и определить по нему чье оно - друга или врага?
   Время перестало существовать. Да и зачем оно сейчас? Его просто нет. И ничего другого не существует. Нужны лишь звуки, но их тоже нет, как не вслушивайся, ни всматривайся. Все поглотила тишина, заполнила все трещины, расщелины, распадки. Залила это странное поселение людей под названием "блок", окутав каждый камень кладочек, и сквозь уши проникла в мозг, прогнав мысли, желания и страхи.
  
   ...Оглушительно, до боли в ушах и во всем теле прозвучал взрыв. Раздалась длинная пулеметная очередь, крики от боли, ставящие все на свои места возгласы "Аллах акбар!", частые автоматные очереди и ответная, опять длинная пулеметная.
   - Началось, - спокойно прокомментировал Борисов. - Поспешил пацан. Зря стрелял. Только обозначил себя... Теперь "духи" знают, где он залег.
   Снова послышалось несколько коротких пулеметных очередей, ответна автоматная трескотня, и опять все стихло. Потревоженная тишина затаилась, словно выжидая, когда прекратятся неясные звуки, доносившиеся откуда-то издалека, чтобы опять заполнить все вокруг.
   - А что рвануло? - едва шевеля губами, прошептал наводчик, пытаясь мысленно представить себе картину только что происшедшей стычки.
   - По звуку похоже на взрыв гранаты. Мы с Канарисом там вчера несколько растяжек поставили. Похоже, пригодились...
   Вновь стало тихо. Почему-то темень стала гуще. Странно...
   - Теперь не скоро сунутся! - Юра вздохнул с облегчением, выдохнул весь воздух, опять набрал полные легкие и затаил дыхание.
   - Как знать? Они наверняка просчитали и сколько нас здесь, на блоке, и даже чем вооружены... А мы как фраера, - Борисов крепко выругался. - Вышли с одним стрелковым оружием и даже подствольники не захватили! Пулемет-то и тот всего один.
   - Откуда им столько известно?
   - Мы у них дома, а не они у нас в гостях. Постоянно наблюдают, оставаясь невидимыми.
   - Понятно.
   Короткие почти беззвучные фразы не спугнули, не прогнали тишину. Она была здесь, она повсюду. Не дать ей завладеть сознанием! Слушать, ощущать ее, но оставаться самим собой, а, значит, чувствовать и мыслить. Ждать. Затаившись ждать своего часа.
  
   Снова потянулись бесконечно длинные секунды, что складывались в минуты длиною в жизнь. Ничто не нарушало тягостного, тревожного ожидания. В ночи по-прежнему царила тишина.
   Заметно похолодало. Сначала это немного отвлекало от постоянного вслушивания в ночь, но со временем тело начало пробирать мелкой дрожью.
   Неслышно расстегнув ремни, Юра достал из рюкзака свитер, штаны от горняшки. Утеплился, стараясь не производить никаких звуков. Стало заметно уютней. Он даже немного повеселел, в душе посмеявшись над самим собой, что не догадался сделать этого раньше.
   Интересно, а сколько сейчас времени? Спрятав левую руку под куртку и накинув капюшон, он на мгновение нажал кнопку подсвета циферблата наручных часов. Начало третьего... Это - уже хорошо. Хотя и не скоро еще начнет сереть на северо-востоке небо, но пройдет немного времени и "бородатые" уже не рискнут повторить неудавшуюся попытку. Около часа нужно еще продержаться и за этот час решится многое: чем будет светлее, тем больше шансов выжить.
   Выжить, жить - слова, наполняющие смыслом само существование. А какие самые важные моменты были в его жизни? Для чего нужна была сама жизнь? Юра попытался вспомнить самое яркое, что вместилось в его двадцать четыре года, стараясь проанализировать и разложить по степени важности.
   Что такого особенного было в детстве? Пожалуй, оно было счастливым и безоблачным. Тогда все происходило впервые. Самое раннее воспоминание - это надувной резиновый заяц с огромными красными глазищами, от которых постоянно хотелось спрятаться. Это продолжалось до тех пор, пока Юра не понял, что если к зайцу быстро подбежать и толкнуть его, то тот может упасть вниз глазами и тогда становится совсем не страшно. Тогда появлялось совершенно новое чувство то ли гордости, то ли торжества оттого, что он одержал победу над собственным страхом, который для него в данную минуту был той самой нелепой резиновой игрушкой.
   Затем это чувство стало возникать все чаще и чаще: Я плыву! Я сам плыву! Я тоже умею читать! Я сам могу ехать на велосипеде и не падаю! Все-таки я прыгнул с этой десятиметровой вышки!
   Нет. Это все - не то...
   А может, самое важное произошло в годы его юности? Но там всего было... Но что же там самое главное? Книги, которые мечтал прочесть и прочел? Планер, построенный собственными руками, что так красиво летал? Первые аплодисменты, услышанные со сцены, когда стоял там с бас гитарой в руках и почему-то вдруг осипшим голосом благодарил зрителей от имени их школьного вокально-инструментального ансамбля за то, что тем хватило терпения дослушать до конца их концерт, состоящий аж из четырех песен? Или это был момент, когда он понял, как счастлив отец, увидевший впервые своего сына в форме суворовца? А может, это было позже, в тот миг, когда Юра первый раз увидел землю с высоты птичьего полета из-под купола парашюта? Или еще позже, когда осознал, что летит и самолет слушается его?
   Нет. Пожалуй, это тоже все не то...
   Что же он сделал в жизни такого, что можно назвать самым главным в его жизни?
   Был один момент, который он не любил вспоминать.
   ...Это было в Суворовском, во время летнего лагерного сбора между первым и вторым курсами. Они жили в палатках на опушке соснового леса неподалеку от деревни Кокошки, почти у самого берега реки Волги. Знаменитая река в этом месте была шириной всего около ста метров и только набиралась сил, чтобы, не торопясь, постепенно разливаясь до необъятной ширины и мощи, направить свои воды через всю Россию к берегам Каспийского моря.
   Различные ежедневные занятия, освоение полосы препятствий, частые стрельбы, всевозможные спортивные мероприятия занимали весь день. Частые наряды, караулы прихватывали и часть ночи. Но все это было не в тягость. Незаметно пролетел месяц, затем и лето перевалило за половину. Впереди замаячил долгожданный отпуск.
   Как-то Юра заступил в ночной патруль на берег реки, в ночь с субботы на воскресенье. Тогда они с приятелем ушли с маршрута вниз по течению дальше, чем нужно, и, быть может, только из-за этого смогли услышать едва различимое "Помогите!". Побежали на голос и увидели, как кто-то барахтается в воде и кашляет. Не думая о последствиях, он скинул сапоги, выложил из кармана документы и, не раздеваясь, сиганул в реку.
   Тонущей оказалась девушка лет пятнадцати-шестнадцати. Она или испугалась чего-то, или просто не рассчитала своих сил, нахлебалась воды и стала тонуть. По крайней мере, Юра нашел ее уже под водой, для чего пришлось несколько раз нырнуть. Дуреха с перепугу чуть не задушила его, обхватив шею руками, исполосовала лицо ногтями. Ели дотащил тогда ее до берега, где выяснилось, что она так ослабла, что не может стоять на ногах, и куда-то исчезла верхняя часть ее купальника. В таком виде они доставили девушку к легковушке, в которой спала ее мать, а возле потухшего костра лежал полупьяный отец.
   Этот придурок, не разобравшись, что произошло, вместо того, чтобы принять у спасителя свою дочь, которая не могла ничего объяснить, а только ревела и кашляла у него на руках, в знак благодарности врезал Гутину кулаком в глаз. Хорошо, что Игореха, второй патрульный, вовремя сделал папаше "подсечку" - Юрку так обидела отцовская "благодарность", что он, положив девушку на землю, уже сам собирался пустить в ход кулаки.
   Они вернулись к своему лагерю злые как черти. Наутро лицо распухло, под глазом образовался изрядный бланш, а горе-родители уехали. Было разбирательство с командирами, которые так кажется и не поверили, что все рассказанное - правда.
   Кажется, это тоже не самое главное. Уж как-то бесславно закончилось то ночное происшествие!
   А может, самым важным в его жизни было рождение дочери?
   Юра живо вспомнил тот майский день.
   ...Потолкавшись более двух часов в приемной Таллиннского роддома, что в Мустамяэ, они с тещей так и не дождались известия, кого родила Светлана. Пожилая эстонка в окошке регистратуры на звучавшие все настойчивые вопросы невозмутимо показывала табличку "No info".
   Время поджимало. До их военного городка добираться было более сорока километров, и уже нужно было решать: торопиться на последнюю электричку или, дождавшись результата, добираться домой на такси. О том, чтобы уехать ничего не узнав, не могло быть и речи. Но не ночевать же здесь, в приемном отделении! На всякий случай собрали в пакет нехитрую передачу.
   Теща осталась дежурить у окошка, а он, положив сверху записку с самыми теплыми, что только мог в тот момент придумать словами, вышел на улицу выкурить очередную, так и не приносящую успокоения сигарету. На сердце было тревожно и тоскливо от безызвестности и осознания того, что ничего другого в данной ситуации не может сделать.
   Не успел выкурить и полсигареты, как из дверей показалась Александра Андреевна, мама жены. Она была чрезмерно взволнована, глаза лучились счастьем, а в их уголках блестели слезы: "Юра! Света девочку родила!".
   "Какую девочку?" - глупо уставился на тещу новоиспеченный папаша.
   "Дочку, Света родила тебе дочь!".
   Он не находил слов, чтобы выразить свою радость. Только в голове вертелись строки из детского стишка: "...Тише, Танечка, не плачь! Не утонет в речке мяч".
   На свет появилась Таня, его Танюшка.
   Что с вами сейчас происходит, родные мои? Наверное, сладко спите, и... незачем вам знать в какую переделку попал ваш папка!
   Вот, кажется, и нашел, что искал! Получается, что главное в жизни - сама жизнь. Жить, чтобы дарить жизнь другому, чтобы кто-то еще смог испытать такие же моменты, как ты сам испытал, а, вполне возможно, еще лучшие.
   А, быть может, самое главное, что предстоит сделать в жизни еще впереди? Как знать...
  
   Тишина, с которой они, кажется, слились в одно целое, уже не была такой глухой, как раньше.
   Ближе к рассвету ухо стало улавливать и легкий шелест листьев, чуть потревоженных совершенно неощутимым ветерком, и невнятные, едва слышимые звуки, доносящиеся со скальника, куда переместилась большая часть офицеров и солдат их блока.
   Нос пару раз учуял едва различимый запах табачного дыма. Явно кто-то там курил втихаря. Гутина эта проблема раньше не беспокоила. Он, в отличие от заядлых курильщиков, довольно спокойно относился к отсутствию возможности устроить себе перекур, но сейчас из-за затянувшегося психологического напряжения и вынужденной неподвижности ужасно захотелось и самому хоть пару раз затянуться.
   Юра прогнал от себя это кощунственное и нелепое в данной ситуации желание, вспомнив с тоской, как легко решалась эта проблема на полетах.
   За летную смену стрессовых ситуаций бывает много. Тогда, если позволяла обстановка, можно было спокойно выдвинуть встроенную прямо в пульт пепельницу, закурить и немного расслабиться. Вентиляция тут же уносила дым, и воздух в зале боевого управления спустя несколько минут снова становился чистым.
   Подобные моменты были совсем недавно, но теперь казались чем-то явно не из его жизни, а кого-то другого. Афганская война засасывает, отнимает все прежние привычки, заставляет переоценить прошлое, и, как ни старайся, а через некоторое время ты уже смотришь на мир совершенно другими глазами. Все чувства и моральные ценности обнажаются, а все, что казалось по прибытию сюда чужим и непонятным превращается в твою жизнь.
   Глухой, приглушенный расстоянием рокот камнепада прервал рассуждения авианаводчика. Звук доносился со стороны вертолетной площадки. Скорее всего, даже немного дальше и чуть правее.
   - Опять началось! - еле слышно прошептал Борисов.
   - Мне что-то так не кажется. "Духи" могли бы подняться к нам гораздо ближе.
   - Может быть и так...
   Как-то особенно звонко прозвучал одиночный артиллерийский выстрел, и над ущельем вспыхнул свет осветительного снаряда. По склонам гор поползли причудливые тени.
   - Олег, а почему наши раньше не подсвечивали? - наводчик уставился на тусклый желтоватый огонек, медленно спускавшийся по спирали в ущелье.
   - Да ты что? Всю ночь палят, вешают "светлячки". Разве не замечал этого?
   Юрий замер в недоумении. Не мог же он такого просто не замечать! Не спал ведь, даже глаза ни на миг не закрывал. Все слушал, слушал и ждал. Были какие-то неясные движущиеся тени, но так светло, кажется, ни разу не было....
   Захотелось еще раз уточнить у Борисова, но он постеснялся.
   - Понимаешь, наш мозг - удивительная штука. Вспомни, когда лучше на "боевых" спится: в тишине, или когда наши стреляют? - решил прийти на помощь Олег Владиславович, словно угадывая мысли старлея.
   - Конечно, когда наши стреляют...
   - Вот видишь - наши выстрелы! Это потому что, ты уже воспринимаешь их, как что-то само собой разумеющееся. А если "бородатые" в то же самое время начинают обстрел, то ты слышишь это уже более отчетливо. Правильно?
   - Да. - Юрий заерзал на своем рюкзаке. - А как так получается?
   Борисов долго не отвечал. Гутин усиленно вспоминал все, что видел этой ночью, и ему показалось, что во время неудачного штурма "бородатых" иногда почему-то становилось светлее. Память подбрасывала картинки, где не было кромешной темноты. Странно...
   Над ними снова вспыхнул огонек осветительного снаряда. Стало немного уютнее, но окружающее по-прежнему только угадывалось. Желтоватый свет порождал длинные тени, что отбрасывали растущие неподалеку деревья и кусты. Толку от такой подсветки было мало.
   - Понимаешь, Юра, наш мозг бережет сознание. Чувства сейчас обострены до предела. Особенно слух. "Светлячки" сейчас, по крайней мере, для нас абсолютно неэффективны: ползут длинные тени, и в достоверности увиденного приходится сомневаться. Что нам сейчас важно? Знать, откуда приближается противник. В данной ситуации слух - самый надежный источник информации. Мы фиксируем малейшие шорохи, стараясь не упустить ничего, чтобы вовремя обнаружить скрытно подходящих "духов". Увидеть-то их мы сейчас никак не можем, только разве что подкрадутся очень близко и откроют огонь. Сам понимаешь: кусты, деревья, крупные валуны... Маловероятно, что полезут в полный рост. Перед атакой они, как правило, обкуриваются всякой гадостью, но не до такой же степени, чтобы ничего не соображать. Поэтому мы бы раньше услышали их, чем увидели. Вот ты инстинктивно и отбросил ненужную информацию, а сейчас удивляешься, что чего-то не замечал.
   Олег Владиславович замолчал. Удивительно длинная в данной ситуации фраза видимо далась особисту непросто. Вон как жадно припал он к фляге. Говорить тихим шепотом так долго очень утомительно. Юрий заметил это еще в начале ночи, вернее с того момента, как Канарис "обрадовал" радиоперехватом.
   Интересно, где сейчас Валера? Одному ему сейчас очень тоскливо таиться в роще. Мы-то хоть изредка перебрасываемся парой фраз, а ему, и поговорить не с кем. А вообще-то мужик он интересный. Среди местных офицеров он ничем не выделяется - небольшого роста, неприметная внешность, шутник, весельчак. Никогда не подумаешь сразу и не догадаешься, какая у него мощная подготовка. А в деле - другое дело: выскользнет откуда-то тенью и снова исчезнет, словно его и не было с тобою рядом несколько секунд тому назад. Ходит беззвучно и видит все, даже не глядя по сторонам.
   Борисов снова зашевелился.
   - Ты "озверином" уже пользовался? Оказывается, неплохо взбадривает.
   - Какой "озверин"? Стимулятор что ли? Видел как-то, но, честно говоря, ни разу не пробовал. Говорят, что от него долго "отходить" нужно, а чуть переборщишь с количеством принятых таблеток, так сутки потом будешь работать как вол, а затем уйдешь в спячку настолько же, сколько отработал и будить ото сна - бесполезно.
   - Днем отоспимся. Если дадут, конечно, - особист коснулся Юриной руки. - Держи. Я уже заглотал пару таблеток. Чувствую себя бодренько, и спать совершенно не хочется.
   Гутин терпеть не мог глотать различные пилюли. Он уже лет десять ничем не болел, но вид любой таблетки все равно вызывал давно забытые ощущения горечи и чего-то неприятного.
   - Да я как-то и так не хочу спать... Уснешь тут, когда "бородатые" вот-вот опять полезут!
   Что-то подсказывало ему, что опасность миновала, но благоразумно решил, что чувствам сейчас доверять не стоит.
   Он подержал в руке пластинку с таблетками. Затем, подумав, извлек одну и быстро глотнул не запивая. Таблетка застряла посреди горла. Пришлось изрядно отхлебнуть из фляги, чтобы не раскашляться. Вода была очень холодной, словно ее только набрали из родника. "Озверин" проскочил дальше по пищеводу и перестал беспокоить.
   Стало зябко. Юрию представилось, как сейчас было бы уютно лежать в спальном мешке, и он неожиданно зевнул.
   - Что-то ваши пилюли пока не действуют.
   - Еще подействуют! - Борисов тоже зевнул. - Их рекомендуют принимать, будучи хорошо отдохнувшим и сытым. Сейчас, конечно, не тот случай, но все-таки...
   Еще некоторое время просидели, молча, вслушиваясь в ночь и вглядываясь в окрестности. Тихо. Спокойно. Словно и не было никаких "духов", взрывов и стрельбы.
   Столь длительное напряженное ожидание изматывало похлеще любой физической нагрузки. Захотелось лечь, вытянуть ноги, закрыть глаза и хоть немного расслабиться. Но этого сейчас делать было нельзя.
  
   Небо заметно посветлело и окружающее стало различимо уже и без помощи "светлячков", что периодически вспыхивали над головой, озаряя ближайшие горные склоны мертвенным светом. Все вокруг замерло, словно в недоумении: зачем это люди полночи разгоняли темноту и сейчас продолжают выстреливать в небо эти медленно опускающиеся на парашютиках фонарики? Рассвет торопить не нужно. Он наступит в положенное время.
   - Юра, а где сейчас твоя семья? - почему-то поинтересовался Борисов.
   - В Ворошиловграде, у родителей. Дочке недавно исполнился годик, да и с супругой мы решили, что им будет лучше пережить этот год поближе к родителям, чем оставаться в гарнизоне. Все-таки и климат гораздо лучше прибалтийского, и бытовые условия не чета гарнизонным: нет перерывов с подачей воды, газа, батареи всегда горячие, а если вдруг понадобится помощь, то там есть, кому помогать. Ведь и ее и мои родители живут в одном городе.
   Гутин замолчал, вспомнив как красиво у них на Острой Могиле, в военном городке, где жили его родители. Все вокруг в это время года просто утопает в зелени.
   Когда-то давным-давно под своими окнами они с отцом посадили каштан, и по весне Юра мог часами любоваться его белыми пирамидальными цветами. Дерево уже давно выросло, широко раскинув ветви. Его верхушка уже доходила, чуть ли не четвертого этажа, а резные листья давали густую тень, от чего в квартире было прохладно даже в самую жару.
   Ворошиловград, который раньше назывался Луганском, был городом, с которым связано не только детство, но и юность. Уже в третий раз Юрины родители возвращались сюда, вдоволь наскитавшись по различным военным гарнизонам. Сейчас уже, кажется, навсегда - отцу скоро уходить в запас, и уезжать отсюда он больше никуда не собирается. Обжились, завели огород. На реке Айдар строят дачу. Далеко, правда, добираться туда от областного центра, но уж больно прекрасное место.
   Интересно, а где закончится его служба? Куда забросит судьба? О том, что ближайшие двадцать лет, которые ему еще предстоит служить, он проведет в Прибалтике даже и мечтать не стоит. Замена проводится каждые пять лет, а авиационных полков разбросано по всему Союзу ой как много!
   Юрий вдруг вспомнил, как накануне вечером Игорь Разумовский советовал дописать начатое стихотворение и перечитать его самому через двадцать лет. А ведь не будь радиоперехвата, то этого "через двадцать лет" могло и не быть вовсе! Подкрались бы "духи" незаметно на расстояние броска гранаты к ним спящим и... отстреливайся, если сможешь. Только недолго, правда... Теперь шансы возросли. Только до утра еще очень далеко, и всякое может случиться.
   - Владиславович, а ваша семья сейчас где? - спросил он не столько от любопытства, а чтобы прогнать неприятные мысли.
   Борисов ответил не сразу. Долго молчал, видать, думая о своем. Гутин даже пожалел о заданном вопросе. Может, нечаянно сделал больно своему старшему товарищу?
   - На Дальнем Востоке остались, в гарнизоне... Это поначалу, пока молодой кажется, что родились детки, чуть подрастут и дальше все будет легко и просто - садик, школа..., - Олег снова замолчал, погрузившись в свои мысли.
   Тем временем рассвет неуклонно приближался. В окружающем мире особых перемен не произошло, но чувствовалось, что ночь уже выдохлась, а день все никак не решался вступить в свои права, словно не веря в одержанную им очередную победу над ночным мраком. Так иногда бывает. А, может, день просто ленится наступать и не торопит, поэтому, своего неизменного предвестника - утро? Зря он так. День для нас - не просто море света. Это - надежда, большая надежда на то, что с окончанием ночи не окончится жизнь с ее радостями и огорчениями.
   - Я тебе даже завидую, - снова заговорил майор. - Ваши родители и твоя семья живут сейчас все вместе, в одном городе. Моим тоже есть к кому поехать. Мы с женой тоже с одного города. Вот только с возрастом появляются новые проблемы: для того, чтобы переехать жене нужно увольняться с работы, сыну менять школу, а дочке... Она хоть и в садик у меня еще ходит, но лишать ее привычного образа жизни тоже не хочется... Вот так-то, Юра!
   Для молчуна особиста фраза была длинной и на удивление откровенной. Хотелось поддержать беседу, но голос Олега Владиславовича становился все тише и тише. Слова доносились откуда-то издалека, словно они с трудом пробивались сквозь слой ваты. Глаза предательски закрывались, и по всему телу несколько раз прошла волна дрожи.
   Зябко. Даже холодно. Дико хочется спать. Но нельзя - можно не проснуться....
   Чтобы прогнать сон Юрий укусил себя за ребро ладони. Резкая боль ударила в мозг, и сон отступил. Правда, не насовсем, как хотелось бы, а лишь ненадолго. Веки снова стали наливаться свинцом.
   "Что это? Что творится со мной? - Недоумевал наводчик, в очередной раз, кусая себя за ладонь, чтобы окончательно прогнать это непонятное состояние. - Никогда такого еще не было. Сколько уже было бессонных ночей и сколько еще будет... Нельзя спать! Очнись!".
   Но сон уцепился словно клещами. Прокушенная ладонь ныла, но это уже не помогало, как не помогали, ни отжимания, ни холодная вода из фляжки. Откуда-то издалека чуть слышно доносились слова Олега Владиславовича о какой-то обратной реакции....
   Юрий держался из последних сил, стараясь не уснуть, но стоило услышать предложение Борисова подремать до утра по очереди, как глаза его закрылись, и он окончательно погрузился в какую-то вязкую темноту.
  
  
   Глава 7. Гроза
  
   - Ну, братец, сиднокарб явно не для твоего организма создан!
   - Какой такой сиднокарб? "Озверин" что ли? - Юрий одним глазом уставился на усевшегося рядом с его спальником Полкового доктора - "дядю Васю". Второй глаз все еще продолжал спать и никак не хотел просыпаться. Снилось что-то приятное, а что - уже и не вспомнить....
   Авианаводчик расстегнул молнию спального мешка, сел, потянулся и сладко зевнул. Василий Васильевич тоже зевнул, дразнясь или рефлекторно повторяя за Юрием. Заразная эта штука - зевота.
   - После того случая, когда первый раз попробовал его по совету Борисова... Эту гадость я никогда не принимал и больше не собираюсь! - решительно бросил старлей и с явной неохотой принялся выбираться из спальника.
   Ему вовсе не хотелось этого делать, но стоящее уже довольно высоко солнце ничего, кроме вот-вот обещающей начаться жары, ничего не предвещало.
   Гутин поскреб ногтями подбородок, заросший недельной щетиной. В горах никто из полка не брился, даже командир. Во-первых, было жалко расходовать драгоценную воду на такую мелочь, и, во-вторых, существовала большая вероятность подцепить какую-нибудь болячку. Да и перед кем здесь красоваться? "Духи" поголовно с бородами ходят. Не зря же их окрестили "бородатыми". А насчет "озверина"... После той ночи, когда им хотели "начистить мартышку", по меткому выражению Канариса, у него выработалось стойкое убеждение - больше никаких, особенно непроверенных, стимуляторов. Это же надо: вырубился как салага, только начинающий службу! Он представил, как все это выглядело со стороны, и покраснел: ...с первыми лучами солнца в свои СПС вернулись бойцы, офицеры. Пришел усталый и злой как собака Канарис, что-то рассказывает, а представитель доблестных Военно-воздушных сил спит себе сном младенца, словно они в туристическом походе, а не на "боевых"! Говорят, его будили и на завтрак, и на утреннее ориентирование с очень громким "разбором полетов" в адрес майора Петренко, Стрельникова и почему-то особенно в адрес заместителя командира полка, причем, не соблюдая никакой субординации. А он все спал, как убитый. И даже очень сильно матерился, особенно, если попытки его разбудить были чересчур настойчивыми.
   Стыдно. Ой, как стыдно-то!
   - Так ты же уже четвертые сутки не спишь толком! Вон уже черные круги под глазами! - Не унимался Василий Васильевич. - Ты не прав, братец. Очень даже не прав! Стимуляторы именно для таких случаев и предназначены. Только нужно принимать их правильно: заблаговременно, а не во время нагрузки на организм. Перед этим желательно хорошенько отдохнуть, поесть и обязательно необходимо соблюдать дозировку... Не нужно стесняться случившегося. Так бывает. Я уже не раз видел подобное.
   - Я в следующий раз экспериментировать со своим организмом буду после "боевых". Хорошо? - резко ответил авианаводчик, но, подумав, решил смягчить тон, чтобы не обижать доктора. - А вдруг окажется, что у меня и на самом деле обратная реакция на "озверин"? И что тогда делать? Только представьте: прилетают самолеты, вешают "люстры", а я сплю себе... Нет уж, лучше прикорну пару часиков утром, столько же вечером и отработаю нормально. Отосплюсь уже после "боевых", а еще лучше после Афгана, дома, вместе с женой!
   - Не знаю, не знаю, как это получится у тебя "отоспаться вместе с женой ", - улыбнулся доктор. - У меня так, по крайней мере, в отпуске не получилось, хотя тоже мечталось. Нашлись более интересные занятия... В общем, ты, надеюсь, понял, о чем это я.
   Они расхохотались. Да, пожалуй, после столь долгой разлуки им с женой явно будет не до сна по ночам. Нужно будет наверстывать упущенное за время разлуки.
   - Проснулся? Все нормально? - Василий Васильевич, увидев утвердительный кивок своего собеседника, засобирался куда-то по своим делам. - Иди завтракать. Тебе там оставили....
   Юрий выбрался из спального мешка. Вывернул его по примеру своих товарищей, чтобы тот хорошенько высох и прокалился на солнце. Достал с нагрудного кармана изрядно измятую пачку с одной единственной сигаретой. Посмотрел на нее и вздохнул.
   "Да, кажется доктор прав: если и дальше придется работать в таком же режиме, то меня действительно надолго не хватит, - подумал он, машинально прикурил сигарету и поморщился от горечи во рту. - Вон уже и курево в горло не лезет... Что-то "раздымился" я в последнее время не на шутку. Все сигареты с фильтром, что брал с собой на первый этап операции, уже закончились. Остался НЗ (неприкосновенный запас) - три пачки "Примы". Если продолжать курить в таком же темпе, то этого будет явно мало. Придется переходить на те, что выдает солдатам продовольственная служба. Но это будет явно не эстонские "Leek" или "Rumba", не болгарские "Ту-134" и даже не "Прима". Как их там называют? Кажется, "Донские" - это год за три. "Охотничьи" - прапорщик в засаде, а "Памир" - нищие в горах. Метко, конечно, но от этого качество их табака лучше не становится. Это - просто курево. Чтобы уши "не пухли" и не "сворачивались в трубочку".
   Гутин осмотрелся по сторонам. Обыденно все и скучно. День похож на день как две капли воды. Пока не наступит жара, бойцы будут сновать между своими кладочками, а прапорщик Ефимов, избрав среди них очередную жертву, примется отчитывать страдальца за какую-то мелкую провинность. Звучит это громко, даже грозно, но скучно и неинтересно. Одни и те же выражения, выдающие человека, абсолютно не увлекающегося литературой или не утруждающего себя хотя бы запоминанием чужих перлов "военной педагогики".
   Наводчик бросил взгляд на соседние горы. Уж их-то обыденными и скучными никак не назовешь. Они всегда разные: то загадочные и манящие, то гордые и недоступные, а иногда грозные и жестокие. Вчера, например, когда "духи" решили обстрелять их блоки, они казались именно такими. Юра поморщился, вспоминая, как все было.
   ...Резкий звук эрэсов, проносящихся над самой головой заставлял то настораживаться, то даже вжиматься в скальник. Но в опасной близости не упал, ни один реактивный снаряд - "бородатые" почему-то методично долбили по склону горы, чуть выше вертолетной площадки. Вскоре звук пролетающих реактивных снарядов казался уже совсем не таким страшным. С определенной долей фантазии он чем-то даже напоминал журавлиное курлыканье.
   Другое дело, когда пара снарядов взорвалась, не долетев до рощицы, недалеко от места, где Непийвода испугался кобры, когда они ходили осматривать площадку и пополнить запасы воды. Действительно, тогда стало жутко. Сначала кто-то закричал: "Ложи-и-сь!". Кто где стоял, там и упал. Тут же над головой что-то противно завизжало, и по ушам ударил звук взрыва. Помнится, Канарис тогда, вставая с земли и отряхиваясь, буркнул чуть слышно: "Можно было не ложиться. И так ясно, что этот эрэс перелетный. Свой-то снаряд, как и мину не услышишь".
   А вот смотреть на горы ночью - действительно зрелище необычное. При отсутствии луны они только угадываются на линии горизонта, похожей на зубья старой щербатой пилы или, скорее, на гребни притаившихся вокруг драконов. Внизу ничего не видно. Нет луны, а, значит, и нет теней. Память подсказывает: там, на входе в ущелье, на скалах прилепился небольшой кишлак, а над ним нависла всей своей громадой гора-зуб, где засели наши полковые разведчики.
   Ночную тишину часто нарушают одиночные выстрелы и залпы артиллерии, ведущей беспокоящий огонь или работающей по плановым целям. Иногда они стреляют осветительными снарядами. От их бледно-желтого света линия горизонта исчезает, но выхватывается какая-то часть далекой горы или ущелья, которые на общем темном фоне кажутся теперь совсем близкими.
   В первые ночные часы то здесь, то там взлетают ввысь разноцветные осветительные или сигнальные ракеты. Очень часто к этим светлячкам снизу устремляются цепочки трассирующих пуль. Так развлекаются "зеленые" или "демократы" - это как кому нравится называть вояк правительственных войск. Они патронов не жалеют. Если будет нужно, то "шурави" всегда подкинут. Потом и эта забава прекращается. Ночью нужно спать.
   И Юре тоже хотелось спать, но на следующий день после неудачного нападения "духов" командование решило для подсветки местности в районе наших блоков использовать авиацию. Как правило, прилетала пара самолетов Су-17, и в нужном месте вешала "люстры" - ОСАБ (осветительные авиационные бомбы). Такая штука висит в небе долго, и, если ее удачно "подвесить", то вокруг становилось очень светло. Ветер по высотам со временем менялся, и поэтому постоянно приходилось корректировать работу летчиков. Тогда становилось уже не до любования ночными красотами.
   Подобная работа длилась уже третью ночь к ряду. Гутин соврал доктору, сказав, что высыпается днем. На самом деле немного выспаться удавалось лишь в утренние часы или вечером, да и то не всегда. А днем сон получался какой-то неправильный. После него голова была тяжелой, как после изрядной попойки. Приходилось терпеть.
   Сегодня под утро "Шеф" обрадовал, сказав, что, так как молодая луна становится все толще, а также и из-за ожидавшегося в Кабуле и Баграме ветра-афганца возможно в следующую ночь ему работать врядли придется и удастся поспать уже нормально, как все нормальные люди. Хорошо бы!
   Юра потянулся, поскреб ногтями щетину на щеках, с тоскою вспомнил свою бритву, оставленную в модуле за полной ненадобностью, и поплелся в "столовую".
  
   Все офицеры управления полка уже действительно позавтракали и ушли на утреннее ориентирование. "Стол" был абсолютно пуст, даже жестянки из-под сгущенки убраны. Старлей потоптался в недоумении и решил вернуться в свой СПС, вспомнив, что в рюкзаке у него "на всякий случай" лежат несколько консервных банок и пачка галет.
   "Тебе оставили!" - мысленно передразнил он доктора, но услышал сзади чьи-то торопливые шаги и обернулся.
   Стало стыдно - рядовой Непийвода, на ходу перекладывая горячую жестянку с какой-то стряпней с одной руки в другую и хватаясь обожженными пальцами освободившейся руки за мочку уха, явно спешил накормить авианаводчика.
   - Доброго ранку! - радушно поздоровался солдат, осторожно поставил на камень жестянку, достал из карманов пару консерв, извлек из-за пазухи несколько кусков спиртового хлеба в целлофановом пакете и выложил все это перед Юрой.
   - Доброе утро, - ответил на приветствие старлей, потянулся к банке с похлебкой, но тут же отдернул руку и схватился обожженными пальцами за мочку уха, копируя недавний жест солдата. - Как же ты нес такое горячее? И зачем? Позвал бы, я сам мог подойти.
   - Та ничого, - Непийвода широко улыбнулся. - Смачного (приятного аппетита - укр.)!
   - Спасибо! - Юра зачерпнул пару ложек, закусил хлебом и блаженно улыбнулся. - М-м-м... Вкусно! Из чего это?
   Боец в нерешительности почесал за ухом. Сказать или нет? Этот летчик вроде бы тоже с Украины, поймет....
   - У мэнэ в сухпайку дви банкы з салом якось опынылысь (как-то очутились - укр.), ось я вам и себе зажарил..., - чуть слышно ответил солдат.
   Насчет того, из чего сделал зажарку, он не соврал. Только умолчал, что добрую половину находки уже втихаря слопал с хлебом, укрывшись подальше от посторонних глаз за кустами. Конечно, сало было не таким вкусным, как дома, но почему-то вспомнились родное село, мама, соседская Наташка, что обещала ждать....
   - Семен, я все хотел спросить: откуда ты? - поинтересовался наводчик, утолив первый голод.
   - С Украины...
   - Я уже понял, что не из Грузии, - Юра с аппетитом доел похлебку, с некоторым сожалением отставил опустевшую банку и принялся за сосисочный фарш. - У меня мама с Черкасской области, отец родился под Конотопом, а моя жена с Полтавщины.
   - А звидкиля (откуда - укр. разг.)? - оживился Семен. - Я тоже с Полтавщины. Село Тарасовка. Это под Пирятином.
   - Да ты шо? А батьки (родители - укр.) моеи жинки з Григоровки. Це недалеко вид Гребенки. Сусидний (соседний - укр.) район. Я там часто буваю! - Юра незаметно для себя перешел на украинский язык, чем несказанно обрадовал солдата.
   - Так цеж недалеко! Я був и в Гребинци, и в Грыгоривци...
   Они болтали около получаса, вспоминая, кому знакомые, а кому и родные места. Непийвода как ребенок радовался, узнав, что Гутин в детстве жил в селе Великая Круча, когда его отца направили туда служить. Ведь аэродром их полка как раз находился неподалеку от Тарасовки, родного села Степана, а оттуда до Великой Кручи было не больше пяти километров.
   Рядовой Умаров, принесший кружку с чаем, сгущенку и очередную порцию спиртового хлеба, долго стоял и слушал мелодию певучего украинского языка, с удивлением поглядывая на авианаводчика. Почему-то раньше он был уверен, что Гутин - русский. Ведь он не замечал у старлея никакого акцента! А сейчас неожиданно выяснилось, что он шпарит по-украински, как на родном языке.
   - О, а здесь представители потомков древней Киевской Руси и казацкой вольницы ведут беседу, - незаметно подошедший майор Борисов уселся за "столом" на камень поменьше, что торчал рядышком из земли словно специально, чтобы служить стулом. - Умаров, организуй-ка и мне чайку, пожалуйста. Что-то пить хочется...
   Умарова как ветром сдуло. Непийвода с неожиданной для него прытью собрал пустые банки и тоже поспешил уйти от греха подальше. Поговорить о доме ему хотелось еще, но в присутствии особиста он испытывал какой-то непонятный страх.
   Борисов тоже почувствовал неловкость оттого, что своим внезапным появлением нечаянно прервал разговор земляков. Но дело уже было сделано.
   - Зря пацан удрал, - Олег Владиславович поморщился, растирая больную ногу.
   На днях они с Канарисом проверяли пещеру, где собиралась банда перед неудавшейся атакой на их блок. Именно там он и повстречался в темноте со "своим" камнем.
   - Хотелось послушать, как звучит язык, не так сильно как русский, отличающийся от того, на котором говорили в Киевской Руси - прародины Московского Княжества, да и всей России, пожалуй..., - пояснил погодя Борисов.
   Юра посмотрел на старшего товарища, силясь понять, что это было: обыкновенное любопытство, рассуждения простого человека, поддавшегося романтическому настроению, или невольная провокация представителя "особого отдела"? Эх, была - не была!
   - Вообще-то мнение, что Московская Русь является приемником Киевской Руси довольно спорное. Это - государственная доктрина историков девятнадцатого века, ошибочно легшая в основу общепринятой современной исторической науки..., - начал, было, наводчик, но вдруг замолчал на полуслове. Больно мудреная фраза вышла. Да и его мнением на этот счет, кажется, никто и не интересовался.
   Борисов как-то по-особому взглянул на старлея. В его глазах вспыхнул недобрый огонек. Он поблагодарил Умарова за принесенный чай и подождал, когда тот отойдет подальше.
   - Вон куда тебя понесло! И где это ты, друг мой, таких знаний нахватался?
   - Почему "нахватался"? - Юрий был внешне абсолютно спокоен, по крайней мере, ничем не выдавал своего волнения. - Информация взята не с потолка, и не из запрещенных источников. Я давно увлекаюсь историей, и по возможности читаю научную литературу. Вот, например, профессор Михаил Грушевский в своей "Иллюстрированной истории Украины" относит Киевскую Русь к истории Украины, а не Московской Руси. Известный этнолог Лев Гумилев вообще считает, что сравнивать Московскую Русь с Киевской все равно, что сравнивать Ватикан с древней Римской империей.
   Борисов вскочил. Прошелся вперед, назад. Наклонился к наводчику и прошептал ему на ухо:
   - Давай сделаем так: я ничего этого не слышал!
   Юра посмотрел на него удивленно. Чего это так разволновался особист? Ведь в его словах нет никакой крамолы. Насчет источников информации он не соврал, а то, что мнение одних ученых не совпадают с мнением других, чья теория более угодна сначала правителям, а теперь и правительствам - обычное дело. Достоверный факт, что в свите древних и более поздних вершителей судеб всегда находились летописцы-историки, и очень часто летописи составлялись в угоду правителю, выдавая вымысел за действительность. А чем Карамзин отличается от своих предшественников, подгоняя историю России под правящую в его время династию Романовых?
   - Хорошо, Владиславович. Я все понял. Больше не буду..., - Юрий решил увести разговор немного в сторону от щекотливой темы. - Вот только объясни: куда девать национальные корни? Сейчас различия между национальностями в нашей стране постепенно стираются. Скоро у нас у всех вообще будет одна национальность - советский народ. Но нельзя ведь искусственно подгонять естественный процесс! В России еще помнят и голодающее Поволжье, и Сталинские лагеря. На Украине еще живы люди, помнящие голодомор тридцать третьего года. Это ведь наши с вами дедушки и бабушки. А родители хорошо помнят голод сорок шестого - сорок седьмого года. Им тогда было лет по восемь-девять.
   Олег Владиславович снова сел, сделал большой глоток из кружки с уже почти остывшим чаем. Недовольно поморщился.
   - Ну, продолжай свою мысль! - бросил он, доставая из пачки сигарету, явно собираясь закурить.
   Гутин черкнул спичкой, дал прикурить майору и сам затянулся, прикурив.
   - Нам с вами проще. Вот, к примеру, возьмем меня. Я - украинец. В одинаковой мере владею и украинским и русским языками, так как родители у меня тоже украинцы и дома мы говорим по-украински. Правда, это происходит теперь все реже и реже... Но я не об этом сейчас! Во мне течет не только украинская кровь. В роду были и русские, и литовцы, и поляки. Наша семья всегда служила России, а потом Советскому Союзу. И служили всегда неплохо. Фамилия моего далекого предка выбита в Георгиевском зале Кремля. Пусть даже она не такая как у меня, но я знаю, кем он приходится и горжусь тем, что во мне течет и его кровь. Я окончил Суворовское училище в Калинине - это Россия, школу в Южной группе войск - Венгрия, высшее военное училище в Крыму - это филиал училища, которое раньше называлось "Одиннадцатая школа пилотов", теперь Ворошиловградское высшее военное авиационное училище штурманов. Его в свое время закончил и родной брат моей бабушки. А Луганск (теперь снова Ворошиловград) находится в Украине... И как мне после этого не любить Россию в такой же степени, как и Украину? Что плохого в том, что я изучаю историю Украины, историю России и той же самой Эстонии, в которой отслужил почти три года не по школьным учебникам? Ведь чем больше информации и чем она разнообразней, тем точнее будут сами выводы! И вообще: у нас все так переплелось и в судьбах, и в истории, что уже невольно все это воспринимаешь уже своим. Какая разница в том, что я украинец, а вы - русский? Мы оба воюем сейчас в Афганистане, а совсем недавно даже детально обсуждали, как правильно использовать последнюю гранату, и тогда нам было абсолютно безразлично кто какой национальности.
   Борисов задумчиво дымил. Казалось, что он слушал и не слышал. Но по глазам было видно, что и ему есть, что сказать по этому поводу. Он подвинулся поближе к старлею. Дружески обнял его за плечи.
   - Может быть ты и прав, братишка, - проговорил он тихо. - Даже, скорее всего, прав. Но ты молод. Многого еще не знаешь... Лучше держи язык за зубами. В нашей истории всякого бывало. Никто не знает, что будет дальше, и как она будет развиваться: потянет ее в какую-то сторону, или все пойдет по кругу?
   Из-за дерева выглянуло лицо улыбающегося Стрельникова. И как это ему всегда удается подойти незаметно?
   - Вот, стоило оставить их одних на ночь, как они теперь уже средь бела дня обнимаются! - проговорил он довольный произведенным эффектом.
   - Валера, не пошли! - строго остановил Борисов начавшуюся, было разыгрываться фантазию приятеля. - Ты ведь знаешь, я подобного не люблю!
   Канарис обиженно хмыкнул, но улыбаться не перестал. Только какой-то кислой теперь получилась улыбка. Подошел к Гутину. Что-то хотел сказать, но поскользнулся на корне дерева, едва заметно выступавшем из земли, и чуть было не упал, больно ударившись при этом коленкой о камень. Выругался в сердцах.
   - Это я не в твой адрес... Надеюсь, ты понял, - обратился он к наводчику и покосился на Борисова, - Вдруг тоже обидишься. Я тебе хорошую новость принес. Даже две: одну хорошую, другую - не очень... С какой начинать?
   - А, без разницы, - Юрий равнодушно махнул рукой. Неоконченный разговор с особистом его сейчас беспокоил больше, чем какие-то там новости.
   - Ну, и ладно. Тогда слушай, - Валерий хитро улыбнулся. - Первая: бессонные ночи и сонные дни для тебя, кажется, закончились. В ближайшее время самолетов с "люстрами" по ночам не предвидится. Это - первая новость, а вторая: сегодня или завтра (вопрос решается именно сейчас) мы будем переходить на новый блок. Что тебе больше по душе?
   Старлей задумался. Из-за бессонных ночей и сна урывками по утрам и вечерам мысли первое время после просыпания ворочались в голове туго. Особенно не на конкретную тему, а отвлеченную: что хуже, а что лучше, например.
   - Обе новости хорошие. Хочется уже пожить по-человечески, как все нормальные люди, а не горно-окопное быдло, да и, если честно, то поднадоел изрядно этот пейзаж. Хочется хоть каких-нибудь перемен..., - начал он развивать свою мысль, но, заметив, что Борисов обиженно поджал губы и стал куда-то собираться, резко перевел разговор на другую тему. - Валера, давно хотел спросить, да все стеснялся... Помнишь, я докладывал о причине задержки, когда пришел с бойцами к тебе, чтобы осмотреть вертолетную площадку?
   Олег Владиславович вернулся к "столу" и с интересом вслушался в разговор. Канарис же непонимающе нахмурил лоб. Оно и понятно - друга нечаянно обидел. Нужно как-то выкручиваться, а тут старлей со своими вопросами!
   - Ну, вспоминай: рядовой Непийвода, он же "Сало". Кобра. Большая куча. Фугас. Газовая атака....
   - Ну, вспомнил. И что из этого? - Валера понял, что Юрка явно что-то придумал, чтобы снять нечаянно возникшую напряженность, и теперь с интересом ждал подвоха со стороны наводчика, собираясь вовремя подыграть ему, чтобы раззадорить Борисова.
   Особист слушал очень внимательно. Гутин выглядел необычно серьезным и озабоченным. Майору даже показалось, что он упустил какую-то информацию или событие, и теперь появилась возможность восполнить пробел.
   - Помнишь, той ночью, когда "духи" хотели устроить нам "козью морду", ты "полянился" как раз в том месте, где мой боец заминировал основной подход к самому большому камню? - продолжил наводчик, старательно подбирая слова и сохраняя невозмутимость. - Вот объясни, как это ты умудрился в темноте избежать неприятностей? Утром, вернее уже, когда я очухался от "озверина", то ничего подозрительного на тебе видно не было. Да и не слышно...
   - Я понял, что ты имеешь в виду, - Стрельников не дал закончить фразу и тоже стал серьезным. - Непийвода действительно испортил очень хорошую позицию. - Помнишь расщелину между большим камнем и тем, что поменьше?
   - Конечно. Там ведь кобра живет!
   - Вот именно. Лучшей позиции здесь не найти, но мне пришлось занять гораздо худшую. Во-первых, рядом с такой соседкой лежать не хотелось, хотя кобры очень осторожны, и она, скорее всего, просто ушла бы в другое место. А во-вторых, Непийвода явно перестарался. Из-за этого я ушел чуть правее, ближе к нашему пулеметчику. Кстати, толковый парнишка, и слух у него отменный... Но я не об этом! Всю ночь я на месте не сидел. Иногда переходил с одной позиции на другую. Участок-то большой достался. Ночь темная, а обоняние, ты уже знаешь, у меня развито очень хорошо. Вот и ориентировался, в основном, по запаху "фугаса", что Непийвода поставил.
   - Мужики, да о чем это вы? - не выдержал Борисов. - Какой фугас? И причем здесь Непийвода? Он же в комендантском взводе служит! Откуда у него навыки сапера?
   Гутин уже открыл рот, чтобы все объяснить, но Канарис незаметно дернул его за рукав и сам принялся объяснять своему другу, что произошло с рядовым Непийвода. Начальник разведки это делал довольно сухо, на языке, каким, обычно составляют разведдонесения. Несколько раз прозвучало "предположительно", "уклонился от намеченного маршрута", "демаскировал себя голосом". Юрий слушал это с серьезным лицом, но когда дело дошло до "кучи человеческих экскрементов", то не выдержал и рассмеялся.
   Борисов, быстро сообразив, что его разыграли, продержался чуть дольше, но тоже уже не смог слушать этот доклад спокойно. Его плечи несколько раз сотрясались от беззвучного смеха. Канарис же с невозмутимой миной закончил свое повествование и лишь только тогда позволил рассмеяться и себе. Смех у него был настолько заразительным, что через некоторое время они втроем уже откровенно хохотали.
   - Придурки! Причем оба. - Олег Владиславович вытер выступившие на глазах слезы. - Развели как пацана. А я-то, я-то клюнул! Ну, ладно, от Канариса можно чего угодно ожидать, но молодой-то, молодой! Ах, ты...
   Он, шутя, бросился на наводчика, собираясь схватить его или даже повалить. Но тот ловко увернулся, сделав обманное движение, и демонстративно принял стойку, всем своим видом показывая, что готов к следующей атаке. Дразнясь, он даже продемонстрировал, как бросает через себя кого-то невидимого, но явно большого по размерам и весу.
   - Ах, ты так? - пробормотал Борисов немного удивленно. - Ну, теперь - держись!
   - Олег, не поломай парня! Он еще нам нужен! - прокричал Канарис, но было уже поздно - особист повторил атаку.
   Трудно было разобраться, шутил он или нет. Все произошло так быстро, что Стрельников только удивленно крякнул, с удовлетворением отмечая про себя, что, кажется, никто не пострадал.
   Борисов явно недооценил противника. Он намеревался схватить наводчика за одежду и подсечкой уложить на землю, но вместо одежды его руки поймали пустоту, и через миг понял, что его самого сейчас бросят через бедро. Пришлось сгруппироваться, перелететь через старлея, рассчитывая после приземления атаковать его сзади. Опять не вышло! Юрка уже был метрах в двух, стоял, повернувшись вполоборота к нему на чуть расставленных ногах слегка согнув руки в локтях. Весь какой-то собранный, серьезный, только на лице промелькнула тень легкого недоумения.
   - Отставить! - строгим голосом скомандовал Канарис, но улыбнулся и добавил тихо, ни к кому конкретно не обращаясь: - Да, есть еще порох в пороховницах и ягоды в ягодицах! Спецназ, однако...
   Команда начальника разведки и первая фраза предназначалась явно обоим, а вторая - Борисову. Бывшие "противники" с интересом рассматривали друг друга.
   - Владиславович, ты же тяжелее меня килограмм на двадцать пять - тридцать, но перелетел как пушинка, а приземлился вообще бесшумно! Как это возможно? Покажете? - спросил Юрий, спохватившись, что перешел на "ты". Их уже многое связывало, но что-то не позволяло молодому офицеру даже без посторонних обращаться фамильярно к старшему товарищу.
   - А ты тоже ничего... Откуда такая прыть? - в свою очередь поинтересовался особист.
   - Да как-то все само собой получилось, на рефлексах..., - уклончиво ответил авианаводчик.
   - "На рефлексах", - передразнил его Борисов. - Ладно! Не хочешь - не говори.
   Они заулыбались и пожали друг другу руки. Снова уселись за "стол". Солнце поднялось уже высоко и начало нещадно припекать. Скоро наступит настоящая жара, но здесь пока еще была тень, отбрасываемая соседним деревом, и поэтому не хотелось никуда уходить. Некоторое время они говорили о всяких пустяках и наслаждались вынужденным бездельем, но, не забывая, что от местных "духов" в любой момент можно ожидать любой пакости, поглядывали по сторонам.
   Именно такие моменты сближают людей, рождают приятельские, а порой и дружеские отношения. Юре казалось, что они уже знакомы тысячу лет, хотя от первой встречи их разделяет всего неделя.
   Как так получилось, что три офицера, которых объединяло только то обстоятельство, что они оказались в одной "боевой тройке" скорее всего из-за одинакового цвета погон, постоянно держатся вместе, даже тогда, когда в этом нет никакой необходимости? Ведь они совершенно разные: весельчак Стрельников, романтично-мечтательный Гутин и молчаливый, постоянно серьезный Борисов. Большая разница в возрасте, жизненном опыте и даже в воинском звании не служат помехой, а, наоборот - сближают... Странно и непонятно.
   Солнце поднялось еще выше и за "столом" сидеть стало неуютно. Жара делала людей вялыми, ленивыми. Слабый ветерок, что раньше хоть немного освежал, теперь просто обжигал. Медленно проплывающие по небу облака давали небольшую передышку, но стоило солнцу выглянуть снова, как жара становилась еще сильнее. А, может, это только так казалось?
   Игорь Разумовский, пришедший за какой-то надобностью в свою кладочку, заглянул в гости и, немного поговорив о пустяках, посоветовал потихоньку собираться, так как совсем недавно стало окончательно ясно, что сегодня они все-таки пойдут на новый блок.
   По такой жаре топать куда-либо не хотелось, но начальству это было абсолютно не интересно. Саперы в ущелье медленно, но настойчиво очищали от мин дорогу и уже добрались до блока командира третьего батальона. Вскоре им предстояло вести работы на никем не прикрываемом участке. "Духи" такой шанс явно бы не упустили. Поэтому смена позиций была просто необходима. Но зачем нужно выдвигаться на новые блоки именно в то время, когда солнце стоит в зените? Что мешало это сделать сегодня утром или завтра?
   Связисты в армии все узнают в первую очередь. Правда, информацией делятся очень неохотно. Поэтому, как только Игорь ушел, дружная троица вместе с рядовым Умаровым неспеша, стараясь ничего не забыть, принялась собирать свои вещи.
   Юрий кривил душой, когда говорил Стрельникову, что окружающий пейзаж ему изрядно надоел. Горы вокруг были довольно красивыми, а внизу располагалось весьма живописное ущелье. В подобном месте хорошо отдыхать, наслаждаясь пейзажем. Вот только жара здесь стоит нестерпимая и война вокруг зачем-то....
   Переход же на новый блок означал, что операция, проводимая частями ограниченного контингента советских войск и правительственными войсками Демократической Республики Афганистан в провинции Пактия, переходит к следующему этапу, а это - верный признак того, что она продвигается согласно намеченному плану. Хотелось бы верить, что и закончится она вовремя, но так далеко загадывать еще было рано.
  
   Сам выход на новый блок оказался трудным не только физически, сколько психологически из-за мин, которыми были просто нашпигованы склоны гор, по которым проходил маршрут перехода их группы. Приходилось часто останавливаться и ждать, когда саперы сделают свою опасную работу и дадут знать, что можно продолжить движение.
   Наиболее томительным показалось ожидание у самой задачи. Расположиться пришлось на краю обрыва, где не было никаких деревьев, и даже кусты встречались редко. Солнце уже покинуло зенит, но прохладнее от этого не становилось. Земля вокруг раскалилась до такой степени, что сравнение "Сидеть как на раскаленной сковородке" как никакое другое подходило для описания ощущений наших героев.
   От нечего делать Гутин рассматривал ближайшие окрестности. Ничего особенного. Обыкновенный пустырь с какими-то норами, похожими на лисьи. Следов не видно, но и так ясно, что здесь живут какие-то животные. Но какие? Опасные или нет? Трудно понять. Во всяком случае, соседство с любым зверем гораздо безопаснее, чем соседство с "духами".
   В метре от ног что-то темнело, и по форме отдаленно напоминало поплавок для удочки, сделанный из гусиного пера, только было гораздо длиннее и тоньше его.
   Используя автомат вместо палки, авианаводчик подтянул к себе поближе непонятный предмет и принялся его рассматривать.
   - Осторожнее. Не уколись! - предупредил Стрельников. - это иголка дикобраза.
   - Дикобраза? - удивленно переспросил Юрий. - А что, они разве здесь водятся?
   - Как видишь, - Канарис усмехнулся. - Они, кстати, очень даже вкусные, если удается подстрелить и правильно приготовить. Но это очень сложно. Дикобраз - зверь очень осторожный и хитрый.
   - Как вкусные? Их разве едят? Я слышал, что они ядовитые!
   - Да бред все это и сказки! Мясо дикобраза считается деликатесом и даже обладает целебными свойствами. На иголках и внутри их нет никакого яда. Они пустотелые внутри, но ужасно острые. Если уколоться, то потом будет долго болеть и нарывать из-за грязи и бактерий, что скапливаются на поверхности иголок. Уж лучше выброси от греха подальше эту штуку.
   Юра еще некоторое время повертел находку в руках, нехотя отбросил подальше и на всякий случай вытер ладони о штаны. Конечно, очень заманчиво было привезти такой сувенир домой. Но как? В руках нести неудобно и небезопасно, а в рюкзаке точно сломается или, не дай Бог, вонзится еще в спину.
   Канарис улыбался, наблюдая за действиями младшего товарища. "Любопытен, как и я в свое время, - думал он. - Интересно, почему Юрка частенько поглядывает вверх? Ничего ведь там особенного нет. Самолетов не видно, а небом сейчас любоваться вроде бы и не ко времени".
   - Что ты все пытаешься там рассмотреть? - не выдержал он, взглянув вслед за наводчиком на юго-запад, где часть небосвода на горизонте закрывали кудрявые серо-белые облака.
   Юрий долго не отвечал, продолжая свое занятие. Затем поскреб в затылке и повернулся к разведчику.
   - Не нравится мне эта облачность. Уж больно похожа она на фронтальную. Я ждал дождь еще пару дней назад, но фронт подошел только сегодня. Да и то все как-то не характерно..., - старлей замолчал на некоторое время, но потом продолжил с сомнением в голосе: - почему-то нижний ярус облачности быстро разрушается, а остаются только отдельные шапки. От них можно ожидать чего угодно.
   - Что, дождь будет? - нахмурился Стрельников. Ему явно не понравилась перспектива намокнуть.
   - Вероятность грозы очень большая. Может все же пронесет? - Юра вопросительно посмотрел на Стрельникова.
   - А я откуда знаю? В горах всякое бывает... Ты лучше расскажи, как узнал о приближении дождя.
   Наводчик уже собрался прочитать обширную лекцию по основам авиационной метеорологии, как прозвучала команда на продолжение движения, и вместо этого снова пришлось плестись след в след за начальником разведки, стараясь выдерживать безопасную дистанцию.
   Их новый блок оказался рядом, стоило лишь перемахнуть довольно крутой пригорок. Но командир не спешил и дал саперам больше обычного времени для тщательной проверки местности. В этом районе мин особенно много. И "духи" минировали и наши. За годы войны карт минных полей, что ставили советские войска, почти не осталось, а о "духовских" вообще говорить не стоит - сплошная анархия и бесконтрольность. Но в этот раз обошлось: саперы сюрпризов не обнаружили, и наступил самый неприятный момент после занятия позиции под названием "обустройство блока".
   Ровных участков оказалось мало и поэтому пришлось рассредоточиться и поспешить со строительством защитных сооружений. Солнце стремительно клонилось к закату, подгоняя изрядно уставших строителей. Долгий по времени переход по жаре вымотал, лишил сил и если бы не необходимость хоть как-то обезопасить себя в случае обстрела, то никто бы и не подумал таскать камни, которых, как ни странно, в округе оказалось довольно мало.
   Все были злыми как черти, работали молча, с остервенением, спешили, стараясь как можно скорее завершить работу. Но этого не получалось. Пошла череда невезения.
   Первым кому не повезло, оказался Канарис. Он умудрился уронить себе на ногу довольно увесистый камень и теперь, заметно прихрамывая и матерясь вполголоса, при помощи где-то раздобытой саперной лопатки вгрызался в склон горы и ровнял площадку при помощи извлеченного грунта.
   Затем не повезло Борисову. Поскользнувшись, он второй раз за день ударился одними и тем же коленом и теперь тоже прихрамывал. Правда, он ругался чуть реже и тише, чем начальник разведки, но в качестве подносчика камней от него толку было все равно мало, и Олег Владиславович с молчаливого согласия товарищей занялся возведением стенки.
   Поблизости подходящего стройматериала, то есть камней, как ни странно не было. Приходилось таскать довольно увесистые валуны, которые можно было поднять лишь вдвоем, взявшись с двух сторон. Старались идти в ногу, что бы было легче, но все равно с каждой ходкой камни казались все тяжелее и тяжелее. О том, чтобы присесть и отдохнуть не могло быть и речи - солнце своим краем уже коснулось вершин самых дальних гор, предупреждая о скором наступлении темноты. Нужно было торопиться, но силы таяли с каждым шагом, и чем ниже клонилось солнце, тем меньше оставалось сил.
   Пошатываясь, Юра возвращался за очередным камнем. Он осторожно растирал ободранные пальцы и невольно вздрогнул, услыхав, как тихонько вскрикнул ковылявший сзади Умаров.
   - Что случилось? - встревожено спросил он, повернувшись к бойцу.
   - Да колючку в руку загнал! - с досадой прошипел солдат, стараясь зубами извлечь что-то из ладони.
   - И как это тебя угораздило?
   - Ветку захотелось зачем-то сломать, а она оказалась вся в шипах, - солдат зло сплюнул на землю. - В этом треклятом Душманистане все против нас!
   - Так зачем же ты ветку ломал, если видел, что она колючая?
   - Кто его знает! Как-то само собой получилось...
   Гутин промолчал. Бестолковая работа и дикая усталость не оставили сил даже на то, чтобы отругать бойца за неосторожность. Ничего страшного. Заноза - это не смертельно. Нужно дело делать, а потом уже можно и всякими там царапинами и ссадинами заняться.
   Притащив еще по паре камней, они в изнеможении плюхнулись на землю. Стало ясно, что без пусть даже короткого отдыха роботу продолжить не удастся.
   - Ладно, мужики, отдохните. Хватит на сегодня! - Канарис уложил в стену очередной камень и тоже уселся, вытирая ладонью со лба крупные капли пота. - Завтра закончим.
   Юра бросил взгляд на сооружение, претендующее на роль их дома в предстоящую неделю. Со стороны и не поймешь, что это - заваленный камнями вход в пещеру, или недорытая каким-то зверем нора. В общем, это было что угодно, но только не жилье для четверых человек.
   - Нужно бы отводную канавку прокопать еще наверху и по сторонам..., - начал, было, наводчик.
   - Да откуда ты взял, что будет дождь! - раздраженно проворчал Борисов, взглянув на небо. - Ну, есть облака на горизонте, но они явно не грозовые! А где тучи? Заладил "дождь", "дождь"!
   Юра замолчал на полуслове, покосился на Стрельникова, словно ища поддержки.
   - Товарищи офицеры! Командир приглашает вас на совещание, - послышался над их головами голос посыльного.
   Наводчик с разведчиком молча переглянулись и, захватив автоматы, поспешили за бойцом. Как ни странно, но майор Борисов тоже похромал следом за ними, хотя подобные мероприятия он обычно игнорировал, да и нога, видать, у него не на шутку разболелась.
   Идти пришлось недалеко. Выше по склону, у крутого обрыва, на небольшой поляне росло два дерева, у самых корней которых лежало несколько средних размеров обломков скалы, обветренных годами. Деревья несколько ограничивали обзор в западном и южном направлениях, зато в самую жару обещали укрыть в своей тени всех желающих от испепеляющих лучей солнца. Здесь и расположился новый полевой командный пункт полка.
   Отсюда было очень хорошо видно, как уходило дальше на восток ущелье, то расширяясь живописными долинами, то снова сужаясь. У самого горизонта простиралась лесистая долина, а за ней едва угадывался очередной горный хребет. Побывать им там уже явно не придется: где-то перед этим хребтом проходит граница с соседним Пакистаном.
   Такое близкое соседство не предвещало ничего хорошего. На территории соседнего Пакистана располагалось множество лагерей, где обучались, зализывали раны и вооружались новые банды моджахедов, или, как их называют в официальных документах "мятежников". Научившись у заокеанских инструкторов новым способам убийства себе подобных, они возвращались в Афганистан для ведения войны с кяфирами-шурави, правительственными войсками, а довольно часто и между собой в угоду многочисленным политическим лидерам или просто для грабежа. Среди военнослужащих советских вооруженных сил, волею судьбы заброшенных в эту дикую гордую страну, для них употреблялись более простые и понятные названия - "бородатые", или просто "духи".
   На севере и северо-востоке горы были гораздо выше, чем в том месте, где раньше проходил Великий Шелковый Путь, а теперь обыкновенная довольно узкая дорога, проход колонн по которой им предстояло охранять еще несколько дней, а, может быть, и недель. В лучах заходящего солнца виднелись снежные вершины. Карта подсказывала, что их высота над уровнем моря больше четырех тысяч метров.
   Совещание прошло быстро. Сегодня обошлось без потерь, хотя обстрелы со стороны "духов" усилились. Наша артиллерия в долгу не оставалась, и к вечеру "бородатые" затихли. Главной задачей на предстоящие сутки помимо повседневных наблюдений командир определил усиление обороны и максимально возможное укрепление позиций. По данным разведки обстрелы со стороны моджахедов будут только усиливаться.
   Обратно возвращались уже неспеша. Юра даже остановился, и некоторое время изучал быстро темнеющее небо. Очень не понравилась ему довольно большая туча, которая не распалась на отдельные облачка, как соседние, а неуклонно двигалась в их сторону, разрастаясь вширь и ввысь.
   Может быть прав окажется Борисов, почему-то уверенный, что никакого дождя в ближайшее время не будет, а его тревоги напрасны? Хотелось бы надеяться на это, вон и туча немного отвернула, обещая пройти севернее.
   За время отсутствия офицеров Умаров использовал все бывшие в его распоряжении камни и достроил стены их временного жилья.
   - Молодец! - похвалил бойца Стрельников, придирчиво осмотрев сооружение. - А канавку, на случай дождя, прокопал?
   - Не успел. Грунт каменистый. Трудно рыть..., - виновато потупился рядовой.
   - Далась вам эта канава! - проворчал недовольно Борисов, покосившись на старлея. - Завтра дороем. Давайте лучше ужинать.
   Особист был явно не в духе. Скорее всего, из-за боли в колене. Он еще заметнее прихрамывал на правую ногу.
   - Сильно болит, Владиславович? - участливо спросил наводчик, стараясь хоть как-то приободрить товарища.
   - Сильно, - скривился майор. - У меня там травма была еще в детстве. Стараюсь беречь правое колено, а тут умудрился дважды за день приложиться одним и тем же местом... Спасибо за заботу, Юра, и не сердись на меня, пожалуйста. Я сейчас сам себе противен.
   Гутин в ответ лишь пожал плечами. Его смутило откровение и какое-то необычное тепло в интонации, с какой говорил Борисов, но он просто не нашел слов для ответа. А может сейчас и не надо ничего говорить?
   - Все мы сегодня какие-то калечные, - кисло усмехнулся Стрельников. - У кого левая нога болит, у кого - правая. Один ладонь постоянно грызет, стараясь избавиться от занозы, другой все пальцы на руках ободрал... Знаете что? Давайте на самом деле хорошенько поужинаем. Может тогда закончится у нас полоса невезения?
   О совместном ужине, как это было заведено на старом блоке, сейчас можно было только мечтать. Из-за дефицита времени даже чай вскипятить было некогда. Поэтому обошлись консервами из горно-летнего пайка, за которым за день до перехода командир снарядил караван вниз, к дороге, куда уже могла подойти полковая броня. Использовать вертолетную площадку он так и не решился. Да это было и оправдано: почему-то духовские реактивные снаряды с непонятной настойчивостью взрывались именно неподалеку от нее. Зачем рисковать экипажем вертолета и своими людьми, если гораздо проще подвезти продукты к подножью горы, а оттуда уже переносить их на блоки? Пусть это было тяжело физически, но гораздо безопаснее.
   Поужинав, традиционно сложили пустые жестянки в свободный пакет от сухпайка, уселись на спальные мешки и дружно задымили сигаретами, пряча в кулак огоньки.
   Молодая луна и яркие звезды освещали тусклым голубоватым светом окрестности. То тут, то там осветительные снаряды и ракеты выхватывали из полумрака отдельные фрагменты какой-то горы или ущелья желтоватыми пятнами и подсвечивали снизу медленно приближающуюся к соседнему блоку тучу. Дождя еще не было, но порывистый ветер приносил уже не привычно сухой, а влажный воздух, из-за чего стало душно, хотя и немного похолодало.
   Разговор не клеился. Очень трудным выдался прошедший день. Хотелось только одного - спать....
   Поворочавшись в своем спальнике, Юра вдруг обнаружил, что уснуть, несмотря на усталость, не получается. Вначале его отвлекал и не давал уснуть богатырский храп отключившегося первым майора Борисова, потом частые артиллерийские залпы и рев проносящихся над головой "градовских" и "урагановских" снарядов или, если точнее, ракет, а затем стал мешать лунный свет. Юра спрятал лицо под клапаном спальника, но результата это не дало. Сон по-прежнему не шел.
   За несколько предыдущих этой бессонных ночей биологический ритм нарушился, и, поняв, что уснуть быстро у него врядли получится, старлей принялся наблюдать, как постепенно на небе гаснут звезды, отчего часть неба стала черной и одинокая луна, порадовав недолго своим светом, тоже скрылась за край тучи. В голове мелькали бессвязные мысли, перескакивающие с одного на другое.
   Как же все-таки будет луна на фарси? Пару дней назад он принялся расспрашивать Умарова как будет на этом языке то, или иное слово. Боец с явным удовольствием переводил и, терпеливо повторяя несколько раз, добивался, чтобы авианаводчик произносил правильно или хотя бы звучало похоже. Хлеб - нан, вода - об, виноград - ангур. Добрый день - руз бахайр, а добрый вечер уже почему-то - шоб бахир. Интересный язык! Но как же все-таки будет "луна"? Офтаб или мохтаб? Что-то из этих слов означало солнце, а что-то луну. Кажется, все-таки мохтаб... Или офтаб? Далась эта луна! Не будить же бойца, чтобы уточнить! Ладно, завтра можно будет узнать уже точно.
   Поворочавшись немного, он закрыл глаза и попытался представить, чем сейчас заняты его девчонки? Скорее всего, Света укладывает Танюшку спать и рассказывает ей шепотом какую-то сказку. Так происходит каждый раз, и это нравится обеим. Но супруга часто незаметно для себя засыпает "на самом интересном месте", и тогда дочка будит ее своим настойчивым: "...А дальше?". Смешные они. Вот бы хоть одним глазком взглянуть сейчас на дочку! За два месяца она должна здорово измениться и подрасти.
   "Вернусь, и сам буду читать ей сказки на ночь, а еще лучше рассказывать, придумывая на ходу различные волшебства и чудеса. Дети это любят и быстро включаются в игру", - подумал он, представил, как все будет происходить и, наконец, уснул.
   Последним что он услышал, был отзвук артиллерийского залпа или очень похожий на него далекий раскат грома.
  
   Не прошло и часа, как Гутин проснулся оттого, что на живот ему плюхнулся довольно увесистый комок грязи и сразу же на лицо обрушился целый поток воды. Он открыл глаза и замер. Вокруг стоял страшный грохот. Ветер выл и свистел, раскачивая деревья, а прямо перед глазами, над головой, справа и слева сверкали молнии. Могло показаться, что это все вокруг - кошмарный сон, но струи мутной воды хлестали по лицу и убеждали в реальности происходящего.
   Прорвалась все-таки гроза в это царство жары и безводия! Он не ошибся в своем прогнозе. Только лучше бы ошибся. Дождь хоть и был теплым, но мокнуть все же не хотелось. Куда же подевалась плащ-палатка? Вчера ведь ее закрепили основательно! Правда, Канарис все сокрушался, что одной палатки для четверых человек маловато будет. Ее и на самом деле хватало лишь на то, чтобы использовать как полог, едва прикрывающий туловища. Головы прятались в вырытой Канарисом нише, а ноги уже находились под открытым небом. Для того чтобы укрыться от солнца, этого было вполне достаточно и гораздо безопаснее на случай, если кто-то по неосторожности нечаянно обрушит камень выше по склону.
   При очередной вспышке молнии пропажа нашлась: порывом шквалистого ветра ее забросило на соседнее дерево, где плащ-палатка застряла среди ветвей и, развеваясь, норовила, сорваться и улететь дальше. О том, чтобы идти за ней при таком ливне и бешеном ветре не могло быть и речи. Да и как в такую погоду, в темноте влезешь на дерево? Завтра снимем, а сейчас оставалось только смотреть по сторонам, ощущая, как быстро намокает спальник и отплевываться от потоков дождя, заливающего лицо, как его не прячь.
   Гроза, и не собиралась утихать, а даже наоборот: разыгрывалась не на шутку и с каждым порывом ветра становилась все сильнее и сильнее. Молнии сверкали повсюду, причем, не устремлялись привычно вниз, а со страшным треском били в разные стороны и даже, кажется, вверх. Потоки воды хлестали то справа, то слева. Ветер выл, оглушающе ревел и старался вырвать с корнем деревья. Прямо на глазах ему удалось отломить довольно большую ветку. Она сначала, как и положено устремилась вниз, но потом вопреки всем законам физики резко остановилась, пролетела немного горизонтально и вдруг унеслась куда-то ввысь. Фантастика!
   Заерзал в своем спальнике лежащий рядом Стрельников.
   - Валера, ты не спишь? - громко прошептал Юра, улучив момент между завываниями ветра и раскатами грома.
   - Нет. Я ванну принимаю, - пошутил Валерий, предварительно выпустив изо рта фонтанчик воды, по всей видимости, пытаясь изобразить вынырнувшего на поверхность моря кита.
   Гутин витиевато выругался.
   - Ты чего? - удивился разведчик. Он что-то не замечал, чтобы старлей позволял себе подобные выражения.
   - Валера, представляешь, я вытянул ноги, а в спальнике воды по колено! - возмущенно проворчал Юрий, отплевываясь от струй дождя, заливавших рот.
   - Ничего страшного. Вода теплая. Скоро еще теплее станет, когда своим телом согреешь ее. Будет даже приятно. Только старайся не шевелиться и укройся с головой.
   - Ладно, попробую, - буркнул наводчик недовольно и последовал совету старшего товарища.
   Чего тут приятного - в луже валяться? А, с другой стороны, хоть сердись, хоть возмущайся - ничего от этого не изменится.
   При частых вспышках молний разбушевавшаяся стихия превратила небо в ревущий горный поток, несущийся через пороги, кружащийся в водоворотах и обрушивающийся водопадами. Уже непонятно было, где верх, а где низ. Сплошная вода, ветер и молнии.
   - Ты не думай о плохом, тогда веселее будет! - искренне посоветовал Канарис. - А еще лучше ответь мне на вопрос: как это так получается, что молнии лупят, куда попало, и дождь идет не сверху, как положено, а сразу со всех сторон?
   Юра призадумался ненадолго, пытаясь найти причину происходящему.
   - Мне кажется, что мы не просто под дождь попали, а угодили в нижнюю часть самой грозовой тучи. В метеорологии она называется мощно-кучевой облаком. Нижний край такой опускается метров до ста, а верхний может достигать высоты шестнадцати километров. Внутри этой тучи воздушные потоки несутся с бешеной скоростью, причем восходящие и нисходящие расположены очень близко....
   - Я понял, - Канарис прервал лекцию, начатую Гутиным. - Если сказать по-простому, то мы угодили в самую ж...у грозы. Ладно, давай попробуем снова уснуть.
   - Давай, - согласился Юра и вдруг подумал: а почему бы действительно и не поспать? Гроза - это тебе не "духи", что хотят подкрасться ночью в тихую погоду. Она не так опасна.
   Радиостанцию он на всякий случай заранее спрятал в пакет из-под суточного рациона сухого пайка и уложил под рюкзак. Там же была и карта с кодировкой. Запасной аккумулятор за пазухой, а с автоматом ничего не случится - он железный.
   Все нормально! Теперь можно и поспать.
  
  
   Глава 8. Подрыв
  
   - И что ты все никак не угомонишься? Все крутишься, крутишься... То Вовку Емельянова достаешь вопросами, то чистку оружия затеял, а теперь с подстилкой возишься! - майор Стрельников недовольно ворчал, но, следуя примеру авианаводчика, разобрал свой АКС. - Спальник-то твой хоть высох?
   - Не совсем. Я вчера его весь день, на солнце вывернутым наизнанку жарил - не сохнет собака супостатская!
   - Мой тоже..., - Канарис как-то по-собачьи почесал себя за ухом. - Ты устаешь хоть когда-нибудь? Поспал бы пока не жарко.
   Юра улыбнулся и принялся перекладывать картонки от коробок из-под сухого пайка, что лежали поверх тонких веток, которыми было услано дно их нового СПС.
   - The souls joy lies in doing, - произнес он по-английски.
   - Что это было? - подозрительно покосился на старлея майор Борисов, звонко щелкнул крышкой ствольной коробки, поднял ствол своего автомата вверх, нажал на спусковой крючок, присоединил магазин и поставил оружие на предохранитель. Затем покашлял, привлекая внимание Канариса, и, когда тот обернулся, дразнясь, повертел своим оружием, мол, я свой уже почистил, а ты только начинаешь.
   - Это я процитировал одного знаменитого поэта: "Бодрость духа черпай в деятельности", - смутился Юрий. - Нечаянно вырвалось...
   - А ты у нас что и "по-англицки" шпрехаешь? - удивился Стрельников.
   Авианаводчик немного замялся. Говорить или нет? Как бы не сочли за хвастовство.
   - Есть маленько... Если бы не Московская олимпиада, то имел бы удостоверение военного переводчика. А так даже обидно получилось: в Суворовском училище я усиленно занимался английским, без проблем сдал минимум, экзамен, а перед самым выпуском выяснилось, что нам не дочитали или десять или двадцать часов из-за того, что выпуск сделали раньше обычного.
   - А причем здесь Московская олимпиада и ваш выпуск?
   - Я же в Калинине учился в Суворовском. Вот "сверху" и прислали приказ: нам и москвичам выпуск произвести раньше, чтобы мы не маячили в Москве перед олимпиадой и пораньше уехали в отпуска перед поступлением в высшие военные училища..., - Юрий замер на полуслове, затем стремительно что-то выхватил из-под тонких веток, которые использовались для подстилки. - Ура! Мужики, живем! Ну, не мог я их нигде потерять!
   - Ты чего разорался? Тише! Сейчас "халявщики" набегут, - шикнул Канарис, мгновенно сообразив, что наводчик нашел потерянные сигареты. Подозрительно посмотрел по сторонам. - Ну, угощай что ли...
   Гутин, зачем-то и себе оглянулся вокруг и молча, протянул товарищам коробочку от индивидуальной аптечки, в которой лежала целая пачка сигарет "Прима" - несказанная драгоценность в нынешних условиях.
   На следующее утро после грозы они решили переехать на новое место, поближе к Дикобразовой Пустоши - так с легкой руки Канариса они стали называть пустырь, где были следы, иголки и, возможно, нора зверя. Весь вчерашний день провозились, оборудуя новое жилье. Таскали ветки, камни, разобрав обвалившуюся из-за поплывшего грунта при дожде свою старую кладочку. Выложили стены, и даже щели между камнями забили мокрой глиной. СПС получилось, пожалуй, лучше, чем строят "духи". Даже командир похвалил.
   Одно огорчало: во время ночной грозы почти у всех курильщиков на блоке раскисли сигареты, и теперь народ перебивался, чем попало. Гутин все сокрушался, что пропал куда-то подарок Дяди Васи - та самая коробочка от индивидуальной аптечки, которую он приспособил вместо портсигара, где держал для особо торжественного случая НЗ (неприкосновенный запас) - пачку сигарет "Прима". "Год за три" и "Нищие в горах" - сигареты "Донские" и "Памир" на солдатском жаргоне, они курили только при большой нужде, когда ничего другого уже не оставалось, и не было больше мочи терпеть. Но теперь и этого не было. Хоть курить бросай!
   Вчера, когда Юра рассказал о пропаже Стрельникову, тот даже устроил РПД (разведывательно-поисковые действия) во всех возможных местах, где до этого мог побывать наводчик за день. Безрезультатно.
   Теперь они вчетвером, забросив все дела, усевшись рядком у входа в свое жилье, как старички на завалинке, сосредоточенно дымили. Вокруг стояла непривычная тишина. Давно уже не было слышно ни артиллерийской канонады, ни взрывов "духовских" реактивных снарядов. Даже с дороги не было слышно, как работают саперы. Тихо. Спокойно. Птицы щебечут в кустах. Словно и нет вокруг войны.
   - А я ведь побывал на Московской олимпиаде, - блаженно прищурившись, похвастал Борисов. - Эх, хорошее было время!
   - Неужто так серьезно борьбой занимался, что в олимпийскую сборную попал? - разведчик удивленно уставился на друга. - Ты, Олег, оказывается, спортсмен. А все молчишь, не признаешься... Тихушник!
   - Валера, я по работе там был.
   - Ну, это - другое дело, - Стрельников выпустил несколько мелких колечек сизого дыма. - А я из-за олимпиады добрую половину отпуска у телевизора провел. Представляете, будучи лейтенантом каким-то чудом удалось пойти в отпуск летом и на тебе! Но не жалею. Болел за наших, до хрипоты орал в телевизор, подбадривая. Кому говорю - не верят.
   Борисов как-то по-особенному посмотрел на начальника разведки.
   - Валер, а сколько ящиков пива тогда у тебя возле кресла стояло?
   - Вообще-то я люблю телевизор смотреть лежа на диване..., - непонимающе уставился на особиста Валерий Алексеевич, затем нахмурился и досадливо махнул рукой. - Да ну тебя! Скучный вы человек, Олег Владиславович. Я ему о спорте, а он - пиво! Хотя, каюсь, выпил его за олимпиаду изрядно.
   - Да-а-а, - протянул Борисов. - Пивка бы сейчас холодненького....
   Оглушительный взрыв заставил всех вздрогнуть и пригнуться. На дороге, прямо под ними взметнулся фонтан дыма и пыли, полетели вверх гораздо выше их блока крупные камни, какие-то ошметки. Даже земля вздрогнула, хотя до дороги было довольно далеко.
   - Вот это рвануло! - прошептал Умаров. - Неужели саперы такой мощный заряд взорвали, чтобы расчистить дорогу?
   - Нет, мужики, скорее всего это - подрыв. Саперы ушли дальше на восток метров двести-триста, со злостью бросил вскочивший Стрельников.
   Дым и пыль постепенно рассеялись. Стали видны вывороченные камни, посреди дороги зияла огромная воронка. Поодаль лежал перевернутый БТР без четырех передних колес. Его башню отбросило на камни, под которыми в очередной раз скрылась река. Людей нигде не видно. Неподалеку от места взрыва замерла в оцепенении небольшая колонна брони...
   - Авианаводчика к командиру! - разнеслось по цепочке от СПС к СПС.
   Гутин и так понял, что без него никак в случае срочной эвакуации там, внизу, не обойдутся. До начальника их группы боевого управления далеко, как и до разведбата, с которыми работает майор Карасев. Виталик Спеваков сейчас на переходе на новый блок... Только будет ли кого спасать? После такого взрыва там мало кто уцелеет.
   Нацепив на плечо радиостанцию и, подхватив автомат, авианаводчик поспешил на командный пункт полка. На полпути приостановился и бросил взгляд на дорогу. Сердце сжало, защемило тоской.
   От воронки, перевернутого БТР, от всего этого скопления людей, машин, вывороченных, разбросанных взрывом камней веяло пронзительной, почти ощущаемой болью. Потоки страха, смертельного ужаса, ощущения безвозвратной потери и ярости перемешались, переплелись и стали одной общей бедой, что повисла над ущельем.
   Невозмутимые и равнодушные ко всему горы и те, казалось, замерли в скорбной, осуждающей тишине. Люди, как же вы не поймете, что в жизни нет ничего ценнее самой жизни! Ваш век и так не долог, а вы тысячелетиями только и делаете, что убиваете друг друга!
   Подполковник Вершинин, неподвижно стоящий на самом краю обрыва, услыхав доклад Гутина, опустил бинокль и медленно повернулся в его сторону. Некоторое время грустно молчал.
   - Вот что, сынок, собирайся, - промолвил он тихим спокойным голосом. - Видишь, что творится? Надеюсь, уже сам понял, что тебе нужно быть там... Большие потери, есть тяжело раненные, контуженные. Требуется срочная эвакуация. По докладу саперов подходящая площадка, чтобы посадить вертолет имеется неподалеку. Спустишься - сам определишься на месте. Иди и будь осторожен.
   Командир отвернулся и снова принялся рассматривать в бинокль происходящее на дне ущелья.
   Майор Петренко жестом подозвал к себе Юрия и развернул перед ним карту.
   - Смотри: мы здесь, - показал он карандашом на своей карте и заглянул в карту авианаводчика. - Впрочем, у тебя самого все правильно нанесено... Пойдете вот так. Передвигаться быстро, но осторожно.
   Юрий покосился на стоящего неподалеку незнакомого солдата.
   - Это - сапер из третьего батальона. Местность знает очень хорошо,- пояснил, перехватив взгляд старлея, начальник штаба. - Он покажет дорогу и пойдет первым. Третьим с вами пойдет рядовой Нигматуллин.
   - Иваныч, пусть лучше с ними сходит мой Умаров, - посоветовал подошедший Стрельников.
   - Хорошо, - согласился Петренко. - Вам три минуты на сборы и - вперед!
   Собираться не пришлось. Подошедший рядовой Умаров протянул Гутину разгрузку особиста. Юрий непонимающе посмотрел на бойца.
   - Майор Борисов просил передать, пояснил солдат. - Сказал, что вам так будет удобнее.
   Юра мысленно поблагодарил Олега Владиславовича за заботу. С подсумком на ремне лазить по горам было действительно неудобно. Увидев, что бойцы уже готовы, старлей зашагал первым, на ходу подгоняя под себя "лифчик". Каждая минута была дорога.
   У Дикобразовой Пустоши остановились. Дальше первым уже следовало идти саперу.
   Гутин остановился, посмотрел оценивающе на незнакомого бойца.
   - Вы здесь уже работали? Представьтесь.
   - Рядовой Михайлов, сапер. Раньше я работал с третьим батальоном, а теперь буду с вами...
   - Это понятно. А зовут-то, как? - наводчик проверил уровень заряда аккумулятора своей радиостанции. Запасной был еще "свеженький", а вот старый уже давно в работе, не мешает удостовериться в его работоспособности.
   - Серега, Сергей..., - смутился боец.
   Темнит что-то старлей. Зачем ему его имя?
   - Вот что, Серега, - Юрий и себе представился, взглянул на часы. - Сам видишь, что стряслось. Нам нужно как можно быстрее быть там. Раненные ждать не могут. Поэтому пойдем быстро, по возможности без остановок, но и без спешки. Дорогу-то хорошо знаешь?
   - Да. Уже несколько раз ходил здесь, - очень уверенно и спокойно ответил Михайлов.
   Гутин оглядел бойца. Вроде бы не новичок и "дембельской" бравады нет. Держится уверенно.
   - Тогда - вперед! Умаров, пойдешь в замыкании. Идем молча.
   Спустились быстро. Михайлов уверенно вывел группу к подножию горы. Дальше пришлось петлять среди кустов и больших валунов. Отчетливо слышался шум бегущей среди камней воды.
   Сапер резко сбавил скорость, стал чаще орудовать своим щупом. Он действовал без спешки, методично вонзая его наконечник в подозрительные места. Хотелось поторопить бойца, но делать этого было нельзя. Любая ошибка сапера может обернуться для него и идущих следом за ним людей большой бедой.
   Перепрыгивая с камня на камень перебрались на противоположный берег реки, которая только угадывалась по шуму воды, доносящемуся откуда-то снизу, да по кое-где виднеющимися открытым участкам, где она, пытаясь вырваться из каменного плена, бурлила, брызгалась в бессильной злобе и снова пряталась среди обломков скал.
   На дорогу вышли между ИМР (инженерная машина разграждения), стоящей на обочине и головой остановившейся колонны. Внезапно от ИМР со свирепым лаем в их сторону бросилась немецкая овчарка.
   - Фу! Фу, Найда! Фу! Назад! Место! - послышался громкий окрик. - Ты что не видишь? Это - свои!
   Собака, виновато опустив голову, трусцой посеменила обратно к вышедшему из-за саперной техники бойцу и лизнула его руку. Солдат потрепал ее за холку и взял от греха подальше за ошейник.
   - По дороге свободно ходить можно? - громко спросил Михайлов.
   - Идите спокойно, только на обочины не лезьте. Видите, что творится? Найда там несколько раз садилась. Мы проверяли и щупами и миноискателями - ничего не находили. А тут..., - солдат сокрушено махнул рукой и вместе с собакой, опустив плечи и сгорбившись, поплелся к своей броне.
   "Переживает парень, - подумал Юра. - Оно и понятно: ошибки саперов дорого стоят, и никакие оправдания не помогают избавиться им от чувства собственной вины. О недобросовестности или халатности здесь даже речи быть не может. У них работа такая, что подобное просто не позволительно. "Духи" же это тоже знают и понимают. Вон место как удачно выбрали - на выходе из ущелья установили свою адскую машину, прекрасно понимая, что именно здесь наши саперы будут проверять дорогу наиболее тщательно. Явно не обошлось без какой-то изощренной хитрости. Американцы хорошо их обучают в пакистанских лагерях. Тут ведь, скорее всего, не просто мина была, а фугас с сюрпризом. Перехитрили на этот раз.
   Гутин обратил внимание на островок из щебня из песка, выделяющийся среди больших камней. Неплохое место для посадки вертолета, не особо приметное, только до головы пострадавшей колонны далековато. Неплохо бы осмотреть его, но это - позже. Сейчас опасно. Нет гарантии, что где-нибудь не прячется наблюдатель. Лучше ничем не показывать свою заинтересованность этим местом, да и подобный островок имеется недалеко от места подрыва, правда валуны там крупнее и заход сложнее.
   Размышляя о том, какой из площадок отдать предпочтение, он поравнялся с головной БМП из пострадавшей колонны. Она остановилась метрах в двадцати пяти-тридцати впереди места взрыва. За воронкой, метрах в двадцати стоял БТР, за ним еще одна БМП. На борту бронетранспортера алеет подтек...
   - Кто такие? - послышался властный голос.
   Юрий обернулся. Лицо задавшего вопрос показалось знакомым. По крайней мере, спрашивающий был очень похож на начальника штаба 108 мотострелковой дивизии. Кажется, его фамилия Петрук....
   - Здравия желаю, товарищ полковник, - поприветствовал начальника Гутин и представился.
   - А, это тебя к нам Вершинин прислал? - начальник штаба провел ладонью по вспотевшему лицу, размазывая пыль и копоть. - Быстро добрался. Молодец!
   - Так точно! Подполковник Вершинин прислал, - наводчик бросил взгляд на несколько тел, лежавших на обочине дороги, накрытые солдатскими плащ-палатками, на которых проступали бурые пятна. - Сколько... человек...?
   К горлу подступил ком. Стало трудно дышать. Он пошарил руками по карманам в поисках сигарет и вспомнил, что свой "портсигар" остался у Канариса. Придется терпеть.
   - Пять "ноль двадцать первых" и семь "трехсотых" только тяжелых, а есть еще и легкие, но те потерпят, - очень тихо и как-то устало ответил полковник Петрук. - Еще одного никак не найдем... Где "вертушку" собираешься принимать?
   - Ближе к ИМР есть хорошая площадка. Она безопасней этой будет. Валуны там поменьше и заход удобнее, - объяснил Гутин, поняв, что начальник штаба рассчитывал использовать ближайший к ним островок. - Да и из тактических соображений целесообразнее использовать дальнюю площадку: "бородатые", вероятно, просчитали возможность использования вертолетов для эвакуации. Только нужно, чтобы саперы ее проверили. Могут быть сюрпризы.
   - Проверят. Время у нас еще есть. Вертолеты только вылетели. Свяжись с Церковским.
   Полковник Петрук достал из кармана нераспечатанную пачку сигарет "Космос", протянул Гутину, жестом показав, чтобы он оставил ее себе и направился к своему БТР. Он явно не хотел смущать молодого офицера, да и нужно было дать необходимые распоряжения.
   Юрий угостил сигаретами своих бойцов и связался с начальником ГБУ (группы боевого управления) авиацией. Доложил обстановку, дал свои координаты, затем, не выключая радиостанцию, прикурил сигарету и жадно затянулся дымом, который после "Памира" и даже "Примы" показался ему особо ароматным.
   Окружающая обстановка давила на психику. Посреди дороги зияла огромная воронка. Края ее вздыбились, обгорели. Повсюду валялись вывернутые взрывом камни, комья земли, какие-то железки, тряпки. Запах кисловатый и тошнотворно сладкий.
   "Словно рваная рана", - мелькнула горькая мысль.
   Метрах в десяти от дороги вверх колесами лежал БТР. Взрывом сорвало и откинуло далеко, к самой реке его башню. Возле нее копошились люди....
   "Неужели после такого взрыва можно уцелеть? Тут просто выжить - уже счастье и невероятное везение..., - грустно думал старлей. - Хотя на войне всякое бывает".
   Михайлов все порывался помочь своим коллегам-саперам, что тщательно проверяли площадку и подходы к ней. Ему явно очень не хотелось сидеть по соседству с воронкой и перевернутым БТРом без колес.
   Закурили еще по одной сигарете.
   - Как ты думаешь, что здесь рвануло? - решил спросить бойца старлей не столько из любопытства, а чтобы хоть как-то успокоить его и отвлечь от нехороших мыслей.
   - Очень мощный фугас, а, может даже и комбинированное что-то. Тут много неразорвавшихся авиационных бомб находили. "Духи" вполне могли закопать такую с расчетом на детонацию, а сверху поставить ТС-6.
   - Что за зверь такой? - насторожился авианаводчик.
   - Ну, "Итальянка" - противотранспортная мина, ребристая такая, в пластиковом корпусе. У нее много типов взрывателей можно использовать от простейших до радиоуправляемых. Даже такие, которые рассчитаны на определенное давление на грунт или количество наездов. Взрывается "Итальянка", тротил в бомбе детонирует, и ..., - боец замолчал, многозначительно посмотрев на воронку. - В общем, "бородатые" иногда нас нашим же оружием бьют.
   - Понятно...
   Больше ничего не хотелось спрашивать. И так все ясно. Не ясно только куда подевался еще один офицер, которого не досчитались после подрыва? Неужели его разметало так, что и найти ничего невозможно? Был человек, и нет человека. Страшно....
   Юра и сам старался не смотреть в сторону медиков, возившихся с ранеными. Он понимал, что жизнь многих из них зависит от того, как быстро они окажутся в госпитале. Стоны и кровь... Сколько боли и горя принес этот подрыв!
   Саперы неторопливо покинули площадку. Кто-то из них жестами показал, что ничего опасного и подозрительного не обнаружили. Старлей помахал ему рукой. Мол, понял.
   Эфир ожил. Наконец-то! Давайте, братишки, поторопитесь. Наша помощь сейчас ой как нужна.
   Ведущий группы запросил у Церковского координаты площадки.
   - "Воздух", я - "Самбо-3", - Юрий не выдержал пытливого взгляда кого-то из медиков, в очередной раз с надеждой посмотревшего в его сторону и вышел в эфир самостоятельно, не дожидаясь, когда его запросят.
   Как же трудно сохранять спокойствие и ждать!
   - "Третий", ты готов к работе? - ответил вопросом на запрос Гутина начальник ГБУ вместо командира экипажа.
   - "Самбо-3", уточняю координаты: ... район, ... квадрат, по "улитке" шестерка. К работе готов.
   - "Самбо", 822-й координаты твоего "Третьего" записал.
   - 822 - "Самбо", вас понял. Выходите на меня. Затем пойдете вдоль "ленточки" на одиннадцатую "поляну". Далее под управлением "Самбо-3". Радиообмен минимальный! - отозвался Церковский.
   "Уж больно знакомый голос у летчика. Кто же это? - подумал наводчик. - Может кто-то из Баграмских? И почему шеф так осторожен?".
   Вместо ответа высоко над головой с журавлиным курлыканьем пронеслась серия "духовских" реактивных снарядов.
   "По одиннадцатой площадке бьют, - отметил про себя Гутин, - теперь понятно из-за чего необходимо сократить радиообмен - могут запеленговать... Нужно медицину предупредить, чтобы готовились".
   Не выключая радиостанцию, он подошел поближе к ожидающим отправки и медикам. Кровь, бинты, бледные лица раненных, стиснутые от боли зубы и немой вопрос в глазах....
   - "Вертушки" на подходе. Готовьтесь к эвакуации. Буду сажать на дальнюю площадку. Подтягивайтесь ближе. Погрузка по моей команде. Предупреждаю: к хвостовому винту не приближаться. Проход на посадку перед кабиной вертолета... Работаем очень быстро, но без суеты!
   - А ты суров, однако! - послышалось откуда-то из-за спины. Голос знакомый... Кто бы это мог быть?
   Юрий обернулся. Сашка! Такой же, как и он, старший лейтенант. Только не авианаводчик, а политработник. Они прилетели одним бортом из Ташкента, а потом вместе больше суток проторчали на Кабульской пересылке. Как давно это было! А всего-то полтора месяца прошло... Бледный такой стоит. Глаза шальные, зрачки подергиваются, и слова растягивает. Наверное, контужен, а контуженных и с черепно-мозговыми травмами вертолетом отправлять нельзя. Только в крайнем случае.
   - Здравствуй, брат! Как ты? - Юра крепко пожал протянутую руку. Ладонь у Сашки холодная, липкая. Видать, досталось ему крепко.
   - Я-то ничего, а вот они..., - Александр отвернулся. На его глазах блеснули слезы.
   - А ты, каким образом здесь оказался? Помнится, ты в Кабул попал, в политотдел армии кажется...
   - Поехал с рекогносцировочной группой ПКП армии... А тут как рванет! Сергеича до сих пор найти не могут... Он со мной рядом сидел, только ближе к носу БТРа.... Я пришел в себя на камнях. Голова ватная, в ушах шум, звон, руки трясутся... Где же Сергеич? Никак его не найдут!
   - Не переживай! Найдется твой Сергеич..., - Юрий хотел, было успокоить приятеля, но из наушника послышался голос майора Церковского - санитарный вертолет и группа прикрытия уже подлетали к горе Нарай, где располагалось управление 108 дивизии и площадка начальника ГБУ. - Ладно, брат, извини... Отправлю борт - поговорим. Хорошо?
   Сашка, молча, кивнул и, обиженно поджав губы, отошел в сторону. Ему очень нужно было выговориться, нашел старого знакомого, а он... Эх!
   Гутину стало неловко. Мягче надо было быть с Сашкой, тактичней объяснить, что не до разговоров ему сейчас. Очень сложный момент: во время посадки на необорудованную площадку в условиях высокогорья требуется максимум внимания. Да и от "духов" можно всяческой пакости ожидать в любой момент. Он вопросительно взглянул на незнакомого медика.
   - Успеете еще поговорить, - скороговоркой промолвил он, словно догадавшись, о чем хотел спросить авианаводчик. - В его состоянии лучше ехать на броне... Сколько до посадки?
   - Около восьми минут... Нужно выдвигаться, доктор. Грузиться будем очень быстро. Слышишь? - Гутин ткнул пальцем в небо, откуда вновь доносился звук пролетающей над ними очередной серии "духовских" реактивных снарядов. - Опять по моей бывшей одиннадцатой площадке работают! Сколько мы сидели на блоке, столько они и долбили, а ушли оттуда - все равно продолжают. Просто заколдованное место какое-то!
   Доктор кивнул головой и дал команду грузить носилки на стоящую в голове колонны боевую машину пехоты. Гутин быстрым шагом устремился по дороге в сторону уже проверенной саперами вертолетной площадки.
   У самого спуска к ней его нагнали БТР и БМП.
   "Удачное место. Броня останется на дороге. Не будут мешать, да и нести недалеко", - мелькнула мысль. Он взглянул на компас, ориентируясь по сторонам света и отмечая азимут на характерные ориентиры.
   Послышался звук приближающихся вертолетов. Гутин покосился на происходящее у брони. Носилки и плащ-палатки с раненными и убитыми сгрузили уже почти все.
   "Вовремя управились, - отметил он про себя, - пора выходить на связь".
   - 822-й - "Самбо-3"!
   - 822 отвечаю "Третьему". Минута до одиннадцатой.
   - 822-го "Самбо-3" понял. Группе 822-го предупреждение: на одиннадцатую не выходить. "Бородатые" работают "сигарами". Держитесь над ленточкой. - Юра хотел еще дать указание паре Ми-24, прикрывающих "санитара", но небольшой паузой в радиообмене воспользовался Спеваков.
   - "Самбо", я - "Самбо-2", засек пусковую "сигар" "бородатых"... Прошу "добро" отработать "шмелями". Нахожусь ..., - Виталий выдал свои координаты и уточнил: - это в трех километрах северо-восточнее нынешнего места нашего "Третьего". "Красные" стволами работать не могут!
   - "Второй", понял тебя! - отозвался начальник ГБУ. - 822-му работать под управлением "Самбо-3", группе 435-го после прохода площадки "Самбо-3" - работать с "Самбо-2".
   - 822-й понял, - спокойным голосом ответил командир "санитара". - "Третий", подхожу к траверзу одиннадцатой. Предупреждение принял.
   Юра посмотрел в сторону своей бывшей так и не пригодившейся площадки. Немного правее ее показались вертолеты. "Пора!" - решил он, зажег сигнальную дымовую шашку и бросил ее на площадку. Конечно, по уму надо было бы дать условия захода и посадки, но, помня предупреждение начальника, решил лишний раз в эфир не выходить. Условия захода и посадки по афганским меркам были простыми. Зачем лишний раз давать "бородатым" возможность запеленговать себя? Чего доброго начнут еще долбить эрэсами.
   - "Самбо-3" - 822, площадку наблюдаю. Рассчитываю садиться с курсом ...!
   - 822-го понял. Посадку курсом ... разрешаю! - Гутин сообразил, что командир экипажа рассчитал курс посадки, сообразуясь с рельефом местности и ветровой обстановкой, которую было прекрасно видно по оранжевому дыму сигнальной шашки.
   Немного выждал, зажег еще один дым и бросил его на площадку. Вонючий, слегка сладковатый дым заструился от центра площадки над камнями, по которым они с бойцами совсем недавно переходили речку. Ми-8 развернулся и стал заходить на посадку. Пара Ми-24 сделала вираж, убеждаясь в безопасности посадки "санитара" и ушла на северо-восток, к блокам 180-го полка. Все правильно. Теперь основное внимание на посадку вертолета и погрузку.
   Погрузка раненных и убитых шла быстро. Сначала загрузили носилки с тяжелоранеными, потом на борт поднялись те, кто мог ходить сам, и, наконец, наступил черед тех, для кого этот полет из района боевых действий будет не крайним, а последним.
   К горлу снова подкатил ком, но на эмоции отвлекаться было не время. Юрий все внимание перенес на то, как идет погрузка, что творится в эфире и, бросая короткие взгляды на ближайшие и далекие склоны гор, отметил про себя четкие действия погрузочной команды.
   Все-таки не зря он провел инструктаж. Памятуя его слова, солдаты и офицеры несли свой скорбный груз быстро, но аккуратно проходя перед кабиной вертолета. Молодые бойцы, ступив под сверкающий нимб несущего винта, невольно вжимали головы в плечи и сбавляли шаг. Пыль и мелкие камешки - неизбежные спутники посадки вертолета на необорудованную площадку, заставляли щуриться и задерживать дыхание. Рев двигателей заглушал голоса. Борттехник что-то пытался говорить, но его слова только угадывались. Он продолжал подавать команды и сопровождал их выразительными жестами.
   Много беды наделал заложенный "духами" фугас. Салон вертолета казался буквально забитым раненными и телами убитых. Фельдшер каким-то чудом умудрялся в этой каше делать какие-то пометки в своем блокноте, проверять вложенные под жгуты записки и бросал тревожные взгляды в сторону тех, кто был без сознания. Живые, веселые люди, не зависимо от воинского звания в один миг превратились кто в "трехсотых", а кто и в "груз двести".
   Выполнив свою нелегкую работу, погрузочная команда бегом вернулась на дорогу и, укрывшись за броней, жадно закурила, отплевываясь от пыли и стараясь хоть как-то оттереть окровавленные руки. Что вертелось в голове у каждого в этот момент? Сумбур мыслей и чувств, которым имя - беда и горе. Чужой беды не бывает. И как не храбрись, а волей-неволей и промелькнет пугающая своей откровенностью мысль: "И меня так могут!" Конечно, от нее, кажущейся кощунственной, тут же отмахивались, чтобы не навлекать на себя несчастий или в уверенности, что именно с ним подобного не может такого быть никогда. Дай то Бог! Дай то Бог!
   Убедившись, что все благополучно, Гутин весь превратился в слух: капитан Спеваков наводил пару Ми-24, или "крокодилов", как их называла пехота на обнаруженную им пусковую установку реактивных снарядов. Если бы не знать, что это работает Виталий, то невозможно было бы догадаться, что это - именно он. Спокойный, уверенный голос никак не вязался с обликом вечного балагура и насмешника.
   Юра несколько раз встретился глазами с командиром экипажа. Тот тоже сосредоточенно слушал эфир и, лишь услышав доклад борттехника об окончании погрузки и, что прикрывающие его Ми-24 успешно отработали, приветливо помахал рукой наводчику. Да это же Володя Федченко - однофамилец того самого летчика, что пару недель назад удивленно интересовался, куда ему теперь бросать бомбу, поняв, что чуть не отработал по нашим войскам и тем более по своему соседу по модулю из-за ошибки штабных стратегов! И как он его сразу не узнал? Сколько раз они вместе встречались в знаменитой парилке бани их эскадрильи или в дружной компании коротали вечера в далеком Баграме! Федченко с Церковским были знакомы еще с училища, хотя и обучались на разных курсах. Как все-таки тесен мир!
   Капитан Федченко запросил взлет.
   - 822, ветер встречный, пять-семь метров в секунду. Контрольное висение, взлет! - совсем по-аэродромному дал команду авианаводчик, отметив про себя, что не уточнил особенностей ведения радиообмена в подобных случаях, когда управление нужно осуществлять в районе боевых действий. А, может, и нет их, этих особенностей? Учиться уже поздно. Нужно действовать. Главное - соблюсти безопасность.
   После взлета вертолета и перехода группы под управление начальника ГБУ Юра выключил радиостанцию, отметив про себя, что аккумулятор ему достался очень даже хороший. Уже столько времени работает, а индикатор разряда даже и не думает загораться!
   Неспеша, поднялся на дорогу. Поискал глазами Умарова и Михайлова. Они сосредоточенно отмывали руки, найдя между камней открытый участок воды.
   "Молодцы ребята, - подумал старлей. - Без дополнительной команды вызвались помогать загружать раненных и убитых на борт, а Умаров до конца погрузки стоял у фюзеляжа так, чтобы помогать заносить носилки и, не позволяя кому-либо даже ступить в сторону хвостового винта. Нужно будет об этом рассказать Канарису".
   Наводчик пошарил по карманам, выудил из заметно опустевшей пачки сигарету и жадно затянулся. После взлета вертолета стало непривычно тихо. Уши были еще немного заложены, но все же улавливали щебетанье птиц в кустах. Нужно немного подождать, и слух восстановится полностью.
   - Ну, теперь рассказывай: как ты? - неуверенной походкой подошел поближе Сашка-политработник. - Ты все так же куришь? А я вот уже месяц как бросил.
   - Бросишь тут..., - недовольно буркнул Юра, вспомнив совсем недавние поиски сигарет, и продолжил уже приветливо: - Не та работа, Саня, чтобы можно было бросить курить! Я попал в Баграмскую группу боевого управления авиацией. Мужики там разные, но живем очень дружно. Приняли меня хорошо. А ты как устроился? Где служишь?
   - А я в политуправлении армии служу. Самый младший в коллективе, но это даже и хорошо - можно многому научиться, - Сашка потер пальцами висок. - А ты уже был на "боевых" до этой операции? У меня это - первый выход.
   Юра несколько замешкался. Рассказать или нет? Еще сочтет, что хвастаю, бравирую перед "штабным". Врядли ему известно о том выходе.
   - Ходил уже в Чарикарскую "зеленку" с разведбатом 108 дивизии..., - Гутину не хотелось говорить на эту еще больную тему, и он лихорадочно думал: куда бы увести беседу? - Слушай, друг, ты заговорил о куреве... Не знаешь, можно ли у кого-нибудь здесь стрельнуть несколько пачек сигарет? Мы тут на днях под сильную грозу попали. Все раскисло, а у некоторых курильщиков уже уши в трубочку сворачиваются. Кое-кто даже из сухих листьев самокрутки вертит... Извини за бестактность, пожалуйста. Ляпнул, не подумавши... Как ты себя чувствуешь?
   Авианаводчик смутился. Довольно некрасиво получилось... Но как уйти от собственных тяжелых воспоминаний и не разволновать своего, явно контуженого, товарища? Сашке и так изрядно досталось. Вон, с какой передряги живым выйти умудрился, что оставалось только удивляться, как это ему удалось?
   Саша буркнул: "Сейчас" - и направился в сторону БТР.
   Гутин кусал губы. Бог с ними, этими треклятыми сигаретами! Поговорить нужно было о чем-то другом.
   "Ну, ничего, - думал он, - после этих "боевых" обязательно разыщу Сашку в Кабуле. Сейчас его "подшаманят" в госпитале, сам успокоится и можно будет поговорить, уже не раздумывая о том, что можно сказать, а чего нельзя. Впрочем, скоро и сам все поймет...".
   - Хорошо отработал, наводчик. Быстро управились. Заодно и душманскую пусковую уничтожили! - подошедший полковник Петрук протянул руку. - Молодцы! Куда сейчас?
   - К себе, на блок полезу, - Юра машинально пожал руку начальника штаба дивизии, раздумывая, отвечать по уставному "Служу Советскому Союзу!", или не стоит, чтобы не выглядеть глупо? - Еще минут десять дам бойцам отдохнуть, и будем возвращаться. Пусть успокоятся. У рядового Умарова это первые "боевые".
   - Верное решение, грамотное, - Петрук подошел вплотную и перешел на шепот. - Передай подполковнику Вершинину: его заменщик уже в Ташкенте. Запомнил?
   Старлей кивнул молча. Интересно, зачем нужно было темнить? Может, чтобы окружающие не слышали? Тогда эту новость командиру полка необходимо передать тоже без посторонних ушей.
   Вернулся Сашка. Он стоят чуть поодаль и переминался с ноги на ногу, ожидая, когда отойдет полковник Петрук и можно будет продолжить внезапно прерванную беседу. О выходе в "зеленку", о котором упомянул наводчик, он всякого наслушался, и ему не терпелось узнать все, как говориться, от непосредственного участника.
   Словно угадав его мысли, начальник штаба дивизии тактично ушел к своему БТР, который уже развернулся и явно ожидал его. Забрался наверх, уселся на седушку за командирским люком, немного выждал и пригласил молодых офицеров занять места рядом с ним. Юра жестом показал рядовому Михайлову, чтобы они с Умаровым ожидали его возле ИМР, в тени которой лежала Найда, настороженно поглядывающая в их сторону, помог забраться Сашке и легко поднялся на броню сам.
   Вернулись к воронке. Глядя на нее и копошащихся возле перевернутого взрывом бронетранспортера людей, Юра почувствовал, как спазм снова сдавил горло, и предательски защипало глаза. Он зло стиснул зубы. Нельзя поддаваться эмоциям! Все переживания потом, когда вернется к себе на блок, а еще лучше - после "боевых", уже на базе. Терпеть! Не раскисать! Еще на свою горку предстоит топать по минам.
   Старлей спрыгнул на землю и принялся рассматривать воронку. Какую же нужно было приложить чудовищную силу, чтобы образовалась такая яма, и разбросало по дороге исполинских размеров камни? Хрупок человеческий организм, но ведь многим удалось выжить после подрыва! Что это: необыкновенное везение, чудо или просто превратности судьбы? Как знать....
   - Возьми. Я тут собрал тебе, сколько смог, - послышалось сзади, и, обернувшись, Юра увидел, как Александр, стоя на броне, вынимает из своих карманов пачки сигарет различных марок, с фильтром и без, протягивает ему, а сам не отрывает глаз от чего-то, происходящего у реки. Вот он засунул руку себе за пазуху, достал еще несколько пачек и замер.
   Гутин проследил за взглядом контуженого приятеля. Из кустарника, что рос у самой реки, довольно далеко от отброшенной взрывом башни подорвавшегося бронетранспортера показался человек. Он был без головного убора, шел, качаясь и волоча за собой автомат по камням. По изодранной в клочья, грязной одежде трудно было определить, кто это: наш, "зеленый" или обезумевший душман, одетый вместо обычных для них широченных шальвар-камис в какие-то драные штаны?
   - Сергеич! - заорал Сашка, кубарем скатился с БТР, но вдруг остановился, обхватив голову руками, и стал медленно оседать на землю.
   Юра еле удержал его, не позволил упасть, крепко обняв за плечи.
   - Да это же Сергеич! - вырывался, придя в себя, молодой офицер. - Пусти!
   - Успокойся! - прикрикнул на товарища авианаводчик, не ослабляя хватку. - Куда ты собрался бежать? Забыл, что там могут быть мины? Сейчас выведут твоего Сергеевича! Видишь: он остановился, и к нему навстречу уже идут.
   Сашка затих, обмяк как-то вдруг. Пришлось прислонить его к броне и держать, чтобы тот не упал.
   - Сергеич нашелся! Живой! - чуть слышно всхлипывал молодой политработник, сжимая руками голову, не сводя глаз от вернувшегося неизвестно откуда своего старшего товарища, в недавнем прошлом соседа по броне и совершенно не замечая, как по его закопченным щекам текут слезы, образуя светлые дорожки....
   Александр оказался прав: вышедший из кустов был тем самым Сергеичем, которого никак не могли найти после подрыва и уже решили, что его просто разорвало на мелкие кусочки и разбросало вокруг. Битый час никак не удавалось найти хоть что-то, что могло бы подтвердить эту версию или опровергнуть, и вот на тебе - такое везение!
   Офицера, подхватив под руки, вывели на дорогу и уложили на носилки. Он лежал, смущенно улыбаясь, молча пожимая руки знакомых и незнакомых ему людей, а медики тем временем осматривали, ощупывали его, удивляясь, что не находят ни ранений, ни переломов. Только многочисленные ушибы, ссадины, да явные последствия тяжелой контузии. Счастливчик!
   Из сбивчивого рассказа офицера, стоявшего рядом, одного из тех, кто помогал Сергеичу выйти на дорогу, стало ясно, что с тем произошло, и почему его так долго не могли найти.
   Страшный грохот, мощный толчок, ощущение полета и боль от удара при падении на камни - это все, что запомнил Сергеич при подрыве их брони на фугасе. Далее, скорее всего, в шоковом состоянии он заполз в кусты и потерял сознание. В себя пришел от звука низко пролетевшего над ним вертолета. Долго не мог сообразить, что с ним произошло. Потом попытался встать, но руки и ноги его не слушались, кружилась голова, и все тело сотрясалось от приступов рвоты. Кое-как ему удалось развернуться в сторону дороги, и он увидел БТР, едущий в ту сторону, откуда они приехали. Решив, что его забыли в суматохе или просто не смогли найти, Сергеич собрал остатки сил и стал выбираться на дорогу. Масштабы происшедшего он осознал только сейчас. На глазах выступили слезы....
   Юра закурил очередную сигарету, задумавшись о превратностях судьбы. К нему вплотную подошел тот самый медик, что осматривал Сергеича. Жестом попросил прикурить.
   - Доктор, не нужен ли еще один санитарный рейс? - поинтересовался авианаводчик, решив, что перед ним, скорее всего, кто-то из медслужбы армии или группы усиления, и почему-то не в силах отвести взгляда от заметно подрагивавшего кончика сигареты на лицо собеседника.
   - В ближайшее время нет, - сухо ответил тот. - Всех, кого необходимо было, я отправил. Контуженные и получившие легкие травмы в срочной эвакуации не нуждаются.
   Докурив сигарету, Юрий немного понаблюдал, как Сашка, сидя в головах у своего вновь нашедшегося старшего товарища, говорил что-то тому, не смолкая ни на миг, и подумал: "Нужно собираться домой - скоро наступит самое жаркое время суток...".
   Поправив ремень радиостанции и, забросив за спину автомат, он усмехнулся собственным мыслям: "Странно как-то: вот уже и блок я стал называть домом. Словно кочевник какой-то или безродный путник - где проснулся, там и дом".
   Уточнив у начальника штаба дивизии, требуется ли еще его присутствие на дороге и, получив отрицательный ответ, попросил передать командиру своего полка информацию, что он со своей группой возвращается назад. Еще раз бросил взгляд на воронку, бронетранспортер и неспеша направился к явно заждавшимся его рядовым Умарову и Михайлову.
   На полпути к ИМР он вдруг вспомнил, что ушел по-английски, ни с кем не попрощавшись. Стало неловко, но его уже больше волновал предстоящий переход по нашпигованному минами склону горы, затяжной изнурительный подъем и вскоре Юра забыл о своем промахе. Он представил, как обрадуются его возвращению и добыче Канарис, Олег Владимирович, другие офицеры и подумал: неужели когда-то было такое время, что они не были знакомы?
  
  
   Глава 9. Дикобразова пустошь
  
   Переход вдоль подножья и подъем на склон горы оказались не такими сложными, как ожидалось, но группа шла все равно очень медленно. Михайлов явно не хотел рисковать и поэтому не торопился. Он часто останавливался и тщательно обследовал своим похожим на копье щупом почву перед собой. Умаров, идущий вторым, держался в пяти-шести метрах от сапера, стараясь ставить свои ноги след в след. Гутин шел в замыкании, бросая мимолетные взгляды по сторонам и периодически оглядываясь назад, отмечая каждое подозрительное шевеление листвы или покачивание ветвей кустарника.
   "Духи" - народ очень хитрый и коварный. Могут и засаду устроить, и "сесть на хвост", чтобы разведать проходы и напасть на блок при первом же удобном случае. Они здесь, в отличие от нас, на своей территории. Им карты и компас не нужны, чтобы ориентироваться на местности. Каждый бугорок или ямку с детства знают.
   Солнце, ставши в зенит, жарило нещадно. Накалившиеся скалы прохлады не добавляли. Маршрут группы авианаводчика проходил через редколесье с островками колючего кустарника. Здесь раскаленный воздух был неподвижен, сушил горло, обжигал лицо и руки. Зато редкие деревца отбрасывали кружевную тень, позволяя, хоть немного укрыться от испепеляющих лучей и изнуряющего зноя. Периодически старлей ловил себя на мысли, что ему не хочется выходить из тени, но Михайлов выбрал такой темп, что они шли, даже не особо потея, и Юра уже стал прикидывать: успеют они к обеду, или нет?
   Осталось преодолеть один особо крутой подъем и впереди покажется Дикобразова пустошь.
   - Михайлов, будь внимательней! Прямо на растяжку рулишь! - послышался откуда-то сверху из-за ветвей голос невидимого еще майора Стрельникова.
   Юра тщетно попытался отыскать глазами начальника разведки. Бесполезно! Будь он даже где-то рядом, то обнаружить его все равно можно было только в том случае, если бы он сам этого захотел.
   - Увидел? Переступай, а лучше - обойди справа. Мне так спокойней будет, - голос Валерия Алексеевича был необычно строг.
   Сапер выждал, когда Умаров подойдет к нему поближе, указал тому на что-то между деревьев, круто свернул вправо, сделал несколько шагов и снова остановился. Повертел некоторое время головой, пытаясь увидеть начальника разведки. Бесполезное занятие!
   - Дальше поднимайтесь спокойно. Сюрпризов больше не будет. Я только приступил к работе, - голос сверху снова стал невозмутимым.
   Юра не стал повторять маршрут идущих впереди него солдат, а, увидев растяжку, переступил ее и стал подниматься по склону, стараясь идти по своим же старым следам. Забравшись, оглянулся и посмотрел вниз.
   - Валерий Алексеевич, а я вижу вашу "сигналку"! - злорадно проговорил он, довольный, что нашел хоть какой-то изъян в работе разведчика.
   - Снизу ее абсолютно не видно! - Поспешил успокоить своего начальника Умаров.
   - Все правильно. Я ее специально так поставил, чтобы Михайлов, когда поведет караван за водой в следующий раз, видел, где она стоит, а при возвращении не забывал о ней. "Сигналку" то я поставил, а потом подумал: жалко будет, если сорвете ее. У нас, их, можно сказать, почти не осталось... Вот сижу теперь, жду вас. Что так долго?
   Юра прикусил губу. Как хорошо, что он не брякнул ничего лишнего, чтобы поддеть разведчика! Поучилось бы очень даже глупо... Поистине кто-то верно сказал: "Опыт - это, в первую очередь, умение сдерживать ежеминутные порывы". Судя по тому, что он смог удержаться от необдуманной реплики, опыт стал накапливаться.
   Размышляя об этом, он неторопливо выбрался на небольшую ровную площадку у самого обрыва, откуда слышался голос Валеры. Никого и ничего, кроме дикобразовых нор, да пары-тройки хилых кустов не видно. Где же прячется этот хитрюга Канарис?
   - Отработал? - раздался за спиной тихий голос, заставивший едва заметно вздрогнуть.
   Юра чертыхнулся про себя. Опять разведчик перехитрил его: показал, где находится, затаился и появился с той стороны, откуда не ждали, преподав очередной урок скрытности и умения маскироваться.
   Стрельников, довольный произведенным эффектом, пристально посмотрел в глаза авианаводчику. Что-то, увиденное в них, его насторожило, и майор, еще раз взглянув на Юрия, бесшумно отступил в тень сосны.
   - Посиди-ка пока здесь, посмотри по сторонам, а я с парнями закончу начатое, - послышалось с самого края обрыва. - Михайлов заодно и проходы изучит. Через день ему этим маршрутом снова предстоит вести караванчик за водой и сухпайком.
   Гутин согласно кивнул. Подождал, когда Канарис с бойцами спустится ниже по склону, и решительно направился к кустам, растущим чуть в стороне, на краю обрыва, чтобы не маячить на пустыре и хоть как-то укрыться от становившегося нестерпимым солнца.
   Место оказалось не совсем удачным. Дорога на дне ущелья и подступы к ней просматривались отлично, но подход к группе Стрельникова скрывал край обрыва. Пришлось сместиться чуть влево, поближе к вывороченному корню поваленного ветром дерева.
   Придирчиво осмотрел место. Некоторые следы выдавали недавнее присутствие здесь человека, который очень небрежно попытался их скрыть. Интересно, кто бы это мог быть? Юра еще раз внимательно посмотрел на едва заметные следы и на всякий случай решил залечь чуть в стороне, сместившись к самому краю площадки.
   Старые или чужие лежки лучше не занимать. Если Стрельников отсюда вел наблюдение, то это еще ничего, ну, а если это были "духи", то это очень неприятно: во-первых, место "засвечено", а во-вторых, там вполне могли быть и сюрпризы в виде противопехотной мины, растяжки или какой-нибудь подобной гадости.
   Знакомый холодок пробежал вдоль позвоночника. Интересно, почему всегда так, стоит ему хотя бы узнать или подумать о минах? Перед глазами всплыла недавняя картина, увиденного на дороге: громадная воронка, окровавленные бинты на раненных, ярко контрастирующих с изодранной, закопченной одеждой и что-то лежащее под солдатскими плащ-палатками на обочине. Сквозь тонкий брезент проступали бурые пятна. Пара человек у БМП склонилась над кем-то невидимым за их спинами. Оттуда раздавался какой-то хриплый, булькающий нечеловеческий стон, и от этого становилось жутко.
   Юра невольно поежился и потряс головой. Наваждение не проходило. Вспомнилось, как перед его глазами медленной вереницей двигались раненные и их сопровождающие, пробиваясь сквозь пыль и ветер, поднятые несущим винтом вертолета. Кое-кто шел сам, но большинство несли на носилках и плащ-палатках. В последнюю очередь загружали тех, кто недавно лежали на обочине дороги, накрытыми побуревшим тонким брезентом. Их тащили на тех же самых плащ-палатках, что недавно скрывали тела от сочувственных и любопытных взглядов. Горька жестокая правда войны. К горлу подкатил ком....
   Нет! Не время расслабляться! Еще не время. Да и нельзя вообще этого делать, пока не закончатся эти "боевые"! Потом. Все будет потом.
   Он внимательно осмотрел ближние подходы к возившейся с сигнальными минами чуть ниже по склону группе Канариса, дальние кусты. Ничего подозрительного не видно. Ветер, как ему и положено в горах, дул вдоль ущелья. Сейчас он был довольно слабым, но вполне достаточным, чтобы колыхались тонкие ветви, шевелилась и чуть слышно шелестела листва на кустарнике и деревьях. Свет сменялся тенью, вызывая иллюзию присутствия кого-то постороннего. А, может, оно так и было? Трудно что-то разглядеть в таких условиях, но нужно - больно уж место неспокойное. Саперы склонялись к мысли, что фугас, на котором подорвался БТР штаба армии, был радиоуправляемым. Если это действительно так, то где-то неподалеку должен затаиться наблюдатель.
   Спустя некоторое время Стрельников с бойцами закончили работу. Они установили несколько тщательно замаскированных сигнальных мин. Если кто сорвет растяжку, то раздастся страшный вой, чем-то напоминающий звук падающего рядом реактивного снаряда, в небо полетят сигнальные ракеты, и ближайший часовой мгновенно отреагирует автоматной очередью в эту сторону без всяких там "Стой! Кто идет?" или "Стой! Стрелять буду!". Таков неписаный закон Афгана.
   - Ладно! Умаров, идите домой, а мы тут с авианаводчиком еще немного посидим, - Валерий Алексеевич неопределенно махнул рукой и добавил вслед медленно удаляющимся бойцам: - Не забудьте доложить начальнику штаба о своем возвращении!
   Он поискал глазами младшего своего товарища, который быстро усваивает его уроки и сейчас, явно подражая ему самому, скорее всего где-то затаился или постарается подойти незаметно, как любит это делать он сам. Что же, посмотрим: получится ли?
   Умаров с Михайловым скрылись из виду. Где же наводчик? Огляделся. Ветви кустов колыхались на ветру, словно отмахиваясь от полуденного зноя. Ничто не нарушает их ритмичного движения. Издалека донесся звук "градовского" залпа и высоко над головой с журавлиным курлыканьем пролетела серия реактивных снарядов.
   Бесшумно ступая, начальник разведки подошел к обрыву.
   - Валера, а откуда ты за нами наблюдал? - послышался, совсем рядом голос еще невидимого авианаводчика. - Не отсюда ли?
   - Нет. А что тебя заинтересовало? - спокойно ответил Стрельников, совершенно не удивляясь тому, что Гутин оказался немного не в том месте, где он ожидал его увидеть.
   Юра бесшумно выбрался из кустов, что росли среди камней у остатков поваленного дерева на восточном крае Дикобразовой пустоши и, проходя мимо разведчика, жестом предложил ему проследовать за собой. Он шел, внимательно глядя перед собой и осторожно переставляя ноги явно чего-то опасаясь.
   - Вот, смотри, - старлей показал обнаруженные им у вывернутого корня следы чьего-то недавнего присутствия. - Дерево, скорее всего, упало еще задолго до начала нашей операции. Местные жители, или "духи" уже успели его частично распилить и унести основную часть. Правильно? Я лежал возле корней....
   - Ну, это видно сразу, - Валерий, перебив Юру, указал стволом автомата на следы и ухмыльнулся.
   - Валера, именно это я и хотел тебе показать. Это не мои следы, а главное - они совсем свежие и оставлены не позже сегодняшнего утра.
   - А ты откуда наблюдал за нами? - Стрельников несколько раз перевел взгляд со следов на дорогу и обратно.
   - Я был слева от корня и чуть ближе к обрыву. Оттуда обзор немного хуже, но я решил, что чужие "лежки" лучше не занимать.
   - Правильно решил. Пошли, покажешь свою лежку, - нахмурился разведчик. - Не нравится мне все это....
   Уходя со своего наблюдательного пункта, Юра тщательно проверил, не оставил ли он после себя следов и теперь с удовлетворением отметил, что Канарис остался доволен его действиями. Вот только по невозмутимому лицу начальника разведки невозможно определить: знал ли он о показанной ему "лежке" или нет? А, может, это он сам оставил эти следы, чтобы проверить наблюдательность авианаводчика? Ведь он так ничего прямо и не ответил на просьбу обучить его некоторым премудростям и хитростям разведчиков, но иногда Юра замечал, что Стрельников специально обращает его внимание на некоторые свои действия, ничего при этом не говоря. Есть и такая методика обучения без слов - смотри и запоминай. Гутин за несколько месяцев до своего отъезда в Афган сам стал инструктором и, естественно, знал об этом. Не устроил ли ему сегодня Канарис что-то наподобие экзамена? Напрямую спросить как-то неловко. Если посчитает это нужным, то сам все скажет.
   - Ты куревом, случайно не разжился? - Валерий похлопал себя по явно пустым карманам и добавил чуть раздраженно: - Уши уже в трубочку сворачиваются!
   - Ах, да... Извини, совсем забыл! - Юра достал пару пачек и протянул товарищу.
   - Откуда такая щедрость?
   - Знакомого встретил. Представляешь, мы с ним одним бортом из Ташкента летели, а потом вместе сутки на Кабульской пересылке маялись. Он - политработник. На боевые пошел с ПКП армии. Чудом остался жив после подрыва. Кажется, только контузией отделался.
   Гутин рассказывал об увиденном и услышанном в ущелье. Слова находились сами собой. Он говорил и говорил без остановки, словно боялся, что его остановят, и тогда все пережитое за это утро навсегда останется в нем и будет душить воспоминаниями. В его словах было столько боли, что Валерий, распечатав пачку сигарет, замер, совершенно позабыв о своем желании закурить, и слушал, не перебивая и не задавая уточняющих вопросов. Только жестом предложил сесть и не сводил глаз со своего молодого товарища.
   "Пусть выговорится, - решил он. - Нельзя держать в себе все это. Юрка еще новичок на войне, Хотя и перенес уже немало. Видно, что очень переживает. И это - правильно. Чужой боли не бывает".
   Вдруг наводчик замолчал. Казалось, он совершенно не обращал внимания на впечатление, произведенное его рассказом и, скорее всего, продолжал уже молча вспоминать недавние события. Сидел, уставившись куда-то вдаль на равнодушные ко всему горы. Смотрел и ничего не видел, погруженный в свои мысли и чувства.
   Активности в окружающем не было. Возня саперов на дороге, редкие артиллерийские залпы, взметнувшиеся к небу фонтаны от далеких разрывов снарядов, стали уже привычными и неотъемлемой частью окружающего пейзажа.
   Молча, закурили. Ветер уносил ароматный дым и вместе с ним улетучивались горестные переживания. Говорить больше ничего Юрию не хотелось.
   - И что ты обо всем этом думаешь? - Нарушил затянувшееся молчание Стрельников.
   Юра ответил не сразу. Докурил сигарету до самого фильтра и повернулся к собеседнику. Пристально посмотрел на Валерия, пытаясь по выражению его глаз, определить: стоит ли говорить откровенно, или отделаться общими фразами? Перед ним сидел старший товарищ, возможно, и друг в будущем. По крайней мере, уже сейчас Гутин доверял ему, как самому себе.
   - Знаешь, Валера, именно сегодня я понял, вернее, осознал одно, - тихим и каким-то обыденным проговорил он. - Я люблю жизнь. Люблю и горы, и небо, и землю. Люблю людей, какими бы они не казались плохими или хорошими на первый взгляд. Ведь люди - тоже часть этой самой жизни. Хотя они такие же разные, как и сами проявления жизни... Вот, смотри: сегодня было необычно красивое утро, красочное такое, сочное. Кто-то, как, например, мы с тобой, ковырялся в своем СПС, стараясь как-то поуютнее обустроить свое временное жилье. Кто-то ехал на броне, с восторгом рассматривая открывающиеся пейзажи, поражаясь окружающему великолепию и не понимая, почему так насторожен его сосед. А в это же время какой-то молодой дехканин, из-за превратностей судьбы превратившийся в "духа", сидя в засаде, выжидал удобный момент, чтобы замкнуть контакты и дать команду на подрыв радиоуправляемого фугаса, или просто затаился в скалах, чтобы зафиксировать результаты подрыва. Говорят, в Пакистане за подобные "подвиги" платят хорошие, по местным меркам, деньги....
   - Так ты что и "духов" тоже любишь? - чуть повысил голос майор, перебивая наводчика.
   - Как тебе сказать? Любить-то их вроде бы и не за что... А ведь тоже, как-никак, люди. Хотя злые и коварные. Но в основной массе они просто обмануты или доведены до фанатизма. Какие это моджахеды - воины ислама, борцы за веру? Исламом здесь и не пахнет. Закон "не убий" так же актуален для мусульманина, как и для христианина, и, кажется, именно их пророк сказал: "Да не будут твоими врагами малые и слабые". А что они творят с раненными, которые попадают к ним в плен? А сколько детей их собственного народа уже погибло или изувечено по вине тех самых "борцов за веру"? Никогда не поверю, что заминированные игрушки, всякие там зонтики, авторучки дело рук наших взрывотехников, - Юрий прикурил очередную сигарету. - Я не о том сейчас говорю... Понимаешь, когда увидел развороченный БТР, воронку в полдороги, раненных и тех, что лежали накрытыми плащ-палатками, то кроме душевной боли ничего не испытывал. Не до того было, да и голова была занята другим - как правильно организовать эвакуацию. Ведь сегодняшний санитарный рейс - самый первый в моей практике. Боялся что-то упустить, сделать какую-либо ошибку, сдерживал себя, чтобы летчики, не дай Бог, не почувствовали моего волнения. Даже с Сашкой-политработником при встрече не поговорил, как следует. Хотя, возможно, и обидел его своим невниманием. Теперь, вот, жалею об этом. Сашка - это тот, у кого я куревом разжился. Кажется, его здорово шандарахнуло... Потом Сергеич из кустов выполз. Все считали, что его в клочья разорвало, а он - живой. Взрывной волной его далеко отбросило. Кое-как он добрался до кустов и уже там долго лежал без сознания... Ты бы видел его глаза, и ту радость, какой светились глаза его товарищей, когда он нашелся! Эта картина до сих пор перед глазами стоит.
   Юра замолчал и перевел взгляд на то место, откуда он недавно отправил вертолет с убитыми и раненными. Дыхание его было ровным, но что творилось в его душе? Что видели сейчас его глаза: дорогу на дне ущелья, обугленный, лежащий перевернутым вверх колесами среди камней БТР или то, что с фотографической точностью запечатлел мозг? Едва ли бы он сам смог сейчас ответить на этот вопрос.
   - Пока я карабкался на нашу горку, в голове был какой-то сумбур, - продолжил уже обычным своим голосом Юрий. - А, вот, посидел с тобой, выговорился, посмотрел вокруг и понял: я не просто говорил всякие первые пришедшие на ум красивые слова, а действительно люблю жизнь. И буду любить все, что нас окружает, пока живу. Ведь мертвому уже ничего не нужно: ни красоты этих, пусть даже чужих, гор, не надо никаких чувств. Даже чувств горя или радости не надо! Понимаешь, они были, а теперь их уже нет. А мы остались жить и можем все это видеть и чувствовать!
   Гутин снова замолчал, рассматривая, словно впервые увидел горы вокруг себя, змеящуюся внизу по ущелью дорогу, сосны, темно-зелеными пятнами выделяющиеся на соседних склонах, белоснежные облака, величаво плывущие по непривычно синему небу. Где-то в вышине раздалось чуть слышимое птичье пение. Из травы доносились звуки какой-то возни... Жизнь. Это все называется жизнью.
   - Ладно, пошли домой. Что-то я проголодался, - тихо проговорил Стрельников.
   Он встал, молча, отряхнулся и, неспеша, зашагал в сторону их блока.
   Юра последовал его примеру, отмечая про себя, что хорошо, что Канарис никак не комментирует услышанное от него. Гутину вдруг стало стыдно, что так разоткровенничался перед начальником разведчики. Но через пару минут он успокоился, решив, что ничего страшного в этом нет. Его выслушали - и то хорошо. Пусть он что-то и не то сказал. Если так, то Валера поправит.
   Впереди показался кустарник, за которым вскоре уже будет видна их "кладочка".
   - Интересно будет послушать твои рассуждения на эту тему через год или даже полгода, - нарушил затянувшееся молчание Стрельников. - Конечно, в тебе должны будут произойти какие-то перемены. Но я очень хочу, чтобы Афган не убил способность видеть и чувствовать красоту. Обидно будет, если случится подобное.
   Юра хотел, было ответить: "Это - как повезет", или какой-то другой банальностью, но промолчал. К чему слова?
  
  
   Глава 10. Котлета по-киевски
  
   Все хорошее или плохое когда-нибудь заканчивается. Даже в Афгане. Даже на "боевых".
   Пролетела неделя относительного спокойствия, нарушаемого лишь событиями, конкретно не касающимися их блока. Жизнь текла медленно, размеренно, можно сказать даже обыденно. Постоянное чувство опасности и бытовые неудобства жизни в условиях войны постепенно становились незаметными, или к ним уже привыкли до такой степени, что они стали восприниматься как что-то само собой разумеющееся. Ко всему привыкает человек.
   Даже двухнедельная щетина, покрывшая щеки и причинявшая массу неудобств особенно в первые дни и ночи их нахождения в горах, перестала уже раздражать, впрочем, как и отсутствие возможности почистить зубы или хотя бы умыться. Желание хорошенько вымыться и побриться превратилось в мечту по двум простым причинам: во-первых, было мало воды, а во-вторых, очень не радовала перспектива подхватить какую-нибудь заразу на лицо. Поэтому приходилось терпеть.
   Канарис все реже и реже скреб ногтями свой подбородок, лишая товарищей возможности лишний раз посмеяться над собой. Видать, и его уже перестала досаждать бурая поросль, обильно покрывавшая физиономию. А жаль - это у него получалось как-то по-собачьи, и без улыбки смотреть на подобное было просто невозможно.
   Сухой паек тоже уже изрядно приелся и традиционные коллективные трапезы стали восприниматься не как завтрак или ужин, а как необходимая процедура под названием "прием пищи", или "прием еды" и лишний повод пообщаться между собой. Днем стояла такая страшная жара, что, казалось, вся жизнь замирала. Наступала полная апатия. Абсолютно не хотелось ничего делать: ни говорить о чем-либо, ни шевелиться. Ближе к полудню даже "духи" прекращали вести свои обстрелы. Неужели и им было тоже жарко?
   Как-то Борисов после очередного "приема еды" в вечернее время, который из-за однообразного рациона язык уже отказывался называть ужином, усевшись с сигаретой в зубах на облюбованный им камень, долго пребывал в позе мыслителя, не шевелясь и ничего не говоря. Наступило время традиционных бесед на сон грядущий. Но Олег Владиславович разговор не поддерживал, а лишь слушал, да и то как-то невнимательно, весь погруженный в какие-то свои размышления.
   Незаметно разговор перешел на запретную тему - тему кулинарии. Инициаторами нечаянного нарушения запрета оказались Игорь Разумовский и Владимир Емельянов. У них возник спор по поводу мяса, из которого нужно готовить настоящий шашлык: из баранины или свинины. Уверенно верх одерживала версия капитана Емельянова.
   - Э, да ничего ты не понимаешь! - отчаянно жестикулировал с горячностью горца Владимир, принося фразы с сильным грузинским акцентом. - С мясом мы уже разобрались. Это однозначно должна быть отборная свинина! На втором месте в шашлыке стоят специи, пряности, зелень и помидоры. Причем, их должно быть очень много, гораздо больше мяса, а вино - это то, без чего не бывает настоящего шашлыка. Какой такой уксус? Капля уксуса убивает шашлык! Э, да что с тобой говорить, если ты этого не понимаешь и не хочешь знать!
   Игорь обиженно заморгал глазами за линзами очков, делающих их неестественно большими, и отступил на пару шагов, чтобы не в меру разошедшийся оппонент случайно не задел его руками при очередной серии жестов. В поисках поддержки он окинул взглядом слушателей и с надеждой остановился почему-то на майоре Борисове, откровенно скучающем чуть поодаль.
   - Олег Владиславович, а что вы думаете обо всем этом?
   Тот взглянул как-то отрешенно, даже не сменив позы.
   - От ваших разговоров грустно становится, и жрать охота! Но не этих треклятых консерв и их производных, а нормальной человеческой еды! - раздраженно ответил он и перевел взгляд на Емельянова. - Володя, а не слабо ли нам организовать что-нибудь по твоему рецепту сразу после "боевых"? Хорошее мясо я организую без проблем!
   Чуть успокоившийся арткорректировщик вновь оживился.
   - Одного мяса будет мало. Вот, если бы еще зеленью и овощами разжиться...
   - Это - несложно. Выберем подходящий момент, и мы с тобой съездим на базар. Там найдешь все, что тебе будет нужно. Кроме вина, естественно. "Духи" - народ непьющий, а вино, сам знаешь, им Коран употреблять запрещает. Без вина ты сможешь сделать порядочный шашлык?
   Емельянов на миг задумался.
   - Сделаю. О чем речь? Конечно, будет не так вкусно, как с вином, но обещаю: такой шашлык вы еще никогда не пробовали!
   В его словах прозвучали такая уверенность и готовность к немедленному действию, что кое-кто заулыбался.
   Гутин разговор не поддерживал. Он весь ушел в наблюдение за муравьем, что тащил на себе какую-то букашку. Она была в несколько раз больше и тяжелее муравья, но тот не сдавался. Клонящееся к закату солнце торопило поскорее вернуться домой. Муравей уже пару раз даже оставлял свою ношу и устремлялся в сторону старой сосны, что росла неподалеку, но внезапно останавливался, шевелил своими усиками, словно это помогало решить сложную дилемму: успеть до захода солнца попасть в муравейник без добычи, или все же попытаться притащить и ее? Возвращался к злополучной букашке и тащил, тащил ее изо всех своих муравьиных сил. Наконец, навстречу выбежала пара-тройка его собратьев. Несколько мгновений они покрутились возле удачливого добытчика, затем, как по команде, обступили букашку со всех сторон, и уже всей гурьбой споро поволокли ее в муравейник.
   "Интересно получается. Совсем как у людей, - думал Юрий. - Сам не управился, позвал на помощь, и находка уже доставлена. Причем, теперь совершенно не важно: кто нашел, кто тащил, надрываясь, в одиночку, а кто просто вовремя пришел на помощь. Главное, что дело сделано".
   Некоторое время он еще поразмышлял о том, что сейчас перед его глазами промелькнуло несколько мгновений чужой жизни, а, быть может, и кусочки его жизни также пробегают перед чьими-то глазами, оставляя или не оставляя в памяти это событие. Потом Гутин заметил, что народ стал постепенно расходиться, и себе побрел к своему СПС, готовиться ко сну.
   После подрыва на дороге и откровенного разговора с Валерием Алексеевичем на Дикобразовой пустоши в его душе произошел какой-то перелом, какая-то перемена. Юра стал замечать, что теперь он больше внимания уделяет, порой, совершенно незначительным событиям и наблюдениям, стараясь все это запомнить с мельчайшими подробностями. С жадностью впитывал в себя любое новое, будь то неизвестная птица, пролетевшая над головой, вскользь брошенное кем-то слово или мелькнувшая улыбка на посветлевшем на миг лице собеседника при рассказе о детях. Обратил внимание, что глаза Канариса, становились колючими при одном только упоминании о "духах". Раньше за собой он подобной наблюдательности и фиксирования деталей не замечал. Что это за новая черта? Для чего понадобилось запоминать все эти мелочи, и откуда взялась эта жажда как можно больше узнать нового из, досель неизвестного среди рутинной обыденности происходящего? Ответа пока не было.
   Вездесущая дневная жара отупляла, давила. Казалось, само время из-за нее текло медленнее, как бы нехотя. Но в утренние и вечерние часы все вокруг вновь оживало, наполнялось жизнью. В их микромире, что сухим военным языком, принятом в Афганистане назывался "Блок командира ... мотострелкового полка" также наступали периоды активности.
   В один из таких дней, в период самого солнцепека обжигающий ветер донес звуки далеких разрывов, автоматных очередей и одиночных выстрелов. Стрельба то затихала, то возобновлялась с новой силой.
   Подхватив автомат и лежащую рядом радиостанцию, Гутин поспешил к кустам, за которыми находился их командный пункт. Борисов и Стрельников устремились следом.
   Несмотря на то, что их СПС традиционно располагался дольше всех, на КП они пришли первыми. Юра обратил внимание, как преобразились лица подходящих офицеров. От недавней расслабленности не оставалось и следа. Глаза их стали жесткими, в жестах чувствовалась настороженность и решимость к мгновенному действию.
   Подполковник Вершинин напряженно вглядывался в глаза майора Петренко, забравшего у дежурящего возле радиостанции солдата-связиста гарнитуру. Иван Иванович долго молчал, словно испытывал терпение окружающих, несмотря на нетерпеливое "Ну?", что произносили то один, то другой офицер.
   - Разведрота 345 полка ведет бой с какими-то арабами, - наконец неестественно громко произнес он, не снимая наушников. - Есть потери....
   "Там же Игорь Больбатов! - с тревогой подумал Юра, - Ну, не везет же парню - опять в переделку попал! Как он там? Жив ли?"
   Гутин переместился как можно ближе к начальнику штаба, надеясь хоть что-нибудь услышать. Что же произошло? Как здесь оказались арабы? Стоп. Прежде всего, отбросить эмоции, внимательно слушать каждое слово, анализируя поступающую информацию и вспоминая, что слышал до этого сам. Кажется, сначала был взрыв. Не глухой громкий хлопок как при подрыве на противопехотной мине, а именно взрыв. Вспомнилась Чарикарская "зеленка"... Гранатометный выстрел? Возможно... Серии коротких и длинных очередей, сливающихся воедино, одиночные выстрелы... Пока они с особистом и разведчиком бежали на КП, стрельбы, кажется, не было слышно, а теперь бой то затихал, то вспыхивал с новой силой. Длинных очередей почти не слышно. Работают короткими... Тишина. Тишина... Снова накатила волна очередей. Одиночные. Тихо. Одиночный выстрел. Снова тихо... Давно не стреляют. Закончилось?
   - Ну, что там? - не выдержал командир.
   - Никакой информации...
   - Слушай!
   - Слушаю.
   Молчит эфир. Это - хуже всего. На войне чужой боли не бывает. Мгновения неизвестности растягиваются в минуты, что длиною в вечность.
   Вглядываясь в окаменевшие лица товарищей, Юрий пытался найти ответ для продолжения логической цепочки: бой - потери - кто? Похоже, этот вопрос мучил сейчас не только его одного, а всех окружающих, пусть они даже и не знакомы с теми, кто ведет сейчас бой.
   Для Юры разведрота 345 полка не просто одно из подразделений. Там много тех, с кем он хоть немного, но знаком лично. Что же там с ними сейчас происходит? Как знать? Как узнать?! Вон Стрельников весь напружинился. Он-то точно кого-нибудь оттуда знает.
   - Кто у них сейчас разведротой командует? Капитан Хасанов? - Подтверждая догадку, решил уточнить начальник разведки, повернувшись к Гутину.
   - Да. Рашид...
   Близко познакомиться с разведчиками 345 парашютно-десантного полка Юра не успел, хотя в лицо и знал всех офицеров. Собирался с ними как-то ночью сходить на засаду на караван, да командир полка, подполковник Востротин, посмотрел на них с Больбатовым и сказал, что авианаводчики в этом выходе не понадобятся. Пришлось остаться вместе с резервной группой. Тогда все происходило очень быстро - не до близких знакомств было. Хорошо запомнился командир, старшина роты, а за неделю до выхода на Алихейль раззнакомился с Сашкой Борисенко, заместителем командира роты. У них даже нашелся общий давнишний знакомый - Юрка Лошкарев, однокашник Гутина по Калининской "кадетке", оказавшийся однокашником Борисенко по Рязанскому высшему командному училищу.
   - Авианаводчик с ними из вашей группы? - поинтересовался капитан Емельянов.
   - Да. Наш, баграмский. Капитан Больбатов.
   Стрельников кашлянул и как-то по-особенному взглянул на Гутина.
   - Ага. Тот самый. Опять не повезло..., - подтвердил догадку Юрий, припоминая недавний разговор с начальником разведки.
   "Игорь, дружище, как ты? В Чарикарской "зеленке" мы сработались с тобой очень быстро. Как-то сразу стали понимать друг друга без слов. По жестам. По взглядам. Виталий Спеваков любит повторять, что авианаводчик стреляет лишь в двух случаях: когда ему нечего делать и когда ничего не остается делать, как только стрелять. Не наше это занятие. Посадить вертолет на необорудованную площадку, или навести авиацию на цель - другое дело. Но часто бывают моменты, когда приходится превращаться в десантника или уподобляться пехоте. А что делать-то? "Духам" ведь не скажешь, мол, извините уважаемые, в училищах мы проходили это только вскользь... Хотя, грех жаловаться: у Больбатова за плечами полтора года службы в пехоте до высшего авиационного училища, а у меня - СВУ. Кадетка - школа хорошая. А другие-то как? По интуиции, по везению... Эка, куда понесло! - Гутин, не спрашивая разрешения у старшего, закурил, отметив боковым зрением, что его примеру последовали остальные. - Все правильно. Сейчас не до церемоний и воинского этикета... Что же у тебя, Игорь? Как ты?".
   Часы невозмутимо показывали, что до обычного сеанса связи с начальником ГБУ ждать еще ой как долго. Нестерпимо долго в данной ситуации, а Майор Церковский запретил без особой надобности выходить в эфир.
   Хотя стрельбы уже давно не было слышно, и майор Петренко вернул наушники связистам, не сообщив ничего нового окружающим, никто и не думал расходиться. Что это? Солидарность? Сопереживание? Недостаток информации порождал предположения и воспоминания когда-то лично пережитого.
   Со стороны горы Нарай послышался звук приближающихся вертолетов. Их еще не видно, но и так ясно, кто это и куда летят: если есть потери, значит, есть и раненные. Требуется эвакуация.
   Глаза товарищей уставились на авианаводчика. Мгновение, и радиостанция включена, гарнитура со смешным официальным названием "ларингофонный щекофон" привычно прижата к уху.
   - ..."Самбо-2" на приеме! - сквозь шипение послышался голос капитана Спевакова.
   - Воздух, "Самбо-3" на приеме! - решил обозначить себя Юрий.
   - "Второй", "Третий", я - "Самбо". Контроль обстановки. Режим радиомолчания до возврата "Шмелей" и "Пчел"!
   - "Второй" понял, - недовольно буркнул Виталий.
   - "Третий" понял, - дал квитанцию Гутин.
   Немногословен начальник. Ведь знает, что переживаем, но не говорит ничего. А, может, и у него нет конкретной информации? Или знает что-то такое, что не нужно говорить?
   Под молчаливыми вопросительными взглядами окружающих Юрий отрицательно покачал головой и вставил в губы очередную сигарету. Прикурил. Глубоко затянулся. Во рту было горько и противно, как противно бывает только ожидание при неизвестности.
   Четверка вертолетов - два Ми-24 и два Ми-8, прошла над головой и скрылась на востоке, где стоял на блоках у самой границы с Пакистаном 345 отдельный парашютно-десантный полк. Досталось разведчикам видно крепко - сразу двух "санитаров" увидишь не часто.
   Юра развернул свою карту. До десантников далеко. Связываться бесполезно - ни Саша Усов - начальник ГБУ, ни Володя Разумов, ни Игорь Больбатов не услышат, а если и услышат, то врядли ответят. "Шеф" не зря дал команду "Режим радиомолчания". Смотри, слушай сколько угодно, а в эфир можешь выйти только в экстренном случае. Узнать, как обстоят дела у Игоря Больбатова, пока не получится - не та обстановка. А то, что ты переживаешь за друга, никого не волнует. Все переживают. На то они и друзья-товарищи.
   В томительном ожидании время тянется особенно долго. Наступает момент, когда все начинает раздражать: и эта изрядно надоевшая жара, и частые взгляды товарищей в твою сторону, и шипение из наушника. Но ты быстро успокаиваешься, помня, что в авиации, особенно при ведении радиообмена, эмоции недопустимы. Чуть дашь слабину, и твое состояние передастся летчику, а ему и так не сладко...
   На несколько мгновений эфир ожил. Сквозь шипение доносились едва различимые команды, обрывки фраз. Для постороннего человека ничего не понятно. Но специалист легко из всего этого может получить необходимую информацию: заходят на посадку, сели, началась погрузка.
   Подполковник Вершинин подошел почти вплотную к наводчику.
   - Сели. Загружаются..., - ответил спокойным голосом Гутин на немой вопрос командира.
   Командир полка не сводил глаз с молодого офицера, чем-то определенно похожего на собственного сына. Какие мысли могут быть у командира в подобные моменты? Кто знает...
   - Взлетели. Возвращаются, товарищ командир, - прокомментировал услышанное в эфире авианаводчик.
   Вершинин молча, отошел от Юрия. Уселся на "любимый командирский камень", который по молчаливому согласию никто никогда не занимал. Достал сигарету, размял ее и закурил. Снова бросил взгляд на Гутина.
   "Нет, этот старлей действительно чем-то напоминает моего Сережку, - думал он. - Не пойму чем. Внешне они совершенно разные. Может независимой манерой поведения? Или улыбкой? Что-то редко стал улыбаться наш авиатор. Особенно после подрыва на дороге... Эх, Война!"
   Наполняя все вокруг грохотом, вертолеты прошли над самыми головами. Юре почему-то представилось, как в чреве "восьмерок" лежат и сидят раненые, стараясь ни на кого не смотреть. Особенно на тех, для кого "боевые" уже закончились. Навсегда. Он никогда этого, слава Богу, еще не видел, но именно такая картина встала перед глазами. Странно.
   Едва вертолеты скрылись за горизонтом, как мерное шипение из наушника прекратилось. Гутин посмотрел на индикатор заряда аккумулятора. Все в пределах нормы - он едва начал краснеть. Это означало, что радиостанция вполне способна отработать в режиме "прием-передача" еще около часа.
   - "Второй", "Третий", я - "Самбо". Циркулярно: жду вас на "своей", - раздался из наушника голос их начальника, и из наушника снова послышалось привычное шипение.
   Перестроение на нужную частоту заняло гораздо меньше времени, чем мучительные потуги, вспомнить какой сегодня день недели. Выручили наручные электронные часы. Это у нормальных людей есть и субботы, и воскресенья. В Афгане, особенно на "боевых" сплошной понедельник.
   - "Боцман" на приеме, - не совсем уверенно проговорил в эфир Гутин.
   Сегодня была пятница. Значит, работаем на частоте ...5. Странно... Почему-то казалось, что уже суббота.
   - Ну, наконец-то! - на "хитрой" частоте шеф уже не скрывал своего раздражения. - Болтать некогда. С "Бачей" все в порядке. Там было очень жарко. Дошло до рукопашной. Остальное - при скорой встрече. Конец связи.
   Отключился.
   "Вот гад! - незло выругался про себя Юра, - мог бы и поподробнее рассказать! Значит, Игорю досталось неслабо... А что может значить "до скорой встречи"?
   - "Веселый" - "Боцману", - вызвал он Спевакова, надеясь, что тот еще на связи.
   - Отвечаю!
   - У тебя есть, что еще о "Баче"?
   - Знаю не больше, чем сказал "Шеф"... Ты как?
   - Нормально. Привык уже. А ты как?
   - А что со мной сделается? Давай закругляться. До скорой встречи!
   - Что значит "до скорой"?
   - А то и значит... Ладно. Пока!
   - До связи!
   Выключил радиостанцию. Неспеша, спрятал гарнитуру в карман чехла.
   "Дошло до рукопашной". Ничего себе! Тяжко, видать, Игорю пришлось, но главное, что он жив и здоров".
   - Ну, не томи! - проявил нетерпение командир.
   Юра обвел взглядом окружающих. Все выжидающе смотрят на него, а он стоит, погруженный в свои мысли, и не замечает, что уже долго находится в центре внимания.
   - Информации очень мало. Было очень жарко. Дело дошло до рукопашного боя. Авианаводчик капитан Больбатов невредим. Это - все, что смог узнать.
   Гутин на всякий случай промолчал насчет "до скорой встречи". Зачем сообщать косвенную, весьма сомнительную информацию?
   Но и рассказанного оказалось вполне достаточно, для того, чтобы на КП спало напряжение и наступило оживление. Высказывались всевозможные версии произошедшего с разведротой десантников.
   Командир смотрел на происходящее и молчал. Он вдруг вспомнил, что после завершения этих "боевых" ему предстоит сдать полк и вернуться в Союз. Представилось, как жадно будет он там ловить скупую информацию о происходящем в Афганистане и, подобно рассуждающим сейчас вслух на его глазах офицерам, будет строить свои версии. Стало грустно, и он направился к своей палатке "Памирке".
   После ухода подполковника Вершинина народ еще некоторое время посидел неподалеку от дежурно связиста в тщетной надежде получить еще хоть какую-нибудь информацию о разведчиках и стал расходиться. Ушел и Канарис, смачно выругавшись в адрес "духов".
   - Юра, подожди! - окликнул Гутина Игорь Разумовский, увидев, что тот направился вслед за Стрельниковым.
   Авианаводчик остановился у большого камня, за которым начинался крутой спуск, подождал капитана, дающего какие-то указания своему подчиненному.
   - Слушай, у тебя действительно странный радиообмен... А что, у вас частоты поменяли и позывные? Я видел, что ты перестраивался, - в голосе начальника связи полка слышался профессиональный интерес.
   - Неправильный радиообмен ведется только на неправильной частоте.
   - Тогда понятно... Слушай, так "слухачи" засекут же! Доложат кому надо - неприятностей не оберешься.
   - Не засекут. "Неправильную" частоту мы очень часто меняем и пользуемся ею очень редко. Лишнего не болтаем... Да и кому все это надо? У "слухачей" своих забот хватает.
   - Вот это вас пока и выручает, - Игорь поправил очки. - Осторожнее нужно быть!
   - Да ладно! - отмахнулся Юрий. - Как говорится: "Меньше взвода не дадут. Дальше Кушки не пошлют"!
   - Так ты договаривай. Знаешь продолжение?
   - Конечно, знаю: "...Только нынче нас надули - оказались мы в Кабуле". Но это нас, по-моему, не касается. Мы и так сейчас го-о-ораздо южнее и Кушки, и Кабула. Получается, что терять уже особо нечего. Ты, вот, лучше скажи: долго ли нам тут еще торчать? Только не говори, что ничего не знаешь. Мои коллеги и те делали не совсем понятные мне прозрачные намеки.
   - Почему? Знаю. Я ведь какой-никакой, а связист, - Игорь бросил взгляд по сторонам. - Через пару суток будем сниматься. Отдохнем, сутки-другие внизу, у своей брони, или даже переедем на ней к новому месту сбора и затем полезем на новую задачу. Только об этом пока молчок. Договорились?
   - Договорились, - Юра пожал протянутую начальником связи руку и заговорщицки подмигнул ему.
   Они рассмеялись и пошли каждый к своей кладочке.
   Жара понемногу спадала, но все равно еще не хотелось выходить из тени нескольких сосен и ливанского кедра, который оказался никаким не ливанским, как утверждал Канарис, а гималайским. Емельянов прояснил это. У него мама - биолог, поэтому сомневаться в правильности слов артиллериста не приходилось. Еще он говорил, что здесь встречаются и пихты, и вечнозеленые дубы, но их почему-то пока нигде не было видно. А, впрочем, все это, вместе с местом, где должно произрастать, здесь называли "зеленкой" - местом опасным, коварным. Как правило, часто посещаемым "духами", а посему не располагающим к ботаническим изысканиям.
   Подойдя к своему СПС, Юра обратил внимание, что там царило какое-то непонятное оживление. Оказывается, Канарис, тщательно изучив номенклатуру на банках с тушенкой, отобрал свиную и что-то колдовал над печкой-горелкой, сооруженной из продырявленной необычным способом жестянки, в которой раньше был фруктовый суп.
   - Валера решил нас угостить котлетами по-киевски, - прокомментировал действия друга Олег Владиславович. - Только мне кажется, что это блюдо готовится из куриного мяса.
   Стрельников никак не отреагировал на скептическую реплику "особиста". Умаров же, внимательно наблюдая за начальником, и себе смастерил подобную "чудо-печку".
   Опережая возможные комментарии авианаводчика, Борисов подошел поближе к новоявленным кулинарам.
   - Если дырки пробить правильно, то трех таблеток сухого спирта вполне достаточно, чтобы вскипятить целый чайник на такой печке, - пояснил особист. - Я прав?
   - Это - точно! - Канарис еще немного поколдовал над жестянкой и протянул ее Борисову. - Держи! И не говори, что простая тушенка вкуснее! Хотя, ты на нее, кажется, уже и смотреть не можешь...
   Олег Владиславович осторожно попробовал произведение кулинарного искусства друга, удовлетворенно хмыкнул и достал из РД пачку галет. Есть в одиночку он не посчитал удобным для себя и очень быстро соорудил из "котлеты по-киевски" четыре небольших бутерброда.
   Тушенка, из которой выжарили до определенной степени жир, на самом деле оказалась довольно аппетитной. В ход пошло еще три банки. Конечно, до нежной сочности настоящей котлеты по-киевски жареная тушенка не дотягивала, но, все равно, есть ее было приятнее, чем жевать всухомятку опостылевший "тушняк" или хлебать мешанину из консервированных овощей и, опять же, тушенки прокипяченных в воде.
   Борисов выглядел немного смущенным и даже виноватым. Он прекрасно понимал, что причиной незапланированной трапезы стал он сам, когда ворчал вчера после ужина по поводу однообразия пищи. Товарищи это запомнили и постарались хоть как-то его порадовать. Кажется мелочь, а приятно - для него старались.
   - Юр, а Больбатову до замены еще далеко? - задумчиво поинтересовался Стрельников.
   - Кажется, полгода... А что? - Гутин удивился совпадений мыслей Валерия со своими собственными.
   - Да так. Вертится в голове всякое по поводу его невезучести. - Канарис шарил рукой по карманам в поисках сигарет. - Мистика какая-то: с кем ни пойдет - все в ж...у попадают. Вот и сейчас...
   - Да брось ты, Валера! - возразил особист. - Простое совпадение. Парень, в основном, работает с разведчиками. Тебе ли не знать куда, порой, им приходится лазить? Просто у парня сейчас наступила черная полоса. Но ведь когда-нибудь и она закончится!
   - Уж скорее бы. Жизнь-то, она как тельняшка у моряка - белая полоса, черная, потом опять белая... Не везет пока парню.
   - Это еще как сказать..., - Борисов, сложив банки из-под тушенки в пустой пакет, уселся на близлежащий камень. - Может, наоборот, он - везучий? Я его не знаю, но по вашим рассказам получается, что хотя он из одной передряги и попадает в другую, но всегда остается невредимым.
   Сказано это было тепло, тоном, каким обычно говорят о близко знакомом человеке или даже родственнике. Не вязалось это как-то с фразой "я его не знаю". Странно как-то...
   Размышляя об этом, Юра тоже уселся на торчащий из-под земли неподалеку от их кладочки камень. Машинально полез за сигаретами, чтобы закурить, по примеру старших товарищей, но вдруг передумал. От выкуренного за предыдущих пару часов до сих пор во рту было горько, и першило в горле. Подняв неизвестно откуда взявшееся перо какой-то птицы, он принялся рассматривать его, вслушиваясь в рассуждения друзей о везучести и невезучести, и задумался о том, как переживают они о судьбах совершенно незнакомых им людей.
   "Боевое братство, - промелькнула мысль. - Артиллерист в бою выручает танкиста, летчик пехотинца и наоборот - это понятно. Много читал о подобном и видел в фильмах о войне. А переживание о совершенно незнакомых людях и трогательную заботу друг о друге в наших условиях как назвать? Не всякий родной человек проявляет подобную чуткость, пусть иногда и в довольно грубой, неуклюжей форме. Суть ее от этого не меняется... Наверное, Валера прав: война изменяет людей, расставляя свои акценты в восприятии окружающего. Вот и получается, что вернемся в Союз, там останется все по-прежнему, а мы, возможно, станем другими, и уже другими глазами будем видеть все происходящее. Даже жутко как-то... Но представляю, как будет приятно через некоторое время вновь встретить человека, с которым были вместе "за речкой"! Или пусть незнакомого ранее, но тоже в свое время вдоволь наглотавшегося афганской пыли и пережившего такое, чего даже представить себе не могут те, кто сейчас, например, греет пузо на Черноморском курорте и даже не осознает какое это счастье - жить мирной жизнью! Приятно? Пожалуй, это не то слово... Это как брата встретить после долгой разлуки... Брата по войне получается. Звучит как-то необычно, но, кажется, правильно".
  
  
   Глава 11. Новая задача
  
   Рюкзак собран и радует душу своей легкостью по причине почти полностью уничтоженного сухого пайка. Радиостанция со свежим аккумулятором привычно висит на ремне. Автомат с откинутым прикладом, где под когда-то розовым медицинским жгутом спрятан ИПП (индивидуальный перевязочный пакет), заменяет аристократическую трость. На него сидя можно положить подбородок поверх сложенных на обрезе ствола ладоней, если сидя упереть в землю приклад между ступней. И не важно, что вид у автомата совсем не аристократический, а роль резной ручки-рукоятки играет пламегаситель, из которого пахнет маслом и порохом. Главное, что в такой позе очень хорошо сидеть и удобно ждать.
   Вот только ждать приходится почему-то долго. Команда на приготовление к уходу с блока поступила уже давно, но на начало движение где-то задержалась. Правда, это не огорчает, как и то обстоятельство, что вскоре предстоит, обливаясь потом, лезть на новую задачу. Рельеф местности, по которой проходит маршрут перехода, легким не назовешь, а близость самой следующей их задачи к границе с Пакистаном сулит множество сюрпризов и опасностей. Но это все - завтра, или, возможно, послезавтра. Главное, что сегодня они спустятся на дорогу, где уже ждет полковая броня, чтобы отвезти их к месту сбора, и, буквально через несколько часов там можно будет повстречать кого-нибудь из своей группы. По крайней мере, майора Церковского он точно увидит. Владимир Алексеевич подробно расскажет и о Больбатове, и о Спевакове, да и о Карасеве хотелось бы узнать. Кстати, что-то давно не слышно Николая Ивановича. Юра несколько раз пытался связаться с ним на "хитрой" частоте, но на позывной "Карась" никто не откликался с самого начала "боевых". Виталик Спеваков пару дней назад сообщил, что у Иваныча полный порядок - вот и вся информация.
   Большое армейское начальство, или, как их было принято называть "штабники", что-то опять начало "мудрить". Объявили готовность к переходу, а сами уже который час молчат, не дают команду на начало движения. Странные они люди. Совсем недавно расположились внизу, прямо под их блоком и в первую же ночь устроили какую-то непонятную стрельбу. "Духов" поблизости не было, но трассера штабистов летали, чуть ли не над самой головой. Хорошо еще, что никого не задели ни у нас, ни у соседей. Подполковник Аушев, как утверждают связисты, даже грозился запустить в их сторону пару дымовых снарядов для успокоения. Видать, пули пролетали и над его блоками.
   Негативное отношение офицеров боевых частей к представителям различных штабов в нашей армии традиционное. Эта тема хорошо просматривается даже в романе "Войне и мир" Льва Толстого. Со времен описываемых им событий ничего не изменилось. И в Афгане штабных недолюбливают. А за что их любить-то? Питаются явно не сухим пайком, спят в койках, а не на камнях, всегда чистенькие такие, хорошо выбритые. По вечерам им даже иногда кино крутят. Гонору и спеси хоть отбавляй, а "иконостасы" на груди покруче, чем у любого "боевика" носят. "Боевика" в смысле простого "окопного быдла", как, иногда шутя, величает себя кое-кто из тех, кто постоянно лазит по горам или мотается с колоннами, а не "духов".
   Вот и сейчас приходится чего-то ждать по милости штабных начальников, жарясь под лучами далеко не ласкового местного солнышка. Интересно, что мешало им сначала изучить всю имеющуюся в их распоряжении информацию, а потом уже отдавать приказы? Мы вполне спокойно могли бы и дальше продолжать вести наблюдение и прикрывать продвижение колонн по дороге со своего блока, чем и занимались несколько дней до этого, пока "штабные" не разберутся с новыми вводными. Тогда не пришлось бы сидеть в готовности к началу движения уже третий час под лучами совсем неласкового афганского солнца... Но с другой стороны, хотя приказ явно запаздывает и, что греха таить, жалко покидать обжитой склон горы, а "новая задача" все-таки означает очередной шаг, приближающий нас к концу операции. А это уже само по себе радует.
   Юрий представил, как будет приятно после возвращения с "боевых" попариться в баньке у вертолетчиков, посидеть за столом, слушая за "рюмочкой чая" рассказы своих товарищей, которых не видел около месяца, а только лишь изредка слышал их позывные в эфире. Сначала рассказы коллег будут скупыми, даже злыми, но потом, когда пройдет своеобразный "разбор полетов" в узком кругу, в ход пойдут всякие байки, смешные моменты, которые пережили они сами или удалось увидеть или услышать в минуты затишья на этой операции.
   Первое застолье в Баграме, в комнате авианаводчиков традиционно проходит без посторонних. У каждого из вернувшихся с "боевых" находится, что сказать такого, что нужно знать только таким же представителям военно-воздушных сил, как и он сам, которые по воле судьбы оказались в горах, среди боевых порядков подразделений пехоты или десанта. Соседей, летчиков второй эскадрильи "Грачей", лучше не посвящать в неведомую им изнанку войны, щадя их чувства. У каждого своя война...
   Выговорившись, выслушав откровения товарищей, можно еще немного посидеть молча, покуривая вкусную "цивильную" сигарету, а потом рука уже сама потянется к стопке писем, лежащих на подушке. Они уже мельком прочитаны, но не все, а только самые желанные и долгожданные. Слушая вполуха, о чем говорят за столом и, почувствовав облегчение оттого, что выплеснул хот часть той душевной боли, что накопилась за недели "боевых", захочется окунуться в домашние радости и заботы. Но уже по-настоящему, вчитываясь в каждую букву, прочесть письма получится лишь ранним утром, когда все вокруг еще спят, блаженствуя на чистых простынях в обыкновенных солдатских койках.
   Дом, семья, родные, хотя и такие далекие сейчас, всегда остаются в памяти. Всегда манят и зовут, напоминая о том, что настоящее, живое именно там, у них, а не тут. Здесь все происходит между двумя полюсами - убивать, или быть убитым самому, часто забывая о себе и бросая все свои силы и умение на то, чтобы выжили другие, порой совсем незнакомые люди, такие же пасынки войны в этой чужой горной стране. Или, может, наоборот: здесь настоящее, а там вечное? Как знать... Одно понятно - без этого нет жизни.
  
   Прошел еще час. Игорь Разумовский, неотступно сидевший возле своего радиста все это время, вдруг как-то особо торопливо встал и со словами "Вас командир дивизии" подал подполковнику Вершину гарнитуру радиостанции.
   Командир слушал довольно долго, поглядывая на карту, своевременно развернутую Иваном Ивановичем, иногда делая на ней какие-то пометки карандашом. Затем дал подтверждение, что все понял, вернул Разумовскому гарнитуру и витиевато выругался.
   Полковые офицеры недоуменно переглянулись и уставились на него. Подполковник Вершинин очень редко матерился, а тут, сразу, такая длинная фраза, да с такими замысловатыми оборотами! Видать новости просто скверные....
   - Что случилось? - осторожно спросил замполит.
   - А ну их всех в ...! - еще раз смачно выругался командир, прикурил сигарету и глубоко затянулся.
   Оказывается "наверху", причем даже не в штабе дивизии, а еще выше изменили все планы. Полковую броню приказали перевести гораздо восточнее места, где она уже ожидала спускающихся с гор подразделений. Теперь, дождавшись свой же разведвзвод, их группе предстояло не спускаться на дорогу прямо под своими блоком под прикрытием разведчиков, а зачем-то топать по горам до позиций третьего горно-стрелкового батальона и выходить к своей броне уже через их блоки. Расстояние пройти нужно будет не очень большое, если смотреть по карте, но на пути их ждет несколько глубоких расщелин, которые придется обходить. В добавку ко всем этим трудностям чрезвычайно сложная минная обстановка непременно замедлит движение. Переход займет не менее двух часов, и это - в лучшем случае.
   Пока дождались, наконец, команды на начало движения и подхода полковых разведчиков прошло еще немало времени. В результате снялись с блока в самый зной.
   Юра занял свое место в цепочке. Он старался держаться невдалеке от начальника штаба. Шел след в след за шагающим впереди солдатом, поглядывая по сторонам и думая о майорах Стрельникове и Борисове, которые, как всегда, куда-то исчезли, предупредив, чтобы он их не искал, а "если что", то они сами его найдут.
   Идти с полупустым рюкзаком было легко, донимала только жара. На линялом ситце безоблачного неба солнце стояло прямо над головой и жарило нещадно. Даже ветер, прячась от духоты, укрылся в глубоком ущелье. Окружающие деревья и кусты замерли, словно боялись обжечь листья о раскаленный воздух. Куда-то исчезли птицы. Вокруг стояла тишина, лишь изредка нарушаемая артиллерийскими залпами, что доносились глухо, как через слой ваты, да тяжелым дыханием и кряхтеньем плетущегося сзади рядового Непийвода.
   За две с лишним недели, прошедших с начала "боевых", боец заметно похудел, стал более подвижным, собранным, а лицо заметно потемнело. Правда, до спортивного вида ему было еще очень далеко, но добродушный украинский парень уже мало походил на того неуклюжего толстяка, каким Гутин увидел его в первый раз, когда тот, трясясь от холода, выкручивал свою одежду после нечаянного купания в горном потоке во время переправы через него в самом начале операции. Затем они встречались еще несколько раз. Патологическая невезучесть рядового постоянно привлекала к нему внимание и делала его посмешищем для своих товарищей. Но наводчику, хотя он тоже посмеивался над бедолагой, вечно попадающим в какую-нибудь передрягу, было откровенно жаль парня.
   После того, как Семен угостил старлея похлебкой собственного приготовления однажды утром после очередной бессонной ночи и Юрий неожиданно для себя немного поговорил с ним на родном языке, молодой солдат стал держаться поближе к авианаводчику. Гутин, понимая, что парень откровенно скучает по дому, частенько с ним наедине говорил по-украински. Было приятно видеть, какой радостью вспыхивали глаза бойца при одном только упоминании его родных мест. Если позволяла обстановка, Юрий сам с удовольствием слушал рассказы Семена о поездках в Пирятин, В Великую Кручу, где тот любил рыбачить и ловить раков в прозрачной воде реки Удай. При этом он вспоминал собственное детство, проведенное, в основном, у бабушки, в селе с красивым названием, как и оно, само - Ярославка.
   Непийвода сдружился с Умаровым и, подражая ему, старался быть всегда неподалеку от авианаводчика, как и его приятель от начальника разведки. Это не осталось незамеченным Борисовым, и он подшучивал над старлеем, говоря, что он наконец-то стал настоящим офицером, так как у него появился пускай и добровольный, но подчиненный.
   При более близком знакомстве Семен оказался довольно толковым малым. Осмелев, однажды он как-то раз даже дал понять, что очень интересуется авиацией, с детства мечтал быть летчиком и после окончания школы даже пытался поступить в летное училище, но по причине излишней полноты его мечта так и осталась мечтой. Несколько наводящих вопросов развеяли сомнения - парень не врет.
   Шагать по горам даже ради прогулки нелегко. А тут - оружие, рюкзак, радиостанция. Таскать подобную тяжесть на себе даже на равнине приятного мало, а в условиях высокогорья и страшной жары тем более. Необходимость идти след в след, порой, нарушала едва установившийся ритм ходьбы, сбивала дыхание. Но что поделаешь? По-другому никак нельзя - большая вероятность напороться на противопехотную мину или растяжку.
   Сначала шли довольно быстро, но частые спуски, подъемы вскоре заставили командира еще снизить и без того медленный темп. Перед выходом Юра хорошо запомнил карту и на первом же привале с удовлетворением отметил про себя, что они уже прошли половину пути. Радовался, что скоро эта изнуряющая гонка по горам под нестерпимо жаркими лучами солнца скоро должна закончиться. Но потом в очередной раз пришлось обходить глубокие расщелины, преодолевать довольно крутой скальник, и он понял, что ошибался.
   Ему не терпелось поскорее спуститься на броню. Затем пройдет час, другой езды, и они будут уже на месте. Юра все пытался угадать, кого из своей группы ему удастся увидеть на таком желанном сейчас БТР с номером шестьсот три на борту? Это придавало силы, хотя на очередном привале он уже понимал, что его мечта сбудется еще нескоро.
  
   Встреча с комбатом и спуск с горы прошли быстро. Погрузка тоже не заняла много времени, а вот ехали они долго, очень долго. Часто останавливались, кого-то ждали, снова ехали, и опять останавливались, стояли, жарясь на броне, как на раскаленной сковородке. Потом опять ехали. Судя по всему "штабисты" снова что-то мудрили, внося свои коррективы в намеченный план. Из-за этого получалось, что большую часть времени, потраченного на переезд, они простояли, а двигались колонной относительно недолго. В результате до назначенного места их полк добрался лишь вечером, когда солнце уже сильно склонилось к горизонту.
   Искать "наводческий" БТР среди техники, стоящей в месте сбора, долго не пришлось. Не успел Гутин, нагрузившись неразлучными рюкзаком, радиостанцией и автоматом сделать и десяти шагов, как увидел, что на него с бешеной скоростью несется овчарка. Остановившись, он узнал Баграма - общего любимца их группы, воспитанника майора Церковского. Пес звонко лаял, скулил, прыгал на грудь, пока не свалил-таки старлея с ног и не облизал его лицо. Он так неистово выказывал свою радость от встречи, что Юре совершенно перехотелось ругать его за то, что пришлось вываляться в пыли к шумному восторгу окружающих.
   - Баграм, Баграшка, - ласково трепал он за уши собаку. - Ты тоже соскучился, прибежал встречать... Молодец! Ну, молодец.
   Кое-как встав и отряхнувшись, старлей зашагал к группе бронетранспортеров, над одним из которых возвышалась мачта с дискоконусной антенной - характерный признак находящихся здесь представителей авиации, выделяющий его среди множества другой техники.
   Баграм прыгал вокруг, скулил по щенячьи, несмотря на свой довольно "солидный" по собачьим меркам возраст - ему недавно "стукнуло" целых десять месяцев.
   Пес поднял тучу пыли. Конечно, осознавать, что тебе очень рады было приятно, но изображать из себя пострадавшего от внезапно налетевшей пылевой бури Юре не хотелось. Серая пыль оседала на одежде. Забивала нос, глаза. Этого добра и так вдоволь нахлебался, пока ехал в колоне и, тем более, что он совсем недавно хорошенько отряхнулся и очистился. Нужно было срочно что-то предпринять, чтобы утихомирить не на шутку разошедшегося четвероногого друга.
   - Держи! - сунул Юра собаке свою кепку, не придумав ничего лучшего. - Веди домой!
   Пес гордо и важно засеменил впереди, держа в зубах кепку и порыкивая на бойцов, которые, по его мнению, находились слишком близко к ним. Охранник! Помощник, однако!
   Доведя Гутина до "шестьсот третьего" Баграм с явной неохотой вернул ему кепку и с чувством выполненного долга улегся неподалеку. Положив голову на лапы, он внимательно наблюдал, как хозяин встречает своего молодого товарища, только что вернувшегося с гор.
   Пожали друг другу руки. Владимир Алексеевич похлопал Юру по плечу, подняв клубы пыли.
   - Ну, целоваться, обниматься не будем - Баграм, я вижу, уже сделал это за всех, - Церковский отступил на шаг. - А ты изменился! Похудел, загорел... А усы-то, усы!
   Владимир все-таки не выдержал и приобнял подчиненного, но тут же отступил в сторону, давая возможность экипажу "шестьсот третьего" поприветствовать вернувшегося авианаводчика.
   Сашка Кузнецов, не церемонясь, обнял Юрия. Водитель, Олег Блашко, не зная как правильно поступить, смущенно пожал протянутую руку. Юра ободряюще похлопал солдата по спине, мол, не тушуйся, парень - все нормально. Снял рюкзак, радиостанцию, потянулся, расправляя плечи.
   - Эх, хорошо-то как! А где..., - к своему стыду Гутин никак не мог вспомнить фамилию второго бойца, - Карасев, Виталик?
   - Николай Иванович сидит со своим разведбатом рядом, на соседних горках. Охраняет нас. Кстати, тебе он него привет и персональный от комбата. Дроздов все сокрушается, что тебя отправили не с ними. Видать, после ваших совместных "боевых" в "зеленке" он очень рассчитывал, что вы будете работать вместе, - Церковский немного замялся, что несколько насторожило старлея. - Но ничего, думаю, еще вы с ним еще не раз успеете поработать.
   - Что, Иваныч не ко двору пришелся? - осторожно поинтересовался Юра.
   - Нет. Все нормально. Карась - мужик крепкий, опытный... Только, понимаешь, капитану не особо удобно командовать майором с таким "багажом" как у Иваныча - он старше комбата лет на десять, - успокоил Владимир.
   - А что у Виталика?
   - Полный порядок - живой, здоровый, как всегда болтает без остановки, смешит всех. Виталик даже переночевал у нас. Побрился вчера как-то неудачно - к вечеру у него на бороде какая-то фигня выскочила. Думаю, что пройдет... Сегодня утром вместе со своим полком ушел на новую задачу.
   - Ты ничего не говоришь об Игоре Больбатове... Что слышно о нем? В каком он состоянии? Как все произошло?
   - Игорь в полном порядке, - Церковский посмотрел на часы, - Вот гадство! Слушай, Юра, ты давай, собирайся по-быстрому. Я провожу тебя до бани и по дороге расскажу, что знаю. Ладно? А пока ты будешь мыться, схожу на совещание. Потом еще поговорим. Вечер у нас, чувствую, долгим получится... Если ничего не изменилось, то вы еще сутки будете здесь стоять, или как любят говорить бойцы, "отвисать на броне".
   Юрий, немного разочарованный немногословностью начальника, полез в свой рюкзак. Достал "севший" аккумулятор и протянул его Кузнецову, который в это время уже придирчиво рассматривал источники питания, извлеченные из радиостанции и кармана на чехле.
   - Два твоих, а один как говорят в фильме "В бой идут одни "Старики": "пришлось "махнуть, не глядя". "Сдох" полностью. Уж извини. Так получилось, - Гутин смущенно улыбнулся. - В общем, поменял твой разрядившийся аккумулятор на чужой, но заряженный.
   Кузнецов повертел в руках чужой источник питания, придирчиво рассматривая его со всех сторон. Затем улыбнулся.
   - Ничего страшного. Мой даже старее был этого. Не переживай - все нормально.
  
   Стоя под струями то холодной, то горячей воды, льющейся неравномерным напором из душа в палатке с многообещающей и, как всегда обманчивой табличкой с надписью "Баня", Юра чувствовал, как с грязью вместе с мыльной водой утекают все его тревоги и переживания. На душе стало легко и как-то по-домашнему уютно.
   "Как все-таки мало нужно человеку для полноты счастья! - думал он, - Встретился с товарищами, узнал новости, помылся. Сейчас поужинаю, заодно и пообедаю. Затем снова буду слушать, сам расскажу о себе. И, что интересно, все это - не просто для соблюдения приличий, а на самом деле интересно. Ведь они переживали за меня, я не забывал о них, а теперь мы снова встретились! ...Эх, вот еще бы и письма из дому почитать, так вообще все было бы прекрасно! Интересно, как там мои девчонки? Как мама? Отец? ...Нет, все-таки человеку для счастья нужно много, очень много!".
   Полумрак палатки постепенно начал заполняться входящими в нее голыми людьми.
   - О! Ты посмотри: наш летун уже здесь! - послышался удивленный голос Канариса. - Олег, ты все переживал, куда это он запропастился? Боялся, что пропустит помывку, а он раньше нас пронюхал о бане и уже нежится под душем. Вот проныра! Стоит весь чистый такой... Аж противно!
   Олег Владиславович некоторое время рассматривал нашего героя и вдруг расхохотался. Взглянув на разведчика и особиста, Юра тоже рассмеялся. Загар в горах получается красивый, если специально этим заниматься, но "афганский" загар, особенно после "боевых", не может не вызывать улыбку: смуглые, почти черные головы, шеи, кисти рук и совершенно белое на их фоне остальное тело.
   - Как от негра голову пришили! - смеялся Борисов.
   - Только негр оказался блондином! - не унимался Стрельников, тыча пальцем в сторону авианаводчика.
   - Ты на себя посмотри! Не многим лучше, - парировал Юрий. - В перчатках решил помыться?
   Борисов перевел взгляд с лица Канариса на свои руки, руки товарищей.
   - Не вижу ничего смешного - обыкновенный офицерский загар...
   Друзья, перебрасываясь шутками, шумно плескались, отчаянно брызгаясь и разбрасывая вокруг себя клочья серой от грязи пены. Юра, сполоснувшись еще раз, засобирался к выходу. Стремление уйти "по-английски" друзьями не осталось незамеченным.
   - Ты где ночевать будешь?
   - У своих переночую, на "шестьсот третьем". А что?
   - Хорошо. Если что - позовем. Но и ты, если что тоже зови, или хотя бы в клювике принеси, - Бросил вслед Стрельников, явно намекая на спирт, который, по слухам, у авиаторов всегда водился.
   - Это - уж как получится..., - неопределенно ответил Гутин.
   Он не любил обещать того, в чем не был уверен, выполнит или нет. Своего запаса спирта у него не было. Церковский, у которого спирт был всегда, на "боевых" объявлял в группе "сухой закон" до самого возвращения на базу. Строго придерживался его сам и сурово карал нарушителей. Виталику Спевакову доставалось даже за намеки по поводу спиртового НЗ (неприкосновенного запаса) начальника.
  
   По поводу возвращения с гор очередного авианаводчика был устроен праздничный ужин: непонятного происхождения довольно вкусная похлебка, макароны по-флотски и кулинарный шедевр к чаю - торт "муравейник", сооруженный из печенья, сгущенного молока и сливочного масла. Гутин, тронутый таким вниманием к собственной персоне, немного смущался и все не мог понять, как удалось соорудить подобную вкуснятину среди бела дня? Если бы торт появился на столе утром, то это было бы не удивительно - ночью в горах всегда довольно прохладно, и масло не тает.
   Разгадка открылась быстро: метрах в тридцати от места стоянки их БТР Баграм к всеобщей радости обнаружил родничок. Церковский всегда, по возможности, старался расположиться ближе к краю лагеря - и пса удобно выгуливать, и от начальства подальше. Да и к вертолетной площадке так проще и быстрее выехать при необходимости. Конечно, при таком расположении есть вероятность того, что особо нерадивые воины будут справлять нужду неподалеку. Кустики, если они есть поблизости, всегда предпочтительнее армейских полевых "удобств". Но Баграм никому из "чужих" не позволял ничего подобного. Свирепый лай, и внушительные размеры пса отбивали всякую охоту у посторонних без особой необходимости приближаться к "шестьсот третьему".
   После первой же пробежки по своим собачьим делам Баграм вернулся с мокрой мордой и показал хозяину свою находку. Теперь они всегда имели под рукой чистую, холодную, почти ледяную воду. Выкопав рядом с родничком в песке ямку, которая тут же заполнилась водой, получили природный холодильник. Два пакета из-под сухого пайка, вложенных один в один, надежно защищали от воды, а небольшой камень не позволял всплыть нехитрой конструкции.
   - Ну, Баграм, ты у нас - молодец, - Юра погладил всеобщего любимца. - Красавец, ну, просто красавец!
   Пес гордо поднял голову. За что его хвалили, было непонятно, Но все равно приятно.
   - Он у нас не просто красавец. Он теперь кинозвезда, - вставил реплику Саша Кузнецов. Его должность называлась как-то вычурно - "Начальник радиостанции Р-975", но в группе его окрестили "командиром БТР". Так было как-то проще.
   - Как это? - удивился Юрий.
   - Да, пустое, - отмахнулся Церковский. Вчера здесь киношники бродили. Приставали ко всем, снимали. Баграм их к нам, естественно не пустил, но кто-то из съемочной группы решил, что наш сторож очень даже подойдет на роль минно-розыскной собаки. У саперов есть настоящие герои, но вид у них, по мнению киношников, "нефотогеничный", а тут такой красавец бегает! В общем, роль Баграму досталась пустяковая - ему нужно было в нужном месте просто выполнить команду "сидеть". Остальное они собирались смонтировать из уже готового материала - поиск, обезвреживание мин и так далее. Наша кинозвезда добросовестно выполнял команду, но все не там, где требовалось оператору. Никакие угрозы, ни уговоры не помогали: подаешь команду, а он доходит до облюбованного места, садится и все тут! Долго возились, пока Баграм не стал сам рыть песок на том месте, где садился все время. Показалась "итальянка" к всеобщей радости съемочной группы и удивлению офицера-сапера, что был приставлен к ним в роли сопровождающего и заодно консультанта...
   - А как так получилось? - удивился Гутин, перебив начальника. - Баграм ведь у нас воспитан как сторожевой пес!
   - Сам теряюсь в догадках. Ты ведь знаешь, что его мне подарили саперы. У него очень хорошая родословная. Его предки в своем кругу очень даже знамениты. Может, какая-то генная память сработала? Баграм-то и настоящей мины никогда вблизи не видел. Разве что в виде хлебницы, что у нас в комнате. Помнишь? Ее ведь из корпуса "итальянки" сделали.
   Праздничный ужин подошел к концу. Кузнецов с бойцами куда-то удалились, сославшись на дела, оставив офицеров наедине. А какие могут быть дела в густеющих сумерках? Своего рода деликатность проявили.
   Офицеры закурили, пряча огоньки в кулак.
   - Володя, - первым нарушил тишину Юрий. - Ты как-то все избегаешь ответа, когда я спрашиваю об Игоре Больбатове. С ним случилось что-то нехорошее? Он ранен?
   - Нет. Что ты! - Церковский суеверно отмахнулся. - Просто я сам мало что знаю. С Игорем мне самому связаться не удалось, а из Сашки Уса, его начальника, сам знаешь, лишнего слова не вытянуть. Я собрал кое-какую информацию, но за достоверность ее не ручаюсь. Вернемся с "боевых" - Игорь сам все расскажет.
   - Ну, а я-то вообще ничего не знаю! Сам слышал стрельбу, видел две санитарные "восьмерки" и слышал твои слова, что с Игорем все нормально - вот и все, что знаю! - Юрий немного помолчал, подбирая слова. - Понимаешь, мы с Бачей сблизились после "зеленки". Да, кстати, одно училище с ним заканчивали. Он, правда, на два года меня старше, но это не важно. У нас много общего. Поверь, это - не просто любопытство!
   Владимир Алексеевич некоторое время, молча, курил.
   - Ладно. Уговорил. Только повторяю: все может оказаться не так, как было на самом деле, - Церковский затушил окурок. - В общем, получилось так: разведрота сидела на самой вершине горушки. Отправили караван за водой - неподалеку был водопад. Там и встретились две группы, наша и "духовская". Оказывается, на этой же горе находился отряд наемников. Они сидели несколько ниже по склону разведроты, в "зеленке". Горушка вся поросла довольно густым лесом с проплешинами... Завязался бой. Но наши были только со стрелковым оружием, а у "духовских" водоносов, предположительно, помимо автоматов еще и гранатомет был. Кто кого обнаружил первым - не ясно. Скорее всего "духи", потому что первым прозвучал гранатометный выстрел. Подробностей не знаю, но, кажется, наших ребят там всех положили... Ротный послал на помощь еще одну группу. "Духов" накрыли, наших ребят вытащили, а тут радиоперехват: наемников на горе больше чуть ли не в два раза, чем наших разведчиков. Командир роты сначала принял решение занять оборону, но затем стал пробиваться к дороге. Вовка Разумов сидел на соседней горе. Надеюсь, ты помнишь, что он работает с первым батальоном 345 полка? С его слов получается, что в бинокль было хорошо видно, как из леса, что растет на вершине горы, через проплешину, в "зеленку", что ниже по склону перебежала небольшая группа наших. И одновременно снизу через пустырь туда же ринулась толпа "бородатых". Больше ничего не было видно, только слышна была стрельба, крики... Без потерь не обошлось, но "духов" всех положили. Наверное, это были на самом деле наемники. Возможно - арабы. Все одеты в одинаковую, черную форму. На руках длинные перчатки с надписью "Honda". Старшина роты, Васька, ты его знаешь, целый вещмешок таких предъявил, причем, только правых!
   Владимир Алексеевич прикурил очередную сигарету. Видать, разволновался. Обычно он курил очень мало.
   - А Игорь-то как?
   - Жив. Здоров. Правда, ходят слухи, что у него синяк на полрожи, но это - мелочи по сравнению с тем, что могло бы быть. Спецы-то мы все хорошие, а как десантура или пехота - работники никакие! У вас с Игорем хоть какая-то подготовка до училища была, а остальные... Не учили нас ничему такому! Летать, наводить - сколько угодно, а стрелять, руками-ногами махать - нет. Выезжаем на интуиции, да на голом везении!
   Начальник замолчал. Юра тоже закурил, обдумывая его слова. Насчет подготовки ПАНов (ПАН - передовой авианаводчик) он прав. Кто что изучал перед тем, как "загреметь" в Афган? И стрелять-то толком мало, кто из них умел! Десять выстрелов из АКМ за четыре года, да и то на КМБ (курс молодого бойца), плюс по три выстрела из пистолета ПМ перед госэкзаменами - вот и вся огневая подготовка. Выдернули мужиков из-за экранов кругового обзора командных пунктов авиационных полков - и в горы. Мол, не дураки, там всему научитесь и усвоите... Методисты, блин!
  
   Темнота, хотя ее и ожидаешь, в горах всегда наступает неожиданно. Словно по команде невидимого режиссера на сцене гасят свет, и декорация, изображающая вечернее небо, в мгновение ока, меняется на изображение усеянного звездами небосвода с яркой луной. Но жизнь от этого не замирает. Сквозь слышимое то тут, то там тарахтение "удэшек", дающих свет в штабные кунги и палатки "больших начальников", пробиваются малоразборчивые звуки ночного лагеря, откуда-то издалека доносится вой шакалов, чем-то напоминающий детский плач.
   - Юра, а можно я задам тебе пару откровенных вопросов? - нарушил тишину Церковский. - Не хочешь - не отвечай... Это твой первый выход на такую крупную операцию в Афгане... В общем, что тебе больше всего запомнилось, и было ли страшно?
   Юра затушил окурок. Интересный вопрос. Жесткий, откровенный, непростой. Так сразу и не ответишь.
   - Насчет страха... Только полный идиот, или человек с "повернутой" психикой ничего не боится! Было. Иногда, даже очень... А что делать-то? Стиснешь зубы и делаешь свою работу. Да ты и сам все знаешь не хуже меня..., - старлей потянулся и неожиданно для себя сладко зевнул. - А запомнилось..., ты знаешь, я помню все. Каждый день приносил что-то свое, а что было основным, что второстепенным - покажет время. Пока самое яркое - хата, потом как "Грачи" нас чуть было не "накрыли" ОДАБами, подрыв старшины, первая моя гроза в горах и санитарный рейс. Пожалуй, он больнее всего по мозгам долбанул... Еще была ночь, когда мы ждали, что на нас вот-вот полезут "духи" и понимали, что живыми выбраться из этой передряги будет проблематично. ...Я тогда о многом передумать успел.
   - Это когда было?
   - Еще до подрыва рекогносцировочной группы ПКП армии...
   Юра описал несколькими словами события той ночи. Затем, более подробно рассказал о подрыве на дороге, о том, как встретил контуженого Сашку, с которым летел в Кабул из Ташкента одним бортом, и как после отправки вертолета из кустов у реки выполз едва живой Степаныч. Потом надолго замолчал.
   Что-то уж больно много всего уместилось в две с лишним недели на "боевых". Многое рассказал, а, сколько можно еще! Но нужно ли? Самому вспоминать больно, а то, что не больно, врядли кто поймет сейчас. Это нужно помнить самому. Придет еще время, когда выплывет из памяти все пережитое за недели, прошедшие с начала "боевых", и найдется слушатель, для которого все это окажется важным и нужным.
   - Ты знаешь, я часто удивляюсь совпадениям, - немного помолчав, Владимир Алексеевич покрутил в руках очередную сигарету, но, передумав, спрятал ее обратно в пачку. - Вот, ты рассказал, что встретил политработника, Сашку, кажется. Правильно?
   Юра утвердительно кивнул, молча головой, с опозданием осознав, что собеседнику в темноте это врядли было видно.
   - Правильно. Только я фамилию его не помню....
   - Если не помнишь - не страшно. Вспомнишь еще, скажешь. Я не о том хотел сейчас сказать... Понимаешь, при подрыве БТРа с рекогносцировочной группой ПКП армии, погиб мой хороший знакомый - полковник Беспечный. Он служил в штабе армии. Наш, авиатор. Как и вы с Сашкой, мы с ним летели сюда одним бортом. Хороший был мужик....
   Церковский тяжело вздохнул и замолчал. Юрий не нашел, что ответить. Полковника Беспечного он не знал. Но это - не важно. Для него он останется одним из тех, кто лежал на обочине, накрытыми солдатской плащ-палаткой с проступающими прямо на глазах бурыми пятнами на ней. Был человек, и нет человека! Привезут его, запаянным в цинк на Родину "грузом двести", похоронят, и станет в стране больше на одну вдову и двоих детей-сирот. Для кого-то этот случай - просто статистика, а для кого-то страшное горе, исковерканная жизнь и крах всего. Раньше срока от горя уйдут из жизни родители, не получат должного отцовского тепла дети, безутешная вдова будет мыкаться по многочисленным инстанциям в поисках справедливости, наталкиваясь на безразличие и равнодушие.
   Эх, страна Советов! Советовать-то все умеют, а как до реальных дел дело доходит, то семь потов сойдет, пока добьешься своего! Поставить галочку, чтобы выполнить план или разнарядку - это всегда, пожалуйста. А сделать что-то реальное для помощи пострадавшим из-за того, что фамилия напротив галочки, поставленной военным чиновником в списке, военнослужащих, отправленных "для выполнения интернационального долга" совпала с галочкой, поставленной его же рукой напротив фамилии вернувшихся в цинке - подождите, я его туда не посылал.
   Юра удивился впервые пришедшим в голову собственным мыслям, которые ранее показались бы ему крамольными. Теперь он знал много примеров, подтверждающих их из рассказов уже прошедших однажды мясорубку афганской войны и вновь вернувшихся сюда. Но очень хотелось надеяться, что это - не система, а частные случаи.
  
   Сладко спавший Баграм поднял голову, пошевелил ушами, вглядываясь куда-то, и сердито зарычал.
   - Свои! - Послышалось из ночной темени.
   Но это не успокоило пса, а, наоборот, заставило со свирепым лаем рвануться на голос.
   - Фу! Фу, сказал! - Церковский осадил собаку. - Место!
   Колотя хвостом по пыли и недовольно ворча, Баграм уселся рядом с хозяином. Из темноты показался рядовой Умаров в сопровождении Непийводы.
   - Разрешите? - не зная как обратиться к начальнику ГБУ, явно старшего по званию их авианаводчика громко спросил Умаров.
   - Да не кричи ты так! - строго сказал Владимир Алексеевич, на всякий случай, взяв Баграма за ошейник, заметив, что один из бойцов щеголяет в новенькой КЗС. - Говори.
   - Мы к товарищу старшему лейтенанту...
   Церковский указал рукой на Гутина.
   - Товарищ старший лейтенант, майор Стрельников просил передать: "Выдвигаемся завтра в пять утра". Планы поменялись, - пояснил солдат. - Сухпай на вас мы уже получили. Выдали аж на пять суток. А майор Борисов зачем-то приготовил вам целую кучу гранат... Вы с нами сейчас пойдете, или здесь останетесь ночевать?
   Юра ненадолго задумался. Конечно, ему еще хотелось о многом поговорить с начальником, но завтра рано вставать, а потом в сумерках искать полковую броню...
   - Наверное, сейчас пойду... Чего вас стеснять? - неуверенно проговорил наводчик, посмотрев на подошедшего Кузнецова.
   - Как знаешь. Места у нас на всех хватит... В общем, сам решай! - Церковский сделал какой-то непонятный знак Кузнецову.
   - У меня все готово, - ответил тот.
   Гутин встал, потянулся, сладко зевнул, посмотрел на "шестьсот третий", перевел взгляд на майора Церковского.
   - Пойду я, Алексеич. Народ переживать будет, да и самому разнюхать надо, куда нас направляют: на запланированное место, или куда-то еще?
   - Я не знаю, - откровенно признался начальник. - На вечернем совещании была информация, что вы будете здесь еще сутки отдыхать. Значит, что-то поменялось. Нужно будет уточнить.
   Пока Юрий собирал свой рюкзак, а Непийвода в сопровождении Блашко набирал воду из родника, Умаров, узнав, что поблизости есть нормальная вода, а не та воняющая хлоркой, что выдают из резинового бассейна, умчался за флягами.
  
   Сборы были недолгими. Непийвода, нагрузившись рюкзаком авианаводчика, деликатно отошел в сторону. Отошел и Умаров, прихватив радиостанцию Гутина.
   - А тебя в полку уважают. Сразу двоих отправили предупредить, - отметил Церковский, поглядывая на стоящего чуть в стороне бойца.
   - Тот, что в КЗС (костюм защитный сетчатый) - рядовой Умаров, подручный майора Стрельникова, начальника разведки, а большой, - Юра специально избежал слова "толстый", - рядовой Непийвода. Он из комендантского взвода. Мой добровольный помощник. Оба - "молодые", но ребята толковые.
   - Ладно, давай "пять", - проговорил майор, но вместо рукопожатия они обнялись.
   Церковский протянул Гутину фляжку явно гражданского происхождения.
   - Это - тебе. На всякий случай. Флягу после "боевых" обязательно верни. Она - Гены Федорова. Там - чистый.... Может, пригодится для чего-нибудь? Поосторожнее будь, пожалуйста...
   - Спасибо! Насчет "поосторожнее" - это, как Бог даст. Постараюсь, по крайней мере, - ответил наводчик, пожал на прощанье руки начальнику, членам экипажа "шестьсот третьего" и, не оглядываясь, скрылся в ночи.
   Церковский постоял немного, не зная, куда себя деть.
   "Вот и отдохнул парень", - подумал он и, тихонько свиснув Баграму, зашагал в сторону родничка.
  
  
   Глава 12. Испытание на выносливость
  
   Командирская "Чайка", плавно покачиваясь, игнорируя многочисленные ямы и ухабы широкой тропы, которую только в бреду можно было назвать дорогой, да и то с большой натяжкой, резко повернула влево и заползла на широкую поляну, подковообразно окаймленную отвесными скалами.
   "Очень даже похоже на заброшенный карьер, - промелькнула у авианаводчика мысль. - Вот только убрать эти БТР, что стоят полукругом с задранными вверх стволами, поменять их на бульдозеры с экскаваторами, а нашу колонну на колонну большегрузных самосвалов и точно - карьер".
   Гутин покосился на своего соседа, начальника разведки полка, майора Стрельникова.
   - А я и не сплю, - послышалось из-под надвинутого чуть ли не до самого подбородка капюшона "горняшки". - Но каков соблазн! Тебе понравилось место, что я нам "забил"?
   - Угу..., - Юрий сладко зевнул и провел рукой по лицу.
   Странно: ладонь почти чистая. Обычно после езды в колонне весь покрываешься пылью, а тут добрый час тряслись и ничего....
   - Все-таки ты неблагодарный. Вон, даже командир трясется на "седушке", и спину ему прислонить к башне не очень получается. Мы же едем с комфортом, почти как в креслах, а он - "угу"... Эх, авиация!
   Ехать действительно было очень удобно. Еще в самом начале пути, по команде "По машинам!", Канарис в одно движение заскочил на левый борт командирской "чайки", засунул между кожухами телескопической антенны и "удэшки" (переносная электростанция) свой РД, рюкзак авианаводчика и уселся на них, приглашая сесть рядом Гутина. Тот, покосившись на спешащего занять это же место Игоря Решетникова, "главного полкового сапера" незамедлительно принял предложение товарища. Место действительно оказалось довольно удобным.
   Накануне выспаться не удалось. Придя в расположение полка около получаса Юра убил на нанесение обстановки на карту, уточнение дальнейших планов полка на втором этапе операции. Потом пришлось присутствовать на совещании у подполковника Вершинина, затем был подробный инструктаж, всевозможные уточнения.
   Со многими присутствующими офицерами управления полка Гутин уже был знаком, а вот с комбатом, с командирами рот еще предстояло познакомиться. Вообще-то авианаводчик обычно придается батальону или отдельной роте, но так как полк вышел на "боевые" лишь в составе третьего горно-стрелкового батальона и нескольких приданных подразделений, то Юрий оказался в этой части один. Поэтому объем информации и предстоящей работы по сравнению с обычными обязанностями авианаводчика для него увеличился значительно.
   Знакомство с ротными и взводными из-за уточнения вопросов взаимодействия с авиацией получилось односторонним - его просто представили, и старлей часто ловил на себе любопытные взгляды. Новичок всегда вызывает интерес и некоторую долю настороженности. Но уже на коллективном перекуре после всех дел начались настоящие знакомства, обмен шутками. Юра почувствовал, что к нему здесь уже относятся без обычной настороженности, с которой встречают новичка, а как к своему. Подумав немного, он решил, что это из-за того, что они уже видели его работу. Жаль, что новых знакомых он запомнил лишь по голосам - темно уже было.
   С комбатом познакомились уже ближе к ночи. Перед сном Стрельникову вдруг захотелось перекусить, и они решили нанести визит вежливости к горным стрелкам. Юра был сыт и пошел с разведчиком чисто "за компанию", но на всякий случай прихватил с собой фляжку, что вручил ему начальник. Причем, его уже почему-то даже не удивила уверенность Валерия Алексеевича в том, что с "шестьсот третьего" наводчик пришел не с пустыми руками. Наверное, опять все "просчитал", а, может, нюх у разведчика какой-то особенный. Удивило другое - пол-литровая фляжка опустела лишь на треть. И это - на четверых! Всего-то по сто грамм в водочном эквиваленте получается, а больше пить почему-то не хотелось...
   Утро выдалось по мирному тихим, спокойным. Гутин зачарованно вглядывался в окружающую трепетную красоту зарождающегося дня. По небесной сини розоватыми перышками плыли редкие облачка. Растущие в предгорье деревья и кусты казались не привычно зелеными, а голубоватыми, размытыми, резко контрастируя с четко очерченными горными пиками, где на вершинах под лучами еще невидимого солнца местами сверкал снег.
   С противным визгом над головой пронеслась серия "духовских" реактивных снарядов, напоминая, что вокруг идет война и они не на туристической прогулке. Огрызнулась залпом наша артиллерия.
   Юра поискал глазами корректировщика. Капитан Емельянов, сидя на соседнем БТР, в ответ на его вопросительный взгляд лишь развел руками. Мол, я здесь не при чем. Сам знаешь - у нас режим радиомолчания.
   Для их полка второй этап операции начинался как-то странно. Отдохнуть толком не дали, загрузились пайком на пять суток, получили еще один боекомплект, взяли дополнительный запас воды. Рюкзак получился довольно увесистым, но не это смущало, а жесткий приказ с ПКП армии: соблюдать режим радиомолчания, в эфир выходить лишь при острой необходимости и не забывать, что работать предстоит на самой границе с Пакистаном.
   Вообще-то для местных жителей граница - чистая условность, которую не признают ни те, кто живет на афганской территории, ни в Пакистане. Линия Дюранда так и осталась линией на карте, которую соблюдают лишь политики.
   Сидящий впереди их командир полка обернулся.
   - Что притихли, курортники? Замерзли? - улыбнулся он. - Ничего! Сейчас потопаем. Согреетесь и даже вспотеете! Нашу задачу отсюда еще даже и не видно.
  
   Командир оказался прав. Согрелись они довольно быстро, а буквально через несколько десятков шагов начали усиленно потеть. Деревья здесь не только давали густую тень, но и значительно повышали влажность воздуха.
   Пот заливал глаза, предварительно скапливаясь тяжелыми каплями в бровях. Безветрие усугубляло действие жары, что обрушилась на них внезапно, лишь стоило солнцу едва подняться над горными вершинами.
  
   Рельеф был несложным, без затяжных подъемов и спусков. Но добавившийся к уже ставшему привычным вес ощутимо давал о себе знать, хотя он и стал всего-то больше на килограмм семь-восемь. Вспомнились слова Игоря Больбатова: "В горах лишних сто грамм превращаются в килограммы". Превышение над уровнем моря составляло немногим менее полутора тысячи метров, а впереди ждали двух-трех километровые вершины, которые никак не обойти. Хорошо еще, что не пошли северным маршрутом! Там четырех тысячники...
   До блоков 180 мотострелкового полка добрались довольно быстро, сделав всего лишь две или три коротких остановки после часовых переходов. Солнце поднялось уже довольно высоко. День обещал быть еще жарче, чем предыдущий из-за полного штиля. Но потеть уже не пришлось. Организм быстро избавился от лишней влаги еще в самом начале пути и настойчиво требовал новой порции воды. Но ее ему никто не давал, как бы жажда, ни мучила. Начнешь пить - не остановишься. Лучше потерпеть.
   Местом очередного привала послужил блок знаменитого Руслана Аушева. Сбросив ненавистный рюкзак, который Непийвода тут же пододвинул к себе поближе не столько "на всякий случай", а чтобы использовать в качестве подушки, Юрий решил поприветствовать Героя.
   Поздоровались. Руслан Султанович вспомнил старшего лейтенанта, с которым недавно познакомился в Чарикарской "зеленке", поинтересовался успехами. Они обменялись несколькими общими фразами, и Гутин тактично отошел в сторону - командиры что-то "колдовали" над картой. Затем, поняв, что здесь они пробудут еще некоторое время, решил проведать своего коллегу.
   Разыскивать Виталлия Спевакова пришлось долго. Тот знал о возможной предстоящей встрече. Но в самый последний момент капитана сморил сон, и он картинно развалился на спальнике, тихонько похрапывая в своей кладочке, выстроенной прямо под ветвями раскидистой сосны.
   - Вот так всегда: "приходите, гости дорогие, берите, что хотите", а сам спит тут как сурок! - Громко прокомментировал увиденное Юрий.
   - Не спит, а дрыхнет, причем, самым наглым образом, - Виталий сел и протянул, приветствуя, руку. - Ну, у тебя и видон! Прямо горный танкист какой-то! Что, "махнул" не глядя свою "мабуту" на танковую робу?
   - Не "махнул", а "Горные Стрелки" презентовали. Комбату очень не понравилась моя "эксперименталка", изрядно обляпанная на первом этапе "боевых". Сам понимаешь, в горах правильно есть тушенку еще уметь нужно. Теория была известна, но, все равно, высокогорье дало о себе знать.
   - Ну, тогда садись. Чего стоишь? Пить будешь? - предложил Виталий таким тоном, словно они виделись всего несколько часов назад, а не встретились более, чем через две недели после того как расстались, уходя каждый к своему полку.
   - Вода у меня и своя есть, а пивом ты все равно не угостишь, так как и сам уже, небось, забыл, что это такое.
   - Не нужно о грустном! - Спеваков порылся в своем РД и извлек оттуда флягу. - Глотни пару раз. Больше все равно не сможешь...
   Юрий отвинтил крышку. С сомнением поднес к носу.
   - Не нюхай, а пей! Там допинг моего личного производства. Надолго освежает.
   Юра все же не решался сделать первый глоток. Из фляги помимо легкого спиртового запаха доносился едва различимый запах витамин "Гексавит", что был в каждом суточном рационе сухого пайка.
   - Да пей ты, не бойся! Нету там никакого спирта. Хотя, он бы мне сейчас ой как пригодился... Был бы - другое дело. И тебя бы угостил, и сам бы пригубил, - Спеваков грустно вздохнул. - Представляешь, "Шеф" недавно по "командирской" радиостанции поздравил с рождением дочери!
   - Ну, ты даешь! Поздравляю! - Юрий крепко пожал товарищу руку и на миг задумался. - Слушай, Виталь, а мне Церковский вчера ничего не сказал... Забыл он, что ли?
   - А он и не знал. Телеграмма только сегодня утром пришла. "Грачи" - молодцы, однако. Нашли способ передать мне информацию, - Виталий покосился на свою флягу. - Пей, не стесняйся. Там - вода с лимонной кислотой, сахаром и витаминами.
   Гутин сделал несколько глотков и, скривившись, вернул флягу.
   - Фу, кислятина!
   - Зато прекрасно бодрит, и пить потом долго не хочется. Учись!
   - "Век живи, век учись", - процитировал Юрий и встал. - Подожди. Я сейчас...
   Через пару минут он вернулся.
   - Держи. Там чуть больше половины фляги, но чистого..., - старлей протянул товарищу презент начальника. - В общем, на, владей! Не знаю, понадобится он мне или нет, но тебе уж точно пригодится.
   - Знакомая фляжка..., - отвинтив крышку, Спеваков недоверчиво понюхал содержимое. - Спасибо! Откуда?
   - "Шеф" мне презентовал. Пустую флягу потом ему вернешь, или Федорову.
   - Хорошо. А мне он сказал, что у него ничего нет... Верну, конечно!
   Виталий немного поиграл флягой, вероятно прикидывая на вес, сколько получится напитка, если правильно развести спирт. Юре стало немного неловко, что вручил товарищу неполную емкость. Но кто же знал, что так выйдет? Новоиспеченный папаша и сам толком не знал, когда у него будет прибавление в семье, в этом месяце, или следующем, а их начальник и подавно.
   - Может, когда ты просил, то у Алексеича в тот момент действительно ничего не было, а позже появилось? Я, например, даже не заикался, что мне неплохо бы вернуться в полк не с пустыми руками. Он сам вручил фляжку, когда прощались...
   Добрых полчаса они болтали о всяких пустяках. Виталий мечтал, как после "боевых" он под видом профилактория, куда его хотели отправить после получения контузии в позапрошлом месяце, но так и не отправили, сославшись на нехватку людей, полетит на недельку домой, в Киев. Спрашивал совета, что купить дочке в подарок.
   Чувствовалось, что мысли Спевакова витают где-то далеко. Могло показаться, что он совсем позабыл, где находится. Но, спустя некоторое время, Виталий предложил переместиться поближе к командирам, чтобы Юра не прозевал команду на продолжение движение, и Гутин понял, что ошибался. Его товарищ постоянно контролировал ситуацию, не позволяя себе расслабиться.
   Было очень приятно говорить на такие далекие от войны темы и радостно за приятеля, но команда на выдвижение ждать себя долго не заставила. Попрощались, пожав друг другу руки, и Юра, взвалив на плечи неподъемный рюкзак, зашагал прочь вместе со своим полком.
  
   Снова началось монотонное движение след в след, натужные подъемы и спуски с дрожью в коленках, редкие, но такие желанные отдыхи. Тяжело. Очень тяжело. А что делать? Работа такая....
   Солнце, стоящее в зените, усугубляло прелести перехода. Единственное что успокаивало - это отсутствие жажды. "Коктейль Спевакова", как ни странно, действовал очень даже неплохо. Пить абсолютно не хотелось.
   "Виталику сейчас туго приходится: и радостно от полученного известия, и грустно оттого, что он сейчас не дома. Чем бы ни был занят, а мысли все равно возвращаются к одним и тем же вопросам: как там, дома и что будет дальше? - думал Юрий, преодолевая очередной подъем. - И "шеф" - молодец. Словно знал, для чего может пригодиться его фляжка. И мы немного "расслабились", и Спевакову досталось... Пусть парень дочке "ножки помоет" хоть символически. Не нами придуманы традиции, значит, не нам их и нарушать".
   Дальше путь пролегал по относительно ровному участку. Иногда даже не верилось, что это все происходило в горах Афганистана. Шли через настоящий сосновый бор. Если не обращать внимания на угрюмые горы, что нет, нет, да и покажутся сквозь ветви деревьев, то окружающий пейзаж вполне мог бы сойти за опушку леса в средней полосе России. По такому лесу хорошо бродить в поисках маслят с корзинкой, а не с автоматом в руках, мягко ступая по ковру из хвои, а не ставить свои ступни туда, где перед этим только что находились ноги идущего впереди.
   Тяжело переставляя ноги и изнемогая под тяжестью, рюкзаков, РД, оружия вышли к широко раскинувшейся долине. Рассредоточились в тени деревьев, стараясь ничем не выдавать своего присутствия.
   Юра взглянул на карту. То, что долина была сплошь покрыта валунами, осколками скал и небольшим участками травы между ними обозначено не было. По мнению картографов здесь должна быть равнина с редким кустарником, да несколько ручьев, обозначенных как пересыхающие. Возможно, так оно когда-то и было, но не сейчас. Карта была очень старой, выпущена в тысяча девятьсот пятьдесят седьмом году.
   Старлей поискал глазами капитана Емельянова. Тот тоже бросал удивленный взгляд то на карту, то на долину. Авиация работала по "километровке". У артиллериста же масштаб: в одном сантиметре пятьсот метров. Неужели и у него устаревшая карта? Заглянул через плечо. Те же кусты и ручьи...
   - И что ты теперь обо всем этом думаешь? - Емельянов предвосхитил вопрос наводчика.
   - Карты тридцатилетней давности. Хорошо еще, что расположения гор совпадают. Впрочем, в этом нет ничего особенного, но мне больше не нравится то, что на этой равнине мы будем как на ладони, и хибара возле ручья оптимизма не добавляет. Оттуда хорошо вести наблюдение, а нам ее никак не миновать.
   - Сразу видно, что ты в горах не жил. Здесь нет ничего удивительного: обещанные картой кусты, вероятно, были когда-то сметены селевым потоком. Дождь и ветер оставили после него только камни. Так часто бывает, а для хижины..., - ухмыльнулся Владимир, - думаю, одного-двух залпов будет вполне достаточно.
   - Радиомолчание! - напомнил наводчик.
   - То-то и оно. Враз "засветимся"...
   - Осталось-то, долину перейти, на горушку подняться и мы - на месте. Не нравится мне эта халупа, - Юрий тяжело вздохнул и задумчиво почесал затылок. - Уж больно близко она к нашему маршруту стоит...
   - Не переживай. Дадут команду - накрою. Твоя помощь врядли понадобится, впрочем, как и моя. Начнем работать - точно "засветимся".
   - Это - точно!
   Не сговариваясь, они перебрались поближе к командиру. Их дело - выдать рекомендации и выполнить его приказания.
   Подполковник Вершинин озабоченно, взглянул на подошедших офицеров и повернулся к начальнику штаба.
   - Передать по цепочке: сидеть тихо и не высовываться, - проговорил он чуть слышно.
   Юра посмотрел на солнце. Командир, как всегда, прав: оно хоть и стоит высоко, но светит со стороны "духов". Незачем лишний раз привлекать к себе внимание. "Бородатые" пока активности не проявляют, значит, их присутствия в данном месте они еще не заметили.
   Как-то незаметно исчез, словно растворился среди деревьев разведвзвод. Только недавно здесь был их командир, а сейчас лишь майор Стрельников сидит неподалеку с невозмутимым видом и периодически поглядывает на одиноко стоящую у ручья хижину.
   Гутин пристроился рядом с ним и с наслаждением вытянул ноги. Много они уже прошли. Вон она, задача. Кажется, что совсем рядом, а на самом деле до нее идти и идти... Склоны там пологие. Восхождение будет долгим, но это - все же легче, чем карабкаться по скальнику.
   - Ждете? - Послышался из-за спины голос майора Борисова.
   - Отдыхаем, - ответил уклончиво Валерий Алексеевич и взглянул на авианаводчика. - Ты как?
   - Нормально. Как все...
   - Еще много топать!
   - А что делать-то? Значит, будем топать...
   Говорить ни о чем не хотелось. Нужно ждать, наблюдать и копить силы.
   В ожидании прошло более часа. Постепенно перестали "гудеть" от усталости ноги, но все настойчивее напоминал о своем существовании желудок.
   "Вот дилемма-то! Старое правило воинов - не есть перед боем. Но откуда тогда черпать силы? - Юрий покосился на своих старших товарищей, сохранявших полное спокойствие, - Ладно, хватит думать о всякой ерунде! Вчера и помылся, и поел плотно, а утром, как и положено, ограничились лишь крепким сладким чаем. С полным животом на гору лезть не очень удобно, да и не дай Бог что... Доберемся до места и совместим ужин с обедом".
   Заставив насторожиться, со стороны долины послышалась длинная автоматная очередь. Затем прозвучала короткая, и, спустя несколько мгновений, раздался хлопок взрыва гранаты. Потревоженные резкими звуками взвились ввысь птицы.
   - ... твою мать! - прошипел Стрельников, вглядываясь в бинокль, и прижал к уху наушник своей радиостанции.
   - Что там? - тихо спросил Борисов.
   - Не видно ни черта!
   Раздалось еще несколько одиночных выстрелов и на пару минут все стихло, пока не прозвучали успокаивающе с коротким интервалом еще два выстрела - все нормально, потерь нет.
   Безуспешно пытаясь хоть что-то рассмотреть, Гутин мельком взглянул на командира, который отмахивался от бойца-связиста, как от назойливой мухи и, подобно Стрельникову, не отнимал от глаз бинокль.
   На помощь солдату пришел Игорь Разумовский. Он некоторое время слушал эфир, ничего не отвечая абоненту, затем подошел почти вплотную к командиру. Тот с явной неохотой потянулся к радиостанции.
   - Ничего не меняется! - тихо проворчал Стрельников, сплюнул и сокрушенно вздохнул. - Кажется, закончилось наше радиомолчание по вине какого-то очень ретивого оперативного вышестоящего штаба. Вся сегодняшняя гонка - коту под хвост!
   - Думаешь? - тихо спросил Борисов.
   - Знаю. - Стрельников поморщился как от зубной боли. - Мы у самой границы. Командир сейчас выйдет в эфир. "Бородатые" или пакистанские войска это зафиксируют, оценят обстановку и начнут нас "духи" долбить эрэсами... Еще пару сеансов связи и нас точно запеленгуют, если не успели это сделать с первого раза... Пойду, послушаю, что происходит?
   Гутину не понравилась перспектива, нарисованная Канарисом. Уже совершенно не важна была причина, по которой пришлось нарушить радиомолчание. Дело было сделано: о том, что они здесь, "духам" уже известно. О скрытном выходе на задачу теперь даже и мечтать не приходится.
   Словно в подтверждение невеселых мыслей послышался звук летящих реактивных снарядов, которые взорвались где-то севернее, довольно далеко от них. Три упало довольно кучно, а один в стороне, с запаздыванием. Место, откуда был произведен пуск, определить не удалось.
   Вернулся Стрельников. Злой. Угрюмый. Он уселся прямо на землю, откинулся на свой РД, положил на колени неразлучный АКС и закурил.
   - Что там, Алексеич? - осторожно спросил авианаводчик.
   - Да, ну их...! Стратеги хреновы! - выругался он. - Как и предполагалось, разведгруппа натолкнулась на "духов", уничтожила их. Оперативный дежурный на ПКП армии услышал стрельбу и вынудил командира произвести доклад о происходящем. Дальше - больше: приказал выйти на связь с разведгруппой, уточнить обстановку, вернуть весь разведвзвод назад и ждать дальнейших указаний. Теперь еще час как минимум потеряем в добавку к тому, что "засветились" по полной схеме!
   - Твои-то как? - решил уточнить Борисов.
   - Подробностей не знаю. Главное, что сработали они быстро и без потерь. Шумно, конечно... Разберемся! Обидно только, что им даже не позволили толком осмотреть место.
   - "Бородатых" много было? Чьи хоть они были?
   - Нет информации. Кроме как, что уложили четверых...
   - Хреново..., - Борисов полез в карман за сигаретой. - Долго здесь сидеть нельзя - опасно.
   Юрий, молча, слушал разговор двух друзей, прикидывая в уме, когда же они теперь выйдут на свою задачу. Часа два потеряли добрых, если не больше. При самом удачном раскладе до своего блока они доберутся теперь лишь вечером. Кладочки строить придется очень быстро... А третий батальон на свое место выйдет уже ночью.
  
   Разведчики вернулись немногим раньше, чем предполагало командование полка. К Стрельникову подошел довольно рослый офицер, одетый в КЗС.
   - Товарищ майор, как же так? - искренне возмущался взводный. - Мы ведь уже половину дела сделали!
   - Не горячись, - голос начальника разведки был спокойным, но говорил он с нажимом. - Это - не мое решение и даже не нашего командира... Докладывай: что было, что видели?
   Из краткого доклада командира разведвзвода выходило, что группа моджахедов своего присутствия в хижине ничем не выдавала. Но "гостей" они явно не ждали. По крайней мере, даже охранения не выставили. Когда разведчики подошли ближе, по следам на песке и другим признакам стало ясно, что хижина не пуста. К самим стенам они подобрались незамеченными. Осталось дело за малым, как внезапно распахнулась дверь, оттуда вышел "дух" и "спокойненько так" направился к ручью, но случайно увидел поблизости кого-то из бойцов и успел выпустить очередь.
   - По всему видно, матерый был "душара": стрелял, не целясь, в прыжке и только чудом никого не задел. Пули легли в нескольких сантиметрах от моего бойца... А дальше мы отработали, как учили, - подвел итог взводный.
   - Что нашли?
   - Вооружение: автоматы китайского производства, гранаты. Много патронов. Средств связи, карт, документов не обнаружили. Предположительно, неподалеку должен быть схрон, но из-за приказа вернуться обнаружить его не успели.
   - Все понятно. Доложишь все командиру очень коротко... Картина в общих чертах ясная. Мне подробности расскажешь позже.
   Они скрылись за деревьями. Чуть позже следом за ними направился и майор Борисов.
   Юрий некоторое время посидел в одиночестве и тоже решил пойти за своими товарищами. Словно угадав его мысли, перебрались поближе к их рюкзакам и РД сидевшие чуть в стороне Умаров и Непийвода.
   Подполковник Вершинин, выслушав краткий, но четкий и обоснованный доклад командира разведвзвода, с явной неохотой взял в руки гарнитуру радиостанции. Уже заранее было ясно, что после его доклада поступят новые вводные. Тщательно продуманный и проработанный в деталях план выхода полка на намеченные командованием позиции рушился на глазах.
   Предварительные же указания "сверху" оказались вполне ожидаемыми: оставаться на месте, вести наблюдение и ...ждать дальнейших указаний.
   Указаний пришлось ждать долго. Это "долго" из-за участившихся обстрелов эрэсами растянулось в восприятии до "нестерпимо долго". Их точное место "духам" вероятно, пока было неизвестно. По крайней мере, снаряды ложились севернее, но разрывы с каждым залпом приближались. Удалось определить, что обстрел производится с двух разных пусковых установок, причем, одна из них, скорее всего, была подвижной. Три реактивных снаряда из нее, всегда падали кучно, а четвертый с перелетом или недолетом. Очень характерный почерк.
   Наконец, радиостанция вновь ожила. Взглянув на командира, по выражению его лица Юрий понял: приказание оказалось гораздо хуже того, что он ожидал услышать, и не ошибся. Им предстояло вернуться на позиции 180 полка - это около четырех километров на запад, и оттуда выйти на гору, обозначенную на карте как 3007 - превышение вершины над уровнем моря в метрах. Это еще около пяти километров на север. Само расстояние, которое им предстояло пройти, было немаленьким. Особенно, если учесть, что они уже вторые сутки только тем и занимаются, что лазят по горам. Правда была еще и баня с коротким вечерним отдыхом, но это теперь вспоминалось как приятный сон. Приказы в армии принято выполнять, а не обсуждать, хочешь ты того, или нет.
   Гутин достал свою карту, некоторое время рассматривал ее, затем спрятал и решительно направился к начальнику штаба. Его "пятьсот метровка" на переходе, пусть и устаревшая, гораздо удобнее, чем "километровка" авианаводчика.
   - Хорошо штабистам, - еле слышно проговорил Петренко, когда Гутин склонился над его картой, чтобы более детально изучить и запомнить предстоящий маршрут. - Карта на столе ровная, гладкая. Четыре километра туда, пять километров сюда, а у нас получается сначала вниз, потом вверх, затем, опять вниз, снова вверх и еще долго-долго вверх... Эх!
   -Да ладно, Иваныч, - также тихо отшутился старлей. - Вытерпели отдых, вытерпим и гонку!
  
   Шутка оказалась довольно меткой. Но от этого легче не становилось. Продвигались они очень быстро, максимально сократив время на привалы. Увесистый рюкзак даже с равномерно распределенным по спине грузом давил на плечи. Радиостанция, как он не старался зафиксировать ее, при частых спусках и подъемах болталась на ремне и откровенно мешала ходьбе. Несколько раз даже возникло желание запихнуть ее в рюкзак, но он и так был неподъемным, а случись что, то пришлось бы тратить драгоценное время на извлечение ее.
   Юрий удивлялся самому себе: откуда берутся силы? Он смотрел на солдат и офицеров, с каким-то остервенением карабкающихся по очередному скальнику и все не мог понять: что заставляло их забыть усталость - близость вечера, или открывшееся "второе дыхание".
   Солнце неумолимо опускалось все ниже и ниже. Его лучи уже не обжигали, но чем ниже оно опускалось, тем меньше оставалось сил. Усталость брала свое. Все чаше в цепочке их каравана можно было увидеть молодых солдат, идущих налегке, с одним оружием, но все же пыхтящих и шатающихся под весом одних лишь бронежилетов и касок. Их рюкзаки несли более опытные и выносливые товарищи. "Деды" и "черпаки", тянущие свою поклажу и выдохшихся товарищей, были больше похожи на мулов, чем на людей. Но, чувствовалось, что и те идут на пределе - даже чуть слышимый мат доносился все реже и реже.
   Не замедлять шаг заставляли и частые обстрелы. "Духовские" реактивные снаряды, противно провизжав над головой, несколько раз взорвались совсем рядом, к счастью не задев никого своими длинными кручеными, осколками с острыми, как зубья пилы краями, а лишь немного оглушив. Один такой Юрий в сердцах зачем-то пнул ногой, отметив его остроту по появившейся глубокой царапине на носке ботинка.
   Как-то, не слыша уже некоторое время за спиной привычного сопения и пыхтения Непийводы, Гутин насторожился. Поискал глазами своего "добровольного подчиненного" и чуть не расхохотался, увидев, как тот сидит чуть в стороне, забравшись с ногами на большой валун, и жадно уплетает очередную банку или фруктового супа, или тушеных овощей, совершенно не обращая на проходящих рядом товарищей никакого внимания.
   Вероятно, он уже успел вдоволь наслушаться от своих товарищей нелестных высказываний, но с невозмутимым лицом продолжал свое занятие. Весь мокрый от пота, с красной физиономией Семен, быстро орудуя ложкой, опорожнил банку и принялся вскрывать следующую. Его грузная, неуклюжая фигура всегда вызывала улыбку. Тут впору бы, и рассмеяться, но у Юры сил хватило лишь ухмыльнуться и, недоуменно пожав плечами, продолжить движение.
   Гутин не стал дожидаться Непийводу. Почему тот затеял вместо подъема на гору ужин - было непонятно, но выяснять было некогда. Нужно спешить за командиром и начальником штаба. Авианаводчику полагалось находиться неподалеку, тем более что поросший довольно густым лесом склон горы уже долгое время исключал возможность подобрать вертолетную площадку, и очень хотелось надеяться, что это можно будет сделать в ближайшее время.
   На очередном коротком привале Непийвода догнал Юрия.
   - Семен, ты что, проголодался? - не удержался старлей, чтобы не съязвить. - Уже не смог потерпеть до привала?
   - Ни, - спокойно ответил боец. - Ось дывлюсь на вас, як вы легенько на цю проклятущую гору деретесь, и завидки берут...
   - Не понял, - удивился Гутин. - К чему ты это? ...Решил, что мне легко, и я совсем не устал?
   - Ага...
   Конечно, признание солдата приятно тешило самолюбие старлея, но на самом-то деле он шел, как говорится, из последних сил, с надеждой ожидая открытия пресловутого "второго дыхания", которое все никак не хотело открываться. И, поэтому, гордиться особо было не чем. Очень трудным выдался день.
   - Все равно не пойму, в чем здесь связь: моя усталость и твой неожиданный ужин?
   Семен некоторое время молчал. Затем ответил очень уверенным голосом:
   - Я видел, как "деды" у " молодых", что уже не могут лезть на гору, постепенно вытаскивают из рюкзаков консервы, забирают себе или выбрасывают. Чувствую, что идти уже больше нет сил. Не "тяну" и все тут! Вот, думаю, скоро и меня "облегчать" начнут. Консервы жалко, а мы загрузились на пять суток. Самому выкинуть - рука не поднимается. Что потом буду есть? Вот и решил съесть, сколько смогу, чтобы нести легче было... Теперь напиться, никак не получается!
   - Семен ты уже много воды выпил? - спросил настороженно наводчик.
   - Пару раз прикладывался. Попью, а оно потом выходит... Может, еще хлебнуть?
   - И не вздумай! - встревожился старлей. Забыл, как учили? От стакана воды сдохнуть можно! Жарко еще. Терпи. Потом изойдешь. Начнешь пить воду - трудно будет остановиться. Вот выдеремся на гору, там уже напьешься... Схватишь "тепловик", откуда тебя отправлять прикажешь? Где я тебе здесь площадку найду? Тащить тебя - мало удовольствия, а скоро уже стемнеет. Сам знаешь, садить вертолет в темноте сложно даже на аэродроме, а на необорудованную площадку в стократ сложнее. Да и "ночников", насколько я знаю, раз-два и обчелся. Вот не смогу тебя эвакуировать ночью, а к утру вполне можешь и "ласты склеить".
   - Не буду больше! - испуганно пообещал боец.
   Картина, нарисованная Гутиным, ему очень не понравилась. Он принялся оправдываться, говорить что-то, но Юрий его уже не слушал.
   Почему-то вспомнился случай годичной давности, когда, будучи помощником руководителя полетов на полигоне, он впервые в жизни столкнулся с непоправимым и горьким. Как всегда, в обычном месте на индикаторе кругового обзора исчезла метка очередного экипажа, выполнившего задание и ушедшего с набором высоты на аэродром. Только на связь они больше уже ни с кем не вышли и на запросы не отвечали... Подняли вертолет-спасатель. Площадка на полигоне Суур-Пакри для ночной посадки используется лишь в экстренном случае. Хотя все мысли в тот момент и были заняты только судьбой экипажа пропавшего фронтового бомбардировщика Су-24, Гутин тогда еще смог по-настоящему оценить какое мастерство требуется для посадки вертолета в ночных условиях даже на такую большую площадку, как у них... Ту ночь он, наверное, никогда не забудет. Больно ранила она молодого лейтенанта прямо в сердце. Показал на карте командиру Ми-8 место, где в крайний раз видел метку на экране локатора, а затем час с лишним пролежал на полу пассажирского отсека вертолета рядом с борттехником, тщетно пытаясь хоть что-то увидеть в разводьях среди торосов мартовской Балтики. Но видели они лишь холодный свет звезд и мутное отражение их в воде. Экипаж, вернее тела летчика и штурмана, обнаружили только утром, когда рассвело...
   От таких грустных воспоминаний нестерпимо захотелось закурить. Рука сама потянулась к сигаретам, но Юра стиснул зубы и подавил неуместное желание. В следующий раз... А еще лучше - уже на этой проклятущей горе, что была обозначена на его карте вместо названия числом три тысячи семь.
   Дальнейший путь проходил через распадок. Заходящее солнце позолотило кроны густо растущих на склоне горы деревьев, что особо чудно смотрелось на фоне вечернего неба, создавая иллюзию сырой осени посреди жаркого лета. Но эта красота лишь отмечалась боковым зрением, как что-то необычное, но совершенно ненужное в данный момент. Мозг фиксировал лишь места, где только что находились ступни впереди идущего. Идти след в след и дойти до вершины горы - это сейчас самое главное.
  
  
   Глава 13. Продолжение испытаний
  
   Рев, визг пролетевших, казалось, над самой головой реактивных снарядов заставил мгновенно упасть и вжаться в землю. Громовой раскат, слившийся в одном аккорде трех совсем близких взрывов и треск ломаемых и падающих веток, оглушили, вызвав звон в ушах. Но не успело все стихнуть, как новый рев, грохот, пахнувшая жаром волна и острый запах гари обездвижили и заставили зажмуриться. Руки непроизвольно прикрыли голову в ожидании очередного удара.
   "Опять три и один! И где же ты прячешься, гад?" - мелькнула тревожная мысль у авианаводчика. Ему захотелось так лежать как можно дольше и сделаться маленьким-маленьким, но чуть слышимый сквозь звон в ушах вскрик и причитания, донесшиеся откуда-то сзади, вернули к действительности.
   "Семен!!!", - обожгла пугающе чем-то непоправимым и горьким догадка.
   Рядовой Непийвода сидел на земле, широко раскинув ноги, и с открытым ртом рассматривал свой автомат, вернее, то, что мгновения назад было автоматом.
   Гутин стремительно вскочил и одним прыжком оказался рядом с бойцом.
   - Цел? Где болит? - спросил старлей, встревожено осматривая его голову, руки, ноги.
   - Ничого нэ болыть. Тильки ось... (только вот - укр.), - виновато моргая, Семен протянул искореженное оружие. - Ефимов меня теперь точно убьет!
   Судя по тому, что вокруг нависла напряженная тишина, солдат понял, что опять сморозил какую-то очередную глупость. Хотел, было что-то добавить, чтобы исправить положение, но, решив, что уже поздно, промолчал.
   Кто-то из комендантского взвода подошел к ним, присел на корточки. Несколько раз перевел взгляд с автомата на Семена, с него на еще дымящуюся в паре метрах воронку, на место, где только что лежал авианаводчик, как-то по-особому взглянул на последнего, встал, непонимающе пожав плечами.
   - Чудо какое-то! Ну, Сало, ты - везунчик. Да и вы, товарищ старший лейтенант, тоже, - пробормотал боец. - Как рвануло, я думал: обоим хана....
   Юрий подал руку Непийводе, помогая встать.
   - Как ты? - осторожно спросил он, покосившись на такую близкую воронку и впившийся в землю у самых его ног длинный, закрученный, весь в зазубринах осколок.
   - Та вроде все на месте..., - в уголках глаз солдата блеснула слеза. - Только что я теперь прапорщику Ефимову скажу?
   Он явно собирался забросить подальше превратившийся в никчемную железку автомат.
   - И не вздумай выбрасывать! - нарочито спокойным, даже равнодушным голосом проговорил Юрий, - Ефимов после "боевых" его спишет или отправит куда нужно, а тебе выдадут новый, - поспешил успокоить Юрий, чтобы успокоить своего "добровольного" подчиненного. - И мне кажется, воевать тебе с пустыми руками не придется. Разведчики ведь захватили "духовские" автоматы. Теперь как Умаров будешь ходить с АКМ.
   - Так у меня же половина рюкзака патронов калибра 5, 45, а у АКМ - 7,62!
   - Чудак-человек! Живой остался, не зацепило даже, а он о железе переживает! - подошедший прапорщик Ефимов дружески похлопал солдата по плечу, чем смутил того до покраснения ушей. - Будет тебе новый автомат, не переживай! Эх, горе ты мое....
   Ефимов занял свое место в колонне, а до Семена стал доходить смысл произошедшего. Он огляделся, с уважением посмотрел на спасшее его оружие, дрожащими руками попытался достать и прикурить сигарету.
   - Не кури, не надо. Скоро выходим. Ты лучше затаи дыхание, выдохни, а потом подыши медленно, но глубоко. Так быстрее успокоишься и придешь в себя, - посоветовал наводчик.
   - Продолжить движение! - донеслось по цепочке.
   Командир, убедившись, что обстрел закончился для подчиненных благополучно, вздохнул с облегчением. Солнце быстро клонилось к горизонту. Вряд ли удастся выйти на вершину засветло. Хоть к полуночи успеть бы!
   Как ни странно, дальше идти стало гораздо легче. Неужели открылось пресловутое "второе дыхание"? Вряд ли. Просто выброс адреналина в кровь заставил организм найти скрытые силы. Интересно, надолго его еще хватит?
   Некоторое время Гутин, машинально переставляя ноги, размышлял о везучести и невезучести. "Семену явно повезло. Еще чуть-чуть и... даже не хочется думать о том, что могло бы произойти. А, может, и ему тоже повезло? Если бы вовремя не залег, то наверняка бы задело. Почему-то появилась уверенность, что этого не могло просто случиться. Если бы его ранило, контузило, или ...еще что, - Юрий прогнал мелькнувшее страшное предположение, - как бы тогда полк дальше работал без авианаводчика? Он им нужен, поэтому не может себе позволить, чтобы с ним что-то случилось! А Семен? Действительно, повезло парню... Это же надо: автомат раскурочило, а у самого ни единой царапины!".
  
   Ночь наступила быстро и неожиданно. Словно кто-то незримый задернул шторы на окне, как только подкрались сумерки. Было светло, и вдруг обрушилась темень. В горах всегда так. Лишь недавно заходящее солнце золотило все вокруг, а потом заставляло краснеть, скрываясь за горизонтом, а теперь вместо него на небе царит полная луна, и мир наполнился различными оттенками мрачных тонов. Но какая все-таки темная выдалась ночь! И луна ярко светит, звезды мерцают и переливаются, но высокие деревья отбрасывают густые тени и, поэтому, почти ничего не видно.
   Сил на длинные переходы уже не хватало. Стиснув зубы, Гутин отсчитывал сто пар шагов и останавливался, ловя воздух широко открытым ртом, слушая, как бешено, колотится сердце, стараясь выскочить из груди, и отдается в висках каждый его удар.
   Постепенно все приходило в норму, и вновь продолжалась пытка под названием "восхождение". Опять сто пар шагов, очередной короткий отдых и так повторяется снова и снова...
   Он стал ловить себя на том, что вершина горы ему уже кажется несуществующей, а подъем бесконечным. Все вокруг, включая само время, замерло, уснуло. Тени и те не шевелятся, а луна... Что ей до всего этого? Светит себе и светит. Ее свет тоже уснул. Не спят лишь люди, выстроившиеся в караван одногорбых верблюдов, которые с завидным упорством зачем-то карабкаются куда-то вверх.
   После очередного роздыха все труднее заставить себя вновь отправиться в путь, но идешь, упрямо считая под левую ногу эти самые пройденные пары шагов.
   ...Десять, одиннадцать, двенадцать - это еще ничего!
   ...Тридцать пять, тридцать шесть, тридцать семь... Все лезут, и ты лезь. Тоже мне, авиация - элита вооруженных сил... Чем ты лучше других? Вперед!
   ...Сорок восемь, сорок девять... Кому интересно знать, что ты не обучен, что в училищах и вообще горную подготовку мы "не проходили"? Лезь! Ты нужен полку и поэтому просто ОБЯЗАН забраться на эту горку! Как там, в песне об авианаводчиках поется? Ага, вот, вспомнил: "...Вот такая работа досталась тебе". Досталась работенка, блин....
   ...Шестьдесят пять, шестьдесят шесть... А по скальнику не пройдешь. Придется на карачках лезть.... Может, под левую руку попытаться считать и тогда полегче будет? ...Гадство, "дыхалку" сбил! Ничего, восстановится...
   ...Фу-у-ух! На чем остановились? А, какая разница? ...Шестьдесят семь, шестьдесят восемь...
   ...Девяносто пять, девяносто шесть... И кто придумал эти горы? Опять скальник, снова нужно лезть на четвереньках. По-человечески идти не получится...
  
   Скальник неожиданно закончился довольно широким плато, за которым угадывалась отвесная стена высотой около двадцати-тридцати метров. Скорее всего, это была вершина той самой 3007, куда загнал их полк штабной стратег. Неужели осилил? Кажется, да...
   - Авиация, ты что ли? - послышался голос майора Петренко.
   - Я...
   - Саперов видишь?
   Юрий проследил, куда показывал рукой начальник штаба. В нескольких десятках метров от них два солдата методично тыкали своими щупами землю в небольшой ложбинке, вполне подходящей, чтобы выстроить СПС, не особо утруждая себя тасканием большого количества камней хотя бы перед этой ночевкой. Одного ряда вполне будет достаточно, да и места хватит на четверых-пятерых человек.
   - Вижу.
   - Как они закончат работу - сразу занимай. Необходимо, чтобы в этот раз вы были неподалеку. Особенно - ты. У нас один боец с тепловым ударом. Состояние тяжелое. Утром нужно будет отправлять. Площадку подберешь на рассвете. Удобных мест здесь, кажется, хватает.
   - А где "тепловик"? - Наводчик с удовлетворением отметил, что это - не рядовой Непийвода. Тот сидел рядом, откинувшись на свой рюкзак, ловя ртом воздух, чем-то напоминая большую рыбину, выброшенную из воды волной на берег.
   - Несут... Молодой боец. Нес РДВ. Не удержался, несколько раз присосался хорошенько до того, как заметили, и вот результат....
   - Как состояние?
   Чуть в стороне от них, из тени невысокой сосны донеслось едва слышимое шуршание.
   - Плохо. Василий Васильевич лично им занимается, - В голосе у командира полка звучали тревожные нотки. - Думаю, все обойдется.... Иди, готовься к ночевке. Стрельников и Борисов еще нескоро будут. Вон и саперы на вашем участке уже закончили работу.
   Дважды просить не пришлось. Место для ночевки Иван Иванович подсказал действительно удачное, но сил таскать камни не было. Нужно было хоть немного отдохнуть.
   Юрий снял рюкзак, пристроил сверху радиостанцию, автомат. Сел, с наслаждением вытянул ноги и, укрывшись курткой "горняшки" закурил. Руки предательски дрожали. Да, досталось сегодня изрядно. Это сколько же пришлось топать? Ничего. Выдержал...
  
   Восстановился он на удивление быстро и к приходу товарищей вместе с рядовым Непийвода, добровольным своим подчиненным, успели выложить один ряд камней по периметру и два ряда в головах. Забытые им на первом этапе "боевых" в недрах "шестьсот третьего" собственные кожаные перчатки помогли сберечь шкуру на руках.
   - Бросайте это грязное дело! - как всегда бесшумно подошедший майор Стрельников аккуратно положил на землю свой РД - И так переночуем. Давайте чего-нибудь перекусим, и спать. На рассвете выходим на свою задачу...
   - Как выходим? Я своими ушами слышал, как командир говорил Петренко, что мы останемся здесь, - Юрий стащил за ненадобностью с рук перчатки и удивленно уставился на разведчика. - Мне же нужно утром бойца с тепловым ударом отправить!
   - Без тебя разберутся. На западном склоне нашей горы закрепилась группа с ПКП армии. Кажется, сам ПКП будет перебираться туда. У них, кстати, и поляна подходящая имеется. Оттуда отправят.
   - Тогда понятно...
   "Все поменялось за каких-то час-полтора. Что-то непонятное творится в "верхних" штабах. Как в той поговорке получается: "Стой там, иди сюда", - подумал наводчик. - Представляю состояние командира - личный состав уже измотан, а завтра нужно будет протопать чуть ли не две трети из того, что сегодня прошли, и не известно еще по какому маршруту. Если по сегодняшнему, то это - еще терпимо, а если по северному, то там рельеф очень сложный и не известно еще, как встретят "бородатые"... Нужно будет у Канариса уточнить".
   Вообще-то "духов" официально называли "мятежниками" или "моджахедами", а иногда даже "ильханами". Но как-то не прижились в быту эти названия. Чаще употреблялось слово "душман" - враг, значит. Это чтобы отбросить тонкости. Воюешь с врагом, тебя убивает враг, или ты его - это звучит точнее. Отсюда и "духи", "душары" - "бородатые" одним словом.
   Основными темами обсуждения за коротким поздним ужином было невероятное везение Непийводы. Семен все сокрушался по поводу своего АКС, ставшего бесполезной железякой, и успокоился лишь, когда Стрельников подтвердил, что ему за испорченное оружие "ничего не будет", пообещав утром выделить трофейный "духовский" автомат во временное пользование.
   Немного подтрунивали и над Гутиным из-за того, что тот никак не хотел верить, что и ему сегодня неимоверно повезло: осколки того самого реактивного снаряда, что вывел из строя автомат Семена, прошли как раз над ним. Причем, прошли очень низко, учитывая, что он находился выше солдата по склону, чудом не задев, но обломав ветви и сучья дерева перед самым его носом, где тропа круто сворачивала вправо. Юрий этого ничего не видел, так как вовремя вжался в землю, а потом бросился к Непийводе. Борисов говорил, что с его стороны сам взрыв реактивного снаряда выглядел так, что он уже мысленно попрощался и с Гутиным, и с Непийводой. Но Юра почему-то упорствовал: сегодня повезло именно Семену, а его просто не зацепило.
   О завтрашнем дне никому говорить не хотелось. И так было ясно: испытание предстоит не из легких. Валерий Алексеевич подтвердил, что выходить на свою задачу им предстоит по северным хребтам, которые были обозначены на карте темно-коричневым цветом. От изобилия горизонталей на карте рябило в глазах, а цифры, указывающие превышение вершин над уровнем моря оптимизма не добавляли.
  
   Как и обещал начальник разведки, чуть ли не с самого подъема, лишь слегка перекусив, они направились на свою задачу, на которую им вчера так и не дали выйти. О длительном отдыхе оставалось только мечтать.
   Первые два часовых перехода, как ни странно, дались довольно легко. Но дальше дело пошло гораздо сложнее. Карабкаться по скальнику - занятие не из приятных. Очень настораживало то, что "духи" все еще не возобновляли уже ставший привычным обстрел реактивными снарядами. С самого утра над головой не было слышно знакомого "три плюс один" с журавлиным курлыканьем. Лишь "градовские" да "урагановские" снаряды, прилетевшие со стороны наших войск, проносились где-то в вышине и взрывались, казалось, совсем неподалеку.
   Вскоре показалась гора с лысой округлой вершиной - конечный пункт их маршрута на этом этапе операции. Где-то именно там предстояло разместиться командному пункту их полка, но, сколько они не шли, а гора все не приближалась, словно заколдовал ее кто.
   Бесконечные спуски и подъемы уже не выматывали. Появилось странное равнодушие ко всему происходящему. Мозг фиксировал лишь малейшие изменения в окружающем, едва заметные движения, небольшие, но вполне пригодные для посадки вертолета площадки и место, где только что находилась ступня идущего впереди. След в след. И так шаг за шагом. И так бесконечное количество раз.
   Гора все не хотела приближаться. Уже начинало казаться, что они идут так уже целую вечность, и даже не верилось, что между этими бесконечными спусками и подъемами были ночи со сном в уютном спальнике и ощущение полного блаженства лишь оттого, что ты просто лежишь, вытянув, не перестающие "гудеть" натруженные ноги. Представление о времени терялось.
   Но это продолжалось до тех пор, пока после очередного поворота их гора не скрылась из виду. Лишь только это произошло, как наступило какое-то непонятное облегчение. Оказывается, иногда, когда цель не видна, а ты ее уже видел и знаешь, что она уже близко, то идти получается легче.
  
   На очередном привале, что выдался в живописном месте у протекающего возле подножья горы небольшого говорливого ручейка народ, чуть отдохнув, принялся наполнять свои фляги свежей, кристально чистой водой. Кто его знает, попадется ли еще по пути подходящий источник?
   Юру заинтересовала трубочка, через которую капитан Разумовский сосал воду прямо из ручья.
   - "Родничок" называется. Это я в отпуске купил. Удобно, только сразу много не выпьешь, - опережая вопрос Гутина, проговорил связист. - Хочешь попробовать?
   - Давай! - живо согласился наводчик и принялся сосать воду через трубочку.
   Она поступала довольно медленно, требовалось приложить приличное усилие, да и вкус воды получался какой-то "медицинский".
   - Ну, как?
   - Холодная! Действительно, много не выпьешь.
   - Вот именно! И во флягу никак не набрать..., - Игорь повертел в руках голубоватую трубку. - В общем, я понял, что зря только деньги потратил!
   - И ничего не зря, - Юра поспешил успокоить связиста. - Это в данной ситуации твой "Родничок" не особо нужен. А откуда ты можешь знать, куда нас забросят на следующих "боевых"? Еще пригодится!
   Некоторое время они болтали о всяких пустяках. Игорь сообщил, что в этом месте они пробудут гораздо дольше, чем на обычном привале. Нужно дождаться "спецкротов" (специальное подразделение инженерных войск), что вышли следом, но немного отстают. Связисты всегда обо всем знают лучше всех. Поэтому Юра даже и не сомневался, что оно так и есть.
   Разумовский, пополнив запасы воды, решил отнести свою флягу в рюкзак. Чтобы не терять времени даром, Гутин, выбрав момент, когда все желающие уже напились и пополнили свои запасы воды, спустился чуть ниже по течению и, разувшись, опустил ноги в быстрый поток. Вода обожгла ледяным холодом, но уже через мгновения Юрий почувствовал, как вместе с омывающим ноги потоком убегает и усталость. Хорошо!
   Что-то кольнуло в палец. Решив, что это - острый камушек, принесенный течением или какая-то любопытная рыбка, наводчик, не глядя, осторожно сунул руку в воду и к своему удивлению выудил оттуда ...краба. Юрий слышал, что в горных ручьях они встречаются, но он сам их никогда не видел и считал это очередной байкой, рассказанной "бывалыми" воинами для новичков. Теперь он сам с интересом рассматривал добычу, не веря собственным глазам. Странно все-таки. Он считал, что крабы живут в море, а они, оказывается, и в ручьях высокогорья водятся.
   Маленький темно-коричневый крабик смешно шевелил своими клешнями, норовя цапнуть авианаводчика за палец.
   - Покажи, - за спиной послышался голос как всегда возникшего неоткуда Канариса. - Симпатичный, но маленький. Таких хорошо, предварительно засушив, покрывать лаком и везти домой в виде трофея.
   - Кажется, мне пока рановато о трофеях думать, - Гутин вдруг вспомнил, что служить в Афганистане ему предстоит еще около десяти месяцев. - Успею еще запастись сувенирами из местной экзотики.
   - Тогда выпусти. Пусть живет, - Стрельников, разувшись, и себе опустил ноги в ручей, блаженно зажмурился.
   Поиграв немного со своей неожиданной находкой, наводчик опустил малыша под воду на дно ручья. Крабик еще некоторое время сидел неподвижно, словно не верил собственному счастью. Воля! Свобода! Затем он едва заметно пошевелил клешнями и в мгновение ока скрылся под ближайшим камнем.
   Расположившись в тени дерева, Юрий выудил из кармана куртки блокнот. Полистал старые записи, сделанные то ровным, разборчивым почерком, то размашистыми каракулями. Немного задумался, пытаясь вспомнить, что за номер телефона записан у него с указанием кода города после восьмерки чьим-то незнакомым почерком без указания фамилии или хотя бы имени. Теперь уже и не вспомнить даже где и когда была сделана эта запись.
   На следующей странице уже его почерком было начертано несколько строк, где чаще всего встречается слово "Алихейль". Он исправил пару слов и, почти не думая, добавил очередное четверостишье:
  
   ...Алихейль - это пот, застилающий очи,
   Когда нужно порою по скалам на брюхе ползти.
   А внутри все кричит: "Потерпи! Уже нет больше мочи!",
   Но бредешь, чтобы ночь на "Тридцать ноль семь" провести...
  
   - Что, снова Муза посетила? - Послышался тихий, спокойный голос Игоря Разумовского.
   - Наподобие того..., - Юрий, смутившись, хотел, было закрыть блокнот, но, вспомнив, что для начальника связи его увлечение не является тайной, не стал этого делать. - Вот, думаю: как все в жизни просто и одновременно сложно. Вчера влез на гору на последнем издыхании, всего час назад изображал из себя верблюда в караване, мечтающего лишь о привале, а сейчас хлебнул водички, сполоснул ноги в ручейке, отдохнул немного, и все вокруг вновь стало прекрасным! Об усталости позабыл. Вот, сижу, стихи пишу, а вокруг - война....
   - Покажешь?
   Гутин молча, протянул свой блокнот.
   Игорь читал, едва заметно шевеля губами и размахивая кистью руки подобно дирижеру оркестра.
   - Нормально... А дальше?
   - "Как красив Алихейль на рассвете, на утренней зорьке...", - Юра начал вслух декламировать только что пришедшее на ум продолжение стихотворения.
   - Приготовиться к движению! - послышалась команда начальника штаба.
   - Ладно, потом покажешь, что получилось, - разочарованно проговорил Разумовский, вернул блокнот и поспешил к своим связистам.
  
   Отдых явно пошел на пользу. Идти было легко. Даже радиостанция, переброшенная через плечо, уже не мешала при ходьбе, а сознание того, что недавно пройденная поляна вполне подходила для оборудования вертолетной площадки, вообще улучшало настроение. Вон и птицы щебечут в ветвях, и "духи", казалось, совсем позабыли о присутствии "шурави" на их земле.
   Отрывистый звук короткой автоматной очереди, раздавшейся сзади, больно хлестнул по ушам, заставил отпрыгнуть в сторону, залечь и развернуться, ощетинившись стволом автомата. Насколько позволяла видеть "зеленка" все участники их караванчика повторили или выполнили точно такой же маневр. На тропе, в месте, куда были направлены все стволы, стоял лишь один человек - рядовой Умаров. Лицо его словно окаменело. Он уставился куда-то чуть правее тропы, сжимая, что есть силы свой автомат. Костяшки пальцев бойца побелели.
   Тенью промелькнула видавшая виды "песчанка" Канариса и скрылась в том направлении, куда указывал ствол автомата Умарова. Не видно ничего, не слышно...
   Спустя минуту Стрельников на мгновение выглянул из-за кустов, подал кому-то знак и снова исчез. Осторожно ступая, к нему направился майор Борисов, а следом за ним и полковой доктор.
   Юра чуть слышно свистнул, явно подражая Канарису. Умаров, словно очнувшись, поставил оружие на предохранитель и направился к наводчику. Сел рядом. Не говоря ни слова, закурил.
   - Ну?
   - Зашевелилась нижняя ветка сосны. Но ветра-то нет! Боковым зрением заметил лежащий на земле автомат, как медленно потянулась к нему чья-то рука..., - боец глубоко затянулся и закашлялся, - я и выстрелил!
   Судя по тому, что кончик сигареты со спрятанным в ладонь огоньком перестал подрагивать, Умаров стал приходить в себя.
   - Ну, и молодец, - Гутин задымил и себе. - А что не залег-то сразу после выстрела?
   - Не знаю..., - чуть помедлив, задумчиво ответил солдат. - Наверное, оттого, что я по живым людям до этого еще не стрелял...
   Понимая, что творится у парня на душе, Юра одобряюще положил ему руку на плечо.
   - Это был враг. Тут ведь как: или ты его, или он тебя..., - начал, было, наводчик, но осекся, поняв, что говорит банальности. Не такие слова нужны сейчас парню!
   - Не кори себя... Только представь, что могло бы случиться, если бы ты не успел отреагировать! Многие из тех, кто сейчас залег, услышав твои выстрелы, лежали бы на этом склоне уже по другой причине!
   Умаров молча, докурил сигарету и затолкал окурок под камень.
   - Я это только сейчас понял, и честно скажу: стало страшно! - прошептал боец и добавил еще тише: - Спасибо, что поддержали.
   Подошли Борисов и Стрельников. Пока начальник разведки чуть слышно разговаривал со своим подчиненным, Олег Владиславович, заметив, что наводчик курит, последовал его примеру.
   - Один "бородатый". Молодой, - отрывисто проговорил он, предвосхищая вопросы старлея. - Лет двадцать пять - тридцать. Был тяжело ранен. "Док" говорит, что "система" у него стояла профессионально и очень грамотно: игла в вене, а пластиковый пакет с физрасствором положен под голову... Скорее всего, долго находился без сознания. Очухался. Увидел нас. Нервы не выдержали... Умаров - молодец! ...Ладно, мы пошли к командиру. Скоро уже будем на месте.
  
   Майор Борисов оказался не совсем прав. Идти пришлось еще долго, но угол подъема практически не менялся, поэтому к месту, где должен разместиться командный пункт полка пришли не особо уставшими. Неподалеку, в распадке, чуть ниже их блока нашлась поляна, вполне пригодная для посадки вертолета. Скалы надежно прикрывали ее с трех сторон: с юга, востока и северо-востока. Гору на западе оседлала рота 180 полка. Заход на посадку был не очень сложным и вполне безопасным. Юру это обстоятельство очень обрадовало. В случае необходимости далеко бежать не придется.
   Сразу же закипела работа по укреплению позиций на блоке, началась постройка СПС. Выставив наблюдателей, все дружно принялись таскать камни и заселять естественные террасы склона горы, увенчанного невысокой скалой.
   Стрельников облюбовал место на самой верхней из них, по соседству с "комендачами" к великой радости Семена Непийводы. Место действительно оказалось очень удобным. Скала надежно защищала с северных направлений, а редко растущие, но высокие раскидистые сосны обещали густую тень в самый солнцепек, а, значит, и прохладу. Искать камни необходимости не было - вокруг их было предостаточно.
   Строительство завершилось быстро. Придирчиво осмотрев СПС (на этот раз в роли главного архитектора выступил Олег Владиславович), Канарис задал вопрос, который они ждали с нетерпением: "А не пора ли им поужинать и, заодно, пообедать?". Трехдневное испытание на прочность и выносливость настойчиво требовало пополнения сил.
   - Валера, а кто такие "спецкроты"? - поинтересовался наводчик, ловко вскрывая очередную жестянку.
   Первый голод они, как всегда, уже утолили тушенкой и теперь в ход пошли "деликатесы" - печеночный паштет и сосисочный фарш. Фруктовый суп единогласно решено было оставить на закуску.
   - Саперов знаешь? Игорь Решетников у нас в полку - начальник инженерной службы, или по-другому - главный сапер. В радиосети саперов называют "кроты", - Валерий хитро улыбнулся. - А "спецкроты" - это специальное подразделение инженерных войск.
   - Ну, ты, блин, объяснил! - Юрий негодующе хмыкнул. - Это я и без тебя сообразил, что это - "специальные" саперы. А что они тут собираются делать? Не зря же мы их у подножья горы целых полтора часа ждали!
   - Да "Охоту" они будут ставить..., - Борисов, уничтожив очередную банку "деликатесов" принялся за фруктовый суп.
   - Владиславович, ну, а это мне вообще ничего не говорит! - обиделся старлей. - Про охоту с ружьем я кому угодно и что угодно сам рассказать могу. Особенно, если это охота на фазана или зайца. Причем здесь "саперы" и "охота"?
   - Это ты у Решетникова расспроси. Его епархия. Да и зачем тебе? - не унимался Стрельников.
   - Ты ему еще про военную тайну напомни, урезонил друга особист. - Ты что, не имел дела со спецоружием?
   Вопрос явно предназначался авианаводчику, который, понимая, что над ним подшучивают, уже начал сожалеть о заданном вопросе, но остановиться уже не смог. Борисов своей репликой еще сильнее подогрел любопытство молодого офицера. Нужно было как-то выкручиваться.
   - У нас, в авиации, под спецоружием подразумеваются средства поражения с ядерной начинкой. Атомная бомба по-простому, - решил он пояснить напоследок. - Не будут же здесь саперы какой-то ядерный фугас закладывать! Это же - полный абсурд!
   Стрельников с Борисовым рассмеялись.
   - Да ну вас! - Гутин залпом выпил содержимое большой жестянки и принялся выуживать оттуда кусочки яблока. - Я серьезно, а вы....
   Он демонстративно отвернулся и сделал вид, что рассматривает нескончаемый караван третьего горно-стрелкового батальона, что проходил через их блок и продолжал подниматься дальше на гору. Мысли проходящих рядом солдат и офицеров были вполне понятны. Мол, счастливчики, уже добрались, а мы... Вчера и он примерно также думал, когда проходили через позиции 180 мотострелкового полка, завидуя и стыдясь собственных мыслей. А чему завидовать-то? Война, прежде всего - это трудная работа. Любые физические трудности в любой момент могут смениться полным бездействием, а полное спокойствие и благоденствие адским, выжимающим все силы и соки трудом. Но все это - полная чепуха по сравнению с тем, чем в конечном итоге все когда-нибудь заканчивается. Только сама война знает, когда можно проводить черту между приобретениями и потерями.
   - "Охота" - это, одновременно и способ и средство минирования. Технически сложное, но довольно эффективное. Оно оказывает очень большое психологическое воздействие на противника, наподобие минирования "лепестками", как в авиации из-за установленного времени самоликвидации и сложности при разминировании, - объяснил Олег Владиславович, решив, что наводчик, пожалуй, может и на самом деле обидеться. - Вообще-то Валера прав - технические особенности тебе лучше расскажет Игорь Решетников. Он, как и Емельянов, любит делиться своими знаниями. Кстати, вон идут те самые "спецкроты". Они, вероятно, уже выполнили часть своей работы. Переночуют рядом с нами, поработают завтра поблизости и уйдут.
   Внешне ничем особым эти "спецсаперы" от окружающих не отличались. Такие же рабочие войны, нагруженные неподъемными рюкзаками и вооруженные автоматами. Только командир их, небольшого роста рыжий капитан в вылинявшей до бела "эксперименталке", резко контрастировал с довольно высокими подчиненными, да выражение лица его было чрезвычайно серьезным.
   Вечернее ориентирование началось немного раньше обычного. Задач до конца суток предстояло решить еще много, а завтра - еще больше. Близость границы с Пакистаном давала о себе знать.
   Гутин ловил себя на том, что часто бросает взгляд на горную гряду, похожую издали на спину спящего на животе мифического дракона или какой-то еще древней рептилии от старости поросшей мохом. Именно туда предстоит завтра выдвинуться третьему горно-стрелковому батальону, пересекая живописную лесистую долину, сплошную "зеленку", если перевести эту красоту на жестокий язык афганской войны или, сделав большой крюк, обогнуть долину с севера. За этой грядой уже начинается Пакистан.
   После ориентирования приятно удивил Ефимов, пригласив всех офицеров поужинать. Его "комендачи", вернее рядовой, которого все уважительно называли Сан Саныч, уже умудрился наварить настоящей каши. Сан Саныча на первом этапе "боевых" не было - он недавно выписался из инфекционного госпиталя и ему дали некоторое время на реабилитацию, оставив на броне. Готовил он превосходно. Капитан Емельянов так живо расхваливал кулинарные способности пулеметчика, который в свободное время любил кашеварить, что Юра решил, что от горячего грех будет отказаться, тем более, что есть кашу уже нужно было не с жестянок от тушеных овощей, а из нормальных пластиковых серо-голубых тарелок.
   Традиционных вечерних посиделок не получилось. Дел у всех еще было предостаточно. "Духи" весь день вели себя подозрительно тихо, а это настораживало.
   Некоторое время Юрий посидел на КП, разбираясь с Емельяновым в картах, уточняя обстановку и отмечая наиболее опасные цели, а когда солнце начало прятаться за горы, поспешил к себе.
   Сладко зевнув на ходу несколько раз кряду, и сладко потянувшись, он почувствовал, что устал неимоверно. Не оставалось уже никаких желаний, кроме, как занять горизонтальное положение и, по возможности, поспать хоть несколько часов.
   Дикий, пустующий тысячелетиями склон горы преобразился. На террасах, расположенных на спускающемся полуспиралью гребне выросли кладочки - СПС, довольно гармонично вписавшиеся в окружающий пейзаж.
   "Мы уйдем отсюда, а камни останутся. Когда-то на этой многострадальной земле, наконец, наступит мир, а наши кладочки еще долго будут напоминать о войне, - размышлял авианаводчик, рассматривая их новое пристанище, - места здесь дикие, безлюдные, кому понадобится разрушать то, что мы здесь настроили?"
   После столь сытного ужина нестерпимо хотелось спать, да и усталость брала свое. Не дожидаясь наступления ночи, Гутин забрался в спальник, лег и вытянулся во весь рост, наслаждаясь спокойствием и тишиной.
   "Спать, спать!" - приказал он себе, думая, что после пережитого за день вряд ли удастся быстро уснуть, но напрасно: едва он закрыл глаза, как тут же провалился в темноту.
  
  
   Глава 14. Темнота
  
   Черная бесконечная, вязкая темнота медленно, словно нехотя ослабляла свою липкую хватку, становилась все серее, а затем и менее ощутимой, постепенно теряя свою однородность. Появилось светлое пятно, которое увеличивалось в размере, становилось все ярче и ярче. В этом пятне возникали и плыли какие-то смутные тени. Их размытые очертания плавно обретали четкость....
   Скала. Она приближается медленно, с необратимой настойчивостью, пугая непонятно неизбежностью...
   Чувство смертельной тоски, нежелание видеть и слышать все это резко ударило по сознанию. Появилось уверенность, что так уже было, а то, что будет дальше, ничего хорошего не предвещает...
   Откуда такая уверенность? Когда подобное уже было? Глаза закрылись сами собой... Или это та самая липкая темнота вновь уцепилась мертвой хваткой?
   Тишина. Почему ничего не слышно? Стоп! Неясный гул, какое-то стрекотание... Все это накатывает волнами, то, затихая, то, усиливаясь вновь. Не понятно...
   Качает. Плавно, убаюкивающе... Горы не могут качаться! Значит, это - сон? Но он думает, анализирует, значит, не спит! Что это? Что происходит? Открыть глаза, посмотреть! Почему для этого нужно прикладывать столько усилий?
   Скала нехотя отвалила влево, а за ней и склон незнакомой горы. Внизу замелькали деревья, камни... Стоп! Он видит все это сквозь иллюминатор вертолета, который летит куда-то! Почему он здесь? Зачем? Почему так трудно выпрямиться и обернуться? Но это нужно сделать!
   Движение отозвалось резкой болью во всем теле. Особенно в левой части головы. Особенно в правой руке...
   Увиденное многократно усилило боль, и вновь обрушилась темнота...
  
   В этот раз ее хватка не была столь жестокой. Чуть погодя она позволила вспомнить то, что успели разглядеть глаза: у противоположного борта, на сидениях скрючившись, сидели, лежали перебинтованные бойцы, а на полу, у самых его ног находилось то, что раньше было человеком...
   Горько. Больно. Страшно. Страшно не оттого, что что-то угрожает, а от увиденного и осознания происходящего.
   Опять стало темно.
  
   Темнота отпустила так же внезапно, как и захватила, унесла куда-то, где нет ничего....
   Может, это - все-таки сон? Нет. Во сне не бывает запахов, особенно запаха смерти. А она была тут, рядом, раскромсала, разорвала то, что было чьей-то жизнью и теперь лежало у его ног бесформенными, окровавленными кусками плоти...
   Придя в себя, Юрий открыл глаза. Все-таки это не сон. Это - явь. Он сидел, привалившись плечом к борту вертолета, а перед глазами в иллюминаторе виднелись проплывающие далеко внизу горы.
   Что же произошло? В памяти всплывали какие-то хаотичные обрывки, никак не желающие складываться в цельную картину.
   Медленно, очень осторожно Юрий повернулся, попытался сесть ровно, но его качнуло, и он опять привалился к борту, но на этот раз уже спиной. Нужно рассмотреть все внимательно. Должен же он найти хоть что-то, что поможет вспомнить!
   Его окружают раненные, закрывшиеся в собственном мире боли и горя, не глядящие по сторонам и безучастные ко всему происходящему. На полу лежат наспех брошенные тела убитых, а у самых ног на плащ-палатке непонятные окровавленные ошметки искромсанного человеческого тела. Совсем недавно ЭТО было человеком....
   Смилостивившись, память подсказывала, что он имеет прямое отношение и к этим солдатам-пехотинцам и к авиации. Появилась уверенность, что именно он заводил на посадку вертолет, на котором они все летят, а до этого еще один, но площадка была далеко....
   Так, почему же он здесь? Может, он ранен?
   Перебарывая собственный страх, Юрий ощупал безвольно висящую правую руку. Рукав разодран. Ноет плечо. Саднит локоть и предплечье. На кисти руки запеклись струйки крови, начисто сорван ноготь безымянного пальца... Бинтов нет. Пошевелил пальцами. Ух, как больно! Но пальцы работают!
   Закусив губу, чтобы не застонать, как можно аккуратнее пристроил больную руку поверх лежащего на коленях автомата. Ничего. Это - не смертельно. Значит не в руке дело...
   Голова. Жутко болит левая часть головы и почему-то почти ничего не слышит левое ухо. Нет, туда мы пока не полезем...
   Ощупал грудь. Все нормально, да и не болит там ничего... Живот, ноги в полном порядке...
   На шее пальцы наткнулись на что-то липкое.
   Осторожно ощупал голову и, ожидая наткнуться на что-то страшное, коснулся левого уха. Больно, но, кажется, все на месте...
   Убрал пальцы. Что-то вязкое потянулось за указательным пальцем, но слышно стало несколько лучше. Взглянул на пальцы. Кровь. Это - его кровь...
   Но он же - целый! Почему же он здесь, а не там, в горах, вместе со всеми? Как же они теперь без него будут? Ведь его повреждения - ерунда по сравнению с тем, что сейчас видит прямо перед собой!
   Незначительные по физической нагрузке движения лишили сил. Кружилась и дико болела голова, в ушах стояли непонятный гул и звон. Волнами накатывали приступы тошноты.
   Юрий закрыл глаза и все пытался вспомнить: что же все-таки произошло? Почему он оказался в вертолете, летящем куда-то санитарным рейсом?
   Он раз за разом повторял свои попытки восстановить события. Вчерашний день, ту бешеную гонку по горам он помнил. Но, кажется, это было и позавчера и за день до этого....
   А дальше? Смутно как-то неясно... Ведь было же что-то! В пору было запаниковать: не мог же он как иголка на заезженной пластинке перескочить из относительно давнишнего прошлого в настоящее! Очередная попытка...
   Бесполезно. Память оставалась глуха! От одной только мысли, что его память могла потерять не только события одного сегодняшнего дня, а и, возможно, нескольких, накатил страх. Но с ним он быстро управился. Взглянул на соседа напротив, что никак не мог поднять свалившуюся панаму, попытался встать, чтобы помочь, но очередной приступ головокружения и дикой боли заставил вновь откинуться спиной к борту и закрыть глаза.
   Горько, обидно... Стало жалко летящих с ним вместе бойцов и ...стыдно из-за собственной беспомощности. Из уголка глаза по щеке потекла скупая, жгучая слеза...
   Вертолет резко пошел на снижение. Яркой вспышкой резанула и без того ноющая боль в голове. Он почувствовал, как весь покрывается холодным, липким потом.
   "Как кинжал вогнали и крутят", - промелькнула мысль, и Юрий снова погрузился в темноту, на этот раз спасительную...
  
   ...Большим стрекочущим жуком, разбрасывающим огоньки - "асошки" (тепловые ловушки, помогающие уйти от "духовских" ракет - примечание автора), трудяга Ми-8, оторвавшись от прикрывающих его вертолетов Ми-24, снизился и мягко коснулся ребристого металлического покрытия вертолетной площадки у Гардезской медроты.
   "Осторожно сел, бережет пацанов, - одобрительно подумал пожилой по "афганским" меркам фельдшер, жадно куривший сидя прямо на пороге модуля, где находилось приемное отделение. - Все везут и везут... И когда это закончится?"
   Он неодобрительно покосился на бойцов разгрузочной команды, набранной из числа выздоравливающих, ржущих над чем-то в курилке.
   - Так, быстро похватали носилки и бегом к "вертушке"! - прикрикнул он на не к месту развеселившуюся молодежь. - Поаккуратней будьте! Думайте, что делаете! Вон, в прошлый раз живого пытались вперед ногами нести...
   Лица солдат вмиг сделались серьезными. Виновато взглянув на фельдшера, они взяли носилки и дружно устремились к вертолету.
   Есть такое слово "сопричастность". Видеть чужое горе и боль всегда тяжело.
   В вертолете, у самой двери, безвольно откинувшись спиной на борт, сидел, судя по щетине на щеках, то ли офицер, то ли прапорщик. Не разобрать кто: танкистская роба без знаков различия, штаны от "горняшки", ботинки - все в пятнах и подтеках запекшейся крови. Глаза закрыты.
   Фельдшер осторожно тронул сидевшего за плечо.
   - Эй, ты живой?
   Глаза сидящего медленно открылись, уставились непонимающе.
   - Живой он, - прохрипели в ответ откуда-то из недр вертолета.
   - Ты кто? Выйти сможешь? - прокричал на ухо медик раненному.
   - Я - авианаводчик, - наконец, ответил тот неожиданно твердым, но тихим голосом. - Батя, мне назад нужно!
   Кто-то из вертолетчиков резко обернулся. Пристально вгляделся в говорившего.
   Юрий вздрогнул от этого взгляда. Он вдруг вспомнил, что было пару часов назад...
  
   ...Эрэсы прилетели неожиданно, перечеркивая своим появлением все, включая небольшие радости, наподобие удовлетворения от успешно выполненной работы и найденного Канарисом неподалеку источника с чистой холодной водой, бьющего прямо из скалы.
   Юра вспомнил, что он только спрятал в небольшую расщелину между стволом и деревом, где всегда была тень свою флягу, как услыхал крик "Ложись!", упал на землю, вжался в скальник и тут его оглушил дикий визг, грохот. Откуда-то сверху посыпались камни, больно ударяя по спине и рукам. Почувствовал запах гари и тут же что-то рвануло еще раз где-то рядом, заполнив все дымом и вонью. Сама гора, казалось, пошатнулась....
   Когда дым рассеялся, и он поднялся, то первое, что увидел, было как майор Стрельников, глядя мимо него, вскочил и большими прыжками устремился к кладочке "комендачей", что находилась метрах пяти на одной террасе с ними.
   Юрий обернулся. Аккуратная кладочка "комендачей" превратилась в бесформенную груду камней. Помимо Валерия там уже возилось несколько человек, а долговязый санинструктор рвал зубами оболочку индивидуального перевязочного пакета.
   - Что там? - прокричал Василий Васильевич, торопливо поднимаясь к ним, придерживая висящую на плече и отчаянно свою сумку с красным крестом, отчаянно мотающуюся при ходьбе.
   - Два "ноль двадцать первых" и Сан Саныч ...очень тяжелый!
   Гутин хотел и себе отправиться к соседям на помощь, но увидел, что его радиостанция лежит не на своем обычном месте, а чуть в стороне, приваленная довольно увесистым камнем. Метнулся к ней. Включил. Работает родимая!
   - Наводчика к командиру! - донеслось по цепочке снизу.
   Юра поспешил к самой нижней террасе. Подойдя к импровизированному командному пункту, он отметил про себя, что подполковник Вершинин как-то вдруг постарел и осунулся. Видя, что его прибытие не осталось незамеченным, авианаводчик, усевшись на камень, принялся внимательно наблюдать за раскинувшуюся под ними долину, почти сплошь покрытую "зеленкой" и терпеливо ждать распоряжений.
   - ...Сан Саныча нужно срочно эвакуировать - очень "тяжелый". Осколок вошел в районе мозжечка. Поставили систему, - доложил подошедший через несколько минут Полковой Доктор. - А тем двоим уже ничем не поможешь. Разметало на куски...
   - Понятно. Я уже вызвал вертолет, - командир выругался и посмотрел на Гутина. - Будет примерно через час. Далеко забрались, и не у нас одних потери... Куда "вертушку" садить будешь?
   - На нижнюю площадку. Там безопаснее. Вершина простреливается.
   - Хорошо. Сам-то как?
   - Нормально, товарищ командир, - Юра немного смутился под пристальным, оценивающим взглядом подполковника.
   - Ладно. Иди, готовься... Вылетят - дам знать.
   Капитан Емельянов колдовал над своей картой, поглядывая на долину в дальномер.
   - Нашел? Я уже все глаза проглядел. Все бестолку! - Гутин уселся рядом с артиллеристом.
   Он решил еще на некоторое время остаться на КП, рядом с корректировщиком, чтобы в очередной раз попытаться "вычислить" невидимую пусковую установку "духов", за которой они и вместе и порознь безуспешно охотились с самого утра.
   - Нет еще... хитрые гады! Снова сменили позицию. Который час пытаюсь вычислить - бесполезно. Не видно никакого движения и даже пыли... Грамотно работают! - не отрываясь от дальномера сердито ворчал корректировщик.
   Долина жила своей жизнью выглядела совершенно мирной. Ничего подозрительного. Да и что можно рассмотреть среди сплошного зеленого моря из кустов и деревьев?
   Безрезультатно понаблюдав за долиной и не обнаружив ничего подозрительного, Юрий решил вернуться в свое СПС. Оттуда наблюдать было гораздо удобнее, да и если вскоре нужно будет выдвигаться в сторону площадки, то ему явно понадобятся и сигнальные ракеты и дымы, что остались в кладочке.
   Оставалось пройти еще одну небольшую террасу, незаселенную никем из-за крутого уклона и большого камня, торчащего в центре, как новый крик "Ложись!" и нарастающий визг заставили упасть и вжаться в землю. Мелькнула мысль: "Хорошо, что радиостанция подо мной", и на него обрушилась темнота...
  
   - ...Нет, брат, сначала тебе нужно к докторам, а они уже решат, что можно, а что нельзя. Забирайся на носилки! - сердито ворчал фельдшер.
   - Но там, в горах, целый полк остался без авианаводчика! - начал было возмущаться Гутин, но тут же осекся, увидев, что солнце уже коснулось горных вершин на западе.
   Вертолетам, скорее всего, нужна была заправка, а ночью ТУДА никто не полетит, как бы он этого не хотел. Разве что утром, да и то, если полет запланирован заранее или появится необходимость отправить санитарный рейс. Но лучше, чтобы подобных рейсов организовывать не понадобилось...
   Юра стоял некоторое время, удивленно соображая, почему он видит, как заходят на посадку Ми-24, а звук работы их двигателей какой-то необычный и доносится вместе с каким-то гулом? ...Ладно, уж если попал он сюда, то пусть врачи посмотрят его ухо, а завтра он найдет способ вернуться на свой блок. Карта и радиостанция остались где-то в горах. Там же остался и подсумок с магазинами. Борисов и Стрельников сумеют их сохранить, а судьба рюкзака волновала его меньше всего.
   - Хорошо, уговорил, - согласился наводчик. - Только, батя, на носилки я не полезу... Несите тех, кому нужнее... Дай воздухом подышать немного!
   - Ладно. Стой пока... Только не называй меня "батей", - попросил фельдшер. - Мне всего тридцать пять...
   Юру мутило. Стараясь дышать как можно глубже, он сделал пару шагов в сторону хвостового винта и прислонился плечом к фюзеляжу вертолета. Во рту стоял горький привкус желчи...
   Почему-то ему было известно, что это - далеко не первый приступ... Так уже было. Он это ЗНАЛ, но НЕ ПОМНИЛ. Вдруг вспомнившаяся фраза из кинофильма "Джентльмены Удачи": "...Тут помню, а тут не помню" была в данный момент именно о нем. Но это не смешило, а пугало... Не до смеха сейчас!
  
   До приемного отделения его все-таки тащили на носилках. Гутин, зачем-то убедившись, что всех раненных и убитых уже понесли, все отказывался ложиться на носилки, но едва он сделал несколько шагов, как его качнуло, и начала вздыбливаться навстречу земля. В глазах потемнело...
   - Вот видишь! А ты сопротивлялся, - успокаивающе, но с укором проворчал фельдшер, шедший рядом с носилками, заметив, что Юрий сжал руками голову и закрыл глаза.
   Но Гутин почти ничего не слышал. Боль ударила с новой силой. Это Темнота снова вонзила ему в голову свой кинжал и как садист-маньяк проворачивала его. Еще чуть-чуть и он снова очутится в ее липких объятиях...
   - Автомат-то отдай, - проговорил кто-то, загородив собой огненный шар солнца.
   - Ты что? - прохрипел Юрий. - Свое оружие? Ни за что не отдам!
   - Так положено. С оружием у нас нельзя, - проговорил Закрывающий Солнце. - Не переживай. Получишь его при выписке... Звание? Фамилия? Должность? Войсковая часть?
   Свое воинское звание и фамилию он назвал быстро. Имя и отчество тоже дались относительно легко, а войсковая часть... Как ни напрягал мозги - ничего не получалось. Память угрюмо молчала и упорно не хотела подсказать хоть что-то.
   - Ты - танкист? - задал уточняющий вопрос Закрывающий Солнце, внимательно разглядывая Юрину куртку.
   - Почему "танкист"? Я - авианаводчик, выпалил Гутин и, не слушая больше ничьих вопросов, стал жадно впитывать и анализировать крупицы информации, что милостиво вернула Память.
  
   - ...Я все же настаиваю на твоей госпитализации, - не унимался Полковой Доктор. - Да пойми же ты, чудак-человек: ближе к вечеру или ночью тебе станет еще хуже!
   - Василий Васильевич, отстань! - отмахнулся старлей. - Куда я полечу? Как вы тут без наводчика обойдетесь? Вот прилетит кто-нибудь вместо меня, тогда и поговорим.
   - Вот упрямый! - не успокаивался доктор и решил прибегнуть к последнему аргументу. - Мне к раненным нужно, а я тут с тобой вожусь!
   - Вот и иди к... своим раненным! Видишь: вертолеты приближаются? Не мешай работать!
   Юрий на всякий случай отошел подальше от доктора, но Василий Васильевич успел засунуть ему в нагрудный карман какую-то бумажку.
   - 624, я - "Самбо-3". Вас наблюдаю... Даю зеленую... Обозначаю "поляну" оранжевым... Рекомендую заход курсом тридцать градусов. Условия: ветер десять градусов, два-пять метров в секунду, - вышел в эфир Гутин каким-то чужим с подвыванием голосом.
   - 624-й "Третьего" понял, условия принял, - отозвался командир экипажа "санитара".
   Ми-8, пройдя над распадком, где была обозначена вертолетная площадка, выполнил вираж и начал строить заход на посадку. Прикрывающая его пара Ми-24 летала по кругу, зорко осматривая долину и прилегающие к ней горы.
   "Сложный заход, - подумал Юрий, - а что поделаешь? На вершину заводить вертолет на посадку опасно. Хотя там и поляна больше этой будет, но она простреливается, а здесь скалы надежно прикрывают с трех направлений".
   Ревя двигателями и поднимая клубы пыли, вертолет произвел посадку именно в том месте, где клубились оранжевым сигнальные дымы. Отворилась дверь. Сразу же началась погрузка раненных солдат. Кто шел сам, опираясь на плечи товарищей, а кого и несли...
   Юра сидел на камне, зорко наблюдая за происходящим на площадке и поглядывая по сторонам. Он специально расположился дальше, чем требовалось, но это из-за того, чтобы начмед не исполнил свою угрозу. У Гутина даже и в мыслях не было, что он согласится куда-то лететь, но Василия Васильевича грубым отказом обижать не хотелось. После отправки вертолета можно будет соврать что-то наподобие "не успел", или что-нибудь еще придумать.
   "Тоже мне выдумал - в госпиталь! На руке ничего серьезного нет. Подумаешь, ноготь сорвал и кожу ободрал на предплечье, а голова... Отлежусь, и к утру все пройдет, - думал он, зыркая на Василия Васильевича, - Да и как я их тут одних оставлю?".
   Погрузка раненных солдат происходила очень быстро. Вертолет, молотящий винтами на площадке в горах - хорошая мишень и, следовательно, дополнительный источник опасности.
   Наступил черед и "ноль двадцать первых" превратиться в "груз двести". На бурых от крови плащ-палатках принесли тех, кого отправляют навсегда. Еще час назад они были живыми людьми со своими радостями и огорчениями, но враз превратились в "ноль двадцать первых" в радиосетях и стали "грузом двести", а не пассажирами для экипажа. Их грузили осторожно, гораздо бережнее, чем раненных. Почему всегда так: к вертолету скорбную ношу тащат с каким-то остервенением, словно хотят поскорее избавиться от обузы, а за два-три шага до двери или открытой рампы, вдруг замирают на миг и подают тела на борт уже с максимальной осторожностью? Это вне объяснения или понимания, но так происходит всегда.
   Начмед призывно махал руками, всем своим видом и жестами показывая, что пора и авианаводчику подняться на борт вертолета. Сейчас! Уже побежал! Сказал, что никуда не полечу, значит, не полечу!
   Солнце, склонившееся до самых горных вершин, слепило, но не на столько, чтобы не заметить, как кто-то из "комендачей", спеша забросить в вертолет рюкзак кого-то из раненных или убитых, быстрым шагом устремился к Ми-8. К вертолету он шел не так, как инструктировал Гутин перед погрузкой, а напрямую, со стороны хвоста. Бешено вращающийся хвостовой винт, скорее всего, ему был не виден. Еще чуть-чуть и....
   Юрий заорал что есть мочи, вскочил, замахал руками. Боец ничего не слышит и не видит, упорно идет прямо к гигантской мясорубке! Стой, дурень!
   В ход пошли камни. Остановился, башкой вертит... Фу-у-ух, пронесло... Нет! Снова пошел!
   Гутин, сидевший в тени деревьев напротив командира экипажа, выбрав наиболее удобное место для наблюдения за происходящим на площадке, понесся наперерез бойцу. Тот остановился, некоторое время постоял с открытым ртом и ... бросился наутек.
   Слава Богу, пронесло! Юра перевел дух, отмечая про себя, как бешено колотится в груди его сердце и отдает в висках каждый его удар.
   Лопасти несущего винта вертолета над головой авианаводчика со свистом рассекали воздух и лучи заходящего солнца. Почему-то они вращаются все медленнее...
   Свет - тень, свет - тень, свет - тень, свет - тень...
   Что-то из них стало осязаемым, больно било по глазам, ушам, отзывалось дикой болью в голове, заставляя сжаться и приседать все ниже, ниже...
   Свет - тень, свет - тень, свет - тень...
   Руки обхватили, сжали голову, готовую развалиться от боли на части. Все перед глазами поплыло...
   Свет - тень, свет - тень...
   Темнота...
  
   - ...Потерпите немного. Я быстро! - сестричка в коротком халатике, умело орудуя помазком, быстро покрыла пеной его щеки и подбородок.
   Над белоснежной марлевой повязкой, закрывающей нос и рот, ослепительно лучились большие голубые, почти синие глаза. В них не было ни капли обычного женского кокетства, ни заинтересованности. Она делает свою работу. Лезвие скребет шею, с треском срезая трехнедельную щетину.
   - Усы не трогайте, - улучив момент, попросил Гутин.
   Он смирился с тем, что его уложили на какой-то стол, лишили куртки и уже успели обтереть влажной губкой грудь и руки. Попытки сделать все самому ни к чему не привели. Слово "больной", которым его назвали, взятое из далекой мирной жизни, Юрку, пытавшегося объяснить, что он здесь оказался случайно и ему нужно как можно скорее попасть обратно, в горы, утихомирило и ввело в состояние полного безразличия к происходящему. В глубине души он противился этому термину, но подобрать другое слово, более-менее подходящее к своему теперешнему состоянию не получалось.
   Кто-то невидимый принялся возиться с его брючным ремнем, сделанным из подвесной системы парашюта. Ну, нет. Это - уже лишнее! Со своими штанами он как-нибудь разберется и сам! Тем более, что там...
   - Дальше я сам! - строго сказал он, как только проворные руки сестрички вытерли со щек остатки пены, а в ее глазах прочел удовлетворение результатом бритья. - Я сам. Не трогайте брюки! В кармане - граната.
   Спина в белом халате, принадлежащая другой сестричке, возившейся с ремнем, мгновенно выпрямилась...
   Юра спокойно выудил из кармана "Феньку" (ручная оборонительная граната Ф-1) с ввернутым запалом, сел на столе и неторопливо принялся выкручивать его из корпуса.
   Вокруг стало подозрительно тихо...
   - Давай сюда! - строго приказал уже знакомый фельдшер и протянул руку.
   В комнате кроме Гутина, этого фельдшера и еще одного раненного, лежащего на соседнем столе, больше никого не было.
   - Держи, - Юра протянул злополучную гранату, запал, непонимающе посмотрел по сторонам. - А где все делись?
   Постепенно до него стал доходить смысл происходящего. Неужто они решили, что он сейчас...? Глупости! Он просто хотел сдать гранату. Без запала она просто ребристая железка.
   - Ты что же не сдал ее сразу, вместе с остальным оружием? - в глазах фельдшера был упрек.
   - Забыл...
   - Беда с вами, контуженными! Любите вы какой-нибудь сюрприз подкинуть....
   "Контуженный", - подумал старлей, - вот и нашлось определение моему состоянию".
   - Прости, батя, я не специально...
   Чрез несколько минут все было закончено. Номер своей войсковой части он так и не смог вспомнить. Руки ему прибинтовали к шинам. В левую воткнули иглу с системой, через которую из довольно большой банки в вену поступала какая-то жидкость. Правую же, оказавшуюся изрядно ободранной, аккуратно обработали и, предварительно смазав йодом, тоже обездвижили. Кто-то из медперсонала предположил, что она, возможно, сломана и приказал помимо рентгена головы сделать еще и снимок руки. Палец с начисто сорванным ногтем чем-то намазали, и теперь там, под новеньким чистым бинтом поселилась ноющая, пульсирующая боль.
   Гутин лежал на каталке в коридоре у рентгенкабинета совершенно голым и беспомощным. Шины наложили таким образом, что не получалось даже прикрыть срам. Это обстоятельство, конечно, несколько смущало, тем более, что мимо него постоянно сновал медперсонал, в основном женщины. Но все мысли наводчика были заняты недавним происшествием с гранатой. Напугал людей. Неудобно получилось, стыдно!
   Подошла сестричка. Та самая, что стянула с него штаны вместе с трусами, то ли нечаянно, а, может, и из мести за пережитый страх. Перегнувшись через него, она принялась менять почти опустевшую емкость с непонятным прозрачным раствором на такую же, но полную. От сестрички приятно пахло духами, а нечаянные прикосновения будоражили воображение... Нет, это уже слишком!
   - Девушка, милая! - взмолился наводчик, чувствуя, как наливается теплом низ его живота. - Ну, дайте хоть чем-нибудь прикрыться!
   Сестричка выпрямилась. Опустила глаза...
   - Хм, контуженный, а туда же..., - проговорила она и, хихикнув, ушла куда-то, но быстро вернулась с простыней. - Держи, ...страдалец!
   Юрий лежал пунцовый как вареный рак, не в состоянии от стыда проронить ни слова и лишь молча, кивнул головой в знак благодарности.
   Наконец, возня с анализами, рентгеновскими снимками была закончена. Гутина поместили в палату, где, помимо него уже лежало несколько человек. Тот, что лежал, справа от входа тихо стонал. Черты его лица смутно напоминали кого-то, но память упорно отказывалась поделиться своей тайной.
   Лежать на чистых простынях было приятно. Как давно он не испытывал подобного наслаждения! Но лучше бы вообще его вообще не испытывать, чем при подобных обстоятельствах.
   Тихо скрипнув, открылась дверь в палату. Вошел небольшого роста врач. Немного поговорил о чем-то с продолжавшим постанывать офицером. Подошел к Юрию. Поздоровался. Представился.
   Старлей почувствовал некоторую симпатию к доктору. Что-то в его облике располагало к этому. К тому же Гутин тешил себя надеждой уговорить врача выписать его и отпустить утром. Ведь он знал и чувствовал, что его товарищам, что остались в горах без авианаводчика очень неуютно, а не дай Бог что, то очень туго придется. Когда там, на КП ВВС найдут кого-нибудь ему на замену? А он здесь, в Гардезе и вполне еще может работать!
   Некоторые простые вопросы доктора у Юрия вызывали затруднения. Он все никак не мог вспомнить ни полного официального названия своей должности, не своей войсковой части. Вылетело с головы, и все тут! Пришлось ограничиться "авианаводчиком с КП ВВС 40 армии".
   - Пусть будет пока так, - согласился доктор. - Не переживай! Вспомнишь - исправим в истории болезни.
   Конечно, в документах все было записано, но удостоверение личности он сдал майору Церковскому перед выходом на второй этап операции, а партбилет осел где-то в недрах политотдела сразу же по прибытию в Баграм. Шеф что-то объяснял, но что - этого уже и не вспомнить.
   Рассказ о семье, о том, где она сейчас находится, у доктора вызвал теплую улыбку, и на лице появилось какое-то мечтательное выражение.
   - Очень приятно слышать такое. Я ведь учился в Ворошиловградском медицинском институте и постоянно проезжал на трамвае мимо остановки "Острая Могила", - прервал рассказ авианаводчика доктор. - Там еще памятник стоит - танк Т-34...
   - Все правильно, - оживился Юрий. - Следующая остановка - "Медгородок", а за ней находится областная больница. Кажется, через дорогу от нее располагается общежитие вашего института.
   - Верно, - невропатолог что-то пометил в своих бумагах. - Теперь, когда выяснили, что мы - почти земляки, расскажи-ка, что там у вас произошло? Постарайся это сделать как можно подробнее.
   Легко сказать "подробно", а сделать... Юра как смог рассказал о том, как "духи" накрыли эрэсами их блок, как погибли "комендачи" от прямого попадания снаряда в их СПС. Как сокрушался Василий Васильевич из-за того, что при повторном обстреле у Сан Саныча взрывной волной вырвало "систему" и он умер, так и не придя в сознание... Причем до того, как начать рассказывать Гутин всего этого не помнил. Подробности всплывали как-то сами собой непосредственно в момент повествования, и это очень удивляло. Было страшно осознавать, что, его собственная память, скорее всего, скрывает от него какие-то обстоятельства и события.
   Раненный, что лежал накрытый по шею на койке справа от входа, снова застонал и невнятно что-то проговорил. Невропатолог подошел к нему, наклонился и попросил повторить.
   - Что там, доктор? - забеспокоился наводчик.
   - Сокрушается, что все это произошло из-за него, - вернувшись, тихо ответил тот и присел на край постели. - А ты его разве не узнаешь? Это - майор Балясников. Он с вашего полка. Его доставили вертолетом несколько часов назад. Разве не ты его отправлял? Или в полку у вас работает несколько авианаводчиков?
   - Я один... Валера, причем здесь ты? Нас накрыли уже после того, как я отправил санрейс с вашей площадки! - Юрий начал, было успокаивать соседа, но осекся.
   Откуда он знает имя этого майора? Когда он его отправлял? Господи, что со мной творится? Эх, память, память! Что же ты так мучаешь меня, что так скупо делишься потерянной информацией? Ты же меня никогда не подводила!
   - Как он? - тихо спросил наводчик, немного помолчав, стараясь, чтобы его слышал только врач.
   - Тяжелый случай... Поврежден позвоночник. Нижних конечностей он не чувствует - парализованы..., но ты не переживай, - шепотом поспешил успокоить Юру доктор. - Доставили его своевременно. Мы сделали все, что смогли в этих условиях. Шок пройдет, перевезем его в Кабульский госпиталь, потом - в Ташкент, а оттуда, возможно, в Москву или в Питер. У него много шансов выкарабкаться и восстановить функции... А ты что, разве не помнишь, что с ним произошло?
   Гутин задумался. Может, признаться врачу, что у него проблемы с памятью? Тогда ему дадут каких-то таблеток или сделают укол, и он все вспомнит...
   - Нет, доктор, не помню, - едва слышно признался он. - Я вообще вспоминаю только какие-то обрывки...
   - Ну, это - ничего. Со временем все вспомнишь!
   - А когда наступит это "со временем"?
   - Честно?
   - Честно.
   - Если честно, то не знаю... Знаю только, что это наступит обязательно!
   Хорошенький прогноз, нечего сказать... Чего же в этом случае он тут разлегся?!
   - Доктор, а вы можете отпустить меня назад, в горы? Понимаете, там ведь мой полк остался без авианаводчика. Не дай Бог, что произойдет, как они будут без меня? - Гутин выказал свое самое главное желание. - Поймите, нельзя мне сейчас здесь валяться, никак нельзя! Отпустите, пожалуйста... А после "боевых" я, если нужно, сам лягу в госпиталь!
   Доктор пристально посмотрел ему прямо в глаза. Встал. Прошелся по палате.
   - Ладно, пойду, посмотрю твои снимки, анализы. Они уже, наверное, готовы... Еще просьбы есть?
   - Есть небольшая..., - Гутин слегка замялся. - У меня всю одежду забрали, включая трусы... Можно хотя бы их вернуть? А то лежу тут, под простыней, в чем мать родила. Неудобно как-то...
   Невропатолог заулыбался.
   - Ну, думаю, эту проблему мы быстро решим... А вообще отдыхай, набирайся сил. Скоро капельницу снимут. Постарайся уснуть. Сон сейчас - основное твое лекарство. Утром решим, что с тобой дальше делать.
   Юрий посмотрел вслед уходящему врачу и закрыл глаза. От пережитого за день накатила усталость, но спать совершенно не хотелось. По крайней мере, уснуть никак не получалось. Как заклинание он повторял про себя: "Валера Балясников, Валера Балясников", стараясь разбудить память, но она упорно хранила молчание, словно оберегая от чего-то страшного.
   Пришедшая в скором времени голубоглазая сестричка проверила систему, освободила от шины правую руку, объяснив, что рентгеновский снимок перелома не показал, а капельницу придется потерпеть еще около часа. Затем очень ловко, почти безболезненно поставила ему укол, забинтовала предплечье и направилась к выходу.
   Известие о руке обрадовало. Приятная новость, нечего сказать, но рука по-прежнему болела и почему-то плохо слушалась. Где же все-таки он ее повредил? Довольно продолжительные по времени участки по-прежнему оставались загадкой.
   Медсестра о чем-то вполголоса недолго поговорила с еще одним их соседом по палате, что занимал койку слева от входа. Тот явно уже готовился к выписке и, скучая, листал какой-то затрепанный журнал. Собираясь уходить, она вдруг что-то вспомнила и снова подошла к Юрию.
   - Чуть не забыла... Это - тебе, - прошептала она, повесив на спинку койки совершенно новые синие семейные трусы и вафельное полотенце. - Постарайся уснуть.
   - Спасибо, - пробормотал наводчик и смущенно улыбнулся. - Все-таки некрасиво получилось с гранатой там, в приемном отделении... Извините, пожалуйста!
   - Ничего. Бывало и хуже, но напугали вы нас изрядно!
   - Я же не специально..., - Юра почувствовал, что краснеет. - Простите!
   - Вот если сейчас же не уснете, то ни за что не прощу! - полусерьезно пообещала голубоглазая.
   Гутин послушно закрыл глаза.
   - Вот так-то - лучше!
   Послышались удаляющиеся шаги. Юрий открыл глаза и проводил взглядом выходящую из палаты медсестру.
   "Усталая. Набегалась за день, насмотрелась ужасов... Война все-таки не для женщин", - подумал он.
   Как ни приятно было лежать в чистой постели после бесчисленных ночей, проведенных в спальном мешке, но уснуть все же не получалось. В голове вертелись безрадостные мысли, а стоило закрыть глаза, как начинались "вертолеты" - состояние знакомое при засыпании любому, хоть однажды перебравшему спиртного на пирушке, когда еще не "вырубаешься" от выпитого, а мутит и кружится голова. Казалось, что койка плывет куда-то вместе с ним, плавно покачиваясь на волнах, из-за чего то ноги оказываются выше головы, то сама голова поднимается вверх или движется куда-то в сторону, а затем вновь устремляется вниз. Подобная качка продолжалась долго, вызывая приступы тошноты... Нет, уж лучше лежать, уставившись в потолок или стену, пытаясь вспомнить хоть что-то, пусть даже отрывочное. Потом эти отрывки можно будет собрать в одно целое, как в детской игре под названием "Мозаика"....
   Что же все-таки было сегодня днем? А, может, стоит попробовать вспомнить сегодняшнее утро?
  
   ...Утром было хорошо, даже прохладно, пока не поднялось в зенит солнце, посылающее на землю свои испепеляющие лучи.
   За завтраком все благодарили Сан Саныча. Каша у него удалась на славу. И как это он умудрился приготовить такую вкуснотищу?
   Напившись чаю, никуда не хотелось уходить из довольно уютной импровизированной столовой.
   - Ты что сегодня какой-то задумчивый? - поинтересовался Игорь Разумовский, когда они с Юрой остались лишь вдвоем. - Что-то необычное приснилось?
   - Ага, - нехотя ответил наводчик. - Детство приснилось, бабушка покойная... Ничего особенного, но сон какой-то явный, словно на самом деле это когда-то было.
   - Бывает. Возращение в прошлое, если оно не связано с тяжелыми воспоминаниями всегда приятно, но потом почему-то грустно становится. - Игорь на мгновение задумался. - Года два назад сбылась давнишняя моя мечта - будучи в отпуске я навестил свою тетю, и мы вместе с ней съездили в деревню, где она жила раньше вместе с моей бабушкой и мамой. Я часто отдыхал там, в детстве летом, а потом тетя переехала в другой район, бабушки не стало и дом продали. Лет пятнадцать не был в тех краях... Ты знаешь, вернулся обратно совершенно больным! Все какое-то неказистое, маленькое, и старый дуб, что рос во дворе, новые хозяева зачем-то спилили... Ему, наверное, было больше ста лет. Говорят, его еще мой пра-пра-прадед сажал. Пацаном я любил лазить на него. Там у меня что-то наподобие гнезда устроено было среди ветвей. А теперь дерева нет... Жалко!
   Они поговорили еще недолго, и Юрий вместе с саперами отправился осматривать поляну, что наметил в качестве вертолетной площадки. Времени это много не заняло. Ничего подозрительного на площадке они не обнаружили, но на соседней небольшой поляне нашли неразорвавшуюся советскую стокилограммовую авиационную бомбу, из которой "духи" совсем недавно выплавили тротил. Нехорошая находка. Стало ясно, что эти красивые и совершенно безлюдные на вид лесистые горы местные жители или душманы посещают регулярно.
   Возвращение на КП полка совпало с докладом "спецкротов" о выполнении поставленной задачи. В нужном месте "Охоту" они установили и теперь собирались куда-то еще. Юра с интересом наблюдал за саперами. Его удивлял контраст - солдаты как на подбор рослые, а их командир, рыжеволосый капитан, выделялся довольно маленьким ростом.
   Стрельников с Борисовым еще не вернулись. Их группа продолжала исследовать близлежащие склоны и распадки. Возвращения товарищей ждать еще нужно долго. Каждый раз, на новом месте на подобные поиски уходило около половины дня.
   Доложив начальнику штаба о своем возвращении, Гутин некоторое время провел с корректировщиком, колдуя над картой, возмущаясь в полголоса, что "сверху" в очередной раз напомнили о режиме радиомолчания. Емельянову требовалось пристрелять характерные ориентиры, а Юра очень рассчитывал использовать эти цели в качестве реперных точек в случае, если вдруг возникнет необходимость наводить авиацию. Работать в комплексе с артиллерией всегда эффективнее.
   Опять стала донимать жара и, не найдя ничего подозрительного в округе даже при помощи дальномера корректировщика, Гутин решил навестить Полкового Доктора.
   Василий Васильевич встретил радушно. Он возился с укладкой своей сумки с красным крестом и, судя по всему, занятие это ему очень наскучило.
   - О! Какие гости пожаловали! Ну, заходи... Пить будешь? - предложил он.
   - А что, лишняя вода завелась?
   - Нет, но есть кое-что вполне ее заменяющее. Причем, гораздо полезнее, чем вода, неизвестного происхождения и состава.
   - Разве бывает что-то лучше родниковой воды? - удивился наводчик.
   Оказывается, Василий Васильевич обнаружил, что одна из емкостей с физрасствором, который используют в качестве заменителя крови, повреждена, и именно ее он предлагал наводчику вместо воды. Юра с недоверием покосился на пакет с прозрачной чуть желтоватой жидкостью. Нет уж, пить такое - увольте. Доктор же, заметив его сомнения и нерешительность, прочел целую лекцию о натрии, который в организме человека "связывает влагу" и демонстративно немного отпил. Пришлось ради приличия сделать пару глотков. Противно, но пить можно.
   Серым тюльпаном взметнулся взрыв на склоне горы, что находилась к востоку от них, за долиной. Спустя несколько секунд докатился и звук.
   - Что это? "Духи" опять принялись обстреливать эрэсами? - обеспокоился Василий Васильевич.
   - Не похоже..., - Гутин пристально вглядывался туда, где образовались клубы дыма и пыли. - Реактивные снаряды так не рвутся... Погоди, ведь наш третий батальон выдвигается именно туда!
   Они переглянулись и заспешили на командный пункт, где командир уже склонился над начальником связи, лично сидящим у радиостанции. Стало ясно, что случилась беда.
   Третий горно-стрелковый батальон из-за сложной минной обстановки и рельефа вчера засветло на свою задачу выйти не смог. Им пришлось заночевать по соседству с блоком командира полка и продолжить движение уже на рассвете. Лишь сейчас они добрались до места.
   Спустя несколько минут поступил доклад о происшедшем на одном из блоков батальона. Есть не писаное правило - старые кладки не занимать и стараться не бродить бесцельно, пока саперы все не проверят. Два бойца из числа "молодых" вошли в старое СПС. Кто-то из них сбросил с плеч рюкзак прямо на землю. Его веса и высоты, с которой он упал, оказалось достаточно, чтобы взорвалась замаскированная противопехотная мина и сдетонировала противотранспортная, предположительно "итальянка", находившаяся под ней. Солдат разорвало в клочья, а заместитель командира батальона, майор Балясников, сидевший с наружной стороны кладки, получил вторичное ранение. Ему камнями перебило позвоночник...
   "...Валера Балясников, Валера Балясников", - подсказывала память, возвращая небольшой фрагмент пережитого недавно.
  
   - ...Да очнись ты! - взволнованно звал доктор, не Василий Васильевич, другой - его лечащий врач из Гардезской медроты.
   Юрий непонимающе уставился на невропатолога, держащего в руках рентгеновский снимок. Ему, кажется, все-таки удалось уснуть, или, вернее, вспомнить еще хоть что-то, а тут...
   - Я... уже... не сплю, - прохрипел он. - Что случилось?
   - Как ты себя чувствуешь? - в голосе врача слышалась тревога.
   - Нормально..., - слова давались с трудом, застревали где-то, не хотели звучать. - Пытаюсь уснуть...
   - Слава Богу! - доктор облегченно перевел дух и зачем-то поднес к самым Юриным глазам какой-то рентгеновский снимок. - Есть подозрение, что у тебя, возможно, перелом основания черепа.
   - И ...что ...теперь ...будет? - до авианаводчика, казалось, не доходил смысл сказанного, он буквально выдавливал из себя слова, снова закрыв глаза. У него было лишь одно желание - чтобы его оставили в покое.
   - Медлить нельзя! Повторный снимок делать долго. Есть выход. Но требуется твое разрешение. Можно сделать пункцию - взять на анализ немного спинномозговой жидкости. Думай!
   Страшно... Что-то подсказывало, что процедура эта не из приятных и не из простых.
   - А по-другому никак?
   - В данных условиях никак. Положение у тебя очень серьезное. Если снимок не врет, то большая вероятность летального исхода... Соглашайся! Я хорошо умею брать пункцию.
   "Что такое "летальный"? Знакомое слово..., - думал Юрий как о чем-то не относящемся лично к нему. - Летать, полеты - это явно не из этой области. Да это же...!".
   - Доктор, делай, что считаешь нужным! Я тебе верю...
  
   "...Наконец-то все уже позади, - Гутин отрешенно уставился в потолок, - больно, не больно... Какая разница? Когда же прекратятся эти... "вертолеты"? К боли можно привыкнуть...".
   Доктор довольно долго смотрел на свет жидкость в пробирке. Улыбнулся.
   - Кажется, пронесло, - проговорил он устало. - Теперь лежи и хорошенько запомни: тебе нельзя двигаться. Вообще постарайся не шевелиться час, а лучше два.
   - Хорошо. Не буду, - пообещал Юрий и закрыл глаза.
  
   ...На вершину горы они вышли довольно быстро. Гутин с удивлением смотрел на подполковника Вершинина и его заместителя. Вот дают мужики! Им обоим за сорок, а поднялись на горку так, что и молодым впору завидовать.
   Старая полуразрушенная кладочка. Поваленная взрывом и уже распиленная сосна, от которой остался лишь вывороченный из земли корень. Вершина горы плоская, вполне подходящая для оборудования вертолетной площадки, только ее издалека видно очень хорошо и простреливается она со всех сторон. Это - плохо.
   ...Командир полка с заместителем дождались вылета к ним "санитара" с группой прикрытия и ушли назад вместе с одним бойцом, решив, что в их присутствии здесь нет необходимости. На вершине они остались втроем: авианаводчик, санинструктор и связист с небольшой радиостанцией, по которой можно при необходимости связаться с пехотой. Уходя, подполковник Пилипенков удивил фразой: "Радиостанция вам нужна для организации взаимодействия". Прямо как в учебнике по тактике написано!
   Гутин распределил сектора наблюдения и показал каждому бойцу его место. Сам же решил же решил укрыться за корнем распиленного дерева, снял с плеча ремень радиостанции со встроенной в него гибкой антенной, пристроил его и принялся наблюдать за происходящем внизу, в "зеленке", не забывая зорко осматривать соседние склоны. Все было спокойно.
   Вертолеты ждать пришлось совсем недолго. "Шмели" (Ми-24) кружились над долиной, отстреливая "асошки". Чуть погодя показался и санитарный Ми-8.
   - Воздух - "Самбо-3". Наблюдаю всю группу. Нахожусь... Обозначаю поляну! - Гутин кивнул ожидающему его команду связисту.
   Тот что-то проговорил по своей радиостанции и на площадке показался язык оранжевого дыма. Юра сориентировал экипаж "санитара" и стал наблюдать, как он строит маневр для захода на площадку. До площадки было довольно далеко, поэтому Гутин, сначала увидел как Ми-8 вместо того, чтобы продолжить снижение резко взмыл верх и отвернул влево, а затем только донеслись звуки выстрелов. Что это? Противодействие?
   - Связь, обстановку! - Юрий видел, как шевелятся губы бойца, но слов не слышно.
   - Все нормально, товарищ старший лейтенант! Это - наши прикрывают, ведут огонь по подозрительным местам! Просят, чтобы "крокодилы" обработали верхнюю часть скальника в полутора километрах юго-восточнее обозначенной площадки.
   - Понял тебя! Передай: "стволам" до моей команды не стрелять! - Решил перестраховаться наводчик и зажал тангенту на шнуре своей радиостанции. - 624-й, я - "Самбо-3". Противодействия нет, "красные" прикрывают тебя снизу и просят "шмелей" обработать цель наверху скальника. ...район, ...квадрат, по улитке тройка. Визуально: верх скальника юго-восточнее обозначенной поляны полтора.
   - "Самбо-3", 575 в указанном месте наблюдаю цель - "Сварка". Сориентировался по дыму на обозначенной поляне. Прошу разрешения на работу.
   Юрий видел, что один из "шмелей" нацелился на нужный взгорок. Странно, но характерного звука очереди ДШК не слышно...
   - "Самбо-3" - 575-му: работу разрешаю, - принял решение авианаводчик.
   Пошли ракеты. Разрывы взметнулись в нужном месте. Это - хорошо. Сейчас сюрпризы нам совершенно не нужны.
   - 575, "Самбо-3" вашу работу наблюдал. Разрывы в районе цели.
   - 575 вас понял! Прошу повторный заход.
   - Я - "Самбо-3": 575 повторный разрешаю! - подтвердил Юрий, отметив про себя, что вставляет в свой радиообмен фразы из радиообмена, принятого в пехоте. С кем поведешься, от того и наберешься...
   Повторный заход на цель совпали с докладом комбата, что цель поражена.
   - "Самбо-3", 575-й повторно не работал. "Сварку" с расчетом уничтожил в первом заходе. Не успели они развернуться! - тут же сообщил и командир Ми-24.
   Все совпадает. Теперь ясно, почему молчал ДШК!
   - 575, "красные" уничтожение "Сварки" подтверждают.... 624, заход на посадку, - подтвердил Юра уничтожение цели и дал команду "санитару": - Обозначаю площадку. Посадка вашим решением
   Вертолет Ми-8, подняв тучи пыли, произвел посадку. Внимательно осмотревшись по сторонам и не заметив ничего подозрительного, старлей зачем-то взглянул на свои ботинки.
   "Кажется все спокойно... Блин, шнурок некстати рвется. Вернусь, связать нужно будет", - подумал Юра и машинально наклонился к ботинкам.
   Что-то противно вжикнуло, обжегши макушку, и сорвало с головы пилотку. Инстинктивно перекатившись, понял: снайпер. Еще бы чуть-чуть и....
   Под ложечкой противно засосало.
   - Укрыться! - заорал Юра чужим голосом.
   Бойцы послушно спрятали головы.
   По клубам пыли стало ясно, что Ми-8 готовится к взлету. Наверное, запрашивает сейчас "добро" у авианаводчика, а он тут... И зачем он снял с плеча ремень радиостанции? Боялся, что скала будет экранировать? Теперь нужно как-то дотянуться до этого самого ремня со встроенной антенной!
   Животный страх сковал мышцы. Снайпер - это очень серьезно. Кое-как подполз ближе, стараясь не высовываться. Автоматом, как палкой поддел ремень радиостанции и подтянул к себе... Получилось!
   - "Самбо-3", 624 взлет произвел. Борт - порядок, - послышалось из наушника.
   - 624-го понял, - выдавил из себя Юрий.
   - "Третий", наконец-то! Почему молчал?
   - По мне "Кукушка" отработала...
   -"Самбо-3" - 576, откуда? - донесся голос командира ведомого вертолета Ми-24.
   - Снизу, с "зеленки" на юге от меня.
   - Как ты?
   - Нормально... Счастливого пути и спасибо за работу!
   Летящий в замыкании Ми-24 пустил пару ракет по "зеленке". Скорее всего, от злости и безысходности. Снайпера просто так не обнаружишь...
   Летите, ребята, везите раненного майора и тех, кто отвоевался навсегда. Я тут сам как-нибудь разберусь!
  
   Юра открыл глаза. Сердце бешено колотилось. Он вспомнил! Пусть не все, но вспомнил! Память неохотно открывает свои секреты, но все-таки открывает. Скоро станет возможным узнать, что произошло с рукой и почему мелькает в голове картинки: свечой в небо взмывает пара "Грачей", отстреливая тепловые ловушки; на краю "зеленки" взметнулся фонтаном разрыв авиабомб; он готов от радости прыгать, а Непийвода с Умаровым зачем-то держат его под руки... Что это? Когда было? Пока не вспомнить... А, может, есть что-нибудь такое, что и вспоминать стыдно? Вряд ли....
   Неудачный, плохой день выдался... Или наоборот - удачный для него самого и не только? Он жив. Пусть с головой творится какая-то ерунда, но он жив! Не заполучила его Костлявая, и "вырубился" он, кажется, в момент, когда уже сделал все, что нужно было.... И Валера Балясников живой, и те ребята, что раненными летели с ним одним бортом, будут жить. Разве этого мало? Нужно потерпеть некоторое время и у всех них все будет хорошо.
   Спать. Теперь спать... Остальное - завтра.
   Темнота опять протянула свои липкие щупальца. Нет уже больше сил с ней бороться... Может, если уснуть, то удастся ее обмануть?
   Спать, спать, спать...
   Темнота...
  
  
   Эпилог
  
   "...Когда в оазисы Джелалабада
   Свалившись на крыло Тюльпан наш падал
   Мы проклинали все свою работу.
   Опять бача подвел - потери в ротах", - доносился голос Александра Розенбаума из битком набитого клуба в кабульском авиагородке.
   Из входных дверей здания, пошатываясь, вышел военнослужащий. Именно военнослужащий, хотя по одежде невозможно было определить ни звания, ни принадлежности его, ни к пехоте, ни к авиации или воздушно-десантным войскам: ботинки с высокими берцами, штаны от "горняшки" с ремнем, сделанным из подвесной системы парашюта, застиранная танкистская роба с наспех явно мужской рукой заштопанным рукавом. На голове не было ни панамы, ни пилотки. Ветер шевелил выгоревшие добела волосы. На черном от загара лице яркими пятнами выделялись когда-то русые, а теперь пшеничные усы и голубые глаза, в которых поселились вселенская тоска и бесконечная усталость.
   Опоздавшие на концерт косились на фигуру в странной одежде, прислонившуюся спиной к ребристой металлической стене клуба-ангара и спешили войти вовнутрь здания. Чудак-человек! Такой концерт интересный, а он тут... Неужели нельзя устроить перекур в другое время? Но военнослужащий, казалось, не видел никого и ничего вокруг, погрузившись в свои горестные мысли.
   "Видать, рановато я удрал из госпиталя. Доктор оказался прав: нужно еще было отлежаться, - думал Юрий, непослушными пальцами разминая сигарету и невольно морщась от очередного приступа острой боли, раскаленным кинжалом обжигающей левую часть головы. - Опять эта боль некстати.... Да все сегодня некстати: и начальник КП ВВС армии, что "нарисовался" у борта самолета и приказал мне вылезти, и то, что ближайший борт на Баграм только ночью! Летел бы сейчас спокойно в Гардез. Там нашел бы в медроте свой автомат и вернулся вместе со всеми с "боевых"... Блин, а голова болит-то по-взрослому! Ладно, чего уж теперь... Ничего, сегодня ночью попробую улететь домой, в Баграм. Там уже буду дожидаться возвращения мужиков!".
   Странно, конечно, называть комнату в фанерном модуле второй эскадрильи "Грачей" домом, но другого места, куда бы его сейчас так нестерпимо влекло, в Афганистане у него не было. Минул месяц с того момента, когда Юрий, обернувшись, с порога комнаты бросил прощальный взгляд на фотографии жены и дочери, прикрепленные к стене у изголовья койки, и отправился на первую в своей жизни крупномасштабную боевую операцию, как и все остальные называемую здесь метким коротким словом "боевые".
   Эти "боевые" для него закончились плачевно. Даже вернуться с нее вместе со своей группой не получилось! Он вдруг страстно захотел попасть именно в ту самую комнату в Баграме, ставшую домом, взглянуть на фотографии жены и дочери на стене, и прочесть адресованные ему письма, скопившиеся за все это время на подушке его койки, традиционно складываемые туда "почетным авианаводчиком" - капитаном Геннадием Федоровым, присматривающим за комнатой в отсутствии хозяев.
   Казавшаяся бесконечной череда дней и ночей, проведенных сначала в Гардезской медроте, а затем в Кабульском госпитале, где основным лечением для него были уколы, от которых ныла задница, и сон так и не дала ответ на часто задаваемый самому себе вопрос: повезло ему или нет?
   Безусловно, то, что он остался живым после всего, что произошло, можно назвать везением, и это наталкивало на мысль, что в этой жизни он еще зачем-то нужен. А жизнь и жить Юра любит. Теперь он это знает точно.
   Тяжелую контузию и не заставившие долго ждать последствия ее, Гутин к невезению не относил. Просто так получилось...
   Частые головные боли стали делом привычным. Юрий успокаивал себя: поболит и перестанет. Со временем и это пройдет. Ведь прекратились же головокружения, долго не дававшие возможности ни быстро ходить, ни уснуть без "вертолетов"!
   После того, как он вновь обрел возможность нормально говорить, отвечать на вопросы, а не составлять мысленно фразу и повторять ее вслух, Юрий стал ходить по пятам за начальником отделения неврологии Кабульского госпиталя и проситься на выписку. Лежать в палате ему стало просто невмоготу.
   Была еще одна причина, почему он рвался скорее вырваться из этого учреждения. Госпиталь был переполнен, и Юру определили в солдатскую палату. Его это нисколько не смущало - не до того было, да и не так воспитан, чтобы кичиться своим офицерским званием и "качать права". Да и зачем? Чувствовал он себя неважно и поэтому спал сутками напролет, просыпаясь лишь для приема пищи. Соседи по палате, узнав, что он авианаводчик, окружили повышенным вниманием и трогательной заботой, стараясь упредить малейшие его желания. Чисто по-человечески он их понимал: большую часть раненных и контуженных из района "боевых" эвакуировали его коллеги, но со временем Гутин стал тяготиться повышенным вниманием к собственной персоне.
   Начальник же неврологического отделения о выписке и слышать ничего не хотел. Пугал какими-то рецидивами. Но какие могут быть рецидивы, если ему нужно в Гардез?
   Вчера он упросил сестру-хозяйку, чтобы та принесла его одежду под предлогом привести ее в порядок. Только закончил возиться с рукавом, а тут советники очень кстати заехали проведать своего товарища, лежавшего в их отделении, и дальше направлялись на аэродром. Такой шанс упускать было нельзя, и он им воспользовался. КПП на въезде в госпиталь пройти оказалось довольно легко....
   "Ладно, чего здесь глаза мозолить? Нужно домой лететь! Концерты, видать, пока не для меня", - решил Гутин и зашагал к ближайшему телефону, чтобы уточнить у диспетчера, не появился ли случайно в плане еще какой-нибудь борт, летящий сегодня в Баграм?
  
   Спустившись по крутой спирали военно-транспортный самолет Ан-12 зашел на посадку и приземлился на аэродроме авиабазы в Баграме. Сразу же подвернулась "попутка", и вот он уже шагает по авиагородку.
   Ночь. Темень. На улице ни души. Спит народ, намаявшись и нажарившись под испепеляющими лучами чужого солнца.
   Это удачно получилось, что он ночью прилетел. Своим появлением и видом он бы вызвал множество вопросов у летчиков, а вспоминать недавнее прошлое и тем более пересказывать его очень не хотелось.
   Клуб, летная столовая... Теперь налево, еще чуть-чуть пройти и направо.... Вот и модуль. Как всегда, все спят, включая дневального, ночью выполняющего функцию часового.
   - Не спи! Дембель в опасности! - рявкнул Юра над ухом горе-вояки и, довольный произведенным эффектом, зашагал по гулкому коридору.
   Комната закрыта. Странно... Ее на ночь обычно никто не закрывал!
   Постучался в дверь - тишина. Это обстоятельство немного озадачило. Он ожидал услышать лай Хоста - немецкой овчарки, питомца капитана Федорова, которого часто называли Отцом Федором или "почетным авианаводчиком". Геннадий не был авианаводчиком. Через его руки проходили все спиртовые потоки Баграмской авиабазы. Федоров крепко дружил с наводчиками и откровенно скучал по друзьям, когда они были на "боевых", очень сильно переживал и даже ночевал в их комнате, с нетерпением ожидая возвращения.
   Гутин постучал более настойчиво. Вместо собачьего лая послышалось шарканье домашних тапочек и настороженное: "Кто там"?
   "Голос майора Слесарева, - отметил про себя Юра и поморщился, как от зубной боли.
   Этого типа он явно не хотел сейчас видеть - случайный человек в их группе, за какие-то грехи присланный из Шинданта к ним "на перевоспитание", но так и не прижившийся в их коллективе из-за скользкого характера...
   Назвать себя не получилось. Опять возникли проблемы с речью. Гутин заметил это сразу после посадки. Разволновался, но быстро взял себя в руки. Пока шел к модулю успокоился, и слова складываться во фразы стали более охотно. Вон как дневального перепугал! Значит, пройдет и эта напасть. Всему нужно время. Дома и стены лечат лучше всяких там пилюль и уколов.
  
   ...На вопросы Слесарева он отвечал односложно, чем, наверное, обидел разволновавшегося майора, кое-как узнавшего, что Юрий только что из госпиталя. Посыпалась куча уточняющих вопросов, но старлей был немногословен. Он, может быть, и рад был поделиться произошедшим с ним и всем, что знал о товарищах, которые были еще где-то в горах, но, видать, сказались последствия перелета. Снова разболелась голова, и Гутин был вынужден замолчать на некоторое время, чем озадачил любопытного соседа. Пришлось объяснить, что к чему.
   - Иваныч, у меня... пока... плохо... получается... говорить, - наконец, выдавил он из себя, предварительно уже произнеся в уме то, что хотел сказать. - После перелета еще хуже стало... Но это скоро пройдет... Успокоиться, отдохнуть надо... Я утром все расскажу... Извини.... Не обижайся!
   Слесарев лег в койку. Демонстративно отвернулся к стене.
   "Обиделся все-таки, - подумал Юрий, - ничего, завтра помиримся".
   Как он и предполагал, на подушке лежала целая куча писем. Большая часть конвертов были подписаны рукой жены. "Любимая моя, хорошая! Спасибо тебе, что так много пишешь. Мне твои весточки сейчас ой как нужны!" - подумал Юра и взглянул на фотографии, прикрепленные к стене над изголовьем его койки. К горлу подкатил ком...
   Пошарив в нагрудном кармане, он достал сигареты. Прикурил. Поднял с пола выпавшую вслед за пачкой мятую бумажку. Развернул.
   "...Как красив Алихейль на рассвете, на утренней зорьке!" - неровными буквами было написано на клочке бумаги. Что это? А, неоконченное, вернее только начатое новое четверостишье... Он так и не успел перенести его в свой синий блокнот. Вечером, уже перед самым сном тогда еще записал, чтобы не забыть...
   Юра взял со стола шариковую ручку и, не останавливаясь, дописал еще три строчки. Прочитал и задумчиво посмотрел в чернеющий провал окна.
   Странно как-то... Все вокруг до обыденности знакомо. Словно и не был он ни на каких "боевых". Кажется, что распахнется сейчас входная дверь, и шумной гурьбой ввалятся в комнату его товарищи, как всегда нарушив ночную тишину шутками и смехом. Где вы сейчас, друзья? Все ли у вас хорошо?
   Перед глазами как напоминание возникли строчки так долго рождавшегося стихотворения:
  
   Алихейль.
  
   Там, где шумный поток прорезает веками ущелье
   На вершине скалы притаилась красавица ель.
   А средь этой красы эрэсы летят словно шмели,
   Всюду мины лежат. Это все - Алихейль.
  
   Алихейль - чудный край золотого заката,
   Где когда-то пролег древний Шелковый Путь.
   Изнуряющий зной и журчанье ручья как награда.
   Взрыв фугаса! Война здесь идет, не забудь!
  
   Алихейль - это пот, застилающий очи,
   Когда нужно, порою, на брюхе ползти,
   А внутри все кричит: "Отдохни! Уже нет больше мочи!",
   Но бредешь, чтобы ночь на Тридцать Ноль Семь провести.
  
   Как красив Алихейль на рассвете, на утренней зорьке!
   Но готов ты проклясть этих гор красоту,
   Когда видишь ребят, что лежат у тебя на площадке,
   В двадцать жизнь потеряв, иль о счастье в грядущем мечту.
  
   Коряво, конечно. Да и на стихи это не особо похоже. Так себе, слегка рифмованные слова... Но, пожалуй, можно поставить точку. Все равно лучше не написать, да и зачем? Игорь Разумовский что-то говорил о том, как будет интересно лет этак через двадцать вновь прочесть эти строки и вспомнить все. Возможно, он и прав. Только этих двадцать лет еще прожить нужно, а там - посмотрим.
   Гутин покосился на мирно похрапывающего во сне майора. Спит. Ну и хорошо! Не будет докучать своими вопросами...
   С замиранием сердца вскрыл конверт, лежащий в самом низу пачки писем.
   "Здравствуй, любимый мой, ненаглядный Юрочка!
   Ты даже представить себе не можешь, как я счастлива, что стала регулярно получать весточки от тебя...".
   Нечаянная слеза стыдливо пробежала по щеке и упала на тетрадный листок.
  
   Конец повести.
  
   Март 2006 - октябрь 2009 года.
  
   Баренцево море - Атлантический океан - Средиземное море - Кольский залив.
  
   Основано на реальных событиях. Некоторые обстоятельства, имена, фамилии изменены. Совпадения чисто случайны.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   155
  
  
  
  

Оценка: 6.69*9  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

По всем вопросам, связанным с использованием представленных на okopka.ru материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email: okopka.ru@mail.ru
(с)okopka.ru, 2008-2019