В небольшом храме Ростовской области стояла женщина. Она просила Бога о том, что в последнее время стало главным для миллионов русских людей - о мире. А еще, она молилась, чтобы ее поездка прошла успешно. Страх перед путешествием был таким сильным, что сковывал и тело, и мысли. Пытаясь спастись от этого едкого, разъедающего душу чувства она и пришла в храм. Стоя здесь, она почувствовала успокоение, здесь она верила, что все будет хорошо. Пыталась верить.
"Если есть вера, то все получится", - любил когда-то давно говорить ее покойный отец. И сложно было сказать имел он ввиду: просто уверенность в чем-то или ее имя.
Как и любой человек за свою жизнь она неоднократно оступалась, допускала ошибки, но в одном она не могла себя упрекнуть. Она никогда не занималась самообманом, всегда верила в правильность своих поступков. Верила она в свою правоту и каких-то пару месяцев назад. Тогда когда произошел скандал.
Еще зимой ей начало казаться, что все вокруг слишком много внимания уделяют новостям с Украины. Нет, она, конечно же, не имела ничего против того, что Крым присоединили к России, но вот нужен ли им Донбасс? Стоит ли из-за него терпеть пресловутые санкции?
Когда в тот вечер Вера заскочила в гости к сыну, невестка снова сидела перед компьютером, поглощая военные сводки. От просмотренных фото и видео она был ожидаемо грустной. И Веру не могло это не задевать. Почему из-за какой-то Украины ее сын, который придет скоро уставший с работы, должен видеть рядом измученную переживаниями женщину? Всю свою жизнь Вера работала не покладая рук, у нее был свой бизнес, квартира, и она сделала все от нее зависящее, чтобы ее сын был счастлив.
Нет, она не была надоедливой свекровью, которая бы постоянно влезала в жизнь сына после его свадьбы. Жили они на приличном расстоянии, все были людьми работающими, поэтому виделись далеко не каждый день, а то и неделю. Но да, она всегда все делала и будет делать для счастья сына. А видеть невестку, расстроенную из-за того, что их не касается, ей не хотелось. Это не укладывалось в красивую картину под названием "Семейное счастье". Поэтому Вера решила изменить несколько мазков и серьезно поговорить с невесткой.
Служба шла своим чередом, но мысли Веры унеслись вдаль, в тот вечер... Фразы, произнесенные ими обеими, четко запечатлелись в памяти. И глядя на мягкое пламя свечей, она будто издали все так же четко слышала их голоса.
"Да сколько ж можно смотреть и читать эти новости. Новости другой страны. Пусть сами, в конце концов, решают свои проблемы. Мы тут причем?"
- Вы можете быть спокойной, когда гибнут русские люди?
- Не такие уж они и русские. Двадцать три года как-то прожили в той стране.
Она видела, что каждое ее предложение шокирует невестку. Но видела она и свою правоту. Так почему же она должна была молчать?
-Война идет не с Донбассом, а с Россией просто пока не на ее территории.
-Хорошо, пусть так. Когда будет на нашей, тогда и будем разбираться. Сейчас зачем нервы портить? Наташенька, ну что ты рвешь душу. От твоих слез станет кому-то легче? Ну перечисли денег им на гуманитарку. Остальное не наша проблема.
Наталья отшатнулась:
-Не наша? Выслать денег и забыть? Забыть об их существовании. О том, что мы тоже виноваты во всем. Это ведь мы говорили им "Своих не бросаем". А теперь?
-Им нужно было вовремя подниматься, вместе в Крымом. Никто не виноват, что тогда Донбасс не встал.
- Мама, извините, но как вы можете сравнивать? Крым все получил на блюдечке с голубой каемочкой, понимаете? Севастополь встал, да. Но вы хоть раз задумывались, сколько мужчин способных держать оружие в Севастополе проживает, который город военных? И сколько их проживает в абсолютно промышленном регионе Донбассе? Или вы хотите сказать, что по всемуКрыму были такие же многочисленные митинги, как в Севастополе? Не было их. И в Крыму есть такие, кто против России. Но людям дали возможность выбрать, как решит большинство. А на Донбассе не дали ничего, кроме снарядов по мирным домам.
Да и что бы дало, начнись митинги на Донбассе на месяц раньше? Вы ведь сами понимаете, что от этого вежливые люди не появились бы там. В Крыму были российские войска, поэтому все было значительно проще. Не говоря уже о том, что Крым был все-таки автономной республикой. Прежде чем кидаться осуждающими фразами, сами проанализируйте ситуацию. Или хотите сказать я не права?
- Ну, допустим права. Пусть даже все и так. Но... почему мы должны в это вмешиваться? Почему мы должны решать проблемы Донбасса, у нас что своих мало? Пусть сами как-то там. А не могут, так и начинать не стоило! В конце концов, я не думаю, что все эти разговоры о разгулявшемся там нацизме такая уж правда. Не будут человека притеснять из-за его языка. Я каждый год бываю на Украине по работе. И никаких бандеровцев ни разу не видела. Все не так страшно было бы с Донбассом, как тебе кажется, не начни они сами всю эту сепаратистскую заваруху. Зачем начали? Вот теперь сами пусть и выкарабкиваются из того, что затеяли.
-А вам не приходило в голову, что за короткое время могло слишком много всего измениться на Украине?
Да это ей не приходило в голову. Вера привыкла рассчитывать в этой жизни только на себя. И стабильность - это было то, к чему она стремилась, то, что было для нее краеугольным базисным камнем ее существования. Любое нарушение этой жизненной гармонии она не одобряла. Не одобряла украинцев, которые все это затеяли. Не одобряла невестку, которая слишком увлеклась всем этим.
Как это часто бывает, в тот день в пылу ссоры они наговорили друг другу много лишнего. К моменту возвращения сына домой, Наташа плакала. И провожая мать, сын попросил, если она не изменит точку зрения, пока не приходить. Потому что так будет лучше. Зачем эти скандалы?
"Пока не приходить". Вера выскочила из дому с одним твердым желанием - не приходить никогда. К счастью, буквально через несколько дней ей снова предстояло ехать по делам на Украину. Вот как раз отвлечется. Ну а кроме этого, докажет им всем, что информация иногда преподносится не совсем так, как это есть на самом деле.
Да уж. Гнев, бушевавший тогда в душе, давно улегся. И сейчас Вера понимала, что невестка была права - за короткое время действительно может измениться слишком много. Завтра ей предстоял путь в Новороссию.
***
День был солнечный. Последние дни лета щедро дарили оставшееся спрятанное где-то в его закромах тепло. Трава в этом южном краю давно пожухла от палящих солнечных лучей и уже не манила она остановиться на обочине, посмотреть на бескрайние степные просторы.
Впрочем, как только Вера пересекла границу, она поняла, что попала в другой мир. Она готовила себя к этому, она, пересмотревшая за свою жизнь десятки фильмов о войне, думала, что знает, что это такое, но еще на погранпункте она поняла, что не знает о ней ничего.
Она не знала ничего о боли и безысходности, об обреченности и диком, животном желании жить самой и сохранить свое дитя, пока не увидела женщину в халате и простых комнатных тапочках. Без ничего. Только мать и ребенок. И огромная боль в глазах, и зияющая рана в душе.
"Село начали бомбить, я как была и побежала. Подвала у нас нет, а и был бы - в соседнем селе все до земли посносило, людей в подвалах завалило. Куда же я с маленьким? У меня и сумка была с его вещами приготовленная на такой случай. Но какая там сумка.... да и как приготовиться к бомбежкам?
А за поворотом машина ехала. Мне этих людей сам Господь послал. Тут каждая минута дорога, а они остановились, меня забрали. Только что ж теперь делать-то, дальше что? Как я так?". Слезы снова начинают литься из глаз молодой матери. Они спаслись. Но благословенная радость не приходит. Как жить без гроша в кармане с ребенком на руках? Малышка, почувствовав материнское настроение, тоже начала кричать в машине - одной из многих в колонне, уходящей вдаль к российской границе. Мать спешно взяла дочь на руки, и, покачивая, скорее себе начала приговаривать: "Наладится все. Все у нас будет хорошо".
Сердце Веры сжалось. Она и остановилась, потому что во встречной колонне увидела эту женщину, среди жаркой степи в махровом розовом халате и комнатных тапочках. Спешно Вера написала телефон своей подруги. Дала денег на дорогу и небольшой пакет из машины. "Если вдруг в лагере для беженцев что-то не сложится, вы позвоните, я скоро вернусь. Но и без меня вам обязательно помогут. Вы позвоните только. И знаете, все обязательно наладится. Не теряйте веры. Главное, что вы живы".
Вера отошла от женщины и взгляд ее, ухватившись за колону беженцев, побежал вдаль, туда, где, не заканчиваясь, колонна скрывалась за горизонтом. Люди стояли часами, чтобы уехать. Бросить свою жизнь, все, что нажили, все что дорого, уехать, не зная, смогут ли они вернуться. Колонна беженцев, колонна людской боли и отчаяния...
Лики войны всегда безобразны, но вот разнообразия им не занимать. Война отвратительна и многолика так, как многолики страдания человеческие. Это парад лучших и худших человеческих качеств, это парад ужаснейших и прекрасных эмоций. На войне все на пределе. Нет половинчатости. Или жизнь, или смерть. Или отвага и мужество или трусость и позор. И боль, и радость. Но если радость - то ликование, а если боль, то такая, что застилает глаза, и августовский день кажется ночью, темной ночью, беззвездной, разрывающей душу.
"Не может быть там такого геноцида, как показывают по ТВ, ты что не понимаешь, что это все политические игры", - всплыли в памяти ее же слова, сказанные невестке в тот злополучный вечере. А впрочем, злополучный ли?
Вера завела свой белыйMercedesVito, и путь продолжился. Онаехаладальше, а мимо мелькали лица с другой полосы дороги, как будто с другой жизни: пожилая старушка, которая еще весной, возможно, засаживала свой огород, и мечтала лишь об одном - спокойно дожить свой век в родном доме; испуганный мальчонка, двумя руками крепко прижимающий к себе пушистого щенка; мужчина, успокаивающий беременную женщину - слезы, страх, отчаяние. Как же она могла жить последние полгода, делая вид, что всего этого не существует?
Вере захотелось зажмуриться и оказаться в другом месте. Иллюзорном, прекрасном. Без боли и людских страданий. Она понимала, такого места не существует. Но здесь - эти страдания подавались уж слишком в концентрированном виде.
За несколько километров от КПП дорога стала совершенно безлюдной и только тут Вера начала замечать другие признаки войны. Этим летом трава на полях была выжжена не только солнцем. Остатки военной техники, сгоревшей и не подлежащей ремонту, попались ей на глаза. Пузатыми брюхами танки зацепились за Донбасскую землю и нашли в ней свой конец. Сломанные деревья в посадках, искалеченная груда железа, выгоревшие поля - всюду печать смерти, которая встретила тут непрошеных гостей.
Стараясь отвлечься от тяжелых мыслей, Вера вспомнила другую свою недавнюю поездку.
Она ехала на Украину по делам. Пару раз в год ее фирма, сотрудничающая с украинской, встречалась со своими компаньонами и решали вопросы на предстоящее полугодие. Последнее время она посылала туда кого-то из сотрудников. Но после ссоры с Наташей решила непременно поехать сама. Она спокойно пересекла границу. Благо не мужчина, придумали же все эти запреты для мужчин. Да собственно весь ее путь был спокойным. До того, как в конечном пункте, уладив все дела и направляясь в гостиницу, чтобы завтра уехать, она не увидела перед своей машиной группу людей.
Не обращая на них внимания, Вера подошла к своему минивэну. Она уже собиралась открыть дверцу, когда услышала:
- Понаїдждали тут москалі. Колорадську стрічку зніми. І можеш їхати далі.
-Это вы мне, молодой человек?
-Тебе, твоя же машина,- подошел ближе другой.
-Да, женщина, вы бы убрали, зачем людей провоцируете? - женский и более вежливый голос еще больше озадачил, а не успокоил.
Нет, Вера не собиралась никого умышленно провоцировать. Георгиевская лента была привязана у нее к зеркалу еще с прошлого 9 Мая. А до этого там была другая, и так уже несколько лет. Она помнила, как впервые завязывала ее с мыслями о деде фронтовике. Бывший летчик, он получил ранение в 44-м, и после войны уже никогда не летал. А вот машины любил страстно, из-за лихачества даже случались у него размолвки с бабушкой, зато внучка всегда была в восторге от покатушек с дедой. Так и сказала она, красиво завязывая ленточку на зеркале заднего вида: "Ну что, дедушка, будем теперь снова с тобой кататься. Видишь, лента точно как на твоем Ордене Славы".
А сейчас ее обвиняют в провокации. Какое-то глупое недорозумение. Вера решила обратиться к женщине, как к самой спокойной.
-Я никого не пыталась обидеть, но эта лента - символ победы над фашизмом. И вашей и нашей страны.
- Ты мне тут еще лекцию по истории прочитай. Я побольше рассказать могу. Фашизм-то таки не победили. Сейчас в России весь фашизм ваш. Я сказал, ленту убрала и можешь ехать, - снова выступил вперед второй.
- Я очень хорошо отношусь к Украине и украинцам. И я не понимаю, почему в своей машине я не могу...
-То ми не розуміємо, чому у нашій країні ви взагалі знаходитесь. Чому Крим наш забрали.
-Мы не забирали Крым. Там же прошел референдум, - начала было она и поняла, что сказала лишнее. Лица молодых людей посерели.- Ладно, оставим это. Вы ведь понимаете, что нельзя неуважительно относиться к прошлому?
-А мы как раз к своему прошлому относимся уважительно. Это Россия нам все эти годы пыталась навязать свое прошлое, - снова заговорила девушка. - И раз вы такая умная, то должны знать, что этот ваш символ Войны, как вы говорите - просто кремлевская акция, и даже не георгиевской эта лента называется. Хоть бы поинтересовались чем-то кроме ваших новостей.
- Это может быть чья угодно акция, но для меня это был и есть символ Великой Отечественной, и не важно как ее назвать. На всех открытка моего детства была эта лента, на Ордене Славы и медали за победу над Германией в Великой Отечественной войне. А что название сменили с георгиевской на гвардейскую или еще какую-то, так это ж советская власть так решила, а вы, я так понимаю, как раз эту власть больше всего и не одобряете. А именно они декретом и запретила георгиевскую ленту. А она вдруг оказалась сильней декрета. И пусть и с другим названием, но еще и символом Великой Отечественной стала. Да любой войны - это символ, понимаете. Дым и пламень.
- Сепаратистов это символ, а не войны. Как-то надоело мне уже с вами разговаривать. Или снимаете, или мы снимем сами. В руке парня показался здоровый булыжник. И он замахнулся на стекло. В руке второго блеснуло лезвие.
Прохожие останавливались. Прислушивались к диалогу, и одобрительно кивали на требование снять ленточку. У Веры это все не укладывалось в голове. Отчаянное желание стоять до конца, сменилось усталостью и апатией. А ведь она должна была доказать своей поездкой, что в новостях лгут. И надо же, попались эти отморозки.
- Я сниму ее, - глухо прозвучали ее предательские слова.
Когда молодежь, крикнув напоследок: "А Крым мы все равно вернем", - скрылась за углом, Вера кинулась снова в офис. Она еще не решила, чего она хочет: вызвать милицию или просто убедиться, что ей не повезло, но на Украине, как и раньше, живут все те же потомки героев той жестокой войны, и нет там нацизма, и нет запретов на символы борьбы с ним. Коллега, которого она знала уже много лет, сочувственно смотрел на нее. Он извинялся, что сам не заметил ленту и не предупредил. Нет, у них, конечно, нет фашизма, но георгиевская лента злит людей, поэтому он бы сам посоветовал ее снять.
- Но это же ...Такое отношение к символу ТОЙ войны... Кто не уважает прошлого, не имеет будущего. Власть не имеет права запрещать мне делать что-то в память о деде, я же не нарушаю закон.
- Вера Павловна, Вы что же, совсем не смотрите новости? Вообще-то у нас на 9 Мая уже запретили ее носить. Нет, конечно же, не все жители такие, как эти, что на вас напали. Но, к сожалению, таких немало. Не стоит рисковать. Память ваша от вас никуда не денется, но тут лучше промолчать.
В гостинице Вера плакала. Она рыдала от бессилия, от злости (толи на себя, толи на них). Рыдала от едкого, раздирающего душу стыда. "Простите", - бессвязно молила она о прощении всех тех, кто был для нее героями. "Прости меня", - умоляла она своего деда. Она чувствовала себя предательницей. Да глупо погибать из-за клочка оранжево-черной материи, но ведь это не просто ткань. Это символ их Победы. Это их героическая история, которую у нее захотели отнять.
И только здесь и сейчас, в темном гостиничном номере, растоптанная и униженная, она поняла, почему поднялся Донбасс. Он тоже, как и она сегодня чувствовал угрозу, что у него заберут его язык, его героев, его историю. И если жители других областей, как она или ее коллега, решили, что "лучше промолчать", то Донбасс молчать не стал. Категорически и твердо он отказался слушать тех, кто требовал от него снять георгиевскую ленточку.
Первой мыслью Веры после возвращения было позвонить невестке, чтобы извиниться. Она позвонила сыну, тот сказал, что они Наташей уехали в деревню подготовить их дачу для того, чтобы на ней могла разместиться семья беженцев. Кроме этого Наталья регулярно ездила в центр помощи беженцам,они с подругами старались собирать хотя бы самое необходимое для людей, которые оказались в сложной ситуации.
И Вера решила отложить разговор. Она попросит прощения не по телефону, она попросит прощения позже. Тогда, когда сама сможет себя простить.
А дальше в ее жизни произошел ряд удивительных совпадений. Совершенно случайно она прочитала о человеке, который регулярно ездит на Донбасс просто разыскивать людей, родственники которых не имеют сейчас с ними никакой связи. Отвозит хоть какие-то минимальные продукты, и что важней - лекарства. Так же случайно, в одной из групп в социальных сетях, она познакомилась с людьми, которые все время пытались узнать обстановку в Луганской области, переживая о родственниках. Информации не было никакой. В городе, в котором уже больше месяца не было электричества, уже давно молчали все телефоны. А среди жителей были и пожилые, были те, кому необходимо было лечение и в мирное время, были матери с детьми.
Ее жгучий, но абсолютно абстрактный порыв помочь всем этим людям постепенно начал приобретать очертания.
На перекрестке, перед небольшим селом недалеко от границы, Вера затормозила, увидев невысокого мужчину средних лет. Пользуясь, мягко говоря, не многолюдностью дороги, мужчина прогуливался прямо по проезжей части.
На минуту Веру сковал страх. Что же она делает-то? Но мужчина уже подошел к машине приветливо улыбаясь.
-Я так понимаю, Вы и есть Вера Павловна? Ну что ж будем знакомы. Я Петр. Может, откроете все-таки дверь? Или еще полюбуемся местными пейзажами? Сильно к обочине, кстати, не берите. Мало ли какие сюрпризы тут могли остаться.
- Конечно, простите. Да, это я, можно просто Вера, - улыбнулась она, исправляя оплошность. - Ну что ж, в путь.
Петр был последним и главным совпадением, которое привело к тому, что Вера оказалась на этой военной дороге. Как-то на работе ее сотрудница рассказала Вере, как соседи вывозили из Луганска родственников. Для этого они нанимали проводника из тех краев. Они очень хвалили этого мужчину, он знал все дороги, проезды и выезды. Единственное, что сам за руль не садился, а только был проводником.
Сейчас, когда он сидел рядом, Вера поняла, почему. Петр поймал ее взгляд на его руку и усмехнулся.
- Шахтерское прошлое, - пояснил он.
Вере стало неловко за свой пристальный взгляд.
-Да вы не переживайте. Ничего тут неуважительного нет. Почему бы не посмотреть, если есть на что. Мне вот даже льстит. Пятью пальцами кого удивишь, а вот таких обрубком с одним большим пальцем, как у меня, в мире встретишь не так уж и много. Будем считать, я только из-за нее, - он тряхнул изуродованной рукой, - вам и помогаю. Был бы полноценным, ушел в ополчение. А так...ни за руль, ни стрелять - Петр выдохнул с легким свистом. - Ну что поделаешь? Не могу защитить соотечественников на своей земле, хоть помогаю переправить на землю безопасную.
-А вот тут мы свернем направо. Слышите вдали РСЗОшки пошли. И чудится мне это даже не грады.
Благодаря Петру до города они добрались спокойно. Где-то вдали периодически Вера слышала залпы, но под первую в своей жизни бомбежку она попала уже в самом Луганске.
Они уже въехали во двор и вышли из машины, оглядываясь в поисках нужного дома, когда над головой просвистело, и где-то совсем рядом громыхнуло так, что уши заложило. Как в каком-то фильме и будто в замедленно съемке Вера видела себя со стороны, бегущую за другими людьми в какой-то дом, спускающуюся в подвал, она слышала резкие команды Петра "Быстрее", "Рот открой", "Тут садись".
В каком-то оцепенении она слышала все новые и новые взрывы, чувствовала, как дрожат стены в их нехитром убежище, и дрожала толи от страха, толи от подвального холода. "Это происходит со мной. Сейчас. В европейской стране в ХХІ веке бомбят город. На самом деле бомбят. И никому нет до этого дела. Никому".
Лишь когда первый шок прошел, она, наконец, смогла оглянуться вокруг. Здесь, в этом холодном и низком подвале, здесь - в городе, котором больше месяца не было ни воды, ни света, здесь, среди хаоса и безобразного грохота войны, на нее смотрели несколько пар детских глаз. Присутствие тут детей было не просто дикостью. Это противоречило всем ее женским инстинктам и ощущениям. И, тем не менее, они были тут. Так она и нашла своих первых адресатов.
Все, что происходило в последующие несколько дней, смешалось в ее памяти. Бомбежки, лица, судьбы, подвалы, дети, старики, постоянная усталость, и ощущение нереальности происходящего. А между тем, это и было реальностью всех этих людей. Людей, живущих в многоэтажках без воды и света. Повезло тем, у кого оставался газ, и газопровод не был нигде перебит, меньше повезло домам, в которых изначально стояли электроплиты. Реальность с закрытыми магазинами, реальность с сырыми подвалами, детским плачем и разрывом снарядов. Да, все это было реальностью, но слишком неправильной, слишком исковерканной, она вызывала отторжение, ее не принимал не только разум, но и все примитивные человеческие инстинкты.
Больше всего там, в первом подвале, кроме страха смерти, конечно, ее пугало, что сейчас какой-то снаряд попадет в ее машину. Но странное дело, она ни на минуту не задумалась о стоимости самого железного коня, ее беспокоила сохранность содержимого - лекарства, памперсы, детское питание, продукты. Как же все это было необходимо этим людям.
Она узнала, что молодая мать с двумя детьми находится в Луганске у родителей. Она приехала, когда в городе было еще тихо. Во время весенних событий они жили в Харькове, и муж-патриот Украины, опасаясь тогда за то, что Харьков тоже не устоит под действием волны сепаратистов, предложил уехать к его родителям во Львов. Молодая женщина понимала, что просто морально не смогла бы сейчас там жить. Так, после очередного скандала и обсуждений, чьи же войска бомбят Славянск, если город обстреливается с горы Карачун, которую занимают украинские военные, она уехала к родителям. Конечно, в глубине души она ждала, что он приедет за ней. Когда же начались пусть редкие, но обстрелы, она сама позвонила ему. Предложила, как компромисс поселиться где-то в центральной Украине, но муж отказался. Когда она звонила ему следующий раз, он был в аэропорту. Ему предложили хорошую временную работу в Европе. Контракт заключался на полгода. Приехать за ней он не мог. Общественный транспорт не ходил. А нанимать машину, нужны были деньги, которыми он не располагал. Так и осталась она с детьми в растерзанном снарядами городе, борясь скорее за их жизни, чем за свою.
Раздавая вечером того дня свои гостинцы, Вера думала о том, что предательство может быть разным. И если размолвку с женой, она могла понять, то для нее - женщине в свое время отказывающейся от всего ради блага сына - возможность бросить детей, когда им угрожала опасность, была высшей мерой проявления... проявления чего она даже не знала. Слишком низким, слишком эгоистичным и пустым был для нее такой человек.
Полночи Вере даже удалось поспать под гостеприимным кровом новых знакомых. Вторую же половину они снова провели в подвале.
А утром новые адреса и новые судьбы.
Сухонькоя старушка, встретившей прошлую Победу молодой и цветущей медсестрой доверительным тоном рассказала Вере, что победа и в этот раз будет непременно за ними. Потому, что фашисты победить их не могут. "Они ведь почему по мирным людям стреляют? Потому что слабые! Сильные - они стреляют по вооруженным людям. А эти по кому? По нам. Злятся, что победы им не видать и ну лупить по городу. Ан-нет, не выйдет ничего у них." Вера предлагала забрать с собой бывшую фронтовичку, но кто ж поедет в таком возрасте к каким-то очень дальним родственникам. К счастью, за бабушкой тут присматривала соседка. (Люди, которые годами жили в одном дворе и даже не знали имен друг друга, сейчас стали самыми близкими). Главная сложность у них была в лекарствах. А теперь, на время о лекарствах они могли не беспокоиться.
А в многодетной семье на окраине города, которую Вера посетила почти перед самым отъездом, отчаянно нуждались в детских смесях и памперсах. Последние пробовали делать, конечно, по старинке сами, но слишком много тратилось воды на частые стирки. Цену же воды жители города теперь осознали в полной мере. Иногда такой ценой был просто страх, а иногда и жизнь. Неудивительно, что слова благодарности родители продолжали говорить даже, когда белый мерседес двинулся к новому адресу.
Каждый раз, прощаясь с этими новыми-старыми знакомыми Вера чувствовала щемящую тоску. Она помогла им, сделала хоть что-то, но она уедет, а они все останутся тут, в этом непрекращающемся аду.
От грустных мыслей клочьями скачущих в голове и разлетающихся, встретившись с суровой действительностью, ее отвлекал, как правило, Петр:
- А ведь они не сдаются! Ты обратила внимание? - правильно истолковав ее печаль, спросил Петр.
Уставшие и измученные, они каждый день встречают надеждой, и когда эта изящное и хрупкое чувство разлетается от новых разрывов снарядов, в их душе крепнет вера, что, не смотря на все это, они выстоят. И станут сильней, а кто-то еще и лучше.
-Действительно не сдаются, - улыбнулась она. - А разве могло быть иначе? Русские ведь никогда не сдаются.
Хотя самой Вере не сдаваться было очень сложно. Когда по одному адресу оказался полностью разрушенный дом, а узнать, живы ли люди было просто не у кого (все соседние дома были в ненамного лучшем состоянии), она почему-то с немым вопросом долго продолжала стоять на месте, и с отчаянием смотреть на эти руины чьей-то жизни. Что скажет она родственнице, которая их искала? Как расскажет? Из оцепенения ее вывел только уже ставший знакомым, звук. Снова грады ударили по городу. Пришлось в спешном порядке уезжать
На обратном пути их уже практически пустому "гуманитарному конвою" предстояло заехать в небольшое село по пути к границе.
Петр изначально был против этой поездки, потому что место было "не очень спокойным, да и вряд ли там кто живет теперь". Вере было немножко забавно слышать эту фразу в Луганске, который обстреливали ежедневно. За эти короткие три дня, она уже забыла, что вообще значит слово "спокойно".
-Мы очень быстро. Скорее всего, там нет нужных нам людей. Отдадим оставшиеся продукты хоть кому-нибудь. Но ехать нужно, возможно там ребенок.
Почему, по мнению Петра, там, скорее всего, никто не жил, Вера поняла еще до въезда в село. Снова разбитая техника, снова выжженная земля. Привыкшая к разрушениям в Луганске, Вера все равно была в шоке. Полностью разрушенные улицы. Там от дома осталась лишь одна стена, здесь - часть забора и калитка. Вера старалась не думать, что там, в подвалах под руинами, могли прятаться люди.
Выгоревшая техника стояла прямо на дороге, в самом селе. "Как же пережили этот ужас люди?". Детская площадка с одной уцелевшей старой каруселью. Возможно, раньше тут был парк. Осталась только эта карусель, с застрявшим между сиденьями неразорвавшимся снарядом. И буро-черная земля вокруг. Больше ничего.
За поворотом картина немного изменилась. Здесь тоже были разрушения. Дома стояли без стекол, но в большинстве из них хотя бы были окна. Медленно Вера ехала по пустынной улице, пытаясь увидеть таблички с адресом. А вместо этого читала дикие в своем отчаянии надписи "В доме живут люди", "Пожалуйста! не стреляйте. Дети", и ужсовсемужасное:"Сепаратистів немає.Перевірено. Діти". Усилием воли она заставила себя не думать о том, кто и каким образом проверял наличие или отсутствие сепаратистов в этом доме, о том, что стало со всеми эти детьми, о которых предупреждали надписи. Не думать о том, что за каждыми руинами стоит чья-то разрушенная, взорванная тяжелой артиллерией судьба, чья-то искореженная жизнь. Просто не думать.
Вера остановилась, чтобы перевести дух. В эту минуту ей дико захотелось, чтобы те люди, из Украины, которые рассказывали ей о правильном патриотизме, оказались здесь. Как? Чем? Какими словами и поступками можно оправдать это все? Ее сердце плакало. Она ненавидела ту молодежь, это такие как они, их слепая вера в свежеслепленные для них Западом идеалы, привели ко всему этому. Еще недавно она удивлялась, что у них нет уважения к прошлому, сейчас она поняла, что у них нет и элементарного сочувствия, а значит, не может быть и никакого будущего.
Хотя имеет ли она права осуждать их. "Пусть сами, в конце концов, решают свои проблемы", - сказала она тогда Наташе. А те люди, они просто помогли ей прозреть, благодаря им она решилась на эту дорогу искупления.
За последние дни Вера научилась практически ничему не удивляться. Но когда они нашли нужный адрес, и оказалось, что жильцы в доме есть, она была поражена. К ним навстречу вышла молодая женщина.
Они с мужем жили в Славянске. Когда жить там с маленькими детьми стало совсем невозможно, она уехала сюда, к своей матери. Здесь уже, под обстрелами, у матери случился удар. Вывезти ее из села возможности не было. Связи с мужем, который ушел в ополчение еще в Славянске, тоже не было. Так и осталась она здесь с маленькой дочерью и парализованной матерью. Без света, без подвоза продуктов, без связи с внешним миром.
Вера получила адрес от ее однокурсницы, впрочем та была убежденна, что подруга уже давно находится в безопасном месте.
-Вам нужно уехать отсюда. Я привезла вам продукты, но вы же не можете жить в таких условиях.
- Не могу я. - во вздохе безнадежность и отчаяние. - Мой муж, он будет искать нас тут. У него нет моего номера, нет связи. Вдруг он объявится, и мы срочно будем ему нужны. Да и маму перевезти очень сложно. И хозяйство тут у нас. Мы же не оставим тут всех умирать? Да и само страшное, думаю, уже позади. Неделю назад я бы обязательно поехала с вами, да с кем угодно б поехала, чтобы мой ребенок только всего этого не пережил. Те недели в подвале. Вы не представляете, что тут было. - Тень тех дней все еще лежит на лице молодой женщины, и голос становится глуше от слез. - Я не буду вам всего рассказывать. Не сейчас. Позже. Вы проходите в дом. Мы на улице все еще редко бываем. Основные бои прошли. Близко разрывов уже, слава Богу, не слышно, но разных РДГ все еще много.
Прошло всего минут десять после их появления с пакетами, а девочка лет 4-х, не смотря на ужас происходящего с аккуратно заплетенными косичками, уже, как лучшему другу показывала Вере свои игрушки.
- Умею я завоевать дешевый авторитет у детей "всякими вкусностями", как говорит малышка, - улыбнулась она бабушке девочки. Следующие полчаса прошли незаметно в разговорах с маленькой щебетуньей.
К сожалению, для обеих - и Веры и маленького ангела с косичками, который пережив весь этот ад, смеялся чистым звонким смехом шуткам, и прыгал от радости, получив конфеты - непродолжительная искренняя дружба была вынуждена прерваться довольно скоро.
-Мы поедем уже. Вот адрес и телефон в России, где вас ждут. Не передумали с нами? - уже на выходе продолжала уговаривать Вера.
Молодая хозяйка не переставала благодарить за такие нужные продукты и лекарства. Но уезжать все-таки отказалась.
Вера уже подходила к калитке, когда ее остановило детское:
-Подаздите!
Женщина присела рядом с девчушкой, которая что-то прятала за спиной.
Как зачарованная смотрела Вера на малышку. На мгновение ей стало тяжело дышать. К глазам подступили слезы - детская ручка сжимала георгиевскую ленточку.
В ту же секунду скорее почувствовав, чем услышав, Вера осознала, что звук отдаленных взрывов внезапно стал громче. И уже знакомое "фью-бам" (так она научилась отличать минометный обстрел) почему-то прозвучало слишком близко. Не чувствуя своего тела Вера обняла девочку, и прикрыв собой, бросилась на землю около дома. Жгучая боль пронзила ее. Разрывающий барабанные перепонки взрыв прогремел в тот же миг, когда в мозгу Веры всплыла фраза "Прощена".
***
Сознание возвращалось к ней медленно. Все болело так, что временами хотелось снова впасть в благодатное небытие. Какие-то лица склонялись над ней, какие-то голоса что-то говорили, но Вере хотелось одного - спать.
Первой она увидела Наташу. Язык после операции слушался ее с трудом, и Вера просто что-то промычала.
Невестка подскочила к ней, только тут Вера заметила в палате и сына.
- Молчите. Вы пока отдыхайте. Я вам все расскажу.
-Как вы?
- Мы прилетели, как только нам позвонили и сказали, что вы в больнице. Простите меня, это я виновата, если бы не я...
Вера, протестующе замотала головой, говоря тем самым "не сейчас". Как объяснить, что если бы не Наташа она так и жила бы в своем иллюзорном мире. Так и видела бы действительность всего лишь удобную для нее. Она, как и прежде обсуждала бы с видом эксперта "Весь ли Донбасс поднялся". "Почему не весь?" "С какой стати ждет он от них помощи?". Она бы, не зная, что это вообще такое война, обсуждала бы людей, переживших это величайшее бедствие. Позже. Она расскажет обо всем этом своим детям позже. Она расскажет о том, как люди в нечеловеческих условиях продолжают оставаться людьми. Расскажет о том, как это сложно. Непередаваемо. Невыносимо. Все это позже.
- Как я...?
- Вас привез сюда мужчина, Петр.
- Но у него рука
- Да, мы видели, - вступил в разговор сын. - Честно, я не знаю, как он вел машину. К счастью, вас пропустили на границе без очереди. Ах да, и он попросил, чтоб на будущие поездки, ты купила коробку автомат.
Вера улыбнулась. Что-то самое главное не давало ей покоя:
-Девочка?
- Она в порядке. От осколков пострадала только ты. Петр говорит, что если бы ты сразу не упала рядом с домом, все было бы еще хуже. А врачи говорят, что тебе и так очень повезло. Задеты только мягкие ткани. Больше всего пострадала левая рука. Главной опасностью для тебя была большая кровопотеря. Если бы Петр не довез тебя вовремя.... Мама, как ты могла решиться на такое, никого не предупредив?
Вера мягко глянула на сына:
-Вы бы меня не пустили. А эта поездка была жизненно необходима для многих людей, и в первую очередь для меня.
А вечером к Вере пришли гости. Оказалось, что Петр привез в Ростовскую область не только ее, но и всех трех женщин разных поколений.
- Я могу терпеть долго. А вот ее жизнь - это самое дорогое. Никогда не смогу ничем вам отплатить, - мать с нежностью смотрела на дочь, которая совсем близко подошла к Вере.- Как только все успокоится, мы обязательно вернемся, а пока поживем тут.
Рассмотрев все возможные приборы вокруг больной, малышка тихонько задала интересующий ее вопрос:
-Моя мама часто говорит такое: "Вера без дел мертва". А дядя Петя, когда мы вас везли, сказал, сто вы сделали хорошее дело и спасли меня. Правда потом он еще ругался и говорил слова, которые нельзя говорить.
-Забудь о них, солнышко, он просто очень переживал
Малышка послушно кивнула в знак согласия:
- А потом вы долго спали, и я думала, что вы умерли. Но это было бы неправильно. Раз вы с хорошими делами, значит, вы долзны быть не мертвой, а зивой. Вы зе Вера.
- Ты права, моя хорошая, вера без дел мертва, а я только теперь, наконец, и стала по-настоящему живой.
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на okopka.ru материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email: okopka.ru@mail.ru
(с)okopka.ru, 2008-2019
