- Над чем, лейтенант, задумался? - окликнул его наводчик.
- Да так. Ужасно все плохо, Миша, - пожаловался Саня.
- Не унывайте, лейтенант, еще будет и хуже.
Виктор Курочкин
"На войне как на войне"
В тот день они с Лехой c самого утра сильно обкурились, и когда пришло время послеобеденного развода, Виктору было очень весело. Три косяка между завтраком и обедом давали себя знать, все вокруг казалось смешным, и в теле ощущался молодой задор. Хотелось толкаться, брыкаться, взбрыкивая задними ногами нестись галопом, во все горло ржать или орать ишаком. На развод прибыли взмыленные, благо от машинного парка, где пыхнули последний косяк, до площадки перед ротой всего-то метров семьдесят, которые они, мощно отпихивая друг друга корпусами и вращая налитыми кровью глазами, промчались рысью.
Прапорщик Кленов, вышедший из канцелярии к строящейся роте, не обратил на их жеребячество никакого внимания. На улице - под пятьдесят, так кому ж охота задерживаться на солнцепеке ради никчемных пререканий.
Они еще потолкались, стоя в задней шеренге кое-как построившейся роты, но тут прапор начал вяло, без интонации читать боевой расчет, и шутить расхотелось. Слухи, с утра бродившие среди солдат, подтверждались; на ночь был назначен боевой выход. Вначале шел список тех, кто ночью полезет на гору. Фамилии нанизывались одна на другую, вот и Лехина мелькнула, старшим тройки, а Виктора все не называли. Потом пошли списки бронегруппы, три машины от первой роты:
Кленов, не поднимая взгляда на солдат, и почти без паузы пробубнил:
- Наряд: дежурный по роте...
Сердце ёкнуло в предчувствии, и Виктор услыхал свою фамилию. Дальше он уже не слушал, ярость подкатила к горлу:
- Да что же это! Какого хера опять Брагин?!! Ведь моя очередь! Он в прошлый раз ходил, а я наряд тянул. Запарили этими нарядами, что ж я чмо какое в батальоне отсиживаться?
Перед глазами быстро пронеслась картинка: заспанные молодые бойцы, как зомби сползающие с кроватей, ночная прохлада парка, позвякивание оружия бредущего следом караула, бессонная ночь... Во рту от волнения сделалось горько и противно. Виктор понурил голову.
Тем временем прапорщик закончил читать и без лишних слов ушел в канцелярию. Народ стал расползаться, кто-то готовиться к выходу, кто - к наряду. Вскоре на солнцепеке остались только Виктор с Лешкой.
- Ну и чё тут плакать, бача*? Хрен ли ты там забыл! Постоишь дежурным, все чики-чики будет! Лучше, чем ночью в гору ползти! Так и так не спать, а здесь хоть не вспотеешь.
- Да я не про гору, пойми, Леха! Я ж должен на броне идти. На машину совсем не пускают.. Скоро осенники домой пойдут, мы дедами станем... А какой из меня дед, если я вообще ни разу еще не стрелял, только пушку чищу за другими?
- Та, скажешь - скоро. Ноябрь, еще когда! А лето длинное, Вить, успеешь научиться. Да и ваще, что, на хер за радость в этой железной банке ездить. А на фугас нарваться не думаешь, ранний дембель себе схлопотать? Пацаны в полку базарили, что опять подрыв был. На точке Аргу ребята за водой к колодцу поехали, а духи, видать, ночью на дороге фугас зарыли.
- И чего? - нехотя спросил Виктор.
- Чего? Сам что ль не знаешь? Пехота разлетелась с брони, как воробьи с груши. Поломались, кто - руку, кто - ногу.
- А экипаж? - Виктор почувствовал, что у него вспотели ладони.
- Да тоже улетели. Рвануло, балакают, под третьим катком, прям под оператором, - небрежно, со знанием дела, протянул Леха.
- Да повезло ему. На башне сидел, только ноги в люк свесил. Ну, посекло ноги, конечно. Но живой остался. Теперь домой поедет по ранению, чмошник!
- Это еще хрен знает. Помнишь дембеля того, Молдавана. Я когда осенью сюда приехал, он уже домой собирался. Так мне потом дембель-оператор рассказывал, что Молдаван два раза ранен был, а домой его не отпускали.
- Много он понимает, твой дембель-оператор! - отмахнулся Леха, - Молдаван пехотой был, он по любому до февраля торчал бы тут, как лом в говне, пока замена не придет. Но ему за второе ранение на "Красную Звезду" написали и предложили сержанта дать, чтоб он мог в ноябре по спецовой замене уйти, а не с пехотой. Это, значит, чтобы по ранению не комиссовать, прикинь, гады, а? Он и согласился. Не дурак, парень!
- Да, вот зашарил Молдаван! Сержанта получил, орден схватил. Повезло! - завистливо сказал Виктор.
- Да у тебя, бача, совсем мозги переклинило. Кам-кам дивана*. Чарс нужно меньше долбить! Скажешь тоже, повезло! - разъярился ни с того ни с сего Лешка, - У него там с позвонком что-то, с шейным. Ты помнишь, как он ходил тут?
Витька припомнил Молдавана, прошлую осень, свои первые дни в крепости.
Как раз, на следующий день после прибытия в Бахарак, он и еще несколько колпаков** шли через парк, к внешнему дувалу крепости. Молодой, только из Союза, сержант с любопытством новичка озирался по сторонам, все вокруг было интересным для него. Жаркое солнце в ноябре, цветущие розовые кусты, резные тени от акаций на утоптанной, выжженной земле, сочная зелень травы вдоль арычка. Да и сам этот арычок при внимательном осмотре, оказался очень необычным. Крохотный, не больше тридцати сантиметров шириной, воды - воробью по пояс, он бодренько журчал вдоль всех дорожек батальона, и бока его были выложены какими-то необычными толстыми железками, в которых, вглядевшись, Витька узнал гусеничные траки. Он тогда прикинул, сколько ж техники нужно было переобуть, чтобы выложить весь арык траками.
"Вот так дела! Занесло в теплые края" - думал он, разглядывая цветущие кусты и зеленую траву.
Не таким представлялся ему Афган, когда в последних числах октября он ехал сюда из холодной Центральной России.
Путь лежал через Москву. Рано утром команда из их артиллерийской учебки, всего человек двадцать, сошла с поезда на платформу. В Москве шел мелкий снег. Ветер гнал по перрону бледные ручейки снежинок, смешивал их с пылью и окурками, вихрил возле облезлых урн с вывалившимся мусором. Фонари горели противным бледным светом, едва разгонявшим предрассветный сумрак. Мир вокруг был гадок и тускл, жизнь впереди - мрачна и беспросветна. Их провожал холод России, а впереди ждал зной Афгана, пустыня, пыль с песком, жажда.
Потом был самолет до Ташкента, пересылка в Чирчике, медленный поезд, ползущий через выжженную степь до Термеза, мост через пограничную Амударью и вертолеты, вертолеты, вертолеты, бросками уносящие их вглубь чужой страны. С каждой остановкой, с очередной пересылкой, их группа таяла. Товарищей разбирали "покупатели", пристраивали к своим уже собранным группам, в которых те сразу выделялись черными погонами и околышами фуражек из толпы краснопогонных мотострелков.
До Файзабадского полка из их команды доехало только четыре человека, и там всех раскидали по разным подразделениям. Витька и представить себе не мог, как ему повезло, когда он был зачислен в первый батальон, стоявший километрах в сорока от полка, в крепости возле кишлака Бахарак.
Из полка молодое пополнение перебросили в Крепость тоже вертолетом. Это был уже четвертый его перелет за три дня. Накануне, на пути из Кундуза в Файзабад было уже скучно смотреть на ползущую далеко внизу однообразную холмистую равнину серо-желтого цвета. Теперь же Виктору открывался совсем другой вид. Вскоре после взлета вертушки вошли в ущелье, рядом с бортом поплыли каменистые склоны гор и голые мертвые вершины. Минут через пятнадцать, когда казалось, что не будет конца этому коридору, горы вдруг расступились, и Виктор сквозь иллюминатор заворожено смотрел на широкую, утопающую в зелени долину, окруженную высоченными горами. Вдали, сверкая на ярком солнце, высились снежные пики. Вертолет нырнул вниз, накренился на левый борт и широкими кругами пошел на снижение. Несмотря на заложенные быстрым перепадом давления уши и нудную зубную боль Виктор рыскал взглядом по долине, выхватывая из этой вертящейся карусели блеснувшую полоску реки, серые постройки, окруженные садами, прямые нити арыков, крепостную стену с круглой башней.
- Бахарак! - крикнул ему в ухо сидевший рядом солдат в непривычной форме и с панамой на голове.
А через десять минут в канцелярии первой роты он докладывал командиру о своем прибытии:
- Товарищ командир, - Витька браво вытянулся по стойке смирно и козырнул.
Ротный был в тренировочном костюме и кроссовках, как, впрочем, и остальные обитатели канцелярии. Виктор просто догадался, что именно этот усатый молодой офицер - командир роты. А так как погоны на спортивном костюме не предусмотрены, сообразительный Витька придумал невиданное в Советской Армии звание: товарищ командир.
- Товарищ командир. Младший сержант Авилкин прибыл для дальнейшего прохождения службы.
- Вольно, товарищ младший сержант, - ответил ротный, и даже изобразил движением корпуса что-то вроде строевой стойки, - Откуда сам, из какой учебки, военная специальность.
- Так ты в Мулино был? - заинтересованно спросил темноволосый улыбчивый малый в расстегнутой спортивной куртке на голое тело.
Он подошел ближе и принялся рассматривать Витьку, как некое ранее невиданное здесь чудо.
- Так точно, в Мулино! А вы те края знаете? - решился на вопрос Витька.
- Кто ж не знает. Очень известное место - Мудо!
- Что? - не понял Витька, принимать ли слово на свой счет.
- Мулинский Дом Офицеров! - рассмеялся тот.
- Н - да... Чем они там думают, когда противотанкистов к нам шлют? - Ротный почесал затылок, обращаясь к остальным обитателям канцелярии, сидящим за столом с игральными картами в руках.
- Ладно, товарищ младший сержант. Был ты оператором ПТУРС, а станешь в первой роте наводчиком-оператором БМП. Не возражаешь?
- Никак нет, не возражаю. Разрешите вопрос? - отчеканил Витька.
- Разрешаю, - в тон ему ответил командир.
Сидевшие за столом заржали.
- Что такое БМП? В учебке мы ее не проходили, машины я не знаю.
- Узнаешь со временем, - улыбнулся командир и гаркнул в приоткрытую дверь, - Дневальный! Отведи пополнение в первый взвод. И замкомвзвода Михайлина ко мне.
Обращаясь к пополнению, добавил:
- Остальные вопросы завтра.
На следующий день Витька и увидел Молдавана.
На дорожке возле ворот крепости стоял солдат и смотрел на горы. По отсутствующему, безразличному взгляду, линялой, почти белой хэбэшке и какому-то невоенному его виду Витька сразу определил, что перед ними дембель.
Высокий, худощавый, с высушенным зноем, смуглым лицом, украшенном черными усами, он выглядел бывалым, прошедшем все круги ада воином со старинной картины. О чем думал он, глядя на высоченную гору, какие картины всплывали в его памяти? Молодняк подтянулся и попытался идти если не строевым шагом, то хотя бы в ногу. Топот, видимо, и отвлек дембеля от созерцания гор. Он повернулся к молодым, провел по ним невидящими глазами, потом вдруг встрепенулся заинтересованно, растянул губы в широкой улыбке и из старого ветерана превратился в простого деревенского парня.
- Гляжу новенькие? Что, молодняк из учебки подтянулся? Ништяк! Значит, домой еду. Теперь вы, салаги, тащите службу, - глядя в упор на Витьку, произнес он страшным хриплым голосом, но беззлобно. Повернулся и, прихрамывая, странно наклоняя голову, побрел в крепость.
- Это Молдаван! Иван Бузану, дембель с нашей роты. Красная Звезда и медаль "За Отвагу"! Дважды ранен. Сейчас домой уедет, - тихо объяснил кто-то из бойцов.
Витька остановился и глядел вслед удаляющемуся Молдавану.
"Вот что делает из людей Афган" - с ужасом подумал он.
Уж больно страшно смотрелся Молдаван на фоне красивых гор, среди цветущих роз, зелени и арыков. Вряд ли ему было больше двадцати, но выглядел он гораздо старше, просто каким-то стариком, и дело было не только в нескладных движениях искалеченного человека. Все в нем выдавало какую-то запредельную усталость от жизни, или знание чего-то такого, от чего все остальное становилось, мягко говоря, малосущественным.
"Неужели и я буду таким через полтора года?" - пригорюнился молодой сержант.
И вот теперь, семь месяцев спустя, Афган уже наполовину скрутил его, Витьку, зацепил своей логикой, противной нормальному человеку, перековал на свой лад и теперь закалял по всем правилам кузнечной премудрости. Он был в армии уже больше года и оттянул почти половину положенного срока в Афгане, и хотя еще ни разу не стрелял с БМП, был уже не тем колпаком, смотрящим вслед Молдавану.
Леха протянул Витьке сигарету.
- Слышь, бача, а может тебе с Брагиным побазарить? Может ему в лом идти, может он подежурит?
- А чё их искать? Вот я, например, только свистни, побегу дежурным заступать. Сам ты дурак. Чё тебе надо? Сержант, спец, заменишься в мае. В наряды не ходишь, на постах не стоишь. Заступишь раз в неделю дежурным, и то тебе все не так. Все вы городские такие, все вам мало! Ты вот уедешь, а мне еще четыре месяца придется здесь торчать, хоть и пришел я на три месяца раньше тебя. И от гор этих меня блевать кидает, а каждый раз приходится переть на боевые. Да еще старшим тройки ставят, суки! Отвечай потом за этих чмырей, тягай их на себе. А слинять я не могу... И знаешь почему? Хочу сержантом стать! И не для лычек, не для соплей ваших. Я домой хочу уехать с тобой в одной партии, весной! А не торчать здесь до конца лета с чмошниками последними.
- Во, Лех, ты и завелся. А мне говоришь, что курить меньше надо! Да ты за год столько серьезных слов не говорил, сколько сейчас за один раз нагородил, - грустно улыбнулся Витька.
- А, ну тебя... - сплюнул себе под ноги Леха, поворачиваясь, чтобы идти в кубрик, - Глянь-ка, а вот и Брагин.
Подошел Брагин, наводчик-оператор их призыва, невысокий, улыбчивый парень. Смущенно глядя под ноги, он начал бормотать что-то про "утром на броне..." и "он сам не понимает...". Витька только рукой махнул, отвернулся и, решившись, направился в канцелярию роты.
Ротный сидел на койке и курил. По случаю жары он был без хэбэшной куртки, в которой его привыкли видеть бойцы. Его спортивные штаны и майка создавали в канцелярии непривычно гражданскую обстановку. Больше в помещении никого не было, видимо взводные и старшина ушли отдыхать.
- Товарищ капитан, разрешите обратиться, - официально начал Виктор, сделав некое движение каблуками ботинок и опустив руки вдоль корпуса, что могло быть принято за стойку "Смирно".
- Обращайтесь, товарищ младший сержант, - капитан и не подумал подниматься с койки, а лишь повернул лицо в сторону бойца.
- Товарищ капитан! Валентин Аркадьевич! Почему снова Брагин? В прошлый раз говорили, что теперь моя очередь будет, что Даштук - мой!
- Вы, товарищ боец, на построении присутствовали? Боевой расчет слышали? Какие еще вопросы? Командование решило, что в этот выход наводчиком стодвенадцатой пойдет... Кто там был назван? Брагин? Идет младший сержант Брагин! Все! Вопросы? Кругом и марш отсюда к чертовой матери, вояка херов!
- Товарищ капитан, так не честно! Сами ведь обещали, - Виктор снизил тон, почти просил.
- Чтооо???!!! Вы в армии или в детском саду, товарищ младший сержант?! Выполняйте команду, а то выйдете отсюда рядовым! - капитан повысил голос и сделал суровое лицо.
- Да хоть экс рядовым. На посту постою ночью, а дежурным Брагин заступит, - буркнул Витька, разворачиваясь и нарочито небрежной походкой направляясь к двери.
- Что сказал? Стоять! Как разговариваешь, сопляк! Обнаглели! - капитан едва сдерживался, чтобы не рассмеяться.
- Ну, ты посмотри какие наглецы! - беззлобно проворчал он напоследок свою любимую фразу, - иди отсюда на этот раз. Следующий выход - твой. Мое слово!
Последние слова Витька услышал, уже выйдя за дверь.
Во дворе было пусто, лишь маялся от жары дневальный под грибком. Виктор побрел к курилке, доставая на ходу сигареты. Никакой злости уже не осталось. Было просто наплевать - идти, не идти на "войну".
Да что я, в самом деле, расстраиваюсь из-за этого, думал он, закуривая. Какая разница-то. В этот раз, в тот раз! Успею. Просто неохота дежурить ночью. Ох, да пропади оно все! Надо двигать спать.
Докурив, он побрел в кубрик. Все уже угомонились, помещение наполнилось храпами и сопением. Первый взвод отдыхал перед выходом на операцию, свалив оружие под койки.
Виктору уже несколько раз доводилось ходить на боевые. Правда, выходы были какие-то ненастоящие, словно репетиция непонятного спектакля. Может разведданные были неточными, а может, вообще их не было, и рота лезла в гору наобум. Возможно духи, заранее узнав, что их будет ждать засада, сидели по кишлакам. Как бы то ни было, но каждый выход кончался ничем. Вышли на место, полежали в засаде, встретили рассвет. Поутру, еще по холодку, снимались и быстро уходили "домой", благо каждый раз оказывалось, что за ночь они ушли не так уж далеко. Пару раз за ними приходила броня, две - три БМП подползали к подножью их горы, и нужно было всего лишь быстро спуститься по склону и поскорее отвалить подальше от горы. Забиравшись на броню, Виктор глядел на водителя и наводчика и думал о том, как хорошо им живется. Они не таскались всю ночь по горам, а спокойно спали в своих постелях. Им не нужно было даже вставать в караул - бронегруппа не может стоять на постах, она должна быть готова к выходу по тревоге. Но вот наступало утро, и часов в шесть их будили, причем не по тревоге, а загодя, чтоб люди смогли спокойно умыться, покурить, может даже перекусить чего-то, если осталось с вечера. А потом они неспеша шли в парк, таща в одной руке танковый шлем, а в другой автомат и подсумок с четырьмя магазинами, забирались в свои машины, запускали двигатели, покуривая, ждали команды на выезд. Да, в такие моменты, когда ты усталый, одуревший от бессонной ночи и физической нагрузки, видишь рядом с собой довольные, свежие лица наводчика и водителя, зло берет, что судьба, сделав тебя наводчиком-оператором, не позаботилась снабдить машиной. Или наоборот, позаботилась, чтобы ты без машины остался.
Прошлым летом во время выхода в район кишлака Курху, батальон попал в хорошо спланированную духами засаду. Теперь из десяти бээмпэшек у первой роты осталось только шесть. Остальные, по рассказам дедов, бывших в ту пору молодыми, притащили в крепость недели через две, в результате повторной операции, проводили которую силами уже трех батальонов, включая кундузский разведбат, с оцеплением окрестных гор. Осенью, приехав в Крепость, в первый же вечер в кубрике Витька с открытым ртом слушал рассказы старших призывов об этом Курху. Удивительно было ему общаться с людьми, три месяца назад попавшими в эту мясорубку, выжившими в ней и теперь пугавшими прибывших из учебки молодых спецов, наводчиков и механиков БМП, рассказами об этом прекрасном месте в каких-то пяти километрах отсюда. А на следующее утро ему показали те знаменитые машины - два остова без пушек и гусениц, стоявшие у западной стены крепости. Еще пара была зарыта в землю среди окопов второй роты, которые начинались сразу за низким дувалом машинного парка. Правда потом оказалось, что рассказчики в ту операцию не попали, так как сами были тогда еще "зелеными", а таких всегда предпочитают оставлять на постах в батальоне. На войну ходят люди опытные, повидавшие жизнь "черпаки" и "деды". Единственный парень из молодых, побывавший в той операции, обычно молчал. Приятели-рассказчики постоянно на него кивали, как бы требуя подтверждения правдивости своих рассказов, и напоследок сообщали, что Олег тогда проявил себя героем, хоть и был молодым, не растерялся, не в пример чмошным дедам-бабаям, вытащил из-под огня раненого взводного, но и сам получил пулю в ногу, а потом и медаль "За Отвагу". Эту историю Виктор слышал потом несколько раз, ею встречали каждую партию прибывающего пополнения. Но от повторений рассказ этот не становился, как это часто бывает, более насыщенным ужасающими подробностями, из чего можно было заключить, что говорилась голая правда. По официальным данным, доложенным в Москву, батальон потерял тогда убитыми чуть ли не полтора десятка солдат и офицеров, и больше семидесяти - ранеными!
Теперь, почти год спустя после тех событий, в первой роте было всего четыре машины, способных передвигаться самостоятельно. Правда, из-за отсутствия нормальных аккумуляторов, запустить можно было только одну - командирскую 110-ю, а она уже заводила с толкача остальные.
Говорили, что в полк давно уже пришли новые машины, "двойки", БМП 2. Те, кому доводилось их видеть, а еще лучше, поработать на таких, только рукой махали, глядя на старые машины Первого батальона. Мощные, ладные, обвешенные спереди и с боков листами фальшброни против кумулятивных зарядов, они были спроектированы специально для работы в горной местности. Ходили слухи, что разрабатывали их уже с учетом опыта, полученного в этих горах! Вместо гладкоствольной старенькой пушки "единички", с небольшим углом подъема ствола, "двойку" оснастили скорострельной, которую можно задрать почти вертикально. Снаряды в лентах заполняли почти всю башню, скорость стрельбы - невероятная, дальность - тоже. Будто бы на полковом полигоне очередь из такой пушки буквально резала пополам старую технику, выставленную в качестве мишеней. Словом, каких только чудес не рассказывали про те машины!
Верилось во все это с трудом, но в разговорах между собой бахаракские операторы и механики на все лады расхваливали новую технику. Каждый такой разговор заканчивался одинаково. Кто-нибудь, якобы осведомленный о планах командования, по секрету сообщал, что скоро намечается из полка колонна на Бахарак, вот тут-то и получат все они новые машины, роты будут, наконец, укомплектованы техникой, каждый штатный специалист сядет на собственную "броню", тогда и начнется настоящая жизнь и война.
Беда была в том, что колонну на Бахарак пытались пробить уже не раз, да только "духи" наглухо закупорили ущелье, так что ни новые, ни старые машины, не могли пройти эти сорок километров, отделяющие Крепость от полка. Все необходимое батальону доставлялось вертолетами, но поднять на тросах пятнадцатитонную махину не могли даже "Коровы", огромные МИ 6.
Вот так и получилось, что после Курху в ротах осталось по четыре - пять машин, и на каждую приходилось по два экипажа, поэтому ротный мог выбирать, кого из специалистов поставить на броню, а кого пустить пешком с пехотой.
Зимой, в первые месяцы службы, Виктор был назначен на командирскую машину, и несколько раз выезжал с броней на какие-то малопонятные задания: то на Сарипульский мост, выносную "точку" второй роты, то к афганским сарбозам* - солдатам правительственных войск ДРА, стоящим на "точке" за рекой, и даже пару раз по тревоге. В первый раз на Сарипульском мосту, поднялась ночью непонятная стрельба, в другой раз афганские солдаты были атакованы духами и шурави** поспешили к ним на помощь. Правда обе тревоги кончились ничем - на Сарипульском мосту просто справляли день рождения взводного и устроили праздничный салют из стрелкового оружия и минометов, а сарбозы сами вышли из-под огня и встретили подмогу уже на подходе к своему посту. Словом все его выезды на броне были холостыми. Потом, уже весной, Виктор и вовсе отпросился у ротного с командирской машины в первый взвод, чтобы отправиться вместе с ребятами на точку "Бахаракский мост" тащить двухмесячное дежурство.
Во взводе попасть на броню стало уже невозможно. Опытные, отслужившие год или полтора операторы, молодых на машины не пускали. Оставалось только регулярно чистить ствол орудия и перебирать пулемет.
Но Виктор не обижался. Машины он не знал, потому что в учебке его учили не БМП - боевой машине пехоты, а БРДМу с противотанковыми управляемыми снарядами, так что претендовать на машину у него особо и прав-то не было. Во время выездов на командирской он только успел разобраться, как включать электроприводы башни и вооружения. Из пушки стрелял всего один раз; вскоре после их прибытия замполит роты провел для молодых спецов тренировочный выезд со стрельбой.
Но сейчас ситуация начинала меняться. Уехали последние дембеля-спецы, деды мечтали об осеннем приказе и на войну не рвались даже на броне, предпочитали проводить время на постах. Так что в силу вступал его призыв, дембель через год, с девизом "до хера прослужил, до хера осталось". Пришла пора ставить себя, занимать "место под солнцем", хотя в таком климате идиома имела несколько мрачный смысл, вернее двусмысленность. Тут то и началось их соревнование с Андреем Брагиным - наводчиком второго взвода. Оба одного призыва, оба младшие сержанты, они с Брагиным, не очень дружили, но поддерживали приятельские отношения. Брагин, окончивший ашхабадскую учебку, был наверное, грамотным оператором, что вызывало у Витьки тихую зависть. Утешал он себя только тем, что сам до конца не был уверен, чего хочет больше - ездить только на броне, или ходить по горам с пехотой, на пару с Лешкой.
Обидным было то, что в этот раз Виктора не брали в операцию ни пешком, ни на броне.
Стоять дежурным по роте во время выхода на боевые всегда казалось Витьке занятием постыдным и гнилым. Но служба есть служба.
Всю ночь он ждал из канцелярии сигнала на построение, но команда так и не последовала. Ротный один раз, ближе к полуночи, мотнулся до штаба, и после этого уже не появлялся из канцелярии.
Разведя на посты смену в четыре утра, Витька понял, что операция отменена. Боевая группа спокойно спала по кубрикам. Бронежилеты, жилеты с магазинами, автоматы и каски спокойно дожидались своего часа под кроватями. Было понятно, что сегодня никто никуда не пойдет.
Небо постепенно засветлело, отступила ночная мгла, и сразу, без задержки из-за горы выплыло огромное красное солнце, еще не жаркое в начале пятого, но обещавшее впереди еще один изнурительный, бестолковый день. Удивленная рота была поднята в обычное время, в пять утра.
День завертелся в своем обычном порядке: зарядка - умывание - завтрак - построение. Впрочем, утром для него все стало проще - после завтрака он спокойно, с чувством исполненного долга, забрался в кубрик, улегся и проспал до самого обеда.
На послеобеденном построении Виктор испугался, что время просто закольцевалось и не будет конца этому дню. Рота опять выходила на боевые, и снова не было его в списке пехоты, выходящей вечером, как не было и в составе бронегруппы. Он даже не удивился, когда услышал, что снова заступает дежурным по роте. Видимо никто и не подумал переписывать боевой расчет, прапорщик просто прочел вчерашний, захлопнул тетрадь и уплыл в канцелярию. Солнце пылало в небе, жара плавила мозги, вокруг него люди, словно высушенные мумии, медленно брели в сторону спальных помещений. Виктор пересилил в себе апатию и на последнем дыхании поплелся в сторону канцелярии.
Через полчаса он уже будил безмятежно спящего Брагина. Андрюха никак не мог понять, чего от него хотят, а, очухавшись, не мог поверить, что кому-то пришло в голову оспаривать его право подставлять башку под выстрелы.
В духоте канцелярии маялся командир роты. Головная боль сжимала виски, в затылок будто бы железный штырь вбили, жара выматывала и не давала сосредоточиться. Капитан сидел на койке, обхватив руками голову, и вместо того, чтобы думать о предстоящем боевом выходе, пытался сообразить, что же происходит в этой жизни. Было легче поменять наряд, чем спорить с этим сержантом, взывавшем к непонятной справедливости, которая давала право идти утром на задание, вместо того, чтобы остаться в наряде и спокойно дожидаться возвращения роты с боевых. А впрочем, понятно, думал он, мы тут все одурели, от жары, не иначе, и все ставим с ног на голову! Такая уж нам судьба выпала на этой непонятной войне.
Солнце показалось из-за горы. В этот ранний час все вокруг удивительно напоминало утро на рыбалке, только вместо горсти удочек, с которыми он обычно подходил к озеру, в руке его были зажаты ремни автомата и сумки с магазинами. Броня машины блестела от росы, остывшее за ночь железо собирало на себе остатки влаги из утреннего воздуха.
Ухватившись за задний фонарь, Витька вскарабкался на корму машины, протопал по прямоугольным люкам десантного отделения к башне, поднял крышку люка и соскользнул внутрь. Слева взревел двигатель стодесятой, командирской, заводившейся, как положено нормальной машине, от стартера.
Его механик-водитель, Мишка Синицкий, уже оттарабанивший полтора года и осенью собиравшийся домой, всем своим видом выказывал крайнее недовольство доставшимся ему оператором. Не успел Витька, свалив себе под ноги автомат и подсумок, устроиться на сидении, как из тоннеля, соединяющего операторскую с командирским и водительскими местами, послышался злобный голос Мишки:
- Тащишся, салага? Так это, ты уж дохера отслужил и тепереча все пофиг!!?
Но утро было настолько приятным, что Витька даже не стал огрызаться в ответ, пропустив ругань мимо ушей. Он вылез из люка и уселся на край башни. Синицкий уже грозил кулаком в его сторону, показывая на ствол пушки. Витька сообразил, что прежде чем устраиваться на своем рабочем месте, нужно было снять пылезащитный чехол со ствола. Впрочем, подумал он со злобой, займись я чехлом без напоминаний, Мишка прикопался бы к чему-нибудь еще, например, орал бы, что незачем снимать чехол, пушку пылить в дороге.
Придерживаясь рукой за ствол, Витька быстро прошел вперед, сдернул брезентовый чехол и уже залезал обратно на башню, когда машина неожиданно решила выскочить из-под него. В последний момент он сумел уцепиться за край люка и боком повалился на башню. Оказалось, что стодесятая успела подойти и толкнуть их для запуска. Двигатель взревел, машина несколько раз дернулась и встала на холостых оборотах. Синицкий скрылся в своем люке, оставив, наконец, Витьку в покое, но не прошло и минуты, как в шлемофоне послышался его крик:
- Так это, оператор, под гусеницу, решил? Ну, ты, того, нахлебаешься у меня сегодня! Какой ты оператор? Такому чмо, того, пешком ходить, а не на броне! Не шаришь в машине, колпацура!
Черт, думал Витька, ну почему всегда я делаю все невпопад? Или он просто издевается надо мной?
Отвечать он не стал, да и нечего было ответить.
Синицкий, невысокий, худощавый парень из какой-то северной деревеньки, толи Вологодской, толи Архангельской области, где-то в душе был парнем незлобливым. На полгода старше призывом, он и сам до недавнего времени летал не хуже молодых, не любил его старший призыв. Может потому, что в первые полгода службы Синий зацепил желтуху и несколько месяцев болтался по госпиталям, побывал даже в Союзе, и это сильно раздражало тех, кто безвылазно трубил два года в Бахараке. Теперь же, став дедом, Синицкий пытался не то, чтобы отомстить младшему призыву за свои прошлые унижения, а просто поднять себя в их глазах, и поэтому цеплялся по любому поводу не только к Витьке, своему оператору, но и ко всем пацанам их призыва.
Настроение было испорчено. Только что казавшееся таким прекрасным, утро потеряло свою прелесть. Ему стало грустно, и вся затея с этим выходом вдруг представилась полным идиотизмом.
Сидел бы лучше дежурным! Чего я полез, какой от меня толк на броне? А если придется стрелять, чего я еще наваляю тут с моим опытом и умением, грустно думал Витька.
Но машины уже двинулись в путь, и он постарался сосредоточиться на своей работе. Снова скользнув в башню, он щелкнул тумблерами, засветил сетку в панараме, немного крутнул вправо-влево башню, подвигал вверх-вниз стволом пушки, проверяя работу систем, потом оглядел операторскую. Вокруг ровным рядком были зажаты в конвейере "выстрелы", затвор пушки открыт, только и ждет, когда первый снаряд зайдет в казенник, лента заправлена в пулемет. Вроде все готово, можно ехать. Он поднял голову и привычно прочел слова, написанные под стеклышками триплексов, по слову под каждым окошком: "Помни - тебя - ждут - дома".
Мысль он додумать не успел, в шлемофоне раздался голос Синицкого:
- Оператор! Совсем, знать, опух? А ну - на башню! Чего заныкался? Так я это за тебя по сторонам глядеть стану? Достал ты!
Он явно искал ссоры. Терпеть дальше было бессмысленно, и Витька зажал рычажок ларингофона для ответа:
- Слышь, Синий, чего прилип, как банный лист к жопе? Займись своим делом! Вернемся - поговорим, а?
- Ты, того, борзеешь, чмо? Гля, в черпаки вышел и на дедов, того, забил! Не получал давно? - немного удивился Мишка
- Да пошел ты... - устало ответил Виктор, перебросил рычаг на внешнюю связь и вылез на башню.
На выходе из батальона в хвост их группы пристроились машины второй роты.
Не прошло и минуты, как они уже пылили в сторону Сарипульского моста. Вдоль дороги виднелись высушенные поля, кое-где уже распаханные под второй за лето посев. Слева придвигалась Тактическая горка, небольшая, метров пятьсот, скалистая гора, на которую иногда водил их командир роты вместо зарядки.
Участок дороги был безопасным: вокруг - голые поля, не спрячешься; скалы на горе - далековато для засады; да и ближайшие кишлаки были "на договоре", не нужны неприятности их жителям. Витька гордо сидел на башне, поглядывал на корму впередиидущей машины, иногда озирался по сторонам. Машина под ним мерно урчала и двигалась бодреньким маршем, иногда покачиваясь в колеях, Витька мотался наверху, придерживаясь одной рукой за открытый люк. Ему припомнились кадры из любимого, с детства выученного наизусть фильма "На войне, как на войне". Были там кадры, снятые с башни вот так же ползущей по дороге машины. За тарахтением движков даже померещилась мелодия.
"А ля гер ком а ля гер, - припомнил он французскую фразу из фильма, - На войне, как на войне".
Впереди показался поворот и за ним развилка. Правая дорога вела к мосту, но машины повернули влево, и пошли вдоль подножья горы. Справа, невдалеке блеснула река. Было видно, как она пенится белыми бурунами между каменных глыб, чистая и мощная. Даже издали можно было различить прозрачные, глубокого сине-зеленого цвета струи, вырывавшиеся навстречу машинам из ущелья, в которое им предстояло вскоре войти. Дорога неожиданно кончилась. Машины, повернув вправо, одна за другой аккуратно сползли на два десятка метров вниз по склону, и попали на параллельную дорогу, идущую немного ниже. Вдоль нее росли молодые деревца, на некоторых висели зеленоватые незрелые персики. Напротив, за рекой, показались первые дома кишлака Ардар, среди буйной зелени Виктор увидел сады, каменные изгороди-дувалы, большие полноводные арыки, спускавшиеся с гор параллельно реке.
Проскочили мимо Ардара и сразу горы с обеих сторон реки придвинулись вплотную - группа вошла в ущелье Вардудж. Машины ползли теперь медленно, как-то настороженно. Так прошло минут десять.
- А вдруг фугас? - внезапно обожгла Витьку мысль, но не успел он додумать ее, как колонна встала.
- Броня! Я - Броня один! - услышал он в наушниках - Слушай команду: движки глушить! Техников рот - к моей машине. Операторы, цель - склон горы за рекой.
Со стотринадцатой соскочил прапорщик Кленов и побежал мимо них к головной машине.
- Миш, а кто у нас сегодня "Броня один"? - спросил Витька по внутренней связи.
- Так, Зампотех батальона, ты че! - грубо отозвался Синицкий, - Знать, спесьяльно, того, поехал смотреть вас чмырей. Затарился, того, в стодесятую, за нашей ротой сечь будет! Не дай бог, какой залет! Убью, если у меня дембель гавкнется!
- Слышь, уймись, а. Достал! Не будет залетов, - развеселился вдруг Витька. - Все будет чики-чики! - зачем-то добавил он любимое выражение всех дедов батальона.
Спустившись в люк, Витька положил руки на рукоятки поворотного привода и, повернув башню вправо и глядя в панораму, поводил вверх-вниз пушкой, прикидывая, как высоко нужно будет задирать ствол, чтобы снаряды долетали до вершины. Потом он вылез наверх, уселся на теплый металл башни и удобно устроил ноги на сидении операторского стула.
Двигатели смолкли. Тишина сначала оглушила Витьку, а потом постепенно наполнилась звуками. Но это были совсем другие звуки! Вокруг, оказывается, щебетали птицы, трещали цикады, шумела невидимая за откосом река. Виктор сидел на башне, вертел во все стороны головой и не мог наглядеться и наслушаться. Ради такой красоты можно простить все на свете придирки Синицкого.
"Да какой черт, Синицкого! На всех наплевать! Вот это красота, вот это жизнь" - думал Витька, глядя на бурые громады гор и синее, уже начавшее выцветать от жары, небо.
Прямо напротив них, за рекой, круто задиралась гора. Склон отсюда казался совершенно отвесным, стеной уходящим вверх, но Витька знал, что это не так. Когда смотришь на гору с фронта, склон всегда кажется невероятно крутым, но стоит взглянуть с другого ракурса, и оказывается, что он довольно пологий, а до вершины путь неблизкий. Витька не уставал дивиться тому, насколько меняются очертания ближайших гор, на которые смотришь каждый день, если отойти хотя бы на пару километров от крепости. Вдруг оказывается, что вот эта, до тошноты уже знакомая стена, совсем не такая страшная, какой ты привык ее воспринимать. Леха много раз говорил ему, что любит ходить в горы именно потому, что во время выхода видит новые пейзажи, а Витька всегда считал, что он дуркует и издевается. Какие такие новые пейзажи могут быть в их долине в двух - трех километрах от батальона? Или в тех выходах, пехота переваливала через горы и спускалась в незнакомые долины, специально чтобы порадовать Леху новыми видами?
"Интересно, где сейчас этот любитель пейзажей?" - вспомнил о приятеле Виктор.
"А Даштук этот, кишлак, он что, за горой? Вряд ли. Зачем бы тогда их сюда подогнали? Чем они помогут пехоте, если те вляпаются за горой?"
Он снова стал осматривать гору и на этот раз разглядел примерно на половине склона горизонтальную линию, какой-то переход цвета. Скорее всего, там терраса, подумал он. Может на ней и есть этот самый Даштук? Интересно, какая высота? И вообще, как тут определить дистанцию? Ни одного ориентира, ни одного предмета, по размерам которого можно было бы прикинуть расстояние! Хоть бы человечка показали, можно было бы оценить.
Словно в ответ на его мысли глаз уловил какое-то движение на верхней части склона. Виктор не сразу понял, что это столбики пыли, которую может поднять за собой катящийся камень, например.
" ... или бегущий человек!" - сообразил он, спрыгивая в операторскую и припадая глазом к панораме.
Расстояние оказалось намного больше, чем он предполагал. Даже увеличенные оптикой прицела, люди были едва различимы. В наушниках раздался голос Первого:
- Заводи! Операторы, внимание! "Парта" пошла вниз. Из кишлака сейчас выходит "Удар".
"Парта" был позывной его роты, "Удар" - второй роты.
Рядом взревели машины. Мишка, потерзав стартер, тоже запустил движок. За время марша аккумуляторы успели подзарядиться, и этого хватило для запуска.
Несколько минут Виктор напряженно смотрел в прицел, пытаясь угадать, который среди этих людей Леха. Естественно, разобрать было невозможно - слишком далеко. Постепенно маленькие фигурки стали исчезать за линией, в которой Виктор давеча угадал террасу, как будто скрывались под водой. Когда пропала последняя, он стал шарить прицелом по нижней части склона, пытаясь разглядеть вторую роту, но сразу понял, что так их не найдет, слишком маленький кусок местности выхватывала оптика. Он попытался посмотреть в триплекс, но и там было ничего не разобрать - одинаково пустой бурый склон с редкими шариками кустов, не на чем взгляду зацепиться. Виктор вылез наверх. Оказалось, что вторая рота спускается с горы намного левее, и уже прошла большую часть нижнего склона.
"Через пару минут будут внизу, - подумал он, - А там и наши пойдут".
Действительно, на нижнем склоне вскоре показались фигурки и довольно быстро побежали вниз.
- Стрелок! - заорал, перекрывая рев мотора, Синицкий, высунувший голову из водительского люка, - Чего молчишь? Ты че, совсем опух? Почему отключился? Быстро вниз!
И тут Витька услышал выстрелы. Сначала он не понял и не поверил, что это стрельба, слишком обыденна была ситуация секунду назад. Вдруг покатились странные звуки, похожие на удары палкой по доске, пах - пах, пах - пах, и потом часто-часто: па-па-па-па-па, а следом дробное эхо по горам. Через секунду он уже слышал в наушниках крики зампотеха:
- Огонь, броня! Всем огонь по верхнему склону!
Виктор вырвал снаряд из держателя в конвейере, мгновенно сдернул предохранительный колпачок, задвинул в ствол переднюю часть, уперся правой ладонью в пусковой заряд и с силой дослал вперед, так что клин-затвор лязгнул стальными челюстями в сантиметре от руки.
"Вот он, первый боевой выстрел!" - мелькнуло в голове.
Витька припал к панораме, положил большой палец на пусковую кнопку и приготовился к стрельбе.
Но стрелять было некуда...
Голый, однообразный склон выше террасы, каменные осыпи, маленький кустик, вершинка, правее еще одна. Виктор слегка нажимал на поворотные рычаги и башня с пушкой послушно перемещались из стороны в сторону, подчиненная его воле. Но сколько ни вглядывался, он не мог различить на склоне и следа противника. Не видно было ни вспышек выстрелов, ни перемещавшихся фигурок врагов, только бесшумно вспухли на однообразной поверхности горы несколько пыльных столбов от разрыва снарядов. Соседние машины уже вовсю стреляли, а Виктор все вертел лихорадочно стволом, и никак не мог решить, куда бы послать снаряд. В наушниках рычал Синицкий, но Виктор не обращал внимания на его ругань и не отвечал.
- Так стреляй уже! Не вишь, наших споверху долбят! Стреляй, сволочь! - разорялся механик.
- Куда? В кого стрелять? Не видно никого на горе, - огрызнулся Виктор и переключился на внешнюю связь.
- Броня! Я - Первый! Вести огонь по правой вершине! - с надрывом орал в эфире Зампотех, - Всем огонь по вершине!
Виктор спокойно навел шкалу прицела пушки, на группу камней у вершины. Потянув на себя верхний край рукоятки управления, он поднимал ствол до тех пор, пока нижний срез панорамы не лег под цель. Большой палец вдавил резиновую кнопку. Башня содрогнулась от грохота выстрела, со звоном вылетел из казенника и упал в гильзосборный ящик отработанный стартовый заряд. Операторскую затянуло вонючим пороховым дымом.
Виктор только уголком сознания ухватил все эти последствия. В панораму он видел малиновый трассер своей гранаты, ушедшей резко вверх, к вершине горы. В какой-то момент ему показалось, что трассер вот-вот врежется в груду камней, но тот лениво пошел вниз, и скрылся за срезом панорамы. Как будто по листу бумаги с нарисованной бурой стенкой медленно проползла вверх, а потом быстро скатилась вниз маленькая красноватая букашка.
Недолет!
Гладкоствольная пушка, установленная на его машине, не была предназначена для стрельбы в горной местности. Снаряд ее на самом деле был не снарядом, в привычном понимании этого слова. Похожая на узкую юлу граната сидела на сорокасантиметровой трубке дополнительного заряда, к нижней части которой крепился стартовый заряд, таблетка сантиметров десять толщиной, который после выстрела выскакивал из казенника и падал в специальный ящик. Говорили, что граната летит километра на три - четыре, но для этого нужно максимально поднять ствол пушки. А угол ее подъема не превышал сорока пяти градусов. Расстояния до вершины Виктор не знал, но, прикинув, решил, что никак не больше двух километров. Значит, граната может долететь, если дать превышение побольше, максимально задрав ствол. Не отрывая глаз от панорамы, он снова потянул на себя рукоятку. Теперь он видел только небо, в которое и ушел следующий снаряд. Малиновый хвостовой трассер некоторое время бодро шел вверх, но вскоре, потеряв инерцию, уступил земному притяжению, по дуге покатился к нижнему краю панорамы и скрылся за ним. Черт! Не получается так!
Загнав в ствол следующий снаряд, Виктор приготовился следить за ним, опуская ствол, так чтобы засечь в панораму место падения. Но это ему не удалось. Пока пушка опускалась, он потерял из вида свой трассер.
В наушниках орали и матерились на все лады. Зампотех передавал, что пехота просит о помощи, зажатая у края плато огнем с вершины. С соседних машин хлопали частые выстрелы, яркие трассеры снарядов неслись к проклятой горе, но, не преодолев двух третей пути, бухались на склоне. Кто-то пытался резать из пулемета, было видно зеленоватые в дневном свете трассы, вонзающиеся в камни возле вершин.
Виктора охватила злоба. Где-то там, невидимые за краем плато, лежали ребята его взвода. Друг Леха ползал в камнях, ища укрытия, пытался стрелять по вершине, но не мог разглядеть засевших там духов. А те спокойно наводили свои Буры, ловя в прорезь прицелов фигурки наших солдат, загоняя их под камни, не давая спуститься со склона. Шесть машин бессильно огрызаются выстрелами и не могут дотянуться до духовских укрытий, потому что кто-то главный, там, в Москве, когда-то решил, что театром военных действий навсегда останется равнинная Европа!
Виктор сорвал с головы шлем и высунулся из люка. Теперь, не приближенная оптикой, гора была видна целиком. Яркое солнце заливало склон, бликовали кое-где обломки камней, резко чернели тени валунов. Указанная зампотехом вершинка была далеко, но все же не настолько далеко, чтобы снаряд не смог достать ее. Виктор увидел, как чей-то трассер светится над вершиной, и ему показалось, что сейчас снаряд упадет как раз там, где нужно. Но он перелетел и скрылся из глаз. Наметив для ориентира характерный острый камень, торчащий на кромке горы, Виктор соскользнул в башню, загнал в ствол новый снаряд и опять припал к панораме. Сетка прицела скользнула по склону и, наконец, поймала нужный участок. Установив на него вертикальную нить прицела, он максимально задрал пушку и снова выглянул из башни. Крышка люка мешала обзору, ему пришлось наполовину вылезти на броню. Теперь все было готово к пристрелке. Виктор попытался дотянуться рукой до пусковой кнопки, согнулся в люке, но когда нащупал ее, оказалось, что перед глазами снова торчит крышка, загораживая собой весь горизонт.
"Твою мать! Как же мне быть?" - еще сильнее разозлился он.
Он сел на башню, поставив ноги на сидение, как делали операторы на марше. Правым ботинком пошарил по рычагам управления, и когда ему показалось, что нога нащупала правый рычаг, пушка вдруг грохнула выстрелом. От неожиданности он чуть не свалился в башню, но машинально впился взглядом в уходящий к горе трассер своего снаряда. Тот летел высоко над горой и Виктор с надеждой ждал, что сейчас попадет в ненавистный валун, но трассер, замерев напоследок, скользнул за вершину.
Перелет!
Виктор скатился в башню, выхватил из конвейера новый выстрел, вогнал его в пушку, и прижался глазом к резиновому наглазнику панорамы. Чуть повел рукоятку управления вниз и вперед, опуская ствол, снова вылез на броню.
- Выстрел! - скомандовал он себе, и новый снаряд понесся к вершине.
На этот раз Виктор увидел дым разрыва немного дальше намеченной цели. Снаряд разорвался за гребнем, но видимо совсем близко от края, иначе он не смог бы видеть разрыва.
- Ага! Вот так вам! - проорал он, ныряя в башню.
Еще пара выстрелов ушло на окончательную корректировку прицела. Наконец, дым разрыва взвился точно у нужного камня. Теперь Виктор работал как автомат, спрыгивал на операторское сидение, мгновенно заряжал пушку, чуть сдвигал прицел по горизонтали, выскакивал, как ошпаренный наверх, нажимал ногой на спуск и смотрел на уходящий трассер. Он просто трясся от нервного возбуждения. От грохота и дыма гудела голова, пороховая копоть покрывала голые по локоть руки. Оглохнув сразу после первого выстрела, он не слышал, что орет ему высунувшийся из люка механика-водителя Синицкий. Немного привел его в чувство хлесткий удар по броне и фырчащий звук срикошетившей пули. Он глянул по сторонам и заметил взметнувшиеся на дороге фонтанчики пыли.
"Не нравится! Раз перевели огонь на бронегруппу, значит, мы их начали тревожить!"
Трассы пулеметных очередей прочертили пунктир на фоне коричневого склона горы и втянулись в камни вершины. Другие операторы, не накрыв вершину горы пушечным огнем, принялись обрабатывать ее из пулеметов.
Сколько времени прошло с начала стрельбы, Витька не знал, казалось - пара минут, не больше. Но по тому, что конвейер со снарядами наполовину опустел, можно было предположить, что намного больше. В такой кутерьме оценить время просто невозможно.
Выпустив три снаряда вслепую, не высовываясь из башни, он снова вылез наверх, чтобы подогнать прицел и, глянув на вершину, увидел там разрыв снаряда. Кто-то еще нашел способ достать духов. Витька оглянулся. Одна из машин второй роты в этот момент выпустила снаряд, и он проводил взглядом трассер. Малиновый огонек взлетел высоко, описал дугу и врезался в камень на вершине. Он посмотрел на машину и понял, что ребята нашли свой способ поднять пушку выше. Машина правой гусеницей наехала на камни, образующие в том месте кромку дороги, и заметно накренилась на левый борт.
Вот как надо делать, понял он, тогда и на башню вылезать не нужно. Виктор оглядел дорогу возле своей машины. Подходящих камней поблизости не было, только пыльные колеи пополам с каменной крошкой. Тут и там в пыли вспухали небольшие фонтанчики от пуль.
Бросив взгляд на голову колонны, он увидел, крупную фигуру прапорщика, перебегающего от машины к машине, прикрываясь бортами от пуль. Кленов явно направлялся к нему.
"Прапор наш бежит, что ему нужно здесь?" - подумал Виктор, ныряя вниз.
Выскакивая наверх, он чуть не столкнулся лбом с Кленовым.
- Ты что здесь цирк устроил, урод? Какого ... ты из башни вылезаешь? Пулю поймать захотел? А ну, пусти меня, место освободи! Ныряй отсюда!
Виктор скользнул на пол операторской и задом втиснулся в узкий тоннель, соединявший его кабину с десантным отделением машины. Прапор уселся на сидение и завертел пушкой.
- Не троньте наводку, товарищ прапорщик! - запоздало крикнул Виктор. - Я только вершину пристрелял!
- Какого черта ты из башни все время вылазишь, оператор долбаный? Заняться нечем? Твои товарищи под огнем сидят, а ты тут в игры играешь? Ты у меня под трибунал пойдешь!
- Да не видно ничего в панораму! - моментально озверев, орал в ответ Виктор, - Ты сам попробуй, дятел! Потом ори на людей.
- Ты что сказал, щенок? Ты на кого дергаешься! Задавлю!
- Сам попробуй, говорю, - снизил тон Виктор.
Прапор загнал снаряд, поднял повыше пушку и выстрелил. Долго не отрывался от панорамы, потом взглянул на Виктора, выхватил на ощупь снаряд, загнал в ствол и снова начал водить пушкой вверх-вниз. Грохнул еще выстрел. Прапорщик вопросительно посмотрел на Виктора.
- Кто-то же попадает по вершине, - недоверчиво спросил он.
- Так я и попадаю. Остальные только с пулеметов лупят. Тут в панораму не засечешь, куда снаряд ложится. Слежу за трассером из люка, потом корректирую прицел по вертикали. Так и пристрелял. А вы, товарищ прапорщик, все настройки сбили. Ротный очень вам будет благодарен, когда узнает, как вы мне стрелять помогли.
- Ладно, боец. Я ничего тебе не говорил. Продолжай стрельбу, а я пойду других подгоню.
Кленов быстро выскочил из люка и, спрыгнув с машины, бросился к соседней стотринадцатой.
Виктор быстро настроил прицел и снова стал запускать один снаряд за другим.
Из-за командирского сидения выполз Синицкий.
- Че техник-то прибегал? - заорал он Виктору. - Че надо?
- Спрашивал, почему механик - придурок не может поставить машину так, чтобы пушка круче вверх задралась! Куда смотришь, дед Советской Армии? Не видишь, сплошные недолеты? Думаешь, никто стрелять не умеют? Нельзя было догадаться, что угла подъема ствола не хватает? Нельзя было самому додуматься одну гусеницу на камень загнать и машину накренить?
- Ты, это, - стушевался Синицкий, - Ты поучи меня! Тоже, спесьялист...
Он скрылся в тоннеле.
Виктор вытер потное лицо рукавом хэбэшки. Оглядев конвейер со снарядами, он с удивлением обнаружил, что их осталось штук пять - шесть, в то время как полная загрузка насчитывает сорок штук! А ведь вся стрельба, как ему казалось, не могла длиться больше пяти минут. Он быстро выпустил по горе остаток, решив, что такой запас, в случае чего, погоды не сделает. На самый крайний случай оставалась полная загрузка пулемета.
Снова подключился к радиостанции.
- ... Броня. Броня. Я - Броня Один. Прекратить огонь! Слушать меня, я - Броня Один. Прекратить огонь, - видно Зампотех уже не в первый раз повторял приказ, в голосе его слышалась безнадежность.
Витька глянул в триплексы. Несколько трассеров были видны на фоне склона, но интенсивность огня явно спадала.
Машина дернулась и он чуть не разбил голову о триплекс, спасла мягкая лобовая нашлепка на шлеме. Немного повозившись взад-вперед, они развернулись на узкой дороге, немного постояли, потом потихоньку поползли.
Возвращаемся, понял Витька. А как же роты? Мы их подбирать не будем? Хотя, как же они через реку перейдут. Значит, пройдут по тому берегу, а мы их у моста встретим.
И еще, его мучил вопрос, ушла ли пехота без потерь. В переговорах, которые он урывками слушал во время стрельбы, о потерях речи не было. Но, кто его знает, как оно на самом деле? Можно было, конечно, вызвать по внутренней связи Синицкого, но Витька понимал, что вместо информации долго придется слушать его ругань и ворчание, а собачиться с ним сейчас не хотелось.
Он вылез наверх и устроился по-походному, на краю люка.
Колонна медленно двигалась по дороге. Теперь река была слева, за ней, в гуще садов, показался кишлак. Мост был совсем недалеко.
Витька снова принялся рассматривать окрестности. Дорога немного загибалась влево, и теперь было хорошо видно, что она проходит по краю внушительного уступа. Раньше он думал, что эта обыкновенная пыльная грунтовка возникла здесь сама собой, проложенная многочисленными путниками, ишаками и караванами, и раскатанная гусеницами изредка проходивших здесь бээмпэшек. Теперь же, глядя на то, как устроена дорога над обрывом, он понял, что это довольно солидное инженерное сооружение, потребовавшее от своих создателей большого труда. Со стороны обрыва дорогу поддерживала аккуратная, метра три-четыре высотой, подпорная стенка, сложенная из камней. Ее основание опиралось на горизонтальную площадку, которая, при необходимости, могла так же служить небольшой дорогой, а ее, в свою очередь, держала еще одна стенка, примерно такой же высоты. Под нижней стенкой раскинулась ровная, метров пятьдесят шириной, лужайка, покрытая густой травой, такого сочного зеленого цвета, что больше походила на искусственный газон. Лужайка была отделена от реки нагромождением валунов и обломков скал.
Витька стал думать о строителях дороги. Интересно, все же. Такая богом забытая страна, средневековье, народ ютится в убогих домиках из необожженного кирпича. Электричества нет и в помине, техники - никакой, редко допотопный грузовичок увидишь. Землю пашут, чуть ли не деревянными сохами. До центральных провинций далеко, горы высоченные, не доберешься до Центра! Власти, надо понимать, тут только местные. Словом, Богом забытый дальний угол высокогорной страны. И на тебе, такие дороги, мосты. Крепость одна чего стоит. А арыки! Ответвляются от реки в нескольких километрах выше по течению и приходят в долину по склонам гор, иногда метров на двести выше уровня реки. Это ж какие геодезисты должны были работать... Теперь вот дорога эта. Подпорную стенку должны были проектировать настоящие инженеры. Витька припомнил местных жителей, которых ему доводилось видеть в кишлаках. Они были похожи на инженеров не больше, чем какие-нибудь африканские пигмеи с деревянными копьями на космонавтов. И все-таки дорога была, и подпорные стенки были. И строили их, явно не пять лет назад, и даже не двадцать пять. Да как ловко проложили. Впереди, метрах в двухстах, дорога упиралась в нагромождение огромных валунов. Строители, видимо, сочли нецелесообразным прорубаться сквозь них, и просто немного сгладили склон горы в том месте, подняли дорогу на следующую терраску, и пустили дальше метров на десять выше.
Машины подошли к повороту и остановились по команде Зампотеха. Вскоре сам он, с двумя техниками подошел к головной машине, поговорил с водителем, что-то объяснил ему, складывая под углом ладони, потом махнул рукой вверх. Подъем был довольно крутым, но Витьке уже доводилось видеть, как бээмпешки брали и не такие. Головная машина, застопорив правую гусеницу, повернула на девяносто градусов и медленно пошла в гору. Взревывая движком, она с натугой, но довольно уверенно карабкалась вверх. Пару раз окутавшись черным дымом, когда открывался эжектор, она, наконец, достигла кромки подъема, замерла на мгновенье, поднявшись гусеницами над горизонтальной дорогой, став в этот момент похожей на самолет, отрывающийся от взлетной полосы. Потом медленно и мощно переместила центр тяжести вперед, наваливаясь грудью на дорогу, так что корма закачалась, словно у лодки, одолевшей волну, и, повернув влево, пошла по верхней дороге. Длинная тонкая антенна на корме еще долго по инерции раскачивалась из стороны в сторону, как мятник перевернутых часов.
Следом на подъем пошла вторая машина. Витькина стодвенадцатая ждала своей очереди, постепенно приближаясь к площадке, где машины разворачивались перед началом подъема. Как будто вместо ограждения, на самом ее краю росло старое абрикосовое дерево, усыпанное зеленоватыми плодами. Раскидистые ветки были так близко к дороге, что можно было протянуть руку и сорвать абрикос, но Витьке было не до того. Сидя на башне, он с опаской и удивлением заглядывал в обрыв, такой близкий, что видно было основание верхней подпорной стенки. Высота была внушительной.
Машина повернулась на месте и приготовилась к подъему.
Стоявший рядом Кленов взмахом руки приказал водителю остановиться, подошел к борту, и, перекрывая звук двигателя, прокричал Виктору:
- Может, слезешь?
Виктор отрицательно помотал головой. Теперь это была его машина, и бросить ее в минуту опасности казалось недостойным. Да и в чем опасность? Подъем, как подъем. Через минуту они будут на верхней дороге.
Прапорщик махнул рукой.
- Пошел.
Мишка включил передачу. Машина дернулась и медленно поползла вверх.
Подъем оказался очень крутым. Виктор, сидя на башне, чувствовал, как тело его неудержимо тянет назад. Казалось, еще чуть-чуть и они опрокинутся на спину. Примерно так чувствует себя человек, балансирующий на стуле, который качается на двух задних ножках - любимая забава школьников, сидящих за ненавистными уроками. Машина ревела, рыскала носом по дороге. Гусеницы проскальзывали на гладких камнях. Мгновениями казалось, что передняя часть отрывается от склона, сцепление с дорогой уменьшалось, машина, буквально, становилась на дыбы. Виктор, изо всех сил вцепившись в крышку люка перед собой, был уже не рад, что не послушался прапорщика. Ему было по-настоящему страшно. Но мало-помалу бээмпешка все же доползла до верхней дороги, нависла над ней брюхом, опираясь на грунт только задними катками. Еще мгновение и они качнутся вперед, выйдут на горизонтальную плоскость. Тело приготовилось к резкому броску вперед, пальцы еще крепче сжали металл крышки...
В этот момент все и произошло. Витька не понял, что случилось, только почувствовал, что тяга двигателя вдруг пропала. Машина на секунду замерла, как будто задумалась, а потом медленно и нехотя двинулась назад. Заскрипели тормоза. Машина снова замерла, дернулась раз-другой, снова медленно пошла.
- Что он делает? Почему не тормозит? - мелькали в Витькиной голове мысли, - Козел - этот Синицкий!
Витька сообразил, что водитель тормозит, да только тормоз не держит машину. Она все быстрее двигалась вниз по наклонной плоскости. Время растянулось, все вокруг превратилось в замедленную съемку, только мысли летели стремительно.
"Когда же он вдавит тормоз? Когда остановит это скольжение назад?"
Витька обернулся и остановившимися от ужаса глазами смотрел на огромное дерево, которое неумолимо надвигалось на машину.
