Третий год на Донбассе идет война. Пусть нас не смущает отсутствие картинки в телевизоре и условное перемирие "Минск-2". Война продолжается. Как минимум, одна сторона конфликта не договороспособна. Постоянные обстрелы и провокации с украинской стороны, работа ДРГ и снайперских групп - это тлеющий уголек, который в любой момент полыхнет, стоит подуть западному ветру. Но даже в этих условиях Донбасс сумел выстроить новую модель государственности. Пусть действующую с перебоями, с кучей внутренних и внешних проблем, но - действующую! Работают школы, университеты, больницы. Старикам платят пенсии. Заработала банковская система. Возрождается энергетика. А еще на Донбассе случился мощнейший всплеск русской литературы, равного которому не было за все годы независимости Украины.
Время загоняет людей в тупик, и в поисках выхода из него рождается литература. Все очень просто - это клей, который на нравственном, на трансцендентном уровне скрепляет отношения общества и государственных институтов. Не оправдывает, нет, но вычерчивает иную реальность, которую можно будет принять за образец. И в этой связи можно смело говорить о таком феномене, как "литература Донбасса".
Как революция 1917-го года вынесла на своем гребне Всеволода Иванова, Фурманова, Фадеева, Лавренева, Николая Островского, Шолохова, так и гражданская война на Украине рождает своих глашатаев. Без пафоса и героики (не то время, не то место) писатели Донбасса равны классикам революции в одном: прямом, твердом и горячем чувстве Правоты. Потому что в любой войне, даже в гражданской, всегда есть правые и виноватые. Нам может не нравиться эта мысль, гораздо проще все списать на неровный ход времени, но мысль эту не куда не деть: всегда есть правые и виноватые. Не Донбасс начал бомбить Киев.
Намечается новая драка,
Перерезана пуповина.
На соседском заборе - собака,
А вернее - её половина.
По посёлку стреляют с Востока,
Вновь на прочность проходим проверку.
На оборванной линии с током
Провода коротят фейерверком.
Снова эти ужасные "бахи",
Приносящие страшное горе.
И кишки половины собаки
На соседском красивом заборе...
Слышал здесь я и правду и враки, ,
Видел здесь и Христа и Иуду,
Но глаза половины собаки,
Я навряд ли когда-то забуду...
Это Александр Морозов, поэт из Дебальцево. Запомните это имя.
Первым значимым литературным документом можно считать сборник рассказов "Я дрался в Новороссии", вышедший в издательстве "Эксмо-Яуза" в прошлом году. Не все писатели, опубликованные в нем, дрались в прямом смысле слова, не все даже жители Донбасса, но совершенно точно все являются очевидцами или участниками новой войны. Сборник вышел неровным, наряду с блестящими рассказами и очерками есть произведения достаточно среднего художественного уровня, но он живой, нервный и кровоточащий. Так младенец появляется на свет: орущее красное тельце, все в слизи и материнской крови, но в эту первую секунду жизни он уже вмещает в себя солнечный луч, измученную улыбку матери, завтрашний перегар ошалевшего отца. Он уже - есть! Он родился, раздвинув слабыми ручонками небытие.
Ополченец, скрывающийся под псевдонимом Ал Алустон, рисует окопную правду, где офицеры ВСУ продают ополченцам все, что можно продать: от установки "Град", до жизней своих солдат. А ополченцы продают фотосессии с уже сгоревшими танками, позволяя украинским офицерами докладывать об очередных успехах, делать себе карьеры. Рассказы написаны простым языком, на грани цинизма, и эта грубая правда бьет ледорубом по голове.
Другой взгляд - из подвалов бомбоубежища. Такова проза Андрея Кузнецова, журналиста, луганчанина, пережившего с двумя дочерьми и беременной женой блокаду и ежедневные обстрелы города.
И это все не воспоминания, не дневники, не записки с фронта - это полноценная художественная проза с идеями, героями, конфликтами. Впрочем, главный конфликт известен заранее, не писатели его породили, но вынуждены жить в нем и пытаться Словом его затормозить, как это удается одним поступком герою рассказа Кузнецова.
К 23-му февраля готовится выход второго сборника "Время Донбасса", куда вошли произведения около 20 прозаиков и 50 поэтов.
Сейчас литература Донбасса - это литература оценки, называния, проговаривания вслух. Когда на первом месте стоит необходимость бесшабашно и страшно проорать во весь голос: за что вы нас убиваете? Когда высокие материи и глубокие смыслы уступают место насущному: достать еды и воды, не попасть под обстрел, запомнить, записать, как все было. И этот взгляд не внутрь себя, но вокруг позволяет разогнаться. Много сил уходит, чтобы удерживать высокую скорость произнесения: все успеть, ничего не забыть. Не хватает времени заглянуть в себя, дать оценку, понять, как вообще все это случилось? Но теперь, кажется, это время пришло.
Самым значительным текстом литературы Донбасса на сегодняшний день является пьеса "Оглашение Крама", с которой мне повезло ознакомиться в рукописи. Впрочем, сейчас она выложена в открытом доступе в сети, и каждый может ее прочитать, набрав соответствующий запрос в поисковике. Автор - глава правления в Союзе писателей ЛНР, ветеран Афганистана, основатель сайта "окопка.ру" - Глеб Бобров, известный широкому читателю как автор бестселлера "Эпоха мертворожденных". В пьесе всего два действующих лица, ополченец Яков Левитин и волонтер Марк (позывной "Крам"), которые сидят в расстрельной камере в полной темноте. Не видно лиц, званий, шрамов - только голоса. Автор так и различает их: голос справа и голос слева.
Уже в названии и именах персонажей дана явная отсылка к Библии и Торе. Позывной "Крам" - это обратное от имени соавтора второго евангелия Марка, но еще это Храм: так слышится и так западает в подсознание. А еще это "харам" - запрет в исламе. Яков Левитин - это Иаков, боровшийся с Богом. Левит - одна из книг Торы. Оглашение - заключительный акт подготовки верующего к таинству Крещения. Символы разбросаны щедро, горстями, и они не заканчиваются, как бесконечны библейские хлеба из корзины безвестного мальчика. Библия, Тора, Коран - в расстрельной камере несть ни эллина, ни иудея.
Действий в пьесе четыре, причем диалог центрального, выворачивающего душу наизнанку четвертого действия занимает ровно девять строк. Но к нему еще надо подойти.
Бобров работает умелыми, уверенными приемами. Каждое действие - это такой доведенный до предела микрокосм одной темы. В первом действии такой темой является глубина падения человеческой души. Абсолютный, чистый садизм в застенках "нацгвардии". Это даже не средневековье - это картины ада, в котором черти в камуфляже, с шевронами в форме трезуба режут людей на куски. Описанные пытки невозможно придумать: о них можно только услышать от тех, кто чудом уцелел. И это действие выполняет первую задачу: проговорить вслух, запомнить, записать. Никаких оценок - просто все происходящее не вмещается в оценочные категории. Яма без дна. Автор не вводит в пьесу ни одного персонажа "той стороны" не из скупости или жалости. Просто там, в коридорах пыточной - не люди; и слова, обычная человеческая речь (русская ли, украинская - язык не важен) невозможны из их уст. У них и рта-то, пожалуй, нет: пустой провал на этом месте. Нет ни образа, ни картинки - это абсолютное зло.
Но уже во втором действии акценты смещаются, и Бобров вместе с героями пытается понять: как мы все до такого дошли? Что такого мы проворонили в себе и в стране еще совсем недавно, но уже в прошлой жизни? И здесь Бобров честен с собой и читателем. Ответ прост: всем было плевать. И оттого Крам с обидой и злостью говорит товарищу: "И ты, со своими дровосеками, и мы, со своими шапито, и даже те циркачи неопохмеленные, всем миром мы - граждане, словно долгоносики, точили ствол своей страны. Всем было плевать на общее, каждый жаждал лишь свое - частное. Кому флакона "тройного" хватало, кто тачку жаждал и, чтоб руль кожей игуаны обтянут, а кому третий рынок подавай, потому что у Вована "Центральный" все равно шире и длиннее, чем его оба два. Вот так, как крысы в колесе, на ходу покусывая друг друга, и добежали - кто до пули под БТРом, кто до колючей проволоки в жопе, а кто до "чистовой". По заслугам - награда."
Третье действие - это взгляд героев вглубь себя: просветить до нутра, до печенок. С общим разобрались, теперь с самим собой разобраться надо. Яков Левитин бросил жену и дочь, Крам - просто не создал семьи, не рискнул, испугался: два раза его жена делала аборт, а третьего ребенка так и не решились взять в детдоме. Вся жизнь прошла не так, в погоне за золотым руном, но вот настала минута - и каждый сам себе и Арго и аргонавт, и судья и прокурор, и время назад не отматывается.
Глеб Бобров зафиксировал три взгляда на эту войну: прямо перед собой, назад и внутрь себя. И вдруг оказалось, что эти три разнонаправленных взгляда пересекаются в одной точке. Такое возможно в геометрии Лобачевского и в искусстве. В четвертом действии несколькими фразами автор вырывается из границ видимой художественной реальности и утверждает единственную возможную Правду: божеской любви и милосердия. Читатель глотает свое сердце и наступает катарсис, - так древние греки называли это состояние, но мы все понимаем, что нет ему названия. Это просто прикосновение к горнему миру здесь и сейчас. Наяву.
Нельзя недооценивать силу слова. Литература Донбасса в каком-то смысле это точка отсчета для всех нас: куда путь держим? Неплохо бы нам знать ответ на этот вопрос. На Донбассе знают.
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на okopka.ru материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email: okopka.ru@mail.ru
(с)okopka.ru, 2008-2019
