Okopka.ru: Фарукшин Раян. Корова

рядовой Мамонт

Свою историю Мамонт рассказал мне холодной зимой 2001 года, в морозный февральский вечер, ледяным ветром продувавший автобус насквозь. Мы вместе ехали домой с торжественного митинга, посвященного очередной годовщине вывода Советских войск из Афганистана. Сначала молчали. Я тихо смотрел как ветераны-афганцы на ухабах долгого пути расплёскивают водку мимо пластиковых стаканчиков и, пытаясь споить друг друга в дым, наперебой предлагают выпить. Мамонт же отключился от мира водки и войны и увлечённо выковыривал непонятные узоры на тонкой корочке льда, затянувшей стекло бокового окна автобуса. Я хряпнул полстакана красного винца "для сугреву" и был беззаботно спокоен, а Мамонт, обычно трезвый и здравомыслящий, нервничал. То и дело поглядывая на часы, он спрашивал сам себя: "Когда уже доедем?", и продолжал живописать ногтём по стеклу.

Неожиданно водитель резко ударил по тормозам и вся наша нетрезвая братия, гремя полупустыми бутылками, вмиг оказалась на полу, на товарищах, либо в проходе между рядами верхом на спинках сидений.

- Твою мать, Семёныч, не дрова везёшь!

Облив товарищей водкой, замазюкав колбасой и салом, воины, кряхтя и посмеиваясь над проделкой водилы, занимали насиженные места.

- Ух, звездец рулит!

Степенно отвечая на резвые матюки бывалых воинов, водитель заметил:

- Деревню проезжаем. Корова на дорогу выскочила. Не давить же?

- Не, не давить!

- Корова в Индии - священное животное! Её давить нельзя, нас - можно! - смеялись ребята, кидая очередные пятьдесят грамм в ненасытное нутро.

- Корова? Да, - Мамонт посмотрел на меня огромными глазами, - корова...

Корова

Большая и широкая, просто толстенная корова в черно-белое пятно по бокам и коротким белым хвостом, завершающимся коричневой паклей, приковыляла из зелёнки и встала, как вкопанная, прямо напротив нашего окопа. В пяти метрах от моих глаз, в изумлении выпученных из-под обтянутой обрывком кителя каски в квадратном отверстии бруствера, медленно и призывно колыхалась её вымя. Чтобы впасть в сытую нирвану, стоило всего лишь высунуть изо рта язык и слегка полизать набухшие коровьи соски. Казалось, молока в них настолько много, что хватит на весь взвод.

Парного молока я не пил более года, ровно столько, сколько служу. Это толкало на подвиги, на недобрые подвиги: корову необходимо срочно подоить!

Повернув рогатую голову на могучей шее в сторону укрытого мешками с землей автоматического станкового гранатомета, корова призывно замычала. Громко и протяжно. Вот мол я, доите, ребята! Пейте дети молоко - будете здоровы!

Из землянки показалось заспанное лицо Мустафы: смуглое, с мелким приплюснутым носом, широкими, сросшимися над переносицей иссиня-чёрными бровями, узким загорелым лбом, редкими рыжими волосиками тоненькой полосочки усиков и жёсткой причёской "бобрик" на макушке. Лицо выглянуло в поле, быстро-быстро моргнуло, прикрывая карие глаза шторками век, вытянуло челюсть в изумлении и неподдельном восторге:

- Карова! - с сильнейшим ударением на "ка".

- Да, Мустафа, это настоящая корова. С титьками.

- А там - молоко! Давай, Обезьяна, надоим себе молочка! - Мустафа заговорщицки заглянул мне в глаза и, видимо прочтя одобрение, или не найдя ничего, кроме желание поспать, довольно покряхтел, да полез за бруствер.

- Рядовой! А вы куда? - как всегда в самый неподходящий момент нарисовался старшина роты Критерко, хитрющий тип из донских казаков. - Там, в лесочке, злющий враг! А враг, как известно, - старшина поковырял длинным тощим указательным пальцем в носу, поочередно вгоняя его в широкие ноздри, - никогда не дремлет! Или вы сдаваться решили? Белы ручонки вверх и тю-тю, к нохчам?

- Башкиры не сдаются! Даже при царях наши воины казакам не сдались. Слышали, небось, о легендарном Салавате Юлаеве? Я его потомок. Не прямой, канишна, но потомок! - тараща большие, по-восточному раскосые карие глаза, съязвил Мустафа.

- Я глажу, ты расслабился, боец! - Критерко вяло пнул башкира под зад. - Ты у меня ща в упор лёжа и сто раз! Понял? В бронежилете!

Мустафа обиженно надул щёки, стряхнул пыль с потертого зада камуфлированных штанов, по-детски вытянул руку в сторону коровы, мутными глазищами наблюдавшей всё действо, разыгравшееся в окопе русских солдат:

- Её бы подоить. Молока попить. Я умею, с паханом мы 5 коров держали. И каждый год покупали тёлок, растили и, через год, по-осени того, резали. Мясо на базаре в городе продавали. В Уфе. На том и жили. У нас семья ощинь большая: пятеро детей, а пацан я один, четверо девчонок младших!

- Дома тёлку свою будешь за сиськи дёргать! - старшина зло оскалился. Фыркнул кромко лошадью, воровато, будто замышлял что-то нехорошее, огляделся. - Если она у тебя есть!

Мустафа расстроился, почувствовал себя виноватым, притупил взор. А я обозлился:

- Мы жрем один сухпай на троих уже четвертые сутки! Где обещанная вертушка со жратвой? Или колонна с продуктами? Сколько нам тут сидеть еще? Может, неделю или две? Литр молока нам не помешает!

- Обезьяна, ты дома из холодильника литр достанешь. Если доживешь! - нервным рывком правой руки старшина пощупал ПМ в кобуре. - А здесь это называется самоуправство и мародёрка! Под суд хочешь? Я тебе устрою, борзота!- торжественно важным голосом дернул кадыком старшина. Не вынимая пистолет из кобуры, он дважды тряхнул им вниз-вверх. Зыркнул недружелюбно, рыгнул перегаром местной паленой водки, выменянной у прибегающей раз в два дня пацанвы из близлежащего ингушского села. Усмехнулся чему-то своему, тёмному.

- Ладно я вовремя решил посты осмотреть, иначе за вами не углядишь! Вам что приказали? Из окопа носу не казать! А если в лесочке снайпер? Ты вылезешь, а он тебя - пиф-паф, ой-ой-ой, умирает Обезьяна!

Корова потопталась неуверенно на месте, задрала хвост и мощно дристанула. Пять вонючих коричневых лепёшек, каждая в диаметре немного меньше предыдущей, одна за другой смачно шлёпнулись вокруг крутанувшей задом коровы.

- Гляди, заминировала подходы! - хищнически задирая верхнюю губу, показывая жёлтые гнилые зубы, дико хохотнул старшина.

- Так мы будем её доить? - не успокаивался я.

- Солдат! Наглеешь! - Критерко наотмашь ударил меня ладонью по лицу. - Слушай мою команду, наглец! Зачем её доить? Глубже надо мыслить! Мы её зарежем. И накормим свежатиной всю роту. Сколько нам тут впроголодь торчать я и сам затрудняюсь знать.

- Вы что! - Мустафа отрицательно замахал руками. - Не прокатит! Местные прибегут, устроят разборки! Село же за лесом, километра два всего! Забыли? Корова явно оттуда! Отбилась от стада.

- Ты не философствуй, умник! Делай, что прикажут! - Критерко достал из-за пазухи самодельный трофейный нож с красивой резной ручкой. - За мной, Салават Юлаев! Обезьяна, ты - к пулемёту, прикроешь!

Я знаю, откуда у старшины этот нож. Видел, как он отнял его у немощного старика в пригороде Гудермеса. Древний, седовласый и длиннобородый старик мирно сидел на полусгнившей лавке у своего разбомбленного дома в частном секторе, когда мы проезжали мимо на своём бэтре. Как старшина разглядел выглядывающие из-под пиджака деда ножны, не знаю. Тормознув броню напротив старика, старшина спрыгнул тому практически в объятия, ударом кулака сбил с головы чеченца папаху, распахнул пиджак и выдернул нож из ножен, покрутил им у ни грамма не изменившегося в своём спокойствии лица старейшины, и пьяно брызгая слюной, рассмеялся. С третьей попытки, не дождавшись ни от кого из десяти восседавших на броне пацанов вытянутой в помощь руки, самостоятельно заполз назад на БТР. Вот он - доблестный воин вооружённых сил России!

А водку ему приносят в обмен на тушенку, которой он должен кормить личный состав взвода, худеющей от нехватки продуктов не по дням, а по часам.

Критерко подошёл к корове, схватил её за кривые короткие рога, потянул на себя, попытался лягнуть несчастное животное в шею, но не достал. Мустафа коротким жестом успокоил старшину, ласково потёр корове за ухом, взял за ремень, ошейником обхватывающий шею животного, и привычным движением руки развернул животное в нужном направлении, к окопу. Как он "уговорил" её сигануть прямо вниз, к землянке, не понятно. Чудо, что она ноги себе не переломала!

Ух, башкир дело своё знал. Парень он золотой, на все руки мастер. И столяр, и плотник, и каменщик, и слесарь, и электрик. Где поработать - нет лучше Мустафы в части. Когда сводный батальон убывал в Чечню, командир, мордастый полковник с пухлыми красными ручонками, лично просил башкира остаться. Ну а как без него работать по-хозяйству? Мустафа лучше опытных офицеров контролировал любые ремонтные или схожие работы на территории в/ч, давал дельные советы офицерам-автомобилистам, сам ремонтировал УАЗы и личные транспортные средства старших офицеров и, бесплатно и качественно, чинил их домашние бытовые приборы. Полковник не раз предлагал Мустафе покровительство, но башкир раз за разом отказывался от предложений перейти на службу в штаб, ему казалось, что там будет скучно, да и не хотелось ходить под вечным надзором офицеров. Наверно он был прав, оставаясь в казарме с теми, с кем служил в армии с первого дня. Мы всё это знали и уважали Мустафу, бесспорно. Настоящий мужик!

Как Мустафа своими сильными мозолистыми руками резал и разделывал скотину, я не смотрел. С детства не могу смотреть на такие ужасы. А вот от жирного бульончика вечерком у костра не отказался. Как откажешься? Все парни если суп с мясом с нескрываемым удовольствием, и о происхождении свежатины никто не задавал глупых вопросов. Все умные.

Да, нежное варёное и жаренное на угля мяско глотали всем взводом, к тому жаркому осеннему деньку насчитывающей не более двадцати рыл, три дня. Останки закопали недалеко от позиций, в сыром овражке у узкой мелководной речушки, но часть туши старшина заблаговременно уволок в неизвестном направлении в неизвестных целях, как выяснилось позже, поменял на водку у ОМОНовцев, закрывавших блокпостом въезд в село с противоположного конца поля. Причём, Критерко не пошёл по единственной дороге, петляющей через всё село. Как он сумел добраться до ментов, не подорвавшись на раскиданных в лесочке минах, и не пав жертвой внезапных обстрелов окружавшей наши окопы территории, одному Господу известно.

С утреца на четвёртый день появились обеспокоенные исчезновением коровы местные пастухи. Припёрлись шумною толпою. Долго и нудно объяснялись со старшиной. Критерко, доказывая личную невиновность в фантастическом исчезновении рогатой скотины, по-обычаю размахивал пистолетом. Пастухи же были вооружены одним единственным сухим посохом на всю свою банду, а потому ушли ни с чем. Но, думаю, обо всём догадались. Уж больно у нас сытые и довольные морды были. Светились благополучием.

Блокпост ОМОНа тоже стал объектом посещения пастухов. Но менты на них, видимо, особого впечатления не произвели, поэтому возмущенные местные жители целой делегацией в десять бородатых морд под вечер вернулись к нам и снова громко и матерно побеседовали с Критерко. Старшина спел старую песнь о главном, а затем по-доброму предупредил местных, что в случае повторного их появления в зоне проведения боевых действий, он, доблестный командир измученного тяжелой ратной службой бритоголового мальчишеского войска, отдаст приказ пулеметчику открыть огонь на поражение. Чтобы неповадно было.

Пастухи удалились. Наши окопы окутали мир.

Под палящими лучами удушающе жаркого солнца протянулась неделя. Ничего из рук вон выходящего не происходило. Мы, сменяя друг друга, сидели в окопах и спали в землянках. Никто на нас не нападал, а ночью если и возникала стрельба, то чисто с нашей стороны и по психологическим причинам. Заметив шевеление в лесочке или заслышав вражеские голоса, а скорее вообразив себе и то, и другое, бодрствующая смена лупила по зеленке из пулемета и автоматов минут по пять-семь ежечасно. И так до восхода солнца, благо боеприпасов было запасено столько, что, думаю, хватило бы на месячную оборону позиций целым батальоном.

Возникло ощущение, что о нашем существовании командование забыло. Нужды в боеприпасах пока не было, но ни попить, ни поесть нам так и не завезли. Кто-то предположил, что у командования много дел с другими временными опорными пунктами внутренних войск вокруг Гудермеса, ежедневно обстреливаемыми боевиками. Ну да, по тем дорогам тянулись армейские колонны полков и бригад выводимых по условиям Хасавюртовского договора из свободной Ичкерии в кратчайшие сроки. А у нас нет войны - нет потерь, а значит и нет проблем. Логично. Только кушать хочется всегда. Пока человек жив, естественно.

Для чего, с какой целью и по каким причинам мы торчим в окопах - никого из ребят не волновало. Дни идут и дембель ближе. Почти не стреляют, опять-таки. Сухпай, невкусный и надоевший, но съедобный - есть, воды в речке - хоть залейся, курева - валом. И конопля растет целыми полями. Если поджечь - дыма на кайф хватит для половины наркоманов всего Северного Кавказа. Парни, нет-нет, да баловались этим немудрёным делом - потягивали травку. Да, это не есть хорошо, это гробит здоровье. Но, тогда, чёрт побери, чем еще здесь можно заняться чтобы быстрее убить время? Невозможно постоянно чистить оружие, драить ремень, ковырять вшей и грызть ногти. Невозможно постоянно спать на нарах в землянке, с головой завернувшись в полусырое вонючее одеяло. Хотя, невозможное возможно, я - никогда не курил сигарет, а травку и подавно в рот не возьму - дрянь отвратная. Мне говорили: все некурящие, попав на войну в Чечню, стопроцентно начинают курить, а непьющие начинают пить. Для эмоциональной разгрузки. Или чтобы не отставать от коллектива. Кто не курит, тому перекур не нужен, тот продолжает рыть окопы, пока остальные дымят, растягивая удовольствие по-максимуму. Чушь собачья, как не курил и не пил спиртного до армии, так и здесь не собираюсь начинать. Научиться дурному - мозгов не нужно. А мне мозги пригодятся, мечтаю поступить на юридический. Ни ментом, ни адвокатом, ни прокурором работать не буду никогда, но вот иметь юридическое образование - да, хочу! Для чего? Сам не знаю!

Корова появилась утром. Неказистая, безрогая, тихая. Создалось впечатление, что появилась она из неоткуда. С луны, может, свалилась? Стояла под крайним с леса и ближним к окопам дереву и грустно жевала травку, ссала долго и громко, мычала неуверенно негромко и снова, высовывая огромный влажный язык, обречённо щипала травку.

Мы всем отделением, впятером, остановились на загибе окопной линии, у врытого в землю бронетранспортера и без особых эмоций смотрели на пришелицу.

Из-за брони показалась лысина старшины.

- Мясо само к бойцам приковыляло! - посмотрев на нас, а затем на корову, заулыбался Критерко. - А мы сейчас, ребята, проведем специальную операцию. Задержим эту корову и препроводим её к нам в земляночку до выяснения обстоятельств появления на приграничной территории в зоне боевых действий.

- В смысле, действий? - по обычаю ступил Боярин, глупый и слегка недоразвитый умственно, но чрезвычайно добрый и отзывчивый паренёк из саратовской глубинки.

- В смысле, воин, будет вам на ужин шашлык! - старшина в нетерпении потер руки, прищурился хитро, сплюнул быстро собравшуюся во рту слюну. - Мустафу мне сюда. Скажите, он, как профи, и займется коровой. А вы поможете. Живо!

Никто и не возражал. А что возражать? Шашлыку хочется.

Приковылял сонный Мустафа. Сказал, что заниматься коровой не желает. Объяснил почему. Рассуждал он здраво, и, думаю, действительно, местные второй подряд исчезнувшей коровы не простят, принесут неприятности. о чём я в спокойном тоне доложил старшине. Критерко вытаращил глазёнки из орбит и раздраженно завопил:

- Приказываю, поняли! Я - старший по званию и по возрасту! Накажу! Мустафа - бегом к корове, Боярин - гони с ним, а ты, Обезьяна, - оружие к бою!

Для Критерко авторитетов в жизни не существовало. Такой может и "наказать". Подло, хитро. Например, под покровом ночи двинуть сзади палкой по башке, и до свидания мама, здравствуй больница.

Мустафа возмущенно покрутил пальцем у виска, но полез выполнять приказ. Командир всегда прав. Худосочный микроскопический Боярин отправился ему "помогать". Я с автоматом, Серый и Батон в пулеметом изображали прикрытие.

Критерко встал широко расставив ноги, уперев тонкие пакли рук в бока, самодовольно оттянув подбородок вниз, почёсывая бугор кадыка и скаля зубы. Любимая поза диктатора. Усиков только не хватает для полного сходства с известным персонажем.

Как башкир подошёл к корове, я не видел, занимался раскладным прикладом автомата, а когда поднял голову, встретил отрешенный его, Мустафы, взгляд. Мустафа стоял прямо, словно длинную острую палку проглотил, положив правую руку скотине на лоб, а в левой держа автомат. Нет, конечно, вру, я не мог видеть глаз башкира, слишком далеко от меня он отошёл. До коровы метров 100-130 было, вряд ли больше, но я почувствовал его взгляд. Прощальный.

Хлопнул негромко взрыв. Это неуклюжий недальновидный Боярин, не подумав, почему одиноко бродившая корова вдруг оказалась привязанной к корню дерева, выдернул мешавшую корягу, порвав опоясавшую её тоненькую проволочку. Короче, сорвал растяжку.

Враг хитер и злопамятен: местные, понадеявшись на нашу алчность, не прогадали. Они пригнали корову в темноте, аккуратно привязали её переднюю ногу к торчавшему над самой землей корню дерева и заминировали.

Ловушка сработала. Мустафа, получив в себя более сотни осколков, безмолвно рухнул на левый бок, дёрнулся, словно поражённый током, завалился на спину. Левая рука осталась плотно прижатой к телу, правая откинулась прямо и ровно, образуя к туловищу угол в 90 градусов и указывая в сторону окопов. Раскрытая ладонь словно просила подаяния. Просила жизни. У кого?

Боярин, раненый в лицо и, видимо, контуженый, упал на спину резко, будто невидимый боксёр-тяжеловес въехал ему изо всех сил в лоб своим двухпудовым кулаком.

Корова, поймавшая неповоротливой тушей свою порцию осколков, медленно падая на бок, дико замычала, её тяжёлое "Му-уу!" ударило меня по голове. Я первым выскочил из окопа и ринулся к месту трагедии.

Серый дал длинную очередь из пулемёта. Мог убить меня, но повезло, пули прошли немного выше головы. Батон запричитал что-то, прикрыл лицо ладонью, сполз на дно окопа, притих. Критерко, вылезая вслед за мной, споткнулся и упал, ударившись головой о камень, разбил в кровь нос.

Я с ходу, не добегая до места подрыва пяти-семи шагов, разрядил автомат, выпустив рожок патронов в корову. Нечего несчастной скотине мучится.

Бросил автомат, наклонился к Мустафе. Чтобы понять, что парень мёртв, необязательно быть доктором: башкир не дышал, ему словно вспороли правый бок ножом с бесчисленным количеством лезвий. Боярин потерял сознание, но его жизни ничего не угрожало, правда лицу его не помешала бы пластическая операция, так много мелких осколков оно получило.

Подошел прихрамывающий старшина. Злой и нервный. Быстро осмотрев бойцов, коротко шлёпнул меня по затылку.:

- Хер ли прибежал? А если засада? Расстреляют сейчас!

Подбежали Серый и медик Федя. Они притащили носилки. Федя, от нервного напряжения раскрасневшийся и вспотевший, покрутился над подорвавшимися, потряс кулаками:

- Башкиру - крышка! Башкиру - крышка! Боярина, быстрее, ну! Вы - за ноги, мы - за руки!

Вчетвером вцепились в Боярина, перетащили на носилки. Понесли. Навстречу пропыхтели пацаны из третьего взвода. Они и спустили в землянку завёрнутого в грязный кусок брезента Мустафу.

Мы с Серым молча стояли над Федей, а он, опустившись на колени, что-то колдовал над Боярином. За его спиной, у открытой двери землянки, шумно дымил папиросой старшина

- Херня, - цыкнул сквозь зубы Федя, - ща очнётся.

Боярин открыл глаза. Улыбнулся искренне, действовал промедол, поводил глазами влево-вправо, шёпотом спросил:

- А где я?

- Живой, блядь! - облегчённо выдохнул Серый.

- А что с ним станется, Серый? - Критерко развёл пальцы, выпуская окурок в свободный полёт. - Говно не тонет.

- Атас! Все сюда! Шухер! - послышался чей-то взбудораженный голос.

Оставили Федю с раненым, ринусь каждый к своему месту.

Прибежал, щёлкнул предохранителем, выглядываю. Рота уже заняла позиции: Бохтияр водил стволом АГС, Батон держался за ПКМ, Витя зыркал в прицел СВД.

Выруливая из-за холма, по дороге пылил синий УАЗ, "Бобик". Над кабиной автомобиля гордо реал зелёный флаг Чеченской Республики Ичкерия.

УАЗ тормознул и с визгом остановился в сантиметрах десяти от единственного бетонного блока, перекрывавшего дорогу пред шлагбаумом, едва не задев его облупленным, местами взятым рыжей ржавчиной бампером.

Из машины, громко хлопнув дверьми, вылезли водитель и пассажиры, всего шесть человек, чеченцы. Пятеро в возрасте 17-19 лет, не старше. Крайний - двухметровый широкоплечий детина лет сорока - лысый, но с густой и чёрной, если только слегка тронутой сединой, бородой. В очках с круглыми тёмными стёклами. Крутой, понимаешь! Молодёжь небритая: щёки и подбородки в тонком рыжем пушке, глаза горят огнём победы, орлиные носы вздёрнуты к небу. И все в иностранном камуфляже разных цветов и оттенков, все вооружённы автоматами и пистолетами, все в новых отечественных бронежилетах, все одновременно разговаривают, гаркают. Наконец, затихли.

А зачем им сейчас бронежилеты? Если для понтов.

- Кто старший? - приподнял на лоб свои солнцезащитные очки лысый.

- Ну, я. А что тебе? - старшина боязливо съежился, но, выждав небольшую паузу, сумел справиться с волнением, вылез из окопа и пошёл к машине боевиков. - Я без оружия!

- Вижу, командир! А никто стрелять не собирается. Войне конец, знаешь сам, войска выводят и тебе здесь недолго сидеть осталось, скоро домой, да. Хочешь домой?

- Не тебе решать, когда мы уйдём. Прикажут - уйдём, а нет - нет. Чего приехали?

- А вы коров у наших стариков зарезали, ха, взорвали! Сначала одну, сегодня вторую. А чем платить будете? - хитро оскал рот в подобие голливудской улыбки боевик, а друзья его дружно закивали головами. - У нас, на Кавказе, кто старика обидит, тому голову отрезают! Знаешь? Эй, плати, иначе будем тебе и твоим салагам головы резать!

Критерко не нашёлся, что ответить, и поступил чисто по-русски:

- Слышь, ты! Пошёл нах отсюдова!

Боевик перестал улыбаться, надвинул очки на переносицу. Наставил на старшину автомат:

- Хочешь сдохнуть?

- Муха поганая, и та жить хочет!

- Эй, командир! Ты совсем наглый стал, да? Как ты с гостем говоришь? Как с уважаемыми? Старые люди к тебе приходили, а ты на них кричал, ругался что стрелять будешь. Это я буду стрелять сейчас! - с ударением на "я" выговорился нохча.

Критерко почему-то молчал, и нохча стал давить на старшину, откровенно катил бочку, говоря всё быстрее и быстрее, громче и громче, вскоре сорвавшись на крик.

Я, длинной очередью, срезал боевиков. Расстрелял на черт! Бряцая оружием, боевики попадали в кучу. Я бросил туда гранату, вторую. Сел за руль УАЗа и раскатал останки некогда крутых бородатых хлопцев в пыль. От них не осталось ничего: ни плоти, ни одежды. Вот так!

Открыл глаза. Неплохое видение, но поступить так нельзя. Не в моей власти. Но я еще в силах кое-что предпринять. Закинув автомат за плечо, я засеменил к бронетранспортеру. Критерко и главный боевик одновременно посмотрели на меня. Открыли рты от неожиданности. Кретины. Вы все - кретины! Я вскарабкался на башню бэтра, словно на сцену, поклонился зрителям, расстегнул пуговицы ширинки штанов, сдёрнул ремень, повернулся к чеченцам спиной и стянул штаны в месте с трусами. Наклонился немного вперёд, звонко похлопал себя по голым белесым ягодицам: вот вам, целуйте меня в зад, кретины!

Боевики легко могли завалить меня, достаточно было одного выстрела, но они не сделали этого, они засмеялись. Их главный хохотал громче других, притопывал, хлопал себя по колонке, покачивал головой, цокал языком. Заразившись смехом, как неминуемой заразной болезнью, заржали наши бойцы. Я поднял штаны, привёл себя в порядок. Поцеловал средние пальцы рук, чпокнул языком, выставил жест "Фак ю". Неожиданно, лысый поднял руку вверх, его подопечные сразу прикрыли рты, успокоились. Замялись и наши.

- Как зовут тебя, русский?

- Обезьяна. Я - Обезьяна.

- Ты клоун, Обезьяна? И имени у тебя нет?

- Имя мне дали родители, а здесь, в этом сраном цирке - я Обезьяна!

Лысый засмеялся. Откровенно, громко. Аж согнулся пополам, Остальные напряженно молчали. Устав от собственного смеха, боевик фыркнул, почесал бороду, протянул мне раскрытую ладонь:

- Ты смелый, обезьяна! Я уважаю смелых. Дай пять!

Я спрыгнул с бронетранспортёра. Сделал шаг навстречу врагу, пожал его крепкую мозолистую ладонь.

Лысый, отпустив мою руку, зычно крикнул на чеченском. Молодёжь бросилась к УАЗу, забилась на заднее сидение, водитель открыл переднюю пассажирскую дверь настежь. Известно, для кого. Лысый неторопливо развернулся, словно забыл для чего и к кому он приехал, прошагал к машине, уселся, хлопнул дверцей. Забубнил старенький мотор и УАЗ с визгом тронулся. Стекло в дверях отсутствовало, лысый высунул голову:

- Прощайте, клоуны. Я прощаю вам ваши грехи, так и быть. И спасибо тебе за спектакль, Обезьяна!

(февраль 2002 - август 2008)

Комментарии: 2, последний от 17/12/2013. © Copyright Фарукшин Раян (politician-g@mail.ru) Размещен: 16/12/2013, изменен: 15/12/2013. 26k. Статистика. Рассказ: Чечня Годы событий: 1996	Оценка: *7.486** Ваша оценка:
Аннотация: Мамонт, история о корове

Фарукшин Раян Корова

Фарукшин Раян
Корова