Грозный. Год 2010, ноябрь. Погода на редкость прекрасная, +19, ветра нет, нет вообще никакого намёка на глубокую осень, небо раскрашено различными оттенками красного, солнце стремительно падает за Терский хребет.
С Вованом, высоченным тридцатипятилетним сержантом-контрактником из Волгограда, идём по вечернему городу. Машин мало, людей не видно совсем, только у продуктовых магазинов небольшое движение, кто-то входит с пустыми руками, кто-то выходит с огромными пакетами халяльных продуктов.
Хочется есть. Вован ведёт к небольшому магазину, где мы набираем масла, сыра, колбасы, чая и шоколада. Полную корзинку.
- Хлеб здесь не бери, - Вован реагирует на мою руку, протянутую к хлебному лотку, - не надо. Я тебя заведу позже в одно место, там всегда вкуснейший свежевыпеченный хлеб. Настоящий, чеченский хлеб, на большой земле такого хлеба нигде не найдёшь. Реально говорю. Вот увидишь, хлеб нам прямо из печи достанут.
Стоим в очереди на кассу. Вован торопится, переминается с ноги на ногу, нервничает, ему позвонили из части, нагрузили срочной работой, а он вообще - за забором. Наконец, подходит наш черед заплатить за покупки. Сержант спешно выкладывает продукты из корзинки на прилавок, лезет во внутренний карман куртки за деньгами. Нащупав купюру, достаёт и протягивает молоденькой девушке-кассиру, но та демонстративно отворачивается, манерно прижимает сотовый телефон к уху и лепечет что-то на родном языке. Вован бросает деньги на прилавок, пододвигает мизинцем к краю. Девушка не замечает, заглядывая в открытую тетрадь, улыбается, и не обращает на нас ни малейшего внимания.
- Девушка, ау, девушка! Мы хотим вам денег за продукты дать, если они вам нужны! А если не нужны, мы уйдём так, не заплатив! А? Вы можете нас обслужить, или мы так и будем стоять и ваши разговоры слушать? Или мы уходим?
Кассир подняла большие карие глаза на Вована. Отложила телефон. Закрыла тетрадь. Поправила платок на голове. Убрала пустую корзинку на пол, открыла большой чёрный пакет с рисунком и надписью "Спасибо за покупку!".
- Что вы на меня голос повышаете? - она старательно выделила слово "вы".
- Да я заметил потому что, я здесь часто отовариваюсь, как только очередь русского солдата доходит до кассы, вы постоянно игнорируете, болтаете по телефону и проявляете неуважение. Я когда работаю, по телефону не говорю! И вас прошу вашу работу делать быстро и качественно. Вот! - Вован разошёлся не на шутку. - И не приду я сюда больше.
- Девятьсот тридцать рублей, - объявила кассир и победоносно улыбнулась, - с вас.
- Вон тыща, и - сдачи не надо! - сержант схватил пакет с продуктами и направился к турникету у выхода.
- Ага, - и девушка скороговоркой выпалила что-то в спину Вована по-чеченски.
- Блин, что за народ такой, - выливал на меня сержант свой праведный гнев, выйдя на улицу, - одни подставы! По мелочи, но укусят, ущипнут, покажут, что они тут рулят. Прав был дедушка Сталин, когда их всех в Сибирь да Казахстан! Я бы...
- Успокойся, и не забудь, что за хлебом ещё надо, - перебил я Вована.
- Точно, - он развернулся на сто восемьдесят градусов и повёл меня в обратном направлении, - нам - туда!
Три чеченских милиционера с автоматами за спиной и в модных чёрных шапочках
с эмблемой ЦСН ФСБ недобро покосились на шуршащего камуфляжем Вована, когда мы обогнали их у входа в булочную. Это я на двери прочёл, на листке формата А 4 надпись от руки "Булочная". Покосились менты, но промолчали.
В небольшом полуподвальном помещении приятно пахло выпечкой. Так пахнет по утрам на кухне у моей бабушки в Татарстане.
- Здравствуйте, бабуля! Я к вам снова за хлебушком! Я вот, с другом, и ему ваш хлеб хвалил. Вкусный очень, говорю, - Вован показал на печь, - горячий!
- Здравствуйте! Да, да, есть у меня для вас. Прямо горячий, - пожилая чеченка в светлом платке и чистом белом фартуке искренне расплылась в улыбке. - Я знаю, вы у меня часто прямо хлеб покупаете, спасибо! - Она вынула из старой металлической печи противень с двумя вытянутыми, похожими на французские булки, брусками хлеба, поставила на стол. - Две буханки возьмёте? А ещё горячие пироги есть, с мясом, с картошкой, с сыром!
- Конечно, две возьмём. И пироги, да, Раяныч? Поедим. - Вован посмотрел на меня, а сам торжествующе засиял глазами. Точно, старый плут, подумал о початой бутылке чачи в холодильнике своей комнаты, что на третьем этаже солдатской общаги. - Мы же осилим, съедим? Ночь впереди длинная!
- Да, давайте пирогов. С мясом, с картошкой, с сыром. По два - каждого!.
- Ой, спасибо, сынок, спасибо, - бабуля быстро уложила пироги и хлеб в пакет, протянула Вовану. - Ешьте на здоровье.
- Спасибо, бабуля!
- Растите большими, и крепкими, ребята. Будьте здоровы! И - триста двадцать рублей за пироги и хлеб, пожалуйста, - чуть виноватым голосом добавила чеченка.
Я вынул из кармана штанов пятихатку, и одновременно с Вованом протянул хозяйке булочной.
- Раян, успокойся, брат, я угощаю, - Вован кивнул на пакет с выпечкой, - ведь ты у меня сегодня в гостях.
- Не, это я к тебе в гости приду с хлебом, мужик, так что это ты - расслабься.
- Раян? - удивилась чеченка. - Нохчи ву?
- Нет, татарин, не нохча, - ответил за меня сержант. - Просто имя у него такое, мусульманское. Очень на ваше похоже.
- А... Татарин. Казань?
- Да, я в Казани родился. А вы местная? Всегда здесь жили? А в первую войну?
- Да, Раян, я местная. Да, всегда здесь жила. И в первую войну тоже. И всегда пекла хлеб. Сколько себя помню, всю жизнь я людям пекла хлеб. Не важно, война или мир, люди всегда кушать хотят. Чеченцы, русские, чуваши, татары - все нации, национальности, как это назвать, народы, негры или ингуши, осетины или дагестанцы всем нужен хлеб. Хлеб - наше богатство, так нас учили.
- Но сейчас, когда относительный мир, вам ведь лучше живётся? Спокойнее?
- Когда Джохар Дудаев был президентом - я хлеб пекла. И при Доку Завгаеве, Аслане Масхадове, Ахмаде Кадырове, Аллу Алханове - пекла. И сейчас, слава Аллаху, при Рамзане Кадырове, пеку. Я не политик, я - пекарь. А мир, конечно, лучше войны! И живём мы сейчас лучше, спокойнее, уверенность появилась в завтрашнем дне. Разве плохо, когда не стреляют? Разве не счастье, что свет есть в доме, газ в трубах и вода в кране? Дик ду! Сейчас всё хорошо! Спасибо России, Кадыровым, и, особенно, Путину! Баркалла!
Заслышав фамилию "Путин", Вован зло усмехнулся. Злее, чем при слове "Кадыровым".
- Мы все, простые люди, понимаем, если бы не они, не Путин и Кадыровы, война бы шла всегда, тут бы всегда взрывали, убивали, - продолжала чеченка, - всегда нехороших людей в мире больше, чем хороших. И хорошо, что хорошие люди побеждают нехороших.
- А если Кадыров, не дай Аллах, умрёт? Что будет? Кто к власти придёт?
- Не надо такого нам события! Пусть он живёт долго! Другого лидера нет, и не надо к власти другого! Видишь, как он город построил? Людям дал возможность работать, по улицам ходить, в институтах учиться, а не в подвалах сидеть! Я хочу, чтобы мои дети и внуки работали, строили, жили в мире, а не дрожали в подвале, когда бомбёжки идут! Это очень страшно!
- А, может, другой лидер будет умнее, добрее, порядочнее Кадырова?
- Нашим людям не надо умнее и добрее! Тогда порядка не будет! Хорошо, что водку не продают, хорошо, что детей религии учат, а не наркоманству. Рамзан вот школы и спортзалы строит в сёлах. Молодёжь должна в школу ходить, учиться, спортом заниматься, борьбой, музыкой, танцами. Пусть танцуют, чем стреляют. Пусть в спортзале борются, чем на улице дерутся. Пусть читают, журнал вот у нас издают хороший, "Наша новая школа" называется, сама читаю. Читать лучше, чем курить и телевизор целый день смотреть.
- Так, если всё хорошо, кто тогда в горы до сих пор уходит? Кто стреляет и взрывает?
- Я, неграмотная женщина, и то знаю, что когда работаешь и занимаешься семьёй, не остаётся времени на дурные поступки. Чем больше будет работы, этих рабочих мест, тем меньше бандитов на улице и в горах будет. Чем больше Рамзан будет занимать молодёжь спортом и культурой, тем меньше они будут всякого дурного набираться. Кроме телевизора ещё этот есть, нехороший, там много плохого показывают... Компьютер!
- Вы про Интернет?
- Да, да. Дети, они все на компьютер смотрят, на телефон, пусть Путин сделает, чтобы там не показывали плохого, тогда лучше будет детям! Не только чеченским, всем.
- Спасибо, бабуля за лекцию, но нам пора, служба! - Вован разжал губы, смягчил выражение лица, почтительно кивнул чеченке головой, зашуршал пакетами, и хитро подмигнул мне. - На выход, брат!
Я открыл дверь, пропустил вперёд Вована, загруженного двумя пакетами, обернулся к застывшей в задумчивости женщине:
- Вот, пятьсот рублей суда положил. Будьте здоровы! До свидания!
- Подождите, ребята, - чеченка подошла к плите, открыла духовку, выдвинула противень с пирогами. Деревянной лопаткой зацепила один, самый румяный, переложила на тарелку. Закрыв духовку, завернула пирог в бумагу и опустила в пакет. - На, сынок, возьми, ешь, пирог с сыром. На здоровье, Раян!
- Спасибо вам! А можно я вас сфотографирую? Для себя. На память?
- У нас не в народе принято фотографироваться. Да и я, уже не модель.
- Ничего страшного, - я достал из чехла фотоаппарат и снял хлеб. - Хлеб я запечатлел. Можно и вас?
- Хорошо, если настаиваешь, - она выправила платок на голове, - пожалуйста!
- Спасибо! - Я щёлкнул её у плиты. - А вот и снимок, - показал изображение на мониторе цифровика. - Хорошо вышли!
- Ай-яй, неплохо!
Скрипнула дверь, в булочную спустился широкоплечий коротконогий мужчина лет сорока пяти. С ходу буркнул женщине что-то жёстко. Она ответила коротко, со словом "Казань".
- Журналист? Ты, - мужчина обвёл меня колючим взглядом, - журналист? Непохож. Журналисты редко бывают с военной стрижкой и не ходят в спецназовских штанах. - Даже через куртку я вижу, что ты в тельняшке. Но ты не контрактник, глаза у тебя добрые. Возможно, офицер, замполит или что-то подобное.
- Я пишу для журнала...
- Канадского? - издевательски перебил меня чеченец. - Все говорят, что канадские корреспонденты, хотя я ваше рязанское нутро издали чую! И никакой ты не татарин, татары - невысокие и смуглые, я видел много татар, вон в Гудермесе менты казанские стоят.
- Не канадского. Отечественного. И я в вас кое-кого тоже разглядел. Вы бывший десантник. У вас маленькая наколка "Кабул" на ладони, хотя вы и пытаетесь её закрывать, я заметил. Десантник?
- Это было давно. Был великий и могучий Советский Союз. Я, как все сверстники, служил. И не жалею о службе. Всё, - мужчина отвернулся, давая понять, что разговор окончен.
- Можно один вопрос?
- Только один, - он развернулся ко мне. Ноги на ширине плеч, руки скрестил на груди. Колючий взгляд из-под широких чёрных бровей.
- Почему вы такой злой и у вас предвзятое ко мне отношение?
- А ты хочешь, чтобы я тебя любил и уважал? Не дождёшься! Я никого не люблю и ко всем отношусь одинаково насторожено.
- Ко всем русским? Я имел в виду, ко всем не чеченцам?
- И к чеченцам тоже. Жизнь научила. Здесь жизнь не такая, как в Рязани! Как будто ты не знаешь! Знаешь! И кого я могу любить, если все мои родственники мертвы? Все мертвы! Ради чего или ради кого их убили?
- Кто кого убил?
- В первую войну русский самолёт сбросил бомбу на мой дом. Случайно или не случайно, я не знаю. И не важно уже это. Погибли мои родители, которые отказались эвакуироваться в горные районы к родственникам. Меня сразу взяли в оборот дудаевцы, хотели заставить воевать против русских. Да, я не люблю русских! Как я могу любить тех, кто убил моих маму и папу, и разрушил до основания наш родовой дом? Но я сдержался, и не взял в руки оружия, потому что знал, что такое война. Если начнёшь воевать, ни за что не остановишься, пока не погибнешь сам!
Когда к власти пришли ваххабиты, они напомнили моей семье мой отказ вступать в ряды боевиков, и убили моего старшего сына! Просто вошли в квартиру, где мы ютились, и расстреляли ребёнка. На моих глазах! Но я не сделал того, чего они от меня добивались, я не стал стрелять в ответ. Иначе расстреляли бы и меня, и мою жену. Я пошёл по иному пути, я хотел победить смерть жизнью, и родил двух сыновей! Но почему чеченцы ходили и убивали чеченцев? Уничтожали представителей своей национальности? Наверно, они упивались властью и безнаказанностью? Не знаю. Но после такого отношения моих земляков ко мне, я уже не должен их любить. Мне не за что любить чеченцев! Я не прав?
Потом пришла вторая война. Во время городских боёв кто-то бросил в подвал дома гранаты. Не знаю кто, русский, нерусский бросил, смерть одной кистью всех мажет. В подвале том прятались люди. Некоторые получили ранения, некоторые погибли. Погибли от большой потери крови и мои малыши, умерла жена. Я остался жив только потому, что в это время ушёл за водой. А когда вернулся, все были мертвы! Все мои родственники были мертвы! И ты ещё хочешь, чтобы в моём сердце жила любовь? Почему я должен быть добрым и кого-то в этой стране любить, если страна отняла у меня всё и всех!
- Тогда почему вы не эмигрировали? Много чеченцев уехало жить за границу.
Чеченец не успел ответить, приоткрылась дверь, показалась голова Вована:
- Братан, я устал ждать!
- Иду!
- Давай, поторопись, - дверь захлопнулась.
Я протянул чеченцу руку:
- Спасибо за рассказ!
Он крепко пожал мне руку, пристально посмотрел в глаза. Что он хотел увидеть?
...Вован тяжело дышал, мы скорым шагом направлялись в сторону Ханкалы, торопились до 19.00 пройти через КПП части. Успели.
Оказавшись за высоким мощным забором, Вован наконец расслабился, почувствовал себя защищённым, передал мне пакеты, закурил, пошёл вразвалочку.
- А ничего она, бабуля, да? Я и не подозревал, что она такая сообразительная. Думал, катает себе всю жизнь тесто по столу, и в ус не дует. А тут тебе и Путин, и спорт, и даже Интернет! В ногу со временем идёт, - Вован покопался в карманах куртки, нашёл ключ. Отворив дверь общежития, вошёл, подождал, пока войду я, и запер дверь на замок. - Что скажешь?
- Вован, а ты её тоже, в Сибирь да Казахстан?
- Не понял? - он растерянно захлопал ресницами. - За что её в Сибирь, брат? За хлеб?
Билеты на автобусы, выезжающие "в Россию" на автовокзале Грозного продают по предъявлению паспорта. Внутри Чечни можно кататься на автобусах сколько угодно, паспортов никто не спрашивает. А вот если необходимо выехать за пределы республики, будь добр, предъяви документ. Предъявил. Полная тётка в очках с поцарапанными линзами быстро заглянула в мой паспорт, закрыла, положила сверху билет и резко сунула в узкое оконце кассы:
- Место 21. Следующий!
Я так и не понял, занесла она мои данные в базу своего компьютера, или нет. Ладно, неважно уже, меня толкал в спину пожилой суетливый чеченец, рвался за своим местом.
На парковочной площадке автовокзала топталась стайка милиционеров в чёрной форме, обычно используемой отрядами милиции специального назначения. Менты, все, как на подбор, низкорослые, до метра семидесяти максимум, обулись в добротные кожаные ботинки с высоким берцем, подпоясались дорогими ремнями с модными пряжками. Автоматы за спиной, ножи на ремнях. Стоят, семечки щёлкают.
Меня, как неместного, вычислили сразу.
- Дакумент дауай!
Протягиваю паспорт милиционеру с самым интеллигентным фейсом лица. Он читает фамилию, смотрит прописку, штамп "военнообязанный", и, для чего-то, страничку с графой "дети". Вдруг наткнувшись на вкладку на татарском языке, меняется в лице, не может скрыть радости победителя и, упрятав таки улыбку за ровные зубы, спрашивает:
- Это что? Паспорт российский? Иностранец?
- Россиянин. И паспорт - российский. А это вкладка на татарском языке, она во всех паспортах есть, выданных в Татарстане.
- Первый раз я такой паспорт уижу. Он настоящий? А уоенный билет есть? Ты контрактник, да? Куда едешь?
- Домой еду. Гражданский я. Паспорт настоящий. Военного билета с собой нет, гражданские люди с собой военников не носят.
- Да? - самый интеллигентный мент передаёт мой паспорт коллегам. Те с удивлением разглядывают надписи на татарском языке.
К нам подходит мой провожатый, сотрудник одной из спецслужб, чеченец. Что-то быстро объясняет ментам на родном языке. Понимаю слова "гражданский", "ко мне в гости приехал", "не контрактник", проскальзывающие в потоке незнакомых гортанных звуков и слов. Но менты нам не верят, отвечают вразнобой длинными фразами, с вкраплением русских "отделение", "там проверим", "подделка", "задержим пока".
- Хорошо, вот моё служебное удостоверение. А то автобус уедет сейчас, - мой провожатый вынимает из внутреннего кармана кожанки документ в красной обложке.
Менты, затихнув, и перестав плеваться шелухой, дружно читают написанное в удостоверении. Вздыхая с сожалением, неохотно возвращают мне паспорт, торопливо уходят в здание вокзала.
- Кто тебя спросит о цели поездки в Чечню, говори, что в гости приезжал, - наставляет провожатый, - к другу отца. Ко мне, то есть. Удостоверения журналиста военного издания не показывай никому, ничего хорошего это не принесёт. Ты - гражданский, а у гражданских, кроме паспорта, обычно, нет других документов. Не зли людей. За что им тут военных любить? Не за что. Хоть полковников, хоть журналистов, а контрактников вообще ненавидят.
- Понимаю.
Люди ставили сумки в открытое багажное отделение автобуса и подымались в салон по одному, водитель проверял их билеты сидя на своём рабочем месте, одной рукой по-хозяйски обняв руль, другой делая пометки в ведомости на планшетке. Едва завидев меня в очереди, он, обтерев безразмерным пузом руль, быстро выскочил на улицу. Схватив меня за локоть, отвёл подальше от столпотворения.
- Ты чего, контрактник? - испуганно спросил он. Судя по чертам его лица и говору с ударением на "о" - славянин, скорее всего казак со Ставрополья. - Будут теперь проблемы на всех постах! Опять!
- Я гражданский. В гости приезжал.
- Он гражданский, - утвердительно кивнул мой товарищ. - Ко мне приезжал.
- В сумке что? - водитель глазами показал на рюкзак за моей спиной. - Боеприпасы, оружие, наркотики? Ничего такого нет?
- Нет!
- Так, ты сумку свою с собой в салон бери, в багажное отделение класть не надо!
- Хорошо.
- Показывай билет. Угу, место номер 21. Иди, садись!
Я одним из первых сел в кресло. В самой середине салона, у окна. Рюкзак задвинул под сиденье. Отодвинув засаленную шторку с окна, помахал рукой провожатому. Он показал пальцем на часы, мол, пора идти, вынул из кармана сотовый телефон, мол, если что - сразу звони, весело помахал на прощание руками над головой, и ушёл.
Пассажиры занимали свои места. Я оглядел салон в поисках интересных собеседников, с кем можно было бы поговорить во время остановок. Так, кто у нас тут? Человек десять девушек, точно студенток, все, как одна, в хороших чёрных кожанках, тёмных платках, чёрных юбках ниже колен, чёрных невысоких сапожках на низком каблуке. Громко разговаривают, смеются, усаживаются, сразу доставая из пакетов бутерброды и фрукты на перекус. Человек десять мужчин среднего возраста. Разношёрстно одетые, с каменными лицами, колючими взглядами. Хрен знает, кто такие. Четверо широкоплечих молодых парней в широких спортивных штанах и потёртых куртках, дешёвых кроссовках, на студентов не похожи, вероятнее всего едут на заработки. Два парня в тюбетейках, скромные, тихие, в недорогих китайских куртках с подстёжкой, в синих джинсах, кедах, мирно протискиваются на заднее сиденье. Точно, сельчане, и выйдут где-то в Ингушетии. Остальные, ещё человек двадцать - пожилые тучные женщины, лица разные, как рисунки на продуктовых пакетах в их руках.
Рядом со мной плюхнулся в кресло молодой весёлый паренёк с включенным на громкую связь мобильником, болтавшимся на шнурке, накинутым через голову поверх куртки. Телефон трещал лезгинкой, парень широко улыбался, притопывал, почти танцевал.
Свободных мест не осталось. Я закрыл глаза. Очень устал за последнюю неделю. Чувствовал, что сейчас усну, моментально, стоит только чуть-чуть расслабиться.
Автобус резко дернулся, заглох. Несколько пакетов попадало на своих хозяев с верхней полки, установленной под потолком. Народ зашуршал снятыми и свёрнутыми на коленях куртками, привстал, принялся заталкивать пакеты кто назад на полку, кто под сиденья. Водитель завёл двигатель, включил негромко музыку, какую-то иностранную попсу, выключил свет в салоне. Автобус медленно тронулся. Я прислонился плечом к окну, наклонил голову влево, и провалился в сон.
Кто-то грубо толкнул меня в плечо. Я открыл глаза. Сначала посмотрел прямо перед собой, в окно. Странно, мы остановились за самыми воротами стоянки автовокзала, не проехав от шлагбаума и ста метров. Затем посмотрел вправо. В проходе стояло четверо мужчин.
- Эй, ты дауай, место осуобождай нам. Это уот его место! - один из них показал на второго. - Он тут ехать будет! У него билет на дуадцать перуое место!
- У меня двадцать первое место, - спокойно начал я, но меня прервали.
- Нет, ты иди на улицу уиходи, аутобус ехать не будет, пока уот парень не сядет! Не пойдёшь? Милицию позоу я! Туой билет не праильный!
- Подождите! Как не правильный, если я сюда прошёл, показав билет водителю!
- Причём уодитель? Я - заместитель начальника аутоуокзала! Не задержиуай рейс, уиходи! Тебе не уерный билет дали!
- Что за ерунда вообще?
- Меня пропустите, - пролез между чеченцами водитель. - Я объясню.
- Парень, ты не спорь, - водитель наклонился ко мне, виновато пожал плечами, - ты возьми свой рюкзак, и иди.
- Как это - "иди"?
- Не, не на улицу! Ты сядь на рюкзак в проходе в конце салона. Кто-то из аборигенов выйдет по дороге, может в Назрани, нет, то точно в Пятигорске студентки выходят, займёшь любое освободившееся место. Потерпи немного, иначе будет шоу. Прошу.
- Хорошо.
Я освободил насиженное место. В проходе набилось с десяток стоячих пассажиров. Видимо, сейчас с этим вокзальным боссом налезли. Но у меня ехать стоя не было ни сил, ни желания, боком-боком, между сумок и пакетов новых пассажиров, я добрался до конца салона, бросил рюкзак на ступеньку между последним сиденьем и проходом, плюхнулся сверху, обхватил колени руками, задремал. А что оставалось делать?
На выезде из Грозного автобус остановили на контрольно-пропускном пункте милиции. Водитель включил в салоне свет, выудил из-под солнцезащитного козырька документы и вышел. Два милиционера в светло-зелёных накидках "ДПС" поверх серых курток, неспешно поднялись в салон.
- Дауай, все граждане передаём сюда паспорта на проуерку. Чем быстрее соберёте, тем быстрее мы уас пробьём по базе, и аутобус дальше поедет! - крикнул один, и начал принимать передаваемые ему документы. - Я вас перещитаю! Если будет меньше документоу, чем уас здесь, пожалеете! Усе, усе, быстро документы мне передаём!
- Я судебным приставом в Грозном служу. Можно мне удостоверение вместо паспорта предъявить? - поднялась с места девушка с большими кольцами-сережками.
- Нет. Только паспорта интересуют.
- А если я не взяла с собой паспорт? У меня удостоверение, тоже документ государственного образца!
- Если нет с собой паспорта, значит, щас за ним побежишь, или в клетке посидишь, а я сам к тебе съезжу, - беззлобно пошутил милиционер. - Согласна?
Девушка отдала паспорт, села на место, что-то недовольно бурча. Что она, первый раз на автобусе из республики выезжает? Не знает правил? Или всем нам показывает, что она сотрудник ФСИН?
Второй Гаишник прошёл по салону вперёд, пригибаясь, внимательно рассматривал соотечественников, с некоторых снимал кепки и тюбетейки. Уткнувшись в меня, он с удивлением спросил:
- Контрактник, да тут едешь?
- Нет.
- Дай военный билет.
- У меня только паспорт, я гражданский.
- Дай паспорт тогда.
Я протянул ему паспорт. Гаишник, не глядя, сунул его в нагрудный карман, и развернулся к выходу.
Минут через пятнадцать оба милиционера вернулись, неся прижатые к груди стопки паспортов. Вывалив всё на приборную панель, первый милиционер усмехнулся:
- Ты, пристау, уот документы, читай громко фамилии и раздауай! Ты ж грамотная дэушка! Я туои данные себе в телефон записал, ха-ха...
Девушка принялась читать имена и фамилии, передавать документы хозяевам.
- Всем вернули? - спросил водитель.
- Да, да...
Поехали дальше. Я мучался, заныла спина, затекли ноги, болела шея. Усталость порой побеждала хворь, и я проваливался в короткие мутные сны.
Проснулся на КПП в Ингушетии. Ингушские сотрудники правопорядка вели себя менее дружелюбно, чем немногим ранее их чеченские коллеги.
- Усе мужчины уиходим на улицу с паспортами, дауай! Паспорта открыуаем, держим в руках! - заглянув в автобус, крикнул один из них. Другие дождались водителя, ходившего в здание КПП, открыли багажное отделение. Подсвечивая себе фонариками, они шарили в багажнике руками, после чего захлопнули крышку и отошли.
Я, вместе с остальными, вылез на улицу, встал в строй. Вдоль автобуса. К машине спиной, к милиции лицом. Милиционеры гурьбой прошлись вдоль строя, заглядывая в лица и поднесённые к ним паспорта, открытые на страничке с фотографией. Вопросов ни к кому не возникло. Забирая документы из наших рук, сержант в пятнистом камуфляже, коверкая слова, произнёс, сквозь торчащую изо рта сигарету:
- Мы уаши данные запшем, дауайте мнэ! Сами - суабодны!
Никто из стоящих у машины чеченцев не шелохнулся, пока ингуши не вернули документы. Стояли, мёрзли, всё-таки ноябрьская ночь даже на юге холодна, но не поднимались в салон. Печальный опыт потери документов, видимо, имели многие.
Разобрав паспорта, высыпанные милиционерами на ступени автобуса, мы вернулись в салон. Поехали! Женщины что-то выспрашивали у мужчин на чеченском, я ничего не понимал, кроме "баркала" (спасибо) и "дик ду" (всё хорошо).
Вскоре у какого-то села автобус покинули несколько человек. Я занял одно из освободившихся мест в самом конце салона, зажал между ног рюкзак, быстро уснул.
Следующая остановка была в Северной Осетии. Я проснулся от того, что кто-то стучал мне по голове чем-то тяжёлым, металлическим. Открыв глаза, я увидел милиционеров, вероятнее всего, сотрудников ОМОНа, одетых в горные костюмы, берцы и чёрные шапочки-маски, окруживших автобус с автоматами навскидку. Двое ходили по пустому салону, заглядывая под сиденья. Один из них и постучал мне по голове стволом автомата. Весело! Это тебе не завтрак в постель. А где весь народ?
- Спишь? А ну - на выход! Тебя все ждут, - жёстко сказал ОМОНовец. - Рюкзак твой? С собой захвати, посмотрим содержимое. - Он громко чавкал жвачкой, показывая своё пренебрежение ко мне, неудачнику. - Бегом!
Я повиновался. На улице дрожал от холода народ. Мужчины - справа, женщины - слева. Я примкнул к мужчинам, накинул на голову капюшон, руки сунул в карманы. Прохладно, однако! Милиционеры попарно держали на мушке наши, разбитые по половому признаку, группы. Один из них весело смеялся, взахлёб рассказывая что-то по телефону не по-русски, другой продолжал жевать, поглаживая левой рукой цевьё короткоствольного автомата. Понторез!
Паспорт у меня забрали, содержимое рюкзака разглядывали, высыпав мои аккуратно уложенные вещи на асфальт. Слава Богу, я не выполнил заказ друга, офицера ВДВ, и не купил ему на ханкалинском рынке модную кобуру и разгрузку по-дешевке. Сейчас бы нагрёб проблем. Никто бы не стал сразу разбираться, откуда и для чего кобура и разгрузка, задержали бы меня на посту, "до выяснения". Пронесло.
Женщинам вернули документы, разрешили сесть в автобус. Симпатичная девушка с большими кольцами-сережками осталась, втягивая голову поглубже в поднятый воротник кожанки, она подошла к чавкающему милиционеру и сказала негромко:
- Я замёрзла, хочу в туалет. Можно, я за дерево на обочину спущусь?
- Можно Машку за ляжку! Хочешь ссать, садись здесь!
Девушка фыркнула и скрылась в машине.
Не обнаружив среди моих носков и маек ничего интересного, мне позволили собрать рюкзак. Я запихивал вещи под тихие смешки чеченцев. Они радовались, что я, не нохча, попал под небольшой прессинг осетинских милиционеров.
- Кто Фирушкин? - спросил ОМОНовец, вышедший с автоматом за спиной из здания контрольно-пропускного пункта.
- Я. Фарукшин моя фамилия.
- У тебя что за паспорт? Почему непонятный? Впервые такой вижу. Он настоящий? Ты гражданин России, или как?
- Настоящий. Гражданин России я. Паспорт российский, выдан в Республике Татарстан с вкладкой на татарском языке, - чётко ответил я.
- Из Чечни едешь? Из Грозного? Что там делал?
- Из Грозного. В гостях был.
- У кого? Где он проживает?
- У друга. Живёт на проспекте Кадырова, дом прямо напротив строящейся мечети, за зданием нефтяного института.
- Есть на проспекте мечеть. Ладно.
- Мы его рюкзак посмотрели. Чисто у него, ничего, - вмешался в диалог любитель пожевать. - Личный досмотр провести?
- Да ладно, он же и не чечен, и не военный. Любить и уважать его нам, конечно, не за что, но - пусть живёт...
Когда автобус тронулся, и водитель погасил в салоне свет, меня дёрнул за рукав сосед слева, круглолицый парень лет тридцати, в красной тюбетейке набекрень. Он протягивал мне ломоть домашнего хлеба:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на okopka.ru материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email: okopka.ru@mail.ru
(с)okopka.ru, 2008-2019
