Сосед мой Вадик курил, сидя перед домом на корточках, провожал головой "от нас", "по нам", а потом исчез. Через неделю я едва узнал его в камуфляже, с автоматом в руке. Он выбежал из своего подъезда и сел в микроавтобус, в окнах которого видны были мужики с автоматами и гранатомётами. Вспомнил, что месяц назад в разговоре о приближающихся к Донецку украинских войсках он сказал: "Пора за автомат браться". Выходит: взялся.
Он пропадал, появлялся и молча, как мне казалось, зло курил на бревне перед домом. Я не лез с разговорами. Видел, что соседи и даже жена раздражают его. К нашей болтовне о войне он уже относился свысока. На обстрелы города не реагировал и почти перестал замечать их.
- Может, и нам достанется, но мы их сделаем, - сказал он во время очередных, довольно близких к нам, взрывов и не пошёл смотреть на разбитые соседские дома. Киевскую власть он уже не ругал. Он её ненавидел, как ненавидит здоровый, сильный мужчина тех, кто пришёл разрушить его дом, убить жену и ребёнка. Спокойно, задержав дыхание, совмещал прицельную планку, мушку и посланца Киева.
Речи его, после недельной "командировки" в Иловайск, были продолжением внутреннего монолога и казались бессвязными. Я понимал, что в нём кипела работа по приведению в порядок пережитого. Он был не первым моим знакомым ополченцем. Помню, Серёга на следующий день после майского боя в аэропорту часа два ходил в темноте по двору, со слов Светланы, "невменяемый". К нам не подходил, а, подойдя, молчал и не слушал. Непьющий - был пьян. Я догнал его.
- Что расскажешь?
- Тебе с плохого или с хорошего?
- С чего тебе легче.
- Мне легче уже не будет никогда, - и дальше матом, - каких, суки, людей положили, спецов.
Он резко повернулся и скрылся в освещённом проёме подъездных дверей. В этот вечер я его больше не видел.
И Вадик молчал. Мы сидели на бревне. Он - под метр девяносто. С круглой, остриженной наголо головой. К его покрасневшему от загара горбоносому профилю подходил индейский головной убор из орлиных перьев. Тела воюющих мужиков почему-то казались мне огромными, тяжёлыми, каменными. Я словно присматривался к ним, заранее оценивая, насколько тяжело тащить их с поля боя. Вспомнил похороны знакомого ополченца. У него была так разорвана осколками шея, что даже в гробу выглядела неестественно. Я посмотрел на Вадика и суеверно прогнал дурные мысли. Он почувствовал мой взгляд и, не смотря на меня, ни к селу, ни к городу сказал:
- Башка раскололась, как арбуз! Пули четыре всадил.
Я заметил, что он бессознательно нажал указательным пальцем воображаемый спусковой крючок. Смотрел он мимо меня и напряжённо о чём-то думал. Докурил и молча пошёл домой.
Потом мы пару раз встречались и говорили ни о чём. Это уже был разговор, а не отрывочные реплики с одной стороны и ожидающее молчание - с другой. Прошло несколько бесконечно длинных и страшных под обстрелами дней. У нас третий день не было света. Я шёл в гараж, чтобы зарядить лампу и мобильники. Вадик помахал рукой. Он был весел и на удивление разговорчив. Сказал, что уже неделю отдыхает.
- Пишут, что укропы опять стягивают к нам технику.
- Пусть стягивают. В куче легче бить, - засмеялся он и, по его лицу, я понял, что он ждёт вопроса о причине смеха. Спросил.
- Да вспомнил, как в Иловайске пять наших пацанов с криками "Аллах Акбар" гонялись за укроповским танком. Представь, сначала наши бегут по улице за танком, а потом танк гонится за нашими. Мы угорели со смеху.
- А почему "Аллах Акбар"?
- Дак, укропы чеченцев боятся как огня. А мы неделю под открытым небом спали. Небритые, грязные, издали чёрные. Вот пацаны и пугали их криками. Хочешь посмотреть, как мы воюем?
- Конечно.
- Пойдём. Только я в компьютере не шарю.
На диване перед телевизором лежал незнакомый мне мужчина лет пятидесяти.
- Корешу видео наше покажу, - сказал Вадик, походя спрашивая разрешение и знакомя нас.
Олег кивнул головой и пожал мне руку. Хромая, пошёл курить на улицу. "Не разговорчивый", - подумал я.
Олег - командир миномётного расчёта, в котором Вадик - водила. В последнем бою Олега ранило в ногу. Больница переполнена и его, как легкораненого, отправили на амбулаторное лечение. Олег из Дзержинска, но до выздоровления Вадик предложил ему пожить у него.
Сели за комп. Вадик комментировал. Он, оказывается, дальнобойщик и водит "всё, что движется". Сейчас за день раза три мотается под обстрелами, чтоб подвезти БК, то есть, боекомплект.
- Я как-то подъехал к блокпосту, поставил машину, стою, курю с мужиками, болтаю, жду приказа. "А в машине у тебя что?" - спокойно спрашивает один. "БК", - отвечаю. "Что за БК?" Сказал ему, три тонны мин. Стали уговаривать меня отъехать метров на сто.
- Им-то что?
- Ну, как что? Попадут в машину, от блокпоста ничего не останется.
Я представил себе эту работку. Ездишь под обстрелами верхом на бочке с порохом. Стреляют они из 120 миллиметрового миномёта, 1941 года выпуска. ("Прикинь, новенький был, в смазке, зелёный, а потом стал бурый". - "Почему?" - "Краска сгорела".) Вес одной мины 16 килограмм. Хвост мины обматывают пороховым зарядом, одинарным или двойным. В ящике 2 мины. Ствол миномёта весит 200 кг. От стрельбы он разогревается. 5 мужиков тащат его в рукавицах и забрасывают в кузов. Опорная плита от стрельбы вколачивается в землю. Вырывают её машиной с тросом. Стреляют с голой местности и сразу же убегают, чтоб не нарваться на ответку. Местность иногда мешает определить их место, и тогда работают дольше. Однажды стояли в балочке и палили часа два по укропам, которые не могли их засечь. Миномётный расчёт - 5 человек. Командир, корректировщик, наводчик. У каждого свои обязанности. Первая мина пристрелочная. Расчёту полагается охрана, которая иногда сачкует и прячется за их спины. Вадим во время стрельбы должен сидеть в машине, которая к миномёту поставлена задом. Его обязанность - быстро удрать. Как-то смывались ночью без фар по кукурузным полям. Однажды, попав под ответный обстрел, убежали, бросив миномёт и мины. Потом возвратились и забирали, благо, что было что. Миномёт бьёт до 7 километров, если ствол стоит под углом в 45 градусов. Осколки мины поражают на 400 метров. Во время миномётного обстрела под дерево прятаться нельзя: убьёт осколками потому, что мина взрывается от прикосновения к твёрдой поверхности. Мины - осколочные и фугасные. Фугасной миной можно пробить танк. Осколочной - живую силу. Они подбили танк, но премии расчёту не дали. Сказали, нет денег.
Я слушаю Вадика и смотрю видео. Осенняя полянка во всей красе. Жёлтые, красные листья на деревьях. Порыжевшая трава под ногами. Человек двадцать мужиков быстро, споро работают. Они рассыпаны вокруг двух миномётов, стоящих параллельно друг другу. У каждого свои обязанности. Если не думать о том, что где-то километров за пять гибнут люди, то работа не плохая, чисто мужская. Я уже различаю скучающих с автоматами бойцов охраны. "Действительно, за спинами прячутся". Узнаю приземистого, широкого в кости Олега. Он стоит метров за шесть от миномёта. Вижу задний борт машины.
- Здесь я сижу, - оживляется Вадик.
Боец достаёт мину из ящика и передаёт другому. Тот опускает её сверху в дуло миномёта, смотрящее наискось в небо и кричит: "Мина!" Быстро отшагивает, отворачивается, закрывает уши руками. На крик его близко стоящие бойцы синхронно отворачиваются и тоже закрывают уши. Выстрел. Ему быстро, но осторожно, двумя руками подают новый снаряд. Он ловко заправляет его в ствол. Пустые ящики швыряют в сторону. Им подносят новые. Торопятся. Олег что-то подкручивает у миномёта. Вадик говорит:
- По колоне укроповской бьём. Они смываются, а мы их гасим. Хорошо, сук, покрошили.
Вадик показал мне бойца, на которого я не обратил внимание. Он стоит от миномёта метров за пять и дёргает шнур. Он-то, получается, и стреляет. Забрасывающий должен следить за тем, чтобы мина улетела. Когда стреляют два миномёта рядом, то можно ошибиться и принять чужой выстрел за свой. Потом бросить одну мину на другую и отправить свой расчёт на небеса. Перед выстрелом с мин надо снять защитные колпачки.
- Однажды достали из ствола не выстрелившую мину, а дятел один взял и бросил её себе за спину. Хорошо, что жопой упала. А так бы всех в клочья, - смеясь, говорит Вадик и добавляет, - Вот так мы и воюем. Мужики хорошие, донецкие. Один молодой, зелёный, а так - всем за сорок.
Прошла неделя, во время которой тяжело и отдалённо бахали. Олег закрасил на уазике, на котором приехал из Славянска, красные надписи "На Львов" и "Славянск". Мы встречались с ним во дворе и разговаривали уже как приятели. Укропы снова попали в подстанцию и мы сидели без света. Вышел во двор узнать новости. Из окна микроавтобуса Олег машет рукой. Залез в кабину третьим. Олег выпивши. По Вадиму не видно. Причину не спрашиваю. Сегодня полугодие ДНР, но, может быть, и не по этому поводу. Разговор о жизни, о войне и мире. Солирует, молчавший до этого, Олег. Его словно прорвало. Вадим вставляет реплики. Я слушаю. Речь Олега проста, незамысловата. Он каменщик и водитель. Школьный аттестат 3,4 балла, но "меня учили правильно". В мае этого года он две недели смотрел телевизор, курил на балконе, терпел, а потом, как только издали указ о сохранении заработной платы за ополченцами, сказал своей: "Хватит", - и пошёл на блокпост.
- Мы стояли неделю без дела. В Славянск нас не отпускали. Мне это надоело.
Я воевать шёл, а не на блокпостах курить. Через нас шла в Славянск колона техники и мы, я и ещё шесть добровольцев, попросились с ними. Они нас три дня не брали, а потом сказали: "Садитесь на БТР". Так я уехал в Славянск, а в Дзержинске меня объявили дезертиром. Нормально, да? Я воевать уехал, а меня дезертиром объявили. Впрочем, укропы, когда в наш город пришли, повесили в ментовке моё фото с надписью "террорист" и "сепаратист". Теперь я у себя дома "дезертир, террорист и сепаратист" в одном лице, точнее в одной пьяной морде.
Помолчали. Вадик вылез из машины и через время позвал меня.
- Люблю я эту музыку, - сказал он о звуках выстрелов, показывая рукой за крыши соседских домов.
Близкий выстрел, оранжево-красная вспышка по нижнему краю тёмного ночного неба и через несколько секунд дальний взрыв. Я понимал, что бьют "от нас". Мысли об ответке не возникали. Рядом с Вадиком я был спокоен, словно чувствовал силу и мощь Донбасса.
- Наши херячат укропов, - довольно посмеивался он.
Я залез в машину. Олег воевал уже пятый месяц и, в отличие от Вадика, ушедшего в ополчение недавно, музыку войны не слушал. Наслушался уже. Когда я вернулся, он спокойно продолжал:
- У меня три брата живут во Львовской области. Я сам оттуда, но всю жизнь прожил на Донбассе. Я их знаю как облупленных. В Москве с ними работал. Они ленивы, высокомерны и хитры. "Нэ трэ робыты. Нехай хлопы роблять", - говорят они о наших. Как только война началась, я им позвонил и сказал: "Ребята, не приезжайте к нам. Мы сами разберёмся". Мать моя, кстати, за Порошенко. В мае была. Сейчас не знаю. Сына звал с собой. Не пошёл. Я ему говорю: "Пошли со мной. За моей спиной будешь. Я тебя всему научу". А он говорит: "А зачем мне это?" Теперь звонит и говорит: "Папа, ты не звони". Они под укропами и он боится, что у него проблемы будут. Три сына и ни один не пошёл воевать. Мне пятьдесят один и я воюю, а они, молодые, сидят, за юбки держатся! Ну, пусть один её, но два-то мои, родные. Что за поколение? Я служил в советской армии и меня учили Родину защищать, а им бы только погулять. Всё равно, кто у власти, пидары, фашисты, лишь бы одеться, поесть и ни хрена не делать. И это мои сыновья...
Он с досадой покрутил головой. В машину залез весёлый Вадик.
- На улице красота. Гасят их и гасят. Расскажи лучше, как вы от укропов смывались.
- Это под Славянском было. Машина у нас калечная была. Больше пятидесяти кэмэ не выжимала. Едем мы с одним парнишей, тоже добровольцем, а нас укропы догоняют на хорошей машине. Думаю: "Всё приплыли". Автомат, гранаты приготовил, собираюсь подороже жизнь свою продать, а это наши. Машину укропскую отжали, а флаги не успели поменять.
- Олежа, мочить укропов надо. Всех подряд. Почему они со Львова припёрлись к нам? Мы их не звали. И в плен брать не надо. Одна морока, - сказал Вадик таким тоном, что я понял: он возобновляет свой спор с Олегом.
- А я думаю, там много обманутых. Разберутся они, рано или поздно.
- А пока разберутся, сколько наших положат? Не, ты как хочешь, а я в плен никого не брал и брать не буду. Пусть чешут от нас, и побыстрее, если жить хотят, - зло произнёс Вадим и обратился ко мне: - А ты как считаешь?
- Человек сначала должен думать, потом делать, а, сделав, отвечать за свои поступки. Сейчас способов получения информации достаточно. Тех, кто приехал к нам с оружием - надо уничтожать.
- И я так говорю. Я в обманутых не верю. Олег же у нас добрый. Воспитывать хочет.
- Я не добрый. Я справедливый.
Через пару недель Олег ещё хромал, но ходил уже без палочки. Осколок у него так и остался в ноге. Завтра они уезжали в Дебальцево. Сказали, что там будет жарко.
- На кой чёрт мне такое перемирие? У меня жена, дом в Дзержинске. Я что, домой не имею права вернуться? Я воевать шёл за Донбасс, а получилось - за часть Донбасса, в котором, может, чей-то бизнес или что-то ещё, - возмущался Олег. - Не, я за мир, но только после того, как мы освободим Донбасс или хотя бы мой дом.
- А Моне что делать? Он из Одессы. И воюет с нами для того, чтобы потом этих бендеровских тварей прогнать из своего дома. Он нам помог, а мы ему скажем: "Извини, Моня, а если можешь, прости, так что ли?"
- Моню жалко, ранило по дурному. Хороший мужик. Мы с ним как-то раз...
- Ты, Олежа, с темы не спрыгивай. Мы Моне помогать будем?
- Ты же знаешь: я воевать не хочу, но если вы пойдёте, я в стороне курить не буду.
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на okopka.ru материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email: okopka.ru@mail.ru
(с)okopka.ru, 2008-2019
