Покачиваясь и стуча колесами на рельсовых стыках, старый плацкартный вагон, овеваемый затхлым сквозняком из щелей, натужно скрипел ржавыми боками на неровностях и поворотах. В мутных пыльных окнах проплывала однообразная холмистая рыжая степь, с редкими деревьями и столбами ЛЭП. Лишь провода, то взлетая, то ныряя, плавно бежали рядом.
Казалось и сам вагон и его немногочисленные усталые пассажиры, едут по бескрайним просторам невесть куда, очень долго ― всю жизнь. Без цели, без воли, без надежды.
Ютясь меж поставленных на проходе грязных сумок и рюкзаков, на нижней полке расположился долговязый детина в потертых джинсах. Не обращая внимания на соседей, открыл бутылку "Черниговского", захрустел чипсами.
- Как бы пройти? ― вежливо, ни к кому не обращаясь, спросил аккуратный старичок, переступая через сумки.
Несколько минут он внимательно рассматривал попутчика, когда тот откашлявшись и пригладив седую гриву, сел напротив.
- Далеко едешь?
- В Киев, к сыну.
- В Киев? ― долговязый оживился. ― Я тоже в Киев.
Познакомились, разговорились. Сорокалетний Юрий был еще из первой волны АТО, и его история банальна, как сюжет плохого фильма. Не бандеровец, не националист, он один из сотен тысяч таких же измочаленных безденежьем в "єуропейської країні", пошел зарабатывать на узаконенном убийстве жителей непокорного Донбасса.
- Меня как 23-го марта загребли, так больше года бросали по разным фронтам. Нахлебался вот так, ― Юрий провел костлявой ладонью по щетинистой темной шее. ― Широкино, Мариуполь, аэропорт, блокпост "13-14". Через год в нашей в роте из сорока трех человек, в живых осталось семь. Двое с ума сошли.
Старичок удивленно-вопросительно вскинул густые аккуратные брови. Юрий махнул рукой и чуть не сбил бутылку со столика.
- Не хочу вспоминать...
Помолчали. Юрий допил бутылку, полез в сумку за второй.
- Будешь? ― предложил он, ловко откупоривая ее о торец столика.
Попутчик вежливо отказался, и Юрий, с наслаждением сделав пару больших глотков, продолжал:
- Сепары к осени уже воевали будь здоров. Зимой они аэропорт отбили, а весной пятнадцатого под Донецком меня так приложило, думал ― все. Списали, всучили двадцатку за ранение. На гражданке немного оклемался и опять на передок.
- Бабки нужны были. По нынешним временам, двадцать тысяч ― на квартал жизни. Почти все на лекарства спустил. Подписал контракт на полгода, а за два дня до дембеля, ушел...
Юрий не сказал "дезертировал", но все же при последних словах, пассажиры с соседних мест оборачиваются, смотрят на него с интересом, презрительно-насмешливо.
Старичок не спрашивает причину, только осторожно интересуется, что было потом.
- А потом 11-го сентября 2017-го суд в Чернигове. Дали трешку, но тут же в зале суда амнистировали. Предложили новый контракт. Как сказал судья: "Захисників не вистачає".
"Гнить в окопах" в третий раз Юрий отказался ― здоровье не то. Приходится перебиваться случайными заработками в родных Желтых Водах.
За окном быстро темнело. Проводница, ругаясь, принесла застиранные простыни, ватные матрасы, колючие подушки с вылезающими перьями. Вагон стал укладываться на ночлег. Юрий ушел в тамбур "курнуть". Вернулся, снял куртку, разулся, уперся длинными ногами в стенку и, заложив длинные руки за голову, сказал задумчиво, будто продолжая разговор:
- Я вот воевал и думаю: что толку? Кому лучше стало? Донецк мы не взяли, бабок как не было, так и нет. Только здоровье потерял. Зря это все. Зря...
P.S. Автор благодарит члена Союза писателей ДНР, поэта Ефима Андреева-Донского (Епихина Василия Андреевича) за предоставленный материал.
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на okopka.ru материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email: okopka.ru@mail.ru
(с)okopka.ru, 2008-2019
