1. 

Треск разносился за версту: 
горел чердак, 
трещала крыша, 
и пламя лезло в высоту, 
хотя лишь небо было выше. 

И жар, сильнее, чем дневной, 
и столб огня почти без дыма 
внушали, что непобедимы, 
робеющей толпе людской. 

Сливались в гомон голоса... 
И, шифером треща жестоко, 
тянулось пламя в небеса, 
к светилу, к своему истоку. 

И, устремляясь ввысь, туда, 
и в стороны рывками - 
пламя 
уже лизало провода, 
что протянулись меж домами. 

2. 

...Влез по стремянке со двора, 
от жара щурясь и от света, 
и вылил воду из ведра 
в клокочущее пекло это. 

И горсти искр в лицо несло - 
сейчас хлебнешь, 
душа живая! - 
и пламя прямо на него 
катилось, ярость раздувая, 

а он хватал из чьих-то рук 
ведро, 
и пот глотал соленый, 
всем телом чуя, как вокруг 
дымится шифер раскаленный. 

3. 

...И жгло сознание ему, 
как пламя, что бурлит и воет: 
он проиграет потому, 
что одинок. 
Один - не воин. 

Не встанет рядом с ним никто 
(где тот Афган и где та рота?..). 
Еще спасибо и за то, 
что воду подает хоть кто-то. 

Надежды нету на других: 
их мощь огня заворожила 
и парализовало их 
неверье в собственные силы. 

И, зло поглядывая вниз, 
ногой опробывая кровлю, 
он думал: 
"Тут сейчас загнись - 
они не поведут и бровью". 

Так в чем же смысл его труда? 
Нелепо всё и бестолково...
Но отступи, 
поддавшись зову - 
и загорятся провода... 

4. 

Завыло бешено вдали, 
примчалась красная машина; 
пожарные струею длинной 
большой язык огня смели. 

Но всё горел чердак сухой - 
и пена из брандспойтов била, 
и кто-то обдавал водой 
обуглившиеся стропила. 

И средь решительных мужчин, 
чьи мускулы крепки и нервы, 
он был уже неразличим, 
тот, кто залез на крышу первым. 

...Ему казалось: это сон - 
то, что подмога подоспела 
и что в живых остался он... 
И он смотрел оцепенело 

на то, как мощен струй напор, 
как рубят шифер топорами, 
чтоб сбросить с чердака во двор 
тряпье горящее баграми.