Сидя в теплой палатке, я наслаждался жизнью. Все вокруг было знакомое и почти родное. Попав в сложные жизненные перипетии или оказавшись в незнакомой враждебной обстановке, человек резко сужает свой круг восприятия. Его сердце и душа закрываются многослойной броней. Доступ к ним ограничен. Круг внешнего мира сужается до размеров внутреннего. На поверхности остаются только рефлексы и оборонительная реакция мозга в виде холодного расчета. Чем больше находишься в таком состоянии, тем дольше будешь привыкать к мирной жизни. Но случаются такие моменты, когда бронированный панцирь раскрывается, и на свет божий появляется твоя беззащитная душа. Она выкарабкивается из бронированной скорлупы, лезет наружу и вот, наконец, оторвавшись от посеченного тысячами ударов металла, начинает парить легко и непринужденно. Именно в таком состоянии сейчас нахожусь я. Снятию защиты в большей мере сопутствуют комфортная обстановка палатки и безмерная усталость, приобретенная за прошедший суматошный день. Все началось с того, что меня разбудил дежурный по полку и сообщил забавную новость. Оказывается, меня среди ночи жаждет видеть командир полка. К чему бы это? Я уже давно понял, что вероятность того, что тебя среди ночи могут вызвать к начальству с целью вручения ценного подарка или еще чего-нибудь в этом роде, практически равна нулю. Если поощрять не будут, то, скорее всего, будут наказывать или в лучшем случае, озадачивать. Как говорится, был бы человек, а озадачить его или наказать - не проблема! Выбравшись на волю, с удивлением обнаружил вместо глубокой ночи раннее, промозглое утро с мелким дождем и противным ветром. Застегивая на ходу разгрузочный жилет и поправляя автомат с настроением жертвенного барана, я направился к командирскому кунгу. Однако ваш покорный слуга был не единственным разбуженным до общего подъема. Около открытой двери кунга стоял Вова Сидоров и истово кивал. Из нутра кунга доносилась властная речь командира: "Вобщем, ты понял! Вертушка через час. И не забудь своего кореша-придурка!" Это про меня. Мягко выражаясь, командир меня не любил, а если говорить начистоту, всячески старался растоптать вместе с вверенной батареей. На самом деле в полку, по мнению командира, все придурки кроме Вовы. Не могу дать логичного объяснения данному явлению. Вот меня, например, командир люто полюбил два месяца назад. До этого просто не замечал...
... Наш полк, совершив марш, в восемнадцать часов прибыл в новый район. Командир полка приказал рыть укрытия для техники. Я же, поразмыслив чуть-чуть, пришел к выводу, что машины без проблем переночуют и не закопанными, а вот уставшие бойцы должны хорошенечко выспаться и отдохнуть в человеческих условиях. После этих рассуждений отдал приказ: рыть землянку для отдыха. К двадцати трем часам работы были закончены. Над новой землянкой вился дымок из печки, а моя гвардия мирно спала, набирая силы к завтрашнему дню. Проверив караул, я тоже отправился на покой. В это время весь полк, выполняя приказ командира, продолжал "битву за урожай", то есть продолжал закапывать машины. Уставшие, голодные и замерзшие бойцы вместе со своими командирами в полной темноте всю ночь ковыряли каменистый грунт. С утра выяснилось, что ночная эпопея положительных результатов не принесла. Две третьих техники продолжали сиротливо стоять в незакопанном виде. Это зрелище дополняли спящие где попало ночные землекопы и, резко выделяющиеся на этом фоне, мои сытые, отдохнувшие и умытые бойцы, работающие с утроенной силой. Командир не заставил себя долго ждать. Гром грянул. Меня обзывали плохими словами, говорили, что я саботажник, срывающий боевую задачу, и что пойду за это под трибунал. За моей спиной валялись в разных позах истые исполнители приказа, которых сейчас даже пушкой не разбудишь, пыхтела печкой оборудованная землянка, пока единственная в полку, и пахали как экскаваторы солдаты моей батареи. Командир не дал мне даже слова сказать в свое оправдание. К часу дня вся моя техника была успешно закопана, остальные это мероприятие закончили к пяти вечера, после этого начав оборудование так необходимого жилья. Соседние командиры открыто обсуждали "тонкий ход" начальства и, не таясь, завидовали мне. Через некоторое время ко мне опять подошел командир полка и, нагнувшись, прорычал на ухо: "Думаешь, что самый умный? Ты у меня надолго запомнишь этот день!" Я не привык грубить старшим и поэтому сказал, воспользовавшись интимной обстановкой: "Пойду, штаны поменяю, а то от вашей доброжелательности почки не выдержали". Он метнул в меня молнию своими глазами, и мы тут же разошлись, как говорят на флоте, левыми бортами. Естественно, что после этого я стал лучшим в полку, поэтому слово "придурок" из уст этого стратегического гения для меня звучало как похвала...
Увидев меня и поняв, что я слышал произнесенные эпитеты, командир нисколько не смутился и, выдавив ядовитую улыбку (зрелище не для слабонервных), участливо поинтересовался моим здоровьем и сном. Когда ему было сообщено, что я, Слава Богу, жив - здоров, благодаря его молитвам, он добавил, что сегодня ночью ему снился чудный сладкий сон, в котором я от такой жизни застрелился в дальнем окопе. На что я ответил, что вещие сны снятся с четверга на пятницу, а сегодня только вторник и назло всем доброжелателям жить я буду долго и счастливо. Закончив обмен официальными любезностями, мы замолчали, преданно глядя друг другу в глаза. Нашу семейную идиллию нарушил Вова спросив, какие еще будут указания. Командир презрительно посмотрел на меня и, наконец, сообщил, зачем призвал мое недостойное тело к своим святым ступням. Из сказанного им было ясно, что вертушка через час и что мне необходимо вместе с начальником разведки лететь в Каспийск, где со мной будут проводить занятия на тему "Как правильно любить Родину". Случались и такие приколы. В Каспийске организовали однодневные курсы доподготовки связистов и разведчиков. Для того чтобы четыре часа поприсутствовать на лекции, которую я сам мог бы запросто прочитать даже без подготовки, нужно лететь (хорошо не ехать) через всю Чечню. Чертыхаясь и плюясь, мы с Вовкой почавкали к вертолетной площадке. От нас она была на расстоянии пятисот метров, но по жирному чернозему, в котором имели свойства буксовать танки и прочая гусеничная техника, пешком как раз час ходу. Видавший виды МИ-8 за полчаса, без особых происшествий (не считая противозенитного маневра над Ведено, после которого мы с Вовкой были счастливы, что не успели позавтракать), донес наши чресла до Каспийска. Там в течение четырех часов нас учили тому, без чего связь и разведка в принципе невозможна, а именно, напоминалось о порядке заявок на новое оборудование и технику. Дело было за малым, чтобы кто-нибудь, что-нибудь из этого нового, дал. Короче говоря, как и ожидалось, поездка, а точнее полет в Каспийск- напрасное мероприятие. Правда, был и положительный момент в нашем путешествии. На обед нас накормили от души. В меню входили: вкуснейший домашний борщ, жареная картошка и свежие помидоры, заставившие меня несколько раз зажмуриться, а потом больно ущипнуть себя за руку, дабы убедиться, что это не сон. Я мог понять все, но вот свежие красные помидоры среди пускай даже мягкой, но все же зимы - в реальность происходящего поверить было тяжело. Праздник сердца и фиеста для желудка. Когда с обедом было покончено, Вовка сказал, что надо двигать к вертолетам. Я нехотя поплелся в кильватере вредного и жестокого Сидорова, который вместо положенного уставом получасового отдыха после приема пищи тащит меня на аттракцион под названием "Посмотрим, что вы сегодня ели!". Расставаться со столь вкусным обедом, а тем более, почти нереальным помидором было большим обломом, не говоря о приятности самого процесса прощания с непереваренной пищей в салоне летящего вертолета. Наш Пегас уже молотил лопастями, когда мы залезли внутрь и приготовились к обратному путешествию. Неожиданно двигатель сбавил обороты, а через минуту совсем стих. В салон заглянул командир экипажа, извинился и в двух словах объяснил, что с ним через полчаса полетит какой-то перец из генерального штаба, и чтобы мы брали свои задницы в горсть и чесали из вертолета, "чем шнель, тем гуд". Такой поворот событий нас не устраивал, но с пилотом спорить не стали. Ровно через полчаса при взлете вертолет плюхнулся на бетонную площадку с высоты трех метров (хорошо еще не трехсот). У заезженной винтокрылой кобылы не выдержал главный редуктор. Из упавшей машины, грязно матерясь, вылез представитель генерального штаба. Все были живы и здоровы, не считая разбитых носов и лбов. Я же, глядя на происходящее, сообщил обалдевшему Вовке два философских умозаключения: во-первых, надо было спокойно переварить пищу и не торопиться на вертолет; во-вторых, обед был спасен, и все благодаря тому, что за падением вертушки мы наблюдали снаружи, а не изнутри. Вокруг засуетились муравьи-техники. Генштабовского перца посадили в УАЗ и куда-то увезли, правда, его мат еще минут пятнадцать после отъезда УАЗика стоял в воздухе. Подошедший к нам парень в летном комбинезоне пояснил, что сегодня полётов не будет, так как все машины срочно становятся на профилактику. Вовка тут же предложил добираться в родной полк своим ходом. Я вяло возражал, но, зная этого охотника за приключениями, только и сумел сказать, что долететь на вертолете это одно, а добраться своим ходом через Дагестан и всю Чечню - это другое. Не лучше ли дождаться нормального борта и спокойно долететь? Но Вован был неумолим. Попрощавшись с гостеприимными летчиками, мы без особых трудностей, распугивая людей своим диким видом, добрались сначала до Махачкалы, а оттуда на маршрутном такси до Хасавюрта. Дагестан и Чечню разделяет огромный Герзельский мост. Через него идут почти все колонны федеральных войск и нам с ними было по пути. Старший тыловой колонны майор с гнусным выражением лица категорически отказал нам в приюте. Гнал в оправдание какую-то несусветицу про приказ на марш и личный состав вверенной ему колонны. Вова без лишних слов с силой захлопнул дверь УРАЛа, прервав на половине объяснения гостеприимного хозяина, чуть-чуть не разбив последнему часть гнусного лица, при этом громко объявив, что он думает об этом жлобе. Я же про себя подумал, что с этим парнишей мы непременно где-нибудь встретимся, и он обязательно пожалеет о том, что оставил двух похожих на мокрых куриц, замерзших, но крутых техасских рейнджеров. Как только машины, обдав синим выхлопом, проехали мимо нас, я из принципа закатил Вовке концерт с нытьем и упреками. Безжалостно укоряя его в неумении вести дипломатические переговоры со жлобским субъектом - обладателем гнусной рожи, я сообщил, что именно по его вине нам вместо теплой кабины УРАЛа придется трястись на холодной броне какого-нибудь танка или БТРа. Я заткнулся только тогда, когда Вовка торжественно пообещал оплатить мое лечение в случае приобретения геморроя или отмороженных почек. Через двадцать минут около нас, к моему великому неудовольствию, остановилась колонна БМП-2. Как и предполагалось ранее, места на броне хватило всем. Устраивая свое тело возле башни одной из машин, я не удержался и в ненормативном виде напомнил Вовке о его пожизненном долге моему здоровью. Колонна, звеня траками, двинулась на благодатные земли "суверенной страны". В течение двух часов пейзаж практически не менялся. С левого борта вдалеке через туманную пелену обозначались горы, а справа расстилалась равнина. Через сёла колонна шла на максимальной скорости во избежание получения презента от не вовремя проснувшегося снайпера. Вскоре впереди показался лесной массив. Эти места я знал очень хорошо. Судя по тому, как засуетились сидящие на броне бойцы, изготавливаясь к бою, и как БМПшки сделали "елочку" (через одну разворачивают башни в левую сторону, остальные разворачивают башни в правую сторону, контролируя таким образом обе стороны), я понял, что пехота здесь тоже бывала не раз. Десять километров дорога шла через густой лес. Несмотря на все старания артиллерии, авиации и спецназа, каждые четыре дня становилось известно об очередном нападении на колонну в этом лесу. Меня Бог миловал - бывали моменты, когда через этот лес приходилось проскакивать одиночной машиной и с замиранием сердца ждать, когда страшный лес останется позади. Один раз даже пришлось в течение часа ремонтировать накрывшийся медным тазом БТР почти в самой гуще проклятого лесного массива. Правда, сейчас было совсем другое дело. Колонна из двенадцати боевых машин пехоты, полная сидящих на броне бойцов, могла не только отбиться от напавших из засады абреков, но и сама вломить кому угодно, да так, что мало не покажется. В этом отношении броня БМП была намного уютнее самой теплой кабины, самого тёплого УРАЛа. Перед въездом в лес стоял блок-пост. На нём мы узнали, что полчаса назад какая-то колонна попала в засаду в пяти километрах отсюда. Подоспевшие на помощь десантники отбили нападение, но потери были приличные. Надо же, всего лишь полчаса назад! Да, военная дорога действительно лотерея. Поставил не на ту лошадку и, пожалуйста, получи по самое "не хочу". Через некоторое время впереди показались горящие машины. В воздухе повеяло опасностью, палёной резиной и пороховым смрадом. Уткнувшись в кювет, горел БТР сопровождения. По всей дороге были разбросаны какие-то вещи. Десантники перевязывали раненых, собирали убитых. Кучи стреляных гильз, пустые "мухи" - зрелище не для впечатлительных. Из леса выносили и бросали на асфальт убитых чехов. Их было человек десять. Наши потери на первый взгляд были больше, что в принципе не удивительно. Расстреливать колонну из засады - одно удовольствие. Но, судя по количеству убитых нападавших, колонна смогла организовать оборону, да и десантники вовремя подоспели. Наша пехота спешилась с брони и помогала десантникам перевязывать раненых и освобождать дорогу. Мы с Вовкой шли вдоль растерзанной колонны и, видя, что нашего участия не требуется, просто наблюдали за происходящим. Неожиданно меня пробил холодный пот. Через секунду я понял почему. Привалившись спиной к колесу машины, весь в крови, сидел знакомый майор, тот самый, который отказался нас взять с собой. Его перевязывали два бойца, и по нему было видно, что промедол уже вкололи. Мы с Вовкой переглянулись. В глазах Сидорова, я прочитал ужас, боль и неописуемое облегчение от того, что мы сейчас стоим живые и здоровые, а могли бы точно также если не хуже. Думаю, что в моих глазах было написано то же самое. Майор открыл глаза. Увидев Вовку, с трудом изобразил улыбку и процедил сквозь зубы, преодолевая промедоловый туман, что мы ему теперь должны, как земля колхозу в неурожайный год за то, что он не взял нас с собой. Мы помогли пехоте погрузить майора в подошедшую "таблетку" с красным крестом и ещё долго смотрели в след уходящей машине.
Через три часа после описанных событий я, сняв берцы и откинувшись к деревянной стенке, сидел в Вовкиной палатке и наслаждался жизнью. Было тепло и уютно. В печке-буржуйке мирно потрескивали сухие дрова. Вовку после стакана водки потянуло на философию. Я его почти не слушал и только иногда молча, может быть даже не в тему, кивал. Суть его рассуждений и так была понятна: два крупных везенья за один день - это круто и нам необходимо немедленно отправиться на какое-нибудь рискованное дело, так как сегодня масть катит в полный рост. Я продолжал почти не слушать его и кивать не впопад. Моя душа, оторвавшись от посечённой брони, продолжала свободно и легко парить под сводом палатки.
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на okopka.ru материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email: okopka.ru@mail.ru
(с)okopka.ru, 2008-2019
