В углу, у самого входа, на табуретке, сидела ровненько, дисциплинированно, худенькая девочка, от силы лет одиннадцати. Голову укутывал большущий, клетчатый платок с обтрёпанными в бахрому концами. Из-под платка смотрели, строго вперёд, прозрачные, серые глаза. В пальчиках она цепко держала сильно потёртую, до белой основы, старую сумку с остатками логотипа DG.

Настроение у Ивана было вполне сносное для этого утра, поэтому столь необычный для полевого блиндажа персонаж не вызвал ни удивления, ни раздражения. Продолжая шагать, он вытащил сигарету из пачки и прикурил, уже откидывая рукой плащ-палатку на выходе. Девочка не шевельнулась, когда он проходил мимо. Как будто, даже не заметила, как он протопал вплотную к ней.

Сквозь отвал земли упорно пробивались светлые травинки. Небо было низким и серым. Дымок сигаретный очень органично вписывался в летучий, облачный фон над головой. Где-то дальше по линиb выясняли отношения на повышенных тонах и, кажется, тяжёлое и мягкое сбрасывали на землю из урчащего вхолостую грузовика.

Иван аккуратно присыпал бычок пригоршней земли. Потом упёрся ладонями в края траншеи и выскочил наверх.

Над позициями дул лёгкий, прохладный ветерок. У паукообразного станка"Утёса' с философским видом кушали чай с повидлом пулемётчики. Повидло они выдавливали прямо в рот, из сухпаевских пакетиков. Чай прихлёбывали из одной кружки, передавая друг другу обеими руками. Ивана они заметили, но никак не отреагировали, продолжая таращиться вдаль. Он перебрался через задний отвал и побрёл к складу напрямик, получить свой собственный паёк.

В складе сидел Евгений и смотрел на планшете не то порнуху, не то триллер. Во всяком случае, там надрывно кричали. Не отрываясь от занятия, каптёр сунул Ивану тетрадь. Тот расписался, взял с полки свою коробку с пайком и, так и не произнеся ни слова, вышел.

- Какой-то день всеобщей осознанности, - подумалось ему - все делается, как в буддийском монастыре. Все пребывают в точке"здесь и сейчас', сосредоточены и углублены в постижение сущего. Хотя нет. Грузовик разгружали - ругались. Но, может, это такая духовная практика, изживания из себя гневливости через погружение в гнев? Девочка эта, опять же, сидит, неизвестно чья... Похожа на Катьку. Или непохожа? Разве, что возрастом. Не разглядел совсем.

Катька была дочерью одной его непутёвой подружки, с которой он пытался соорудить семейное гнездо года два назад. С гнездом, при его образе жизни, не срослось. Они потрепали друг другу нервы, после чего дама с дочкой укатила в свой город, а он остался в своём. Тем не менее, за эти несколько месяцев дочь её к Ивану прониклась. Возможно, потому, что он воспринимал её не как вечно мешающее всем существо, а как вполне полноценную личность. Разговаривал, обсуждал её немудрёные проблемы, выслушивал, не обрывая на полуслове. Но она уехала вместе с матерью. Без прощаний и напутствий. Просто собрались, пока его не было, и уехали.

Сегодня у него был законный выходной. Ну, как выходной? Просто отделение убыло в город, получать ракеты к ПТУРам, а его оставили на тот случай, если вдруг привезут какие-то ништяки из бригады, или, может, заблудшие гуманитарщики явят миру неожиданную щедрость. Так что, можно было просто ничего не делать, валяться на спальнике и слушать музыку. С пакетом наперевес, он вошёл в темноту и сразу посмотрел в левый угол.

Девочки в блиндаже не было. Табуретка была пустой. На лежаках тоже никого. Пахло как обычно - лежалым сукном, железом и землёй. На всякий случай вытащил фонарик, посветил в ниши, оставшиеся под потолком, при настилке крыши. Там привычно тускнели торцы цинков и старое тряпьё на подменку. Он свалился на своё место, закинул руки за голову, попытался заснуть - не получилось. Заскучал. Решил сделать кофе. Раскрыл пакет с сухпаем, достал упаковки с таблетками сухого спирта, пристроил их на доске, сверху снарядил сиротскую кружку с водой. Когда пошло мелкими пузырями - всыпал два пакетика кофе, размешал широким лезвием ножа. Потом вытащил пайковую же шоколадку, бросил сигарету в зубы и бережно неся кружку с горячей бурдой снова выбрался на воздух. По дороге снова мельком глянул в угол - табуретка была пуста.

'Утёсники', в своём аппендиците, суетились и что-то там мирно скребли лопатой. Уже вторую неделю царило дремотное затишье. Нет, где-то периодически, бабахали, но именно на их участке было тихо. Только доносилось гулкое эхо то с одной, то с другой стороны.

Единственное, что было хорошего в кофе - оно было горячим. И эта бурда была - оно. Называть эту безвкусную, горьковатую жидкость в мужском роде язык не поворачивался. - Откуда ж мелкая-то взялась утром..."Когда"Горыныч' со всеми уходил, они вместе и ушли. И никого с утра не приводили. - эта мысль стала его донимать, - они меня разбудили, когда собирались, потом я снова уснул... Он уже жалел, что не остановился, не спросил, кто она такая, что здесь делает. Её пребывание в тот момент казалось столь естественным, что даже в голову не пришло поинтересоваться.

Стараясь не расплескать кофе, он прошёл в сторону пулемёта:

- Артур, а ты не видел здесь девчонку мелкую ? Утром?

'Утёсник' с безразличным видом снимал штыком лопаты осыпавшуюся землю. Глянул на него, сделал движение плечами, долженствующее показать, что даже не понимает о чём идёт речь. Второй номер, жилистый, со сбитым носом, масляной тряпочкой начищал маленькую чёрную деталь, то и дело отводя руку и примеривая её к большой чёрной детали. Он был чуть поживее:

- А чо, кто такая ? Мамашу бросил разродиться, тебе дитё подкинули ?

- Ну видел, нет?

- Да чо видел? Детский сад на прогулке чо ли ? Какие девочки ? Не кури с утра каку всякую, мерещиться не будет.

Понятно, что никого он не видел, но готов от души постебаться. Не ввязываясь в дискуссию, Иван сделал изрядный глоток, и побрёл дальше по траншее. В конце зигзага хлебнул ещё пару раз и, без сожаления, выплеснул коричневое пойло под ноги. Потом выкарабкался наверх, и направился к Евгению. Тот снова был занят, на этот раз, делом. Шуршал пакетами в углах и что-то себе записывал в блокнот.

- Жень, ты девочку не видел маленькую?

- Не сбивай меня. Какую, к хренам, девочку?

- Ну... такая. Лет одиннадцать, с сумкой. Платок на голове.

- Откуда здесь девочки ? Где ты её успел увидеть? Ты был у меня вон, полчаса назад всего.

- Да утром выходил, а она сидела на табурете, у входа.

- Шо, одна? У нас, здесь?

-Ну, а я тебе чего...

Женя остановился, сосредоточенно вписал в блокнот искомые цифры. Потом перевёл взгляд на Ивана.

- Ты шо, курить начал ?

- Женя, я никогда не изменял опиумной трубке в хорошем шанхайском притоне. Но здесь - не тот климат, не тот антураж и не та страна.

- Да пошёл ты...

- Не, ну может видел ?

- Не видел я никаких девочек тут. Ни больших, ни маленьких. Ты не проснулся толком, вот оно и примарилось. Обратно шёл - была она?

- Когда от тебя вернулся - не было никого. И мимо"Утёса' не проходила.

- Ну, а я шо говорю. Галлюны у тебя, Ваня. Думаешь сильно много, про свои шанхаи, оттого и глюки. Кто много думает - у того волосы выпадают.

Иван непроизвольно оглядел обширные залысины на Жениной, шарообразной голове. Что-то сократовское было в этом мясистом носе, в мощных щеках, в маленьких, светлых глазках, выглядывающих из-под почти брежневских бровей.

- В конце-концов, необязательно много думать о категориях бытия и нравственном, - примирил он свой внутренний протест - можно ведь много думать о количестве мыльно-рыльных принадлежностей, исподнем и бабах. От этого волосы не только на голове должны выпадать. У меня бы - точно выпали. С гарантией.

Вернулся в блиндаж. Когда входил - опять покосился на табурет в углу. Там никого не было. На всякий случай, ещё раз прошёлся по невеликому их жилищу, оглядел висящие на вколоченных в земляные стены кольях, сумки, разгрузки, сваленные в кучу рюкзаки... На первый взгляд всё лежало как обычно. Даже забытая пачка сигарет всё так же валялась поверх куртки "Горыныча". Снова улёгся и, на этот раз, заснул.

Расслабляться удалось не очень долго - разбудили через пару часов - стали орать на разные голоса прямо в ухо, толкнули, навоняли каким-то жутким парфюмом, уронили железо об печку. Потом все вместе перетаскивали сваленные под складом ракеты. Опять была суматоха и разбор подарков. Потом его, как самого отдохнувшего, отправили на пост, где он жевал бутерброд с салом и внимательно наблюдал за движением вялых муравьёв между веточек. Когда совсем завечерело, на блокпосту у укропов началась пальба, беспорядочная, как лай деревенских собак."Утёсники' даже не напряглись. Во всяком случае, плащ-палатка над их лежбищем не шевельнулась. Пальба возникала периодически, пару-тройку раз на неделе и никакой системы не имела.

Как обычно, поменять вовремя никто не удосужился, поэтому он бросил пост и пошёл искать сменщика. В блиндаже пили чай и громогласно смеялись. В закутке, где раньше пытались сделать что-то типа бани, до самой кромки окопа, лежали длинные, зелёные ящики с контейнерами ракет. Сверху их успели кокетливо прикрыть сеткой, воткнув в неё несколько облезлых веток от шиповника. Назвать это маскировкой было нельзя, но если воспринимать, как вариант ландшафтного дизайна - выглядело довольно сносно.

Взводный, Мифаныч, травил анекдоты. По позывному его почти никогда не называли, потому, что при отсутствии образного мышления, Аркадий Михайлович, поступая в ополчение, назвался без лишних затей, согласно своей последней гражданской специальности -"Грузчик'. У некоторых, мнящих себя военспецами, позывной вызывал ассоциативный ряд, связывающий Мифаныча с важным государственным ведомством, однако, до того, как сделаться грузчиком, он служил контрактником в инженерно-понтонном батальоне. Это был большой мужчина с животом и головой, приплюснутой, как башня танка. Сейчас, интонации его были проникновенны, как если бы он пересказывал сюжет"Поющих в терновнике':

- ...представляешь, Петька, раздвигает она ночью ноги, а там - Лас-Вегас...

Грохнули ещё более раскатисто, чем обычно. Дядя Миша с чудовищным позывным"Педро', которому на той неделе резали аппендицит, стонал, всхлипывал, держался за живот, но гоготать не переставал. Иван свалил разгрузку с автоматом на свой спальник, присел возле героев на корточки, выискивая руками в полутьме кусок чего-нибудь вкусного. Нащупал половинку помидора, цапнул, отправил в рот. Когда все отсмеялись, предъявил обществу претензию.

Какое-то время, отчаянно увиливая и переводя стрелки искали ему сменщика. Определили"Педро', которому следовало успокоиться и перевести дух, на что тот согласился и, повесив свой автомат за спину, как двухстволку, бережно поддерживая свой порезанный хирургами живот, ушёл наверх.

- Вы утром уезжали, никого не оставляли здесь? - Иван склонился к Мифанычу, который отвлёкся и потянулся налить себе чаю.

- Так, а тебя мы не оставляли, что ли?

- Да не... тут утром девочка была. Маленькая. В платке такая.

- Ваня, ты ж не пьёшь вроде? - взводный лихо приподнял густую бровь, изобразив командирскую, отеческую подозрительность.

- Мифаныч - утром, вот там, на табуретке сидела девочка. Лет одиннадцати. В платке старом. С сумкой.

- А дальше куда она делась?

- Не знаю. Я на склад пошёл, к Жене, за пайком. Вернулся - её не было. И не видел никто. Взводный принял вид сосредоточенной печали:

- Пропало что?

- Да ничего не пропало. Хотя хрен знает, я ж вещи не проверял. Так, вроде всё на месте.

-А ну, бойцы, осмотритесь, у кого там что... всё ли на месте.

Наступил лёгкий приступ хаоса и мельтешения."Горыныч', как обычно, не смог найти свою"счастливую ложку'. Сразу запаниковал, начал обрывать карманы собственного рюкзака, потом полез в соседний, но был остановлен. Ложка, вскоре, нашлась на столе. Перед поисками, он как раз начал есть ей разогретую перловку с говядиной. Других пропаж не обнаружилось.

Иван снова, на этот раз, уже всем, припоминая все подробности, рассказал про девочку, сидящую на табурете. Вспомнил даже, что ноги у неё были голые, но, кажется, она была обута. Не то сапожки, не то босоножки. Ноги голые и в платье, что ли... Ноги, как спички. Глаза серые. Лицо - тоже серое. Волосы не видно.

Обсуждение, не успев даже разгореться, как-то быстро свернулось и затухло. Ну, девочка. Ну, отдохнуть зашла. По дороге. По дороге куда? Бог весть куда. Шла ведь она куда-то. Ничего не пропало, ничего не случилось. Война, тут всякое бывает. В прошлом месяце, когда каждую ночь горизонт рвало сполохами, и в ушах стоял непрерывный гул, к блокпосту, за полночь подъехал белоснежный джип, с двумя невозмутимыми типчиками.

Типчики молча вышли из машины, оставив ключи в зажигании, и ушли прямо в поле, в глухую темноту, в чём были. Им вслед поорали, но те будто растворились в чернильном мраке. Машину потом забрали разведчики, размалевали зелёными и чёрными пятнами и, некоторое время, успешно убивали её на местных, безобразных колдобинах. Куда и зачем ушли типчики, откуда у них была машина... Кто знает?

Под нудный и уже слышанный рассказ, как потом разведчики отдали джип миномётчикам, а те подорвались на мине, Иван и уснул.

Это было банально, но приснилась ему именно эта девочка.

В этом раз смог увидеть, что глаза у неё не серые, а с светло-карие, с прозеленью. Волосы светлые, тонкие - из под уродливого платка выбивались. Она так же тихонько сидела в комнате с единственным, заколоченным окном. Корявые, занозистые доски были набиты большими, ржавыми гвоздями, как попало, внахлёст и вразнобоицу. Сквозь щели неярко лился ровный, безвкусный свет. В комнате был только стол, совершенно пустой и скамейки. Некрашеные, грубые скамейки вдоль стен. Комната, правда, была так мала, что "вдоль стен", означало, одновременно и "возле стола".

Она смотрела в стену перед собой. Молчала.

Иван осторожно подошёл, сел подле неё на корточки, взял за руку.

-Ты кто? Куда идёшь?

Не глядя в его сторону, принялась рассказывать, почти не размыкая губ. Он и слов-то не разобрал никаких. Просто история сама складывалась, сама собой возникала перед ним, слова ложились к словам, образуя незатейливые конструкции.

- Я - Катя.

- Катя ? - он гляделся в неё пристальнее. Нет. Похожа, но всё таки... протянул руку, коснулся платка. В несколько движений размотал и он тут же исчез, будто его и не было. Ничего не почувствовал - во сне это был чисто технический жест. В снах редко присутствует ощущение материальности. Волосы у неё оказались тонкими, слежавшимися. Похожа, но у той, волосы были с заметной рыжиной. А у этой - почти белые. Она не пошевелилась. Потом продолжила:

- Папа умер, потому, что его завалило в шахте и он потом долго болел. А мама, после этого, уехала в Сочи, работать на набережной. Давно уехала, ещё года два назад, наверное. А меня отдала бабе Саше, маминой мачехе. И она меня кормила. А потом началась война. И бабу Сашу убило, когда она ехала в маршрутке с рынка. А соседи все уехали, ещё раньше, когда только украинцы к нам пришли в город и стали стрелять по нас. А есть было нечего уже. Я собрала сумку тогда, бабы Сашину и ушла. И шла до самой ночи из города, но заблудилась, потому, что я на этих улицах не ходила. Там были развалины и горелые дома. Ночью стали стрелять из пушек и я спряталась в чей-то пустой дом, на котором крыши не было. Пол в комнате был уже проломлен, но я не заметила и упала в подвал, через эту дырку. Наверное, сильно ударилась, поэтому ничего не помню. Вылезти я оттуда никак не могла. Позвала кого-нибудь, только никто не пришёл. У меня с собой была банка с вареньем, абрикосовым, которая разбилась вся. Я вынимала варенье со стеклом из сумки, выбирала осколки и ела, пока оно не кончилось. Потом есть стало нечего. Когда был день, через дыру светило солнце. А ночью я ложилась в самый угол, где тряпки, и грелась в них, потому, что ночью было очень холодно. А потом, стала искать что-нибудь поесть и нашла в углу какие-то грибы, как на картинках, красивые, белые. Я их совсем чуть-чуть поела и сразу заснула, прямо днём. И мне приснилось, что я теперь тоже буду грибом, потому, что они волшебные. И мне теперь не надо никуда уходить, а я могу остаться здесь, вместе с остальными грибами и жить с ними всё время, потому, что грибы никогда не умирают. Вечно живут. Они мне так сказали.

- А как же ты здесь оказалась ?

Девочка повернула к нему неподвижное лицо и посмотрела. Это казалось, что она посмотрела. На самом деле взгляд не сфокусировался, хотя и был завораживающе внимательным.

- А я всё равно ушла от них. Они хорошие, но после того, как я стала грибом, мне стало можно выйти из подвала. Даже откуда угодно стало можно выйти. И придти куда угодно. Поэтому я вышла оттуда и пошла. Мне мама говорила, что у папы раньше другая семья была, и у него сын был, взрослый. Наверное, как ты. И я хотела найти его, потому, что он же мне, получается, брат. Раз я маме не нужна, то, может, брату я понравлюсь и он возьмёт меня к себе жить?

Иван стал лихорадочно вспоминать, уходил ли от них отец и понял, что думает совершенную чушь. Куда он мог уйти, в какой шахте его бы завалило, если он до сих пор жив и спокойно живёт с матерью, по сию пору, у себя, на Урале. И в шахте он никогда в жизни не работал, потому, что всю жизнь был военным. Да и из семьи он никогда не уходил.

- А ты - не мой брат ? - она снова смотрела в стену. Вопрос был задан тем же, равнодушным тоном и мог бы казаться совершенно безразличным, если бы не напряжённые пальцы, которыми она вцепилась в свою сумку.

Можно было сказать, что да, Катя. Я и есть тот самый твой брат. Но это было бы абсолютной ложью. Он ведь и не жил никогда здесь, среди этих бурых терриконов. Просто снялся с места и приехал, когда всё началось. Что ей сказать...

- Нет.

Она не огорчилась. Это даже нельзя было назвать - не отреагировала. Вообще не проявила ничего. Пальцы, на мгновение, дрогнули и медленно разжались. За щелястым оконным проёмом кто-то быстро прошёл, кинув тень в светлые полосы.

- Катя, ну мы можем вместе поискать твоего брата. Он ведь...

- За тобой пришли. Пора, - голос у неё всё так же не звучал никак, звуки просто складывались вместе, как в конструкторе. Иван оглядел комнату, но не нашёл дверей. Только окно. Окно, заколоченное досками.

- Катя, ты же не гриб на самом деле. Ты ведь умерла там? Мы где с тобой сейчас?

-Тебе пора, там ждут, - ни малейшего внимания к его вопросам.

- Да кто ждёт-то?

Снаружи сильно ударили в окно. Громко лопнула рама. Доски вырывали грубо, со скрежетом и хрустом. Шляпка от одного гвоздя отскочила и упала на стол, вместе с жёлтыми щепками. Свет хлынул в комнату неожиданно, широким потоком, ослепил. Мгновенно скрыл в своём сиянии девочку. Иван закрыл лицо обеими руками и почувствовал, как этот световой поток уносит его из комнаты, будто сильное течение.

Его разбудили ночью, на пост. Ветер усилился. В придачу, полил дождь. В лицо били капли, хаотично, со всех сторон, как попало. В общем, это даже было хорошо. Он несколько раз энергично растёр дождь по щекам, прочистил глаза. Запахнулся в плащпалатку плотнее. Сон не выходил из головы.

- Она ведь где-то так и лежит в том подвале. Где это может быть? Семёновка? Марьинка? Я даже не спросил, когда это было. Мать в Сочи... И ни слуху, ни духу... Не спросил, как её звали. Где её найдёшь теперь, небось, уже бульдозерами с землёй сравняли. И брат. Был у неё вообще этот брат?

Он изводил этими ломкими мыслями себя всю оставшуюся ночь, даже не заметил, что его не сменили. А утром дали команду сниматься, забирать всё имущество и перебираться южнее. Носил вместе со всеми тяжёлые ящики, швырял в кузов мягкую рухлядь, выколачивал топором деревянный настил, разбирал и бросал в кузов КАМАЗа. Потом они ехали, откинув тент, любуясь донельзя унылым пейзажем, состоящим из седой стерни на бурых полях, красно-коричневых терриконов и серого, влажного неба. На пролетающей мимо типовой остановке с полусбитой надписью, ему показалось - она. Девочка стояла, держа за руку высокого парня в неброской куртке. Старая сумка лежала на бордюре, прислонённая к стенке. Иван вскочил, сунулся к борту, всматриваясь в удаляющиеся фигурки, чуть не упал, запнувшись о зелёное железо. Там, под бетонным навесом, явно стояли два человека. Две фигуры. Одна высокая, чуть сутулая. Вторая, маленькая, чуть выше пояса первому.

- Куда ты ломишься?! -"Горыныч' успел ухватить его за бушлат, не давая вывалиться.

- Кто там стоял, на остановке ?

Тот оглянулся назад, на дорогу, потом снова на Ивана:

- На какой остановке ?

Дорога поворачивала, и теперь сзади видны были только голые деревья придорожной посадки.

- Где ты там остановку увидал, Ваня ?

На ухабе машину дёрнуло, он почти упал кому-то на плечи, вызвав тычки и раздражённый мат. Видел он её ? Или просто люди ? Совсем другие ?

Она больше никогда не снилась ему. Ни в одном сне. Сны снились разные. Яркие, иногда тупые, рождённые убогой матрицей просмотренного вечером фильма. Девочка не снилась никогда, хотя он очень хорошо всё запомнил, даже цвет кожи на её руках, как она говорила, как смотрела. Искать ? Искать - кого ? Он не искал.

Через несколько месяцев они ехали назад, на север, по той же дороге. На этот раз это был не раздолбанный, гремящий КАМАЗ, а вполне приличный УАЗик, в котором их сидело всего трое. Все остановки похожи одна на другую, но на этой - заметил в тот раз, вместо названия было только три железные буквы. Вначале"Р'. Потом длинный пробел и две подряд"АЙ'. Когда миновали поворот и взгляд наткнулся на эти куски профиля, сваренные в буквы, попросил остановить.

Что там можно было найти спустя столько времени? Вот тут стояли они. Тут лежала сумка с логотипом DG. А может, и без логотипа, может, это он только внушил себе, что видел.

Слежавшийся мусор. Острая, зелёная травка, которая пробивается сквозь него. Битые бутылки. Несколько гильз, уже ржавых и рыжих от сырости. Наскальные надписи местной, полудикой фауны, нанесённые ещё в мирные времена, почти стёршиеся. Там ничего не было. Никаких следов. Он повернулся к машине, потому, что оттуда ему уже махали и корили за задержку. Сделал шаг. И замер.

В углу, на остатках жёлтой краски, была карандашная надпись, печатными буквами.

"Я тебя люблю. Катя"