На второй день после пожара в бригаде мы с Цыганом здорово отдохнули. Ходили вдоль забора бригады по тратуару и глазели на прелести вольной гражданской жизни. Солнечно, тепло, классно.
Пользуясь неразберихой во время пожара, мы так и сообщили ответственному по роте - подполковник N из штаба дал нам устный приказ патрулировать тротуары с внешней стороны бригады, дабы отгонять толпы зевак, прильнувших к жиденькой ограде и рассматривающих пепелище нашего сгоревшего штаба.
Не было никакого N. Точнее, он был и отмахнулся еще вчера - мол - идите, ребята, отгоните зевак. А что срок приказа был не определен - не наша вина, будем исполнять его честно и беспристрастно, пока не отменят.
В общем, ничего особого - ходишь по улице города с одного края в другой вдоль забора бригады. Подмигиваешь прелестным девицам и изображаешь орла!
Хиленького старичка на старом велосипеде напротив ограды сгоревшего штаба первым заметил Цыган.
- Пойдем деда прогоним.
Подходим, вежливо обращаемся:
- Извините, находиться здесь запрещено. Не могли бы вы отойти.
Он встрепенулся, не слышав, как мы подошли, но вдруг посмотрел на нас по-отечески ласково и сказал:
- Конечно. Щас, сынки, щас отойду.
Он прихватил за руль свой старенький велосипед, было-к, собравшись уже уезжать - но встал, вдруг, с одышкой.
Едва дрожащей рукой он поправил очки и начал искать сигареты в нагрудных карманах старой рубашки.
На вид ему было под семьдесят, худощавый, жилистый, несмотря на скрюченную фигуру как-то неуловимо в нем просматривалась серьезная, строгая выправка.
Казалось, болезнь подкосила очень здорового прежде мужчину и он, еще непривыкши к ней, чувствовал себя в этом неловко.
- С вами все в порядке? Вам не помочь? - поинтересовался я у него.
Дед беззлобно махнул рукой, улыбнулся и прикурил.
- Сколько же это там полегло-то ребят... - показал он в сторону сгоревшего штаба.
- Не знаем, говорят, человек семь.
- Солдаты? - уточнил он с участием.
- Да, в основном. Но есть и пара офицеров.
- Жаль, жаль солдатиков-то...
Он не спешил говорить, обдумывал что-то и смотрел на нас прямо.
Этот удивительно ясный, прямой ломающий взгляд непременно указывал в нем человека в прошлом властного, упрямого, дерзкого. Что меня весьма озадачило, ибо весь его внешний вид показательно говорил об обратном.
- А вы знаете, что костяк офицеров в Чучково был из Каунасской дивизии ВДВ?
- Нет, не знали, - честно ответили мы.
- Я тогда только служить начинал. Почти пятьдесят лет назад.
- Вы в ВДВ служили?
- Да-да... - ответил он с некоторой задумчивостью. - Вот, не так давно на пенсии. Уже десять лет...
- А в каком же Вы звании? - прямо поинтересовался Цыган.
- Что?
Вопрос его вырвал деда из бездны воспоминаний, нахлынувших на него так внезапно.
- А-а! - сообразил он сразу. - Гвардии полковником я уволился в запас...
В добавок, дед нам назвал свою должность, которую я сейчас не могу точно припомнить, но, то была где-то в командовании целой дивизии, в Туле. Мы с Михалычем присвистнули про себя и бессознательно потянулись во фрунт, спешно поправляя форму и головные уборы.
- Да бросьте! - заметил он нашу неловкость. - И так молодцы. Дайте-ка я вас разгляжу, - он поправил очки и внимательно нас рассмотрел. - Орррллы! - выдал он со звенящей стариковской удалью.
- Вот представьте, товарищ полковник, - мы уже не могли к нему обращаться иначе, - сгорел штаб по глупости. И люди по глупости угорели. А могли бы спастись.
- Мы на дымок первые прибежали, - добавляет Цыган, - видели все с начала.
Дедок расспросил нас про детали пожара и выразил искреннее сожаление погибшим парням.
- Я всегда переживал, когда погибали мои солдаты. Всегда виноват командир. Так вот считаю я.
Выждал. Добавил.
- Грехов на мне через это дело очень много, сынки. Очень много...
Замолчал и задумался.
- А вы где воевали, товарищ полковник? - спросил Цыган.
- В Чехословакии. В Афганистане. И в первой Чечне, но я уже был при должности в штабе. А потом оказался не нужен. Ранение у меня старое. Я бы еще послужил, да вот как получилось. Списали на берег...
- И много ранений? - не унимался Цыган.
- Четыре. Сюда, вот, сюда и сюда скобельнуло, - показал он бедро, плечо и в районе ключицы. - Но самая та - в паху. Осколком пульнуло. Теперь вот, - он улыбнулся, показывая на велосипед "дамской" модели, без высокой рамки между рулем и сиденьем. - Только на бабский лисапед и могу забраться! Смешно, стыдно, а что поделать? - сказал он и рассмеялся, подмигивая.
- А на какой войне было хуже всего? - я беззастенчиво вернул разговор на серьезные рельсы.
Дед задумался.
- Ну, какая из этих трех была самая страшная, черная, на которой вам удалось побывать? - уточнил я.
- Чехословакия. В самый первый день.
Твердо, уверенно, не задумываясь ответил старик.
Признаться, я ожидал что угодно - но только не это. Всякое слышал про Афган и Чечню, но чтобы о той, которая и вовсе войной не была, говорил человек, знавший их досконально, из окопов, не понаслышке?
- Ну как же? - я не знал, как спросить. Да и что я мог?
Старик увидел мое замешательство, прикурил новую сигаретку и безо всяких эмоций уточнял.
- Мы входили туда первыми. Гражданские, чехи. Все ненавидели нас. Женщины, старики, дети. Каждый норовил из-за угла выстрелить в спину. Моего товарища рядом сожгли на глазах, кинув бутылку с керосином под ноги. Знаешь, это ведь не душманы, не горцы - цивилизованные, приличные люди. Интеллигенты. Столько ненависти в глазах я больше нигде и никогда не увидел. Осознанно, обдуманно, по-европейски. Азиаты, те культура такая, ну - люди такие, что с них взять, они и не переживает особо... А здесь вот. Зверье.
Он покуривал свою дешевенькую папироску и говорил глухим, сдавленным голосом. Прикурил и долго не мог откашляться.
- Чертовы сигареты! Ну да Бог с ними... Вот, чехи. Идем - сверху из окна женщина, ну, как бы учительница, молоденькая, приличная. Достает кирпич и бросает солдату на голову - у него мозги наружу. И так другие, все больше не мужики, а какие-то старики, дети, подростки. Что за народ этот чехи? Говорят, было под сотню жертв у них. Не знаю, мне кажется больше. Только что я видел и... Ну, в общем, это мое мнение.
Мы слушали, разинув рты. Точнее все больше я. Цыган - натура простая, для него что война, что потоп, что конец света - все по фигу. Одни глазом он глядит на тебя, а другим рассматривает прелести проходящей девицы.
Честно сказать, после дембеля я покопался и поискал информацию по Пражской весне. По щас многое не понятно. Но я готов был тогда поставить на кон еще целый год срочной службы, что дед говорил - как думал, и те события отложились в его памяти с удивительной точностью, что спустя пятьдесят лет и две последующие войны - он своего мнения не изменил.
- Поеду я, - сказал он и, пожав наши руки, сел неуклюже на свой "бабский" велосипед и неуверенным зигзагом пересек проезжую часть.
Только прежде мы взяли с него домашний адрес. Он жил рядышком, совсем недалеко - в полукилометре от части. Это была наша инициатива.
Спустя пару дней в роте были командир и замполит. Я подошел к ротному и предложил в качестве преемственности поколений и заботы о пенсионерах-десантниках - оказать посильную помощь старику. Ну, проведать его, хотя бы, или пригласить на занятие по ОГП (общественно государственная подготовка).
Однако к моему удивлению, ротный отмахнулся, скинув всю инициативу на нас и молодого командира группы, старлея Сенсея. Ротный вообще был той нередкой породы офицеров специальной разведки, которые относятся к десантникам ВДВ с заметным и неприкрытым шовинизмом. Готов спорить - будь дед ветераном спецназа - наш кэп возглавил бы делегацию в первейших рядах. Ну а замполит - капитан Дроч - ему вообще было пофигу на все подобные вещи. Его интересовал только дроч и ничего больше. Хотя пригласить ветерана трех войны и кавалера трех орденов для проведения занятий с личным составом - это ли не его задача?
На да ладно, хрен с вами. Благо Сенсей отнесся к идее с большим интересом. К следующим выходным мы вдвоем с ним пошли в город по адресу, который оставил нам старик-полковник.
Это была типичная старая панельная пятиэтажка. Первый этаж, дверь направо.
За ней нам ответила пожилая женщина.
- Что вам? Кто вы?
Мы представились вежливо, кто мы и с какой целью.
Когда дверь отварилась, растроганная таким внимание женщина заохала и заахала, пригласила внутрь.
- Да что же вы в проходе, касатики, давайте чаем вас напою!
- Мы к товарищу полковнику!
Она как-то разом сдала, отвела взгляд, вздохнула.
- Хворает он сегодня. Здоровье у него совсем никуда. Может, чайку?
Из комнаты раздался сдавленный крик:
- Валька! Кто там?!
Она вздрогнула.
- К тебе пришли! Разведчики из части! Проведать!
Женщина пригласила нас внутрь комнаты, ей все же было неловко.
- Парализовало его. Такое бывает с ним...
Мы вошли. На широкой кровати в мятом постельном, с оголенной сухой ногой, полуприкрытый, лежал тот самый дед. Он тяжело дышал, смотрел на нас не совсем понимающим взглядом.
- Такое бывает, - продолжала она за спиной. - Когда он начинает пить.
И правда. В комнате, вперемешку со тяжелым старческим духом, стоял ощутимый амбре перегара.
Мы присели на стульчик рядом с кроватью и попытались с ним пообщаться. Но болезнь, положенная на алкоголь - и яркое, четкое сознание старика не могло выхватить ни одной значимой детали вокруг. Он вроде бы понимал, кто это и зачем. Он принял вымпелы отряда и некоторые безделушки, которые нам выдал ротный. Он вроде бы улыбался и пытался извиниться за такой внешний вид - хотя виноваты мы сами, что явились без спроса и предупреждений.
Сенсей толкнул меня, старику было тяжело и он явно устал. Мы поднялись со стульев и попрощались с ним, сжав его пораженные артрозом пальцы.
- А вот что я вам покажу, - сказала его супруга и полезла копаться в шкафу. - Никто его не приглашает. Ни военкомат, ни части. Никому он не нужен! Лежит вот, болеет, пьет по-тихоньку. А ведь он настоящий герой...
Она выдрузила из дальнего угла вешалку с офицерской парадкой. На ней красовались орден Красной Звезды, два ордена Красного Знамени и медаль за отвагу.
- Вот такой вот он у меня. Маргелов его лично знал. А как уволили с армии - так и пошло здоровьечко под откос у него, горемыки. А ему ведь всего шестьдесят пять. Я писала и в военкомат - ну кому он нужен? Четыре ранения есть, ордена дали и все, гуляй наздоровье... - охала и сокрушалась пожилая женщина.
Нам вместе с Сенсеем (мы с ним без года ровесники, хотя я рядовой, а он - старлей комгруппы) - не сговариваясь, опустили глаза.
Как-то стыдно стало немного.
- Ну, мы пойдем, давайте! - заторопился старлей.
- Может, все же, чайку?
- Нет, спасибо. Служба!
- Что ж, спасибо, проведали, не забываете!
- До свиданья!
Мы вышли наружу.
Обычно очень спокойный, по натуре флегматик Сенсей, грустно выдохнул и философски заметил:
- Вот тебе и служба...
После чего мы бодро пошагали в бригаду, не проронив больше ни слова.
****
Спустя пару месяцев, с холодами, мне таки выдали увольнение - символическое, на пару часов в город. Приехал батя проведать, я посидел с ним в машине, поболтал. Он передал "ништяки" - пакетик. Для меня, для моих товарищей (так принято).
Я открыл пакет, увидев на дне помимо прочего пару банок варенья.
- Бабулино?
- Да.
- Помнишь, я тебе про старика полковника рассказывал?
- Ну.
- Не против, если я ему это варенье отдам, угощу?
- Конечно, не против.
- Тогда я пораньше пойду, че сидеть. Надо еще к деду зайти и к вечерухе вернуться. Отметиться у дежурного по части.
- Давай.
Мы попрощались, и я пошел прямиком к знакомой пятиэтажке. Позвонил в дверь - за ней были крики. Мне долго не открывали, но скромность и такт солдату-разведчику незнакомы и вредны, поэтому я настойчиво тарабанил в дверь.
Мне открыли. Та самая пожилая женщина. Дед бушевал где-то в глубинах квартиры за ее спиной, маты в пять этажей так и лились сквозь приоткрытую дверь.
Она вопреки всему не пригласила внутрь и была крайне чем-то расстроена. Я сказал, что принес деду гостинец. Она приняла со слезами, растрогалась, попыталась что-то сказать, но я не стал ее мучить, развернулся и пошел на доклад к дежурному.
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на okopka.ru материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email: okopka.ru@mail.ru
(с)okopka.ru, 2008-2019
