1

Стр. 1

БЕСЕДЫ С ФРОНТОВИКОМ

Он ушёл в мир иной 20 июля 2010 года - самым жарким летом последнего столетия - в возрасте 86 лет.

Мы часто с ним разговаривали, поскольку дружили. Говорили о разном, но почти каждая беседа незаметно переходила на его воспоминания о войне.

Он умел рассказать, а мне хотелось его слушать. Слушать о том, что, на взгляд ветерана, было главным в его биографии. А для любого фронтовика главным в биографии остаётся война.

Умел он и написать, обладая очевидным литературным талантом.

Его воспоминания о Великой Отечественной войне и послевоенной жизни ветеранов охотно публиковали центральные газеты - "Правда", "Советская Россия", "Звезда"...

На фронт он попал в конце 42-го восемнадцатилетним юношей и прошёл до конца, вернувшись четырежды орденоносным боевым офицером в чине капитана.

Впрочем, послушаем, точнее, почитаем самого ветерана - Валентина Николаевича Шапошникова.

Ведь воспоминания любого фронтовика - бесценны.

Григорий БЛЕХМАН

Валентин ШАПОШНИКОВ

КОНЕЦ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ

В 2009 году моя старшая внучка Сашенька побывала в Вене и приехала в восторге от этого - одного из самых красивых на Земле городов. Она привезла мне оригинальные сувениры и очень красивую открытку знаменитого венского Оперного театра.

Когда пришла подарить и с восторгом рассказывала о впечатлениях от знаменитой столицы Австрии, я вспомнил другую Вену, которую весной 1945 года вместе с боевыми товарищами мне довелось освобождать от немецкой оккупации.

И рассказал внучке об этом. Теперь - после того, как она сама увидела этот город и показывала его виды на фотографиях, мне отчётливо вспомнилось в КАКУЮ Вену мы вошли в том - уже далеком 45-м.

И в память о своих боевых товарищах решил ещё и написать об этом.

***

Не выдержав наступления советской армии, немцы в первых числах апреля 1945-го года были вынуждены отступить со всей территории Венгрии. Последним венгерским городом, в освобождении которого участвовал наш 521-й истребительно -противотанковый полк, стал Шопрон. Дальше была Австрия, в направлении которой и бежали немцы.

На подступах к Вене их войска сопротивлялись особенно ожесточённо. И чтобы сломить эту оборону командование приняло решение силами 3-го Украинского фронта обойти город с юга, а силами 2-го - с севера. Наш полк при этом участвовал в освобождении городов Винер-Нойштадт и Баден, что примерно в 20-ти километрах от столицы Австрии.

Успешное наступление гвардейцев 4-й армии позволило окончательно сломить сопротивление немцев и выйти к Дунаю, где нам предстояли бои в пригородном Венском лесу.

Перед самой войной многие города нашей страны обошел музыкальный фильм "Большой вальс", о знаменитом композиторе Иоганне Штраусе, насыщенный его классическими вальсами, где был выделен шедевр мировой музыки "Сказки Венского леса", и показана история его создания в этом лесу.

В памяти и сегодня сохранились сразу же получивший известность мотив, слова и герои, помогавшие Маэстро сочинять тот шедевр - близкий друг Штрауса актриса Карла Доннер, кучер, подпевавший и вставлявший в мелодию отдельные слова и куплеты, цоканье копыт тройки лошадей, отбивавшей такт вальса и рассвет весеннего Венского леса.

Всё это создавало ощущение красоты и гармонии в этом далёком тогда от нас уголке Земли.

И вот, спустя почти восемьдесят лет после создания гениальным композитором этого произведения, мы оказались именно там и именно весной с её ароматами, распускающимися деревьями и кустами, первыми полевыми цветами и бархатом зеленеющей травы.

Вслед за нашей пехотой передвигаемся на бронетранспортёрах по лесным дорогам. Там, где пехота встречает одиночные сопротивления и вступает в бой, разворачиваем орудия и открываем огонь, помогая ей идти вперёд. Артиллерийская стрельба здесь в лесу даёт такое громкое эхо, что возникает боль в голове и ушах. Общее же сопротивление немцев кажется чистой формальностью. Они продолжают активно отступать и задерживаться не намерены.

Так мы добираемся до ближнего пригорода Вены и, прорвавшись с пехотой под железнодорожным переездом, вступаем в бой уже на улицах города, который представляет собой жалкое зрелище от предшествующих бомбежек американской авиации.

О них с негодованием вспоминали местные жители, считая это совершенно ненужным, поскольку в столице никаких военных объектов и даже заметного скопления немецких войск не было.

Из многих окон свисают белые полотнища, свидетельствующие о лояльном отношении венцев к нашим войскам, а из одиночных подъездов и окон в основном первых этажей оставшиеся группки отступающих периодически открывают кратковременную стрельбу.

Вообще, бой в городе имеет для нас - артиллеристов много коварных особенностей. Как правило, орудия мы устанавливаем ночью рядом с подъездом, поскольку это - надёжное укрытие для расчёта, и уже отсюда ведём стрельбу вдоль улицы.

Но случалось порой, что немцы из ручного оружия вели огонь с верхних этажей, иной раз откуда-то сзади, бывало и с близкого расстояния. Поэтому и нам важно было иметь под рукой ручное оружие. В таком ближнем бою и часто меняющейся обстановке автомат, карабин, ручной пулемет и гранаты выручали постоянно.

Продвигаясь с такими боями, через два дня мы оказались в центре города. И там одно из орудий моего взвода было установлено у главного входа знаменитого на весь мир театра Венской Оперы и направлено вдоль проспекта Опернгассе - широкой центральной улицы, которая хорошо просматривалась и простреливалась немцами из подворотен, подъездов и окон.

Разумеется, окопаться нельзя. Площадь у здания Оперы выложена брусчаткой, местами покрыта бетоном, или толстым слоем асфальта.

С большим трудом, пользуясь ломами, соорудили опоры под орудийные сошники для устойчивости при стрельбе.

Двое суток ведём стрельбу вдоль проспекта, помогая пехоте выйти к Дунайскому каналу. На третьи , утром нас предупредили: "Не стрелять".

Наступила непривычная тишина. Вскоре мимо в сторону немцев прошла группа войсковых разведчиков без оружия, с белым полотнищем и предложением к остаткам противника - сдаться. Группа скрылась где-то впереди среди развалин и дыма. А через несколько минут оттуда донеслись автоматные очереди - парламентёры были расстреляны в упор.

И тот час же мы открываем ответный огонь, пехота бросается вперёд и отбрасывает немцев к Дунайскому каналу.

Этот канал с каменными бортами находится, примерно, в одном километре правее нас. Ночью недобитые части смогли перебраться на другой берег, чего нашей пехоте не удалось именно из-за высоких бортов канала, позволяющих немцам отражать атаки.

На следующую ночь орудия моего взвода устанавливаем на дальность прямого выстрела, и когда утром пехотинцы делают бросок для форсирования канала, расстреливаем позиции немцев на противоположном берегу.

Их ответный огонь тоже опасен, поскольку ни орудийного окопа, ни ровиков для расчёта у нас нет. Но, всё же, им это не помогает. Немцы отступают за ближайшие дома, а наша пехота залегает на набережной, прижавшись к бортам-перилам и интенсивно отстреливаясь прицельным огнём.

Но преграду эту для дальнейшего продвижения форсировать так и не удается.

Тогда командование наше решает так: войскам начинать наступление на левобережье Дуная, поставить немцев под угрозу окружения и тем самым вынудить их ускоренно отступать, что и произошло. Мы же, выполнив свою задачу, вернулись на позиции возле Оперного театра и ждали дальнейших указаний.

***

Мой взвод обустроился в подвальном помещении высокого здания, расположенного как раз напротив театра. Окна комнат были на уровне тротуара и выходили на улицу. В одной из комнат стояли два стола, скамейки и пара стульев. Здесь мы отдыхали и питались.

Как-то зашла к нам девчушка лет 16-ти и к великому нашему удивлению и не меньшему удовольствию заговорила по-русски - поздоровалась и попросила разрешения набрать графин воды, что текла тоненькой струйкой из крана в соседней комнате. Пока набирала, мы разговорились. Она оказалась чешкой по имени Эмма. Эмма Сметана (ударение на первом слоге). В Вене живёт несколько лет. Здесь же живёт и её дядя австриец.

Поскольку в тот момент было относительное затишье - стрельба велась далеко, мы пригласили её прийти через час на обед, зная, что многие жители Вены голодают. Она смутилась, а потом так же смущённо спросила, можно ли ей прийти вместе с дядей. Естественно, мы не возражали. Попросили лишь захватить свою посуду.

За обедом они рассказали, как пережили американскую бомбёжку. Несколько бомб упало недалеко от их жилья. "Как можно - возмущался дядя - бомбить центральные кварталы? Посмотрите, что сделали с нашей Оперой. Это ведь здание уникальной архитектуры. Кроме того, здесь, в центре города, такие величественные строения, как Собор святого Стефана, дворцовая постройка Бельведер, вокзалы, художественный и исторический музеи...Хочу спросить - что за необходимость это уничтожать? А сколько при этом погибло мирных жителей! Нет, это есть варварство. Так цивилизованные люди не делают...Вы заходили в Оперный театр? Зайдите, посмотрите, что делается внутри. Бомба попала прямо в купол зрительного зала".

Я сказал, что мы хотели пройти внутрь, но не смогли. У входа завалы разрушенных стен и потолка.

- Обязательно посмотрите здание изнутри. Фрагменты архитектуры и живописи местами сохранились. Можно пройти через окно. Эмма вас проводит.

И вот, по осыпавшимся со стен обломкам, завалам кирпича и штукатурки мы пролезли через окно, прошли коридором, вышли на балкон бельэтажа, откуда открывалась панорама знаменитого на весь мир зрительного зала, и увидели потрясающую разруху. Разбросанные обломки стульев, штукатурка, кирпич, разбитые перила и колонны балконов. И сквозь слой пыли местами виднелась позолота разрисованных стен. Её же можно было разглядеть и на сохранившемся местами потолке.

Эмма, вдруг разрыдалась: "Ну, для чего это нужно было делать. Это же дикость. Мы всю жизнь будем очень ненавидеть и проклинать американцев".

На следующий день мы опять пригласили наших новых друзей на обед, и они продолжали рассказывать "о самом красивом городе в мире". И тут, вспомнив фильм "Большой вальс" мы сначала поодиночке, но вскоре дружно запели :

Я люблю тебя, Вена,

Горячо, неизменно.

Это чувство нетленно

Я в Вену влюблен...

Спели и другую, которая начиналась словами:

Проснулись мы с тобой в лесу,

Цветы и птицы пьют росу...

Эмма была в восторге - хлопала в ладоши, топала ножками и, наконец, поцеловала нашего запевалу. А её дядя был восхищён тем, что русские солдаты знают Штрауса...

Тут вбежал ординарец командира батареи и передал приказ: "По тревоге - отбой. Цепляем орудия. Готовность 20 минут".

***

Через час наша батарея вышла за пределы Вены и двигалась на запад по направлению к городу Санкт-Пельтен навстречу новым боям. Помню дату - 10-е апреля.

Полностью Вену освободили !3-го апреля. Она стала шестой европейской столицей, освобождённой нашими войсками.

Мы стремительно продвигались на запад. Немцы же сопротивлялись, как могли. Причём, сопротивление оказывали только нашим войскам. Идущим нам навстречу союзникам они, напротив, довольно активно сдавались.

Понять их можно: столько зла натворили на нашей земле, что, естественно, боялись расправы. А у союзников чувство мести, если и было, то, во-первых, далеко не у всех, и, во-вторых, у кого было, то далеко не в в такой степени.

Главная задача этого наступления состояла в том, чтобы занять как можно большую территорию, и тем самым дать максимум возможностей руководству страны диктовать условия при уточнении границ раздела оккупационной территории между союзниками.

Итак, после Санкт-Пельтена мы уверенно идём на запад, подавляя отдельные вспышки сопротивления нашей пехоте.

Однажды, после очередной неудачной попытки немцев приостановить наше движение, ко мне привели совсем юного солдата в немецкой форме. Переводчиком был наш сержант, который знал язык.

Этот мальчишка отвечал на все вопросы с улыбкой, не выказывая и малейшего волнения. Оказалось, что он был признан в армию три месяца назад, как только исполнилось пятнадцать лет, и попал в число тех подростков, которых по приказу Гитлера после двухмесячного обучения военному делу отправляли на фронт.

По его словам, в боях он не участвовал, а всё время отступал со своим подразделением. Затем выбрал удобный момент и сбежал, решив добраться домой. Встречи с нами не боялся, поскольку ничего плохого нам не сделал.

Я осмотрел его карабин. Ствол был грязный, ржавый - сразу ясно, что не стрелял. Спросил мальчишку, откуда он.

-Из Вены.

- Где живёшь?

- Рядом с Оперой.

- А точнее.

- Опернгассе нумер айн.

Спрашиваю, знает ли Эмму Сметану.

- Да, да! Радостно закивал он. Мы соседи. Живем на одном этаже.

Мы накормили мальчика, и я дал ему написанную на клочке бумаги просьбу к нашим войскам не задерживать его, поскольку этот юный солдат вреда нам не сделал.

Когда под вечер провожал его, пытался даже немножко поговорить по-немецки, обнаружив, что какие-то знания со школьных времён сохранил. На прощание пожал ему руку и попросил передать привет Эмме и её дяде.

***

Наступая без особого сопротивления, мы занимаем город Ибс, расположенный на правом берегу Дуная. Простояли там двое суток. Конец войне с каждым днём чувствовался всё более явно. По дорогам на восток с тряпичными узлами двигались бесконечные толпы возвращающихся на родину наших людей, которых немцы в разные годы войны угнали на каторжные работы "во имя великой Германии". Иной раз они ехали на попутных грузовиках и подводах.

Однажды в комнату, где располагались офицеры батареи, водитель бронетранспортёра привёл немецкого фельдфебеля в эсэсовской форме. Спрашиваю: "Где ты его нашел?". Оказалось, прыгнул в траншею за домом "по малой нужде" и чуть было не справил её на этого эсэсовца. От неожиданности и сам перепугался. Крикнул : "Хендэ хох!". И тут же увидел вскинутые руки.

Пленный рассказал, что сначала воевал в Белоруссии, а после ранения - под Москвой. Имеет награды. Здесь очутился, отстав от своих. Заблудился.

- Ну, а если тебя приговорят к расстрелу?

- Отвечает: "Знаю".

Расспрашиваю - откуда он родом, чем занимался до войны, о семье, родителях...

В это время приносят обед. Предлагаю ему. Несколько минут пленный сидит перед миской с супом с предельным удивлением, не в силах в это поверить. Вертит в руке ложку и глядит на жующих вокруг него. Потом с жадностью набрасывается на еду и опустошает тарелку за считанные минуты.

- Что с ним делать будем? -спрашивает меня сержант-переводчик. И добавляет: "После обеда не расстреливают".

- Никаких расстрелов - отвечаю. Пусть запомнит нас. Передай ему, что отпускаем по случаю нашей победы.

Немец встал и очень медленно пошёл к двери. Дойдя, оглянулся. Убедившись, что никто стрелять не собирается так же медленно стал спускаться по лестнице во двор. Я подошёл к окну. Со второго этажа хорошо просматривались и двор, и улица, по которой шли толпы, возвращавшихся на родину из немецкого плена русских.

Немец подошёл к калитке. Остановился. Посмотрел на наше окно. Увидел меня и с минуту не двигался. Потом вышел на улицу и, часто оборачиваясь в нашу сторону, пошёл сначала медленно, потом всё быстрее и быстрее. И, наконец, растворился в толпе.

***

Продолжая движение на запад, занимаем город Амштетттен. В это время, чуть западнее нас командование встречается с представителями союзников, и между сторонами начинаются переговоры по уточнению границ в зонах оккупации.

Около недели наш полк располагался в деревушке близ Амштеттена, а северо-западнее этого города находился ныне известный всему миру фашистский концлагерь Маутхаузен. Бледные, худые, измождённые, больные, голодные люди, медленно передвигаясь, небольшими группами шли на восток.

Мы старались их подкормить, приглашая по нескольку человек в помещение, чтобы и поели, и отдохнули. Но большинство были настолько истощены, что сытно есть отказывались, поскольку это было опасно - в таком состоянии можно или тяжело заболеть, или даже умереть.

Одним из наших гостей среди бывших узников был преподавателем консерватории Бухареста. Он неплохо говорил по-русски, и мы попросили его рассказать о жизни в этом лагере. Румын, заикаясь, начал, но сказав несколько фраз, прикрыл руками глаза и громко разрыдался....

В один из дней середины мая, к вечеру, личный состав нашей батареи собрался на поляне рядом с той деревушкой, где мы располагались. На траве были расстелены простыни с праздничным угощением по случаю Победы. И, конечно же, каждому в этот день выдали в честь такого праздника "наркомовские" сто грамм, которые выпили после первого тоста командира батареи за долгожданную Великую Победу.

Потом добрым словом вспомнили о тех, кто до нее не дожил, но своей отвагой на полях сражений заслужил вечную память и благодарность друзей и товарищей по оружию, современников и потомков.

Установилась минута молчания. Все встали. У многих на глазах появились слёзы. Наверное, в тот момент мы ощущали то, о чем в своих строчках сказал К.Симонов, который о войне знал не понаслышке:

Неправда, друг не умирает,

Лишь рядом быть перестаёт,

Он кров с тобой не разделяет,

Из фляги из твоей не пьёт.

В землянке, занесен метелью,

Застольной не поёт с тобой

И рядом, под одной шинелью,

Не спит у печки жестяной.

Но всё, что между вами было,

Всё, что за вами следом шло,

С его останками в могилу

Улечься вместе не смогло.

Упрямство, гнев его, терпенье -

Ты всё себе в наследство взял,

Двойного слуха ты и зренья

Пожизненным владельцем стал...

Так и чувствую себя сегодня - "пожизненным владельцем двойного слуха и зренья".