Григорий БЛЕХМАН

ПОСЛЕ ПРАЗДНИКА.

"...И стал он капелькой дождя..."

Д.Самойлов.

Прозвище "Кривой" закрепилось за ним давно, но никто из непосвященных не понимал природы этого прозвища. И действительно - он был хорош собой: высок, строен, атлетически сложен - Аполлон, да и только. Да к тому же красив. Поэтому, что угодно, только не "Кривой".

Посвященным было проще, так как многие помнили, что еще с детства он увлекся футболом и хоккеем и довольно скоро стал делать успехи и там, и там. А поскольку его детство приходилось на сороковые и начало пятидесятых, когда на футбольных полях и хоккейных площадках блистали те, у кого ноги имели явную "кавалерийскую" кривизну - за небольшим исключением, например, Всеволод Бобров - большинство мальчишек старались во всем на них походить. Кто в детстве недополучил витамина "Д", а таких было немало потому, что с рыбьим жиром в стране случались перебои, на своих спортивных кумиров в этом плане походили явно: их ноги приобретали нужную дугообразную форму еще до занятия любимыми видами спорта. Те же, для кого родители в военные и первые послевоенные годы как-то умудрялись добывать все необходимое, чтобы костные ткани не претерпевали каких-либо деформаций под тяжестью собственного веса, были вынуждены придумывать, как такое соответствие приобрести. И они придумали: при ходьбе и при беге ставили носки несколько внутрь - проще говоря, "косолапили".

У подавляющего большинства таких "имитаторов" эти уловки были почти незаметны. Во всяком случае, особого внимания на них никто не обращал. Но когда "закосолапил" такой красавец, то его маленькая хитрость, сразу же, оказалась у всех на виду. И он тут же, видимо из-за явного контраста между тем, как он выглядел и тем как хотел выглядеть, получил прозвище "Кривой".

Но по отношению к нему это произносилось как-то особенно. Здесь был оттенок мягкого юмора и теплоты, совершенно не соответствующей природе такого слова. Дело в том, что этого инициативного на всякие проделки, но очень доброго, в любой момент готового помочь мальчишку, любили все, кто его знал.

***

А спортивные успехи талантливого паренька будут настолько серьезными, что в какой-то момент на него обратит внимание сам Аркадий Иванович Чернышев - знаменитый хоккейный тренер московского "Динамо" и сборной СССР. Он станет приглашать юное дарование спортивной школы на тренировки с командой мастеров и довольно скоро по итогам своих впечатлений о юноше зачислит того в штат главной команды "Динамо". Случится это в 1961-м году и именно в день его рождения. А поскольку родился он 12-го апреля, (ровно 18-ю годами раньше, чем мир узнает имя Юрия Гагарина), то в этот день у него будет тройной праздник.

Следует сказать, что не менее знаменитый футбольный тренер Михаил Иосифович Якушин, тренировавший в ту пору команду мастеров того же клуба, тоже пригласит способного юношу на просмотр, но тот предпочтет хоккей, без которого, казалось, вообще не мыслил своего существования. Порой, создавалось впечатление, что он готов дневать и ночевать на льду, постоянно придумывая для себя все новые упражнения и радуясь как ребенок, когда, наконец, получится именно то, что он мысленно себе представлял в идеале. И хотя с какого-то момента станет превосходить сверстников на голову - в прямом и переносном смысле, - на лед все так же будет выходить первым, а уходить последним.

В команде мастеров юноша сразу попадет в основной состав, станет игроком третьей тройки, и по итогам сезона получит серебряную медаль вице-чемпиона СССР и вожделенное для каждого молодого - да и, пожалуй, всякого - спортсмена звание "Мастер спорта", что в его возрасте мало кому в хоккее удается и до сих пор. Потом поедет в Чехословакию на турнир динамовских команд Москвы, Риги, Берлина, Минска и пражской "Дуклы", представлявшей тогда клуб внутренних войск этой страны. По результатам этих соревнований он будет отмечен как лучший молодой игрок, возраст которого не достиг 21 года. То есть - самый перспективный хоккеист такого представительного турнира. Он получит специальный приз, денежное вознаграждение (по нынешним меркам, конечно, смешное, но для того времени неплохое - 200 долларов) и привезет подарки родителям, младшему брату и близким друзьям. А, кроме того, - импортные "тряпки": кофточки, водолазки, тенниски, мохеровые шарфики, женское белье, джинсы. Все это - на продажу через комиссионный или "жучками" на рынке из-под полы, поскольку такой товар в ту пору был "нарасхват".

Потом - отпуск на море в Гаграх, где его уже узнают, поскольку болельщиков из Москвы в летние месяцы там много. Его и раньше узнавали, так как дарование на футбольном поле и хоккейной площадке проявилось еще с детства, а завсегдатаи трибун талантливых игроков отмечают сразу. И, чем выше ранг команды, тем сильнее популярность. А тут уже и по телевизору показывают, и в газетах интервью с фотографиями. В общем, не год, а сплошной праздник.

Старых - в том числе и одноклубников - и новых знакомых там столько, что он не успевает здороваться. И, конечно же, женщины. Успехом у противоположного пола он пользуется давно. Да и как иначе такому красавцу, к тому же балагуру, наделенному хорошим манерами и остроумием. И хотя дальше восьмого класса не пошел - решил, что потом наверстает в вечерней школе, а пока спорт на первом месте, и ничто не должно ему мешать, - природа настолько была к нему щедра во всех отношениях, что легко выдавал себя за студента. И никто из новых знакомых, естественно, девушек - зачем бы ему лукавить с ребятами - в этом не сомневался. Романов много, поскольку курортный сезон текуч. Только все это так - "по касательной". Может, потому, что душа в ту пору была занята Ольгой. Но об этом речь - немного позже.

***

А праздник нашего героя продолжается. Он все больше забивает, его хвалят, появляются даже заметки о том, что пора попробовать в сборной. Да и он не сомневается, что это не за горами. И как-то незаметно для всех начинает чувствовать себя Мастером. В спорте - да и не только - такое состояние называется "схватить звездняк". То есть, с какого-то момента тебе кажется, что ты умеешь все, а дальше остается лишь пожинать плоды достигнутого. И как ни бился с этим мудрый Аркадий Иванович - сколько ни внушал, что такие мысли обманчивы и опасны, приводя множество примеров, успеха не имел. Все меньше молодой человек трудился на тренировках, все чаще его видят в ресторанах и, как результат, все реже он появляется на льду в основном составе. В итоге из команды его отчисляют, и он утрачивает динамовский "иммунитет", который давал право проходить воинскую службу на льду, занимаясь любимым делом, поскольку "Динамо" - это клуб внутренних войск. Он уже готов отправиться служить, куда определят в военкомате, но неожиданно получает предложение от другого легендарного тренера по хоккею Анатолия Владимировича Тарасова, возглавлявшего ЦСКА и вместе с Чернышевым сборную СССР. Тарасов предлагает ему поиграть за резервную команду своего клуба - калининский (ныне Тверь) СКА и постараться проявить себя с тем, чтобы попасть в главную армейскую команду. Конечно, он был в курсе того, что случилось в "Динамо". Но, во-первых, еще раньше приметил талантливого "крайка" и, если бы не могущественный Чернышев, давно бы попробовал его у себя, а, во-вторых, уж очень хотелось показать именно своему коллеге по сборной, что может лучше, чем тот "работать с кадрами". В этом плане соперничество между ними было нешуточное, и о нем знали все, хотя в главной команде их тандем был дружным и даже неразрывным.

- Володя, я в тебя верю. С твоими данными нужно играть в сборной. Трудись, и, если "включишь голову", так и будет.

Слова Тарасова встряхнули, приунывшего было вундеркинда. Да и видимо "звездняк" стал проходить. Парень все же неглупый, и понимал, за счет чего достигают успехов в спорте. И в Калинине, где был приписан к одной из воинских частей, прошел курс молодого бойца, а потом стал жить в гостинице и играть в СКА. Довольно скоро себя проявил - забил больше всех шайб в классе "Б" (ныне первая лига). Его фамилия вновь появляется в газетах, но в состав ЦСКА пробиться не удается. Уж больно высока там конкуренция, поскольку в распоряжении Тарасова все лучшие хоккеисты страны, если они к этому времени не в "Динамо". Так что заканчивает службу наш герой там же, где и начал. И тут ему поступает приглашение из третьей в ту пору по силе - после ЦСКА и "Динамо", ну, иной раз и "Спартака" - команды "Крылья Советов", где он сразу закрепился во второй тройке и, порой, выходит даже в первой. Его игра привлекает нестандартностью, которая к удовольствию трибун нередко ставит в тупик соперника и дарит праздник зрителям. Он, как и прежде в "Динамо", вновь на виду любителей большого хоккея, многие из которых идут посмотреть на его персональные действия на льду. Его включают в состав второй сборной страны, которая должна стать спарринг партнером главной команды перед поездкой той на чемпионат мира в Любляну (тогда Югославия). Но сыграть ему не удастся. Вместо Малой спортивной арены в Лужниках, где должна состояться та серия тренировочных игр, он попадет в СИЗО - следственный изолятор. Дело в том, что накануне первой из встреч он подерется на остановке такси у Курского вокзала, где заступится за девушку. И об этом - чуть подробней.

По окончании тренировки сборной он едет в центр, выходит у библиотеки им. Ленина и идет по проспекту Маркса - ныне опять Моховая - в сторону гостиницы "Националь", где на 2-м этаже в кафе собиралась в ту пору элита московской фарцовки. Там ему должны отдать деньги за какой-то заграничный товар, который он и его приятели - хоккеисты и футболисты - продолжают привозить из-за рубежа на продажу, в частности, через своего друга. Недалеко от гостиницы видит цыганистого типа женщину без возраста и очаровательную девушку - почти девочку. Женщина отделяется от девушки, быстро подходит к нему и из-под полы длинного то ли пиджака, то ли пальто вынимает руку, в которой букет подснежников:

- Купи, красавец. Твоя девушка будет рада.

Он берет, но почему-то не может оторвать глаз от девочки, что, по-видимому, стережет корзинки с этими цветами. Не то, чтобы у него какие-то виды на нее. Нет. У него в разгаре очередной и очень красивый роман с бортпроводницей. Просто тронула его чем-то, как много позже скажет поэт: "То ли девочка, а то ли виденье". И он, показывая в сторону девочки, но имея в виду корзинки, спрашивает у старшей торговки:

- Это все твое?

Оказывается, у каждой из них по корзинке. Но девочка стесняется продавать. Поэтому продает ее соседка - они рядом живут. По той поре подобное занятие не только не престижно, но и опасно: можно легко попасть в милицию. Тогда такой "бизнес" именовался спекуляцией. Отсюда, и маскировка: букетик из-под полы, а девочка - поодаль и вроде не причем. Да и за один букетик так не накажут, как за корзину цветов.

- Может, еще купишь? Один - у меня, один - у нее. Порадуй девочку, а то она уже замерзла - тихонько предлагает старшая.

И тут, как у него нередко бывало, мысль приходит мгновенно. Он подходит к девочке - пока идет, обе "цветочницы" смотрят на него с испугом - и спрашивает, сколько букетиков в корзине и сколько стоит сама корзина. Растерянная девочка говорит, сколько букетиков, но, что корзину она не продает, а отдаст ему так, если надо. Он покупает все цветы и корзину - сам прикидывает ее стоимость - и дарит все это... девочке. Потом узнает, что зовут ее Вера. Она, почему-то, совсем легко одета и явно замерзла. Он велит ошарашенной старшей продолжать трудиться в одиночестве и к концу "рабочего" дня достичь тех же успехов, что и ее юная соседка. А не менее ошарашенную Веру, сразу называет Верочкой, галантно берет под руку и предлагает разделить с ним обед в том здании, к которому она и близко не решалась подходить. Девочка сначала думает, что это шутка, и он таким предложением просто решил еще раз ее удивить. Но, когда он открывает перед ней дверь и они входят внутрь "Националя", а с ее спутником вежливо здоровается швейцар, понимает, что и на сей раз, как с той корзиной цветов, все серьезно. И, конечно, опять растерялась. Начинает отказываться: не голодна, мол, и одета неподобающе для такого "дома". Да, и мало ли какие мысли могли ее посетить в тот момент. Уж больно много всего необычного и неожиданного с ней случилось в какие-то несколько минут. Будто во сне. Ей ведь никто таких праздников еще не дарил. А, может, и не только "еще". Может, это сон. Такое, наверное, в романах бывает - писатели сочиняют. Или из другого века.

Но нет. Швейцар настолько любезен с этим "Володей", что по его просьбе берет корзинку и обещает поместить цветы в тазик с водой, чтобы не завяли. Они поднимаются на второй этаж. Ей и страшновато, и любопытно, и как-то легко с новым знакомым. А еще - какая-то вдруг уверенность, что не только не обидит, но и защитит. Будто старший брат, которого у нее не было - есть только младший, совсем маленький.

Как здесь тепло и уютно. И этого Володю, оказывается, многие знают. Непонятно только, почему "кривой". Вот уж чего нет, того нет. Как ни силится, никаких ассоциаций с этим словом, в новом знакомом не находит.

- Что выбрать?

- Чаю.

- А посущественней?

- Нет... Совсем неголодна.

Но он понимает как "неголодна".

А готовят здесь вкусно. Только отвыкла, столько есть. Отец - инвалид. Отрубило кисть на лесоповале... Нет, не сидел. Ездил каждое лето на заработки лес валить и сплавлять по северным рекам. И вот пять лет назад - несчастный случай вместо последнего заработка. Живут в поселке городского типа. "Железнодорожный" называется. Это рядом с Москвой по Курской дороге. Мама устроилась в садик, где и братик. А сама Вера в прошлом году окончила 10 классов. Хотела после восьмилетки пойти работать, но родители не позволили. Хотят, чтобы училась. Отец в артель инвалидов устроился. Подметки наловчился менять. О торговле цветами дома не знают. Это Зоя - соседка, та, что осталась на улице, посоветовала. И за компанию, и все же деньги. Хоть и небольшие, но личные. Хочется иногда в театр сходить. Вот на них и ходит. Остальные отдает маме. Остальные - это зарплата на работе. А работает в химчистке - сегодня выходной. И учится заочно в институте текстильной и легкой промышленности. Здесь - в Москве. Любит шить - это от бабушки, а еще хочет научиться разрисовывать ткани, потому, что любит рисовать. Особенно - придумывать узоры. Но самыми красивыми узорами считает те, что "придумывает" мороз на оконных стеклах или ветер на воде. Да и вообще, лучше, чем "придумает" природа, разве возможно...

Он слушал ее, и ему казалось странным, что каких-то полчаса назад он и понятия не имел о существовании этой девочки, которая живет такой жизнью, какой, не исключено, жил бы и он, не будь у него спорта. И которая так красиво рассказывает об этих узорах на морозном стекле, на воде. И много еще рассказывает разного, мимо чего он проходит, может быть, за отсутствием наблюдательности. Но особенно его поразила фраза девочки о том, что жизнь идет по синусоиде. Он, конечно, иногда попадал на урок математики и что-то слышал про колебания, про амплитуды - оказывается, не все забыл. Но так наглядно представить себе то, что его новая знакомая нарисовала на салфетке, да еще и связать это с жизнью "в полоску" - а ведь она права - в голову бы не пришло.

- Парень?...Есть. Колька. Одноклассник. Тоже на заочном, но в строительном.

- Почему в театр не водит?... Не любит он театр. Кино любит... Ему скоро в армию.

- Будет ли ждать?... Будет (хотя и не очень уверенно)... Он хороший (а это уже уверенно).

Потом спохватывается:

- Я тут совсем заговорилась. Зойка, наверное, уже замерзла...

- Кольке?... Нет, не расскажет. Она меня любит. Да и зачем? Он может обидеться... Нет, не подумает, но все равно, он же Вас не знает... Не знает, какой Вы... Да и я сейчас время от времени пытаюсь еще понять: не снится ли...

***

Похоже, Зойка все продала. В окно, что выходит как раз на то место, где стояли наши "цветочницы" перед тем как появился этот "волшебник", ее не видно. Может где-то ждет рядышком.

- ... Нет, одна не уедет. Отвечает все-таки.

- Перед кем?... Наверное, перед собой. Она же старшая.

Он подходит к официанту, что-то тихонько ему говорит. Через несколько минут тот приносит два свертка. Один для Зойки - за верность. Второй для братика - там сладкое. Пусть с Зойкой скажут дома, что купили сами. Никаких "неудобно". У него сегодня праздник - просто праздник души. И ничего он такого не сделал. Не за что его благодарить. Она же должна видеть, что ему это ничего не стоит. А за "синусоиду" спасибо. Будет помнить. Надо же. Такая "маленькая", а такая мудрая. Даже ему, "пожившему", что-то подсказала.

- Если какие трудности, обращайся. Вот телефон (записывает на салфетке).

Они спускаются вниз. "Михалыч", что встречал их при входе, выносит корзинку, где стебельки цветов покоятся во влажной тряпочке. Она просит его взять и подарить своей "жар-птице - так в разговоре с ней он назвал свою бортпроводницу. Зачем же ей везти домой. А продавать это она ни за что не будет и Зойке не позволит. Она очень (!) его просит. Ей будет приятно думать, что хоть что-то хорошее для него сделала:

- Вы какой-то светлый человек. Я таких еще не встречала...

Зойка действительно рядышком, у входа и действительно замерзла. Но пакет, что получает из рук подруги, ее преображает. Там внутри пирожки с капустой и с яблоками. Как тут не "оттаешь".

-... Нет. В такси они до Железнодорожного не поедут. Зачем ему тратить такие деньги. Да и не поймут их там. И до Курского доберутся метро. Ну, если он не шутит, и ему действительно туда нужно. Но, пожалуйста, только до Курского.

Они подъезжают к вокзалу. Пассажирки выходят. Он остается. Ему - "чуть дальше".

- Звони, красавица, если какие вопросы. Будь счастлива со своим Колькой.

- И Вы тоже со своей "жар-птицей".

Немного впереди большая очередь на такси. Два приятеля, что были первыми, уже подошли.

В Сокольники?...Нет, ему в другую сторону. Может и подсадил бы - предложили компенсировать, но не понравилась эта двоица: с пожилым водителем сразу на "ты". Даже замечание сделал. Посмотрели недобро, но отошли.

А в конце очереди девушка. Похоже, беременная.

- Шеф, одну минуточку.

Подходит к ней.

- Вам в какие края?

И хотя ВДНХ - совсем не там, куда ему нужно - в гостиницу "Юность", что возле Новодевичьего, - да и не беременная вовсе (так - полноватая), но замерзнет ведь пока дождется. К вечеру похолодало заметно. У Зойки, пока ждала, зуб на зуб перестал попадать. Спасибо, пирожки "подлечили".

- Садитесь, подвезем.

- Ой, спасибо Вам огромное.

- Ну вот, б... можно. С ними по пути. - Это те два молодца, которым он только что отказал. Девушка как-то съежилась и попыталась их пристыдить. Но какой там.

Может, можно было не обратить внимания на их слова. Но уж больно эти двое ему не понравилась. Да и девушку, выходит, обидели из-за него...

***

В комнате милиции душно. Девушка написала, как все было и, оставив свой адрес и номер телефона, ушла. Приехал начальник команды Паша Жибуртович. Но, несмотря на то, что - "известный хоккеист, возможный кандидат в главную команду, престиж страны" и много еще чего так хорошо и складно Паша говорит, отпустить пока не могут. Оказывается, тот, что "прилег" сейчас на лавочку с возможным сотрясением мозга - участник Отечественной войны.

- Позже адвокат нашего героя расскажет ему, что "участник тот пороху не нюхал" и попал туда уже в Венгрии в 44-м в качестве 20-летнего интенданта, где и остался до известных там событий 56-го.

Но все равно - "участник". И, несмотря на очевидную неправоту этих "пострадавших", хотя по мнению судьи, подсудимый тоже "погорячился": можно было на словах "объяснить", - причастность того человека хоть каким-то боком к великим событиям страны сыграла в пользу обвинения.

Да еще эта статья в "Комсомолке" под названием: "Зарвавшаяся "звезда", где припомнили ему один из эпизодов в ресторане гостиницы "Советская". И хотя там он вступился за официантку, но, если бы в результате нос был сломан у "простого смертного", а не у довольно крупного чиновника из Министерства торговли, шума бы не было. А так - милиция, объяснения... Тот эпизод динамовскому руководству - он был еще в "Динамо", - удалось "спустить на тормозах". А вот теперь откуда-то всплыл, но без подробностей, которые были бы в его пользу. И в результате, нашего героя публично представят стране как неуправляемого дебошира.

Однако, по мнению того же адвоката, которое он выразит потом приватно, "всего год и не строгого, а обычного режима" при таких обстоятельствах, приговор "мягкий".

***

И вместо сборной - во Владимирскую область. Шить мячи, боксерские мешки, "груши" и матрасы для спортивных залов... В общем, как шутили в лагере - колония при Спорткомитете СССР.

Через какое-то время, вдруг, появляется... на пляже в Серебряном бору. Оказывается, начальник той колонии - естественно, поклонник "Динамо" помнит его выступления за эту команду. А, кроме того, мастеров спорта там еще не бывало, поэтому его появление - своеобразное "повышение уровня контингента". Да и разве может "такой человек" просто шить мячи и все остальное, как "постой смертный". Ему лучше возглавить спортивную жизнь лагеря: когда еще "такие люди" здесь появятся.

-... Нет сеток для волейбола и пинг-понга, нет столов?... Вот поезжай в Москву и купи... Да куда ты сбежишь? Во-первых, не дурак, жизнь себе портить. Во-вторых, тебя же все знают. Ну и куда ты скроешься? И что будешь делать? Так что, риску здесь - ноль. Вот тебе сопровождающий с бумагами. Можешь даже ночевать дома, если для сопровождающего место найдешь.

Конечно, найдет. Дома рады такому отношению к сыну, и сопровождающего - молоденького прапорщика, родом из Ставрополя - тоже приняли как сына... "Жар-птицу" не застал. Улетела - именно на эти три дня, в одну из жарких стран.

- Звонил ли кто?

- Был звонок. Примерно неделю назад. Назвалась Верой. Взяла адрес.

- Потом в лагерь придет письмо со словами про "синусоиду" и о том, что у него обязательно будет пик, и она желает, чтобы этот пик перешел в плато - геометрический рисунок прилагается. А еще желает ему оставаться каким он есть... И что Колька стал работать на оборонном предприятии, в связи с чем получил "бронь" от армии. А она успешно "сдала" сессию. От Зойки ему тоже привет. Они как раз вместе были в Москве - "по тем же делам, что и тогда". А закончив "те дела" она и позвонила ему. Просто так, чтобы узнать, как ЕГО дела. И узнала "вот такое". Но все будет хорошо - она в это верит, и в него верит, потому что он "светлый человек", и она часто о нем вспоминает, а теперь вообще каждый день. Даже потихоньку молится (Зойка научила)...

И еще в этом листочке будет засушенный подснежник. Сокамерники подумают, что от "жар-птицы" - он о ней рассказывал, но "жар-птица" больше в его жизни не появится.

- Позже он узнает, что тогда она никуда не улетала, а просто сделала выбор, поскольку связь с "уголовником" для бортпроводницы международных линий был чревата. А второй пилот, хоть и не так перспективен, как еще недавно она считала кандидата в сборную страны, но теперь уже - именно та "синица в руке", которую упускать не следует, потому что ходят слухи: скоро будет первым ...

Зато Верочка пришлет ему теплые носки и варежки и сообщит, что ждет от Кольки ребенка. И если будет мальчик, назовет его Володей. Колька сказал - ей решать, как детей называть...

***

Когда он вернется, мать будет совсем плоха. Ему не сообщали, что она "прибаливает". Не хотели огорчать:

- Парню и так не сладко. А тут - лишние переживания

Родители есть родители. Да и к тому же знают, как он любит мать и всегда был к ней внимателен; да и к отцу тоже.

Долго мать не протянет, и в семье останутся одни мужчины. Брат Борька тоже попадет за решетку. Но тот за спекуляцию и тунеядство. Работать он не любил, поэтому долго нигде не задерживался. А в момент, когда его взяли, продающим у метро "Беговая" джинсы, вообще нигде не работал. Вот и получил по двум статьям сразу.

Отец тоже вскоре начнет "сдавать". Видимо горести в семье станут сказываться. И через два года после смерти матери уйдет ей вслед.

А нашего героя неожиданно для него позовут в довольно приличную команду "Кристалл" из подмосковного города Электросталь. Неожиданно, потому что "Кристалл" в ту пору имел в своем составе даже кандидатов в сборную страны. А один из них - Юрий Парамошкин, стал ее основным игроком, чемпионом мира, после чего перешел в "Динамо". Он-то, давно зная Володьку, и порекомендует его в свою бывшую команду. К нему прислушаются и не пожалеют. Не сразу, но довольно скоро "Кривой" наберет форму и заиграет так, что станет лидером команды.

Но в какой-то момент его начнут преследовать травмы, и он перестанет попадать в состав. А потом и узнает, что команде не нужен, поскольку часто болеет. В ту пору контракты у нас еще не заключали, и все вопросы были на усмотрении тренера. И что делать? Он ведь кроме как возить шайбу по льду и катать мячик по траве, время от времени забивая в ворота и то, и другое, ничему больше и не учился. И в одночасье вышло так, что ни родителей, ни брата, ни "жар-птицы" - видимо запала в душу, ни любимого дела. Да и поговорить, как оказалось, не с кем.

***

Так с ним еще не бывало. Ведь с самого детства и до момента отчисления из "Кристалла" он привык к тому, что кому-то постоянно необходим. Что кто-то в нем постоянно нуждается. И ему казалось, что жизнь по своей сути должна быть празднична даже в будни. А он обожал что-то придумывать, чтобы нести в этот мир праздник. Поэтому, где бы ни появлялся, там обычно становилось хоть немножко светлее и радостнее. Он имел способность увидеть красивое или что-то изменить до такой степени, чтобы у тех, кто был вокруг, "пела душа". Даже в тюрьме, где не всегда жилось так, как рассказывал дома в тот свой приезд, он, по словам тех, кто был с ним там, заметно преобразил быт в лучшую сторону. Его почти сразу стали именовать министром по спорту, а спортивные состязания, в которые он втянул еще и всех сотрудников колонии, приобрели едва ли не ежедневный характер, за что и персонал, и заключенные были ему очень благодарны...

Поэтому, почти замолчавший вдруг телефон и куда-то внезапно заспешившие по своим делам те, кто еще вчера называли его другом и искали с ним встреч, так его озадачили. Он даже растерялся. Уж больно непривычным оказалось для него такое положение.

***

Конечно, он не был наивен, и что так случается, знал. Спорт - занятие специфическое. Здесь с одной стороны почти все как на ладони. В отличие от науки, искусства, да и других видов человеческой деятельности в спорте стать фигурой "дутой" невозможно, поскольку такова его природа. Тут все на виду, поэтому "кто есть кто" видит каждый, и попасть по блату в команду невозможно, потому что никакой тренер сам себе не враг. Если ты сильнее, значит и занимаешь положенное тебе место по рангу. А что такое "сильнее" здесь однозначно - есть лишь объективные показатели, а не мнения, впечатления или еще что-то неконкретное.

Но такая "прозрачность" отношений имеет и другую сторону. Как только ты уже "не тянешь", то, сколько бы до этого ни сделал, становишься не нужен. Иной раз, правда, повезет - возьмут одним из тренеров. Но таких вакансий мало, да и не у каждого получается, особенно сразу. Поэтому чаще всего тебя "отожмут" как спортсмена и легко могут забыть даже те, кто еще вчера пользовался плодами твоих достижений и превозносил тебя на "каждом углу". А побывав на вершине славы и востребованности, ты к этому обычно не готов. Вот и привыкают к такому положен ию, а точнее, с этим свыкаются, единицы. Также как и единицы заранее готовят себя к другой жизни - вне спорта. Сейчас, правда, у нас, как и на Западе, тоже существуют контракты, и хотя бы материально человек может себя подстраховать на случай болезни или расставания со спортом. А в ту пору, о которой идет речь, об этом здесь и не мечтали. Тогда отечественных спортсменов даже с мировыми достижениями официально представляли стране и миру любителями. Будто занимаются они этим делом в свободное от работы время. Вроде как "...землю попашет, попишет стихи". И нет у них от двух-трёх тренировок ежедневно сверхнагрузки, которая приводит к инвалидности. Поэтому и не были застрахованы эти "любители" на "черный день". И когда этот "черный день" наступал, то таких "любителей" - кумиров многих поколений, - пока еще им позволяло здоровье, нередко можно было встретить в роли грузчиков, разнорабочих, землекопов на кладбищах... Среди последних, в частности, и легендарные хоккеисты Александр Альметов и Генрих Сидоренков - он, правда, чуть позже освоит профессию гравера и будет делать надписи на плитах...

Вот и с нашим героем случилась та же история. Когда был "в порядке", столько же "друзей" вокруг было. А чуть "заштормило", и всем некогда, все заняты...

Но нет - не все. Давний приятель Толик Городов по прозвищу "Шницель" рад случайной встрече. Толик тоже хоккеист и тоже уже бывший. И с судьбой примерно Володькиной, только "за колючкой" не был. Но жизнелюб и философ дай Бог каждому: одно из его крылатых выражений: "Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким умрет" давно ходит среди "коллег". Да и место, где работает, располагает к подобным философским размышлениям. А работает он на Ваганьковском кладбище. И не простым рабочим, а бригадиром. В его ведении два помощника, а также инвентарь: ведра, лопаты, телогрейки, сапоги... А какая подсобка - даже подвальчик есть! И ему как раз нужен в штат человек. А со стороны брать не хочет. Рискованно. Может подвести: на работу появиться "не в форме". И паши потом за него. А Вовка - свой, "проверенный": раз столько лет играл "в мастерах", то понимает, когда можно "гулять смело". Да и помощник Шницеля - тоже бывший "ледовый боец". И с ним наш герой знаком давно... Так почему бы и нет. Вряд ли что-то лучшее предложат. Да и не так уж там плохо. Тем более все свои... Поэтому - "по рукам".

***

И поначалу все оказалось очень даже неплохо. А главное - душа успокоилась. Пустота, что после отлучения от хоккея в ней образовалась, как-то незаметно и довольно скоро заполнилась. Точнее - наполнилась другим смыслом. Освоился он на новом месте быстро. Да и как не освоиться в такой компании. А еще, ему нравился подход Шницеля к дополнительному заработку. Никогда тот не пользовался человеческим горем и копейки лишней не взял с тех, кто в такой день готов отдать последнее, чтобы было все как можно лучше. А порой, когда видел, что это действительно последнее, делал бесплатно. Несмотря на желание "провожающего" положить ему в карман лишнюю "бумажку". Зарабатывала бригада на тех, у кого эти "бумажки" действительно были, мягко говоря, не последние. И поскольку таких на престижном Ваганьковском кладбище было немало, заработок оказывался очень даже неплохим. Во всяком случае, материально каждый из них был обеспечен не хуже, чем в те времена, когда "кормил" спорт.

Может быть, поэтому в первое время работы на кладбище как-то "встряхнулся". Почувствовал душевное равновесие. А вслед за этим и неожиданно пришли новые для него мысли, о чем до этого не задумывался: о вечности, о суетности, о том, что все проходит... Узнал о многих судьбах тех, кто там покоился - знаменитых и не очень. Здесь было о ком и о чем узнать. На какое-то время увлекся историей этого кладбища, и его мемориальных скульптур.

- Так случится, что много позже его товарищ Никита Иванов, который станет известным поэтом и искусствоведом, напишет замечательную, очень емкую монографию "Скульптура Ваганьковского некрополя", но наш герой ее уже не прочтет.

***

Однако, душевное равновесие будет недолгим - всего несколько месяцев. А потом случится непонятное. Не зря говорят, что "не хлебом единым...". А, может быть, здесь даже точнее - о первой любви, которая "не ржавеет". Снится Володьке постоянно лед: выходы один на один, паузы, броски под перекладину, реакция трибун...

А еще - девушка Ольга, увидев которую однажды на теннисном корте, он попал на 2-й Беговой проезд, где она жила. Там и познакомился с ее одноклассниками и другими местными ребятами,. С той поры, в надежде лишний раз ее увидеть, он всякую свободную минуту приезжал со своего Ленинградского проспекта на Беговую. Они, нередко, разговаривали о пустяках. Он был остроумен и, как мы уже знаем, умел увлечь. Но, кроме того, умел и тонко почувствовать отношение девушки. Почувствовал и тут. И впервые при таком знакомстве, что не герой романа. Что воспринимает она его как брата. Это было и приятно - постоянно хотелось сделать для нее что-то хорошее, от кого-то защитить, - и огорчительно, поскольку понимал, что на луну и звезды ей захочется смотреть с кем-то другим. И хотя желающих стать для нее единственным уже в ту пору было немало, от ребят знал, что такого пока нет. Конечно, это радовало, но и огорчало - не знал, как быть. Такое происходило с ним впервые. И он не мог понять, почему. Ведь не сошелся же свет клином на одной, хоть и очень красивой девушке. Но, оказалось, что даже многочисленные романы не сумели заставить ее забыть. Так и осталась единственной. А может, оттого и осталась, что была недостижима...

Конечно, после стольких лет в спорте и жизни нарасхват, сны, где он видит себя на самых престижных стадионах, дающим интервью под ослепительными вспышками репортеров, это нормально. И то, что, оказалось, очажок тоски по той жизни все же не уходил и, в конечном итоге, разгорелся - тоже понятно. Такое можно вытеснить только чем-то не менее для тебя значимым и ярким.

Но оно - это значимое и яркое для него, - видимо, не пришло. А то, что пришло, оказалось недостаточным, чтобы им жить. И, наверное, поэтому с какого-то момента стало приходить другое: на фоне так нежданно появившейся тоски, которая все усиливалась, начали возникать головные боли. Сначала недолгие, и проходили они "от глоточка". Потом повторяющиеся, требующие на "лечение" уже несколько таких глоточков. И поскольку "болезнь прогрессировала", увеличивалась и доза "лекарственного препарата", хотя разовые приемы оставались такими же - "по чуть-чуть", как и в начале.

И сновидения немного изменились. Теперь после выхода один на один шайба часто соскальзывает с крюка, и бросок получается лишь имитацией, после чего трибуны недоуменно гудят, а он не может понять, где шайба, и почему такими неловкими стали его движения, которыми, казалось, должен владеть в совершенстве... И почему вообще стоит в коньках, с клюшкой там, где вместо хоккейных ворот - ограда с чьим-то памятником, где нет никакого льда, а вокруг травка и цветы. А когда открывает глаза - какие-то люди в белом. Кто-то называет цифры: двести десять на сто десять и еще говорит про укол и капельницу. Потом эти люди начинают куда-то отдаляться, причем, чуть не под потолок, и, наконец, остаются лишь голоса...

***

В реанимации он побывает дважды. И дважды по совету врачей попытается снимать головную боль лишь таблетками. Но оба раза недолго, а потом опять будет переходить на "народное средство", даже, несмотря на вшитую после второго "визита" в реанимацию "торпеду": ни эта "капсула", ни последующее кодирование долгих результатов не давали. Работать становилось все труднее, потому что сильно увеличился требуемый размер одежды, появилась одышка, стали болеть ноги и руки, да и сердечко "прихватывало".

И только, когда следовал глоточек, все проходило. И казалось, что все наладится, и впереди еще будут праздники. Обязательно будут. Ведь ему же еще жить и жить. А все эти болезни - временны, и они отступят. Стоит только что-то сделать. С чего-то начать. Только вот - с чего? Подсказал бы кто. Так хочется, чтобы как раньше: всем нужен, и все лучшее - впереди. Ну, если и не все, то многое...

***

Его похоронят на том же Ваганьковском. Сделают это те, кто с ним работал, потому что родных уже не осталось. Последним был брат Борька, но он годом раньше погиб в колонии где-то под Норильском. И, хотя никто из родственников на Ваганьковском у него не лежал, а попасть туда было непросто - только за большие деньги или по звонку "сверху", - Шницель сможет "достать" место у забора. Говорят, там кто-то уже был, но поскольку тот холмик давно (чуть не три десятилетия) не навещали, начальство, которое тоже симпатизировало "Философу", разрешит его туда положить. А "Философ" - будет его последним прозвищем, которое ему дали "коллеги" по бригаде после того как услышали от него фразу о том, что жизнь идет по синусоиде.

- Эта мысль, поясненная им в бытовке с карандашом в руке, произведет на присутствующих такое впечатление, что тут же затмит все изречения Шницеля, и высокое звание любителя помудрствовать тот сам отдаст Володьке.

Потом по той же "проклятой" причине уйдет из жизни Шницель, сменится состав бригады, и на тот холмик уже некому будет приходить. Возможно, через какое-то время туда "подселят" и еще кого-то. Нынче это особенно практикуется на престижных кладбищах при таких же обстоятельствах и за все те же "определенные услуги". Скорее всего, так и случится. Поскольку, когда кто-то из знакомых, случайно узнав, что "Кривой" покоится на Ваганьковском, захочет найти то место, сделать этого не сумеет - никто не сможет показать, где. И дощечки с цифрами, которую поставит на холмик Шницель, не найдут.

Да и, похоже, с уходом Шницеля, последнюю цифру тоже никто не узнает. Но, поскольку не менее (а, может, и более) значимым, чем две эти граничные цифры, является прочерк между ними, который вмещает наше "я", о нем и хотелось здесь рассказать.

И еще сказать о том, о чем иногда вспоминает Ольга. В один из вечеров, когда она возвращалась из института и шла к своему дому по 2-му Беговому проезду, с обеих сторон вдоль всего этого проезда на нее с сильно увеличенной фотографии смотрели ее глаза. Где он достал эту фотографию, когда и как сумел увеличить, размножить и развесить на заборы и деревья, осталось тайной. Но тогда он подарил ей праздник. Один из тех, что очень любил дарить окружающим, так и не нашедший себя вне хоккейной площадки Володя Дианов, по первому прозвищу "Кривой" и последнему - "Философ".

Весна 2011 г.