В них были вера и доверье.

А их повыбило железом,

И леса нет - одни деревья..."

Д. Самойлов.

В этом доме, где прежде так любил бывать, я не был уже много лет. И когда пришел, то не узнал квартиры ее хозяина. Мне показалось, что я не в подмосковье, а где-нибудь в Гори. Со всех сторон - со стены, двери кладовой, с обложек книг и всевозможных вымпелов смотрел на меня тот, кто в течение десятилетий держал страну на коленях, истребляя миллионы ни в чем не повинных людей. Его усатый лик в форме генералиссимуса, казалось, преследовал меня повсюду, даже на кухне. И было такое ощущение - останься я здесь ночевать, что нередко бывало раньше, до утра не досплю. Потому что придет за мной на рассвете воронок, и тот, кто глядит на меня в этой квартире отовсюду, зная, как я к нему отношусь, найдет мне достойное место где-нибудь подальше - на одной из бесплатных строек социализма.

А потом почему-то вспомнил строчки: "Мы живем, под собою не чуя страны...". Может быть потому, что какие-то радикальные перемены в настроении хозяина этой квартиры заметил еще в лихие девяностые, когда многие из нас почти в одночасье тоже перестали обнаруживать "под собою" привычную почву.

Казалось, совсем еще недавно его отношение к этому "вождю всех времен и народов" было аналогичным.

Когда мы познакомились в семидесятые, он не был еще ветераном, а был начальником крупной экспедиции, выполняющей работы военно-стратегического значения.

РОДИТЕЛИ, ДЕТСТВО и "СОРОКОВЫЕ, РОКОВЫЕ..."

Этот человек из интеллигентной семьи. Его отец - бывший офицер царской армии, где служил на Кавказе в 14-м Тенгинском полку - том самом, в котором когда-то служил молодой поручик Михаил Лермонтов. Именно со времен гибели поэта в полку стало традицией во время переклички называть его имя. После чего из строя выходил один из служащих и говорил, что поручик Лермонтов убит на дуэли. И называл дату.

Как и подавляющее большинство офицеров того времени, отец нашего героя был человеком широкого образования в области литературы, музыки и изящных искусств. Под стать ему была и его жена, мама будущего ветерана, которая, хоть и стала домохозяйкой, рано выйдя замуж и через год, родив первенца, нисколько не утратила за бытовыми хлопотами тяги к чтению и знаниям обо всем, что происходило в культурной жизни страны.

В семье было трое детей - кроме него, еще две девочки. Он был средним. Старшенькая станет потом талантливым искусствоведом, в частности театральным критиком. Ее эрудиция и дар воображения, порой, приводили к тому, что увиденный ею спектакль выглядел в ее интерпретации талантливее и драматургически, и постановочно, чем это было на самом деле. Младшенькой Бог послал редкой красоты голос и сценический дар, причем такого уровня, что она, совсем еще молоденькой, получит приглашение на сцену одного из лучших театров мира - Большого.

Семья дышала литературой и искусством, и хотя мальчик с детства предпочитал спорт - был неплохим боксером, а позже - футболистом, атмосфера в доме способствовала и тому, что он много читал. А также, видел все лучшее по тем, довоенным временам, доступное в том месте, где он жил. А место как раз было одним из культурных центров - город Тбилиси, где местное население относилось в ту пору к русским значительно лучше, чем теперь. И когда он, совсем еще мальчишкой, едва окончив ускоренные из-за начавшейся Отечественной войны 41-го года курсы, попадет на фронт, то при каждом удобном случае будет читать. А, кроме того, станет вести дневниковые записи. Причем, талантливость его пера позже приведет к тому, что, написанные им фронтовые очерки и воспоминания о той поре будут охотно публиковать все центральные газеты страны.

Чтобы читатель мог получить представление о литературном уровне заметок нашего героя, привожу с его позволения фрагменты из этих дневников, с любовью переписанных и любезно предоставленных мне его младшей сестрой.

Юноше едва исполнилось девятнадцать лет. В мае 43-го года он прибывает на фронт молоденьким лейтенантом в артиллерийский истребительный противотанковый полк, который стоял за Ростовом у разрушенного села Александровка.

- Это потом у одного из поэтов-фронтовиков - его ровесника - он прочтет: "Нам, порой, слово " лей-те нант" напоминало - "налейте нам". А пока ему не до этого, поскольку, несмотря на юный возраст, он сразу назначен командиром взвода и готовит вверенное ему подразделение к предстоящему наступлению. Оно совпадет с его первым боевым крещением во время переправы через реку Миус, противоположный берег которой был занят немцами.

Вот как он опишет это событие: "Наш полк имел задачу: подавлять прямой наводкой огневые точки противника, сопровождая танки. (...) Ночью мы снялись и выехали вместе с танками на исходные позиции. Пути подхода были прокопаны, переправа готова. Танки переправлялись первыми. Наша батарея шла за ними. Не доезжая переправы, попали под огневой налет противника. Когда рядом разорвались первые снаряды, расчеты разбежались, машины стали. Водитель с помощником выпрыгнули и скрылись. Будучи первый раз под артиллерийским обстрелом, я был больше в недоумении, чем в испуге. Все, что творилось вокруг меня, было непонятным. Когда я выпрыгнул из кабины, около никого из людей не было. Я хотел пойти вниз к переправе, но раздались новые взрывы. Они были так близко от меня, что пламя ослепило глаза. Сильный взрыв, свист и шипенье осколков, запах пороховых газов и пыль обдали меня со всех сторон и оглушили. Я упал к гусенице машины, лицом уткнувшись в рыхлую дорожную пыль. Потом меня кто-то позвал. Я пошел на голос. Люди сидели в пехотинских окопах. Я залез к ним. Рядом раздавались стоны и крик раненых. Вышло из строя человек семь. Двое - были убиты. (...) Переправившись на ту сторону Миуса, замаскировав машины и орудия, расположились в ожидании артиллерийского наступления. Оно началось ровно в 3. 30. Сотни орудий подняли стволы, рявкнули, вздрогнули, обдали пылью и дымом расчет, посылая через километры "гостинцы" фрицам. Рыча с дикой яростью, дыша пламенем и клубами дыма, с тяжелым металлическим скрежетом "играли" десятки " Катюш", изрыгая по 16, 32 и 48 мин. В воздухе рычало, стонало, ревело, пищало, скрипело...И все эти звуки не сливались в общий, а каждый звучал по-своему - то расплываясь в эхо, то звуча ясно и отчетливо".

Не напоминает ли это Вам, уважаемый читатель, впечатления Андрея Болконского о его первом бое. Не правда ли, литературная одаренность нашего героя очевидна.

И дальше из того же фронтового: " Как и раньше - небо голубое, а у горизонта белесоватое. Приторный, влажный ветерок дует порывисто, унося цветочную пыльцу и обрывая лепестки цветущих деревьев. (...) Вода в реке упала, обнажив глинистые крутые берега и оставив у кустов ивняка кучи мусора, хвороста и труп русского Ивана. На лице его осталась боль. Руки вытянуты вперед - к веткам куста. Кисти сжаты - будто до сих пор хочет он ухватиться за эти ветки и подняться. Но не в состоянии...Шумит роща. В этих звуках - убаюкивающая колыбельная песнь матери. Где-то рядом занялась своим обычным делом кукушка, бросая в звуки леса свое однообразное "ку-ку". Здесь же на берегу реки, на огородах работают крестьяне - женщины и старики.(...) Если пожилые и старые женщины невзрачны, то молодые - хороши. Замечательно то, что они еще не признают помады, пудры и прочей дряни, уже вовсю применяемыми большинством их городских сверстниц". Когда читаю этот отрывок, невольно приходят в память строчки такого же фронтовика, его ровесника - поэта Давида Самойлова: "... Как это было! Как совпало - / Война, беда, мечта и юность!/И это все в меня запало/И лишь потом во мне очнулось!..." и дальше: " Сороковые, роковые,/ Свинцовые, пороховые... /Война гуляет по России,/ А мы такие молодые!".

Я не случайно вспомнил одного из моих самых любимых поэтов, поскольку наш юный фронтовик тоже наделен поэтическим даром. Вот его строчки, рожденные на той же войне:

"Писать стихи?

К чему они.

Напрасен томный взгляд.

Нет, не проси.

Лишь сохрани

Тех строк жемчужный ряд.

Ту песнь, что пелась

в прошлый год

Теперь уж не споешь,

И в глубине души моей

алмазов не найдешь.

Ты говоришь: "Он огрубел,

Стал черств душой и туп".

Да, что душа?

Кода она

холодна, точно труп.

Но все ж я Гейне не забыл,

И Гете, Байрон, Пушкин

Во мне поддерживают пыл,

Как в наступлении пушки...

И что ж - разве писать стихи?

Напрасен томный взгляд.

Нет, не проси, лишь сохрани

Тех строк жемчужный ряд".

Расположение строк даю таким, каким оно приведено в дневнике автора. Стихов там немало, и даже есть поэма. Может быть, когда-нибудь мне удастся уговорить его опубликовать все это с авторскими комментариями, что, на мой взгляд, было бы бесценным. Ведь когда-то замечательный поэт и писатель К.М.Симонов сказал, что война у каждого своя, и сколько бы о ней не было написано, тема эта неисчерпаема. Недаром же так разносторонне в совершенно неожиданных ракурсах предстает она у В.П.Астафьева в его рассказах под общим названием "Беседы на госпитальных койках". Сколько людей, столько и увиденного, и пережитого там. И для каждого, кому суждено было выжить, она стала своей - личной школой жизни. И на основании именно таких рассказов и собственных ощущений, кроме тех писателей, о ком я уже сказал, созданы замечательные произведения В.Быковым, Б.Васильевым, В.Некрасовым, Г. Баклановым, В.Кондратьевым, Ю.Бондаревым..., которые всегда дорожили любым рассказом фронтовика.

А наш фронтовик находит клочочки времени, чтобы что-то записать даже тогда, когда пошло мощное и динамичное наступление. Здесь есть и такое четверостишье:

" Я кончу в Берлине, начав на Миусе -

(Подобное в любом ведь не получишь ВУЗе).

Прошли уже мы Днепр, Буг, Одессу,

И нервы стали родственны железу".

- Он с детства влюблен в Н.Тихонова, и ритмы настроения этого поэта сопровождают его до сих пор. Вспомним: "Гвозди бы делать из этих людей...". -

Дальше: "Прошли неприветливую, непонятную и захолустную Румынию. Несколько дней уже находимся в Болгарии. Братья славяне! Они во многом походят на русских.... Прошли Северную Югославию. Последние бои за Задунайский плацдарм(севернее города Апатин). Те же бои, та же фронтовая музыка... Осенняя пора, мокрая и грязная, самая тяжелая для солдата. Несколько дней подряд идут бои и дожди. Сегодня, наконец, посушились. 29 ноябрь 1944год". Дальше: "Недавно закончилась битва в Будапеште. Этот огромный город, красиво расположенный по обе стороны Дуная, пострадал очень. Западная часть города Буда превращена в руины - груды камней, земли, досок...Огромные здания, обрушившись, завалили проспекты. На каждом шагу разбитые танки, машины, орудия, повозки. Тысячи трупов немецких солдат усеяли проспекты, парки, здания. В больших городских садах нет ни одного уцелевшего дерева. Там и сям мелькают розовые лужи от солдатской и лошадиной крови. Бледные, худые тени вылазят из подвалов. "Русь зольдат - хлеба" - просят, протягивая руки. От убитых лошадей остались шкура и ноги. Когда-то на тележках продавали мороженое. Теперь гражданские мужчины развозят по 2-3 немецких трупа, бросая их в громадную воронку от бомбы. Закапывают по 50-100 фрицев. 16 февраль 1945год.".

К сожалению, во время одной из немецких бомбардировок, оставленные в машинах часть дневников и книги, которые он тоже постоянно возил с собой, урывками между боями, читая какие-то любимые строчки, сгорели.

Он окончит войну четырежды орденоносным боевым офицером, дойдя до Вены, и получит предложение остаться в армии с перспективой серьезного продвижения по служебной лестнице, вплоть до самых высоких командных званий и должностей. Благо, его боевые заслуги в сочетании с природным умом и общей эрудицией, об истоках которой я уже говорил, позволяли это прогнозировать с очень высокой степенью вероятности.

"...В ГУМАНИСТЫ в СОРОК ПЯТОМ..."

Но жажда более широких знаний и догмат армейской атмосферы, где, господствует принцип - с ударением на местоимения: "я начальник - ты дурак" и наоборот, привели к тому, что он не польстился на то, от чего, вероятно, мало кто бы на его месте отказался. И уволился из армии. Может быть, основную роль здесь сыграла атмосфера семьи, из которой он вышел, и где просвещение, немыслимое без взаимного уважения, было на первом месте.

Когда он окончит Геолого-разведочный институт, сделав это, как и все, чем занимался, с блеском, довольно скоро, после непродолжительной работы в качестве инженера, будет назначен начальником крупной экспедиции, ведущей военно-стратегические работы. И это, несмотря на отсутствие необходимого опыта в подобном деле, а лишь на основании предшествующей биографии. Но, видимо, судьбой ему был назначено что-то возглавлять - вспомним юношу, которому едва исполнилось девятнадцать, а он уже командует взводом.

Довольно быстро наш фронтовик освоился в незнакомой для его взрослой гражданской жизни обстановке. Навел в трудовом коллективе должный, на его взгляд, порядок, который отсутствовал у предшественника, и те, кто вначале со скепсисом относились к молодому руководителю, очень скоро забыли о своем недоверии к его управленческому уровню. Он сумел поставить дело так, что сотрудники, любившие свою профессию, стали получать удовольствие от работы, не замечая времени, которое они там проводят. От тех же, кто преследовал иные цели, или просто нерадивых, избавился. Причем, сделал это так, что обид у них не было. Просто, вскоре они стали понимать, что требованиям его организации не соответствуют и выглядят "белыми воронами". Поэтому стали самостоятельно подавать заявления "по собственному желанию". Но главное, что он сделал, и чем стала отличаться возглавляемая им экспедиция от всех, ей подобных - это атмосферой человеческих взаимоотношений. Ведь, как известно "рыба гниет с головы". И от этой "головы" все, всегда и везде зависит. Даже в религиозных организациях - вспомним: "Каков поп, таков и приход". И он лишний раз, хотя и не имел такого намерения, результатом своих действий подтвердил этот закон. И начал с очень простого, и тоже - не специально. Стал раньше всех приходить на работу и позже всех оттуда уходить. И вникал абсолютно во все дела. И помогал, где требовалось, организовывать их так, как это было необходимо для достижения в той конкретной обстановке наилучшего результата. Причем, не вызывал в кабинет, а беседовал непосредственно на рабочих местах. Больше того, помогал не только профессионально, но и в быту, за что ему были благодарны не только сотрудники, но и их семьи.

Не знаю - специально, или нет - или это просто вытекало из его сути - из корней его воспитания - вспомним атмосферу в семье, сумел он каким-то образом создать то, что мало кому удается - сочетание довольно жесткой дисциплины на работе с дружескими отношениями вне ее. Больше того, и во время работы он умел подчеркнуть значимость любого сотрудника. Мне рассказывали, что, когда в экспедицию прибывало высокое начальство, и он встречал его в аэропорту, то представляя, допустим, своего водителя, или секретаря-референта, всегда называл не их должности - подчиненных ему по рангу, а говорил: "Знакомьтесь. Мои коллеги...". И дальше следовали лишь имена и отчества. Думаю, читатель, даже имеющий большой жизненный опыт, согласится, что такое встретишь, мягко говоря, нечасто.

Зато сплошь и рядом можно было, да и не только, заметим в скобках - "было", встретить то, о чем очень емко и как-то поразительно образно в своей краткости сказал наш знаменитый писатель и историк Н.М.Карамзин. Отвечая на вопрос Государя о своем мнении относительно состояния дел в России, первое, что он отметил: "Воруют". Традиции оказались очень прочными, а, может быть, даже, после известного действа со взятием Зимнего в октябре 17-го года получили и более высокую степень развития.

И в экспедициях, подобных той, которую возглавлял наш герой, такое тоже случалось. И, нередко, на самом высоком уровне. Ведь, чем выше уровень, тем больше соблазнов и возможностей для этого. Ну, а, если начиналось там, то примеры такого рода заразительны. И круги по такой воде расходятся довольно быстро. А поскольку, в конечном итоге, это приводит к эффекту шила в мешке, то, естественно, принимались меры. И начальство с треском снимали.

Однако, потом те, кого снимали, получали не менее лакомые должности. Думаю, не трудно догадаться, почему.

Но выполнения запланированных объемов работ в таких экспедициях никто не отменял. А, чтобы подобная структура становилась по-настоящему дееспособной, во главе ее необходим был тот, при ком, во-первых, будет исключено "гниение с головы" и, во-вторых, кто сумеет в короткий срок наладить дело. А мы с Вами уже знаем такого человека.

И он не единожды поправлял ситуацию, какой бы запущенной к его приходу она ни была

Помимо этого наш герой станет вскоре получать довольно престижные зарубежные командировки, где будет возглавлять экспедиции и такого масштаба, начальник которой по значимости приравнивается к консулу.

И где бы он ни находился, в первую очередь создавал в своей организации такую атмосферу, о которой я рассказал чуть раньше.

Может быть, на характер его взаимоотношения с людьми и, вообще, на жизненную философию повлияло не только изначальное воспитание. Он ведь, с учетом военных походов, побывал во многих странах мира и вольно, или невольно, как просвещенный человек, духом свободы был пропитан основательно.

Вспомним тех - лучших людей России, что победили в Отечественной войне 1812-го года. С какими мыслями они вернулись домой, и что их вывело потом на Сенатскую площадь.

И хотя у нашего героя таких планов не возникало, его симпатия к демократическому началу во взаимоотношениях людей на любом уровне была явной.

Именно таким я его помню с того момента середины семидесятых, когда, как я уже говорил, мы познакомились. Кроме того, очень деятельным, стремящимся постоянно что-то создать, влюбленным в свое дело и умеющим добиться результата. А еще - очень заботливым сыном, братом и отцом. Я не сказал - мужем, потому что в этом качестве увидел его позже. Да и то ненадолго. Что-то у него здесь не складывалось. Хотя женщинам он явно нравился. Это было заметно. Но, видимо, не встретил он пока той единственной, которую так мечтает встретить каждый из нас. Хотя, тот недолгий период, что я видел его в собственной семье, наш герой, похоже, был счастлив. Или делал вид, но очень убедительно. Тут не разберешь. Да и личное это дело. Не нам его обсуждать.

Думаю, нам интереснее другое. Когда наступала перестройка, ее идеи он воспринял сразу. Да и неудивительно. Ведь, если мы вспомним, как работали вверенные ему подразделения, какая атмосфера там царила, то обнаружим, что в доступных ему масштабах он эту перестройку осуществлял давно. И он был рад тому, что принцип разумности стал исходить с самого верху. Что в стране наступают те демократические преобразования, которые помогут выйти из тупика, куда она уже явно зашла к восьмидесятым.

К тому времени его назначили заместителем директора головного Института, ведущего научные разработки в той отрасли, с которой он все послевоенные годы и был связан. Он был рад тому, что теперь в более крупном объеме может быть полезен делу, поскольку диапазон его полномочий существенно расширялся. Ему очень хотелось сделать все от него зависящее, чтобы действительно перестроить работу подвластного ему звена. Чтобы она стала по-настоящему эффективной - убрать рутину в отчетности, приписки, служение не делу, а вышестоящему начальнику и прочее, что, в конечном итоге, и завело нашу экономику в яму.

Однако, вскоре он стал понимать, что красивые и прогрессивные лозунги высших и менее крупных руководителей разных уровней, так на фазе лозунгов и остаются. Что именно им - этим руководителям и неинтересно, чтобы что-то менялось. Во всяком случае, так, как это звучало с их трибун. Потому что им и так хорошо. А, если проводить изменения, согласно их же лозунгам, то многие из них на своих постах и вовсе не нужны. Что трудиться им надо, а не распределять. А они от этого отвыкли. У нас ведь еще с поздней осени семнадцатого года стремились повыше, чтобы поменьше делать и побольше распределять, начиная с себя. Система выстроилась так, что одни трудились, а другие решали каков их заработок так, чтобы в первую очередь не обидеть себя. А к этому быстро привыкаешь и расставаться с таким совсем не тянет. И не говорили на эту тему ни с каких трибун очень долго - вплоть до середины восьмидесятых, когда не говорить стало невозможным. Потому что полки магазинов даже в Москве все больше стали видны покупателям в своем первозданном виде - со всеми их трещинками, вместо продуктов, на которые ввели ограничения и стали выдавать по карточкам. Как раз этот период и назывался периодом "развитого социализма".

Так что что-то нужно уже было делать, чтобы не довести до второго Зимнего. А как - не знал никто. Ни одна страна такого противоестественного развития не проходила. И приходилось надеяться на то, что у России, как всегда "свой - особый путь развития". Но и делать все-таки что-то уже стало необходимым. И решили поговорить. На всю страну, которая, затаив дыхание, прильнула к телевизионным экранам, слушая умные и заботливые речи своих - народных избранников. Этим избранникам почему-то сразу же существенно из "закромов Родины", которые, очевидно, опустошились не для всех, подняли жизненный уровень. И их ораторское искусство совершенствовалось на глазах. И так красиво все менялось, согласно подавляющему большинству телевизионных передач, что вскоре у соотечественников родилась фраза о новой форме услуг: "Закажешь по телефону - получишь по телевизору". Родилась, очевидно, от того, что, когда те из депутатов, кто хотел что-то сделать не только для себя и своей семьи вносили конкретные предложения, то результаты голосования были плачевны. Особенно тайного. Ничего не менялось.

А когда самый яркий и неподкупный из них А.Д.Сахаров выступил со своим видением основного документа страны - конституции, не выполнять положения которой уже нельзя никому, наши избранники настолько перепугались за свою сытую жизнь, что не постеснялись всенародно "захлопать" речь своего коллеги. Именно тогда и рассеялись малейшие иллюзии в том, что кому-то из этих "лучших представителей" народа такой документ нужен. А также стало понятно, что, как и прежде, решает тот, кто подписывает. И именно таким все это ни к чему.

Подобное случилось и у нашего героя. Довольно скоро он понял, что попал в "трясину". Что сделать что-то можно лишь, если ты начальник - как делал он в своих экспедициях. Но стать начальником уровня той организации, где он теперь работал, было нереально. Туда его уже не пустят, поскольку тем, кто повыше это уже невыгодно. Он ведь сидеть смирно не буде т. И выполнять то, с чем не согласен, тоже. А это уже подкоп под устои.

И он ушел. Ушел в никуда. Просто на пенсию. Решил походить по театрам, музеям, выставкам. Уделить больше времени своим любимым книгам. Благо, их было много. Пенсия же, положенная людям его уровня, позволяла прежде жить свободно, не думая о куске хлеба. А стремлением к роскоши он никогда не страдал.

" МЫ ЖИВЕМ, ПОД СОБОЮ не ЧУЯ СТРАНЫ..."

Однако, перемены в этой стране стали происходить так стремительно, что страны, как таковой, вскоре и вовсе не стало. В одно "прекрасное" утро соотечественники нашего героя узнали, что накануне в одной из спецбань в Беловежской пуще несколько очень высокопоставленных товарищей решили, что пришло время каждому из них самостоятельно "порулить" частью страны на самом высоком уровне. И сумели организовать юридическое оформление этой идеи. Так, россияне, малороссы и белороссы вмиг стали друг для друга иностранцами. Это "благое" дело тут же подхватили и остальные. И пошла цепная реакция парадных маршей суверенитетов. Число президентов стало множиться, как число грибов после летнего дождя. А за ними и число премьер-министров, и далее вниз по иерархической лестнице. И ладно бы так - пусть ребята потешат свое самолюбие и поиграют в громкие должности. Лишь бы дело делали во имя, как они декларировали, процветания своих сограждан.

Но, оказалось, что это они только декларировали. Во всяком случае, такое не являлось их первоочередной задачей. Первой же целью в цепи их приоритетов стало завидной энергии стремление привести свой материальный уровень в соответствие с занимаемой должностью. Уровень этого соответствия каждый устанавливал для себя сам, демонстрируя при этом чудеса сноровки и изобретательности, достойные, может быть, и лучшего применения. Во всяком случае, тут себя никто не обидел, лишний раз продемонстрировав, насколько талантлив, порой, становится соотечественник, когда речь идет о "собственной рубашке". А суть происходящего состояла в следующем. Поскольку, как я уже говорил, несмотря на существенное уменьшение численности в каждой из стран по сравнению с распавшейся на них коммунистической "империей", число разного рода должностных лиц, почему-то увеличивалось. А так называемые "закрома Родины", позволявшие еще со времен конца 17-го года руководителям разных уровней, не говоря уж о высшем, чувствовать себя, живущими по второй части, провозглашаемого ими лозунга, т.е. - "по потребностям", оставались прежними. Поэтому необходимо было что-то придумать, чтобы и новым номенклатурным людям жить, как минимум, не хуже. А желательно и превзойти в этом своих предшественников.

И, если мы вспомним наши рассуждения о талантливости этих ребят, когда речь идет о личном, то нисколько не удивимся, что нашли они такую возможность и очень скоро. Можно даже сказать "в рекордные сроки", если иметь в виду масштаб предложенных ими преобразований, коренным образом меняющий деятельность в стране в пользу того, о чем они и мечтали.

Как Вы и догадались, уважаемый читатель моего поколения, речь, конечно же, идет о приватизации. - Для тех, кто рожден позже, поясню. Эти ребята сумели сделать так, что почти каждый из их сограждан поверил в магическую силу, предложенного ими ваучера. Это слово довольно долго было самым произносимым, а, следовательно, и популярным в стране. Вера в возможности этой бумажки затмила даже веру в целительные свойства сеансов невероятно известных в тот период людей - Анатолия Кашпировского и Алана Чумака. Мы зачарованно ждали те дивиденды, которые посулили владельцам этих магических ваучеров.

И не дождавшись, стали их продавать тем, кто предлагал купить, чтобы хоть какую-то пользу от них извлечь. А те, кто предлагал их купить и покупал, знали, что делают. Они-то эту приватизацию и придумали. Оказалось, что владельцы должного числа таких бумажек становились владельцами, или совладельцами разного рода недвижимости. В основном останавливающих свою нормальную деятельность предприятий и различных организаций. Создалась такая ситуация, что трудиться становилось все менее выгодно, но зато очень доходным оказалась возможность сдавать в аренду площади этих предприятий и организаций другим лицам, кто пытался создавать разного рода рентабельные фирмы, в основном торгового или посреднического вида деятельности. То есть, если в разрушенной распадом на суверенитеты стране, хоть и во многом плохонькое, но что-то производилось, то теперь это стало невыгодным, поскольку у ребят, взявших в стране власть, появилась возможность обогащаться, практически ничего не делая. И это оказалось настолько заразительным, что они почти обо всем забыли. И о науке, и о культуре, и об образовании, и о здравоохранении, и еще немало о чем, без чего страна не может считаться цивилизованной. Ну, может быть, не то, чтобы совсем забыли, но отложили "на потом". Как они говорили, сейчас главное - стать на рыночные рельсы. А они - эти "рельсы" все автоматически и отрегулируют. Но мы ведь с вами помним, какое слово первым сказал Николай Михайлович Карамзин, когда получил вопрос Государя о состоянии дел в России, и о том, что с октября 17-го это действо получило еще более высокую степень эффективности. Поэтому и не удивимся, что при такой психологии в номенклатурных кругах, никакие "рельсы" ничего "не отрегулируют". Эти "круги" ведь сформировались из тех же людей, только публично отрекшихся от того, что много лет их неплохо кормило, а теперь перестало - от членства той партии, которая величала себя, как "ум, честь и совесть", и под этим соусом ее руководители успешно дурачили тех, кто верил в их красивые лозунги. А теперь, когда это стало делом неприбыльным, с легкостью жонглеров, или фокусников, "перестраивались" и, не смущаясь, публично рвали, или сжигали то, что еще так недавно было для них вожделенным, так как давало карьерный рост - свои партийные билеты.

Слово "коммунист" из ещё недавно очень выгодного превращалось в ругательное.

Эйфория легкого обогащения зашла так далеко, что даже высшее руководство перестало ощущать реальную почву под ногами. Мы могли постоянно слышать, что "все под контролем", что "рукопожатие крепкое", что "идет работа с бумагами". А как-то услышали обещание "лечь на рельсы", если не решится тот вопрос, который необходимо было решать. И сразу. Но после этого ничего не изменилось. И обещание не было выполнено. Хотя, так красиво прозвучало.

Кстати, наш герой напишет тому поклоннику финала "Анны Карениной" письмо с вопросом: "Почему не лег?" и даже предложит подсказать, где это удобнее сделать, но ответа так и не получит.

Вот такая эйфория и гонка чиновников всех уровней за подъем собственного жизненного уровня привели к тому, что о нашем фронтовике и о таких, как он просто забыли. Забыли, кому мы все, и они в том числе, обязаны тем, что вообще получили возможность жить на этой Земле и говорить на своем языке. И, когда он настроился, было, немножко пожить для себя и постараться хотя бы понять, что происходит, поскольку это оставалось недоступным его уму, то с удивлением обнаружил, что ничего не выйдет. Что размер его пенсии позволит, если только пару раз сходить в кино. Да и то, если серьезно экономить на еде. Именно к такому положению и пришла страна в лихие девяностые.

Но наш герой армейской закваски не утратил. " Солдат - всегда солдат". Может, думает, действительно, чего не понимает. Может - устарел и не чувствует современного прогресса. Не буду, думает, мешать молодым, раз помощь моя уже не требуется. Пойду-ка я лучше поработаю на какой-нибудь позиции попроще. И устроился он сторожем в экспедицию, которую когда-то возглавлял. Правда, от этой экспедиции мало что осталось. Там тоже много чего "плохо лежало". Но, все же, пока что-то работало, и что-то требовалось охранять. И за это немножко платили. А, если сложить с пенсией, то, хоть и скромно, но прожить можно.

Конечно, его бы и так не оставили заботой. Муж его дочери к тому времени успел перестроиться, и материальных проблем у ее семьи не было. Но мы уже знаем нашего героя. Не привык он жаловаться. Напротив, всегда говорил, что все у него замечательно. Единственное, что удручало его в этой ситуации - не мог он теперь позволить себе устраивать для семьи своей дочери, в особенности для своих любимых внучек, таких праздников в День Победы, какие обожал делать раньше. Он всегда был мастер на всякие выдумки, на очень вкусный и оригинальный стол, на рассказы за этим столом, стихи. Внучки весь год ждали этого дня - поездки к любимому деду, поскольку впечатлений хватало надолго.

Но, что поделаешь, думал ветеран. Переживем. Не такое переживали. Ведь не может эта вакханалия длиться долго. Когда-то же проклюнется рациональное зерно всей затеи. Но зерно, по-видимому, сидело так глубоко, что ростки не показывались. Может быть, и существовала здесь какая-то аналогия с известной фразой об интеллигентности, когда она оказывалась настолько глубокой, что абсолютно не чувствовалась.

И вот, мало-помалу, очевидно, по природе своего характера, выход он стал искать сам. Думал, сопоставлял, по-прежнему много читал. Благо, работа сторожем в режиме сутки - трое давала ему такую возможность. Томики Достоевского, Л. Толстого, любимого им Маяковского и еще немало из мировой классики - постоянные атрибуты его письменного стола дома, появились теперь и на его тумбочке на работе. Пытался, видимо, там найти ответ на один из двух основных вопросов своей страны. На первый: "Кто виноват?" - он уже для себя нашел. Вспомним о его предложении тому человеку относительно места на рельсах. А вот на второй: "Что делать?" - найти никак не мог. А обида росла. Он все меньше начинал понимать, кому досталась та страна, которую в те уже далекие сороковые ему и таким, как он удалось отстоять. И какой ценой. "...Мы за ценой не постоим..." - это ведь так и было. Поэт, написавший те строчки, знает не понаслышке, что за " цена" стояла на дворе. А другой - тоже фронтовик, когда сказал: "...По своим артиллерия била,/Из разведки саперы ползли..." - так это вообще о нем. Била, еще и как. Гибли и от своих. На войне всякое бывало, в том числе и неразбериха. Может быть, с той - другой стороны такого и не случалось. Та нация очень пунктуальна и аккуратна. А у нас чего только не было. Особенно при такой подготовке к войне. "...Будь проклят сорок первый год, /И вмерзшая в снега пехота..." - не случайно ведь эти строчки не позволяли тогда печатать.

Но и несмотря даже на такое выстояли. И не только выстояли, но и погнали непрошеных гостей. И как погнали. Жаль, часть дневников сгорела в бомбежке марта 45-го. Но и из оставшихся записей видно, насколько стремительно гнали.

Это уже потом стали болеть, лечиться и умирать. А тогда ни на какие болячки внимания не обращали. Старались даже после ранений побыстрее вернуться в строй и подставить свое плечо. Ведь - "Если не я, то кто же и, если не теперь, то когда же?" - это тоже о нем. Да и много всего было написано о нем - том солдате с большой буквы, каким он оставался всегда, вне зависимости от воинских званий. Он им так и остался. Но только там было все ясно. А здесь, вдруг, такой тупик. Не находит он ответа на тот "проклятый" второй вопрос. И мучается так же, как и герой романа В.Пронина "Ворошиловский стрелок", прекрасно экранизированного С.Говорухиным с блестящим исполнением главной роли великим М.Ульяновым. Но тот вариант ведь частный случай. "Рыба"- то не оттуда "гниет". А туда, где это начинается, не доберешься. Да и не метод подобное. Мы уже знаем, что герой наш - человек начитанный, и история народовольцев ему хорошо известна. Но ведь выход-то все равно должен быть. Так же не может продолжаться.

" НАЗАД в БУДУЩЕЕ"

Надо сказать, что пресса этого периода отличалась таким разнообразием материала и трактовок происходящего, какого в нашей стране не наблюдалось уже много десятилетий. И наш ветеран читал не только то, что уже отобрано временем и вошло в века, но и текущую литературу, в которой тоже шел поиск ответа на все тот же вопрос. И постепенно, все больше становились симпатичны ему рассуждения, которые, видимо, затрагивали обнаженные струнки его к тому времени уже порядком израненной души. Там были, если кратко сформулировать, статьи с одной центральной мыслью - "назад в будущее". Мыслью о том, как, оказывается, хорошо мы жили до этих "проклятых" середины восьмидесятых. Как, оказывается, все было справедливо и разумно. Такие детали, что противоестественное развитие нашей экономики и привело к пустым полкам в магазинах, что даже поезда, успешно курсировавшие в выходные за продуктами в Москву, стали возвращаться оттуда ни с чем.

Зато все обильнее стала появляться литература, где рассказывалось о том, как прекрасно становилось уже к началу пятидесятых. Как к первому марта каждого года на определенный ассортимент товаров снижались цены. Как верили мы в светлое будущее, и не нужен был нам тогда поиск "национальной идеи". Она у нас была начертана "умом, честью и совестью" и 100%-ными явками на избирательные участки при таком же единодушии "волеизъявления".

О том, за счет чего это происходило, не говорилось. Не было речи о миллионах "бесплатных строителей коммунизма", о создании ГУЛАГа, о воронках под утро, о сверхпопулярности знаменитой пятьдесят восьмой статьи, о космополитизме, о бескорыстном труде тех, кто восстанавливал страну на воле и не смотрел на стрелки часов, ожидая окончания рабочего дня....Последние то действительно верили тому, кто в любой момент мог обеспечить им любой пункт пятьдесят восьмой. Простор для фантазии в пределах этой статьи был немалый, так что, судя по разнообразию обвинений и степени их нелепостей, потенциально "не обидели" бы никого. И верили даже, несмотря на то, что еще со времен коллективизации очень популярным стал анекдот о разговоре двух знакомых: "Как живешь?" - спрашивает один; "Хорошо" - отвечает другой; "А радио у тебя есть?" - продолжает первый; "Конечно, есть" - отвечает второй и добавляет: " Иначе, откуда бы я знал, что живу хорошо".

Зато теперь - сплошь и рядом - о мудрой политике того, кто и в войне победил, и о людях заботился круглосуточно. Последнее слово, правда, если иметь в виду те "воронки под утро", звучало достаточно двусмысленно. И, думаю, если бы авторы написали подобное в период его царствования, то такая поездка, со всеми вытекающими отсюда последствиями, была бы им обеспечена.

Не было в этих писаниях и о том, что войну - то выиграли не благодаря, а вопреки "мудрости" того, кому приписывали гениальность полководца - мы помним, как он к нападению подготовился и как вел себя в октябре 41-го. Хотя, песню: "Если завтра война, если завтра в поход/Мы к походу сегодня готовы...", а, также, разговоры о том, что если враг нападет, то воевать мы будем исключительно на его территории, до этого нападения любил.

Не было в этих публикациях и о том, что славу, которую он тут же присвоил себе, отодвинув на второй план даже Жукова, принес ему этой победой только такой ветеран, как наш, олицетворяющий образ храброго и бескорыстного солдата с большой буквы.

Очень уж какой-то однобокой получается у них картина. И, конечно же, это не случайно. Им сейчас так выгодно - подчеркивая уродливые гримасы нынешнего состояния дел в стране, идеализировать прошлое. Выгодно дать читателю иллюзию, будто знают они, что делать и куда звать. Выгодно, как мы позже увидим, материально. Не верили они ни во что из этого и не способны были, да и не хотели уже что-то менять.

И, хотя, наш герой еще недавно делился, насколько сильны его впечатления от прочитанного у Солженицына, у Евгении Гинзбург, Варлама Шаламова и рассказывал о том, что ни с чьим именем на устах, а уж тем более того генералиссимуса, шли они в бой. Что кричали они, поднимаясь в атаку, совсем другие слова - их ни один печатный лист не выдержит. И думали они там о самых близких, а не о том, кто запаниковал в середине октября 41-го года. И, что слова: "Жди меня, и я вернусь./Только очень жди..." были там важнее любого призыва. Но теперь, видимо, сильно разочаровавшись в происходящем и не видя выхода, или не веря в какую-то разумную перспективу, все больше стал склоняться он к необходимости в этой стране подобия той "сильной руки". Все больше ему начинало казаться, что только такая "рука" может прекратить творящуюся вакханалию, а заодно и наказать тех, кто ее устроил.

И, если с тем рецептом, к которому пришел наш герой, согласиться не могу, то обиду его разделяю полностью.

Когда я думаю о том периоде его жизни, мне опять же приходят в голову строчки стихотворения, часть которого я не случайно дал эпиграфом, потому что внутренне на него здесь опираюсь. Приведу его целиком:

"Перебирая наши даты,

Я обращаюсь к тем ребятам,

Что в сорок первом шли в солдаты

И в гуманисты в сорок пятом.

А гуманизм не просто термин,

К тому же, говорят, абстрактный.

Я обращаюсь к тем потерям.

Они трудны и невозвратны.

Я вспоминаю Павла, Мишу,

Илью, Бориса, Николая.

Я сам теперь от них завишу,

Того порою не желая.

Они шумели буйным лесом,

В них были вера и доверье.

А их повыбило железом,

И леса нет - одни деревья.

И вроде день у нас погожий,

И вроде ветер тянет к лету...

Аукаемся мы с Сережей,

Но леса нет и эха нету.

А я все слышу, слышу, слышу,

Их голоса припоминая...

Я говорю про Павла, Мишу,

Илью, Бориса, Николая".

А приходят эти строчки, наверное, потому, что тех, кого не "повыбило железом" тогда, сильно повыбило в девяностые. Повыбило их души. Той атмосферой равнодушия к ним, в которой эти люди оказались. А многие из них оказались не только на грани, но и за гранью нищеты. И, кроме того, попали в такую степень неловкости, какую трудно переоценить. Ведь чем можно объяснить, или оправдать то, что ветераны побежденной армии, о достойном жизненном уровне которых всем известно, стали присылать ветеранам армии победителей - армии освободителей гуманитарную помощь.

Может быть, такое положение дел и привело нашего фронтовика к воспоминаниям о той поре, когда ему все было ясно и хорошо. А, поскольку это обычно бывает в молодые годы, а они пришлись для него на пору правления этого монстра, то в поисках справедливости и, наверное, того душевного комфорта, что он ощущал в молодости, видимо, в мыслях к тому периоду и вернулся.

А те, кто пишет для него и таких как он - люди очень неглупые. Они смекнули, как этой ситуацией можно воспользоваться. Чтобы поверили им такие яркие личности, как наш герой. Они нужны этим ребятам, в качестве знамени, чтобы вовлекать в свои ряды, как можно больше людей. Именно это дает им материальное благополучие. И, чем больше людей в их рядах, тем выше уровень этого благополучия. А то, что в свои призывы они не верят, очень ярко проявилось, когда тот, кому наш ветеран стал симпатизировать, выигрывал на вторых президентских выборах и испугался этого. Безропотно "спустил на тормозах" подтасовки в пользу конкурента. Потому что одно дело вкусно жить на свои лозунги за счет денег миллионов доверчивых и спонсоров, чьи интересы он и его ближайшее окружение отстаивают в Законодательном органе, а другое - показать, управляя страной, как это будет, когда повернуть ее "назад в будущее". И ничем, кроме лозунгов, он не отличается от лидеров других партий. Просто, судя по поведению этих лидеров, очень похоже, что поделили они эти лозунги между собой, чтобы не толкаться у одной "кормушки". И сделали этих "кормушек" несколько. А, когда лозунг перестает кого-то из них кормить, его меняют. Могут даже и на противоположный. Лишь бы был прибыльным. Страна у нас большая - дурачить можно долго.

И я бы спокойно относился к симпатиям нашего фронтовика, если бы был к нему равнодушен. Если бы не понимал, насколько он во всех отношениях выше тех, кому добровольно стал служить. Если бы не понимал, что не ему их читать, а им не мешало бы сделать так, чтобы он писал, а они читали, а также поинтересоваться, как он живет и что ему нужно. И вместо того, чтобы за счет него и таких, как он, набивать свои карманы, предоставить хотя бы на мизерную часть от тех денег, все, что он заслужил.

Но в том-то и дело, что читать, или слушать его они вряд ли станут. А уж тем более расставаться, даже с малостью, из своих доходов. Некогда им за своими коммерческими гонками.

Да и, думаю, он сам, рано или поздно, разберется, чем они там занимаются. Лучше бы, конечно, пораньше, поскольку жаль того времени и сил, которые тратит он на тех, кто на нем паразитирует.

" ЕСЛИ не Я, то КТО ЖЕ..."

А еще мне бы хотелось, чтобы как можно больше выходило из-под его талантливого пера. И, чтобы, когда я приду в гости к нашему герою, на меня с обложек книг и страниц других печатных изданий смотрели бы его глаза, и он дарил бы мне свои публикации.

В одном из самых сильных стихотворений о войне у А.Т.Твардовского идут такие слова:

"Я знаю, никакой моей вины

В том, что другие не пришли с войны,

В том, что они - кто старше, кто моложе -

Остались там, и не о том же речь,

Что я их мог, но не сумел сберечь -

Речь не о том, но все же, все же, все же..."

И я помню, как Александр Трифонович не раз говорил, что судьба сохранила фронтовика в частности и для того, чтобы он своими воспоминаниями не дал забыть о тех, кто не вернулся и что было на той войне. Потому что память не дает рвать корни, без которых что-то может исчезнуть навсегда.

А еще, когда речь идет о Твардовском, я вспоминаю, как маститый поэт и главный редактор "Нового мира" - лучшего на протяжении многих лет журнала страны, поехал в рязанскую область, чтобы отредактировать повесть еще никому не известного учителя математики Александра Солженицына "Один день Ивана Денисовича". И сделал почти невероятное, чтобы она вышла в печати. Вспомнил, может быть, потому, что тем самым он хотел не дать порваться нашей памяти и о судьбах узников пятьдесят восьмой статьи. Вспомним его слова в поэме "Теркин на том свете": "...Там - рядами по годам/Спят в строю незримом/Колыма и Магадан, Воркута с Нарымом... /Из-за проволоки той -/ Белой, поседелой/С их особою статьей,/ Приобщенной к делу.../Кто, за что, по воле чьей?/Разберись наука./Ни оркестров, ни речей - /Вот уж где ни звука".

В последние годы своей жизни Александр Трифонович много сил и времени посвятил тому, что впоследствии и приведет к появлению соловецкого камня в центре Москвы, а также многих публикаций о том, о чем он позже и сам расскажет в своей поэме - исповеди "По праву памяти". И это, несмотря на мощное сопротивление самых высокопоставленных лиц, которым по разным меркантильным причинам невыгодна была эта "память". Тех самых лиц, которые в канун его шестидесятилетия пригласят поэта в высокий кабинет и посоветуют отказаться от такой деятельности, как бы, между прочим, намекнув на то, что при этом может он получить высокое звание "Герой социалистического труда" к своему юбилею. Его ответ долгое время ходил по просвещенной Москве: "В первый раз слышу, чтобы за трусость давали "Героя".

А, возвращаясь к мысли знаменитого поэта о возможной миссии фронтовика, которому судьба сохранила жизнь, обратил внимание на собственное желание: мне, наверное, настолько хочется, чтобы нашего ветерана потянуло к перу, что освободил уже на своей книжной полке место для его будущих произведений. Ведь мир к лучшему идет, через доброту, а не террор, потому что зло порождает, либо страх, либо такое же зло. Да и любимый им Достоевский сказал, что спасет мир. А красота несет именно это чувство.

И такой добротой, как мы с Вами увидели, наш герой наполнен с детства. Кроме того, знаю, что именно ее он хочет передать в руки тех, кто этот мир сейчас принимает.

А о том, насколько ему есть что сказать и как он умеет это делать, думаю, мы с Вами убедились, познакомившись с его биографией.

Август 2009г. Москва.

P.S. Имя героя этого очерка - ВАЛЕНТИН НИКОЛАЕВИЧ ШАПОШНИКОВ.

Кроме приведённых уже отрывков из его дневников, он написал рассказы "Первый бой", "Никопольский плацдарм", "Вена 1945 года", "Одуванчики" и очерк "Конституционный кризис 1993 года". Валентин Николаевич доверил мне опубликовать свои произведения в моём сборнике "Времена не выбирают" под рубрикой "Записки ветерана".

К сожалению, увидеть опубликованное не успел.

Он умер в 86 лет в военном госпитале, где проходил плановую диспансеризацию. Случилось это во сне в ночь с 29 на 30 июля самого жаркого лета 2010 года. Накануне утром занимался в физкультурном зале.

СВЕТЛАЯ ЕМУ ПАМЯТЬ.