С проводами мужа в поход беспокойство Батбаал нисколько не уменьшилось. В семье ожидали еще одного немаловажного события: Ашерат вступала во взрослую жизнь и по законам Карфагена обязана была в праздник Астарты (осталось меньше двух недель) пройти обряд совершеннолетия, посвятить свою девственность богине (по сути, отдаться в храме богини первому встречному независимо от его возраста, статуса, расы или гражданства).
Этот древний семитский обычай всегда поражал Батбаал (как, впрочем, и корнями уходящий в глубь веков ханаанский обряд жертвоприношения детей). Она считала его диким, не соответствующим времени. Она поклонялась Астарте наряду с другими женскими божествами, искала у них, как всякая женщина, поддержки и покровительства, но право первой ночи...
Давило, как дамоклов меч, и то, что Гамилькар как вновь назначенный Главнокомандующий был у всех на виду, игнорировать, бесспорно, позорный для девушки обычай его семья в таком случае не могла ни в коей степени.
Хвала Тиннит, которой Батбаал молилась денно и нощно, удалось отвести злой рок от маленького Ганнибала (враждебно настроенная к Гамилькару правящая элита надолго запомнит его дерзкий поступок - возмущение по поводу самого обряда), однако уберечь таким же образом Ашерат (Йааэль и Нааме в свое время уже прошли через него), они, к сожалению, не смогут - второго открытого пренебрежения законов предков Гамилькару не простят - народ любит своего полководца, только пока полководец угождает ему. Батбаал вынуждена была смириться.
Был и еще один повод для беспокойства; он только теперь, с отъездом Гамилькара, встал столь очевидно: незаметно как повзрослевший Федим.
Отношения Федима и Ашерат, вчера еще невинные, постепенно переросли в нечто большее (Батбаал боится даже слово это назвать). Как Федим воспримет вступление Ашерат во взрослую жизнь подобным образом?
Парфенида настаивала на том, чтобы Федима как можно скорее нужно отправить обратно в Бизацену. Под любым малейшим предлогом. А челяди в его присутствии не сметь даже намекать на то, что должно произойти с Ашерат в праздник Астарты.
Батбаал согласилась с Парфенидой и как только выдался предлог, вызвала к себе Федима и приказала ему собираться в Бизацену. После праздника Астарты они всей семьей незамедлительно покинут Карфаген. В загородном имении нужно все подготовить к их возвращению. Пусть Федим передаст все ее распоряжения управляющему.
Странный наказ. Неужели опытный управляющий на загородной вилле сам не знает, что делать?
Федим не стал, однако, пререкаться с хозяйкой - она оставалась главной в семье, но накануне отъезда ходил как потерянный. Как только ни пыталась достучаться до его сердца Ашерат, убеждала, что чуть больше недели - не такой большой срок разлуки; что хорошо, что они возвращаются обратно, потому что в Мегаре они постоянно у всех на виду, что даже время здесь течет быстрее, и его совсем не хватает, чтобы при встрече, как в Бизацене, в полной мере ощутить близость.
Федим вроде как и соглашался с Ашерат, но потом опять сник, ушел в себя, сухо попрощался и утром выехал ни свет ни заря, чтобы лишний раз не травить душу.
У Батбаал словно камень с души свалился. Федим, хвала Тиннит, уехал, осталось только подготовить к предстоящему обряду Ашерат. Хотелось, чтобы все прошло безболезненно и быстро, без последствий - Ашерат такая хрупкая девушка, как стебелек. И очень восприимчивая.
Батбаал помнит, с какой растерянностью и страхом смотрела дочь вокруг, когда у нее пошла первая кровь. Слезы ее нельзя было остановить. Никто не был готов к этому. Думали, что еще рано. Тем сильнее всё восприняла Ашерат. Как и последующее свое уединение в отдельной комнате в конце анфилады комнат на женской половине дома, куда почти неделю только мать или Парфенида носили ей скудную еду.
Батбаал боялась, что и теперь Ашерат воспримет вступление во взрослую жизнь слишком болезненно.
Другие женщины из окружения Батбаал не в столь мрачных тонах рисовали прихоть Астарты. Некоторые, в свое время прошедшие обряд совершеннолетия, вспоминали о своих страхах и приключениях, которые произошли в тот знаменательный день, с шуткой, рассказывали о десятках молодых мужчин, которые чуть ли не с пеной у рта и горящими глазами толклись у храма Астарты и выискивали на его ступенях девственную красотку; говорили о гордости родителей, чья дочь с должным терпением исполнила свой гражданский долг - почтила луноликую богиню любви и материнства.
Мактаб рассказывала, что день служения Астарте был для нее одним из самых счастливых. Ей тогда, так же, как и Ашерат теперь, исполнилось двенадцать, она была влюблена в одного очаровательно играющего на флейте пастушка и договорилась с ним, что именно он будет тем мужчиной, который разделит с ней ложе Астарты. И тут чуть не случилась оплошность. Едва Мактаб, укутанная с головой в тонкое покрывало, присела на ступеньки храма Астарты, от толпы тут же отделился юноша, в котором она с ужасом узнала своего нахального соседа, который частенько приставал к ней на улице при встречах. Он слыл в их квартале гулякой и безобразником, какого свет ни видывал. Уж его Мактаб точно не хотела бы назвать своим первым мужчиной!
Она стала искать в толпе возлюбленного. Где он, неужели совсем позабыл об уговоре?
Наконец сквозь массу желающих и стражников храма удалось пробиться и ее пастушку. Ничего не подозревая о сопернике, он неторопливо поднимался по мраморным ступеням храма. Заметив, что Мактаб смотрит на него, расплылся в улыбке. Однако нахальный сосед оказался проворнее, первым приблизился к ней и уже протянул руку с монетой для Астарты. Мактаб растерялась. Ее юный друг тоже пришел в замешательство, не понимая, как такое могло случиться - девушку перехватили у него на глазах! Он заторопился, споткнулся, еле удержался, чтобы кубарем не скатиться обратно вниз.
Кучка зевак с гиканьем и улюлюканьем зашумела позади:
- Давай, молодец! Смотри, не растеряй ничего! Наверное, красотку узрел! - доносилось до него.
- Да он к Лаврионе спешит - ее уж лет сорок никто девственности лишить не может! - выкрикнул один остряк, намекая на уродливую карфагенянку, которая стала притчей во языцех. Она состарилась на ступенях храма богини любви и плодородия из-за того, что никто не хотел ее выбрать.
Толпа дружно взорвалась заливистым смехом.
Это спасло Мактаб. Навязчивый сосед обернулся на шум, а Мактаб скользнула мимо него к своему возлюбленному. Сосед остался с носом. В конце концов выбирала сама девушка.
- Поищи-ка другую наяду, молодой человек, лестница заполнена юницами!
Часы, которые провела Мактаб со своим возлюбленным на ложе Астарты, были незабываемы!
Ашерат над рассказом кормилицы Ганнибала смеялась вместе со всеми, но где-то в глубине души испытывала ужас, ведь на самом деле трудно себе представить, что кто-то совсем незнакомый должен будет возлечь с тобой на ложе, пусть даже и угодной богини. Хвала Тиннит, которая все сделала, чтобы Федим не увидел этого.
Улыбалась, слушая рассказ Мактаб, и Наамемилкат, но улыбалась только краем губ. Уж ей точно было не по нутру стать женщиной первого встречного, отдаться тому, кого она и знать не знает. Вопреки обычаю ей самой хотелось выбирать себе суженого. И она сто раз говорила об этом отцу и матери.
Временами, когда стоял вопрос о замужестве, отец даже соглашался с ней, позволял ей самой оценить кандидата в женихи, часто принимал ее сторону в оценке будущего супруга и отказывал новоиспеченным сватам.
Что касается воспоминаний о вступлении во взрослую жизнь, они были не столь радужны, как воспоминания Мактаб. У девушки уже был возлюбленный, у Нааме к тому времени такого и на горизонте не предвиделось - не так просто угодить придирчивой Наамемилкат, отец, как чувствовал, давая ей такое имя .
Во сне ей иногда являлся всадник на белом коне, в белоснежной тунике, в блестящем золотом нагруднике, в сияющем шлеме с красным султаном, но ненадолго, потопчется беспокойно на месте и исчезнет, так что Нааме даже лица его рассмотреть толком не успевала. Кого высматривать ей из толпы, как высматривала Мактаб? Она бы и рада вообще не участвовать в этом обряде, как не участвовала в нем мать, когда в девичестве жила на Сицилии, но выбирать не приходилось - Астарта могла исковеркать всю дальнейшую судьбу отвергнутой девушки в Карфагене. Так и пошла она на праздник с тяжелым камнем на сердце, с непониманием всего происходящего вокруг. Ничто - ни радостные песни, ни счастливые лица, ни яркие наряды вокруг не радовали ее.
Поначалу по дороге к храму Астарты она как будто успокоилась, но когда пришла пора подняться на ступени храма, лицо ее неожиданно, как сказала потом Парфенида, стало белее белого (на всю жизнь Нааме запомнила это ощущение потерянности, словно после коварного предательства), она с трудом понимала, куда и для чего идет. Окружающие казались настоящими чудовищами, которые пришли в храм исключительно для того, чтобы поглумиться над ней, облить грязью, посмеяться над ее невинностью, которую она отдаст первому встречному. Разве для этого она была рождена?
С каждым шагом к ступеням храма Нааме казалось, что ее облепляет грязь. Даже сидящие на ступенях девушки в белом показались ей грязными и безобразными. Они не улыбались светлыми, чистыми улыбками, а скалили зубы, кривили рты. Их лица напоминали самые уродливые ритуальные маски. Таким же безобразным предстал и жрец, который приносил в жертву богине барана.
Жаря мясо на жертвеннике, он то и дело облизывался, глаз не спускал с прожаренных кусков и время от времени бросал в сторону Нааме похотливые взгляды, подмигивал, мол, вот и ты попалась в наши сети, и Нааме от запаха жареной баранины начинало тошнить, а громкие звуки труб, тамбуринов и флейт раздражать.
Так же ее чуть не стошнило в спальне, куда ее повел так называемый "жених". Матрац, пропитанный потом десятка предыдущих пар, спертый воздух, застоявшиеся неприятные запахи, которые не заглушали даже беспрерывно дымящиеся благовония, на всю жизнь запечатлелись у нее в мозгу. И все это называют чистой и светлой любовью? Ухмыляющийся, дурно пахнущий "жених", боль, отвращение, стыд и страх - не слишком ли дорогая цена вступления во взрослую жизнь?..
И как бы на правах старшей сестры она не относилась к Ашерат свысока, меньше всего ей хотелось, чтобы она почувствовала то же самое.
6
"Чего боятся римляне? Как воюют? Можно ли их победить?" - эти вопросы всегда беспокоили Гамилькара. Карфагеняне побеждали римлян. И не единожды. Он сам, когда воевал под крылом Ксантиппа, Атарбал, когда защищал в свое время Дрепаны, Гимилькон, Карталон...
Семь лет назад Карталон осадил и захватил Акрагант, удачно отбил нападение на Дрепаны; пару лет назад в дрепанской бухте вместе с Атарбалом разгромил римскую эскадру, затем выгнал вражеские корабли из Лилибейской гавани, нанес немалый урон их флоту возле Финтия. А чуть позже, словно по наветам богов, укрывшись за Пахином , уберег свой флот от бури, в то время как оба римских флота тогдашнего консула Юния Пулла (целая сотня боевых и грузовых кораблей вместе с людьми!) были выброшены волнами на берег и погибли. В копилку успехов на военном поприще добавил себе Карталон и захват Эгиталла...
Выходит, римляне не такие уж и великие воины, как о них трубят на просторах ойкумены! Жаль, что успех не всегда удавалось довести до конца. В чем-то предыдущие главнокомандующие карфагенян давали слабину, в чем-то промашку. Не всегда могли почувствовать решающий момент наступления.
Опять-таки, Сиракузы снова заключили союз с Римом, стали обеспечивать их легионы на острове сырьем, продовольствием, осадными орудиями (тут любому понятно: Гиерон пытается спасти свой город, выжить между молотом и наковальней). Карфагенянам же на Сицилии остались лишь редкие подвозы из-за моря или на свой страх и риск набеги на ближайшие поля, которые недостаточно бдительно охранялись римлянами или их союзниками.
Карталон пытался пройти рейдом по югу Италии, но не стал ввязываться в боевые действия с италийцами. Узнав, что против его небольших сил из окрестных городов выдвинулось несколько ополчений, тут же сел на корабли и отплыл обратно к сицилийским берегам.
Упрекнуть его, возглавившего после Атарбала гарнизон в Дрепанах, как и Гимилькона, командующего Лилибеем, было не в чем - Карталон и не думал разворачивать полномасштабные действия в Италии, надеялся только собрать немного провизии да на вырученные от продажи захваченных пленников деньги расплатиться со своими солдатами - финансы из государственной казны давно не поступали.
Гамилькар только здесь, на Сицилии, убедился в хваленой поддержке армии государством. Это в Карфагене члены Совета чуть ли не ежедневно бахвалились, что на сицилийскую армию тратятся огромные суммы, требовали еще больше, еще чаще. На деле оказалось, если какие-то крохи и доходили до заморских земель, то их едва хватало на продовольствие. Куда девались остальные выделенные средства, одному Баалу известно. Тонули в море? Захватывались по пути следования пиратами? Перехватывались римлянами? Кто что об этом знал?
Вся деятельность Совета 104-х, который, фактически, правил государством, всегда была окутана тайной, недоступной простым смертным. Гамилькар был уверен: вернется Карталон в Карфаген, - промолчит обо всех безобразиях на Сицилии, чтобы самому не попасть под обвинение в измене, как это случилось с комендантом Мессаны, Ганноном, который необдуманно сдал город римлянам, или с адмиралом Ганнибалом. (Одного, кстати, распяли в Карфагене, другого на Сардинии.) Хорошо, если Карталона за старые заслуги оставят в покое и он остатки лет безмятежно проведет муниципалом где-нибудь в Сабрате или Табарке или станет пожизненным членом какой-нибудь пентархии в Утике или Гадрумете. Жизнь непредсказуема: вчерашние герои могут кончить ее на кресте или оказаться забитыми камнями, а могут, наоборот, получить теплое местечко в Совете или в провинции, - народной толпе нет дела до того, чем занимаются их военачальники за пределами страны, их более интересуют судебные склоки, игры на праздники, театральные постановки, цены на рынке или периодические раздачи дармового зерна.
"Нет ничего нового под солнцем", - частенько повторял сосед Сиппар (он много прихватил с собой в жизненный путь эффектных поговорок в еврейском квартале). Кто первым произнес эту фразу, наверное, был прав. По крайней мере, в отношении нынешних правителей Карфагена поговорка точна во всех смыслах.
При спокойном море от Лилибея до Дрепаны, если идти вдоль побережья, часа три-четыре хода. Эскадра Гамилькара достигла города ближе к вечеру. Порыжевший диск солнца еще висел над темно-синими скалами, распластавшимися против основной бухты Дрепан. В его бледном свете медленно блекли прибрежные крепостные стены и высотки из песчаника за ними. Угасающим золотом отливала медная черепица на храме, который венчал акрополь (он был посвящен покровительнице города - Астарте). На рейде лениво покачивались на тихих волнах несколько трирем и десятка два рыбацких барок.
Гамилькар вошел в бухту тем же путем, каким некогда входил в нее Клавдий Пульхр, но в этот раз Карталон не подал сигнал к сбору. Напротив, то тут, то там вдоль всей крепостной стены, как муравьи, засуетились часовые, кто-то стал восторженно сзывать жителей города громкими звуками труб.
Не успели корабли Гамилькара приблизиться к берегу, как выходившие к причалам городские ворота распахнулись настежь и огромная ликующая масса в одно мгновение заполонила широкую пристань. Ее подбадривали задорные мелодии флейт.
Такого буйного восторга Гамилькар не видел даже на самых главных карфагенских праздниках. Его встречали, как освободителя, хотя он еще ничего не совершил. Но длительная осада, усталость и отчаяние, поселившиеся в сердце каждого, словно втрое обострили их чувства. И как вчера их горе было сродни горю человека, который потерял близкого, так теперь их радость была сравнима разве что с радостью встречи с небожителем.
К ногам ступивших на причал солдат Гамилькара полетели охапки цветов, вокруг флейтистов пустились в пляс. Карталон заулыбался, обнял Гамилькара. Гамилькар не знал, куда деться от смущения. Так же жарко Карталон обнял и Китиона-лидийца, который под его командованием некогда освобождал гавани Лилибея, крепко пожал руку Шадапу.
Карталон выглядел усталым, в бороде появилось больше седины. Не мудрено - с тех пор, как его предшественник отбыл на родину и он полностью взял командование карфагенскими войсками в свои руки, забот только прибавилось.
Римляне разделились, взяв одновременно в осаду оба оставшихся под защитой карфагенян сицилийских города: Дрепаны и Лилибей. Метелл расположился лагерем под Лилибеем, Нумерий Фабий Бутеон блокировал Дрепаны. Но орешки оказались не по зубам римским полководцам - они еще не научились брать штурмом крепости противника.
До этого римляне при завоевании городов либо пользовались предательством правителей, либо блокировали их жизнеобеспечение. Доведенные до крайнего истощения, жители сами открывали врагам собственные ворота. Только эти две крупнейшие карфагенские крепости не сдались на милость завоевателей. Единые в своем порыве выстоять, всякими правдами и неправдами они поддерживали друг друга, стали для римлян, как кость поперек горла. И окружить нельзя со всех сторон - беспокойны прибрежные воды, что у одного города, что у другого; и штурмом не возьмешь - неприступны высокие стены, а сердца защитников крепки, как кремень, потому что им некуда отсюда уходить, они сражаются за свой дом, за могилы своих отцов, матерей и детей. За таких защитников Гамилькар спокоен; ну, а ему другая дорога. Оставаться в Дрепанах, как и в Лилибее, он не намерен. Его армия, считал он, не предназначена для ведения обороны; доблестной нумидийской коннице вовсю не развернуться на небольшом пятачке между валами, которые опоясывали крепость, и римскими укреплениями. Да и Гимилькон давно всем скептикам доказал, что и с малыми силами в крепости можно успешно противостоять огромной армии осаждающих, - против его семи тысяч гарнизона римляне противопоставили войско раза в три-четыре больше и все равно ничего не смогли сделать. Теперь кусают себе локти да тешатся надеждой, что когда-нибудь несгибаемые крепости все-таки сдадутся.
Карталон был рад Гамилькару не только за подвоз продовольствия, но и за новую надежду на улучшение ситуации. Чуть позже, когда корабли были поставлены на якоря у причалов, люди расселены по казармам, ночь опустилась на крыши домов и принесены соответствующие жертвы богам, он искренно сказал ему об этом. Карталон также надеялся, что вместе с Гамилькаром они предпримут новые серьезные вылазки, которые, может быть, даже заставят римлян снять осаду Дрепаны.
В центре триклиния над открытым очагом на вертелах жарились молодые овны. Неподалеку от очага на расположенных буквой "пи" пышных ложах разнежено возлегали карфагенские военачальники и неторопливо потягивали местное вино. Позади них на высоких ажурных бронзовых треножниках ярко пылал огонь.
- Хорошо, что ты не стал дожидаться окончания праздника, а сразу выдвинулся с войсками на Сицилию, - продолжал говорить Карталон. - Нам катастрофически не хватает людей для обороны, что говорить о наступлении. В Лилибее ты был, сам видел, что Метелл снова пытается овладеть крепостью. Одновременно у нас зашевелился Бутеон. Несколько дней назад римляне высадились на Пелиасе, ближайшем к гавани небольшом скалистом островке. Первыми их заметили рыбаки, потом мои разведчики. Я, недолго думая, на нескольких биремах рванул на остров и на самом деле обнаружил там небольшой римский гарнизон. Мало того, за короткое время после высадки они чуть ли не успели закончить там свой лагерь, уже почти обнесли его палисадом. Представляешь, если бы они закрепились? Окружили бы тогда со всех сторон!
Карталон не сдерживал эмоций. Слушали его не перебивая.
- Мы, не раздумывая, ринулись в атаку. Завязался жестокий бой как на подступах к лагерю, так и внутри его. Хорошо, я отправил людей за подкреплением - никто не ожидал, что здесь окажется добрая тысяча римских легионеров. Свежие силы подошли вовремя, и к вечеру мы все-таки выбили неприятеля из их лагеря. Оставшимся в живых удалось погрузиться на корабли и отплыть в расположение своих частей. Но что бы вы думали: римляне нисколько не успокоились. На следующий день Бутеон высаживает новые силы. В еще большем количестве. Ливийцы не дрогнули, но галлы, как всегда, тут же поспешили ретироваться. В результате стратегический островок снова в руках римлян, а мы вдобавок перекрыты теперь и с южной стороны!
Карталон замолчал. Молчали и остальные. На памяти у всех было массовое предательство в начале войны галлов. Тогда они за несколько месяцев не получили жалованье. Около четырех тысяч решило переметнуться на сторону римлян в самую тяжелую для карфагенян минуту, и тогдашний командующий Ганнон бен Мацнар вынужден был пойти на хитрость и с помощью своего лазутчика убедить римского полководца Отацилия, что эти галлы - грабители. Отацилий поверил, и галлы были уничтожены руками самих римлян. А как пострадали от галлов акрагантяне, которые доверились им и чуть не попали по их вине в лапы римлян, все знают не понаслышке. И тоже из-за жалованья. Знал о тех случаях нынешний предводитель галлов Автарит или не знал, - неизвестно, но именно он первым прервал установившееся молчание.
- Ты хочешь сказать, Карталон, что мои люди струсили? - он бросил на стол недоеденный кусок баранины и сузившимися острыми глазами гневно посмотрел на Карталона. На его крупной шее вздулись и заиграли сплетения жил.
- Именно это и хочу сказать!
- Позволь тебе возразить, - Автарит поднялся с ложа. Роста он был высокого и широк в плечах. Квадратное светло-коричневое лицо враз потемнело, взгляд стал напряженным, мясистые губы свернулись в узкую полоску. Ничего хорошего это не предвещало.
Гимилькон движением руки поспешил остановить раздраженного галла.
- Мы прекрасно знаем, уважаемый Автарит, что ты хочешь сказать: что Галлия твоя велика, что в ней больше сотни разных племен и народностей, поэтому нельзя всех мерить одной меркой. Согласен, но и ты, будь добр, признай, что там, где нужна железная стойкость и выдержка, там твой земляк, непонятно почему, дает слабину. В начале битвы цены ему нет: громогласен, напорист, ужасен и могуч. Гроза, а не воин. Но стоит только противнику выказать неподдельную мощь, напор, он тут же начинает озираться назад, в сторону лагеря, где остались его телеги, по самые борта набитые разным скарбом, и становится трусливее фригийского зайца.
- Обижаешь, Гимилькон, - еще больше насупился галл. - Да будет тебе и всем известно, что галлы бояться только одного - что небеса рухнут им на голову! Но этого, я надеюсь, при нашей жизни не случится.
Все рассмеялись. Только галлы оставались серьезными.
- И потом, - продолжил Автарит. - Скажи как на духу, Гимилькон: мои ребята разве подводили тебя когда?
- Твои - нет. Так же, как и ты. Я говорю о других.
- Тогда не стриги всех под одну гребенку. Отправь нас завтра на Пелиас, обещаю, к полудню мы всех римлян сбросим в пучину.
- Мы сбросим их вместе, Автарит, - поднялся Гамилькар.
- Клянусь богом Таранисом, а бога Езуса беру в свидетели.
- И пообещай вдобавок, - сказал Гамилькар. - что потом, после очищения острова, возглавишь в нашем войске подразделение своих земляков и сделаешь из него такую силу, такой кулак, который будет сшибать римлянина с ног с первого удара.
Автарит улыбнулся.
- Приму за честь твое предложение, Гамилькар. Вот тебе моя рука, - Автарит протянул Гамилькару для пожатия правую руку, как символ скрепления устного договора. - Скажу честно: я со своими галлами мог бы остаться и в Лилибее с Гимильконом. Мы хоть и пререкаемся иногда, все же находим общий язык. Но если откровенно, сидеть запертыми в четырех стенах всем порядком надоело. Мы, галлы, любим простор, пространство, где можно развернуться во всю ширь, взмахнуть мечом или топором от плеча в полную силу.
- Вот и славно, - Гамилькар крепко пожал протянутую руку Автарита. - А теперь, друзья, предлагаю выпить за нашу скорейшую победу. Разве мы сюда не побеждать пришли?
- Побеждать! - чуть ли не в один голос крикнули военачальники.
- Тогда за победу и за вас! - Гамилькар поднял свою чашу высоко вверх.
- За победу! За победу! - понеслось со всех сторон.
7
Утренний туман еще не рассеялся, когда корабли Гамилькара выдвинулись из гавани Дрепан к Пелиасу. Опытные штурманы завели их в удобную для высадки на островок бухту. Без лишнего шума и суеты карфагеняне высадились на землю и сразу же двинулись в сторону римских укреплений. Солдаты были настроены решительно, сердца их жаждали боя.
К сожалению, не удалось пробиться к лагерю римлян незамеченными. Разве спрячешь несколько сотен вояк на небольшом почти лишенном растительности островке?
В римском лагере протяжно загудели трубы, они сообщали об опасности. Римляне облепили свой палисад.
Лучники Гамилькара приблизились на достаточное для стрельбы из лука расстояние, обстреляли вражеский частокол. Пращники подошли поближе - метнули в сторону врага камни и небольшие свинцовые ядра. Легкие пехотинцы вдогонку бросили дротики.
Римляне ответили массой стрел и пилумов и оказались более точны: в рядах карфагенян упало несколько десятков сраженных копьями солдат.
После очередного метания дротиков, Гамилькар приказал перейти в атаку.
Первыми вперед вырвались галлы Автарита, они неслись к римским укреплениям, как разъяренные быки, громкими криками оглашали округу.
Пращники продолжали метать снаряды через головы галлов, поражали римлян в голову и грудь.
Часть карфагенян во главе с Бомилькаром Гамилькар пустил в обход, к тому месту, которое не успели загородить палисадом.
Римский трибун бросил на защиту неукрепленного участка дополнительную сотню бойцов, но ей пришлось вступать в бой сходу - с боевыми криками ливийцы Бомилькара словно взлетели на холм обороны. Завязалась жестокая рукопашная. Ноги вскоре стали спотыкаться о тела убитых и скользить в крови.
Гамилькар наступал с фронта. Взметнулись вверх лестницы, несколько галлов быстро взобрались на них, отогнали защитников своими длинными мечами. Чуть в стороне другие галлы рубили главные ворота укрепления топорами, сзади их прикрывали лучники и пращники. Вскоре некоторым галлам удалось перелезть через частокол и отогнать римлян от своего участка. В пробитую топорами брешь ринулись карфагенские солдаты. Римляне сгруппировались перед ними в стенку, но остановить поток атакующих им было уже не под силу. Римляне оказались окружены. Их разрозненные группы труба торопливо скликала под войсковой штандарт. Отбиваясь, римляне медленно попятились к центру лагеря. С каждой последующей минутой кольцо окружения вокруг них неумолимо сжималось.
Неожиданно Гамилькара кто-то окликнул. Гамилькар резко выдернул свой меч из бока римского легионера, громко крикнул: "Вперед!" и только тогда обернулся на зов, когда его заслонили спины наступающих.
- Гамилькар, - подбежал слегка запыхавшийся Китион-лидиец. - Надо срочно возвращаться в крепость - Бутеон напал на город со стороны моря.
Гамилькар поверить не мог. Высадка римского десанта на Пелиасе, выходит, была лишь отвлекающим маневром? Хитер Бутеон. Хитер и ловок. Знал - не знал он о прибытии в Дрепаны Гамилькара, все-таки решился напасть на неприступный с суши город морем и даже сумел выманить из крепости часть войск. Лихач, достойный противник! Только и мы не лыком шиты!
- Ладно, раз такое дело, - бросил Гамилькар, - отправь посыльных на берег, пусть капитаны срочно готовят корабли к возвращению. И как можно скорее разыщи трубача, трубите отбой атаки - Пелиас от нас никуда не денется.
Китион понесся к берегу не чуя ног.
Солдаты Гамилькара с удивлением услышали сигнал, но все-таки как можно быстрее побежали к кораблям - так их в свое время приучил командир. Ничего не понимали и римляне. Озирались вокруг и не верили собственным глазам: враг, который минуту назад успешно атаковал их с разных сторон, неожиданно повернул вспять, погрузился на корабли и вернулся обратно в крепость. Никто из них не подумал даже метнуть им в спину дротик! Или карфагеняне слишком быстро отходили, или римляне были чересчур измотаны боем и не смогли сообразить, что врага можно было во время отступления преследовать до самого берега.
Тем временем Гамилькар оценивал обстановку, наблюдая, как флотилия Бутеона атакует город с севера.
Где возможно, Бутеон подводил корабли с установленными на палубах самбуками вплотную к стенам и пытался штурмовать их.
Часть десанта высадилась на берег и попыталась использовать лестницы с суши, но место их высадки было не совсем удобно: тонкая, узкая, переходящая в скалы полоска земли, на которой едва поместится десятка три солдат. Стены крепости вырастали здесь чуть ли не из моря.
Гамилькар приказал кратчайшим путем двигаться к городу. Флотилия Бутеона немаленькая, хватит ли оставшегося в городе гарнизона удержать атаку противника?
Когда отряды Гамилькара высадились в бухте и миновали городские ворота, на северной стене уже шел жаркий бой. Карталон не рискнул перебросить сюда всех солдат - Бутеон мог напасть и со стороны суши. Но пока из римского лагеря никто не выдвигался. Может, Бутеон и не планировал атаковать одновременно со всех сторон, тогда обороняющимся это только на руку.
Солдаты Гамилькара присоединились к воинам Карталона. Звон мечей, лязг металла и крики сражающихся оглушали. Подтянулось городское ополчение. Камни, стрелы, копья и зажигательная смесь полетели на головы осаждающих.
Опыт тирийцев, которые в свое время противостояли Александру Македонскому, не пропал даром: римлян сбрасывали с перекидных мостков, как с помощью рыбацких сетей, так и с помощью привязанных к веревкам трезубцев, которыми вырывали из рук противника щиты и тем самым делали их уязвимыми.
Когда возвратился Гамилькар, атака римлян захлебнулась.
После полудня Бутеон бросил несколько сгоревших кораблей и с остатками войска отступил. Еще одна попытка штурма города провалилась. Сотни трупов римских солдат усеяли побережье.
- Думаю, Бутеону еще долго придется зализывать раны.
Гамилькар взглядом провожал потрепанный римский флот. Карталон согласился с ним: в ближайшие несколько недель римский полководец, скорее всего, беспокоить их не будет.
На следующий день Гамилькар с Карталоном провели смотр оставшегося войска. Потери карфагенян оказались небольшими. Да и глаза солдат по-прежнему горели жаждой боя.
- Славно, Гамилькар! - ответили из ближайших рядов.
- Так бы почаще, - раздалось откуда-то из середины. - А то застоялись больно.
- Вот это слова настоящего солдата! Будут вам битвы, потерпите. Порадуем еще богов вражьей кровушкой. Надолго запомнят они нас и нашу доблесть, обещаю. С такими славными воинами разве сможет кто когда-нибудь поставить нас на колени?
- Никто не сможет! - вырвалось сразу из нескольких глоток.
- Боги на нашей стороне. Разве допустят они гибель своих сыновей?
- Никогда! - почти в один голос крикнула толпа.
- Гамилькар! Гамилькар! - волной пробежало по воинским рядам. Тешилось сердце военачальника. Солдаты верили ему, солдаты готовы были идти за ним. И он знает, куда их поведет: на Рим, только на Рим, другой дороги у него нет, иной судьбы он и не желает.
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на okopka.ru материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email: okopka.ru@mail.ru
(с)okopka.ru, 2008-2019
