- Сильно не зарывайся - Мозгляк этого не любит. На Дёру внимания не обращай - это ноль, шестачит Мозгляку, поэтому его и держат близко. Косой сам по себе: не терпит, когда его трогают. Здоровенный верзила, но нрава спокойного, никогда о нем не подумаешь, что он способен...
- Что, действительно способен? - спросил Карсавин, представляя себе по мере рассказа Дрозда то Мозгляка, то Дёру, то Косого.
- Не волнуйся, рука не дрогнет. Ты бы его видел в деле - зверь. Правда, уверенный в своих возможностях, он никогда первым не начнет, не то что Мозгляк. Тот сам всегда ищет себе неприятностей. С ним куда ни сунься - всюду нарвешься: то повстречает кого, то его узнают, - личность в городе приметная, такого на всю жизнь запомнишь.
Они шли к Ордынке, старому густо населенному району Артемьевска, к кинотеатру "Спартак", где ежедневно с четырех часов вечера тусовалась ордынская молодежь под предводительством Мозгляка, одного из самых известных в Артемьевске заводилы местной шпаны. Карсавин и Дрозд были из соседнего района, с которым Ордынка теперь водила тесную дружбу и из добровольцев которого пополняла свои изредка редевшие ряды. Так, упекли недавно Хмыря, разбился на мотоцикле Пашка Сыч, кто женился, кого в армию загребли, - словом, из месяца в месяц команда Мозгляка менялась, привлекая к себе новых парней, жаждущих испытания собственных сил, но более тех, про кого в народе говорят "у них кулаки чешутся".
К той породе, впрочем, сам Карсавин себя не относил: учился он неплохо, постоять за себя мог, но вот в уличных потасовках, которые обычно происходили в Артемьевске, не участвовал, ему было достаточно "разряжаться" в баскетбольной секции, которую он регулярно три раза в неделю посещал. Его друг, Леха Дрозд, в отличие от него, также занимаясь баскетболом и проживая рядом, вечерами тусовался на улице, участвуя в бесшабашных юношеских проделках, за что неоднократно получал нагоняи от отца, крепкого, коренастого мужчины, всю сознательную жизнь отдавшего "Марийке", как по старой привычке называли Артемьевскую шахту номер один. Почему Карсавин в этот раз согласился пойти с Дроздом, сказать было трудно. Очевидно, по какой-то внутренней потребности самовыразиться, но тут могло наложить свой отпечаток и другое обстоятельство, из-за которого Карсавин на время оставил занятия в секции, а коротать вечера за книгой подустал. Впереди маячили областные соревнования, а у него никак не выходил дальний бросок, да и в разыгрывании различных комбинаций он стал в последнее время частенько ошибаться.
Дмитрич, их новый тренер, нескладный мужик лет сорока пяти, пузан, с кривыми наружу ногами и облысевшей не по годам головой, вызывающий у ребят нередкий смех за спиной, особенно воспоминаниями о своей цветастой молодости, когда он "неутомимо реял по площадке", играя на республике, - полагая на Карсавина немалые надежды, в связи с неудачами подопечного стал недовольно задевать его и, как на грех, чем ближе было время отъезда, тем хуже Карсавин себя показывал. Вдобавок накануне серьезной тренировки Карсавин поссорился со своей девушкой Еленой, нагрубил ей, а потом, выйдя один на один с кольцом, не "уложил" мяч в незащищенную корзину.
Дмитрич взревел, затопал ногами, заматерился, проклиная все на свете и обзывая Карсавина то дятлом, то дубиной, то черт-те чем, на что Карсавин разозлился, послал Дмитрича к "такой-то матери" и сказал ему, пусть, мол, сам покажет, как надо забрасывать мячи.
Тут уж возмущению Дмитрича не нашлось предела. Прекрасно осознавая свою бездарность в баскетболе, он тем не менее чрезвычайно кичился и тешил себя и других байками о своем "блестящем" баскетбольном прошлом, но, как он ни старался, ребятня, которых он взялся после ухода Михалыча, прежнего тренера, учить, все же не могли не заметить его непрофессионального броска и его недоощущения тактической и стратегической задачи. Он приносил массу литературы, столь оригинальной, что вряд ли такую встретишь даже в Артемьевской центральной библиотеке, но все, что он зачитывал ребятам или пытался продемонстрировать, выходило как-то нелепо, с натяжкой, и если бы не ребячья природная сообразительность и сноровка, оставшаяся от Михалыча, вряд ли команда сохранила бы тот уровень игры, который позволял Артемьевску еще при Михалыче блистать на всех юношеских областных соревнованиях, неизменно удерживая призовые места. Так вот, Дмитрич вспылил, подлетел к Карсавину, схватил его за предплечье и стал выталкивать:
- Иди, иди отсюда, чтобы и духу твоего тут не было!
- И пойду, - вспылил и Карсавин. - И нечего руки распускать!
В раздевалке он собирался торопливо. Заскочивший Юрка Гвоздев попытался его отговорить:
- Да не бери ты в голову. Что, Дмитрича не знаешь? Он же псих, но отходчивый. Через пару минут все пройдет. Пошли, соревнования на носу, как мы без центрового?
- Да пошел он! - со злобой забросил Карсавин в сумку свои вещи. - Пусть сам на центр и становится. Только с таким дураком играть - одно расстройство. На что Михалыч вспыльчив был, но он за нас болел, а этот только о себе и думает. Книжонок начитался, а сам - ни в зуб ногой, хоть бы один раз когда в кольцо попал.
- Да ладно, Серый, есть же тренера, которые не умеют играть, не мне тебе говорить. А тот известный случай помнишь, когда тренера по плаванию бросили в воду, и он чуть не утонул.
- Так то ж по плаванию, а тут надо уметь играть, чувствовать мяч, площадку, партнера...
Ушел. И так как рано ушел, не хотел сразу возвращаться домой, долго еще бродил по городу с тренировочной сумкой за плечом, на полную грудь вдыхая морозный воздух, любуясь крупным падающим снегом - в отсвете вспыхнувших фонарей тот казался особенно блестящим и неестественным.
На следующий день в школе Дрозд спросил:
- Чё такой засохший?
- Да так, с Дмитричем поругался.
- Что, на ногу наступил?
- Хуже: послал его.
- Да ну! Как же теперь: прощай баскет?
- Не знаю.
- Ладно, не горюй. Хошь, пойдем со мной. На Ордынке неплохая тусовочка предстоит, развеешься.
Не в первый раз Дрозд приглашал Карсавина на Ордынку.
- Будешь там своим парнем, там сильных уважают, а нам крепкие парни нужны позарез - вона сколько в армию позабирали. Теперь Хрущовка нас "задрала", обнаглели. Представляешь, даже девок наших стали уводить. Соньку Яныч помнишь? Так вот даже она с Крутым снюхалась, а тот никогда на Ордынку не хаживал.
Раньше Карсавин отказывался от приглашения Дрозда, не было времени: занятия, тренировки, встречи с Еленой, да и подобные тусовки всегда считал последним делом - уж лучше книжицу какую почитать. Но теперь и ему любопытно стало: а почему бы не попробовать себя. Чем он хуже? На улице и не такие приживались. Среди дворовых компаний Карсавин встречал и малорослых и худосочных, а ведь сам он был видным парнем: под два метра ростом, носил сорок пятый, как говорится, растоптанный.
- Лады, - сказал Дрозду. - Посмотрим.
И вот идут. Карсавин - бодро, уверенно, со скрипом раздавливая широкой лапой снег. Дрозд тихо, едва слышно, внимательно присматриваясь ко всему вокруг и кивая головой то влево, то вправо.
- Откуда у тебя столько знакомых? - удивлялся Карсавин.
- Да меня весь Артемьевск знает. Побудешь у нас, и тебя скоро все узнают.
Но вот и "Спартак" - неказистый, выкрашенный в зеленое кинотеатр с греческими колоннами перед входом, с небольшим холлом (таких тогда было немало по обширному Союзу и все они так и назывались: "Спартак"). С тыла, на длинной деревянной скамье уже восседало трое: Мозгляк, Косой и Дёра. Они "глушили" "бомбу" "Семьдесят второго" и судачили про свое.
- Привет Ордынке, - подошли к ним Дрозд и Карсавин.
- Здоров, Промбаза, - окинул Мозгляк с ног до головы Карсавина. - Ты чё, пополнение привел?
Мозгляк и Карсавин оценивающе посмотрели друг на друга. Никто раньше другого не хотел отрываться, наконец Мозгляк отвернулся.
- Хлебнешь? - протянул Дрозду бутылку вина.
- Почему нет? - Дрозд приставил горлышко к губам и пару раз глотнул. - Добротное винцо, - сказал после, закусывая протянутым небольшим кусочком хлеба и салом. - Где брали?
- В наш "Прогрессовский" завезли, - Мозгляк протянул бутылку и Карсавину. Карсавин неумело пригубил.
- Ты что, с горла не можешь? - захихикал Дёра и толкнул Мозгляка: - Видал?
- Остынь, - осадил его Мозгляк, - пацан, мож, непривыкший, а ты его хиханькой. Смотайся лучше, стакан разыщи!
Дёра исчез. Мозгляк зажевывал, Косой присосался к бутылке.
- Сегодня с Хрущовки должны нагрянуть на разборки, - Мозгляк посмотрел на Дрозда. - Я сказал своим, чтобы к шести подтянулись, что твои?
- Мои тоже подойдут - у них на Хрущовку свой зуб имеется, да и я не прочь с Крутым перебазарить. Не успел Ермил в армию уйти, Крутой к его Соньке стал подкатывать.
- Да Сонька ваша - натуральная бл...
- Бл... не бл..., а я обещал Ермилу за ней приглядеть.
- Твои дела, - Мозгляк еще хлебнул, передал бутылку Дрозду и обратился к Карсавину: - Где ж ты так вымахал, на какой грядке, - метра два небось?
Карсавин тоже сел на скамью и сидел теперь, так же, как и его новые приятели, посматривая по сторонам.
- Пару сантиметров не дотянул.
- Хорошая палка...
Тут Дрозд предложил:
- Может, еще взять? Там как, много вина?
- Детям до восемнадцати... - пробасил Косой.
- Да ладно, глянь на Сереньку: сколько ему дашь? Он уже года два как мужикам вино покупает.
Это было правдой, Карсавин и лицом и телом выглядел старше своих неполных семнадцати. Малолетки порой просили его купить им бутылку или две. Карсавин никогда не отказывал.
Мозгляк не возражал.
- Еще бы пары "пузырей" не помешало.
- Сходим? - спросил Дрозд Карсавина, на что Карсавин только пожал плечами - ему стало здесь скучно.
- Тогда погнали.
Карсавин поднялся и последовал за приятелем.
Было часа четыре, возвращавшиеся с работы женщины уже толпились у прилавков, пришлось Дрозду с Карсавиным лезть через головы без очереди.
- Девушка, девушка, нам бы парочку "Семьдесят второго"!
Женщины на удивление не возмущались. Наверное, их смущала карсавинская огромная каланча.
- Пять сорок, - не моргнув бровью, выпалила продавщица, низенькая полненькая брюнетка с ярко накрашенными губами.
- Чё так дорого? - удивился Дрозд.
- В нагрузку с сырком.
- Да он у вас весь зеленый!
- Не хочешь, не бери, без сырка не дам.
Тут женщины начали подымать голос:
- Хватит их обхаживать, давай, отпускай!
- Так что: берете или не берете? - продавщица еще подождала несколько секунд.
- Давайте уж с сырком, - пробормотал Дрозд. Получив на руки плавленый сырок, он развернул фольгу и лишний раз убедился в своем предположении:
- Я же говорил: зеленый... У тебя некуда запихнуть? - протянул бутылки с вином Карсавину.
У того была превосходная "москвичка", в два ее внутренних кармана почти по горлышко свободно вмещались ноль седьмые. Снаружи - будто в карманах ничего и нет. Да еще, засунув руки в передние карманы, можно было поддерживать донышки.
- Твоей "москвичке" цены нет, - заметил Дрозд.
- Да, ценная штука, - согласился с ним Карсавин. - И греет не хуже печки.
Карсавину нравилось это доставшееся от отца полупальто, особенно за его высокий, закрывающий полголовы меховой воротник, при котором не нужно даже в сильный мороз распускать уши шапки.
"Дохиппуешься когда-нибудь", - упрекала его мать, но Карсавин не слушал ее: "Что я, дед старый, в распущенной шапке ходить!"
Когда вернулись к "Спартаку", старую компанию нашли в прежнем составе. Дёра откуда-то притащил граненый стакан.
- Открывай, - Дрозд протянул Мозгляку бутылку. Мозгляк вынул зажигалку и прогрел пробку. Пластмасса быстро почернела, и пробка стала податливее, Мозгляк легко смог ее вытащить. Раздался легкий хлопок.
- У, родименькое! - с удовольствием наливал вино в стакан Мозгляк. Теплое, нагретое Карсавиным, оно так и манило к себе и было особенно приятным в этот, несмотря на яркое солнце, морозный день.
- Давай, Серый, сначала ты, - протянул Мозгляк первым стакан Карсавину. - За знакомство.
Карсавин взял стакан и стал не спеша цедить вино. На вкус оно оказалось неплохим, густым, сладковатым. За Карсавиным выпили Дрозд, Косой и Дёра. Мозгляк протянул бутылку Дёре:
- Плесни и мне, как-то не с руки себе наливать.
Дёра налил. Мозгляк взял кусок хлеба и, не глядя ни на кого, устремив взгляд куда-то вдаль, словно что-то припоминая, в раздумье замер, потом, заерзав на скамье, толкнул Дёру:
- Глянь, глянь: Яшка Руль! - Мозгляк отставил руку со стаканом в сторону, а свободной рукой замахал: - Яш, а, Яш, греби сюда!
Мозгляк поднял вверх наполненный вином до марусиного пояска стакан и показал его мужику.
- Яшка, ну давай, подгребай, хлебни малёха!
Мозгляк немного пригубил, опять поднял над собой стакан, показал, снова отхлебнул, зазывающе поманил свободной рукой.
Яшу долго уговаривать не пришлось, он, не спеша, пошатываясь, направился к честной компании.
Сначала Карсавин даже не приметил ничего. Просто нечто серое на белоснежном фоне, мало чем отличающееся от деревьев, таких же серых, темных, - разве что ростом. Потом, по мере приближения его, обнаружилось, что это есть человек, и что даже он не есть что-то общее с тем, что на нем было надето. Оказалось, что и лицо у него как будто там, где у всех людей лица, но лицом его назвать было трудно. Скорее личиной, такое уж оно было сморщенное, обветренное, испитое. В общем, лицо обычного пропойцы, алкоголика, как в народе говорят, высшей пробы. В нем трудно было разобрать, где начинается нос и кончаются губы, где выступает подбородок и откуда на тебя смотрят глаза, - все создавало впечатление несуразности, расплывчатости, бесконтурности, в котором нельзя было найти даже характерных черт, - и тем не менее на удивление запоминающееся. Такое лицо на самом деле невозможно было забыть. Встретив однажды, в следующий раз ты его обязательно выделишь и безошибочно скажешь: "Да, я знаю его - это же Яшка Руль!"
Одежда его, вернее, лохмотья, что были на нем, раньше скорее всего представляли собой "робу", рабочую одежду, спецовку, которую обычно выдают шахтерам или сварщикам, но со временем ужасно истрепавшуюся, измызганную, испачканную и превратившуюся в грязевидного цвета барахло, ничем не отличавшееся от такой же рожи хозяина.
Яшка был изрядно пьян. Он еле держался на ногах и подходил вразвалочку, как косолапый медведь в цирке. Впрочем, трезвым его, если даже хорошенько подумать, вспомнить было трудно. Это был знаменитейший во всем Артемьевске алкаш, равного которому вряд ли можно было сыскать. Раньше, сказывали, еще будучи не опустившимся, работая на шахте, он выделялся недюжинной силой, статью и красотой, в небольшом тогда Артемьевске перебрюхатив немало баб всякого возраста. Но легенда это или быль, а и донедавна, уже раз семь полечившись в "пансионатах" и превратившись в скрюченного, колченогого, носимого всеми ветрами ошметка, мог, как божатся очевидцы, не без труда, что не всякому смертному было под силу, стронуть с места груженую углем вагонетку, словно выказывая тем самым свои былые способности.
Знали его везде. В первую очередь в медвытрезвителе, куда его вскоре перестали брать за бесполезностью. Не помогли и неоднократные лечения: по возвращению своему, едва завидев бутылку спиртного, он исходил слюной и снова тонул в адском зелье.
Никто даже толком не ведал, где он живет. Сказывали, что обитает где-то на Ордынке, но даже сами ордынцы вряд ли смогли бы точно это подтвердить, так как никто никогда не видел его жилища. С утра он появлялся возле одного гастронома, в обед - у другого, вечером у третьего, где мужики пили после работы, получал свою долю (его как известнейшего и уважаемого в городе человека угощали все) и к ночи исчезал в неизвестном направлении, чтобы утром как штык объявиться у "Прогрессовского" гастронома.
Не брал его ни мороз, ни ветер, ни бог, очевидно, позабыв про беднягу, а может, просто чураясь его, считая, что таким людям, даже если им и пошел неизвестно какой десяток, на небе не место.
Мозгляк допил свой стакан до дна и сказал Дрозду, чтобы тот откупорил вторую бутылку.
- Давай, Яша, давай, шевели копытами, - он явно был в хорошем расположении духа. - Ну, хочешь выпить?
Мозгляк взял у Дрозда бутылку и потряс ею в воздухе. Яша забормотал что-то невнятное и нечленораздельное. Его огромные, как оладьи, пухлые губы бессвязно зашевелились, а голова в нахлобученной на лоб изрядно помятой и засаленной зимней солдатской шапке без звездочки одобрительно закивала, хотя глаза не передавали совершенно ничего: они давно потеряли и цвет, и блеск, и всякое выражение того, что у человека называется внутренним миром.
Но Мозгляк не спешил наливать. Он неприкрыто ухмылялся, чувствуя поддержку корешей.
- Яш, а, Яш, - Мозгляк понизил голос. - Говорят, ты всех баб в Артемьевске поимел? И будто член у тебя, что бутылка портвейна - стакан разрывает?
Яша все кивал головой, не спуская глаз с бутылки. Из углов его красных оладьев потекла жирная слюна.
- Покажи, Яша, нам свое сокровище, нальем стаканчик, - вдруг громко захохотал Мозгляк, и его смех подхватили Дёра и Косой. Заулыбался краем губ и Дрозд.
- Ну, Яша, давай, давай! Выпить-то хошь? - Мозгляк отпил из бутылки, передал ее Косому, взял стакан. - Смотри, Яша, какое винцо: красное, что спелая вишня. (Косой стал наливать в стакан.) И цвет какой, видал? А на вкус - что Кавказ. Был на Кавказе, Яша? Нет? Огонь там девки, до крови тебя исполосуют. А жгучие какие - внутренности горят. Ну, давай, представь нам свое сокровище, не стесняйся.
Карсавин не выдержал:
- Оставь его.
- Чё? - удивленно обернулся Мозгляк. - Ты чё-то вякнул или мне почудилось? Дёра, кто тут чё ляпнул?
- Допоется эта птичка, у нас не заржавеет. Ты чё к нам приплелся? Мы тебя не звали. Не звали, Дрозд?
Дрозд не понимающе:
- Ты сам сказал: пусть приходит.
- Я говорил? Я?!
- Ну.
- Дёра, я что, такое говорил?
- Мож, и говорил, я что, помню? - пробубнил Дёра и тут же получил от Мозгляка оплеуху.
- Ну, вот пришел ты, а кто ты, что ты, мы ничего не знаем. Вон Дёра - человек, на него во всем положиться можно. Он все исполнит, он свой в доску, а, Дёра? А ты кто? Ну, докажи нам, хоть какой ты храбрый. Вот - Яша Руль, алкаш, пропойца, дрянь, какой свет не видывал. Подойди, дай ему в пятак как следует.
Карсавин молчал.
- Да не боись ты, ему больно не будет, его знаешь уже сколько мордовали и пацанва и малышня - ему хоть бы что! Верно, Яша?
Яша закивал головой.
- И тебе не больно было, Яша?
"М-м", - замычал Яша Руль.
- Видал? Яша врать не будет. Он выносливый, - и к Яше: - Выпить хошь?
Опять согласное качание головой.
- Дёра, дай ему.
Дёра подошел к Яше и ткнул ему кулаком в перносицу. Яша повалился на снег, как сноп, из носа его пошла кровь.
- Видал: хоть бы что! Теперь ты.
Карсавин не пошевелился.
- Дёра, - повторно сказал Мозгляк, и Дёра ногой поддал поднимающегося Яшу.
- Оставь его! - крикнул Карсавин и рванулся к Дёре, но его перехватил за шиворот Мозгляк.
- Не спеши, успеешь.
Он еще сжимал в одной руке стакан с вином.
- Яша, дорогой, на, выпей. Тебя больше никто не тронет.
Яша тяжело поднялся на четвереньки и подполз к Мозгляку. Глаза его все так же неотрывно смотрели на стакан, а губы едва заметно улыбались.
- На, пей, - Мозгляк протянул ему стакан, не выпуская, однако, его из рук. И только Яша хотел взять его, Мозгляк отдернул руку: - Нет, нет, с моих рук, с моих.
Яша покорно опустил руки и слегка пригнулся. Мозгляк поднес к его рту стакан и наклонил его. Вино заструилось по Яшкиным губам, не успевая смачивать их, потекло на снег. Плотный, утоптанный, он быстро окрасился в бордовый цвет.
- А-а, мимо, - с наигранной досадой в голосе произнес Мозгляк и вдруг громко заржал, потешаясь над безуспешными попытками Яшки уловить хоть несколько капель.
- Раз, нету, - совершенно мимо пролил Мозгляк оставшееся вино.
Яша стал судорожно хватать пропитанный вином снег и обеими руками запихивать себе в рот.
- Мразь! - не вытерпел Карсавин. - Мразь! - и заехал Мозгляку в физиономию. Мозгляк, не ожидая от Карсавина подобного, перелетел через скамейку и шмякнулся на спину. Стоявший рядом Дёра захлопал ресницами, Дрозд ахнул, Косой загоготал - на него, видно, эта сцена произвела сильное впечатление.
- Ах ты сука! - вскочил на ноги Мозгляк. - Да я тебя!..
- Да иди ты! - отмахнулся от него Карсавин и, прошагав через сугроб мимо отпрянувшего от него Дёры, медленно, безразличной походкой побрел домой.
Когда "Спартак" остался далеко позади, его нагнал Дрозд.
- Серега, Серега, ты, главное, не дрейфь, мы тебя в обиду не дадим. Я все уладил.
- А я и не боюсь.
Карсавин шагал, как прежде, уверенно и неторопливо. Дрозд семенил рядом.
- Что ты в них нашел? - сказал Карсавин. - Возвращайся лучше в команду. Там, знаешь, энергии тратится не меньше, чем на этих ваших драках.
- Но ведь... Ты сам говорил: Дмитрич Михалычу не чета.
- И все ж намного лучше, чем шататься по задворкам.
Дрозд не возражал.
- Ты домой?
- Пойду почитаю.
- А, ну я тогда...
- Давай.
- Давай.
Карсавин отошел, но недалеко. Обернулся, окликнул друга:
- А насчет Дмитрича: сегодня же схожу, извинюсь, я ведь был не прав.
- Ребятам привет передавай. И удачи. Чтоб как раньше: только призовое.
- А как же иначе, - усмехнулся Карсавин и помахал на прощание Дрозду.
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на okopka.ru материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email: okopka.ru@mail.ru
(с)okopka.ru, 2008-2019
