Утром Гамилькар встал с тяжелой головой и первым делом спросил Абимилька, не было ли вестей от Верховного жреца. Услышав в ответ, что никто от Гербаала не появлялся, он тут же приказал послать одного из слуг в храм Баал-Хаммона, при котором жил Верховный жрец, чтобы выяснить у него причину столь долгого молчания.
- Да, и еще, - Абимильк на секунду задержался в дверях.
- Что?
- Явился раб из дома Бодмелькарта-тихого, говорит, что Ирхулина требует к себе отец. С тех пор, как вы вернулись, он, видно, дома совсем не появлялся.
- Я ему передам. Поспеши отправить слугу к Верховному жрецу.
- Хорошо, хозяин.
Абимильк вышел.
Еще этого не хватало! Гамилькар негодовал. Его ждала масса дел, с минуты на минуту могут появиться толстосумы, до обеда он должен нанести с пяток визитов к людям, от которых зависели будущие снабжение и поставки, формирование флота, рекрутский набор, а у него в голове сплошная каша. Бодмелькарт и так недоволен, что его сын водит дружбу не с теми людьми, с кем ему хотелось бы. Но разве Гамилькар в этом виноват? И все же против Бодмелькарта-тихого в нынешнем положении лучше не идти. За ним пока власть, а значит, и сила.
Гамилькар прошел в гостевые покои, постучал в дверь спальни, в которой располагался Китион-лидиец, позвал Ирхулина.
- Входи, Гамилькар, - услышал он из-за двери. Вошел. Ирхулин еще лежал в постели, но уже не спал. Китион поднялся, но ходил еще в коротком хитоне.
- Ирхулин, собирайся, - бросил сразу же Гамилькар, - отец прислал за тобой раба. Это как раз то, о чем мы с тобой не так давно говорили. Ты нас всех хочешь погубить. Живо одевайся и лети к отцу быстрее ветра. Упади на колени и умоляй, чтобы он тебя простил. За твое долгое отсутствие и за то, что ты, появившись в городе, не поспешил предстать перед ним. Нам сейчас не хватало только недовольства твоего отца! - сказал Гамилькар и быстро вышел, не принимая вохражений.
Ирхулин вспылил:
- Сколько можно! Своим надзором отец меня только в могилу сведет! Я разве не вправе сам распоряжаться своей жизнью?
Китион подсел к нему на кровать, мягко тронул за плечо и, снисходительно улыбаясь, сказал:
- Конечно, нет. И ты сам об этом прекрасно знаешь. И Гамилькар прав: он не первый раз тебе говорит о том, чтобы ты не будил в своем отце зверя. Нам не желательно в лице твоего отца приобрести противника. Последствия могут быть непредсказуемы.
Ирхулин резко стряхнул со своего плеча руку Китиона.
- Вы все только о политике и думаете! Это неудобно, с этим не заводись, этого не трогай! А я, может, хочу быть самим собой, а не игрушкой в чужих руках. И в первую очередь в руках своего отца. Как вы все не понимаете этого!
- Не горячись. Я тебя прекрасно понимаю. Сам был таким в твоем возрасте, сам сорвался за тридевять земель вопреки отцовской воле. В этом мы с тобой похожи. Но все-таки послушай, пожалуйста, Гамилькара: поспеши к отцу. Он прав: нам сейчас неприятности ни к чему.
Китион с нежностью запустил руку в длинные волосы Ирхулина.
Гамилькар покоя себе не находил. Разве можно решать какие-либо дела, когда сердце твое объято пламенем?
Он снова разыскал Абимилька.
- Уехал слуга? - спросил взволнованно. - Ты кого послал?
- Ногара.
- Давно?
- Как только вы приказали.
- Вели приготовить коня и мне. Сам поеду. Дело не терпит отлагательств.
Через несколько минут Гамилькар во весь опор мчался через всю Мегару к Городу.
Легкий туман окутывал цветущие сады плодовых деревьев, мраморные колонны отдельных вилл в его мареве казались созданными из хрусталя.
Ногара Гамилькар нагнал только у Северных ворот и сразу же отправил обратно.
К рынкам и торговым площадям города по узким улочкам со всех сторон неторопливо стекался груженный разной поклажей торговый люд, среди них было немало и рабочих с перекинутыми через плечи сумками с инструментом. Они, очевидно, двигались в квартал ремесленников, огромный район на южной окраине Города, который непосредственно примыкал к святилищу Тиннит. Но основная масса народа еще мирно дремала в своих домах, поэтому Гамилькару ничто не воспрепятствовало быстро добраться до храма Баал-Хаммона у западной границы центральной площади Карфагена.
Соскочив с коня и бросив поводья храмовому слуге, он поспешил к той стороне храма, где находились жилые и подсобные помещения его служителей. Первому попавшемуся под руку храмовому мальчику он назвал свое имя и приказал без промедления вызвать к нему либо управляющего, либо кого-нибудь из старших священнослужителей. Через несколько минут из дверей, ведущих во внутренний двор, с радостной улыбкой на усталом лице появился Белшебек.
Гамилькар удивленно спросил:
- Давно ли ты вернулся из провинции, мой друг?
- Буквально только что, но уже наслышан о твоем новом назначении. Почему ты здесь, а не отдыхаешь после вчерашнего в усадьбе?
Гамилькар в двух словах попытался рассказать о своей тревоге. Белшебек, внимательно выслушав, увлек друга за собой.
- Знаешь, когда на обсуждение Совета старейшин выносился вопрос о мóлоке, я даже не думал о твоих детях. Кто осмелится в нынешнем положении тебя тронуть? Но, говоришь, Ганнон все-таки обратил на это внимание? Чего же он добивается? На сегодняшний день на пост Главнокомандующего нашими силами на Сицилии лучшей кандидатуры, как мне кажется, и быть не может.
- Даже если бы я и узнал, чего таким образом добивается Ганнон, легче мне от этого не стало бы.
Белшебек согласился с ним. И все же поступок Ганнона насторожил его. Сейчас противники активной политики противостояния римлянам в меньшинстве, но что будет завтра, если римляне снова подступят к ливийским берегам и народ вдруг испугается? Народу ничего не стоит переменить свое мнение в одну минуту. Надо будет учесть и эту очевидную сторону и обстоятельнее обсудить ее с Гербаалом.
Верховный жрец давно не спал - он был не из тех людей, которые залеживаются после рассвета. Однако сегодня он поднялся с трудом и чувствовал себя совершенно разбитым. Не проходил монотонный шум в голове, давило сердце. Гербаал отнес это к своей вчерашней перепалке в Совете с противниками Баркидов. Сколько раз он упрекал себя не воспринимать всё так болезненно, но опять не прислушивался к внутреннему голосу и начинал твердо отстаивать свою позицию. Нет, он не горячился открыто, не метал громы и молнии на своих оппонентов, но внутренне был неспокоен, поэтому опять ощутил боль в сердце. Вдобавок замучил периодический кашель. Казалось, он вырывает все внутренности.
Когда Белшебек с Гамилькаром зашли к нему в опочивальню, на Гербаала как раз напал этот душераздирающий кашель.
Белшебек спросил Верховного жреца, не зайти ли ему позже, но Гербаал махнул рукой, мол, заходите.
Белшебек с Гамилькаром вошли. Гербаал, откашлявшись, извинился за свое состояние, а также за то, что не отправил к Гамилькару раба вовремя, как обещал.
- Нужно было разобраться во всем до конца, - сказал он. - Я встретился с наиболее влиятельными членами Совета старейшин, и они подтвердили мне, что вопрос о жертвоприношении первенцев из-за тяжелого положения страны на самом деле выносился на обсуждение. И обсуждения были, надо сказать, нелегкими. В конце концов Совет заставил храмовых писцов еще раз внимательно просмотреть все уложения о проведении предстоящего ритуала, ведь, сам знаешь, боги не приветствуют какие-либо отступления. Я просмотрел копии их доклада. По ним выходит, что этот год вовсе неблагоприятен для проведения мóлока. Так что непонятно, почему Бодмелькарт-тихий и его сторонники так настаивали на ритуале, в каких интересах. С этим еще предстоит разобраться. Но в любом случае, за сына своего можешь не беспокоиться, не только он, но и никто из наших младенцев в этом году не попадает под категорию жертвенных. Да и было бы глупо, признаюсь честно, в нынешние нелегкие для нас времена бездумно уничтожать семена собственного рода.
Гербаал налил себе в чашу немного вина, выпил.
- Но, сам понимаешь, недовольство народа затянувшейся войной и нашими многочисленными потерями в Сицилии остается. Обещаниям все исправить больше не верят, но продолжают верить в покровительство богов, в то, что боги окончательно не отвернулись от нас. Поэтому значимая жертва все-таки нужна. И ею станет Марк Атилий Регул, чуть не поставивший Карфаген на колени. Совет посчитал, что казнь плененного римского консула умилостивит богов и угомонит народ. Может, так оно и будет. Так что занимайся своими делами спокойно, и пусть мрачные мысли больше тебя не тревожат.
У Гамилькара словно камень с души свалился. Он крепко обнял своего наставника и в который раз как обычно поблагодарил за отеческую заботу.
Гербаал смущенно отнекался от похвалы и сразу же предложил обсудить вопросы о дальнейших действиях новоиспеченного военачальника. Гамилькар собрался - поостыв, он мог горы свернуть.
Дел впереди ждало немало, в первую очередь - связанные с финансированием предстоящей военной кампании. Гамилькару готовы были выделить кредиты храмы Баал-Хаммона, Решефа, Тиннит и Астарты. Белшебек станет связующей нитью между ними и Гамилькаром. Частные пожертвователи и заинтересованные в расширении своих рынков предприниматели свяжутся с Гамилькаром лично. Прямо от Гербаала Гамилькар отправится в Тунет к Хабибу, корабельщику из Тира, одному из самых толковых кораблестроителей на здешнем побережье, затем навестит Гордия. По части набора наемников равных ему нет, он хоть и в годах, но дело свое знает, нюхом чует бравого вояку (легендарного Ксантиппу, кстати, в свое время он отыскал). А вечером обязательно заскочит к своему соседу Сиппару, богатому карфагенскому купцу, крупнейшему поставщику рыбы на всем ливийском побережье.
- Стоит только тебе надеть пурпурный плащ , как все нужные люди тут же окажутся у дверей твоего дома, - не без усмешки заметил Белшебек.
- Если бы все было так просто, - с некоторой грустью в голосе сказал Гамилькар, попрощался со жрецами и быстро вышел из покоев Верховного жреца Баал-Хаммона.
Гербаал задумчиво проводил Гамилькара взглядом.
- Все-таки Ганнон не удержался, чтобы не уколоть нас, двуличная химера. Его покровители готовы продать хоть собственную мать, лишь бы только их не тревожили. Для них война весьма разорительное мероприятие, в котором они могут потерять всё: власть, богатство, жизнь. Но от римлян так легко, как от назойливой мухи, не отмахнешься. Поэтому сторонники Бодмелькарта-тихого пойдут на любые уступки, чтобы сохранить равновесие сил, даже дадут средств на новую кампанию. Однако все это так явно шито белыми нитками, что просто противно. Не сомневаюсь, они отступятся от Гамилькара, чтобы угодить недовольной их нынешним правлением толпе, но, чувствую, только на время. От этой протеевской клики можно ожидать чего угодно.
- Полностью с вами согласен, ра́бе , - сказал внимательно слушающий его Белшебек.
Гербаал снова надрывно закашлялся.
- С вами всё в порядке, рабе? - обеспокоенно спросил Белшебек.
- Сейчас пройдет. Ничего страшного, - сказал Верховный жрец. - Но, думаю, надо тебе уже глубже вникать в дела общины. Я уже стар, мне, может, осталось недолго, а ты, как один из моих лучших учеников, считаю, способен после моей смерти возглавить общину.
- Но рабе...
- Не говори ничего - неизбежное ни словом, ни мыслью остановить невозможно. Думаю, настал час ввести тебя в святая святых. Кликни, пожалуйста, раба, пусть позовет смотрителя, а мы с тобой потихоньку пойдем к храму и по дороге обсудим еще кой-какие вопросы.
13
Солнце только поднялось над высокой зубчатой восточной стеной храма Баал-Хаммона, но внутри храмовой ограды было душно. Открытая замощенная плитами площадь, способная вместить несколько десятков тысяч человек, за день прогревается так, что к вечеру начинает парить, преломляя громадные бетилы, искривляя статуи богов вдоль стен.
Может, это и странно, но Белшебеку нравилась именно такая - безлюдная - площадь храма, когда из-за высоких стен сюда не долетает городской гул, и душа остается один на один с богом.
В храм Гербаал с Белшебеком вошли не через центральные массивные золотые ворота, а через боковые двери, куда входят обычно только служащие храма. Через сеть различных, слабо освещенных масляными лампами коридоров они попали в главный зал, где в тени пылающих на треножниках костров на высоком - с широкими ступенями - возвышении величественно восседал на троне, который охраняли керубы , божественный Баал-Хаммон.
Статуя его была так велика и грандиозна, что подавляла. Рассеянный свет с верхних - под потолком - открытых оконных проемов едва освещал ее, придавая величайшему из небожителей более суровый вид. Но какими еще могут быть боги, как не величественными и грозными! Сколько раз Белшебек, приближаясь к основанию его постамента и вскидывая взгляд на бородатого громовержца, ощущал, как трепещет его грудь и слабнут колени. Тогда он падал ниц и ждал, когда успокоится сердце и грозный бог начнет с ним говорить. Но старый упрямец молчал и ни разу не ответил на мучающие Белшебека изо дня в день вопросы: что будет с ними дальше, почему боги отвернулись от них? - не доверял или считал, что еще рано открыть грядущее? Может, Белщебек его чем-то обидел? Уж, кажется, такого истового служителя, как он, Баал мог бы удостоить своей особой милостью, хотя бы дать знак, что он его слышит.
Гербаал неторопливо поднялся по ступеням, обошел трон Баала, снял один из потухших факелов со стены, зажег его от огня на треножнике, приблизился к задней стене храма. Справа от центра на уровне груди сдвинул какой-то камень, и внутрь открылась дверь, о существовании которой Белшебек и знать ничего не знал. Сокровищница храма находилась под постаментом, но куда вела эта дверь? Почему Гербаал раньше никогда не рассказывал ему о ней? Он сказал "святая-святых" - значит, тут было нечто значимее, чем хранящееся в сокровищнице?
- Не удивляйся, мой мальчик, - сказал Гербаал, пропустив Белшебека внутрь и плотно прикрыв за собою дверь. - Именно здесь собраны настоящие сокровища, древние реликвии почти всех богов, которые существуют на свете. Мы ведь не зря едим свой хлеб, с помощью этих реликвий помогая государству держаться на плаву столетьями.
Они спустились по ступеням вниз.
- Подожди немного.
Гербаал прошел вперед, где стал один за другим разжигать масло и угли в треножниках. Постепенно помещение начало наполняться светом, и в обрамлении высоких колонн, перед ними открылась огромная, набитая различным скарбом зала. Чего тут только не было: золотые, серебряные и нефритовые чаши, кубки, котлы и гидрии, тонкой работы золотые и серебряные рельефы, освященные мечи, копья, щиты, панцири и шлемы, богатые ткани и ковры, чрезвычайно древняя редкой художественной работы бронзовая статуя Дианы из Сегесты, статуя Меркурия из Тиндарида, из Агригента - статуя Аполлона, на бедре которого мелкими серебряными буквами было начеркано имя Мирона, и другие уникальные древности. А в центре на небольшом возвышении - медный пологий бык, изготовленный Перилаем для тщеславного тиранна Агригента Фаларида.
- Эта сокровищница собиралась столетьями, - сказал Гербаал, - по крупинкам, со всех сторон света, с далеких и близких краев ойкумены. Здесь хранятся реликвии древних богов Ханаана из Библа, Тира и Сидона, сокровища сицилийских греков, сардов, тартесситов и иберийцев. Ты понимаешь, чего они стоят, и как важно их сохранить. Я пользуюсь ими только в минуты великих бед или крайней опасности для страны, и то, скрывая их от посторонних глаз среди вороха обыденных поделок и вещей, чтобы не привлекать к ним особого внимания. Только я знаю (а теперь будешь знать и ты), сколь ценные дары богов или созданные для почитания богов дары участвуют в ритуале. Теперь тебе их оберегать, тебе беречь их тайну - я слишком стар стал для этого.
Белшебек глаз не мог оторвать от сокровищницы. Некоторые предметы были покрыты слоем пыли, некоторые потеряли свой первоначальный цвет, покрылись патиной, ржой, обветшали. Казалось, только тронь их, они тут же развалятся на куски, рассыплются в прах. Но так только казалось - прикасаясь к ним, Белшебек словно чувствовал их тепло, энергию, их непостижимую внутреннюю нетленность, как будто внутри них скрывалась от людских глаз какая-то частичка божьей ипостаси, позволяющая оставаться этим атрибутам нетленными.
Завороженный увиденным, Белшебек даже не заметил, как Гербаал оставил его, он бродил между рядами выставленных артефактов и не верил глазам своим. Некоторые из предметов считались утерянными, некоторые давно забытыми, упоминания о которых когда-то попадались на глаза Белшебеку в манускриптах, но уже даже старцы не могли определить их назначение. Может, ему боги откроют свои утерянные людьми тайны; откроют именно сейчас, когда, как кажется Белшебеку, грядут коренные изменения не только в мире, но и в душах людей. Какие, он пока еще не понимает, но что они уже начали происходить, было для него несомненно.
14
Не тратя попусту время, Гамилькар отправился на загородные верфи на берегу Тунисского озера. Однако в районе гончарных мастерских, что занимали почти весь юго-восток города за тофетом Тиннит, он, сам того не ожидая, наткнулся на Сиппара.
Купец проживал по соседству с Гамилькаром в Мегаре, в усадьбе, купленной им лет десять тому назад у одного разорившегося карфагенского аристократа.
Любитель роскоши и блеска, чудак-человек, до своего обогащения он ходил по Картхадашту босиком в сопровождении раба, который нес за ним его обувь. Прежний родовой дом мота Сиппар намного расширил, облицевал мрамором, разбил позади него обширный сад с экзотическими деревьями и цветами, а года два тому назад в саду - со стороны поместья Гамилькара - устроил по тогдашней моде "выбившихся людей" скромный зверинец с ягуарами и страусами, шимпанзе и павлинами, элегантной парой жирафов и несколькими зебрами. По сравнению с общественным, который раскинулся неподалеку от центральной площади Картхадашта, позади храма Аполлона, зверинец Сиппара был небольшой но весьма оригинальный. Это было одно из его последних страстных увлечений, на которое он не жалел ни времени, ни средств. Рев хищников, частая дробь клювов аистов или гортанные звуки перекликающихся между собой шимпанзе нисколько не раздражали его. Сиппар наслаждался этими звуками - звуками живой природы, звуками дремучих лесов и просторных саванн. Но более всего его радовала пара бесподобных павлинов, которых он выписал из далекой экзотической страны на краю света и которые теперь церемонно разгуливали вокруг его увитой густым плющом беседки (в нее он обычно велел подавать себе обед или ужин, когда не находился в плавании). Грациозность их поступи, атласный блеск изумрудных перьев приводили его в неописуемый восторг. Он мог часами любоваться дивными птицами. Павлины были его особой гордостью и радостью. Однако Сиппар не был бы Сиппаром, если бы вел замкнутый образ жизни. Это был, как говорится, "душа-человек", двери дома которого были гостеприимно открыты всякому добропорядочному гражданину. А уж соседу и подавно.
Маленькая Ашерат, когда семья Барки останавливалась на время в Мегаре, почти каждый день проводила в саду Сиппара, в тени акаций и жасмина, любуясь невиданными прежде животными. Но ей больше приглянулись аисты. Что-то внутри нее просто екнуло, когда она впервые увидела их, замерших на одной ноге, словно статуи (задумчивых, как ей показалось на первый взгляд, и величественных), - и "узнала". Это оказались загадочные птицы из ее детских снов - она была просто уверена в этом, - снов невероятных, теплых, добрых.
Обстановка в доме Сиппара была не только более роскошной, чем в доме Гамилькара, но и более "стильной", хотя тоже в греческой манере, с несметным количеством мраморных статуй атлетов и нимф, старинных этрусских ваз, египетских скарабеев с именами давно забытых фараонов. Правда, все это было чересчур обильно, перенасыщено и разнородно - явно сказывалось низкое происхождение Сиппара и его любительство. Хотя по поводу низкого происхождения никто, однако, из "выбившихся" никогда не переживал - предприимчивым людям в Карфагене испокон веку были широко открыты все дороги.
Сын артельного рыбака, Сиппар купил на последние родительские шекели небольшую барку и в скором времени занял свою нишу на карфагенском рынке. Поначалу торговал соленой рыбой и осьминогами, а затем, разбогатев, стал снаряжать вместительные галеры в Эгузу , а позже и в Атлантику за тунцом, окупая все вложенные в морские экспедиции средства.
Рыба в городе шла нарасхват, особенно батáрга - вяленый тунец. В дополнение в считанные дни расходилась полная триера соленостей из Иберии (даже в самой середине лета продажа соленой рыбы ничуть не снижалась).
Удачливый купец прославился в Карфагене своей порядочностью и вскоре стал исключительным поставщиком морских продуктов во многие аристократические семьи, в том числе и семью Гамилькара. И хотя он всегда был патриотично настроен, теперь его убеждения укрепились вдвойне, так как нынешняя война перекрыла ему многие торговые пути, лишив немалых барышей. Но было бы неверным делом заинтересованность купца прожектами Гамилькара считать одну меркантильность. Сиппар готов был выделить любую сумму из своего кармана человеку стоящему, уверенному в своих действиях.
Впрочем, Гамилькар никогда не рисовал перед толстосумом радужных картин (да тот, надо заметить, по старой дружбе не больно и рассчитывал на какую-то неимоверную прибыль). Где ловкий делец хотел получить выгоду, Гамилькар обещал ему выгоду, но исключительно по завершении сицилийского похода. Ему не отказывали те, кто в свое время удачно вложили деньги в кампанию войны, получали доходы с торговли захваченными в плен противниками или имуществом противной стороны.
Гамилькар был уверен, что сможет вернуть все сторицей и даже с процентами. Об этом он и хотел еще раз переговорить с Сиппаром вечером. Но вот как получилось. На ловца, как говорится, и зверь бежит: Сиппар сам попался ему на глаза раньше времени. Приехал заказать небольшую партию амфор из местной глины, которую добывали на севере полуострова, что делало амфоры гораздо дешевле привезенных из Греции и Иберии, но в одной из лавок увидел деревянный ларец, обшитый декоративной панелью из слоновой кости, на которой талантливый резчик изобразил азартную охоту на дикого кабана. Крышку ларца венчал сам кабан, массивный, разъяренный - шерсть дыбом, - готовый в любую минуту ринуться на охотника.
Заядлый коллекционер, Сиппар просто не мог пройти мимо такой жемчужины! Только вопрос: почему такие заоблачные цены? Никто не спорит - работа выполнена мастерски, но это не этрусская филигрань и не александрийская уникальная резьба.
Сиппар всем своим дородным "авторитетом" налегал на продавца. Так громко и жарко торговаться с собратьями мог только он.
Гамилькар чуть не рассмеялся.
Слуга Сиппара оперся плечом о дверь мастерской и явно скучал - ему это было не внове.
- Рад тебя видеть, сосед, - поприветствовал Гамилькара Сиппар. - Через минуту я освобожусь, подожди меня, если не спешишь. А ты, дорогой, - обернулся он вновь к продавцу, - подумай еще раз и ответь уже, наконец, честно и прямо в присутствии моего друга - командующего всем карфагенским флотом: не слишком ли ты задрал цену?
Сиппар, как сборщик налогов при исполнении, сурово сдвинул брови. Продавец с опаской покосился в сторону Гамилькара. Сиппар не врал: всадник явно был не из простых смертных.
- Ладно, уступлю тебе еще десять процентов, но большего не проси.
- По рукам.
Сиппар вытащил из-за пояса шитый золотом кошелек, вынул из него несколько серебряных монет и сунул их в руку продавцу. Ларец быстро перекочевал в руки Сиппара, а затем его слуги. Сиппар был рад-радехонек: покупка удачная, подобного ларца во всем средиземноморье не встретишь. У хозяина, видно, появился хороший мастер. И, судя по рисунку, скорее всего не из местных.
- Как дела, сосед? Наслышан о твоем назначении.
Гамилькар спустился с лошади.
- Я вчера и тебе посылал приглашение, разве ты не получил?
- Вчера? - Сиппар нахмуренно покосился на своего слугу, но тот будто и не слышал ничего. - Вчера меня, к сожалению, не было в городе. Вернулся только сегодня утром. Дела понимаешь...
- И я о том же. После праздника выступаем. Хотел предложить тебе заняться снабжением провианта и сбытом всего, что достанется нам от неприятеля.
- Звучит заманчиво. Подумать будет срок?
Гамилькар удивленно посмотрел на соседа.
- Я знал, что ты чудак-человек, но отказываться от таких возможностей... Разве ты не торговец до мозга костей?
- Торговец, но не барышник. Я всегда тебе говорил: для меня торговля, что забава для ребенка. Меньше всего меня интересует прибыль. И еще: уволь меня от торговли людьми. Это мое правило. Вслед за тобой и так потянется масса барыг побойчее и беспринципнее, готовая продать вполцены даже ближайших родственников.
На это Гамилькару возразить было нечего.
Сиппар еще раз подтвердил свое обещание внести посильную лепту в его поход. По собственной инициативе он также привлек нескольких давних своих партнеров из Карфагена и Утики. Было еще двое из Асписа, купеческая корпорация из Гадрумета, трое из Гиппона Царского . Последние сами выразили желание поделиться с Гамилькаром частью своего тугого кошелька в случае назначения его адмиралом, они были даже более заинтересованы во вложениях в Гамилькара, так как уже владели ситуацией и не понаслышке знали о ближайших перемещениях вверху от своих доверенных старейшин при Совете.
Гамилькар и не рассчитывал на такую удачу. Разговор с Сиппаром воодушевил его еще больше.
Хабиба-корабельщика, к которому, собственно, в первую очередь и направлялся Гамилькар, он разыскал легко. В последнее время верфи были не так сильно загружены, как год или два назад, - сказывалась нехватка финансов. И хотя здешние склады еще оставались заполнены заготовленными ранее досками, брусом и балками, пригодными для шпангоутов, мачт и штевней , - новых поступлений в ближайшее время пока не предвиделось.
- Ну что я сделаю из этого, - сетовал Хабиб, двигаясь от одного складского стеллажа к другому, сверяя списки заготовок с выжженной на них маркировкой. - Если соберу с десяток пентер , и то будет хорошо.
Начальник склада, давно привык к старческому бурчанию мастера и словно не слышал его недовольного тона. Он шел рядом с отстраненным видом, почесывал пальцами бороду на щеке или теребил серебряное кольцо в правом ухе, иногда пожимал плечами, мол, "а я здесь причем?"
Гамилькар не торопил корабельщика. Ему надо было точно узнать, какими возможностями тот располагает и выяснить, за какое время необходимый ему флот будет подготовлен. Тем более, денег ему пообещали.
Хабиб, узколицый скуластый тирянин, худой и почти высохший, разительно отличался от полного, круглолицего начальника склада. "Может, поэтому они и не находят общий язык?" - думал про себя Гамилькар. Он забавлялся представшей перед ним картиной. Но вот на чело Хабиба наползла тень. Тот остановился у стеллажа с квадратным в поперечнике дубовым брусом. В торце одного из них явно наметилась трещина, которая впоследствии под большой нагрузкой грозила расползтись.
- Ну и куда ты смотрел, безмозглая башка! - набросился на кладовщика Хабиб. - Как принимал явный брак?
Кладовщик виновато пожал плечами, однако особого расстройства на его лице не проявилось.
Хабиб еще раз развернул свиток, который принес Гамилькар.
- На берегу двадцать готовых триер и десяток пентер, хоть сейчас забирайте. Еще можем собрать не больше десятка пентер из того, что есть на складе. Сами понимаете, война на море обходиться нам недешево. К тому же из-за войны мы потеряли огромные пошлины - торговцы теперь боятся ходить мимо нас, опасаются попасть в очередную военную переделку. Да и римляне в последнее время не больно жалуют торговые корабли, захватывают их, как настоящие пираты.
Гамилькар согласился с ним. Но и тот в свою очередь должен понять, что адмиралу без флота на море делать нечего.
- Я-то понимаю, - сокрушался сочувственно корабельщик, - понимали бы те, которые направляют вас сюда, совершенно не зная, чем мы располагаем. Но вам как главнокомандующему, мне кажется, важнее сейчас добраться до Сицилии, а там весь имеющийся флот будет полностью в вашем распоряжении.
Гамилькар уже думал об этом. Лилибей и Дрепаны после разгрома Адарбалом римского флота располагали немалым количеством кораблей, как своих, так и захваченных римских, хотя Адарбал и отсылал часть захваченных кораблей в Карфаген. Благодаря удачливости сумел избежать бури и другой карфагенский адмирал - Карталон. Его флотилию также можно будет использовать при надобности...
- Мне бы еще с десяток гаул .
- Гаулы вы без особых проблем можете нанять прямо с командой в любом порту. Рисковых малых у нас - пруд пруди. Слыхали про Ганнибала Родосца? Вот безмозглый, но отчаянный малый, - прорвался же через римский кордон!
Про подвиги этого знатного карфагенянина года два назад гудел весь Карфаген. Соорудив за свой счет корабль, он вызвался проникнуть к осажденным в Лилибей и доставить им продовольствие и вести.
Отлично зная все отмели в гавани, ему удавалось не один раз оставлять с носом патрулировавшие у входа в гавань корабли противника. Однако вскоре все закончилось плачевно, римлянам в конечном итоге удалось настичь его триеру и взять ее на абордаж.
- Прорваться - прорвался, - вздохнул Гамилькар, - но затем угодил-таки в плен, когда за него крепко взялись.
- Я потому и говорю, что безмозглый.
Хабиб с Гамилькаром вышли из огромного склада. Вокруг на берегу озера возвышались остовы недостроенных кораблей, над которыми колдовали мастеровые, состыковывая "нун" и "мэм", "самех" и "сан" . В стороне несколько подмастерий промазывали снаружи пазы обшивки, чуть далее красильщики покрывали готовые корабли цветной краской , рисовали на носу по бокам "всевидящее око" - древний финикийский морской оберег. Насколько хватало обзора - всюду виднелись заполонившие гавани озера корабли, как военные, так и торговые, которые разгружались или загружались товарами. Кое-где на разведенных на берегу кострах готовили в котлах еду. Запах рыбного супа стелился вдоль побережья.
- Я часто смотрю на это обилие кораблей в одном месте, и иногда ужасаюсь: не опрометчиво ли мы поступаем, согнав сюда такое количество флота? А если найдется новый Регул, который не только перекроет все выходы из озера, но и уничтожит наши легкодоступные верфи? Вы не думали об этом?
Гамилькар как-то об этом не задумывался. Картхадашт имел на своем побережье немало других гаваней севернее и южнее. Правда, не везде имелись помещения и площадки для сборки, только здесь, на берегу Тунисского озера, да небольшая верфь за городской стеной внутри города неподалеку от святилища Тиннит. Впрочем, прорытый оттуда в озеро судоходный канал для прохода выстроенных кораблей также можно было при желании без особых усилий перекрыть.
- Я понимаю, столетьями мы беспечно жили одной торговлей, не опасаясь, что на нашу землю ступит нога захватчика. Но в нынешних обстоятельствах стоило бы подумать, наконец, о верфях, скрытых от вражеского взгляда. Вы не согласны со мной?
Гамилькар находил зерна истины в словах опытного корабельщика, удивился только, почему тот раньше никому об этом не говорил. Правительство наверняка заинтересовалось бы дельным предложением. Однако Хабиб вынужден был разочаровать адмирала: не первый год он толкует о таком масштабном проекте, но его никто и слушать не желает.
- Я думал, хоть война расшевелит наших старцев, но им или денег жалко, или вообще ничего уже не хочется, - понять не могу.
Гамилькар тоже вот так, с маху, ответить на вопрос корабельщика ничего не мог. Но был согласен с ним, что крупная верфь, скрытая от посторонних глаз внутри городских стен, Городу не помешала бы. На том свой разговор они и закончили, Гамилькару предстояло посетить сегодня немало других мест и встретиться еще с добрым десятком человек: старейшинами, оружейниками, портными, начальниками рекрутских контор, руководителями различных коллегий, от которых зависели многие вопросы организации снабжения и финансирования.
Всю неделю пурпурный плащ новоиспеченного полководца мелькал то в здании Совета, то на форуме, то на оживленных рынках возле городских ворот, то в каком-нибудь храме; замечали его в ремесленном квартале и в городских казармах, обустроенных внутри крепостных стен. И хотя большую часть времени Гамилькар проводил на лошади, к концу дня буквально валился с ног. Посетители, которые надеялись вечером застать его дома, уже задумывались: а сможет ли Гамилькар их принять и побеседовать с ними. Но Гамилькар уделял внимание всем пришедшим и заканчивал дела, только когда фигура последнего из них полностью растворялась в ночи. Времени до отправления в поход оставалось не так уж и много. К концу месяца, на который в этом году приходилось празднование поминовения Адониса, он должен был во что бы то ни стало подготовить флот и успешно выйти в море. Дальше тянуть некуда. Из достоверных источников стало известно, что римляне возобновили союз с Гиероном Сиракузским и готовятся к новому неожиданному удару по карфагенянам на суше. Если Гамилькар сумеет противопоставить им свежую добротную армию, можно будет надеяться на первых порах в сложившейся ситуации сохранить хотя бы то, что осталось: Лилибей и Дрепаны. Гамилькар остро осознавал это. Промедление было смерти подобно.
Для пополнения своего войска Гамилькар отправил также в разные концы Средиземноморья вербовщиков для набора наемников. Нагид сам вызвался съездить в Нумидию и собрать под свое крыло нумидийских наездников - без крепкой боевой кавалерии в нынешние времена победить врага нечего было и надеяться. Только последний глупец мог не понимать этого.
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на okopka.ru материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email: okopka.ru@mail.ru
(с)okopka.ru, 2008-2019
