Февраль 2015 (мокрый снег, ботинки полны воды, с утра крутит желудок)
Акакий встречается с отцом.
Мы не виделись с ним большую часть моей жизни, и поэтому я забыл его сразу и надолго.
Я не помнил его даже тогда, когда он мне был нужен.
Это случалось в моменты
мелочного горя,
не исключавшего
моего максимализма, потому что
только сейчас я понял:
настоящая беда приходит в одном-единственном случае,
когда ты стоишь у свежевырытой могилы.
Он потерялся с моим рождением.
И вдруг из пустоты, из дальнего безвоздушного пространства,
не к месту,
ни к сердцу
звонок с просьбой встретить его на железнодорожном вокзале.
Я шагнул в наполненную свистом пикирующих снарядов заснеженную улицу,
уверенный, что
заденет любого, но только не меня.
Миномет отчаянно расстреливал магазин "Амстор",
воронье вспыхивало на деревьях,
голуби ошалело падали, дурея от взрывов.
-- Гады вы! -- вопила бродяжка Тоська, местная достопримечательность,
женщина-мечта привокзальных бомжей.
Ей вторили
две тетки, простите, женщины, лишенные возраста, увы, есть такая категория
представительниц прекрасного пола.
Время пришло и замерло на пороге их жизни.
Трудно представить этих женщин молодыми, они рождаются и стареют так быстро,
что даже в детстве кажутся старушками.
Одна высокая сухая в очках, другая пышная маленькая; подол разноцветного халата выбился из-под шубы, потрясают в воздухе иконками,
кругами обходят девятиэтажку и только слышно: "Укрой покровом! Защити!".
Когда человек бессилен перед бедой или невыносимыми обстоятельствами, он бежит к Богу, как к некой субстанции, которую легко вообразить, но невозможно очеловечить. Силу он обретает только в том случае, если мы, люди, этого хотим.
Отец стоял на остановке в окружении прибившейся стаи псов, что само по себе и есть яркий признак донецкой войны.
Собаки заполнили город,
из холодного, далекого, расстрелянного дома,
ухоженные, породистые, но чаще испуганные,
с поджатыми хвостами и болью в глазах,
за время бродяжничества "погрязневшие", затравленные
бесхозным пребыванием.
Бегут от запаха смерти
куда глаза глядят, совсем как люди.
Отец кормил их булкой.
Видно, что сам он невозможно голоден, шумно сглатывает слюну,
но собаки для него святые сакральные животные,
страсть к ним
превышает все возможные пределы любви.
-- Познакомься Акакий, -- сказал он, боясь встретиться взглядом, -- это мой воспитанник. Можно сказать, моя гордость. Да не смотри на него так! Он этого не любит, еее-мое. Вот, вот начинает нервничать! А почему? Он тебе завидует, ведь ты мой сын, а не он!
В ногах метался кобель разодетый в яркую маечку с замысловатым, тягучим узором. Пёс блистал необычным окрасом для безродной дворняжки, не просто был черен как лакрица, оттенки его шерсти блистали, как королевская мантия.
-- Бублик, -- представил отец своего воспитанника.
Кобелек кривыми лапами отчаянно вытаптывал снег, подвывал, преданно глядя в глаза отцу повлажневшими от любви глазенками, не обращая никакого внимания на обстрел. Снаряды высвистывали марш во славу неба, уходившего в землю,
отец взлохматил голову, давясь смехом.
-- Я покинул свой дом! Жить в нем не представляется возможности для развитого, интеллигентного человека вроде меня. Две химеры -- это моя нынешняя жена и ее долговязая доченька, богатырь в 150 килограммов, -- отец шумно сплюнул под ноги, -- хуже тех, кто убивает Донецк. Они всем недовольны и жрут меня поедом.
Мой папа человек увлекающийся, нерациональный, лишенный практической жилки, денег и умения трезво оценивать собственные силы. Он бегает от одной женщины к другой так часто, что сбился со счета, причем расставаясь с очередной "царицей", он тут же переводит ее в ранг химер.
Его страсть пропорциональна,
равнозначна
барахолке на вокзале, где он скупает фарфор,
старинные вещи для своего музея;
не имеет сдерживающих рычагов воздействия.
Выгоревшие сумерки окутывают улицы, мы попадаем наугад в тихий дворик, под навесом пьем одну рюмку за другой, похрустывая горьковатыми чипсами из отцовского кармана. Взлохмачено багровеют облака, как стадо бесприютных и никому не нужных овец, плывущих по течению и умирающих не во имя, а за так.
-- Сегодня я родился во второй раз. Представляешь, -- у отца дрожат губы, -- днем снаряд застрял в стене моего дома, и не взрывается, химеры с визгом бросились обратно в погреб. Я через огород к дому, а там такое на снаряде написано: "Донецк, прости! Помог чем мог. Леха". А снаряд то пустой, одна видимость, болванка. Ах ты, Леха, дорогой Леха...
Отец засобирался. Собаки чинно сопровождали ленивой стаей своего короля, неся за ним шлейф вселенской любви.
Бублик трусил впереди, пританцовывая на кривых лапах.
Я хотел спросить его о том, зачем он приходил, но отец, видимо, предугадал мой вопрос, обернулся, пожал плечами и сказал:
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на okopka.ru материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email: okopka.ru@mail.ru
(с)okopka.ru, 2008-2019
