СЕРГЕЙ АРУТЮНОВ



ЗЕЛЁНКА

Сто стихотворений о службе



















Москва, 2020






***
  (снайперская дуэль)
   чесалось всё. проклятый пот
   залил зрачки, но спуск был плавным.
   он думал взять меня на понт.
   я схожие лелеял планы.
  
   не отпускал обоймы три,
   загнал меня на перешеек,
   но сам себя перемудрил,
   сработав на опереженьях.
  
   я подошел к нему потом.
   калибр не наш, американский.
   один из нас: пустой погон,
   но кто - не разобрал под каской.










***
(наблюдение за передвижением войсковых частей)
И выстужен, и заболочен.
Желтее трав осенний тракт,
Борзые носятся за ловчим,
Излишних избегая трат...

Ресурсы - сдохнем, но изыщем,
На полный драфт и полый дрифт - 
Божественным косноязычьем
Природа с нами говорит.

Ветвей намеренным изгибом,
Ручьем, журчащим по камням,
Где ты кораблики гонял,
И, выросши, в солдатах сгинул.











***
(переговоры по спецсвязи)

Бессмысленно и тем жестоко
Все время быть самим собой.
Он позвонил числа шестого.
Я был в тоске. Шел снег сырой.

Сошлись на том, что пораженье ль,
Победа ли - едино нам,
Триумф не там, где треск ружейный,
И салютует командарм - 

В том, как, справляясь друг о друге,
Мы так умны и глубоки,
Что слышим из нагретой трубки
Сплошные длинные гудки.













***
(на позиции)
Этот свет, что пуст и ёкнут,
Зимний, вечный, навесной,
Примирял орлиный клекот
С человечьей новизной.

Перья перьям, когтю коготь,
Там отпустит, здесь кольнет.
Если кто и хочет кокнуть,
Птеродактиля - койот.

Перезарядишь обоймы ль -
Гильзы, гильзы, шмяк да шмяк,
И над крошевом - убойный
Во чужом пиру сушняк.

Состоишь из опасений -
Как бы ни опередил
Отблеск будто бы осенний,
Блик, что ярче пары титл.

Что бы ветры ни шептали,
Но, безвкуснее пшена,
Ожиданьем ожиданье.
Тишиною тишина.

  ***
  (штурм селения)
  Когда нас гнали на убой,
  Сказал я - ладно, Бог с тобой.
  Так я случайно уцелел
  В той штыковой.

  Когда погнали нас назад,
  Капрал, дороден и носат,
  Облаял взвод как пес цепной,
  Но дал отбой.

  А что могли мы, что могли?
  Тут как о смерти ни моли,
  Не выжмешь неба на ладонь,
  Не скажешь мне,

  Когда я вспомню о цене,
  Что, выйдя, месяц молодой.
  Нам станет лучшею ценой
  В той вышине.








*** 
Да что ты заладил - пусти да пусти.
Отпустит в соплях и в медалях.
А кроме? Не вечно ж овечек пасти.
Довольствуйся тем, что сжимаешь в горсти,
И глупостью ближних и дальних.

А дальше? Сугробы, тростник, бурелом.
Безадресный путаный месседж.
А может, останешься просто треплом?
Вон счастье твоё голосит под ребром, 
Догонишь - и грязью замесишь.

















***
(памяти своих)
Плача от Casta Diva,
Господи, помяни
Дмитрия, Константина,
Аятоллу Хомейни.

Вот они мы. Упейся.
Ахтунг, рота, подъем.
Марш, строевая песня.
Выспимся под огнем.

Арией недолёта ль
Вспыхнут огни пруда,
Там, на земле далекой,
Пусто, как никогда.











 ***
  (памяти взводного М.)
  Плексигласовый лист на столе, и под ним календарик.
  Год забытый, минувший, красотка и членский билет.
  Это ложе солдата и стойбище рун калевальих,
  Не входи в этот год, как в молчанье покинутых лет.
  
  Здесь тебя, как ни прячься, отыщут и кокнут,
  Где задиристый постер, пришпиленный острым лучом,
  Что ты прятал, солдат, в средоточье родительских комнат,
  И зачем ты молчишь, говоря, как всегда, ни о чем?
  
  Олимпийский медведь улетел и упал за дувалом.
  Эти шарики ночью в кяризе бригада нашла.
  Почему ты молчишь, теребя с выраженьем бывалым
  Костяную кашицу с воткнутого в снег штык-ножа?
  
  Твой портрет на стене в полевой замусоленной форме,
  Пой, вертушка бобинная, басенку нам заплети!
  Детский вымпел бодрится на общем безрадостном фоне.
  Мы когда-нибудь станем, наверное, просто людьми.
  
  Мы поднимем все кубки, как и подобает дружине,
  И положим их Мишке-десантнику на упокой.
  Скажем - вот, это всё, с чем мы все эти годы прожили,
  Это наша свобода и наш тебе вечный огонь.

***
(тоска по миру)
Когда бы ни долги мои тебе,
Когда бы ни постылая присяга,
Я б жизнь провел вот так, наедине
С караморой, танцующим вприсядку,

Сосновым гулом, чей густой сигнал - 
Порыв прибоя в срубы темных бревен.
Я б за такое отдал восемь ребер, 
Но не за тем тебе я присягал.


















  ***
   (поколенческое)
   Драли шлюх за полцены,
   Слушали Блэк Саббат...
   Вырастали пацаны
   Окнами на Запад.
   Загремели без попсы,
   И без сантиментов
   Взяли ценные призы
   В восемь сантиметров.
   Кто не в цинке - с костылем.
   Полон рот шрапнели.
   Пусть орут, что отстаем.
   Лишь бы не жалели.
   Не поможет ворожба,
   Бесполезен Путин,
   Если молодость прошла
   Средоточьем буден.









 
   ***
  (в отпуску)
   Подгулявший офицер
   С каждым днём всё злей и глуше.
   Воскресенье. Еду в центр.
   Лужи.
  
   Мокнет в парке Антиной,
   Торжествующ, тонкошеист,
   Как воздушно-водяной
   Шелест.
  
   Лишь пленишься сном ничьим - 
   Со столба рекламный фанфик.
   Возвращаться нет причин.
   Нафиг.
  
   Там, где дряблая скирда
   Хлебовозки муковозней,
   Уезжаю навсегда
   В осень.







 ***
  (сортировочная зона)
  От голода если живой, то едва,
  Выспрашивал я старшину,
  Когда же закончится эта ботва,
  Когда ж, наконец, заживу?
  Любой бы о сроках заговорил,
  Но дни никуда не спешат,
  Сказал мне издерганный конвоир,
  Разжалованный сержант.
  Бычью что саван, что колыбель - 
  Ты пашешь, тебя пасут.
  А воля и прочая пое...ень -
  Для ссучившихся паскуд.












 ***
  (памяти одной бригады)
  Кто вернулся оттуда,
  Мечен гарью, лучами пробит.
  Посмеялась Фортуна,
  Перепутала цепи орбит.
  Были сыты, обуты.
  Каждый нёс на груди медальон,
  И распались на буквы
  Звуки в имени шатком твоём.
  Над раздавленной плотью - 
  Черно-бурых земель соболя,
  В пику их непогодью - 
  Корка сверх твоего стопаря.
  Вот и все твои льготы - 
  Быть забытым, как вечный студент,
  Чтоб не знали, ни кто ты,
  Ни зачем народился на свет.








  

  ***
  (ещё одно прощание)

  Никогда я сполна по счетам не платил,
  И, быть может, всю жизнь от себя убегал,
  Потому что всегда оставался один,
  Потому что приятен лишь первый бокал.
  
  В этом августе воздух дождями прошит,
  И, пилотку сдвигая на левую бровь,
  Лопоухое лето легонько дрожит,
  Выбивая клыком барабанную дробь.
  
  Так обнимемся, что ли? Прощаться пора.
  В общем, я ненадолго, на пару минут.
  Ведь калитка по-прежнему не заперта,
  И по ставням прозрачные капли бегут.
  
  Если станешь искать, не ищи меня там,
  Где полуночный светоч туманы клубил
  И стелилась тоска по кустам-маятам,
  Достигая каких-то извечных глубин.
  
  Ухожу. Не держи. Не хватай за рукав.
  Предназначенный вечер и душен, и ал,
  Хлебный мякиш пайка на сургуч своровав,
  Напишу, как томился и недомогал,
  
  И бежал, и железом был рублен в салат,
  И подстреленным падал в бурьян-лебеду,
  И назвали меня - 'неизвестный солдат',
  Потому что ты знала, куда я иду.
  











  ***
  (памяти сослуживца)
  Его душе чего-то не хватало.
  Он мальчиком был отдан на войну
  И стал героем нашего квартала,
  Сказав - от призыва не увильну.
  
  Его я помню. С грохотом и треском
  Во двор вгонял раздолбанный мопед,
  И если говорил, то будто резал,
  И так молчал, как будто знал ответ.
  
  Не извиняйтесь, цинковые крысы,
  В нём только тело, может, и мертво,
  И дух был заперт, и когда открылся,
  Нагое небо сбросило его.
  











  ***
  (оттуда)
  Я границу незримую пересеку,
  Стану ясным, как школьное дважды два,
  На дырявом от оттепели снегу
  Узнавая, кого ты с войны ждала,
  
  И ждала ли ты все эти двадцать лет
  Или просто спокойно себе жила,
  Наплевать. Потому я и вкладывал сотни лепт,
  Что тобой посылалась мне тишина,
  
  И единый сберёг мою кровь инстинкт,
  По ошмёткам активной брони звеня,
  Потому-то и слякотный день блестит
  Тем, что пулями выдрало из меня.
  











  ***
  (эпитафия)
  Случай, в общем-то, пустяшный:
  Вспышка, грохот и удар,
  Позади горенья, тяжбы ль,
  Впереди - о чём гадал. 
  
  Здесь не надо драть подмёток,
  Набок сламывать чеку.
  Отделять себя от мертвых
  Тоже, знаешь, ни к чему.
  
  Больше нет ни места шоку,
  Ни провидений, что там.
  Выбирай себе тушенку,
  Банок пять на корм штыкам.
  
  Это Рай. Вдохни поглубже
  Этой смертной белизны,
  Чтобы вечно бить баклуши
  Среднерусской полосы.
  
  За тобою эти нары,  
  Эта ложка за тобой.
  Только вёрсты, ординарны,
  Лишь побудка и отбой.


***
   Геноцида циничней, голодного мора постыдней
   Это скудное чувство, что щит мне сковало и меч.
   Желтоглазый песок мне за ворот бросала пустыня,
   Оставлял без ресниц налетающий огненный смерч.
  
   Помню, что-то кричал - даже как-то молиться заладил,
   Уповая на тех, что от папертей отскоблены.
   И шеврон выцветал, по которому был остарбайтер - 
   На Востоке пред Богом нигде я не дал слабины.
  
   Лишь однажды, во время осады, в душе запершило:
   Мне одна из ханумок напомнила ростом тебя...
   В этом времени колюще-режущем, лысо-плешивом
   Пострашнее любви подают в небесах кренделя.

  











***
   Нет у нас незаменимых.
   Каждый ближний - крокодил.
   Сожжены до самых ниток,
   Безымянны как один.
  
   До столпов ли, до затворов
   Пальцем деланных Европ?
   Лучше вспомни, как Суворов
   По утрам едал укроп,
  
   Петушонком надрывался
   И молил альпийску мглу
   Завитушкой контраданса
   Сладить русскую скулу.
  
   Слышишь, запустили бредень?
   Славы он не отберет.
   Рассчитайсь на первый-третий,
   Штык примкни и марш вперед.







***
(потери)
Когда июлем весь мир окутан,
Сосновой хвоей усыпан день,
Тоска приходит легчайшим гудом
И рвет на части моих людей.

Но что бы мог я для них содеять,
Не страстотерпец и не сексот?
Их было трое. Теперь их десять,
А мне бы надо шестьсот-семьсот.

Тогда бы, может, я что-то понял
О тех, кем пашня обагрена,
Но так мне томно за водопоем,
Что лучше на хрен, чем ни хрена.












  ***
  (мы)
  Мы служили мирским богам,
  Соскребая с небес коросту,
  Потребляли портвейн 'Агдам'
  И рассчитывались по росту,
  Гнули пряжки и козырьки,
  Экономили на объедках,
  Асфальтируя пустыри
  На конях вороных и бледных...
  И фильтруй базар, не фильтруй,
  Навсегда ты, не навсегда ты,
  Нас на кичу сажал патруль
  За подковки и аксельбанты,
  И, пока лютовал конвой,
  Раскурочивая погоны,
  Мы впадали в сон вековой,
  Никаким богам не угодны.
  И теперь не поверить нам
  Ни в Отчизну, ни в долг священный,
  Ни в обыденный рай ущербный,
  Ни кружащим веретенам.
  Мы полжизни молились им,
  Но Господь наш остался нищим,
  Оттого-то и не блестим,
  И давно ничего не ищем.


***
(усталость)
Рушатся годы в разверстую яму,
Пущен вразнос полоумный станок.
Ночи длинны мне и дни окаянны.
Почва ползет из-под ног...
Мало, как видно, меня изгоняли,
Мало за шкирку трясли,
Так и не выдернув вместе с корнями
Для путеводной резни.
Сиднем сижу тридцать пятую зиму,
Тискаю в пальцах рябую тоску.
Мало по мне ты, видать, голосила.
Выбрала ниву по колоску.
Снегом облеплен дрейфующий крейсер.
Дула забиты. Молебен пропет.
Я просыпаюсь в твоем перекрестье
От холодка наведенных торпед.
Кто ты? Отзынь от меня и не порскай.
Не человек я, а андрогин.
В зареве третьей франко-японской
Гаснут районы один за другим.
Что мне терять в этой сече холуйской,
Честь ли, обиду, отвагу мою?
Ты меня лучше на осень науськай.
Я ее живо угомоню.



***
(отчаяние)
Что касается счастья, надежды ложны,
И об этом прощелкал вам соловей.
От отцов остаются пустые ножны,
Если дело касается сыновей.

Я бы мог расписать вам, где что лежало
И какая всходила над кем звезда,
Но, по всем законам немого жанра,
Предпосылка страдания мне ясна.

Это выгодней делать с такою рожей,
Словно нет за спиной никаких эпох,
И вопрос о смерти вполне хорошей
Рушит храмы и сеет чертополох.

Но откуда, скажите, все эти люди,
Что увиты похотью, как плющом,
И о смерти судачат, как об этюде,
Иль теракте, что вовремя предотвращен?

Что касается нас, воевать уставших,
В горло братьев загнавших последний штык,
Может, правнук, погрязший в золе фисташек,
Нашу веру причислит к орде смешных.



***
(второе ранение)
Когда мне слух обкладывает звоном
Зима сортиров и госпиталей,
Пресуществлен я именем посконным
И снова говорю - осатаней,

Налей мне так, чтоб в хлябях перезрелых
Стал виден мне малейший закуток
Зимы плацдармов, буферов и стрелок,
Пославшей вдаль прощальный свой гудок.

Пускай зима пройдет, меня сшибая,
На мой стакан да не положишь хлеб.
Налей мне столько, чтобы я ослеп
От нежности к тебе. И от желанья.










***
(в расположении)
роскошь расценив как нищету -
пашешь сукой, хрен возьмешь отгул -
парком облетающим иду,
тополя берут на караул,

словно бы иначе не могли,
словно то, что прожили, - фигня,
словно это мёртвые мои
радостно приветствуют меня,

и, невольно выструнен во фрунт,
чётче я впечатываю шаг
в осени моей раскисший грунт,
пепел дней и упований шлак.














***
(гарнизонное)
Можешь ответить честно, попусту не бодрясь -
Что мы с тобой забыли в этой святой земле?
Битыми месяцами месим людскую грязь,
Некогда - ни о близких, ни о самих себе.

Слишком вода студена, слишком беда пряма.
Шаркнет с утра позёмка - прошелестит весь день.
То ли напиться водки, истово, допьяна,
То ли прождать напрасно с моря дурных вестей.

Женщины наши святы, траурен их аккорд,
Сами себя от века заживо погребли,
Словно мужья их в море, словно бы эхолот
Высветил средь ракушек мертвые корабли...

С той ли я спал сегодня, с тем ли она спала?
Встала, оправив юбку, пробитый час изжит.
Выпита тень косая, выпита тень сполна,
Только сырая галька, вторя стопе, визжит.







***

(попытка не ехать)

Ни доверюсь больше соцпакету.

Хочешь, плачь, а хочешь, хохочи -

Никуда я больше не поеду

Столовать казенные харчи.

Широка ты, матушка-Россия -

Не объедешь во поле Москву.

В авиационном керосине

Мысли полоскаются в мозгу.

Заработки наши невысоки.

Быт общажен, гибель нешумна.

После на желтеющие сопки

Мокрым снегом валит тишина.

Ты, контрактник, тёртая порода.

Тридцать лет. Вещей - на полмешка.

Помолись у отчего порога,

Глядя в небеса исподтишка.









***

(затишье)

Из клетки рёбер выскочит не всяк,

Таким судьба - срываться с постромка,

Чтоб каждый знал о том, что ключ иссяк

И вкривь пошла командная строка.

Щекотно им от бритого лобка,

А мы стоим над стриженым жнивьем,

И жизни остается полглотка,

И в этот миг особенно живем.

Зовем к себе торнадо, смерч и шквал,

Но эти парни слишком далеки.

Мы братья всем, кто так напрасно ждал,

Отрыва, зачисленья в дохляки.

Земля иссохла. Август истощен

Желаньем быть помимо и вовне,

И плесень окон смешана с борщом:

Им надоело помнить о войне.







***

(шутовское)

Завещал нам Гарри Трумэн

Биться с правдою кривой.

Не в курсах, что путь отрублен,

Шли студенческой гурьбой,

Замерзая без перчаток

Ясным днём и при луне,

Жёлтой осени початок

На святом горел огне.

До могилы не забуду -

Память обожествлена - 

Эту гиблую самбуку,

Эту пьянку без вина,

Форму, что великовата,

Верблюжачие горбы,

Окна райвоенкомата,

Флагом крытые гробы.

Завещал нам Рональд Рейган

Драться с кривдою прямой,

Словно в клетке канарейкам

Свистанула на прибой.

За неделею неделей

Треплет угли пикника.

Долог скрип ржавопетельный

Волн, грызущих берега.



  ***
  (судьба)
  Так точно, что не вроде бы,
  Задравши нос утиный,
  Пугала парня Родина
  Казенною судьбиной:
  
  Бараками, казармами,
  Где лишнее болтали,
  Листовками кустарными
  Да гайками с болтами,
  
  Путями потаёнными,
  Подпольными кружками,
  Штрафными батальонами,
  Левшами и правшами,
  
  Этапами таёжными,
  Ворами-прапорами -
  И не таких корёжили,
  Такие пропадали...
  
  Но все дороги пройдены,
  И нет иных вакансий:
  Пугала парня Родина,
  А он не испугался.
  

  ***
  (пленнице)

  Приучи себя к мысли, что эта зима надолго.
  Сколько помню себя, так и шпарят они волнами.
  На тебе остаётся стирка или готовка -
  Я уже не готовлю себя к ледяной Вальгалле.
  
  Обломали мне меч, затупилась моя секира,
  Лоскутами обвисли кожаные обноски.
  Зашипела бы молния, в темечко осенила,
  Да не всякому дадено - мир-то отнюдь не плоский.
  
  Так и прячемся где-то в урочищах, под камнями,
  А в походах ведь тоже нащиплешься солонины.
  Помню, солнце дымы разбойничьи окаймляли,
  Только память подобные мелочи отслоила.
  
  Ты досталась мне тихой, привычной к любой невзгоде,
  И повёз я тебя, усмирённую, на драккаре,
  В край далёкий, ославленный в эпизоде,
  За три моря, где жизнь претерпеть не смогла б другая.
  
  И награбил тебе я запястья и ожерелья.
  Постепенно ты свыклась, почти грустить перестала...
  Только рыщет - нет-нет - по берегу сожаленье:
  Не воздвиг я еще тебе равного пьедестала.
  
  Если б ты не молчала, мне было б намного легче.
  Может, хочешь на платье медведя иль чернобурку
  Или прямо в богини прорваться? Садись на плечи,
  Через небо поедем по зимнему первопутку.
  
  Будут звёзды светить нам как ветви кустов озябших.
  Пронесёмся над миром, в котором гнезда не свили.
  Там не будет ни бронежилетов, ни мин-растяжек,
  Потому что достали меня временные сдвиги.






  ***
  (быль)
  Когда бригада берет район
  И слепнет мясо во мгле кровавой,
  Они выходят всегда втроём -
  Наводчик, снайпер и тот, рогатый.
  
  Почавкав глиной, шуршат песком,
  Идут на запах частей продрогших,
  Где вперебежку или ползком
  Вскипают в берцах пивные дрожжи.
  
  На небе звёздная мелкота,
  Но ей не станут они молиться.
  Наводчик весел, как никогда,
  И это значит, что он боится.
  
  Слегка трясётся его клешня,
  Когда венчает штык-нож с гранатой.
  Ложится снайпер за ним плашмя,
  Поодаль сядет их друг рогатый.
  
  Пока в кварталах идёт пальба,
  Изводит секту другая секта,
  Они размочат по полпайка
  И станут ждать выходящих в сектор.
  
  Перчатку с пальца - и на крючок,
  Затвор, поправка - пошло, не мешкай.
  Не зря наводчик разгорячён,
  И губы синей свело усмешкой.
  
  Меняют лёжку, обходят фланг
  От рикошетов стального звона.
  Белеют в поле ряды телаг,
  До горизонта - сплошная зона.
  
  Но самый хитрый еще не взят,
  Перевязался, кемарит, падла,
  А эти трое так чутко спят,
  Как будто морем земля пропахла,
  
  Как будто можно пустить конька
  Хвостом цепляться за дно морское,
  Как будто пуля, уйдя с бойка,
  Ему промежности не расколет,
  
  Как будто сгинул войны хардкор
  И в марте школьном пищат скворечни,
  Как будто можно одним хапком
  Постичь творцовы противоречья.
  
  ***
  (отставники)
   Мы своё, приятель, отслужили -
   Жизнь прошла как будто понарошку.
   Что нам эти суши да сашими?
   Выпьем и покурим на дорожку.
  
   Постоим с тобою за ларьками,
   Глядя в подступающую темень.
   Выросли мы в поле сорняками,
   Ветер нам свивал со стеблем стебель.
  
   Иссекло мятущуюся душу,
   Обратило в ломовую сволочь.
   Намертво прилип к нам в эту стужу
   Ледяной предмартовский всеобуч.
  
   Постоим. Случайными словами
   Разбавлять креплёное не станем.
   Ни ментам, ни шлюхам не слукавим -
   Вытянемся, как пред мирозданьем.
  
   Что нам пойло, жгущее трахею,
   Словно циркуль - бархат готовальни,
   Если ни футболу, ни хоккею
   Мы своих сердец не отдавали.

  
  Побег (маленькая поэмка)
   Помнишь ли внезапное раздолье,
   Хруст земли - смещённый позвонок?
   Мы с тобой бежали через поле,
   Ящерки сверкали из-под ног.
   А по полю били в три прихвата,
   Щёки жгло, зашкаливало пульс.
   Были мы та самая бригада.
   Это нам зачитывалось в плюс.
  
   Были мы те самые отродья,
   Что носили фиксы на зубах.
   Отдан был тогда приказ по роте -
   Расстрелять как бешеных собак.
   Помнишь, как подлизывались тонко?
   Уломали сдать боекомплект,
   Раздавали памятку-листовку,
   Обещали овощных котлет.
  
   На суде за чтеньем приговора
   У судьи прорезался дискант.
   наступало время триколора.
   В общем, это значило дисбат.
   Выдавали пайку грамм на триста,
   Гнали рыть траншеи в полный рост.
   Почва там особенно бугриста -
   В основном, от тракторных борозд.
  
   Те, кто мог бежать через неделю,
   Скинулись на вышки, КПП.
   Классная была у нас идея -
   Дозвониться прямо в КГБ,
   Рассказать про здешние порядки,
   Как людей изводят просто так:
   Мы ж, небось, не пленные поляки,
   Так за что ж - как бешеных собак?
  
   Как за что? За то, что побежали,
   И за то, что в нации вражда,
   И за то, что в стираном хиджабе
   Между нами женщина прошла.
   Обернулась на того, кто рядом, -
   На тебя, отставшего на шаг,
   С детства не бывавшего кудрявым
   И вождя не звавшего 'вожак'.
  
   Ты упал не сразу за столбами,
   А чуть-чуть поодаль, где кусты.
   Мы бежали, мы не отставали,
   На кровавый свет ночной звезды,
   Через поле, через те траншеи.
   Ты лежал со смертью, как с женой,
   И лица необщим выраженьем
   Говорил - бегите, я живой.
  
   Отдохну вот, отдохну и встану,
   Нагоню - чего тут не догнать.
   Но уже на полпути к рейхстагу
   Серебрилась пасмурная гладь.
   Расступились воды, ветер стихнул.
   Добегите, люди, я потом.
   Мёртвые, наверно, главный стимул
   Для побега и дыханья ртом.
  





















  ***
  (отпуск по ранению)
   Вот и ты выходишь из подъезда.
   Здравствуй, зёма, где ж ты пропадал?
   Здесь тебя настигшая повестка
   Облака поставила отвесно,
   Упоила вусмерть, вдрабадан.
  
   Пролегла венчальная дорога -
   Прощевайте, ридны севера!
   Под бурчанье ушлого хардрока
   Старая хоккейная коробка
   Проводила скрипом со двора.
  
   Там научат быть мужчиной,
   Там тебе такого наплетут,
   Посулив на кителёк защитный
   Поздравленье с первой годовщиной
   Максимальных длин и амплитуд.
  
   Насидишься на лесных кордонах,
   Настреляешь мяса на медаль...
   Что ж до детских половых гормонов,
   Это сфера дикторов картонных,
   Ты им ни на что ни намекай.
  
   Расскажи, как ты потом вернулся -
   Не калекой, даже не простыв.
   Только кровь хлестала по кран-буксе,
   Красная такая, как в арбузе,
   Как осенний в армию призыв.
  ***
  (рекогносцировка)
   Уходившим когда-то в отказ
   Не привидится и с алкоголем
   Обнажённая высокогорьем
   Федеральная трасса 'Кавказ',
  
   Где, ведомы единой канвой,
   Позабыв, как друзей хоронили,
   Проплывают по зябкой равнине
   Мертвецов за конвоем конвой.
  
   И кого только здесь не пасут,
   Потребительской жаждой влекомы,
   Два конца обозначив любому -
   Либо к ордену, либо под суд.
  
   Как на днях тут один объяснил,
   Это адский живой калькулятор:
   К перископным прильнешь окулярам,
   И душа обратится в бензин.
  
   Разбодяжат ее три в одну,
   И загонят с транзитных обочин
   Тем, чей срок безвозвратно окончен
   И заложен политкрикуну.
  
   Иль не в масть крестный путь без креста?
   Так чешите отсюда, чешите.
   За хребтом, в мутоте общежитий,
   Даже истовость вечно грязна,
  
   Если выбрать в ночном агапе
   То ли длить бестолковщину, темень,
   То ли спьяну проситься на дембель
   У сожженных ворот КПП.
















  ***
  (размышления на чужбине)
   Почувствуешь и землю под ногами,
   И волю аж на всю длину шнура,
   Когда, кадык взыматься понукая,
   Возьмёт за горло летняя жара,
  
   Так мало походящая на правду
   Страны твоей заснеженно-больной,
   Не выбиравшей службы по контракту,
   Но смолоду увенчанной пальбой,
  
   Всевечным бунтом ушлого дворянства,
   Разбродом пастухов, шатаньем стад,
   И гнилью той, что подвиги творятся,
   И паршей той, что полон аттестат.
  
   И где здесь ты, среди вселенской дряни,
   Осиной прогорающей дотла,
   Так, что любой от пламени отпрянет,
   Как Люцифер от адского котла,
  
   Где и грехи, и доблести казнятся,
   И надпись пролегла по ободку:
   'Тебя здесь нет, и неоткуда взяться
   Ни Игорям, ни Слову о полку'.


  ***
  (переформирование)
   Нас не спасал элитный алкоголь,
   Томившийся в столовском самоваре,
   Но выл по нам ротвеллер полковой,
   Когда мы с гор вернуться забывали,
  
   И глухо хлопал на ветру брезент
   Над коечными строгими рядами,
   И наши души, уходя в резерв,
   На тусклый свет казарм не забредали.
  
   Сухим пайком с довольствия списав,
   Нас отправляла ночь в недокомплекте.
   Колонна шла, и грохотал состав,
   И ветви били по броне, как плети.
  
   Кренился борт, выплёвывая взвод,
   Смотрели мы затравленно животно,
   Как нас вели, простой армейский скот,
   И в тумбочках горели наши фото,
  
   Как рылась в них штабная мелюзга,
   Отмыто-воспалённые сусала,
   А мёртвых обнимала белизна,
   И от неё ничто нас не спасало, -
  
   Ни письма, ни посылки раз в году
   Из дома, что назначен точкой сбора
   В тот час, когда велась на простоту
   Вся эта омерзительная свора
  
   Как бы людей, кидавших нас в огонь,
   На трупах спавших, жравших и кропавших,
   И мы с тобой пред этой высотой
   Как лепестки оборванных ромашек.
  



















***
   (проводы тела)
   Налетело облако,
   Шевельнуло проседь.
   Вызов штаба округа
   Вот бы взять и бросить.
  
   День расколот надвое.
   Собирайся, брейся.
   По казенной надобе -
   Первым же спецрейсом.
  
   Что там с места сдвинется,
   Заблестит белёсо,
   Только б не в гостиницу,
   Сразу на колёса.
  
   Принято, опознано,
   Подписи проставил.
   Средь хозяйства постного
   Гроб стоит хрустален.
  
   Тут уж не до этики:
   Хлябь высоковата.
   'Пишем документики', -
   Скажет замкомбата.
  
   Для своих, не с улицы,
   Будет по-простому.
   Поинтересуется:
   'Сам-то не с Ростова?'
  
   Хряпнем с полстаканчика.
   На зажуйку - 'Орбит'.
   Повезём до Нальчика.
   Там и похоронят
  
   Степь исходит стрёкотом,
   Пестики-цветочки.
   Чистым, нерастрёпанным
   Довезём до точки.
  
   Кто же примет отрока
   И кому виднее
   Бронзовое облако,
   Тающее в небе?
  



   ***
   (юродивое)
   Мы эхо друг друга, базара тут нет.
   Прочухай, как медленно в гору
   Сбирается наш фортепьянный дуэт
   Разделать преступную кобру.
  
   Взирает на нас ваххабистский чечен.
   Отстрелит, пожалуй что, яйца.
   Мы мирные люди, но наш бронечлен
   Нам шепчет - не надо бояться.
  
   Над мужниным трупом рыдает вдова.
   Погиб он во имя иcлама,
   Но прежняя жизнь возвратится в дома,
   И слава ей, слава ей, слава.
  
   Оружие сдаст полевой командир -
   Мигнёт ему весело бэха.
   Из ямы, где пленных герой колотил,
   Раскатится звонкое эхо.
  
   И мы не забудем тех сладостных дней
   Меж Меккой, Москвой и Мединой,
   Идущие в небо, как Цирк Дю Солей,
   Питомцы России Единой.
  

  ***
  (обмундирование)
   Среди бытовых повадок
   Случаются и похлеще:
   В предзимние дни в упадок
   Приходят простые вещи -
  
   Гринды, полевая куртка,
   Что стали роднее шконки.
   И давленого окурка
   Не стоят иные шмотки.
  
   Ты был в них довольно прыток,
   На скользких судьбы настилах.
   Их местный оптовый рынок
   Тебе возместить не в силах.
  
   Их воля властолюбива
   И проводы их бравурны.
   Бери же простое пиво,
   Помянем забитых в урны -
  
   И споротые нашивки,
   Сидевшие неопрятно,
   И красные, как в аджике,
   На них кровяные пятна.
  

  ***
   (местонахождение)
   Наш мир и вправду был хрустален,
   Открыточная бригантина,
   Но нам рыдать среди развалин
   И в голову не приходило.
  
   Зима придвинулась вплотную,
   И не хватает лексикона
   Смолчать о том, что мы глотнули
   Из банки с лейблом 'Пепси-Кола',
  
   И как вонюч ордынский воздух,
   Нахлынувший среди крамолы
   Под пенье плёток семихвостых,
   Будящих конские гормоны,
  
   Когда надломленному стеблю
   Ветра елозят вдоль гортани
   И ночь сожжёно пахнет степью
   В разрытом бомбами квартале.
  






  ***
   (в зеркале)
   То, что некогда было мной,
   Тем волчонком с душой собачьей,
   Откликаться на всякий гной
   Почитало своей задачей.
  
   Научилось глядеть в прицел,
   Примиряться с любой пропажей,
   Конуровый считать процент,
   На шпагате худом брехавший.
  
   Но в цепи мирового зла,
   Где пудовые зябнут звенья,
   От амнистии не спасла
   Кроветворная плоть успенья.
  
   Извивался - не пронесло,
   Истаскало по буеракам
   Трижды клятое ремесло,
   Возвращённое бумерангом.
  
   Не рябиной, так бузиной, -
   Тем, с чем загодя примирился,
   Обрывается путь земной,
   Расписавшийся в химеризме.
  
   Остающимся в полумгле
   Эпитафии не воздвигнем,
   Небо сдвинем на полотне,
   Достающемся жирным свиньям.
  
   Это ясно, как божий лень,
   Если засветло разжевали,
   Что для загнанных лошадей
   Наша служба сторожевая.
  
   Оговорена с чесучой
   Прорезиненная бандана.
   Лишь бы зеркало в час ночной
   В поле зренья не попадало.



  ВОЕННО-ГРУЗИНСКАЯ
   Ой, не нам бы этого касаться -
   Что смогла, Отчизна отдала.
   Говорил же Дон-Кихот-Кавсадзе:
   Отвалите, я не Абдулла.
  
   С той поры, как братья нас обули
   На кирбулычёвский мелафон,
   То плутаем в облачном ауле
   То плутуем в круге меловом.
  
   Там, за сто шагов до разворота,
   Где с времянок сыплется труха,
   Костью в кость ночует разведрота,
   Вещмешки лежат, как потроха.
  
   Вздрагивая, дремлет охраненье,
   И мечтает, чтобы повезло
   Рассказать, как все тут охренели
   Из-за чьих-то сраных авизо.
  
   Завещал же Эдик Шеварднадзе,
   Отрезая Арктики кусок:
   Мы за мир. Не смейте швартоваться,
   Не будите зверя. Он комсорг.
  
   Те, кто не справляется ОБЭПом,
   Никакие на фиг не князья.
   И не нам бы говорить об этом,
   Будто промолчать уже нельзя.
  
   Снайпер, по кварталу отработав,
   Ствол запеленает как дитя...
   Вот гробов-то, Господи, гробов-то, -
   Целая варяжская ладья.
  
   На суку бы первом удавиться,
   Но довольно с нас теодицей - 
   Спой нам Читту-Бритту, Кикабидзе.
   Спой, пока прицел находит цель.
  


 ***
  (из командировки)
   Ни любимой соболей,
   Ни конфет сынуле.
   Заплатили за апрель,
   От щедрот сыпнули.
  
   Но контракт уже продлён,
   И ликует свора:
   Вылет в заданный район,
   Сброс на точку сбора.
  
   Хоть ложись и ножки свесь,
   Не имей значенья.
   Господи, зачем я здесь,
   Господи, зачем я
  
   Встал, костяшками бренча,
   Сон в мозгу мусоля,
   Лиловатого плеча
   Тиская мозоли.
  
   От Баку до Душанбе,
   До плиты гранитной
   То, что брали ДШБ,
   Поросло крапивой.
  
   Сколько бы ни оттрубил,
   Не было нелепей
   Свиста транспортных турбин,
   Первой из элегий.



















  
  ***
   (в расположении)
   Рожу кислую не морщи:
   Век своё оттанцевал.
   Это ядерные мощи,
   Бывший наш потенциал.
  
   Проржавевшей СС-20
   Не зажечь и пары свеч,
   Ни землицы поизгваздать,
   Ни людишек поразвлечь.
  
   Провели их на мякине,
   Отхерачили корму,
   И лежат в одной могиле,
   И не братья никому.
  
   Можно спрашивать любого,
   Отчего он тих и ржав,
   И лицо его ледово
   На виду у сверхдержав.
  
   Как теперь обнять британца,
   Если ты насквозь продрог?
   С ним уже не побрататься,
   Он и сам себе браток.
  
   Страх уравнивал с богами,
   Духами ракетных шахт.
   Никого не испугали,
   Все убитыми лежат.
  
   Ночь прогрызла их до дырок.
   Выпьем с горя с огоньком
   За пристреленных в затылок
   В очереди за пайком.
  
   Посреди железных монстров
   Мгла топорщит ирокез,
   Упираясь прямо в остов
   Онемевшей РЛС*.
  
   ________________
   *РЛС - радиолокационная станция.












  ***
   (самоощущение)
   Нам отпущено так мало
   Над куриной слепотой -
   Ледяной глоток тумана
   У контрольно-следовой.
  
   Глухоту изобличали,
   Оглянулись - пустота.
   Только годы за плечами
   Униженья и стыда.
  
   Наколи на шпынь пластинку,
   Вдарь в закатную кайму.
   Ничего я не постигну,
   Потому что не пойму.
  
   Наплевать, что пущен таймер,
   Самострел - не самосуд.
   Лишь бы снег во рту не таял,
   Или точно загрызут.
  






  ***
   (мы и штабные)
   Этим лишь бы что-нибудь
   Хапануть в натуре,
   Окна позашторивать,
   Праздновать: надули.
  
   Челюсти как степлеры,
   Аж мозоли с детства.
   Мы с тобою слеплены
   Из другого теста.
  
   С кирками, лопатами
   Сядем на поклажу.
   Подходи, лохматая,
   Подкормлю, поглажу.
  
   Пусть жратвы остатками
   Балуется свора, -
   Не грусти, хвостатая,
   Воскресенье скоро.
  
   Ждут барыги ордена,
   Всклянь антисоветча - 
   Нам с тобою, Родина,
   Жаловаться неча:
  
   Ни грешонка мелкого,
   Ни пути отложе.
   И бояться некого,
   И стыдиться тоже.
  ***
  (предвиденье)
  Час придёт призыва знобкого,
  И отседа до оттедова
  Со слепого до безногого
  Постоим за землю дедову.
  
  Выйдет к нам полковник махонький,
  Укоряя, зыркнет искоса:
  'Всё вам хиханьки да хаханьки -
  Пролетели мимо дискурса!
  
  Мировые знаки рушатся -
  Не стянуть болтами-скобами...
  Пробил час. Берите ружьица
  Да ступайте на исходные.
  
  Мы согнали вас в конармию
  Насмерть биться с виртуконами
  За модернизац-анархию,
  За торговлю сверхдоходами!'
  
  Ай, помалкивай-помалкивай...
  Что нам, кабанам да увальням?
  За твоей мудрёной алгеброй
  Своего не передумаем.
  
  Знаем-знаем, как ваш паводок
  Сносит мостики калиновы,
  Поджигая крыши пагодок,
  Молотя во все калигулы.
  
  Сколько душ себе наплавили,
  Жгли в печах, гноили заживо -
  Кто из вас в дыму и пламени
  Не забалтывал уставшего?
  
  Что слова твои чумазые,
  Если свет привычно теплится
  Там, где над овощебазами
  Свищет вольная метелица.
  


  РОМАНС
  Минул день сырой, до костей протёрт,
  А к нему впритык ночь-изнаночка...
  Минул день один - так и жизнь пройдёт,
  Так и жизнь пройдёт без остаточка.
  
  Как там будет что, упромыслится,
  С чем бы мы сейчас ни граничили,
  Ты пролей по мне полторы слезы,
  Полторы слезы для приличия.
  
  Полторы слезы, что легко стекут
  Под ванильное порнодрочево,
  Стоит вспомнить мне школу-институт,
  Да армейский стыд, кроме прочего.
  
  Столько лет прошло, все мои теперь:
  Опустел наш сад, хоть шаром кати.
  В нём одна печаль - избавителей,
  Гордо сгинувших в тяжком рокоте.
  
  Демократыши-демократики...
  То ли сглазил кто, позавидовал -
  Замогильные ваши практики
  Под листком одним, да под фиговым.
  
  Промокни платком, и не станет их,
  Только мне уж не позабудется
  Вонь полей ночных, кровью залитых,
  Изуродованные улицы.
  
  Что раздавлено, не поднимется.
  Подавай на стол вместе с трупами
  Сокровенные ваши Ибицы
  И тоску души семиструнную.
  
  От изломанной, от кривой сохи,
  Наклонив калган по-над пеплами,
  И заплакал бы, да глаза сухи -
  Очи страстные, бельма белые.
  





  ***
  (на переформировании)
  Пока мочили, было сухо.
  Здесь, на усиленном режиме,
  Лишь увольняшкам и везуха:
  Их патрулями не пришибли.
  
  А будут спрашивать, ответьте,
  На выслугу не упирайте,
  Поглубже спрячьте ваш вивенди:
  Начальству нужен операнди.
  
  Здесь, на чиновном пилотаже,
  К собранью букли пергидроля,
  На три звезды пошлют и даже
  Пусть на одну, зато - Героя.
  
  Но не поможет Авиценна
  Тем, чья неистовость убойна:
  Не пуля красит офицера,
  А у поребрика - обойма
  
  И летний блик, что так искристо
  Ложится в древние альбомы,
  Где, вечно зелен, бдит С-300
  И песни шахтные альтовы.


  
   ПАМЯТИ NN
  Он мог уже не торопиться
  К своим студенческим телятам:
  Светла дорога арабиста
  В советском семьдесят девятом.
  
  Змеилась надпись на дувале -
  'Кто мёртв, тому не проболтаться'.
  В те дни за шурави давали
  По акру маковых плантаций,
  
  Поскольку в большинстве провинций
  Он принял облик Азраила,
  Не корча из себя провидца,
  Пока плечо не раздробило.
  
  Он знал часы, и сроки ведал,
  И жизни подрезал красиво,
  Пока оплавленным кюветом
  Ему судьба не пригрозила.
  
  Любые споры утихали,
  Когда слетал он с гор песками,
  И шоколадные дехкане
  На скулы брови опускали.
  
  Здесь ни убавить, ни прибавить:
  Очерчен штыковой лопатой,
  Он по себе оставил память,
  Не то, что нынешняя падаль.
  
  Над ним не смогут изолгаться
  Ни жалкие подачки взводным,
  Ни ржавчина звезды солдатской
  Под небом выжженным и злобным.















  Напутствие

  Заедешь в город, покажись моим,
  Скажи, что обжились почти как дома,
  И дембель мой уже не отменим,
  И деньги сразу на руки. Удобно.
  А если сроки спросят, промолчи.
  Пообещай, что, мол, в двадцатых числах
  Отбой сыграют наши трубачи,
  И заночуем на простынках чистых.
  
  Не вздумай поминать, как по грязи,
  По алой глине в гусеничных ямах
  То выгребать пытались, то грести
  Среди безумцев и торговцев пьяных...
  Сдержи себя, не заступай за грань,
  Отговорись, что завтра сильно занят.
  Сплети им сказку про далёкий край,
  Пусть младшая с коленей не слезает.
  
  Танцуй, как бог, увиливай, как чёрт,
  Раскладывай судьбу на три аккорда.
  Так незаметно время протечёт,
  И до отлёта ясная погода
  Тебе в награду будет отдана
  За то, что не утрачена сноровка.
  ...Жена тебя поймёт, одна она
  Поймёт, что ты хотел сказать с порога.
  
  НАКАНУНЕ
   В курилке армейской все звёзды равны.
  - Ну что, лейтенант, постреляем чуток,
  Чтобы двери открыл нам с другой стороны
  Небесный чертог?
  - С тобой постреляешь... Ты что, капитан,
  Забыл, как сдавали и эти и те,
  Когда ты в общаге сырой обитал,
  В грязи, темноте?
  
  - Я только для вида в ублюдков пальну,
  Ведь кровь не водица, а наша - пустяк.
  ...Простил ты им, видно, мученья в плену,
  Пиры на костях.
  - Пошёл ты туда-то...
  - Да я-то пойду, а ты бы, земляк, погодил
  Бросаться в дешёвую эту байду
  С тех самых годин,
  
  Как в ящике Родину жрали с говном,
  И в морду нам тыкала каждая тварь,
  Стратег ли заморский, политэконом,
  Ты помнишь едва ль,
  Как нас хоронили тихонько, в углу,
  И плакали матери, руки воздев.
  - Я только для вида поганцев пугну,
  Им платит Госдеп.
  
  ...Сказал, а за стенкой, эмоции слив,
  Их верный служака толпе предавал.
  Чтоб спали спокойно Лубянка и Склиф,
  И ГУП 'Ритуал'.
  Привет вам, родные Муаммар-Саддам.
  Нам кровь по колено, а прочее - тьфу.
  И строятся люди, стоят по взводам,
  И смотрят по тьму.













  
  НОЧЛЕГ
  Последние, как могикане,
  Мы были данники ущелью.
  На повороте помигали,
  И двинулись пешком по щебню.
  И пахло порохом и кровью,
  Когда то мягче, то суровей
  Откосы превращал в надгробья
  Подлунный свет потусторонний.
  
  И было видно будто в шаге,
  Как, снюхавшиеся с боями,
  Нас у ворот встречали шавки
  Безмолвные, как изваянья.
  Мы шли бесплотными тенями
  И не судимы, не судили:
  Под нас казарму выделяли
  С осколком зеркала в сортире.
  
  И было муторно и странно
  Тупым станком скрести щетину
  Под звучную капель из крана,
  Что от беззвучья защитила.
  На те заржавленные ложа
  Никто не лёг, чтоб не скрипели,
  И в окна билось непреложно
  Тумана тихое струенье.
  
  Ночь обнимала нас компрессом.
  Иные, может быть, могли бы
  На анекдотике скабрезном
  Восстать из первородной глины,
  Но берегла нас пуще бедствий
  Пометка в приказном журнале,
  И бесконечной серой песней
  Предгорья жилы наши рвали.
  
  И утром гурт овец нам блеял,
  Убогих, словно каторжане,
  И размывая чёрный пепел,
  На стёклах капельки дрожали.
  И каждый вышел, встал и обмер
  Под выкликание чабанье,
  Не вспомнив пятизначный номер
  Дисбата, где мы ночевали.
  
  ***
  (ночная высадка)
  Не смей роптать, когда как пёс цепной,
  Весь мир в тебя глядит осатанело,
  И стрелка на шкале высотомера
  Стремится в ноль.
  
  Не вздумай взвыть от бесконечных свинств,
  Но ощути, как сладко, как бедово:
  Отрыв шасси от мокрого бетона
  И звёздный свист.
  
  Молчи, о прошлом слова не проблей:
  Ни жизни, ни судьбы не опровергнув,
  Исчезнут и заборы промобъектов,
  И жуть полей.
  
  В тот самый миг, что насмерть осенит,
  Почувствуешь себя совсем спасённым,
  И, перепутав узелок с посёлком,
  Уйдёшь в зенит.
  






  1992
  В ту зиму с неустойчивым теплом
  Ручьи бежали чаще и резвее,
  С лопатой на плече, в глухом резерве,
  Скучали мы, и, видно, поделом:
  Очистишь плац, а там уж и обед,
  Тропинка от казармы до столовой,
  Где лично ты - затерянный объект,
  Как Север весь, уныло узколобый.
  
  И кажется, что каждый метр обтёр,
  Но холодом несло от стен ангарных,
  И до утра свечной горел огарок
  В каморке, где похрапывал каптёр,
  Когда под роспись на углу стола
  За створки колосистого киота
  Была ему судьба и жизнь сдана -
  Комок письма да три нечётких фото,
  
  Где мальчик скачет на лугу своём,
  И мяч летит, конечно, низковато,
  Но прежде чем терзаться устаём,
  Мы выбираем скорлупу стандарта
  И шествуем по пустоте квартир,
  Где только что малярша отквохтала,
  Гордясь, что птицу счастья ухватил
  Средь бела дня и посреди квартала.
  
  А те, чей не востребован залог,
  Кто там остался - просто не свезло им.
  Скачи от смерти, лаковый сапог:
  И наш черёд придёт, и тут мы словим,
  Допустим, бир манат или бир сом,
  И на проспект в цивильном сером твиде...
  А пух летел сквозь пальцы, невесом,
  Ни нас, ни наших слов уже не видя.
  







  Седьмая песня
  Не остережёшься, поминай, как звали.
  Вышли спозаранку под сухой паёк.
  Отлилось гвардейцам Взятие Казани,
  Кто не уберёгся, сразу же полёг.
  
  А родимой прессе лишь бы покровавей,
  Лишь бы подерьмовей, только б не светлей
  В жизни крошковатой, как решётка вафель,
  Жилы холодящей, будто не своей.
  
  Помянёт их разве, в жестах экономен,
  Тошный федеральный радиобубнёж.
  Рота моя, рота, ты ж Аника-воин.
  Вспомнишь, зубы стиснешь, головой боднёшь.
  
  Полегли снопами в кручах каменистых,
  Каждый исчисляем в небольших рублях,
  Что при государе, то ж при коммунистах:
  Кожа да пушнина, рыба да кругляк.
  
  Соотнесшись близко с облачным престолом,
  Каждый удивится, до чего живуч
  В бурю, что несётся в рубище Христовом
  В небе, где призывно светлый блещет луч.
  
  Проведя рукою по сентябрьским кронам,
  Не артачься, милый, сразу отмирай.
  Ты уже над миром, ты уже над громом,
  Отблеск быстрокрылый, пасмурная рань.
  
  ***
  (последнее прощание)
  Теперь не до танцев, милая, не до песен.
  Пока не в дыму мы, но роза ветров не с нами.
  Война за стеной уже шепчет мне - будь любезен,
  Забудь о себе, как турок в своем исламе.
  Неужто придется вспомнить, чему учили?
  Когда оглушат повестками в одночасье,
  Останется залпом дёрнуть по мокаччине,
  Друг в друга вдохнув - не жди меня - возвращайся.
  
  Я так это вижу, словно прошло три года,
  И ты отвлеклась, не дав никаких намёток
  Писателям книг о гибели патриота,
  Таких же, как я - несбывшихся, полумёртвых.
  Смолчит обо мне и пепельный жар архивов,
  Где тайн-то всего, кому проиграли Доджерс,
  Не им повторять, от пламенных од охрипнув,
  Ни имя моё, ни звание и ни должность.
  
  Лишь тени моей не будет успокоенья,
  Пока на ветвях, безвременьем закалённых,
  Гневливее льва, священнее скарабея,
  Не пискнет вороной раненый соколёнок -
  Тогда средь аллей, златым сентябрём объятых,
  Досаду неся чрез всю бытия порнушность,
  Ты вздрогнешь с колец гортани до самых пяток,
  И тихо пройдешь, на птицу не обернувшись.
  
  Дмитрию Филиппову
  
  Не могу осознать, а раз так, то, наверно, не надо мне,
  Как сливают страну и как мёртвый над нею стою,
  И на подиум входят литые самцы доминантные,
  А другие в гробах возвращаются в землю свою.
  
  И на этой земле, сухоснежьем едва припорошенной,
  Штыковыми лопатами роют им скорбный альков,
  И звенит в их манерках последней упрямой горошиной
  То ли хруст мировой, то ли слышанный в детстве Тальков.
  
  Не журись, пацаны, неизвестно, кому тут херовее:
  Вы-то вон, залегли аж до самого Судного дня.
  Остающимся здесь - тискать баб с выменями коровьими,
  Поменяться бы с вами, козлятки... такая фигня...
  
  За три выстрела взводных, овальный портретик на мраморе,
  За гвардейскую ленту венка, что от хмари промок,
  Оловянную кружку со ста милосердными граммами,
  Поменялся бы с вами и я, если только бы мог.
  





  ***
  (гражданские)
  Кто к боли сызмальства приучен
  И непреклонен, словно вексель,
  Тому и с воинством гремучим
  Передвигать границы весей,
  
  Сверять листы расстрельных списков,
  Кивать вернувшимся с побывок,
  Многозначительно присвистнув,
  Иуд приканчивать в затылок.
  
  А нам лежать среди ромашек,
  И, яблонь впитывая запах,
  Кадить на без вести пропавших
  И дребезжать при первых залпах.
  
  Таким, как мы, трястись, как стёкла,
  От сводок славных и позорных,
  Укрывшись фресками костёла
  От поля, где царил подсолнух,
  
  И, шторы плотные задёрнув,
  Скупые формулы талдыча,
  Таиться, будто мародёров
  Потенциальная добыча,
  
  И, бранный презирая пафос,
  В не отменимый час обедни
  Под шорох артналётных пауз
  Молиться об исчезновеньи.
  
  ***
  (похороны)
  в зареве начинаний,
  спешке и опасеньях
  нет похорон чеканней
  наших, позднеосенних,
  
  там, где сквозит во взорах
  тусклым оцепененьем
  вьюга, что роет в сорок
  ямы двадцатилетним.
  
  там, гомоня о лучших
  Господа мягких дланях,
  в глинистых топких лужах
  копщики стелят лапник.
  
  сам замкомбата - ишь ты! -
  манит к себе начкара,
  чтоб над гробами трижды
  гибель на вдов начхала.
  
  юны, не многодетны,
  дёрнулись без команды -
  светлое пламя, где ты?
  счастье мое, куда ты?
  
  эхо одно негромко
  грянет в стволах пузатых,
  там, где чернеет кромка
  редких лесопосадок.
  










  ***
  (на базе)
  Вдохнувшим в себя поглубже
  Уволенность по статье,
  Привыкшим пинать баклуши
  В лазоревой пустоте,
  
  Сосать под коньяк салями,
  Дымиться, как пар в котлах,
  И слёзы свои соплями
  Наматывать на кулак
  
  Не гаркнуть великолепней
  Про скрытый потенциал,
  Чем ужасу поколений,
  Что с войнами танцевал.
  
  О, гномы в бездонных шахтах,
  О, золото их погон,
  И кнопок, уже нажатых,
  Расплавившийся попкорн,
  
  Я тоже из них, из этих,
  Глядящих в пустой проём,
  Где гнойная плоть эстетик
  Расклёвана вороньём,
  
  И знаки грядут о звере,
  Когда, не щадя зверья,
  Расходится в атмосфере
  Чудовищная заря.
  ***

Ни мистических практик
Ни сермяжных рубах,
Ни молитвы о братьях
В домотканых гробах,

Препоясан террором
У пустынь взаперти,
Я ходил по дорогам,
Прозревая пути:

Вот он, замысел божий -
Ноября экссудат,
Производственный поршень,
Груды павших солдат,

И свинцовая пулька,
Что ложится кучней
В содрогание пульта
От вонзённых ключей.

Се видны мне с изнанки
Кони, ворон, и блед,
Проторённые знаки
Неминуемых бед.

Но и позднего позже,
На последнем снегу -
Что я сделаю, Боже?
Что я сделать смогу?

Белых стрел оперенья
От кишок отскоблю,
Чтобы вечное время
Устремилось к нулю -

Если полдень крамолен,
То и полночь близка,
Словно шрамы промоин
На запястьях песка.












  Третье ранение
   Как руки солдат, на которых
   Пикировал в сумрак ночной
   С единственной мыслью - как долог
   Последний рывок на Ачхой,
   Трясло. Расставаясь с рассудком,
   Я видел, как светоч потух.
   К нему, госпитально разутым
   Вздымался израненный дух.
   Дана нам умеренность вдовья,
   Но счастье земное дано ль?
   ...И выл я, бессмертию вторя,
   И склянка тряслась надо мной.














  
  The One (один в пустыне)
   Где птаха местная алкала,
   Истаивала синева,
   Стелился дым в тени ангара,
   Рассеивавшийся едва,
   Расчислено огнеопасны,
   От блёклой слепли кислоты
   Заброшенной авиабазы
   Палатки, модули, склады.
  
   Рюкзак собрав, стволы промазав,
   На койке выгорев дотла,
   Я ждал пришествия УАЗов,
   Всеведущ, как аятолла.
   Кто был один, тот, страх шифруя,
   Поёт и пляшет за стеной.
   Как мальчик, спрятался в шкафу я,
   Внимая тишине степной.
  
   Затвор украдкой колупая,
   В метафизическом говне,
   Услышал - встала головная,
   С подножки спрыгнули ко мне.
   ...Неслась тоска аккордеонья,
   Клубилась пыль из-под колёс,
   И глобус перекати-поля
   Мне в ноги тыкался, как пёс.

  ***
   Тимуру Ишбулдину
   Я давно запретил объяснять себе, как
   Отходить от потерь, пребывать в столбняках,
  
   После войн мировых и до войн мировых,
   Между сталиных, молотовых и громык,
  
   Над метелицей лисьей, что ёлки кадрит,
   Выступает из хаоса хаос-гибрид,
  
   И от поступи тёмной прогнозных тирад -
   За зимою зима, за терактом теракт.
  
   Что молчишь, Уренгой? Объяснись, Усть-Илим,
   Для чего мы одни против мира стоим,
  
   Что за воля нас вынесла сквозь племена,
   Что за правда дана нам, и есть ли она,
  
   Отчего в пустоту провисает строфа -
   Мы сдаём острова, не сдаём острова?
  
   И, финальна, как всякий эрзац-аргумент,
   Ослепительна роспись крылатых ракет,
  
   Будто к нам и счета, и стандарты двойны
   От войны до войны, от войны до войны.
  
   Трасса (ночное патрулирование)
   I.
   Поддельная жрачка и дороговизна -
   От этого в прошлом году
   Какая-то дымка над городом висла,
   Пугающая школоту.
   Поэтому нервно мигал поворотник
   У фуры с измятым крылом,
   И было от криков радийных, вороньих
   Тревожно на склоне крутом.
   Но столько ни видел своими глазами -
   Уложенных мордами в грунт,
   А помню огни, что так дивно плясали,
   И склон, что действительно крут.
   О, эти мне морды избитых, без денег,
   Несбывшихся, может, атилл!
   ...А ночь разбирательств, допросов, истерик
   Не помню: курить выходил.
  
   II.
   Насторожён, как пекинес,
   Подвижен, точно мим,
   Служил тогда я в ППС,
   Приписан был я к ним.
   Нас было трое на посту.
   Накинув капюшон,
   Один сказал - пойду поссу,
   И правда, ссать пошёл.
   Другой уснул, а мимо нас,
   Похоже, в отпуску,
   Пытался местный папуас
   Проехать на Москву.
   Я по колёсам, он в ответ.
   И хоть в штаны дуди,
   Такой попался оглоед,
   Поссать не отойти.
   А рапорт был того длинней,
   Спасибо, что Навруз.
   Да как ты смел, холуй, плебей,
   Напасть на мирный груз?
   Такая нычка умерла,
   Не чарс, а монпасье!
   А номера - что номера?
   Палёные, как все.
  











***
  Михаилу Толстых ("Гиви"),
  командиру батальона "Сомали",
  погибшему при исполнении

  Ты бы мог убежать или спрятаться,
  Отдохни, мол, грехи замоли.
  Я об этом узнал не из Яндекса,
  Написал замкомвзвод "Сомали".
  
  Порывался ответить, а нечего.
  Пару укров с утра обхамил,
  Чтобы знали - оставил Донетчину,
  Ополченец Толстых Михаил.
  
  Что теперь нам причины и следствия?
  Не топчите венков, пусть растут,
  Если жизнь - ожидание слесаря
  На протечку небесных простуд.
  
  Не подлеску февральскому, палому,
  Прорастающему из-под плит -
  Мотороле, Арсению Павлову,
  Что предательски так же убит,
  
  Что эстетика? Призрачна, радужна...
  Океан, что из ран вытекал.
  Торжествуй, западэнская ратуша,
  Гогочи, Пентагон-Ватикан.
  
  Только в списке, не нами изогнутом,
  Да пребудут во славе своей
  Имена, осиянные золотом
  На великое множество дней.
  








 ***
  (обстрел)
   Казались абстрактными буквы присяг:
   Уж лучше плененье,
   Чем эта земля, на которой врастяг,
   Сугробов бледнее,
   Пытавшиеся пробежать напрямик,
   Убившись об угол,
   Лежат и завгар, и монтёр, и грибник,
   И сборщица кукол.
  
   О, русское поле, кто лучше тебя
   От бренности прячет
   Летящие по ветру дни жития,
   Чей благовест рябчат?
   Навечно, доколе не выцветет мгла,
   Не ссохнется дойка.
   Стоишь, по десяткам считая тела,
   И думаешь только -
  
   С души этот грех никогда не сниму,
   Не дастся уколам,
   Уж лучше бы сам ты лежал на снегу,
   Разорванным, голым...
   Но сдался ли пчёлам в разгар посевной
   Раздавленный трутень,
   И днесь потрясание тверди земной,
   И грохот орудий?
  ***
  (готовность)
   Не мотыльки ли нам судьбы наткут
   Пляской в торшере?
   Здесь вам не там, и поэтому тут
   Грянет вторженье.
  
   Хочется кровушки? На-ка хлебни.
   Похрен героям.
   Встали-попрыгали, снова легли,
   Сдохнем - не дрогнем.
  
   Ждём лишь, когда, тишину расколов,
   Рявкнет зевота,
   Где до границы - пара столбов,
   Пара всего-то.
  
   Где на разбитом окне резеда,
   Прах атавизма,
   Местная сеть, что ловила всегда,
   Насмерть подвисла...
  
   Заняты точки, стынут взвода,
   Дизели стонут.
   Дастся недёшево та высота:
   Вены иссохнут.
  
   Выгнись же, небо, свинцовой дугой
   В пьяном дебоше.
   Вот они - слева пятнадцать, огонь!
   Господи Боже.
Рыбалка
  Как-то раз по осени,
  Выйдя из Чечни,
  На Горелом озере
  Мы рыбачили.
  
  Донки с колокольцами,
  Камни с лишаём,
  Водку перекоцали -
  Рыбку глушанём.
  
  Пособляй тетеньканью,
  Финская мордва,
  Под ушичку дельную
  Котелка на два.
  
  ...Тут из леса с мошками
  В дымке снегирей
  Просто невозможная
  Вылезает хрень.
  
  Голос покоманднее,
  Чем футбол-хоккей:
  'Что тут за компания?
  Сами-то откель?'
  
  Видели страшеннее
  Из пяти углов.
  'Ваше разрешение
  На рыбоотлов?'
  
  Пацанов третирую:
  Открывай шампань,
  Шашечку тротилову
  Ну-кось, поджигай!
  
  Неужель с карелами
  Сесть из-за фигни?
  Озеро! Горелое!
  Извини...

  




***
  (будни)

   ...Как однажды замкомбата
   Щурясь, обронил -
   В горы лезть высоковато,
   Хватит и равнин,
   По изгаженному снегу
   Выходи пестреть,
   Запоздавшую разведку
   В котловине встреть,
  
   Чтобы хоть на послезавтра
   Смолкла дичь команд,
   И заря б не воскресала
   С октября по март,
   И, самим собой затравлен,
   Дождик моросил,
   И постанывал с окраин
   Местный муэдзин.
  
   Отчего ж так тошно, грустно,
   Будто мордой вниз
   Лёг, расстёгнут, как разгрузка?
   Чистый модернизм:
   В размышленьях о финансах,
   Думах, как Москва,
   Жизнь твоя, как нудный насморк,
   Мертвенно тускла.
  
   На своих местах исконных
   Стайный быт салаг,
   Небо в пепельных осколках,
   Яства на столах...
   И в сомненье обоюдном
   Мысль, как урс*, узка:
   Новый год под Алхан-Юртом
   И тоска, тоска.
  
   *урс - нож (чеченск.)
  






  ***
  (гибель специалиста)
   На прежнее опираться ль,
   Сбывать ли его в расход,
   Искусству спецопераций
   По жизни не до красот.
  
   Покличешь, а голосов-то
   Пожиже, чем на плацу -
   Накопишь до полувзвода,
   И плакаться к праотцу.
  
   Ещё не таких ловила
   Со скуки ль, из баловства
   Душманская котловина,
   Заросшая полоса,
  
   Но разве в зелёнке прятал
   Входные без выходных
   Потекший аккумулятор,
   Умученный под кадык?
  
   О, если б не предписанье,
   Представила б головня
   И сретенье то пейзанье,
   И плотность того огня...
  
   Такие кололо глыбы
   Болотом из-под осок,
   Что видно, как день тут был бы,
   Но долго пробыть не смог.
  
   Не ждать же, когда пристрелят...
   Корячься, но не сгорай,
   Когда в двух шагах пестреет
   Ружейная пастораль,
  
   И тянет от рук облезлым,
   И брызнувшим в рот ручьём
   Две ласточки над комбезом
   Щебечут, как ни при чём.
  





  ***
  (казарменное)
   Присядь на койку, клан сопран,
   Цвети, календула.
   Вернулся, вещи разобрал -
   Москвы как не было.
  
   ...Ты пробочку-то отверни.
   Прости, чудовище.
   Порвали сланцы мы твои.
   Размерчик тот ещё.
  
   Пока ты, зёма, пребывал
   В общенье с массами,
   По ком-то плакал трибунал.
   Едва отмазали.
  
   Херовый вышел эпизод.
   Бардак с высотами.
   Потерь на двадцать из двухсот.
   Одни двухсотые.
  
   Из худших выбирая зол
   Косое зырканье,
   Сложили рапорты на стол
   Косноязыкие.
  
   Разведка поздно засекла
   Куначьи шнобели,
   И жахнула из-за села
   Поддержка, чтоб её.
  
   Проси теперь у катаракт
   Негабаритного...
   Что срочка арте, что контракт,
   Ультрамариново.
  
   Ещё он толком не подсох,
   Не вмёрз проталиной
   В чеченский плавленый песок
   Их профиль вдавленный.
  
   Ни бега им сквозь облака,
   Ни дома отчего.
   Давай ещё по два глотка,
   И - в томагочево.


Товарищам, оказавшимся полезными в Сирии

  Так и вижу, как в дыме саманном
  Исчезает куда-то змея,
  И вприпрыжку за ней по завалам
  Те ребята идут без меня.
  
  Почему я не там? Потому что
  В города наигрался, когда
  Откликалась Алупке Алушта
  И Акмолинску Караганда.
  
  И ни там, и ни здесь - отчего так
  Приключилось, что в годы свои
  Ни гангрен я не знал, ни чахоток,
  Будто в рёбрах ромашки цвели?
  
  Оттого ль, что на этом ковчеге
  И седок я, и пара гнедых,
  И сержантская ругань в учебке,
  И салажий голодный кадык,
  
  Оттого и не здесь, и не там я,
  Что, охотничьи байки травя,
  Избегающие нагнетанья,
  Затихают шаги патруля.



















   ***
  (начало. Абхазия, 1992)
   Я понял, что Господь меня не видит,
   Когда, штабной ухмылкой мельтеша,
   На всех частотах заплясал эпитет
   Террористического мятежа.
  
   На третий день, пройдя до половины,
   Властям вернув утерянный контроль,
   Мы, сделавшись огню неуловимы,
   Группировались под большой горой.
  
   Там плакали от залпов миномётных,
   Просили пить, патронов, сигарет,
   И женщины ходили мимо мёртвых,
   Губительно ведясь на всякий бред.
  
   Дымящихся вдали дорог зеркальней,
   На небе таял облачный крахмал.
   Стояла сушь. Раскрашивался камень,
   В заливе нефтетанкер догорал.
  
   Бумаги, куры, выстрелы, стенанья,
   Болезнь земли, нарушенный баланс.
   Над всем царила тишина степная,
   Молчанья Бога, бросившего нас.
  
   И каждый бы сказал, мозгов не пудря,
   Плюясь под ноги гравийной слюной:
   Быстрее пули лишь другая пуля,
   Бездонней бездны лишь бачок сливной.
  
   И, гибели стократ обетованней,
   Я понял, что из пепла восстаю,
   Когда, излив любовь на бедных тварей,
   Господь закрыл глаза на тварь свою.









 Павлу Поповских
   Так солнечно, как будто жизнь в запасе,
   И с ней уже достигнуто согласье
   О перемене участи твоей.
   И будто бы рыданьем взлёт не прерван,
   И этот куст, всегда желтевший первым,
   Опять пылает посреди аллей.
  
   Сглотнёт ли жаба подгулявших мошек,
   Вспорхнёт ли сойка из ветвей намокших,
   Опять на луг ветра обозлены,
   И равнодушно небо в пенных клочьях.
   И ты, не раз ловивший бедных ловчих,
   Вёрсты за три заметишь их следы.
  
   Когда они в бессмертье облекутся,
   И 'красные бригады', и якудза,
   Брюзжаньем скорбным не достанешь их.
   Открытые финалы ненавидя,
   Ты избегал, как жалости, наитья,
   И в этой страсти был один, как штык.
  
   Теперь ты мёртв, и на заре вечерней
   Тебе приснятся дни святых учений,
   Когда рассвет безжалостный воскрес.
   Туманом полусъеден, стлался ельник,
   И было слышно, как в глухих селеньях
   К обедне бьют, как будто в ржавый рельс.
  
  ***
  До статистик скорбных не унижусь:
  Не терплю пометки 'рядовой'.
  Сколькие, в лице не изменившись,
  За семь лет прошли передо мной.
  
  Дать бы здесь, наверно, поясненье:
  Мускулисты, дельны, глаз горит,
  Но - клеймо столетья! - бедны семьи,
  Это и сбивало их с орбит.
  
  С вечера уложатся, как надо,
  И в зелёнку на неделю-две,
  Поподразделённо, покомандно,
  Возвратятся в комканой листве.
  
  А заплещет жгучий спирт в стакане,
  Значит, был приказ невыполним.
  Только сквозняки по ним вздыхали,
  Только ливни плакали по ним.
  
  Хоть облей гробы их карамелью,
  Хоть сличай их по цементу пломб,
  Так мне представлялось по раненью,
  И никак иначе не могло б.
  
  
  ***
    (после Востока)
  Не то, что когда-то впечатал аллах
  Огнём прямо в сердце пророка -
  В чужих и совсем не медвежьих углах
  Забудешь, где ГУМ, где Петровка.
  То вопли в окне, то ослиная вонь.
  Известные, в общем, лекала -
  Небитая ксива и ствол нулевой -
  Избитый набор нелегала.
  
  И где они столько проулков берут,
  Как будто бы из алебастра...
  О. как он сиял, довоенный Бейрут!
  Как только, наверное, Басра.
  Всплывут поневоле и морды ханыг,
  И выстрельных искр высеканье,
  Кривые маршруты путей отходных,
  Заплетшиеся узелками...
  
  У нас же, известно: полгода ни зги.
  От гула Варшавки оглохнув,
  Душа воспарит, устремится в пески,
  От слякотных этих вагонов.
  И тут не какой-то там адреналин,
  Приязнь к вечеринкам-коктейлям,
  А судьбы, которым Господь предварил
  Восшествие упокоеньем.
  ***
БЕСЛАН  
(памяти команды)
  Валялись на матах в спортзале,
  То брусья трясли, то турник,
  Чтоб дети, которых спасали,
  Запомнили только троих -
  Того, кто бежал вдоль ограды,
  Из тех, что пробились втроём,
  Кого земляки, толерантны,
  Накрыли каким-то тряпьём.
  
  Того, кто лежал на фанере
  От крыши, раздолбанной в хлам,
  Того, кто высаживал двери,
  Того, кто садил по углам.
  Спасителя путь одинокий
  Безводен и простоволос -
  От раны, жены-идиотки ль
  Бросаться под мусоровоз.
  
  Запомните - каждый обломок
  В квартале насквозь типовом:
  Пожарные выходы в пломбах,
  Застреленный радиофон,
  Сгущение выкриков сиплых,
  Судьбу, что подол задрала,
  Промокшие створы носилок
  И жареный дым со двора.
  
***
    (отставник)
  Наверно, весна. Чему ж,
  Намеренья холодней,
  В краю разводных чинуш
  И корчиться, как не ей?
  Под вечер светло, как днём,
  И в облачных дубаках
  Мерещится окоём
  Забрызган, как томагавк,
  
  И это почти финал,
  Но как ты его ни гробь,
  Кто смолоду убивал,
  Иначе глядит на кровь:
  Спекается, будто нефть,
  И, жадна на отруба,
  Уж если пойдёт гореть,
  Прикинется голуба.
  
  В трясущихся витражах
  Узнаешь, как дух иссяк,
  И тело его - дуршлаг
  Заржавленных железяк.
  Фонтаном из всех аорт
  Всплеснул бы, едва теплей,
  И жить бы да жить, а вот -
  Не хочется. Хоть убей.
  ***
    (сон)
  До утреннего сполоха
  Нельзя об этом с облака,
  Хоть встань и обомри,
  Гонял, палил, и на тебе:
  Что начали фанатики,
  Продолжат упыри.
  
  Упорствуешь? Пожалуйста:
  Земля была поджариста,
  Дымилась и гнила.
  Обстрелами оплавлены,
  Чернели в ней подпалины,
  Пульсировала мгла.
  
  То в пластике, то в битуме,
  Хрустели стёкла битые,
  И клеились к ногам
  Под размозжённым Лениным,
  Лохмотьями облепленном,
  Резина и напалм.
  
  А люди? Синькой крашеный,
  Ты не стесняйся, спрашивай -
  Где парки их, скамьи?
  А вон они, а вот они,
  Разбросаны, как отруби,
  Смотри, не наступи.
  
  Держи себя... компактнее,
  Не заостряй внимание
  На взглядах билетёрш.
  Ну, мало ли, ну, много ли,
  Их за слепыми окнами
  Глядит, как ты идёшь.
  





  ***
  40-летию ввода войск в Афганистан
  
  Опишешь вряд ли в двух словах
  Тот воздух в семьдесят последнем,
  Когда рыгающий Саланг
  В имперский хрящ вонзился слепнем,
  И небо бившие винты,
  И ссохшейся листвы обилье
  Кричали - 'Вынеси воды!' -
  И из одной бутылки пили.
  
  Всходила над Москвой звезда,
  И было странно до икоты
  Всходить на мост, сходить с моста
  И перемигиваться - 'годны'.
  И, позвонок за позвонком,
  Хребты, немотствуя в саванне,
  Сходились в пулевой закон,
  Не совместимый со словами.
  
  Удар! - и снова шеи гнут
  Хирурги, о ЧП проведав.
  Под ними - мальчик-шалопут,
  Разорванный на семь фрагментов,
  Сокройся, кетгут, сгинь, игла!
  Здесь лишь молитвы доминантны,
  Страна его не сберегла
  В преддверие Олимпиады.
  
  Лампадка теплится слегка,
  И башня светится по-спасски,
  Пока латают сопляка
  Сырого, как в ружейной смазке,
  И лишь Кабул, не искусим, -
  Заткнитесь, музы, не глазейте! -
  Скользит во мглу, как мы скользим
  К слезе, просохшей на брезенте.
  




  ***
  (новый набор)
  
  Кивая старослужащим вдогонку,
  Докапываясь, кто, зачем, не вру ль,
  Дежурный, чуть не продырявив корку,
  Звонит по связи, пропускает внутрь.
  Исследователь... разве ж я в комбриги
  Намылился? Но в памяти копну,
  И те ж вокруг явленья - гриб курилки,
  Развилка к штабу, в баню, на губу.
  
  Какого вы тут ждёте Мошиаха,
  Зольдат? На оба берца охромей,
  Но тот же клуб, и дальше - та же лавка,
  Где слипшуюся брали карамель.
  И крашеные липы исхудали,
  И только я у них и почерпну,
  Что здесь ничто не старится с годами,
  И нечему меняться. Ни к чему.
  
  ...На загодя отобранных не гаркну,
  Не потому что вчуже жаль альта:
  Сегодня нам формировать бригаду,
  Комплекты взять по списку, и айда.
  Из отпуска вернутся ли, с отлова ль
  Те, что как мы, сплошная доброта,
  Сменять их - нам, и скучный шум столовой
  Сольётся с низким рокотом борта.
  
  
  ***
    (после и до)
  То ли время настало,
  То ли вовсе ушло,
  Что, как минимум, странно,
  Потому что смешно -
  Отчего-то с годами
  Стопоришься, едва
  Получаешь заданье,
  Где свербит синева,
  
  И путём соловьиным,
  При сплошной белизне,
  Подлетев к седловинам
  Без поддержки извне,
  В полоумном экстазе
  И в бездумье благом
  Никому ты не сдался
  С перебитым полком,
  
  После тысяч утопий,
  Как секунд ни тяни,
  Несравнимо удобней
  Отлежаться в тени,
  Чем при двух миномётах,
  Молодняк не задев,
  Опрокидывать мёртвых
  На отроги судеб.
  
  Будто не начинала,
  Подражая пловцу,
  Подгибаться чинара
  На пустынном плацу,
  И молитву сыновью
  Не шептал, как в запой:
  Это всё не со мною.
  Это всё не со мной.
  






  ***
  (сыну)
  
  Я сбудусь, не сейчас, так послезавтра,
  И вечности всеядной присягну,
  Чтобы коровьим языком слизала,
  Чему сбываться поздно по всему.
  
  А вы - давайте, самолюбье тешьте,
  Что странами играли, как йо-йо,
  И мальчика в охотничьей одежде
  Гоняли в узел скручивать её.
  
  Я форму сжёг за домом в назиданье
  Наследнику, что стал бы вызволим,
  А не сидел в загаженном зиндане
  И в ночь глухую не бежал к своим.
  
  Пусть сыну не достанется тот жребий,
  Ему иное небо распахну,
  И если сбудусь, то без приложений,
  Прыжков йо-йо, похожих на страну.
  





  ***
  
  (мародёры)
  
  Когда, бесполы, как моллюски,
  Суды кривятся чистоплюйски
  От мародёров боевых,
  Скажите, жгутики в амёбах,
  На что б мы хоронили мёртвых,
  На что б лечили горемык?
  
  ...Когда идёшь путём кровавым,
  Непрезентабельным, как варвар,
  Срезая перстни на прокорм,
  Какой там Данте, Беатриче...
  Укоренённый в безразличье,
  Должок запишешь за братком,
  
  И должен лишь безличной силе,
  Которая, всегда 'на стиле',
  Третирует себя саму,
  Молчанье различив за фразой,
  Бежит от наледи саврасой
  К Семидесятому псалму.
  
  На кражах обмундированья
  Восходит копоть мировая,
  Трубит сигнальщик, нарочит,
  Когда у скупщика хабара
  То, что война наволхвовала,
  Позвякивает и бренчит.
  ***
  (Старопромысловский)
  Тимуру Ишбулдину
  
  Хоть москвич ты, хоть замкадовец
  Произвольных зодиаков,
  Содрогнёшься: после гаубиц
  Вид кварталов одинаков.
  
  Хоть с деревни ты, хоть с города,
  Обалделость поголовна:
  Снизу доверху распорота,
  Наблюдается колонна.
  
  И пока гундосят задние,
  Хрен туда, мол, первым рыпнусь,
  Огляди, какое здание
  Взору общему открылось:
  
  Лицевая часть расплавлена,
  Провода свисают, рыжи.
  А не надо было снайпера
  Оставлять в районе крыши.
  
  От живого б хоть молекулу,
  Хоть солянум веррукозум...
  И пожаловаться некому -
  Что в прямом, что в переносном.
  
  КОМЕНДАТУРА
   Алексу Павлову (1961-2019)
  Я с отвращеньем пировал
  Среди псарей цепных и злобных,
  Полусвятых и полупадл,
  Воспитанных в запретных зонах.
  Они закрашивали спирт
  Инрвайтом, юппи или зуко,
  Не замечая, что искрит
  Кругом урочище испуга,
  
  Спокойно брали на себя
  И гадкий привкус шоколада,
  И то, что, радужки слепя,
  Глядела смерть в них, жутковата,
  Чихать им было на суды,
  Квартиры с барышей трофейных,
  И долгие, до красноты,
  Несовпаденья в откровеньях.
  
  И я, питомец меньших склок,
  Установил своим лепидам,
  Что и в посмертии б не смог
  Любить, не будучи любимым.
  В бычках и рыбьей чешуе
  Я, словно стол, под ними гнулся,
  И мир их был мне чужд вполне,
  И истекал, как водка с гуся,
  
  ...Я много в жизни продуплил,
  Такой чарующе крысиной,
  Что вовремя покинул пир,
  Насквозь пропахший мокрой псиной.
  Декады шли, печаль текла,
  И выпрямлялся я, не горбясь,
  А вышел срок - и сдал дела,
  Без промедления, под опись.
  



  ***
    (фото)
  
  Как фото с годами блекнет -
  Потрескавшиеся губы
  Кривятся в ответ на лепет,
  Что времени ни секунды.
  Полно. И в одно касанье
  Ответят зудящей прорве
  Над выцветшими глазами
  Такие же точно брови.
  
  И линия подбородка
  Прочерчена тем упрямей,
  Чем ведшие от порога
  Ущелья, барханы, ягель,
  И взгляд объектива вогнут,
  От выдержки ли, со спуска ль:
  Измятый комбеза ворот
  Главенствует над разгрузкой...
  
  И хватит пустых обрывков,
  Деталей неизъяснимых.
  Над гибельным сном подпрыгнув,
  Сгорает безвестный снимок,
  Была его смерть негромка,
  И мало чего он петрил.
  Обугливается кромка,
  Развеивается пепел.
  
  Куда с пришивным шевроном
  Собрался ты, далеко ли?
  Обходится как с животным
  Командование лихое,
  Но, жизнь ему продлевая,
  Тех линий не оголила
  Ни молодость боевая,
  Ни пуля её калибра.








  ***
(героям) 
  Среди политиканской шебуршни,
  Ветшанья, измельченья, обнуленья
  Те золотые юноши ушли
  В преданье Вакха, грёзу Апулея.
  И мир остался тленен, одинок,
  Таким, как был, ничуть не изменённым,
  Семёном, пред которым Антиох -
  Придурок, поклонявшийся знамёнам.
  
  И по веленью складки носовой
  Пресечены приёмы, фестивали,
  Волненья толп, обиженных судьбой,
  Что к их поместьям речи воздевали.
  Там жили по-крестьянски - погреба
  Лозой сочились, медью канделябра,
  Откусы с правой стороны гриба,
  Солдатские льняные одеяла.
  
  Кто славен был, и пошлость превзошёл,
  Лишь на такую смерть имеет право,
  Бесплодным ожиданьем искушён,
  Расчислен жалкой ложью полиграфа.
  Одним движеньем выбившись в князья,
  Встречает гибель, как экстраваганцу,
  За дальние пределы унося
  Презрение к Земле и страсть к пространству.
  ***
  (тайное посвящение Рособоронэкспорту)
  Равнодушен к Пасхе и Пейсаху,
  Как совсем не важным пустякам,
  Транспортник заходит на посадку,
  Умолчав о том, что постигал
  В зареве пустот заиндевевших, 
  Кучевых разломах в полстраны...
  Ни зарубок, ни рубежных вешек -
  Только облака, как пластуны,
  Движутся, смыкаются, как стены,
  Изморозью плоскости застлав,
  Только вспышки, будто бы кассетны,
  Реверс, взвизг, шипенье... встал состав.
  Привезли. Спустя неделю, две ли,
  Замыкая створки поддувал,
  Вечных врат распахивая двери,
  Запрокинет импортный товар
  Негра ли, араба племенного,
  Или своего же дурака...
  Хлябь разрывов - это ли не ново?
  Та дорога - тем ли дорога?
  На вполне земных ещё отрогах
  Стёртая порвётся бечева,
  Двести тридцать ящиков патронных
  Разменяв на человечьих два.
  
  
  ***
  Я мог бы плениться внезапным восторгом,
  Надрывно срывая с портьер бахрому,
  И, волю давая заржавленным створкам,
  Распахнутым настежь взбегать по холму.
  Но, знаешь, какая-то вдруг анемия,
  Смиренная, словно цветок на окне,
  И ты произносишь запретное имя,
  И стоном оно отдаётся во мне.
  Не смей. Это имя навеки под спудом,
  Пусть место ничтожно - беда велика,
  Одно и единственно в мире безумном,
  Достойно экстаза и отходняка.
  Так странно - обычный восточный топоним,
  А пахнет, как мёртвых друзей нагота,
  И то, что тогда уцелел под убоем,
  Уже не отпустит меня никогда.
  
  









  ***
  Протолкавшись сквозь толпу,
  Бдя о земляках,
  Память в бездне искупну,
  Вольности скрестив с табу,
  Сам не зная, как.
  Что, ребятки, хлеб да соль
  Хавать не срослось?
  Пацаняток удостой,
  Прав Тонкой да Лев Толстой,
  Дырками насквозь.
  Те, кто там купоны стриг,
  Чистил ареал,
  Исповедуя блицкриг,
  На прощальный хриплый вскрик
  Агнцев обрекал.
  Сколько русов, половчан
  Зряшно извели...
  Оборзевшим богачам,
  Как вам спится по ночам
  Посреди земли?







  ***
  Не правда ли, какой подляк
  Среди звериных смут
  Считать нормальным, что в полях
  Никто тебе не суд?
  Да, виноват. Сорян, сорян.
  Штабному сволочью
  За то, что в пленного стрелял,
  Сполна я заплачу.
  Он сдался, проиграв дуэль,
  Но, пав до крикуна,
  Сказал - хана жене твоей,
  И матери хана.
  И так мне показался подл
  Такой экспресс-базар,
  Что выстрелил почти в упор,
  И слова не сказал.
  Вернул к обыденным вещам
  Один сверхсрочник-шкаф,
  А тот катался и визжал,
  Пол-уха в пальцах сжав,
  С тех пор, сбираясь к алтарю
  Наплакать с полведра,
  Одну судьбу благодарю,
  Что руку отвела.



***
Ни бельмеса не хочется
В заржавелое время,
Словно мир уже кончился,
И пора Откровенья.

Но, тумана безвиднее,
День за днём безысходно,
Это зимнее, зимнее,
Бесконечное, словно

Триста метров под снайпером
И запрет отрекаться,
Перспектива быть запертым
И отмена приказа

Поступать опрометчиво,
Ибо ты не один здесь,
Ибо нечего-нечего,
Проходите-садитесь.

И не молкнут орудия
В предвкушении горя,
Будто снова вокруг тебя
Дизеля и предгорья.




ДЕДУ, СОКРАТУ АРУТЮНОВУ

Туманным саваном одет,
И если пьян, то не с обновки,
Последнее, что видел дед,
Европы грязные задворки.
Уже заполнен синевой,
По щиколотку, по колено ль,
Он зрел от лавки зеленной
Руины лавки бакалейной,

Запёкшийся от крови снег,
Бригаду в горе безутешном,
Что, как Железный Дровосек,
Топор взнесла над Будапештом.
Утратив то, что так любил,
Вокруг себя поскрёб руками
На груде балок и лепнин,
Как на возвышенном кургане.

И дымом, словно полотном,
Его накрыли, точно иглу,
И как февральский Балатон,
Сложили в братскую могилу.
Теперь неважно, где и как,
С возвратом ли концов, с концами ль,
Кто здесь Улисс, кто Телемак,
Гандзак, Тифлис или концлагерь.

Не ждите ж, Нюрнберг и Потсдам,
Хач не заменит вам эльзасца.
Я внук его. И я - воздам
Той мерой, что и мне воздастся.
Кому-то планки на груди,
Кому-то лунные проекты,
А он сумел от всех уйти
Декад за восемь до Победы.















***
Не ощущая ни тоски, ни рвенья,
По осыпным камням, как по стеклу,
Мы в ночь сошли под пение Орфея
И, в лямки вдевшись, двинулись во мглу.

От жажды, думал, выпарюсь, иссохну,
И грезились в тумане корабли - 
Была нам карта звёздная. По склону
Карабкались бесшумно, как могли,

И сумрак с кряжа истекал, как с гуся,
Тугой, как заказная бандероль,
А чуть рассветный луч небес коснулся,
В прицел поймались первый и второй,

...Запомнилось - лежим и еле грезим,
Давно, мол, шанс такой не выпадал - 
А вот бы третий выпал перекрестьям,
А там четвёртый, третьему в пандан...

И, в общем-то, пора, давно пора нам
На перевале выстудить мозги.
...На обмундировании парадном - 
Одни плевки. Ни рвенья, ни тоски.



ЭКОЛОГИЯ

Упереться б, воспротивиться - 
Откровенно грязновато - 
Капитальное строительство
Учинили здесь когда-то.
Не усадьба, а имение,
Вровень той метаболии, 
Тонн пятьсот-шестьсот, не менее,
Одного бетона влили.

Стены мой, раствор створоживай,
Изумляйся дыр богатству,
Чтобы сей объект заброшенный
Оборудовать под базу.
Помещенья узаконивать,
Спать хотя в два уклада,
Здесь, допустим, стенд какой-нибудь,
Пусть и бедненький, но как-то.

За семью ж дверями, чтоб его
До Адама облысело,
Отработанное топливо.
Фон трещит немилосердно.
Грянь в штабы - что за дела-то там? - 
Вечно в положенье шатком: 
Ты не нам - дезактиваторам,
Пусть откачивают шлангом.

Вот бы вас да к нам, да под руки.
Нет штабных милей и краше,
Всех забот - крутись на облаке,
Рапортуй... а мы-то как же?
Сто баллонов... ладно, сволочи,
Вот вам фильм на плёнке 'СВЕМА':
Ну-ка, навались - и с горочки.
Вспышка справа, вспышка слева.





***
Бренной ветхостью обломка
Проклятую от и до,
Назовут её 'эпоха'
Те, кому она никто.
Стянет челюсти зевота:
Дёрганы, воспалены,
Восемьдесят лет всего-то
Миновали с той войны.

Только в грохоте поленниц
Сердца не угомоню:
Снова вижу - входит немец,
Входит немец в дверь мою,
В той своей крысиной форме,
Балагур и весельчак,
Будто поле силовое,
Вдруг возникшее в лучах.

И сознаньем оробелым,
От Руси, не от Европ,
Я уставлюсь в парабеллум,
Наведённый прямо в лоб.
Чувствуя, как ненасытна
Гибель верная, шепну -
Только не в жену, не в сына,
Я - за сына, за жену.

Бей. Без них я точно сгину,
Сталью срезан, как стерня,
Так стрелял ты деду в спину,
Думая попасть в меня.
Ощутив, что коротнуло,
Примеряясь, чем бодну,
Только и гляжу я в дуло,
Прямо в дула черноту.