Сегодня - ожидание, "выжимание" из себя раба, мучительные потуги научиться говорить "правду, только правду и ничего, кроме правды". Завтра - обретение своего "я": и нацией, и литературой, призванной служить нации.
Лула Куни (1)
Пусть для нашей совести не будет мелочей там, где надо противостоять злу.
С.-Х. Нунуев (2)
На почве недавних войн, прокатившихся по чеченской земле, появилась новая поросль писателей - представителей литературного жанра с условным названием "новая военная проза".
Основоположником этого жанра считается Аркадий Бабченко (3). После знакомства в прошлом году с его творчеством и опубликования соответствующей статьи (4), почти ничего из военного я не читал. Замечал в печати, но пропускал. А "Энгенойская ведьма" (5) Екатерины Наговицыной, как говорится, зацепила. Надо сказать, после прочтения этой повести ознакомился и с некоторыми другими опубликованными в интернете произведениями автора.
Журнал "Нева" относит "Энгенойскую ведьму" к рассказам, хотя по жанру это произведение все-таки ближе к повести, как и будем именовать его далее. Так вот, внимание на эту повесть обратил, прежде всего, потому, что автор, как выяснилось, является победителем конкурса МВД России "Доброе слово" (6) (куда и я, признаюсь, пару лет назад подавал свои вирши), вот мне и стало интересно, что за "заряд позитива" несет в себе произведение с таким "добрым" названием - "Энгенойская ведьма".
Завязка сюжета - без особых изысков, вполне заурядная. Место действия - территория Чеченской Республики. Время - период второй войны. В отряде "федералов", контролировавшем определенный участок местности, дела до прихода нового командира обстояли спокойно. Отряд и орудовавшая в зоне его ответственности "банда как-то вполне сносно сосуществовали рядом, просто зная о наличии друг друга, особо не контактируя и не досаждая различными неприятностями", так как прежние командиры рассуждали просто, по-человечески: "Война идет и пусть идет себе тихонечко стороной. Наше дело - отсидеть положенный срок и приехать домой, вернув мамкам и папкам живой личный состав. А подвиги и яростные атаки - это для героев кинолент".
Так продолжалось до тех пор, пока в отряде не появился предатель, сливающий оперативную информацию о состоянии дел, что привело к частым засадам с обстрелами и подрывами и потерям в личном составе. Все дальнейшие события разворачиваются в соответствии с возникшей задачей - найти этого предателя. Заметим, что виновником нарушения шаткого "локального перемирия" стал не "злобный бородач", а самый что ни на есть свой, "родной".
Центральной фигурой в повести с мистической начинкой проходит снайпер Тамара, за плечами которой не одна и не две командировки в горячие точки. Автор, желая немного раскрасить серый образ обычного профессионального убийцы, наделил свою героиню сверхъестественными способностями: "Был у нее, помимо снайперского таланта, еще один необычный дар - предвидение. Про это на людях молчали, но за глаза говорили про нее просто, по-деревенски, - ведьма. Было что-то в ней действительно завораживающее и пугающее".
Став наставницей для вновь прибывшей в отряд снайперши, Тамара "вкладывала в Киру военные понятия и ценности, отшелушивая с нее гражданский налет". Рассуждения и действия Тамары хладнокровны и бездушны: "...если есть враг - он должен быть уничтожен", - учит она молодую, не оставляя никакого выбора для того, кого априори записала во враги.
Немного позже, когда в активе Киры появится первый убитый, Тамара, пресекая сомнения новобранки насчет правильности ее выбора, безапелляционно отрежет: "На том берегу друзей нет". Совершенно очевидно, что подразумеваются не только те, кто противостоит им с оружием в руках. Это категорически заявлено о целом народе, автор неоднократно вкладывает в уста персонажей повести презрительные реплики по отношению к чеченцам. "Пора их депортировать, по примеру, который подал нам дорогой вождь Иосиф Виссарионович, в двадцать четыре часа", - скажет и майор Васеев, выслуживаясь перед начальником штаба Лимоновым.
Судя по тому, как автор смакует описываемые сцены убийств, издевательств над поверженными и трупами, невольно задаешься вопросом о вменяемости не только персонажей-палачей, но и самого автора.
Вот как рисуется картина расправы над чеченской снайпершей: "Вытащили мы из норы этой девчонку мертвую. Молоденькую и, ты знаешь, жуть какую красивую. Пуля ей в шею попала и весь хребет раздробила, так что голова на жилах и лоскутах кожи болталась. Командир и солдатики словно завороженные на нее смотрели: то ли сраженные ее красотой, то ли молодостью, то ли тем, что так долго поймать не могли. Только я стояла и видела, что не девка это вовсе. Под красивой оберткой была тварь, страшная и мерзкая, жрущая жизни наших ребят. Отвернулась и полезла в лежку ее, переборов отвращение и жуть. <...> Когда вылезла, подошла к ней и под удивленные взгляды ударами приклада отсекла голову от тела". Труп девушки потом заминируют и подорвут, "как будто она сама на мину наступила".
Или другая цитата: "Наутро тело бандита Арби Юсупова найдут соседи. Сбежится народ, и все в ужасе будут смотреть даже не на затолканные в рот отрезанные уши, а на дыру в груди, где раньше билось сердце". Как тут не вспомнить кадры из передачи одиозного журналиста Александра Невзорова "Дни" от 1 июня 1996 года, когда российские наемники с тюремными кличками и жаргоном, торжествуя по поводу взятия - после многомесячных (!) боев - небольшого чеченского села Бамут, на весь мир демонстрировали отрезанные уши павших защитников села (хотя вполне возможно, что отрезанные у обычных мирных граждан, тысячи которых стали жертвами палачей в погонах), "приправленные" закадровым авторским текстом следующего содержания: "Я точно вам могу сказать, что трудно найти разведчика, у которого не было бы - на руках или в кармане - припрятано вяленое чеченское ухо. Его предъявляют в особых случаях - как удостоверение" (7). Эти кадры, видимо, настолько сильно подействовали и на неокрепшую психику юного - в те годы - Ворошиловского стрелка Екатерины Наговицыной (8), что она, повзрослев, передает этот опыт первой войны своим "героям", хотя во вторую войну такие примеры, даже если и были, открыто не демонстрировались... А вырванное из груди мертвое сердце Арби Юсупова, спустя "несколько часов после расправы <...> около вольеров, где жили овчарки кинологов", разведчик капитан Крушнов отдаст в качестве трофея Тамаре, дополняя ее образ обращенными к ней словами: "Это тебе. Как просила". А Тамара "равнодушным взглядом скользнула по тому, что держала в руках, и вдруг с такой силой сжала ладони, что сердце лопнуло, и ошметки плоти и сгустки крови стали падать в вольер, где на них жадно набросились вечно голодные собаки".
Еще один пример "геройства" (незамысловатая копия военных кинобаек из "параллельной реальности", в изобилии запускаемых отечественным агитпропом на российские экраны): "Крушнов, не удивляясь столь быстрой смене неудачи удачей, в два прыжка достиг поверженного бандита. На ходу забросив автомат за спину и вырвав из разгрузки нож, всем весом навалился на извивающееся тело и с нажимом упер клинок в небритый кадык". После скоротечного допроса капитан "с силой вогнал лезвие по рукоять в глотку врага, перебивая пульсирующую артерию".
Подобных примеров у Наговицыной много. Автор оправдывает своих "героев" тем, что война меняет человека, так как там - другие правила, и то, "что табу для мирной жизни, на войне иногда может и попираться". Это из ее рассказа "Ми-24" (9), в котором повествование идет от лица боевого вертолета.
Но вернемся к нашей "...ведьме".
Самым незлобивым чеченцем в повести является молоденький боевик Макка Дадаев, которого Тамара своим мистическим влиянием доводит до грани помешательства. Но удивительное здесь не это. И даже не то, что автор нарекает его женским именем, что можно списать на ляп. Странно то, что в повести он преподносится как внук Героя Отечественной войны Хамзы Дадаева. Когда имена отдельных личностей называются в увязке, например, с известными датами, событиями, статусами, то эти личности, по крайней мере, должны быть не вымышленными. К примеру, если где-то промелькнет упоминание о государственном чиновнике, сместившем президента СССР, включается ассоциативное мышление, выводящее на Ельцина, который еще и тем ославился, что в гостях у пунктуальных немцев нарушил нормы протокольного меню, перебрав горячительной водицы, пропел куплеты из "Калинки-малинки" и дирижерской палочкой помахал, а в Шенноне, пардон, сходил по малой под себя (10).
Так вот, именованные герои реальной войны тоже должны быть из конкретного списка. У чеченцев в списках Героев ВОВ Хамза Дадаев ранее не значился. Но были другие - не менее тридцати шести Героев той войны - имена которых, за исключением нескольких, до недавнего времени не принято было упоминать из-за принадлежности к опальной нации. По той же причине на сегодняшний день обнародована только треть фамилий Героев.
Если Наговицына не грешит против истины и обладает документальной информацией о Хамзе Дадаеве как о Герое ВОВ, чеченцы будут весьма признательны ей за этот подарок, несмотря на то, что во всем остальном ее повесть оскорбляет их сакральные чувства. В противном случае, неуклюжая попытка связать Дадаевых родственными узами свидетельствует о том, что автор далек не только от норм писательской профессиональной этики, но и от общечеловеческих норм морали. И напрашивается резонный вопрос: зачем Наговицыной понадобилось вводить в повесть героя той, прошедшей, войны? Видимо, автор ставил своей целью не только заклеймить "внука-бандита" (нынешнее поколение), но и опорочить память чеченцев-воинов Великой Отечественной. И удивляться этому не приходится, потому что бесчисленные примеры воинской доблести, проявленной чеченцами на фронтах той страшной войны, не дают покоя наговицыным, ибо примеры эти, в числе других фактов из истории вайнахов, мешают им навешивать ярлыки: "предатели", "бандиты", "звери", "террористы"... Вот и использует автор незатейливую, как устройство лома, схему: внук - бандит, значит, и с дедом не все чисто, порода-то волчья...
К основным критериям оценки любого литературного произведения относятся также факт и степень излучения им положительных эмоций, впечатлений, переживаний через создаваемые автором образы (в том числе и собственного). Произведения Наговицыной же, вместо того чтобы заряжать читателя добрым словом, наоборот, заражают его чеченофобией. В прозе Наговицыной есть четкое разделение на "своих" и "чужих". Все ее "чужие" - олицетворение всего отрицательного, что есть в человеческой природе; "свои" (за редким исключением) - положительные. Представителей "чужого" лагеря автор щедро одаривает "ласковыми" эпитетами: "чечены", "чехи", "духи", "бандиты", "ублюдки", "твари", "гады", "шакалы", "мрази", "черные", "дикие темные люди" и т.д. Надо сказать, в этом Наговицына не оригинальна, она лишь продолжатель "добрых традиций", которые повелись еще с ермоловских времен: ведь каратели всех поколений, отдыхая после сожжения очередного мирного аула, имели обыкновение сетовать на дикость нравов непокорных горцев.
В создаваемой цепи "своих" - не столько положительных, сколько по-наговицынски "правильных" - есть несколько слабых звеньев. Это, в первую очередь, предатель Васеев из повести "Энгенойская ведьма" и малодушный, трусливый Чиж из рассказа "Несколько длинных, военных дней" (11). Оба они погибают от рук своих же. Майору Васееву мстит Тамара, а Чижа смерть настигает в мирной жизни - он становится мишенью выжившего в войну и вышедшего на службу в спецподразделение снайпера, у которого Чижу довелось оказаться на короткое время случайным напарником в Чечне. Остается догадываться, как бы повел себя снайпер, узнай он - до нажатия на спусковой крючок - в подприцельном Чижа. Примечательно, что Чиж показан как случайная жертва. Преступлению Чижа автор придумывает оправдание, как будто на отчаянный поступок (захват заложников) его толкнули противоправные действия кавказцев в кафе, не укладывающиеся в общие для всех нормы поведения.
Несмотря на то, что ставшая в кафе "яблоком раздора" девчонка показана слабой, беззащитной, заливающейся слезами, героини Наговицыной, в большинстве своем, как и сама автор, отличаются несвойственной слабому полу жестокостью. Эта тенденция к "омужчиниванию" художественного образа женщины, наблюдаемая в современной литературе, надо полагать, есть следствие того, что переменчивый мир стал внимать капризам эмансипированных женщин. Революционерки, анки-пулеметчицы, "женсоветчицы" и бойцы женских батальонов, снайперши-блондинки и снайперши-ведьмы - едва ли это естественная ипостась для женщины.
К примеру, снайпер Наговицына - кавалер Ордена Мужества. По статуту ордена, это, конечно, допустимо, хотя оксюморон "мужественная женщина" режет слух так же, как было бы нелепо вручать многодетному отцу медаль материнства. Как не в ладах со здравым смыслом и то, что женщина - будь то славянская или прибалтийская блондинка или энгенойская ведьма - рвется за сотни верст не жизнь закладывать, а убивать, вопреки своей природе.
В рассказе "Записки офицера" (12) своими отрицательными сравнениями и следующим за ними примером с русской старухой Наговицына бросает неотесанные камни в чужой огород. Понятно - в чей. Понятно и со старухой. Бесспорно, одна жертва - тоже трагедия. Но убивали не только русских старух. И не только старух. Вспомним расхожее выражение (с небольшой, правда, поправкой): "Любая истина, прозвучавшая из уст лицемера, обретает обратный смысл". Да не будет превратно понято, но козырять одной из "своих", ставшей жертвой неуправляемого уголовного элемента, бежавшего, или для того и выпущенного, из неволи перед войной, не замечая массовых убийств мирных граждан (в том числе и русских по национальности) представителями Закона и Порядка, - это ли не лицемерие?! Так как сравнение является источником познания, не лишне будет привести и другие примеры - примеры издевательств российских "воинов-освободителей" (срочников или контрактников - без разницы), о которых не может не знать майор Наговицына. Спасаясь от всех видов обстрелов, которые применяла в Чечне российская армия, мирные жители (повторюсь, среди которых, особенно в первую кампанию, было немало русских) неделями не выходили из подвалов, погребов и других наспех оборудованных укрытий. Военные, "зачищая" обстрелянные территории, предпочитали забрасывать эти укрытия гранатами, прежде чем спуститься в них. Участь уцелевших тоже незавидна. Если не всех, то выборочно - например, по сомнительной внешности - унижают, избивают, убивают или забирают неизвестно куда, откуда не всегда возвращаются. Представителей слабого пола используют для удовлетворения похоти. Не всегда - в уединении, но всегда - насильно. Отдельный бизнес - продажа трупов родственникам убитых.
Обывателю трудно поверить, а скорее, принять (даже когда доказательства неопровержимы) тот факт, что образ русского воина-освободителя, созданный "правильными" литературными и кинематографическими произведениями, - всего лишь миф, что леденящие душу зверства (которые зачастую палачи сами, смакуя, снимали на фото и видео) могут чинить солдаты и офицеры "родной" российской армии.
За конкретными фактами тоже далеко ходить не надо. Однако, несмотря на то, что имеется немало и видео-доказательств, и свидетельских показаний по преступлениям, совершенным российскими военными на территории Чеченской республики в период двух войн, компетентные органы не спешат вершить правосудие и наказывать виновных. Более того, те немногие из числа российских журналистов и правозащитников, кто пытается предать огласке военные преступления в Чечне и добиться справедливости, подвергаются настоящей травле, в их адрес звучат открытые угрозы. Причем угрозы эти вполне реальные - достаточно вспомнить журналистку Анну Политковскую, поплатившуюся жизнью за свою принципиальность в деле отстаивания правды.
Так вот, если умалчивание Наговицыной этой, неприглядной для "патриотов", стороны чеченской войны объясняется опасениями за собственное благополучие, то это можно понять - видимо, и кавалерам Ордена Мужества ничто человеческое не чуждо... Однако ничем нельзя оправдать ту откровенную ложь и клевету, которую она с такой ненавистью льет на чеченский народ в своих произведениях.
А тирада из отрицательных сравнений "не мы..., не мы..., не мы..." в "Записках офицера" отдает пустозвонством страстных митинговых речей, в которых больше пафоса, чем аргументов. Надо сказать, рассказ этот в 2012 году в номинации "малая проза" получил первое место в конкурсе зрительских симпатий на международном фестивале литературы и культуры "Славянские традиции", хотя жюри оказалось чуть более требовательным, определив ему лишь второе место. Если судить по отрывку, приведенному на интернет-сайте, то в художественном плане это очень слабое произведение, похожее на репортаж, пересказ, изложение "своими словами". Кроме "модной" темы и востребованных у чеченофобов выпадов, в нем нет ничего особенного. А на тираду автора любой чеченец вправе ответить: "И не мы!" И будет прав не меньше, чем тот циничный офицер, так как видит, что корень бед России на Северном Кавказе следует искать не в чеченцах, а в отсутствии у нее ясной национальной политики и преобладании великодержавного шовинизма во взаимоотношениях с "добровольно вошедшими под ее крыло" национальными республиками.
И вообще, литературным героям большинства произведений Наговицыной и ей самой не мешало бы обновить знания по истории, дабы не сорить пустопорожними фразами и репликами. Наговаривая на чеченцев, как на бунтарей и гонителей, не стоит закрывать глаза на то, что: "В первые годы XIX века, когда начиналась русско-чеченская война, в Чечне не было ни одного (подчеркнуто мной - А.А.) постоянно проживающего здесь русского. Но с 1818 года начали возникать русские слободы вокруг закладываемых на захваченных землях крепостей и гарнизонов. Во второй половине XIX века на лучших чеченских землях, на месте уничтоженных аулов, были заложены казачьи станицы. И сейчас, к концу XIX века, в Чечне, помимо города Грозный, было 22 крепости и 22 станицы. Власть вооружила около 100 тысяч станичников, как говорится, до зубов, в военных гарнизонах стояли тысячи солдат и множество пушек. Одним словом, сейчас в Чечне русских было значительно больше, чем собственно чеченцев" (13). В этих условиях, надо полагать, и родилась "Казачья колыбельная песня" М. Лермонтова, когда казаку, вольно или невольно высаженному на чеченские земли, надо было держать ухо востро, остерегаясь возмездия изгнанного с родной земли чеченца. И, конечно, этого нюанса не мог знать четвероклассник, которому для внеклассного чтения в наборе из четырех произведений классика советской школой предлагалась и эта "убаюкивающая" (14). Корни той шовинистической пропаганды по сей день прочно сидят в мозгах отдельной части наших сограждан, что, однако, не мешает здравомыслящей интеллигенции смотреть правде в глаза, чем расположил к себе и Л. Теракопян на встрече с северокавказскими писателями в Грозном, отметив, что: "Кого-то в России отбушевавшая война коснулась лишь краем, глухими раскатами далекого грома, эхом репортажей из горячих точек. Кто-то воспользовался ею как удобным предлогом для политического краснобайства о Кавказе и кавказцах, о тейпах и кланах, для броских версий о якобы фатальных этнических раздорах. Кому-то она же подкинула захлестнувшие экраны развлекательные сюжеты о похищениях, выкупах, заложниках и повязанных с мафией "злых чеченах".
Здесь, в Грозном, эта детективная экзотика не срабатывает. А если и срабатывает, то с обратным знаком - как постыдно оскорбительная перед лицом реальной трагедии русских и чеченцев, ингушей, осетин, дагестанцев, на фоне разрушенных жилищ, бомбовых воронок, эпопеи беженства, вдовства, сиротства. Все здесь сливается в единое переживание, в единую память: и Буденовск, и Беслан, и Ботлих, и Первомайск, и Шали. Именно это гуманистическое измерение преобладает и подкупает сегодня в чеченской литературе. И боль от свежих, далеко еще не зарубцевавшихся ран обостряет решимость извлечь уроки для будущего. Исторические, нравственные, психологические, философские" (15). Но новоиспеченный писатель Екатерина Наговицына и аплодирующие ей, видимо, думают иначе.
Наговицына дважды становилась победителем литературного конкурса МВД России "Доброе слово" - в 2011 и 2013 годах. Бог весть, какое произведение принесло автору первое место в 2011 году (я пытался это выяснить посредством интернета, однако "изыскания" мои успехом не увенчались). Это могли быть датированные 2010-м годом "Ми-24" и "Несколько длинных, военных дней". Но они никак не тянули по доброте. Оставался только рассказ "Тонкая струна" (дата написания которого не указана), который, как мне показалось, достоин награды. Уже сам поверил в эту догадку и в душе радовался, что в силовых структурах уже по-новому начинают смотреть на тему прошедших войн: без оскорбительных выпадов в адрес втянутых в них участников с "того берега". Но испытал полное разочарование, узнав, что первое место в 2013 году Наговицыной присуждено за повесть "Энгенойская ведьма" - самое социально опасное произведение автора на сегодняшний день. И дело здесь не только в открытой чеченофобии, которой пропитана повесть от начала до конца, но и в зашкаливающем градусе насилия и изощренной жестокости. Если бы повесть "Энгенойская ведьма" написал явный враг России, то это еще как-то можно было бы если не оправдать, то, по крайней мере, объяснить. Но когда мы сами так пишем... Непонятно, в здравом ли уме сделал автор то, что ведет к расколу, а не к единению, которое сегодня нужно России как никогда. Я не страдаю "теориями заговоров", однако в подобных случаях мысли о "заказах" напрашиваются сами собой...
На писателя ложится ответственность за то, что написал и под чем расписался. Ответственность перед обществом и перед самим собой. Жизнь - это не снайперская лежка. Автор должен быть всегда на виду. При любой погоде. А если чувствует неловкость за свои слова, ничто не поможет, кроме искреннего внутреннего очищения от того, что "бес попутал". Подобно тому, как раскаивается сапер из рассказа "Тонкая струна" (16) за бранный поток, необдуманно излитый им на кинолога Лерку. Кстати, это самое трогательное произведение Наговицыной, передающее трагедию души ветерана войны, наказанного болью воспоминаний. Произведение, достойное не только ведомственных призов, несмотря на некоторые ляпы с вазовской шестеркой... Если же писательнице не под силу освободиться от чеченофобии, она, по крайней мере, может очистить от них свое литературное пространство. Бесспорно, от этого выиграет не только русская литература.
Как было сказано вначале, я тоже подавал свои стихи на конкурс "Доброе слово", имея опыт участия в другом, по-настоящему добром, проекте: в 2010 году мы с московским поэтом Юрием Гладкевичем выпустили совместный сборник под названием "Опыт общей беды" (17). В аннотации к нему подчеркивалось: "Боевые действия, которые велись на территории Чеченской Республики на рубеже ХХ-ХХI веков, принесли немало горя как народу Чеченской Республики, так и всем народам России.
Последствиями двух войн стали не только человеческие и материальные потери, но и тяжелейшие духовные утраты, которые нельзя восполнить одним только восстановлением экономики республики, без устранения последствий этих войн в душах людей, без укрепления в сознании как чеченского народа, так и других народов России понимания того, что трагические события в Чеченской Республике - общая беда России.
Осознание этой общей беды и сподвигло авторов на подготовку сборника, в котором представлены стихи Адама Ахматукаева, посвященные войне, переведенные Ю. Гладкевичем на русский язык, а также стихи Юрия Гладкевича на эту же тему, переведенные А. Ахматукаевым на чеченский язык. Уникальность сборника в том, что подобного издания в России еще не было".
Никаких выгод за этот проект мы не искали, но были рады, что наш труд заметили: Юрия Гладкевича московская писательская организация в 2010 году наградила почетным дипломом А.Т. Твардовского, а я через два года от союза писателей-переводчиков получил орден В.В. Маяковского.
Буду неправ, если скажу, что не ожидал ничего и от конкурса "Доброе слово". И все же был приятно удивлен, когда мне позвонили и сообщили, что одно мое стихотворение получило второе место на региональном уровне. Кому достались два других призовых места, не знаю (опять же, пытался узнать, но...). А вот и само "второместное" стихотворение:
* * *
Судьба меня не жалует, но жалит,
Да так, что боль рубцуется на генах.
Издревле на истории скрижалях
Записан я как отпрыск "злых чеченов".
С таким клеймом, поруганный, пожил я,
Но на дорогу злобную не вышел,
Хотя и кровь, бурлящая по жилам,
Помечена была на градус выше.
У мира зла не спрашивал советов,
В миру грехов не совершал юродства,
Но чтил незыблемость отцов заветов
И к женщине святое благородство.
Я шел стезей чеченца - не чечена! -
И выживал, и смерть встречал с задором.
И, как в наследство, передам по генам
Чеченство благородного набора.
И - напоследок - еще одна цитата из "добрых слов" Наговицыной: "Мы упивались и наслаждались местью, и в этом было какое-то необъяснимое удовольствие" (18). И по-настоящему добрый совет автору: затягивание удовольствий чревато нездоровыми последствиями. Отставить, майор!
P.S. Статус издания, для которого писалась статья, и половая исключительность Екатерины Наговицыной сдерживали меня от соблазна опуститься до стиля ее литературных "творений".
Ссылки:
1. Лула Куни. Молчание ягнят, или в поисках утраченного "я"// Нана. - 2012. Љ1-2. - С.85.
3. Цит. по: Пустовая В. Человек с ружьем: смертник, бунтарь, писатель. О молодой "военной" прозе // Новый Мир. - 2005. Љ5. // http://magazines.russ.ru/novyi_mi/2005/5/pu9.html
4. Ахматукаев А. Генара Лермонтов а, гергагIоьртина Бабченко а // Орга. - 2013. Љ5. - А.69-80.
7. Цит. по: Сказ о взятии Бамута // http://shurigin.livejournal.com/272993.html
8. http://66.mvd.ru/document/1130706
9. Наговицына Е. Ми-24 // http://www.rospisatel.ru/nagovizina1.htm
10. См.: Коржаков А. Борис Ельцин: от рассвета до заката // http://lib.ru/TXT/korg.txt
11. Наговицына Е. Несколько длинных, военных дней // http://www.rospisatel.ru/nagovizina2.htm
12. Наговицына Е. Записки офицера //http://slavtraditions.ucoz.ru/index/ekaterina_nagovicyna/0-220
13. Айдамиров А. Буря: Роман // Собр. соч. в 6 т. [Пер. с чеч. У. Юсупова]. - Грозный, 2004. Т.3. - С.247.
14. См.: В мире русской литературы. 4 класс. //Сост.: Коровина В., Курдюмова Т., Збарский И.//- М.: Просвещение, 1982. - 320 с.
15. Цит. по: Довлеткиреева Л. Современная чеченская "военная" проза: историко-культурный контекст, жанровый состав, поэтика // Научная библиотека диссертаций и авторефератов disserCat http://www.dissercat.com/content/sovremennaya-chechenskaya-voennaya-proza-istoriko-kulturnyi-kontekst-zhanrovyi-sostav-poetik
16. Наговицына Е. Тонкая струна // http://www.rospisatel.ru/nagovizina3.htm
17. Ахматукаев А., Гладкевич Ю. Опыт общей беды. - Грозный: ИПК "Грозненский рабочий", 2010. - 112 с.
18. Наговицына Е. Ми-24 // http://www.rospisatel.ru/nagovizina1.htm
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на okopka.ru материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email: okopka.ru@mail.ru
(с)okopka.ru, 2008-2019
