Okopka.ru Окопная проза
Афанасьев Игорь Михайлович
Cолянка по-афгански

[Регистрация] [Обсуждения] [Новинки] [English] [Помощь] [Найти] [Построения] [Рекламодателю] [Контакты]
Оценка: 6.28*56  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Кто знал - пусть вспомнит, кто не знал - пусть узнает.Этот сборник рассказов написан участником афганской войны, простым инженером-конструктором, и поэтому не содержит литературных изысков. Больше всего сборник похож, на солянку, где в одном афганском котле варится перемешанная куча персонажей, и так же является пищей только для ума, душевной, и отчасти духовной. Главный перец - обычный советский студент-раздолбай, который сначала вылетает из питерского института, а потом попадает в армию. Сначала в ашхабадскую учебку, а затем в 191 отдельный мотострелковый полк, расположенный в 17 километрах от старинного восточного города Газни на востоке Афганистана. Портретное сходство главного персонажа с автором, неслучайно, потому что это мемуары. Это "мясное" блюдо, потому что большинство из тех, кто варился в афганском котле - "пушечное мясо". В сборнике есть "соль" - это пот солдатских трудов на многочисленных операциях и реализациях разведданных, и слёзы от обид. "Сахар", это любовь, и приятные воспоминания. Конечно же "колбаса" разных сортов, это солдатский юмор, байки и забавные случаи. Есть горечь потерь и страх перед боем. Присутствует "лавровый лист" - радость победы, а также "картошка" - повествование о солдатских буднях и суровом армейском быте. Конечно же, ароматные "приправы", в виде описания афганского колорита и пейзажей. Мне не хочется никого задевать и обижать. Мои воспоминания - субъективны, это взгляд бывшего солдата на события тех лет. По нему нельзя судить о великой армии и её великих героях. Надеюсь, этот сборник придётся вам по вкусу. Все рассказы расположены во временной последовательности, от начала службы, до её конца. Сборник посвящён тысячам солдат со схожей судьбой. История простого парня из российской глубинки - одного из многих. Если что не так, не судите строго. С уважением, Игорь Афанасьев.

     
      Пролог.
      Дорогие читатели, этот сборник рассказов написан участником афганской войны, простым инженером-конструктором, и поэтому не содержит литературных изысков.
      Больше всего сборник похож, на солянку, где в одном афганском котле варится перемешанная куча персонажей, и так же является пищей только для ума, душевной, и отчасти духовной.
     
      Главный перец - обычный советский студент-раздолбай, который сначала вылетает из питерского института, а потом попадает в армию. Сначала в ашхабадскую учебку, а затем в 191 отдельный мотострелковый полк, расположенный в 17 километрах от старинного восточного города Газни на востоке Афганистана.
      Портретное сходство главного персонажа с автором, неслучайно, потому что это мемуары.
     
      Это "мясное" блюдо, потому что большинство из тех, кто варился в афганском котле - "пушечное мясо".
      В сборнике есть "соль" - это пот солдатских трудов на многочисленных операциях и реализациях разведданных, и слёзы от обид. "Сахар", это любовь, и приятные воспоминания. Конечно же "колбаса" разных сортов, это солдатский юмор, байки и забавные случаи. Есть горечь потерь и страх перед боем. Присутствует "лавровый лист" - радость победы, а также "картошка" - повествование о солдатских буднях и суровом армейском быте. Конечно же, ароматные "приправы", в виде описания афганского колорита и пейзажей.
     
      Мне не хочется никого задевать и обижать. Мои воспоминания - субъективны, это взгляд бывшего солдата на события тех лет. По нему нельзя судить о великой армии и её великих героях.
     
      Надеюсь, этот сборник придётся вам по вкусу.
      Все рассказы расположены во временной последовательности, от начала службы, до её конца. Сборник посвящён тысячам солдат со схожей судьбой. История простого парня из российской глубинки - одного из многих.
      Если что не так, не судите строго.
      С уважением, Игорь Афанасьев.
     
     
      Солдат и врач.
     
      Этот рассказ посвящается моей бывшей девушке,
      и написан мною перед службой в армии.
      У нас всё было вроде бы нормально,
      но на душе уже росло предчувствие расставания.
     
     
     
      Осень. Гражданская война.
      Красные теснили Белых в Крым.
     
      После госпиталя, Он возвращался на фронт через Питер, и хотел увидеть Её. Когда-то Он был студентом технического института, а Она студенткой медицинского. Они были молоды и готовы целоваться целыми днями на набережных и в многочисленных парках.
     
      Время изменило всё.
     
      Теперь Он простой солдат, получивший ранение в донских степях, а Она врач в столичном госпитале. Он долго ждал Её напротив Балтийского вокзала. Прохаживаясь по набережной Обводного канала, Он разглядывал своё отражение в сточных водах, текущих между гранитных берегов. Простой солдат - один из многих.
     
      Издалека Он увидел её, и почувствовал колоссальную разницу между ними. Он раздавленный войной и страданиями человек, которому снова возвращаться в беспощадную бойню. Она милая модная барышня, привыкшая к чистоте и столичному лоску.
     
      Она подошла.
   Без особого интереса посмотрела в Его радостные глаза, в которых явно проглядывалась безысходность, и быстро скользнула взглядом по невыразительной фигуре в серой шинели. Мало, что напоминало весёлого студента из далёкого прошлого.
     
      Разговор не клеился. Они оба понимали, что никакой связи уже нет, и не может быть.
     
      Она заторопилась. Сухо простилась и убежала в сторону вокзала, почти сразу забыв о Его существовании. Он стоял и долго провожал взглядом Её лёгкую фигурку, понимая, что они больше не встретятся никогда.
     
      Судьба понесла его дальше к очевидному концу.
      Он был ранен в перелеске у глухой деревушки, и остался лежать там всеми забытый.
     
      В угасающем сознании, он уносился в те времена, когда гулял с Ней, вдоль каналов, и они целовались на каждом мосту...
     
     
     
      Возвращение с того света. Ашхабад.
     
      Это случилось в июле 1983 года в Ашхабаде, где я был курсантом в учебной сапёрной роте.
      В армии хорошо живётся тому, кто хорошо бегает или "прогибается" перед начальством. С начальством у меня всегда были "контры" (надо сказать что "залетал" в основном по своей глупости), а вот бегал я лучше всех в батальоне. Каждую субботу батальонный кросс, кто занимает 1-2 место идёт в увольнение. Почти всегда этот кросс выигрывал, и настоящий соперник у меня был только один, это Игорь Смирнов из Великих Лук. Он погиб осенью этого же года, в Афганистане. Начальство каждый раз со скрипом выписывало увольнительную, но только до 18 часов.
     
      Правда, потом "кусок" (так в армии называли прапорщиков), несколько часов глумился, заставляя подгонять обмундирование и драить до блеска ботинки, выдумывая новые и новые козни, до самого обеда. Потом в парадке шёл на обед, после которого обязательный тихий час. И только после 2 часов меня отпускали из казармы. Бежал к КПП и, вырвавшись за пределы части, торопливым шагом гулял по городу, изучая незнакомые улицы.
     
      Полковой кросс.
     
      В середине июля проводился полковой кросс. Весь полк выходил на полигон, в пустыню, бежать 6 километровый марш-бросок в полном боевом снаряжении, т.е. в каске, с автоматом, на ремне подсумки с магазинами, сапёрная лопатка и фляжка. За плечами вещмешок.
      Во истину горячи пустыни Туркменистана, где месяцами стоит температура +60 градусов в тени. Поэтому после 10-00 занятий на улице не проводили, а после обеда тихий час. В казарме заливали водой пол и накрывались мокрыми простынями, которые через 5 минут были сухими.
     
      После завтрака мы получали оружие и снаряжение, а потом колонной выдвигались на полигон, который находился за городом. Добрались мы туда в 10 часу. Сначала стартовали строевые роты, а потом запускали остальные подразделения. Наша сапёрная рота бежала уже к 11 часам, когда жара стала приближаться к своему пику. Над пустыней закачались миражи, и лёгкие уже не хотели вдыхать раскаленный воздух. Жара плющила, и двигаться совершенно не хотелось. Роты лежали на выжженной земле в узкой тени, от транспарантов терпеливо ожидая своей очереди.
     
      Наконец-то и для нас прозвучала команда - "на старт". Сапёры выстроились в несколько шеренг на линии старта и приготовились к бегу.
      Старт.
      Отмашка флажка и все отчаянно рванули вперёд. Дорога, по которой мы бежали, превратилась в реку пыли, и каждый шаг поднимал плотное облако, а после первой шеренги была уже почти непроницаемая туча. Если дать себя обогнать, значит, придётся глотать пыль за другими.
     
      Бежать в снаряжении очень неудобно, тем более что зафиксировать его надёжно нельзя. Подсумок сползал, лопатка била по ногам, автомат тоже приходилось всё время поправлять. Каска, надетая на панаму, сползала с лысой головы, и её тоже приходилось всё время поддерживать.
      Преследователи дрогнули, и стали отставать. Бежать было тяжело, снаряжение и автомат тряслись, и всё непрестанно приходилось поправлять и поддерживать. Первая шеренга стала редеть и отставать. Кто-то, не выдержав нагрузок, переходил на шаг. Мы с Игорем Смирновым вырвались вперёд. Соперничества пока не было, и последнюю "битву" отложили на финиш.
     
      Вскоре мы нагнали тех, кто стартовал перед нами. Первыми нагнали группы, где двое вели третьего, совершенно выбившегося из сил, а потом и тех, кто еле еле волочил ноги. Мы с Игорем сбросили обороты, понимая, что результаты в этой гонке никому не нужны, а первые места в роте, мы и так себе обеспечили.
      Вот мы догнали тех, кто шёл прогулочным шагом. Бег по раскалённой пустыне отнимал много сил, но хотелось быстрее закончить, это неприятное и утомительное занятие. Мы потихонечку трусили рядом, необгоняя и невырываясь вперёд. И даже когда показался финиш, не стали ускоряться.
     
      Только на последней стометровке Игорь Смирнов неожиданно рванул и вырвался вперёд. Почти не дыша, отчаянно погнался за ним. В глазах стало темнеть, но я продолжал ускоряться, и стал сокращать отставание. Догнал. Несколько шагов мы сделали вместе, и качнувшись вперёд, перед самым финишем обошёл своего соперника. Ещё несколько торопливых шагов и финиш. Сразу же сворачиваешь в бок, чтобы поднятое нами облако пыли прошло, по инерции, вперёд.
     
      Задыхаясь, мы ходили около финиша довольные ходом гонки. Игорь особенно не переживал, что и в этот раз ему не удалось обойти меня.
      Метров 500 от финиша была бочка с водой. Мы попросились у зам.полита попить воды, но он отказал, сказав, что надо ждать пока прибежит вся рота. Солнце палило нещадно. Кровь стучала в висках. Никакой тени поблизости не было. Ждать пока прибежит последний сапёр, пришлось долго. Сначала финишировали те, кому хватило сил бежать, потом те, кто мог идти и спустя почти час "приволокли" тех, кто не мог идти самостоятельно. Мы несколько раз просились к бочке попить, и каждый раз нам запрещали отходить от финиша. Наконец-то притащили последних. Последним оказался худосочный питерский узбек.
     
      Солнечный удар.
     
      Рота построилась в колонну, и строем пошли к бочке с водой. Меня к этому времени уже изрядно напекло. Когда пришли к бочке, помню последнюю команду: "Вольно! Разойтись!" Помню, как торопливо побежали товарищи, а я почему-то стал валится на спину, хватаясь за плечи бойцов. Они сбивали мои руки, и я упал. Последнее что помню, это склонившиеся надо мной головы сапёров и яркое синее небо в тёмной раме их фигур.
      Покой. Закрываю глаза. Темно. Ещё помню какие-то крики, и торопливые распоряжения. Внезапно стало тихо.
     
      Расплывчатым облаком всплывает сознание. Надо мною склонились врачи. Лица скрыты повязками. Они увидели, что я открываю глаза, и стали задавать вопросы: "Как зовут? Из какой части? Что с тобою случилось?". Услышав ответ, один из врачей сказал: "Этот, наверное, выкарабкается, а артиллериста не спасти. Морфий!". Врачу подали шприц, и он сделал укол в живот. Боли я не чувствовал, только, как игла проткнула плоть, словно это резиновый мячик. Тёплая волна растекалась по телу. Бросил взгляд влево и увидел, что в реанимации стоит ещё один стол и на нём лежит боец, покрытый простынею. Наверное, это артиллерист - подумал я, и закрыв глаза, провалился в темноту.
      В сумерках сознания всплывают картины.
      Вижу гребную базу, где занимался греблей на байдарках. Фон и небо абсолютно чёрные, и словно из мрака всплывают силуэты байдарок и других лодок. Потом проплывают улицы родного города. Вот я лежу, а у моей постели сидят сапёры из моего взвода, и мы о чём-то разговариваем. Раздалась команда "Строится!". Ребята поднимаются и прощаются. Прошу их не уходить, или взять меня с собою, но чувствую, что мне не встать. Вижу, как они встали в строй, и оглядываются на меня. Поворачиваются и уходят. Помню, что меня охватил страх. Я один лежу в темноте и ничего сделать не могу.
     
      Возвращение.
     
      Постепенно стало возвращаться сознание. Лежу в реанимационной палате. В правой руке капельница. В окно врывается яркий свет. "Ну, чтож с возращением с того света!" - горько пошутил про себя. Слева ещё один пустой реанимационный стол. "Наверное, артиллерист не выжил!?" - подумал я.
      Через некоторое время пришли 2 санитара. Они обошли вокруг меня и остановились напротив. Один стал требовать, чтобы я встал. Попробовал приподняться, но тут же упал на стол и сказал, что мне тяжело и вставлена капельница. Санитар ухмыльнулся и жёстко сказал, что это его не волнует, и если я не встану, то он врежет мне по морде. Размахнулся и с силой стукнул по ноге. Злость придала мне силы. Стал подниматься, и сев на столе потянулся рукой к воткнутой в руку игле, чтобы вырвать её и отсоединить капельницу. Санитар тут же переменился и стал уговаривать меня лечь обратно. Лёг обратно с большим желанием разобраться с ними при случае, когда станет легче. До сих пор не знаю чего они до меня "докололись", или хотелось поиздеваться, или им дали задание непременно поднять меня как приду в сознание.
     
      Потом пришла санитарка и сняла капельницу. Спросил у неё про артиллериста, и она ответила, что его ещё вчера увезли в морг. Мне казалось, что пролежал несколько часов, а уже, наверное, воскресенье.
      Через некоторое время кто-то подошёл к открытому окну. Тихонечко позвали меня по имени. Посмотрел и увидел взводного с ребятами из нашего отделения. Я был рад их видеть, и с трудом встав, подошёл к окну. Они стали на перебой расспрашивать, как себя чувствую, и рассказывать, как перепугались за меня. Протянули фрукты. Спросил их, сколько время, и с удивлением узнал, что уже вечер понедельника. Значит, пролежал без сознания больше двух дней. Офицер и сапёры были рады, что я выжил и вернулся буквально с того света, потому что на этом кроссе погибли 4 солдата.
     
      Заведующий терапевтическим отделением потом сказал, что у меня солнечный удар тяжёлой степени, и скорей всего мне придётся дослуживать в своей климатической зоне. К сожалению, я вернулся с того света не для того чтобы получить заслуженное облегчение, а пройти сквозь новые испытания на "прочность". Через несколько месяцев мне вручили абсолютно чистую медицинскую книжку, и в октябре отправили в самое "пекло". Все дороги, к сожалению, не в Рим, и мне предстояло пройти Афганистан.

Ашхабад - Кабул

     
      1983 год. Ашхабад. Только к середине августа вернулся из госпиталя, после солнечного удара, полученного на полковом кроссе.
      Впереди выпускные экзамены в учебке.
      Внезапно всё заторопилось, пошли слухи, что будут вводить войска в Сирию, и срочно нужны сапёры. Но к середине экзаменов слухи затихли, а к концу окончательно заглохли.
     
      Был у меня в учебке хороший друг -Виталик Павлов. До армии он учился в каком-то техническом ВУЗе. У него в Питере осталась жена и маленький сынок.
      Командиры не скрывали от нас, что 90 процентов попадёт в Афганистан. Виталя был рад, что нам всем светит Афган, потому что можно будет получить квартиру. Он вернулся из Афганистана с ранением в руку и ногу, и получил инвалидность. Ему дали квартиру, но семья распалась, потому что он стремительно опускался, наркоманил и рассказывал страшные истории про Афганистан, в пивных шалманах на "Ульянке", за что получил уважительную кличку "Коммандос".
      Мы сразу сошлись с ним, и много провернули славных дел, за что примерно были наказаны.
     
      Что касается Афганистана, то никто толком не знал, что твориться в этой далёкой и дикой стране, только слухи и страхи доползали оттуда. Сержанты пугали, что только 30 процентов смогут вернуться домой без ранений, остальных ждут муки, боль и смерть. Даже не все смогут добраться до части, потому что душманы сбивают самолёты и подрывают транспорт, устраивают налёты на колоны.
     
      Выход в инженерный городок.
     
      В конце августа состоялся выход нашей роты на полевые учения в инженерный городок, который находился за Ашхабадом, в предгорьях выжженного солнцем хребта Коппед-даг.
      Жуткий, высокий хребет нависал над городом буро-коричневой стеной, изрезанный огромными расщелинами. Он был совершенно безжизненный, словно всем своим видом говорил, - "За этой стеной жизни нет, там только смерть!".
      Сам город был зелёный и приветливый. По улицам текли узкие арыки, наполненные ледяной водой стекающей с гор, в которых весело плескались местные мальчишки.
      .
      Курсанты цокали, подбитыми подковками, ботинками по асфальту. Монотонно переваливались с одной ноги на другую, разглядывая дома и хозяйства в частном секторе. Именно там я увидел большой куст гречки, это было для меня открытием.
      Рядом с нами медленно колесил на велосипеде наш взводный, старший лейтенант Бок.
      Рота шла до окраины города. Переходили по висячему мостику, перекинутому через глубокий овраг, за которым начиналась утонувшая в пыли дорога, ведущая к инженерному городку
     
      Пыльный кросс.
     
      За висячим мостиком рота строилась в колонну и по команде старлея "Бегом! Марш!" резво стартовала.
      Колеи дороги, как водой были заполнены горячей пылью, которая при каждом шаге взрывалась и поднималась плотным облаком кверху. Каждый понимал, что если не вырваться вперёд, то придётся, задыхаясь, глотать эту пыльную взвесь за другими.
      Я бежал по краю дороги, работая руками и ногами изо всех сил, не давая себя обогнать другим. Вскоре преследователи дрогнули и утонули в серо-жёлтом облаке пыли. Только самые выносливые, кто удержался в группе лидеров, видели сутулую спину взводного, удаляющегося в сторону инженерного городка, на велосипеде.
      Бежать надо было несколько километров, и достигнув КПП, резко сворачивали в сторону с дороги, чтобы облако пыли промчалось вперёд.
     
      Вот и показались преследователи. В мутном облаке пыли, с трудом различались их грязные лица, и гимнастёрки. Они тяжело дышали, жадными ртами хватая пыль, и от уголков губ тянулись чёрные, прилипшие слюни.
      Взводный стоял руки в боки, и с удовольствием смотрел на это "грандиозное" зрелище. Пыльный шлейф растянулся на пол километра, и из него время от времени выскакивали усталые, задыхающиеся от жары, бега и пыли сапёры. Дождавшись последних, построились, и пошли в городок.
     
      Инженерный городок.
     
      Большая площадь предгорья, в несколько гектаров, была оцеплена колючей проволокой, и на этой большой территории сапёры учились устанавливать и снимать мины, рыть окопы и пользоваться спец.средствами.
      Мы получали палатки, и устанавливали их на залитых раствором фундаментах. Невдалеке, развернулась полевая кухня.
     
      Кругом кишело всякой гадости, начиная от фаланг разных размеров и расцветок, скорпионов и кончая ядовитых змей.
      Самая распространённая шутка в те дни - ты "стреляешь" покурить, а он достаёт коробок и, протягивая тебе, большим пальцем открывает его... прямо перед твоим лицом, на лохматых лапках подскакивает жирная, чёрная фаланга с противными, хищно двигающимися челюстями. От такой неожиданности, чуть не ронял сигарету, а хозяин фаланги ловко нажимал ей на спину и закрывал коробок, под дружный хохот.
      Впрочем, ни все были такими впечатлительными, потому что фаланги встречались даже в казармах, которые регулярно убирали и мыли.
      Потекли монотонные будни, с занятиями в классах и в горах.
     
      Халтура.
     
      Однажды Виталик сказал мне. Что договорился с одним местным туркменом, что мы поможем ему кое-что перенести, а он заплатит нам 15 рублей. Это были хорошие деньги, для простого солдата.
      Мы договорились с Гераськой - наш сержант, губошлёпый и улыбчивый парень. Мы пообещали ему 5 рублей, если он нас отмажет на вечерней проверке. Это было не сложно, потому что кто-то постоянно помогал на кухне и по хозяйским делам, и не ходил на вечернюю проверку.
     
      В назначенный час, хозяин ждал нас в условленном месте за колючей проволокой. Мы перелезли и пошли в сторону кишлака. Работа оказалась посильной. Мы перенесли штабель досок, и перетащили кирпич. Хозяин угощал нас персиками и дыней. Не заметили, как начало темнеть. Приближалось время вечерней проверки, но мы были уверены, что Гераська отмажет нас. Хозяин рассчитался с нами, и даже "на ход ноги" налил по стакану сладкого, тёплого, креплёного вина. Мы поблагодарили его, и пошли в сторону городка.
     
      Залёт.
     
      На подходе к городку увидели хаотически мелькающие лучи фонариков. Вскоре донеслись крики. Курсанты выкрикивали наши имена.
      Нас ищут.
      В воздухе запахло расправой.
      Ребята увидели нас и рассказали, что Гераська нас сдал. Он объявил, что не знает, куда мы делись. Полчаса все бегали по инженерному городку, а потом наш взвод выдвинули на поиски в сторону кишлака. Офицеры, а особенно Бок, были в ярости.
     
      Мы подошли к месту построения. Рота стояла в каре и ожидала, окончания поисков. Вытягивая шеи, все старались увидеть "героев дня". Одинокий фонарь на плацу освещал отдельную кучку офицеров, стоящих под ним, и первую шеренгу строя. Нам приказали встать перед строем. Начался публичный допрос и разборки. Мы не стали упираться, и рассказали всё как есть. Узнав, что нам дали деньги, старший лейтенант Бок потребовал их отдать.
     
      Потом офицеры завели толпу, объявив, что по нашей милости им пришлось торчать на плацу лишний час, вместо того чтобы отдыхать. Потом Бок завернул речь про кровожадность туркмен, хотя это была неправда. Солдат в Ашхабаде любили, и щедро угощали фруктами на рынке. Запомнилась его пафосная фраза: "Вы заметили, как упала звезда?" и закатил глаза вверх. Все, также вывернув шеи, стали смотреть в чёрное туркменское небо. "Нет, это звезда с моих погон!" - и щелчком пальца, словно что-то сбросил со своего погона. Он ждал присвоения очередного воинского звания, и боялся, что из-за этого происшествия его отложат.
      "Ну, ничего, я вам отомщу! Отомщу так...." - срываясь от злости, он распустил роту. Бойцы теснили и толкали нас в палатку, внутри которой сослуживцы дали волю чувствам.
     
      Чеченцы.
     
      Гневом взорвались чеченцы. Больше всех кричал Ибрагим Ибрагимов. Среднего роста, крепкий, орлиный нос и, горящие местью, угли глаз, сжимающиеся кулаки.
      Про чеченцев рассказ особый. Они приехали отдельной командой из Грозного, и их раздали по несколько человек в каждый взвод, но они плотно контачили и наезжали на тех, кто послабее и досаждали всем изрядно.
      Помню, как их гоняли командиры, за то, что в сортире держали бутылки. Чеченцы очень гордились своей чистоплотностью, особенно тем, что после туалета, моют свою жопу.
     
      Конфликт назревал. Однажды Ибрагимов наехал на Мишку из Питера. Тот в слезах схватил табуретку и бросился на Ибрагима. Земляки подскочили и бросились в драку, но все остальные обступили их плотным кольцом и стали толкать и валить на пол. Ибрагим верещал, что всех зарежет, а его от души лупили и всяко разно оскорбляли. Досталось, как следует и остальным. После этого случая чеченцы притихли, и больше никому не досаждали.
     
      Но этот случай был особым.
      Нас отдали чеченцам на растерзание. Они били не целясь, и удары сыпались со все сторон. Мы ушли в глухую защиту, стараясь прикрыть друг друга от ударов. Чеченцам понравилось, что мы достойно защищаемся, и если одного откидывало ударом, то другой выбегал вперёд, стараясь прикрыть своим телом. Удары становились реже и слабее. И даже они похвалили нас.
     
      Губа.
     
      На шум прибежали командиры. Бок был доволен, что расправа состоялась, и повёл нас вглубь городка. Мы подошли к зарытому в землю блиндажу. Он открыл его, и сказал, что в наказание мы проведём здесь 5 суток, и только ночью нас будут выпускать, чтобы полить деревья и кустарник, посаженные по периметру.
     
      Мы полезли в тёмный проём, и когда взводный и сержант ушли, то с помощью спичек стали осматривать блиндаж. Изнутри он был достаточно просторный, где-то 3 на 3 метра, но очень захламлённый, всяким сапёрным имуществом. Мы выбрали стенку, где лежала маскировочная сетка. Переложили мотки с колючей проволокой, и стали устраиваться на ночлег.
     
      Вот тут-то самое страшное и началось. Блиндаж оказался населённым всякими гадами. Он просто кишел варанами и змеями. Прижимаясь, друг к другу мы нервно курили. Вараны бегали по стенам и потолку, и если, сорвавшись, падали на нас, то кусали и злобно шипели жутким голосом, приходя в полную ярость. В темноте не видно кто тебя кусает, а вдруг ядовитая змея или скорпион, и каждый раз прислушивался к своим ощущениям, не надеясь дожить до утра. Постепенно хозяева привыкли к непрошенным гостям, и наезды с их стороны прекратились, и под утро удалось уснуть.
     
      Почти сразу же после подъёма, к нам прибежало несколько сапёров из нашего взвода, и в щель двери просунули несколько сигарет.
      Перед завтраком пришёл сержант и выпустил нас оправиться. Еду принесли только в обед и то только суп в котелке, на двоих. Еды готовили мало, в самый обрез, и компота частенько не хватало.
     
      Одно преимущество нашего сидения, это то, что не плющила жара, днём было относительно прохладно, когда на улице было+60 градусов. Иногда нас выпускали на погрузочно-разгрузочные работы.
      Ночью после отбоя, за нами приходил сержант и выводил поливать деревья. Мы ходили по инженерному городку и, растягивая шланги, поливали деревья и кустарники. Потом долго лежали на земляной крыше нашего блиндажа и неспеша покуривали, любуясь тёмным ашхабадским небом и неровной полоской Каппед-дага, за которой располагался Иран, рассуждая о преимуществах нашего сидения.
      Потихонечку мы привыкали к нашему суровому быту, а обитатели блиндажа привыкали к нам.
     
      Кросс.
     
      Через три дня, утром к нам пришёл ротный и объявил, что сегодня в инженерном городке состоится батальонный кросс на 3 километра по пересечённой местности. Кто попадёт в пятёрку лидеров, получит амнистию, а кто не сможет, будет сидеть дальше.
     
      Нам отдали ремни, и повели к палаткам. Ребята радостно нас встретили и по-дружески трепали. Вскоре объявили построение, и мы пошли на старт.
      Одновременно стартовали человек 200, построенных в несколько шеренг. Мы стояли где-то в середине. Особой бодрости я не чувствовал, но понимал, что все силы надо отдать в рывке, потому что первые двести метров мы бежали по городку, а потом сворачивали на пыльную дорогу и метров двести бежали по ней, а дальше по тропинке в горы, вокруг городка.
      Виталик не был хорошим бегуном, а я был чемпионом батальона по бегу, и мне хотелось подтвердить свой статус. Перед стартом протиснулся к краю. По команде "Марш", рванул изо всех сил.
     
      Силы были, конечно, не те, что раньше, и мне не удавалось вырваться к лидерам. Долго бежал в плотной группе толкающихся бойцов, и только подбегая к воротам, я был в двадцатке лучших. После того как, глотая душную пыль, пробежал по дороге и свернул на тропинку, ведущую в горы, был уже в десятке лучших. Сил не хватало, но была спортивная злость и огромное желание достать тех, кто бежит впереди. С большим трудом, превозмогая тяжёлые подъёмы, догонял лидеров. Только перед самым финишем догнал Игоря Смирнова, который бежал первым. Мы недолго бежали рядом, уходя от преследователей, и окончательно выбившись из сил, я финишировал вторым, понимая, что амнистию уже заработал.
     
      Ждал Виталю, а потом побежал ему на встречу. Вскоре увидел его почти в самом конце, растянувшейся по горам цепочке бегунов. Мы бежали рядом, а потом просто пошли, понимая, что нет смысла ломиться вперёд и так спокойно добрались до финиша.
      Потом было торжественное построение. Командир батальона объявил победителей кросса и наградил их сладкими призами. Мне сладкого не дали, сказав, что не достоин, но объявили амнистию под бурные аплодисменты батальона.
      С Виталика сняли ремень, и повели досиживать свой срок. В любой свободный момент подбегал к нему и через дверь блиндажа рассказывал новости из жизни роты. Вскоре выпустили и его.
     
      Несмотря на залёты, нас продолжали тянуть на сержантов в учебке. Мы ходили в наряды, дежурными по роте, и сдавали экзамены командирами отделений, а в подчинении у нас были такие же, как мы курсанты. Причём, Виталик сдавал экзамен командиром отделения, которое минировало ущелье и устанавливало МЗП, а я командиром отделения которое разминировало этот участок и снимало препятствие.
      Сержанты дембеля, передавали нам опыт, но судьба вывела нас на другую дорогу.
     
      Наряд на кухню
     
      Когда мы ходили в кухонные наряды, то помогали поварам охранять жареную курятину, которую они готовили на ночь глядя.
      В первый же день, повара таджики хотели нас заставить жарить, а сами пойти отдыхать, но мы отказались. Они хотели устроить драку, но мы с Виталей встали в стойку, и таджики поняли, что бой будет тяжёлым, и сменили гнев на милость, сказав, что мы можем полежать на лавках, пока они сами пожарят курятину.
     
      Раньше удивлялся, почему никогда не попадаются куриные ножки, но в этот раз понял, что ножки попадали на стол офицерам, и поедались кухонным нарядом. Когда всё пожарили, повара накрыли стол и пригласили нас отведать свежежареных куриных ножек, которые мы с огромным удовольствием откушали. С таджиками мы расстались, как друзья. Они пошли отдыхать, а мы, устроившись поудобней на лавках, стали "охранять жареное мясо".
      Утром пришёл наряд. Мы изобразили крайнюю степень усталости, и пошли в казарму отдыхать до обеда.
     
      Отдых.
     
      Спать не хотелось, и мы решили сбегать в самоволку. На ул. Алтабаева, что шла вдоль нашей части, был небольшой винный магазин, и мы перелезли через забор и пошли туда. Взяли полуторалитровую бутылку венгерского "Вермута" и пошли в заветное место.
      Невдалеке от магазина начинался частный сектор, и там был заросший двухметровым бурьяном небольшой пруд. Вот на берегу этого пруда было утоптанное место, незаметное с дороги. Мы выпивали и радовались, что есть у нас такое место, и возможность замечательно отдохнуть.
      Перед обедом мы вернулись в казарму и прилегли на пол часика в одежде отдохнуть.
     
      Снова залёт.
     
      Проснулись в панике. На часах 18-00, и наш наряд уже должен передать столовую другой роте, и мы со всех ног кинулись туда. Когда прибежали, то навстречу выходил наш взвод. Взводный объявил нам, что это была последняя капля его терпения, и теперь мы точно отправимся в Афганистан, в самое пекло, а пока 3 наряда внеочередь, на кухню.
     
      Он повёл нас к командиру, сменившего нашу роту, наряда, и сказал, что отдаёт нас в его распоряжение. Когда взводный ушёл, то офицер сказал нам, что не хочет распоряжаться чужими людьми, и мы можем выполнять работу по своему желанию. Мы сказали, что можем охранять жареное мясо. Офицер был не против.
      Таджики обрадовались, увидев нас, и когда они пожарили рыбу, то мы сидели за столом, как старые добрые друзья.
     
      Утром мы возвращались в полупустую казарму досыпать. Рота уходила на занятия, и в казарме были только те, кто готовился к отправке в Афган. Мы лежали и печально говорили о том, какой глупый залёт. Теперь вместо относительно спокойной жизни в учебке, нас ждёт тревожное будущее в дикой и непокорной стране, среди озверевших от боевых будней земляков, которые, по-честному говоря, были значительно страшней душман.
     
      Вечером командир наряда, передал нас сменщикам, и те тоже не захотели с нами связываться, и мы так же остались охранять жареное мясо.
      Утром, мы ещё не успели уйти на заслуженный отдых, как в столовую прибежал командир батальона Басс, полный офицер с одутловатым лицом.
      -Ну, вот вы где! Сегодня вы должны получить обмундирование и сух.пай, а завтра отправляться в Афганистан.
      - Как же так, у нас ещё впереди наряд по кухне!?
      -Всё!!! Наряд отменяется, вперёд выполнять приказ!
     
      Обмундирование и сух.пай мы получили быстро. На улице была осень, и нам выдали 2 комплекта нижнего белья, бушлат, шинель, зимнюю шапку, тёплые варежки, зимнее х/б, вещмешок, и сух.пай; несколько банок каши и тушёнки.
      Придя в казарму, мы быстро распихали вещи в вещмешок и приторочили шинель.
     
      Последний залёт.
     
      Время до обеда ещё было много, и мы решили зайти в винный магазин, чтобы вечером угостить своих сержантов.
      В винном магазине на улице Алтабаева, мы взяли две полуторалитровых бутылки венгерского "Вермута", и пошли обратно в часть. "Вермут" мы брали не, потому что он был вкусным, а потому что был достаточно дешёвым и крепким. Бутылки я нес, открыто, за горлышки. Широкий тротуар, делили на две части длинные полоски кустов акации. Мы шли вдоль дороги, где было меньше всего людей.
      Вдруг сквозь кусты нас разглядел прапорщик-автомобилист, и вышел нам наперерез.
     
      В учебном полку, была вражда между краснопогонниками (пехотой) и чернопогонниками (автомобилистами). Сапёры хотя и носили чёрные погоны, но никого не трогали, и пехота нас тоже не задевала. Автомобилисты же докалывались до всех, и даже до своих.
      Прапорщик, увидев в моих руках большие бутылки с вином - обалдел. Округлив глаза, выдавил из себя: "А, это что такое?". Шагнул в мою сторону, и нагнулся, чтобы взять бутылки...Но попал на крепкий "крюк" Витали, который и отбросил его в кусты акации. Мы же бросились бегом, в наше укромное место. Протиснувшись сквозь бурьян к пруду, прислушались. Погони не было, и на тихой улочке среди частных домов, всё было тихо. Тогда мы решили раскатать бутылочку "Вермута", наслаждаясь минутами свободной жизни.
     
      Время подходило к обеду, и надо возвращаться в казарму.
      Место, где мы перелезали забор, было в 500 метров от КПП, в прямой видимости. Мы увидели, что под козырьком стоит прапор, и о чём-то говорит с дежурным офицером и солдатом. Засада!
      Но надо прорываться!
     
      Мы перебежали дорогу. Прапор увидел, и сразу же показал рукой на нас, и офицер, крича и размахивая руками, побежал в нашу сторону, вместе с солдатом. Первым подбежал к забору, и поддерживая бутылку, которая была за ремнём, в штанах, упёрся ногой в выбоину в бетоне, подтянулся и вскарабкался наверх. Мы сразу же договорились с Виталей, что впервую очередь, спасаем бутылку. Пока Виталик карабкался на забор, я уже прилично отмахал в сторону казармы. Оглянувшись через плечо, увидел бежащего друга, и погоню из двух солдат, а также прапорщика вдалеке.
     
      Бежать с бутылкой в штанах было очень неудобно. Придерживая её рукой, рванул, что есть силы в сторону казармы, думая только об одном, чтобы не попасться кому-нибудь из офицеров. Со стороны могло показаться, что бойцу сильно наломило в туалет, и он бежит туда, пока не началось... Вот и родная казарма.
     
      Быстро забежал, сунул бутылку под чью-то подушку, а сам пересел на кровать поближе к выходу. Вскоре прибежал запыхавшийся Виталик. Преследователи не побежали за нами, но через некоторое время пришёл дежурный офицер по батальону, и сказал, что бы мы сидели смирно, иначе он запрёт нас на замок и выпустит только перед самой отправкой. Мы пообещали, что всё будет в порядке.
     
      Отвальная.
     
      Дождались вечера, и после отбоя вместе с сержантами отметили наш отъезд в Афганистан. В этот раз мы сидели долго и шумно, потому что отваливало десять человек, и спиртного было много.
      По команде подъем, мы не вскакивали с кроватей, а долго нежились, пока старший лейтенант Бок, не приказал готовиться к отправке. Мы не торопясь, собирались, и переговаривались с товарищами по несчастью. Потом объявили построение, перед казармой. Командир роты сказал слова напутствия, и мы в колонну по двое пошли на полковой плац. Там уже собрали всех отправляющихся в Афганистан курсантов, из разных учебных рот. Построили в колонну и пешком пошли в аэропорт.
      Светило яркое солнце. В октябре было ещё по-летнему тепло. На улицах во всю бушевала сочная зелень. Мы шли по проезжей части и ловили взгляды прохожих, стараясь запомнить, этот город, этих людей, этот мир - до войны.
     
      Аэропорт.
     
      Ну, вот и аэропорт. Нас отвели на какие-то задворки, подальше от людей. Там были какие-то палатки с нарами - типа пересылки. Невдалеке находились лётные технические службы. Все разбрелись по кучкам и думали о том, где бы потратить оставшиеся деньги.
     
      Вдруг появилась девушка с двумя подносами бутербродов и пирожков. В этот момент кто- то предложил: "Давайте купим, все, что есть у девушки, и угостим всех! Всё равно деньги пропадут!". Все дружно загалдели и обступили девушку, которая чувствовала себя неловко в плотной толпе, урчащих от удовольствия "слонов". Приценились, и девушка согласилась. Быстро раздали бутерброды и пирожки, а девушка пошла обратно.
     
      Общая удачная операция объединила молодых солдат, и, уплетая угощение, все охотнее и веселее стали общаться, знакомиться и искать земляков.
      Потом пошли слухи о том, что здесь можно застрять на долго, и многие приуныли от этого сообщения. Но вскоре прозвучала команда: "Строиться!". Всех пересчитали, и повели к стоящему неподалеку самолёту ТУ-134.
     
      Отлёт.
     
      Торопливая погрузка, и вот мы выруливаем на взлётную полосу. Самолёт разгоняется и уходит в небо. Жадно прильнув к иллюминатору, любуюсь утонувшим в зелени городом с просторными площадями, стараясь получше запомнить последние минуты в России. Прощай родная! Когда мы вернёмся сюда, и что нас ждёт впереди?
     
      Рейс был явно гражданский. По салону порхали милые бортпроводницы, дружелюбно отвечая, на неуклюжие заигрывания солдат. В середине полёта нас покормили. Большой кусок курицы и ароматный чай из рук улыбающейся красотки, были обалденными. Впервые за последние пол года почувствовал себя человеком достойным ласки, улыбки и внимательного взгляда красивых женских глаз.
     
      Вдруг в салоне объявили, что перелетаем границу с Афганистаном. Все бросили жевать и прилипли к иллюминаторам. Внизу проплывали длинные хребты и серые безжизненные пики. На сотню километров, не было ни одного населённого пункта. Шумный галдёж стих, и каждый с тревогой вглядывался в эти горы, думая о чем-то, о своём. Долго сидели молча, но вскоре опять потекли разговоры, и в салоне стало шумно.
     
      Кабул.
     
      А вот и Кабул. Самолёт завалил вираж, и все жадно разглядывали, причудливый пейзаж афганской столицы. Город раскинулся в долине, разрезанной извивающейся, словно арабская вязь, рекой Кабул, с обширными отмелями. Склоны хребтов, охватывающих город, были усеяны маленькими квадратиками домов, они же заполняли долину, и склоны одиноко стоящих гор. Просторных улиц мало, как впрочем, и высоких строений, огромным пятном выделялся аэродром, и алюминиевый завод. Самолёт заходит на посадку. Садимся.
     
      Вдалеке виден аэропорт. Выходим из самолёта и строимся рядом с взлётной полосой. Метров в сорока от нас стоит колонна дембелей. Кто-то из них крикнул в нашу сторону: "Духи, мы едем трахать ваших невест!"
      "А мы ваших девчонок уже перетрахали!" - кто-то громко ответил им.
     
      Дембеля закричали страшными голосами: "Вешайтесь духи! Вам здесь капец!". Их колонна зашевелилась, показалось, что они сейчас набросятся на нас. Но офицеры их успокаивали и встали между их колонной и нами, чтобы предотвратить драку.
     
      Вскоре дембеля стали садиться в наш самолёт, и уже дружелюбно махали с трапа. Мы увидели, как взлетел самолёт. Вот он сделал полукруг, и исчез за неровной цепью гор. Мы строем побрели на кабульскую пересылку, ждать "покупателей".
      Новая порция "пушечного мяса", ещё живого и тёплого, попала в афганскую мясорубку, которая каждого если не раздавила, то изменила и не всегда в лучшую сторону.
     
      Кабульская пересылка.
     
      1983 год. Конец октября. Кабул.
      Только что мы, выпускники ашхабадской учебки прилетели в Афганистан на гражданском самолёте ТУ-134, и уже в полной темноте подходили к "старой" пересылке. Место гиблое, уже в учебке, нам рассказывали о жестоких разборках и беспределе творящихся там. Через неё проходили почти все служившие в Афганистане, кто из Союза, а кто на дембель, кто-то из госпиталя выбирался в часть, а кто-то в командировки.
      Мы долго шли по кабульским окраинам, и на наших глазах сумерки стремительно превращались а ночь. Вот впереди увидели ряд щитовых бараков, так называемых модулей.
     
      Открылись железные ворота.
      Мы зашли в них, и часовой с автоматом наперевес, захлопнул их за нами.
      Мороз крепчал, и с гор дул пробирающий до костей ветер. Все с нетерпением топтались, под одиноко качающемся фонарём. Из синего модуля, вышел неприветливый офицер, взглянул в бумаги сопровождающего нас. Потом повернулся и после короткого приветствия, типа: "Добро пожаловать в ад, салаги!", последовали грозные предупреждения о том, чтобы поодиночке не ходить, и посторонних в палатку не впускать. Если получили по морде и вас ограбили, то сами и виноваты.
     
      Потом сержант довёл нас до палатки, и сказал, что мы можем размещаться. Печка в палатке стояла, но дров не было. Мы летели на юг и рассчитывали, что в Кабуле будет не холоднее чем в Ашхабаде, а здесь настоящий дубак.
      Мы одели на себя, всё что можно: два комплекта нижнего белья (один комплект был с начесом), два х/б и шинель поверх бушлата.
      Нижние края палатки, полоскал ледяной ветер, и её продувало насквозь. Медлить было нельзя, и мы дружно бросились спасать положение. Нижние края прижали кроватями, пошли искать дрова. Кто-то принёс обломки ящика, а другие разбирали на дрова тумбочку. Затопили.
     
      Через некоторое время пришли "гости". Судя по виду, черпаки десантники, возвращающиеся из госпиталя. Они грубо толкались, пытаясь, что-то выцыганить, но никто добровольно делиться не хотел. Один из них подошёл к моему другу Виталику, и грубо пнул его ногой: "А ну встал!". Я спрыгнул со второго яруса, и встав рядом с Виталиком, сказал черпаку: "А ты чего до него докалываешься!". Черпак не стал связываться, и пошёл дальше по кругу, задевая других.
      Через некоторое время они ушли.
      Вернулись через пол часа, уговаривая дать шинель, чтобы укрыть раненого товарища, которого знобит от большой потери крови. Все добродушно загалдели, и пошли посмотреть на раненого героя.
      Подошли к палатке, и заглянули вовнутрь, через распахнутую дверь.
     
      Засада!
     
      Рычащие как звери деды, схватили первого попавшегося "слона" за "хобот" и втащили в палатку.
      Мы сразу же дали задний ход, а стоящие за нами черпаки, пытались нас втолкнуть внутрь, но мы вывернулись и ушли...оставив на "съедение" своего товарища. Увы, но каждый боролся сам за себя, и предпочитал уклоняться, делая вид, что его это не касается.
      В туалет тоже сходить огромная проблема. Эти "звери" охотились на одиноких ходоков, отбирая шапки или ремни. Если получали отпор, то убегали подальше и терпеливо ожидали жертв послабже.
     
      Когда дождались утра, то нас вывели на уборку территории. Одного бойца оставили охранять вещи, а мы ходили по территории пересылки и собирали мусор разбросанный, нечистоплотными жильцами. Один из приехавших с нами, уже был в старом потёртом летнем х/б, а вместо зимних сапог разношенная "мабута", вместо шинели, не по-росту большой, выцветший бушлат, перетянутый брючным ремнём, вместо зимней шапки, потерявшая цвет и форму панама. В руках у него был тоненький целлофановый пакет. В общем, ободрали курсанта до нитки.
     
      Когда вернулись в палатку, то оказалось, что на неё совершили налёт, поколотив и запугав дневального. Офицеры не стали разбираться и искать пропажу. После этого мы ходили с вещмешками и старались держаться кучей.
      В несколько смен мы торопливо ели в палатке. Печка топилась, но всё тепло уходило в постоянно открывающуюся дверь. К вечеру мы надыбали дров, и постарались топить всю ночь, разделяясь на смены. Черпаки приходили, но встретили враждебный приём, не стали нарываться.
     
      Жуткое противное место, эта Кабульская пересылка, как впрочем, и наша советская армия, погрязшая в воровстве и дедовщине.
      Были, конечно же, исключения, но и они не могли опровергнуть правило.
      Вот и кабульская пересылка, сразу же нам показала, спасай себя сам, здесь никто не поможет тебе, особенно если ты молодой солдат.
      Выживай, как можешь. Да и потом как в сказке, чем дальше, тем страшнее.
     
     
      Седой капитан.
     
      1983 год. Конец октября. Кабульская пересылка.
      Утром, после завтрака, было построение молодых бойцов. После пережитой ночи, сразу же были заметны перемены. Кто-то стоял в летней панаме, а кто-то без ремня, а одного бедолагу переодели целиком.
     
      Перед строем выходили "покупатели" и по спискам выкрикивали бойцов. Нашим покупателем оказался "седой капитан". Это был довольно молодой мужик, но яркая седина бросалась в глаза, седыми были даже брови. Он был спокоен и сдержан, а печальные глаза светились доброжелательностью. Выцветший бушлат перетягивал подсумок, типа "лифчик" набитый магазинами, это было что-то невиданное. На плече автомат со скрученными изолентой двумя рожками.
     
     
      Всё вокруг было необыкновенным. Офицеры были в выцветшей полевой форме. Единства в одежде не было, и частенько в развороте бушлата торчал вязаный свитер, у одного синенькие полоски тельняшки, у другого темно-зеленый треугольник офицерского п/ш. Кто в сапогах, а кто в мабуте, некоторые в гражданских кроссовках. Частенько попадались заросшие щетиной лица. Увидев этот "маскарад" сразу понял, порядок закончился, и мне эти перемены были по душе.
      Держались офицеры просто, но не панибратски, и все были с оружием, что нам приехавшим из союза, особенно бросалось в глаза.
     
      "Седой капитан", отвёл нас в сторонку, и коротко рассказал о части, в которой придётся служить. Какая то непонятная печаль была в его голосе и настроении. Мыслями находился он где-то совсем далеко, и с трудом возвращался в реальную действительность.
     
      Он говорил о том, что полк ведёт боевые действия в горной местности и несёт потери. Недавно духи зажали колонну на подходе к Газни, и в том бою погиб его друг, командир батальона, а у него внезапно проступила седина. Он снял шапку и показал совершенно седой ёжик. У нас округлились глаза и раскрылись рты. Но он успокоил нас, что выжить можно, если быть внимательным и осторожным. "Я то выжил" - с улыбкой сказал он.
     
      Потом он отвёл нас на аэродром. Где-то посередине, между взлётных полос, было несколько вертолётных площадок, и стояла брезентовая палатка за невысоким забором из саманного кирпича. В этой палатке сидел офицер, типа комендант и тащил службу боец. Комендант посмотрел на вновь прибывшие команды и распорядился заняться уборкой территории, вокруг палатки и забора.
     
      После уборки мы стояли у забора и знакомились. Оказалось, что обобранный до нитки курсант, будет служить в нашей сапёрной роте. Зовут его Юрий-Тит Хейнович Сельге, и родом он из Таллинна. Он был нормальным парнем - добрым, доверчивым и по прибалтийски аккуратным, но гнобили его до самого дембеля. Спасало его только то, что он жил отдельно, около скважины обслуживающей водой полк. Только всякие придурки, сначала деды, а потом годки, когда Юрий стал дедом, доставали его и там, а потом приходили в палатку и хвастались, как издевались над ним. К великому сожалению садистские наклонности быль весьма распространены в армии, и многие нормальные парни страдали от этого.
     
      Через какое-то время "седой капитан" подошёл к нам и повёл к вертолёту, стоящему невдалеке. Когда мы подошли, то нас заставили загружать мясо из грузовика стоящего неподалёку. Мы брали коровии туши и складывали на пол вертолёта. Мясо к "мясу", и действительно все мы были лишь "пушечным мясом", которым политики затыкали очередные дыры в идеологических заборах.
     
      С ленивым свистом, закружились винты нашего вертолёта МИ-6, которого в простонародье называли "корова". Не торопясь, мы поднялись в воздух, полетели над Кабулом. Столица Афганистана не поражала архитектурными изысками. С высоты птичьего полёта, были заметны несколько более или менее высоких зданий в 5-6 этажей, а всё остальное низкое серое в паутине тесных улиц. Вывернув шеи, мы смотрели в иллюминаторы на однообразные горные пейзажи и редкие кишлаки в ущельях. Потом переводили взгляд на туши лежащие у нас в ногах, думая об одном, чтобы только нас не сбили на этой высоте.
     
      Вот за цепочкой гор показалась большая долина, и небольшой город, прилепившийся к крайнему хребту и нанизанный на дорогу Кабул-Кандагар. Это город Газни, с древней и очень славной историей, связанной с династией газнивидов, среди которых выделялся Махмуд Газнийский - покоритель Индии, и покорял он эту страну 17 раз.
     
      Когда приземлились, то опять перетаскивали мясо.
      Потом подошла небольшая колонна, в которой была БМРка (боевая машина разминирования), крытый ГАЗ-66 и несколько БТРов. "Седой капитан" сказал: "Если начнётся обстрел, то все выпрыгивают и ложатся под машину. Всё остальное сделают за вас".
     
      В это время из БМРки вылез, солдат и спросил у прибывших: "Есть кто в сапёрную роту?".
      -Мы в сапёрную роту.
      -Ну, тогда поехали с нами.
      Мы с Виталиком отпросились у "седого капитана", и он разрешил.
     
      В БМРке нас встретили дружелюбно, и разрешили ехать сверху.
      На выезде из Газни увидели красивые гранёные минареты. Башня БМРки повернулась, и бойцы выпустили две длинных очереди из крупнокалиберного пулемёта в мечеть стоящую у дороги. Просто так, чтобы показать молодым, какие они крутые вояки.
     
      Вот так, сидя верхом на летящей вперёд БМРке проехали по узким улочкам Газни. Перемахнули через несколько невысоких хребтов и оказались возле нашего полка, расположенного на высоте 2400 метров, на краю огромной долины Сарде.
      Всё только начиналось.
      Больше "седого капитана" не встречал, и не знаю, как сложилась его дальнейшая судьба.

Сартосан. Встреча.

      Не хочу смешивать этот случай, ни с какими другими событиями, происшедшими со мною в Афганистане, потому что это совершенно отдельный эпизод в моей жизни. Мгновенное настроение, которое с удовольствием вспоминаю до сих пор.
     
     
     
      Афганистан. Октябрь.1983год. Это был один из первых моих выездов на боевую операцию. Сартосан - большой кишлак, который находился в 30-ти километрах от нашего полка. Кишлак был продушманский, и часто мы получали разведданные о том, что в нём собираются силы, для того чтобы нанести удар по сторонникам правительственной власти.
     
      По приезду в полк все мы прошли инструктаж о том, что нам предстоит нести нелёгкую службу в средневековой стране (по местному летоисчислению шёл 1362-й год от рождества пророка Мухаммеда, которое произошло в 621 году от рождества Христова, а может это дата его смерти!?). Всё в Афганистане подчинено суровым законам шариата, поэтому женщины ходили в чадре или парандже. Досматривать и обыскивать женщин запрещалось категорически, это могли делать только сами афганцы. И если тебя застали бы за этим занятием, то могли бы убить, в порыве религиозного негодования и были бы совершено оправданы по своим законам.
     
      В конце октября 1983-го года пересёк границу с Афганистаном. Замечательное время - золотая осень. Только что закончился сбор второго урожая, в кишлаках праздник, но душманы оживились. Им было легче оставить своё хозяйство, для того чтобы продолжить священную войну с неверными, т.е. Советской армией и церандоем.
      Когда наша полковая колонна окружила Сартосан, то вместе с передовой группой въехала в кишлак и наша БМРка. Пехота стала "шмонать" дувалы, а меня молодого сапёра, поставили на углу дувала охранять.
     
      Зашёл за угол и пригрелся на ярком солнце. Осенние ночи в Афганистане холодные, пронзительные ветры - ледяные, но стоит затихнуть ветру и выйти солнцу, как начинает припекать по-летнему. Вот и я стоял за высокой стеной дувала и грелся, щурясь от яркого солнца, любуясь неровной цепью гор, опоясывающих долину Сарде.
     
      Вдруг из-за другого угла дувала прямо на меня выскочила молоденькая девочка лет 12-14ти, в тёмно-синем платье с тканым орнаментом на плечах и груди. Поверх платья был накинут чёрный передник. Нижнюю часть лица скрывал платок, поверх которого блеснули прекрасные, испуганные, карие глаза.
     
      Здесь, в высокогорье, женщины не носят паранджи, а подвязывают тёмные платки так, чтобы уголком можно было скрыть лицо. В мгновение девочка развернулась и сделала стремительный шаг, чтобы убежать. Я был на столько очарован ею что, забыв обо всём на свете, с восторгом любовался её красотой. Она оглянулась и, заметив моё восхищение, замедлила шаг и остановилась около угла. Посмотрела на меня, наклонив голову, серьёзными глазами. Потом посмотрела за угол и, убедившись, что там никого нет, сделала шаг в мою сторону.
     
      Моё сердце в этот момент замерло, но я продолжал, не отрываясь, смотреть на неё. Нас разделяло несколько шагов, и стремительно летели секунды нашего молчаливого свидания, а может быть, наоборот, время замерло, позволяя насладиться видом этой милой афганки. Она иногда опускала глаза и молчаливо пальчиком гладила стену, потом стремительно поворачивала головку и поднимала свои обжигающие карие глаза в тёмном обрамлении длинных, пушистых ресниц. Её взгляд проникал в мои глаза, и что-то задевал внутри сердца, заставляя его судорожно биться в тесной груди.
     
      Потом она коснулась рукой своего платка, что-то поправила и та часть платка, которая закрывала лицо, неожиданно для меня упала. Я глубоко вздохнул от внезапности происшедшего, а она повернула лицо в мою сторону.
      Личико было очень милое, кругленькое, молочной спелости. Девочка была молоденькая и хрупкая, но взгляд не по годам серьёзный. Под горячим солнцем юга невесты созревают быстрее. С наслаждением любовался её лицом, и она без труда читала все, что кипело у меня на сердце. Сладкий миг взаимопонимания.
     
      Мы нравились друг другу, несмотря ни на что. Мы страшно рисковали своими жизнями, но не в силах были прервать полёт мыслей и желаний, забывая о том, что идёт война, и я непримиримый враг её многострадального народа. Вероломный чужестранец из далёкой страны - презренный неверный. Короткое время мы неотрывно смотрели в глаза друг друга. Я терял голову, и в душе росла твёрдая уверенность в том, что я люблю эту девочку. А её глаза отвечали согласием и ласково манили.
     
      Женщины всегда осторожнее, быстрее реагируют и острее чувствуют опасность. Она вздрогнула и в ту же секунду покраснела от смущения, схватив край платка, мгновенно закрыла лицо и грациозно упорхнула за угол дувала. Я бросился за ней, но она пробежала вдоль стены и скрылась за углом. Забежав за угол, увидел, как она впорхнула в дувал, у входа в который стояло несколько церандоевцев и наши командиры.
     
      Сердце радостно стучало. Мысли были только о девушке. О том какая она чудесная, и что всё у нас c ней получится, и мы сможем, на зло всем врагам, наладить отношения. При случае постараюсь найти повод для встречи, а м.б. даже удастся договориться с её родителями, и они отдадут её мне в жёны.
     
      Потом лёжа на солдатской кровати в палатке думал о том, как мать встретит меня со службы с молоденькой афганочкой. Но это были только мечты. Служба меня ожидала суровая, и в пылу борьбы забыл свою афганку и даже, где находиться этот дом в Сартосане. Хотя после этого мне приходилось бывать в тех местах, но ничего подобного со мною не происходило.
     
      Память об этом замечательном событии жива и до сих пор наполняет сердце радостью и умилением.
      Прекрасная пора молодость, когда верх над рассудком и страхом берут порывы, восторги и любовь!
     
     
     
      Реализация разведданных. Сартосан.
     
      Афганистан. Газни. Прохладная осень 1984 года.
      2400 метров над уровнем моря. Яркие контрасты высокогорья. Ледяная ночь и жаркий день. Буквально коченел на посту, любуясь, как над хребтом, прямо на хвосте, стоит созвездие Большой Медведицы. Медведица крупнее и ярче, чем в наших краях. Потом выходит солнце, освещая долину ярким светом, и только спустя несколько часов, отступает мороз. Небо становится светлее и быстро набирает насыщенный пронзительно бирюзовый цвет, и на его фоне веселее смотрятся голые скалы и уступы светло-коричневых дувалов. Солнце греет, но пронзительный ветер с гор обдувает ледяным холодом.
     
      Обстановка.
     
      Афганистан в это время переживал пик классовой борьбы, отторгая насаждаемую им демократию. Наиболее показательны в этом плане два кишлака - Сартосан и Рамак - непримиримые враги. Оба они вызывали у меня уважение; Рамак за то, что смело, противостоял зажиточным соседям, а Сартосан за то, что отчаянно сопротивлялся новой власти.
     
      Рамак находился в 30-ти километрах от нашего полка, и проехать к нему можно только мимо окраин Сартосана. Сартосан широко раскинулся в глубь долины. Просторные дувалы были раздвинуты полями, огороженными глиняными заборами, и только ближе к центру было что-то похожее на площадь. Рамак находился у подножия хребта. Плотно скученные дома, поля маленькие на узких террасках. На ближайшем к хребту, дувале был установлен прожектор и крупнокалиберный пулемёт.
      Конечно же, относительная близость русского полка и несколько пулемётов - слабое утешение для небольшого кишлака, живущего в тисках единоплеменных врагов.
     
      Бумбашер.
     
      Километрах в 8-10-ти от Рамака находилась крупная душманская база - под названием Бумбашер. Передовые позиции её были видны из нашего полка, но силы нанести удар и разгромить, находились только в начале весны, когда сойдёт снег. В основном, мы устраивали засады на караваны, которые шли в её сторону, и на отряды, которые спускались с гор на отдых в кишлаки, или для того чтобы нанести удар по Рамаку и другим сторонникам новой власти.
     
      Рейды на Бумбашер всегда сопровождались большими потерями. Однажды духи сбили два вертолёта, одна из вертушек везла нашего нач. арта и солдат, собиравшихся поступать в военные училища, а другой вертолёт - "крокодил" из группы прикрытия. Пилоты из "крокодила" катапультировались. Колонна из полка прибыла на место трагедии буквально через час, но пилотов не обнаружили.
     
      На следующее утро начали штурм Бумбашера, но духи свалили накануне нашей стремительной атаки, оставив заминированные позиции. Их предупредили или сами почувствовали, чем им это отольется. Месть была страшной; "грады" буквально снесли с лица два кишлака, один из них назывался Арабат.
     
      Афганцы почти всегда предупреждали душман о планах русских, и наиболее удачные операции были проведены без участия церандоя в их разработке. Утром заезжали за ними, т.к., их участие в шмоне было обязательным, но иногда мы наносили удар, не ставя афганцев в известность.
      Достаточно часто проводили реализацию разведданных о том, что в Сартосане собираются силы для нанесения удара по Рамаку. Вот и в этот раз, поздно вечером объявили о том, чтобы завтра на рассвете были готовы к выезду на боевую операцию.
     
      Удар по Сартосану.
     
      На рассвете техника выезжает из автопарка и выстраивается на углу. Командир полка и начальник штаба ставят задачу нашим командирам, а потом вкратце доводят до нас, куда едем, и что будем делать, кто кого будет прикрывать и поддерживать. Потом команда: "По машинам", и вскоре колона трогается.
     
      В Союзе никогда не участвовал ни в чём похожем на боевую операцию. Учения проходили "насухую", почти без техники, с холостыми патронами, гильзы от которых заставляли сдавать по счёту. А если на бегу, гильза падала в песок (в учебке был в Ашхабаде и отрабатывал тактику действия отделения в песках Кара-Кума), то найти её очень трудно, почти невозможно. Поэтому ложились и стреляли вниз затвором, чтобы все гильзы упали в одну кучу. Набивали гильзами карманы х/б и бежали дальше в атаку. После атаки показывали гильзы командиру взвода, и если у кого-то не хватало, то всем взводом искали в пустыне.
     
      В Афганистане меня поражал боевой порядок колонн, и как он менялся прямо по ходу стремительного наступления. Сверху колонну обгоняли несколько звеньев "крокодилов" - вертолётов Ми-24. Они простреливали из пушек и НУРСов кишлак, поражая отступающих духов. Одна часть колонны окружала кишлак слева, другая справа, а мы мчались на своей БМРке (боевой машине разминирования) на острие атаки, прямо в сердце Сартосана, легко давя глиняные заборы, увлекая за собой танки и БТРы пехоты.
      По пути попадались расстрелянные с вертолётов духи. Один из них лежал пробитый насквозь, неразорвавшимся НУРСом. Меня это сильно поразило, и я долго провожал его взглядом.
     
      В центре кишлака, пехота высыпала из БТРов, и мы сразу же пошли осматривать дувалы. Первым делом нагрянули в дом наместника. Он лежал, расстрелянный во дворе собственного дома, окружённый рыдающей роднёй. Наместники чисто формально были представителями власти и выбирались из числа почтенных людей, поэтому духи их никогда не трогали, так что по афганским обычаям, это событие было из ряда вон выходящее.
     
      Офицеры были в гневе и настроены действовать жёстко, тем более, где дома непримиримых врагов правительственной власти все знали, и пошли прямо туда. Хозяев дома, конечно же, не было, только женщины и дети, но мы перевернули всё вверх дном. Афганцы живут очень бедно, и в этом доме не было ничего особо роскошного, но комнаты были просторные и в пристройке закрытый со всех сторон колодец-кириз.
     
      Киризы - это верный союзник афганцев. Уникальная оросительная система, создаваемая веками. Начиналась она от предгорья и уходила в глубь долины. Состояла из глубоких колодцев глубиной 30-40 метров, соединенных между собой горизонтальными ходами на разных уровнях. По этим уровням духи уходили от погони и подбирались вплотную к позициям наших войск. Одно время при Рохлине даже вспыхнула "киризная война". Мы ездили по долине и минировали колодцы и ходы в них. Жутко спускаться в эти глубокие и узкие ходы на верёвке и обследовать их, потом минировать или взрывать.
     
      Вот и этот колодец решили взрывать. Над колодцем был устроен ворот для подъёма воды. Кожаное ведро крепилось плоским кожаным ремнём длиной метров около 40, аккуратно и прочно сшитым в стыках. Вместо ведра привязали ящик тротила и вставили взрыватель с длинным хвостом бикфордова шнура. Подожгли бикфордов шнур и стали опускать ящик в колодец, когда ящик достиг нижней трети, заклинили ворот и побежали прятаться.
     
      Через некоторое время грянул мощный взрыв, разворотивший крышу над колодцем. Когда рассеялся дым, мы заглянули внутрь, но разглядеть ничего не удалось через плотное облако взвеси. Если что-то и завалило, то на большой глубине.
     
      Продолжили осмотр киризов в кишлаке. Чтобы увидеть, что творится на дне, поджигали газету и бросали вниз. Она плавно падала, освящая всё вокруг. В одном киризе, на дне обнаружили стволы миномётов. Зажгли ещё одну газету, чтобы убедиться. Да, это были они, но вытягивать их оттуда было делом тяжёлым и опасным, поэтому решили опустить ящик тротила и взорвать, в надежде, что после взрыва они уже не будут подлежать ни использованию, ни ремонту.
     
      Источник.
     
      В одном месте, ближе к окраине кишлака, мы зашли за дувал напротив местночтимого источника. Издалека источник был похож на большой блиндаж с несколькими открытыми ходами. Вдруг в нашу сторону прошла очередь, причём первая пуля ударила в стену дувала рядом с головой Виталика (моего приятеля ещё по учебке), а последующие уходили в мою сторону, но немного выше.
     
      Мы растерялись! Кто стрелял? Откуда? Вдруг церандоевец стал стрелять из ППШ в один из открытых ходов источника. Он начал стрелять стоя, короткими очередями, а потом пошёл вперед, не прекращая стрельбу. Мы тоже открыли огонь, и короткими перебежками побежали в сторону источника. Источник был устроен просто, но изящно. Вокруг колодца, был сводчатый потолок с несколькими открытыми арочными входами, возле одного из них лежал убитый душман с зажатым в руках автоматом. Подошёл церандоевец, и Виталик стал его громко расхваливать, какой он молодец, что завалил духа и спас нам жизнь. Виталик даже приобнял церандоевца и похлопал его по спине. Афганцу было лет 30-35ть, среднего роста, смуглый, добродушный мужик. Похвала ему была приятна, и он широко улыбался белоснежными зубами.
     
      История источника противоречива, в следующий раз застал его полностью разрушенным. Слышал, что будто бы афганцы сочли его оскверненным и сами разрушили, но сейчас думаю, что его разрушили наши. Вода - великая ценность в засушливом высокогорье.
     
      Пленные.
     
      Прочёсывание Сартосана продолжалось, и мы устремились к следующему дувалу, перевернув всё вверх дном, перешли в следующий. В нём-то, в одной из просторных комнат, обнаружили замаскированный вход в киризы. Стали допрашивать хозяина, он отрицал всё, и только после того как собрались взрывать, сказал, что там находятся люди. Начались переговоры.
     
      Посылали несколько раз хозяина к затворникам. Он лазил несколько раз в потайной ход, и мы его томительно ждали. Вылезал и говорил, что сейчас они начнут выходить. Но духов не было. Тогда готовили всё для взрыва, и он снова залезал в нору и снова вёл переговоры.
     
      Для меня всё было новым и в высшей степени тревожным. Очень боялся первого столкновения с врагом. Через некоторое время они стали выползать, обдолбленные, с осоловевшими глазами. Мы ставили их к стенке. Один из душман в синем пиджаке качнулся в мою сторону. Глаза его были мутными, он широко раскрыл руки как для объятия и с пьяной улыбкой шагнул в мою сторону. У меня все нервные струны были натянуты до предела, и я испугался, что это отчаянная попытка прорыва, и изо всей силы ударил прикладом автомата в лицо.
     
      Удар откинул духа, но не сбил с ног, выражение его лица моментально изменилось, он с ненавистью и страхом, потирая лицо, отступил к стене. Какой-то офицер прикрикнул на меня: "Спокойнее! Не надо бить!".
     
      Мне всё равно было страшно, в сравнительно небольшой комнате оставалось трое вооружённых солдат вместе со мной, два офицера и переводчик, а напротив 17 душман, и нас разделяло несколько шагов. Казалось, что духи ещё смогут максимально "продать" свои жизни, прихватив с собою наши. Офицеры не были готовы к внезапной атаке, или нарочно демонстрировали беспечность и спокойствие. Мы были готовы, но нас было мало, а душман много, для того чтобы задавить нас собственным мясом и задушить голыми руками. Впрочем, их особенно и не обыскивали. Тут же выяснилось, что все они не местные, и только вчера прибыли из Ирана.
     
      Наконец-то их стали выводить, и камень упал у меня с души, когда они все вышли во двор. Хозяину объявили о том, что за укрытие душман его дом будет взорван и у него есть несколько минут, чтобы забрать самое необходимое. Мне приглянулось большое махровое полотенце, которое висело на гвоздике, вбитом в косяк, но молодая женщина, перехватив мой вожделенный взгляд, быстро сорвала его и убежала в другие комнаты.
     
      Старуха.
     
      Мне приказали нести тротил. Быстро выбежал во двор и выскочил к БМРке. Отвязал привязанный к броне ящик тротила и понёс его в дом. Когда шёл по комнатам, то навстречу мне бежали женщины и старики, собиравшие пожитки. В одной комнате в углу сидела скрюченная старуха, прямо на полу, подогнув под себя ноги. С большим трудом, поворачивая голову, и сильно кося глаза, пристально наблюдала за происходящим. Взгляд у неё был цепким и зорким, и она внимательно и строго проводила меня глазами.
     
      Ящик установили в комнате, где брали пленных, около пересечения стен, чтобы взрыв нанёс как можно большие разрушения. Отмерил нужное количество шнура и вставил в детонатор. Детонатор вставил в тротиловую шашку верхнего ряда.
     
      В это время во дворе всех отгоняли на безопасное расстояние. Мы доложили о готовности взрывать. Через некоторое время нам дали отмашку. Поджёг бикфордов шнур, и мы стали уходить. Когда вышел, то заметил старуху, сидящую на полу. Мне было очень жалко её, и сделав несколько шагов, нагнулся к ней, чтобы поднять. Подхватил удобнее под мышки и стал поднимать, но суставы у неё не разгибались, а в таком состоянии, "засохшей лягушки", мне было её не вытащить. Напарник крикнул мне: "Оставь её, она не нужна своим. Родственники нарочно оставили ее, чтобы она наконец-то умерла".
     
      Я опустил старуху на место, в глазах её не было испуга, а даже что-то похожее на благодарность за мой добрый жест, который не довелось довершить. Я крикнул в окно, что в доме осталась старуха. Ещё можно было выдернуть шнур и предотвратить взрыв, но на меня замахали руками и закричали, чтобы быстрее выходил.
     
      С чувством сожаления и непонимания покинул дувал. Сожаление о том, что мне не хватает сил, чтобы её выволочь, и непонимания того, почему никто не хочет мне помочь. Пробежал через двор и забежал за угол соседнего дувала.
      Через несколько секунд страшный взрыв разметал крышу и стены дувала, внутри что-то загорелось. Повалил густой и чёрный дым. Быстро осмотрели развалины, и ничего интересного не обнаружив среди обломков глиняных стен, стали торопливо покидать кишлак.
     
      Отход.
     
      На окраине кишлака бросил взгляд на разгорающийся пожар. Густой чёрный дым стлался по земле, обволакивая другие дувалы. БТРы и танки выстраивались в колонну и быстро покидали кишлак. Стремительно опускалась ночь.
     
      Всегда удивлялся тому, как быстро темнеет в горах. Солнце буквально переваливает за кромку хребта и тут же становится темно. Долго сидел на броне, посматривая в сторону Сартосана, и когда он стал сливаться с линией горизонта, спустился внутрь башни БМРки. Деды хвастались трофеями, делились впечатлениями от рейда. Спросили и меня, что мне запомнилось больше всего на этом выезде. Рассказал им про старуху, которую не удалось вынести из взорванного дома. Деды ржали, как кони, над моей святой наивностью и этим сконфузили меня. Искренно пожалел тогда, что стал делиться наболевшим. Только потом с боевым опытом понял, что всё намного жёстче и суровее.
     
      И если сначала не понимал зачем, мы вмешиваемся в жизнь другого государства, то после гибели боевых товарищей оставалось только желание отомстить.
      Впрочем, не всё так однозначно и бесспорно, потому что среди афганцев встречались душевные и открытые люди, которые помогали в беде русским солдатам, рискуя собственной жизнью, скрывавшие их от погони. Да и нас здесь никто не ждал. Это их земля, и они хотят на ней жить, так как завещали их предки, согласно своей вере, и своим представлениям о жизни.
     
     
     
     
      Ханума.
     
      Газни. Ноябрь 1983 год.
      Это была операция где-то, невдалеке от кишлака Арабат.
      Колона нашего полка оцепила небольшой кишлак, и церандой пошёл его прочёсывать. Через некоторое время, мы увидели весёлую группу церандоевцев, которые вели какую-то женщину в парандже.
     
      Они дружно смеялись, обнимали её, и даже крепко хлопали по заднице, а иногда жадно хватали полной пясткой за ягодицы. Такое отношение к женщине было необычно, ну чтож значит, она чем-то это заслужила.
      Подойдя к нашей БМРке, афганцы радостно закричали: "Ханум! Ханум!", и откинули с неё паранджу, которая была ей до пят.
     
      И вдруг нашему взору предстал, бородатый мужик, среднего возраста, около 40 лет. Вид у него был жалкий и даже комичный. Удержаться от смеха было невозможно, и все вокруг ржали как кони, а особенно, довольные собой церандоевцы.
     
      Бедолага переводил взгляд то на нас, то на ржущих афганцев. Смеялись минут 10, пока церандой не накинул снова на него паранджу, а потом, обнимая и пощипывая, повели пленника дальше.
     
      Песчаная буря.
     
      Газни. Середина ноября 1983 года.
      Однажды стоя у своей палатки, услышал крик: "Атас! Песчаная буря! Все в палатку!"
      Сапёры посмотрели в сторону Газни, на маленькую серую полоску на горизонте. Она стремительно увеличивалась в размерах, и уже становилась стеной пересекающей всю долину Сарде. Ветер стих, и сильнее стало припекать солнце.
      Тревожное затишье перед бурей.
     
      На входе в палатку стоял дед, и отталкивал нас молодых, пропуская всех остальных. Когда все вбежали, то перед нашим носом с силой захлопнул дверь. Мы остались, снаружи ожидая удара, неведомой нам стихии. Попытался по сильнее дёрнуть дверь, но её сильно держали изнутри.
      Нас подставили.
     
      Стена песка была уже совсем рядом, и уже свинцово-багровая туча, закрывала всё небо. Мы побежали за палатку и рухнули на землю. Тут нас и накрыла мощная волна, песчаной бури. Ураганный ветер поднимал море песка, пыли, мелких камушков, и гнал их перед собой. Всё вокруг потемнело как ночью, это плотное облако песка закрыло солнце.
     
      Заветрия не было, и за палаткой, колышущейся мод яростными ударами ветра, нас доставали мощные завихрения. Воздух был перенасыщен песком и пылью, которые попадали в рот и легкие. Дышать было тяжело, потому что воздуха не было, только песок и пыль. Мелки камушки, разгоняемые порывами ветра, больно били по открытым участкам кожи. Буря свистела и ревела. Песок забивался во все складки одежды.
     
      Пытался как-то закрыть лицо и рот, но ничего не помогало, и дышать приходилось песчаной взвесью. Казалось, этому кошмару не будет конца, но неожиданно ветер пошёл на спад. Песчаная буря пронеслась по полку, и помчалась дальше по долине Сарде.
     
      Как ни в чём не бывало, выглянуло приветливое афганское солнце. Мы поднялись, сбрасывая с себя, принесённый бурей песок, и стали отряхиваться.
      Дверь в палатку открылась, и показались довольные рожи старослужащих, на них большими буквами было написано: "У меня большая радость - я другому сделал гадость!".
     
      Вот так первый раз познакомился с песчаной бурей, и это был единственный раз, когда она застала меня врасплох.
     
     
      Кот.
     
      Афганистан. Газни. Ноябрь 1983 год.
      Помимо боевых дёйствий приходилось тащить наряды, в том числе по столовой - самый тяжёлый и изнурительный.
      Целый день беготня по кухне, чистка картошки до полуночи, подъём до пяти часов утра, мытьё посуды.
     
      После обеда выдалось несколько минут на перекур, и сапёрная рота вышла на отдых. Между двух УСРМок, так называли огромные модули полукруглой формы с округлыми рёбрами жёсткости, был большой закуток непродуваемый ветром. Там мы и разместились на фундаменте.
     
      Все сели с одной стороны, а я перешёл на противоположную и подальше от дедов, потому что они здорово доставали, и постоянно искали над кем приколоться, а делали они это грубо и жестоко.
     
      Сидел и гонял свои печальные думки.
      В стене столовой было большое отверстие, куда выводился водопроводный кран. Вдруг из темноты проёма показалась здоровая кошачья морда. Кот замер на секунду, обвёл всех, внимательным взглядом и решил вылезти.
     
      Это было невероятно, увидеть в далёком Афгане нашего русского, серо-буро-малинового в полосочку кота. Все обрадовались, увидев его, и стали, заискивая подзывать его "Кис- кис-кис...". Позвал его и я, протягивая, пустую руку. Кот благосклонно посмотрел на меня, и пошёл в мою сторону.
     
      Подойдя, он потёрся о мою ногу, а потом запрыгнул на колени. Я его гладил по шёрстке и прижимал к груди, а кот тёрся о подбородок, и обнимал меня за шею лапами, громко мурлыча. Он словно утешал меня, что непереживай брат, всё у тебя будет хорошо.
     
      Это было что-то волшебное!
     
      В тот момент не было у меня ближе и роднее существа в полку, чем этот замечательный кот, который выбрал меня из десятков таких же, как я, солдат. Что-то оттаивало в груди, и приходило в покой и умиление, от этой неожиданной ласки.
     
      Эта идиллия не нравилась дедам, и они послали черпака, чтобы тот взял у меня кота. Черпак взял безмятежно мурлыкающего котика под мышки, и понёс к дедам. Он положил его кому-то на колени, но кот не стал сидеть, и изо всех сил вырывался и царапался. Дед злился, старался перехватить строптивое животное покрепче, но кот вырвался, и нервно размахивая хвостом, пошёл дальше по своим делам.
     
      Всем своим видом, давая понять, что не все достойны его внимания и ласки, а только те, кого он сам выберет. Я был очень рад, что оказался в числе избранных, и от всей души благодарил его и завидовал независимости. Вот бы и мне так, послать всех и уйти лёгкой и независимой походкой...
     
      К сожалению больше этого кота не встречал. Коты в Афганистане редкость, или они, через чур, осторожны и стараются не попадаться посторонним на глаза. За всю службу кота видел однажды на Панджшере. Он шёл ночью по саманному забору, но увидев нас, прыгнул в траву и исчез.
     
      А тот кот, из столовой, остался в моей памяти и с удовольствием вспоминаю минуты нашего общения.
     
     
     
     
     
      Комбат "ЗВЕРЬ"
     
      Афганистан. Газни. Декабрь 1983 года.
      Рано утром батальон выехал на реализацию разведданных. В одном кишлаке, надеялись захватить банду в 400 человек. Но когда кишлак окружили то выяснилось, что духи скрылись, оставив группу прикрытия из 8 моджахедов. Они после короткой перестрелки сдались и выходили из дувала с поднятыми руками и бросали оружие перед собой.
     
      Их построили в шеренгу около стены. В это время к пленным подошёл комбат "Зверь". "Среднего роста, плечистый и крепкий...", немного за 30, он ничем не выделялся из группы других офицеров, разве что голосом. В полку наслушался его криков. Дурная привычка, наверное, взятая от дедов, чуть, что орать страшным голосом, приходя в ярость. Ещё он любил жестоко наказывать провинившихся, за что и получил прозвище "Зверь", кажется, и офицеры за глаза его так называли.
      Комбатом он стал недавно - после того как духи разбили полковую колону на подъезде к Газни. В том бою погиб командир батальона, и его место занял "Зверь".
     
      Он подошёл к шеренге пленных, и стал спрашивать, кто пулемётчик? Один душман признался, и "Зверь" набросился на него с кулаками. Повалил его и стал избивать ногами, выкрикивая угрозы и проклятия.
     
      Рядом с ним был офицер с огромной овчаркой. "Зверь" приказал травить пулемётчика собакой. Собака яростно лаяла, и рвала на пленном одежду, но не кусала и не грызла. "Зверь" орал на пулемётчика и на собаку, и видя, что собака не хочет кусать, схватил её за ошейник и отбросил в сторону. Он снова принялся пинать душмана, со всей силы нанося сокрушительные удары.
     
      Собака была мне очень симпатична, потому что не стала калечить и рвать бандита, понимая, что он всё-таки человек. "Зверь" в очередной раз подтвердил свою кличку, хотя и его поведению можно найти оправдательные мотивы. Сколько солдат погибло под кинжальным пулемётным огнём душман.
     
      Нам всё это хорошо было видно с башни БМРки.
      Через дорогу, напротив нашей боевой машины находился како-то сарай, и деды послали меня проверить что там. Я взял автомат, и спрыгнул с БМРки. Подошёл к двери и снял накинутый, но незакрытый замок. Аккуратно открыл дверь. Внутри сарая было сено. В углу стояли вилы. Закинув автомат на плечо, взял вилы и с силой вонзил в сено, надеясь найти, что-то спрятанное. Вдруг вилы вошли во что-то мягкое. Я испугался и вскинул автомат. Что-то крикнул, думая, что вилы угодили в спрятовшегося человека, но в ответ тишина. Потянул вилы на себя, и на них были нанизаны арбузы. Пощупал в другом месте и увидел, что арбузы были везде. Афганцы, наверное, их так хранили от морозов, перекладывая сеном.
     
      Закинул автомат за спину. Взял арбузы в охапку, и побежал к своим. Арбузы были маленькие, около 15 сантиметров в диаметре, но очень сочные и вкусные. Все с удовольствием лакомились, и радовались находке. Деды решили сделать запас. Снабдили меня вёдрами, и опять направили в сарай. Я упирался, потому что недалеко, находилась группа офицеров, которые могли запросто засечь и примерно наказать.
      Но дедов это не волновало, они любили подставлять молодых, и когда тех наказывали, они с удовольствием это обсуждали.
     
      Взял два ведра, и пошел, озираясь по сторонам. Открыл дверь и вошёл внутрь. Посмотрел в щели, вроде бы никто не заметил. Стал вытаскивать арбузы из сена, и набирать в вёдра. Когда наложил полные вёдра, то сначала посмотрел в щели двери, на колону - вродебы всё спокойно.
     
      Только сделал несколько шагов, как услышал знакомый, грозный окрик: "Ты что военный, совсем охренел, а ну быстро ко мне!".
      От этого окрика меня затрясло, и, повернув голову, увидел "Зверя" со своей свитой. Я сделал несколько шагов, чтобы передать вёдра на БМРку, но от свиты комбата отделились два офицера, и побежали ко мне, придерживая автоматы. Они схватили меня за предплечья и потащили к "Зверю". Деды сделали вид, что совершенно непричём.
     
      Меня подвели к комбату.
      "Зверь" был одет в выцветший солдатский бушлат, перетянутый на груди подсумком, типа "лифчик". На голове солдатская зимняя шапка, с выломанной из кокарды звёздочкой. Из-под шапки, в упор смотрели белёсые глаза, с немигающими маленькими зрачками. Лицо было загорелое. Выгорели даже брови и ресницы. Ужас переполнял меня. Наверное, такой взгляд был у гоголевского Вия.
     
      Зловещая пауза затягивалась, и вдруг "Зверь" стал кричать на меня, сыпя угрозы и обвинения. "А вдруг духи тебя там, вот так..." - он резко выбросил вперёд свои руки, и стал душить меня за горло. Я бросил вёдра и в отчаянье схватил его за руки, и не помню, как вырвался из его, беспощадно сжимающихся на моём горле, лап.
     
      Это привело комбата в бешенство, и он потребовал, чтобы сейчас же принесли телефон. С помощью, которого он будет меня пытать, чтобы я запомнил на всю жизнь, что нельзя входить в подозрительные дувалы. Боец побежал за телефоном, а я остался ждать пытки, леденея от страха, и крика "Зверя".
     
      Пытка телефоном жуткая вещь. Я видел, как душманам одевали на пальцы или уши провода от телефона. Когда крутили ручку полевого телефона, то по проводам шёл электрический ток, и духи кричали от боли, и катались по земле, прокусывая губы и язык.
     
      Боец вернулся и доложил, что телефон отдали связистам. Комбат заорал, чтобы он бежал к связистам, и быстрее принёс телефон. Боец тут же убежал выполнять приказание. Все ждали, и пауза затягивалась, тогда офицер стоящий рядом со "Зверем" сказал, что может сейчас выдвинуться в полк, а экзекуцию произвести там.
     
      Комбат прислушался к его совету, и приказал разложить арбузы на заборе. Рядом с ними поставили и вёдра. Отошли на 10 метров, и как только комбат сделал первый выстрел, то все офицеры стали палить длинными очередями. Арбузы разлетались на куски и сыпались на землю. Со звоном пули пробили стоящие на саманном заборе вёдра, и они тоже упали за забор.
     
      "Зверь" видно выпустил весь пар, и с хищной улыбкой выдавил из себя: "Запомни это как следует салага! Поймаю ещё раз, то поставлю к стенке и расстреляю!"
      От этого пожелания мурашки побежали по коже.
      "Свободен!" - выкрикнул со злостью "Зверь", и тут же приказал приготовиться к движению.
     
      На ватных ногах пошёл к своей БМРке. Деды перепугались не на шутку, потому что если бы я сказал "Зверю" что они заставили меня, то им бы непоздоровилось, потому что "Зверь" боролся с дедовщиной и разбирался с дедами круто.
      Поэтому деды облегчённо вздохнули, когда я забрался внутрь БМРки.
     
      В полку я боялся, что "Зверь" пришлёт за мною, чтобы осуществить экзекуцию, но никто не приходил.
      Вскоре исчез и сам "Зверь", может он заменился, и поехал дослуживать в Союз, но этот урок я запомнил на всю жизнь.
     
      Боец.
     
      Газни. Декабрь 1983 года.
      Мы проходили с ним службу в одной учебке, в Ашхабаде, и оказались в одной сапёрной роте, вот только в разных взводах. Родом он был откуда-то из-под Великого Новгорода, а фамилия его Бойцов, поэтому и кличка "Боец".
     
      Дедовщина была суровой, и всем приходилось терпеть унижение и гнёт, при полном попустительстве офицеров. Их позиция была такой: "Только не при мне!". Во многом ситуация их устраивала, потому что приказы выполнялись, а какой ценой - их мало интересовало.
     
      Жаловаться на беспредельщиков, было без толку, потому что обидчика сажали на губу, а потерпевшего переводили в другие роты, где не так плющили старослужащие. Правда и скитания по ротам мало помогало, и последним приютом для страдальцев был полковой хлебозавод, но было и несколько боевых рот, где молодых не обижали, думаю благодаря принципиальным офицерам.
     
      Так вот, Бойцов, не хотел терпеть унижения и каждый раз, когда на него наезжали деды, он убегал из роты. Когда его вылавливали и приводили обратно, он никого не закладывал, и его просто отмывали и ставили в строй. Через некоторое время он снова пускался в бега.
     
      Тогда роту выстраивали цепочкой, и мы шли по расположению полка, заглядывая во все более или менее скрытые места. Однажды мы зашли в котельную, рядом со столовой. Там в закопченном помещении стояли котлы на соляре, и грели воду для систем отопления, а также для мытья посуды. Внутри всё было чёрным от копоти и душно пахло горелой солярой. Возле форсунок стояло несколько человек из кухонного наряда.
     
      Мы посмотрели по углам, вроде никого, но перед самым уходом решили заглянуть за котёл, и не сразу разглядели в полумраке человека в абсолютно чёрных одеждах. Боец прятал своё лицо с чёрными разводами, закрывая такими же чёрными руками. Удивляло и благородство кухонного наряда, потому что никто не сдал его, зная, что солдат, находится в розыске.
     
      Мы вытащили его, из-за котла и повели в роту.
      Офицеры изумились его внешнему виду, и велели одежду поменять, а самого отмыть. Мыть Бойца, доверили нам - его призыву. Мы повели его в полковой умывальник, что было жестоким наказанием, потому что на дворе был декабрь, и лежал снег. Боец упирался и сам мыться не хотел, поэтому раздевать пришлось его силой, и мыть карщёткой с мылом. Он стоял абсолютно голым на бетонном полу, напротив умывальника и трясся от холода. Двое держали его за руки, а третий и четвёртый, торопливо мыли и споласкивали. Лично мне было жалко Бойца, но что-то изменить, или помочь ему не мог.
     
      Чёрная копоть и солярные разводы не хотели отмываться в холодной воде. Быстро и небрежно вытерли голого Бойца полотенцем, и дали холодное, но чистое бельё. Нетерпеливо ждали, когда он натянет его на продрогшее тело. Потом отконвоировали его в палатку.
      Командиры, взглянув на Бойца, отметили разительные перемены, но велели согреть тёплой воды и отмыть всю черноту. Отмыв всю грязь, Боец всё равно не стал мириться с беспределом, и в очередной раз, когда на него наехали, то он снова пустился в бега.
     
      В этот раз его долго не удавалось найти. Снова решили прочесать полк. Проверили всё вокруг, но Бойца нигде не было. И тут вспомнили, что на самой окраинё полка, есть кладбище подорванной техники, которую стаскивали за топливный склад, к предгорью.
      Там были запорошенные снегом, БМП и БТРы, обгоревшие наливники и бортовые Уралы.
     
      Мы заглядывали во все щели. Наконец-то в цистерне сгоревшего бензовоза, покрытого изнутри, толстым слоем сажи, увидел забившегося в дальний угол человека. На чёрном фоне были заметны только слабые контуры, и белые глазные яблоки, затравленного Бойца, который, не вынеся издевательств, скрывался от своих мучителей.
     
      Его уговаривали вылезти, потом кидали камнями, и тыкали деревянным шестом, подобранном невдалеке. Все надеялись, что от боли он выпрыгнет как затравленный зверь. Боец терпел, и не сдавался. Тогда деды заставили меня лезть за ним в цистерну. Я упирался, как мог, потому что потом не отстирать эту жуткую грязь.
     
      Деды наезжали и торопились, так что пришлось лезть в цистерну. Тогда как можно аккуратней опустился в люк, и присев стал уговаривать Бойца вылезти самому. Но он отчаянно отпрянул от меня, всем телом прижимаясь к обгоревшей стенке цистерны. Он поджимал под себя ноги, и поворачивался спиной ко мне, чтобы я не мог схватить его за руки.
     
      Подобравшись к нему поближе, как можно крепче сжал его бушлат в районе плеч, и что есть силы, дёрнул на себя. Боец отчаянно сопротивлялся, и впирался в стены цистерны руками и ногами. Вокруг летали хлопья чёрной сажи, но невыпуская бушлат Бойца, я продолжал дергать его и подтаскивал к горловине. Он пытался сбить мои захваты, но ему было неудобно. Боец уже плакал от отчаяния, продолжая упираться, пока я дёргал его. Вот уже близко просвет, и протянулось несколько рук, готовых помочь мне. Ещё рывок и Бойца схватили несколько человек, и рывками потащили наверх из цистерны. Я внизу сбивал его захваты, и как мог помогал.
     
      Ещё рывок и Бойца вырвали из его убежища, и бросили на снег. Вслед за ним, весь перепачканный в жирной саже вылез и я. Как загнанный зверь, на совершенно белом снегу, лежал абсолютно чёрный человек, закрываясь руками и ногами.
     
      Предложили ему идти самому, но он не захотел, и тогда его потащили силой. Сначала, его волокли как мешок по рыхлому снегу. Когда подошли ближе к палаткам, то двое человек крепко взяли его руки, ближе к подмышкам, и понесли вертикально как бревно. В палатке его снова распекали, потом мыли и переодевали, но Боец не хотел мириться с беспределом, и снова пускался в бега.
     
      Наконец-то его перевели в пехоту. Однажды, где-то перед операцией на Панджшер, мы встретились с ним в полку. Он был опрятно и чисто одет, держался спокойно и с достоинством. Он рассказал мне, что служит нормально, никто его не кантует, и в роте ему очень нравится.
     
      Я был искренне рад, за него. Нормальный человек, в нормальных условиях, может без проблем тащить тяжёлую службу, и быть довольным своим положением.
     
      ВШИ.
     
      Платяные вши - отряд мелких
      вторичнобескрылых паразитических
      насекомых. Сосут кровь колюще-сосущим
      ротовым аппаратом.
     
      Мало кто в Союзе знал о такой беде, которой страдали многие в ограниченном контингенте в Афганистане.
      Тема конечно не очень, но к чему ненужное кокетство, что было то было.
     
      Да, те самые платяные вши. С ними беспощадно боролись. Кипятили и стирали бельё, через несколько дней. Почти у каждого в палатке была 5 литровая жестяная банка из-под "клейстера". Так называли сухую картошку, из которой делали пюре, очень похожее на обойный клей.
     
      В этих банках по ночам, на печках-буржуйках варили нижнее бельё (солдатскую кальсонную пару) со стружками мыла. Когда вода с бельём закипала, дневальные поднимали хозяев банок, и они стирали своё бельё и тут же в палатке сушили.
     
      Еженедельно производились полковые осмотры на предмет наличия - отсутствия вшей. В основном осмотры производились зимой, когда полк чаще бывал на своём месторасположении.
      Зимним морозным днём полк выходил на плац. Потом каждая рота набирала интервал и дистанцию, чтобы комиссия во главе со старшими офицерами могла осмотреть каждого солдата. Солдаты распахивали бушлат, расстегивали гимнастёрку и галифе, развязывали кальсоны.
     
      Полковой врач подходил и внимательно рассматривал бельевые швы в нижнем белье, особенно в распахнутых кальсонах. Если в какой роте находили бедолагу, то командирам влетало, по полной программе. Весь полк прогоняли, через специальную машину, которая прожаривала бельё.
      И через неделю осмотры продолжались.
     
      Особенно доставали вши летом, на боевых операциях. Это было сущее бедствие для всех, и страдали от него солдаты и офицеры. Стирка белья в холодной воде с мылом ничего не давала. Тонкая полоса укусов шла по телу, в тех местах, где к нему прилегали швы гимнастёрки и "бананов".
     
      Покусанные места сильно зудели, и поэтому перед тем как уснуть, надо было энергично почесаться и постараться заснуть. Если от нестерпимого зуда просыпаешься посреди ночи, то до утра тебе будет не уснуть от того, что вши по твоей коже ползают.
     
      Был один способ, который давал более моральное утешение, чем физическое облегчение. Перед сном, бойцы снимали с себя х/б. Клали на гладкий валун, и от души простукивали корпусом гранаты "Ф-1". С удовлетворением, прислушиваясь, как хрустят гниды и вши в бельевых швах.
     
      Был ещё способ, но он был ужасно опасный. В бензине замачивали бельё, а потом стирали. Офицеры примерно наказывали тех, кого ловили за этим занятием.
     
      Страдали от этого бедствия все, но терпели достойно. Ждали выхода на броню, где можно помыться в тёплой воде, поменять бельё и прожарить старое.
     
      Неприятно!? Но это было, так что и мы кормили вшей, как и солдаты былых воин и поколений.
     
      Мятежный город. Старое Газни.
     
      Афганистан. Газни. Декабрь 1983 года.
      В очередной раз душманы подняли мятеж, и выдавили правительственные войска из Старого Газни в Новое Газни.
     
      Старинный восточный город Газни примыкал к хребту, по обеим сторонам дороги Кандагар - Кабул. Старое Газни растекалось огромным пятном в долину Сарде, а Новое находилось в предгории, в нём был дом губернатора, казармы церандоя, тюрьма и небольшой жилой район.
     
      Духи вытеснили церандой, перерезали дорогу Кандагар-Кабул и захватили ту часть Газни, где находились старинные гранёные минареты, так что новая власть оказалась в кольце единоплеменных мятежников.
     
      Наш полк шёл на выручку.
      Когда рассвело, колона выехала из полка. Бронетехника перевалила предгорье, и вот вдали, над укутанной снегом долиной, показалась жёлто-коричневая полоска города, уступами дувалов поднимающегося на бурые хребты.
     
      Духи частенько поднимали мятежи, но после того как их разгоняли - притихали.
      Потом делали мелкие пакости, а через некоторое время начинали гадить по-крупному, обстреливали колонны, устанавливали фугасы. Окончательно оборзев, выгоняли церандой из Старого города. Церандой не очень то упирался и без потерь уходил.
     
      Последний раз это было в ноябре. Тогда нашему сапёру пуля попала в предплечье. Рука стремительно усыхала, и его срочно надо было посылать на лечение или комиссовать, но он прокантовался несколько месяцев в полку, пока рука не обездвижила, и не оформили соответствующие документы.
     
      На подъезде к городу, колону обстреляли из крупнокалиберного пулемёта установленного на одном из старинных минаретов. Минареты были выложены из каменных, тёсаных плах необычайной прочности, и возвышался на высоту 30-35 метров, граненым штыком. Верхушка его была также заточена гранями, и в верхней части была площадка с окнами во все стороны. От колоны отделился танк и подъехал поближе к минарету. Раздался орудийный выстрел. Первый снаряд попал в массивную стену, практически не нанеся ей повреждения. Второй снаряд вошёл прямо в узкую бойницу и разорвался внутри, выдавливая плотные клубы дыма и пыли, в другие окошки.
     
      Пулемёт заглох, и через некоторое время на минарет поднялась группа церандоевцев. Колона поехала дальше, и развернулась около небольшого жилого массива на окраине Газни.
     
      Проверить район выдвинулась немногочисленная группа церандоя. Вскоре она вернулась, и идущий впереди афганский офицер, махал нам рукой, давая понять, что там всё чисто и духи ушли. Неожиданно со стороны дувалов прогремел выстрел. Пуля попала афганскому офицеру в задницу и он, смешно прихрамывая, побежал прятаться за наши бронемашины.
     
      Вполне возможно, что во время проверки района, церандой договорился с духами, что они скажут, будто никого нет, и русские не будут прочёсывать район. Но в последний момент, душманы заподозрили неладное, и отомстили церандою за измену, хотя он их не выдал.
     
      Поступил приказ прочесать район.
      Бойцы покидали десанты, и длинной цепью кинулись к дувалам.
      Колона обогнула этот район и выехала на большую улицу, которая примыкала к нему. На улице, как ни в чём не бывало, велась неторопливая торговля. Возле дуканов сидели спокойные дуканщики. Только время от времени на улицу выскакивали духи, которые отстреливались от преследователей и скрывались в узких проулках на другой стороне.
     
      Бронетехника заняла улицу, отрезав пути отхода отступающим душманам, но похоже, что они просочились перед нами или превратились в добропорядочную публику, которая ходила по улице и разглядывала русскую военную технику. Через некоторое время, на улицу вышла пехота. Зачищенный район занимал церандой.
     
      Колона поднялась в предгорье и подъехала к окраине Старого Газни.
      Полк занял позиции на краю плоской и широкой площадки, Развернув орудия и пулемёты в сторону мятежного района. Пологие склоны, занесенные снегом, высотой 25-30 метров уходили вниз, в сторону светло коричневых дувалов, находящихся метрах в 400 от нас.
      И склоны и позиции полка хорошо простреливали духи.
     
      Я сидел на командирском месте и смотрел в "триплекс" - узкое обзорное окошко вверху, у самого люка. Рассматривал раскинувшийся внизу старинный восточный город, тесно заставленный коробками дувалов.
     
      В башне БМРки мы сидели вшестером.
      Один "ветеран", дембель осенник, он давно должен быть дома, но в эти суровые времена дембеля "осенники" уходили домой в феврале.
      Два "деда" - отслужившие полтора года, черпак - отслуживший год, я - молодой сержант, в октябре пришедший из учебки и механик-водитель моего призыва.
     
      Деды и ветеран развлекались, доставая меня.
      - Кого ты боишься и уважаешь больше "ветерана" или дедов?
      Деды убеждали, что больше надо бояться их, потому что мне с ними служить ещё пол года, и когда "ветеран" дембельнётся они меня сгнобят.
      Ветеран убеждал, что старый мудрый воин, за несколько недель так достанет молодого, как никакие деды за пол года не смогут.
      Обе стороны требовали ответа, и чуть что каждый бил в плечо или спину.
     
      Вот в голове их созрел следующий прикол.
      Пули лениво цокали по башне, и ветеран задумчиво произнёс: "Что-то я не пойму, духи обстреливают нас или нет!?"
      Деды поняли и сразу же подхватили эту опасную игру.
      -Мы тоже ничего не слышим. Может обстрел прекратился!?
      Тут же все дружно наехали на меня.
      -Ну-ка выгляни! Посмотри, стреляют или нет?
      Я упирался изо всех сил, потому что не хотел получать глупое ранение.
      - Вы что не слышите, как пули цокают по броне!
      Деды стали раздражаться, и угрожающе рычать.
      -Ну-ка быстро полез!
      Было страшно, но деваться некуда, и открыв люк, полез под пули.
      Духи, почуяв движение вероятной мишени, усилили стрельбу.
      Мельком выглянул из-за люка, на Старое Газни. Несколько пуль стукнули в люк, и я, захлопнув его, упал вниз, на командирское место.
      Деды и ветеран, довольные концертом, спокойно комментировали:
      -Ну вот, теперь мы видим, что обстреливают.
      Им было всё равно, что меня могут ранить или убить.
     
      Ну, вот обстрел притих, и вперёд пошёл церандой, но на середине склона, духи обстреляли их, и они резво побежали назад.
     
      По полковой связи передали, что "атака" церандоя отбита.
      Атаковать будем сами.
      Сигнал к атаке - три зелёных "свистка"!
      Почти сразу взмыли в небо три зелёных ракеты.
      Захлопали десанты, и пехота цепью побежала к дувалам.
      По торопливому бегу бойцов, было понятно, что никто останавливаться не собирается, и духи немного постреляв, отступили вглубь города.
      Почти сразу подхватив автоматы, полезли сапёры.
     
      Команды штурмовать город наши командиры не отдавали, но старослужащим хотелось, пользуясь, случаем пошмонать. Мы сбежали по склону, и вошли между дувалов. Узкие улочки простреливались, непонятно кем, толи духами, толи нашими, не разберёшь, потому что пули свистели со всех сторон, но слава Богу никого не задели. Где-то в крайних дувалах, кто-то из дедов зацепил большой магнитофон, и послал меня с ним на броню. Не торопясь, я пошёл обратно.
     
      Перестрелка уходила вглубь города, и я спокойно поднимался к своей БМРке.
      На самом подходе к ней, увидел, что меня поджидают два офицера. По их требовательным взглядам понял, что это особисты.
      Когда подошёл к ним вплотную, они потребовали отдать магнитофон, что я незамедлительно и сделал. Они без комментариев взяли его, и пошли к своему БТРу.
      Ну а я полез в свою БМРку и, вглядываясь в очертание города, прислушивался к стрельбе, стараясь угадать, где идёт бой.
     
      Часть колоны, немного вернувшись, стала огибать Старое Газни слева, по дороге Кабул -Кандагар, и дальше по занесённой снегом долине.
      Перестрелка вскоре стихла.
      Вернулись деды и ветераны, и долго орали на меня за то, что просрал, добытый ими в бою магнитофон.
     
      Начинало смеркаться.
      В Старое Газни входил церандой, принимая снова под свой контроль мятежный город.
      Нам пора было возвращаться в полк.
     
      Мятежные соседи и нежелающий воевать церандой, ещё не раз подкидывали нам работы.
     
      Для справки: недалеко от окраин Старого Газни находилась вертолётная площадка с вертолётами, охраняемая ротой солдат. Духи никогда не пытались её штурмовать или захватить, и обстреливали только издалека. Несколько раз аэродром обстреливали из миномёта.
      В апреле 1985 года, во время миномётного обстрела погиб парень из моего города Пскова, и окончивший мою 10 школу.
     
     
     
     
     
     
      Штурм. Искаполь.
     
     
      Афганистан. Газни. Декабрь 1983 года. Расположение 191 отдельного "экспедиционно-карательного" полка (как мы его в шутку называли, а в каждой шутке, несомненно, есть доля шутки). Нас подняли по тревоге до рассвета, около пяти часов утра. Построение в полном боевом на плацу. Механики-водители побежали в автопарк готовить к выходу технику, а мы в оружейку, где у каждого был наготове боекомплект в вещмешке. Взяли автоматы и вещмешки, свои и механиков водителей и бегом на плац. Выходы по тревоге были отработаны до автоматизма. От подъёма до выезда колонны из части, проходило не более 10 минут.
     
      Построение.
     
      Когда подбежали к плацу, то большая часть полка уже собралась. Декабрь в горах холодный, много снега, дует сильный, пробирающий до костей ветер. Особенно зябко после сна, настоящий "колотун".
      Мы подождали ещё немного в строю, энергично перетаптываясь с ноги на ногу. Наконец-то, высокий со слегка одутловатым лицом, и мягкими носогубными складками, больше похожий на профессора, чем на боевого офицера зам. командира полка подполковник Лев Рохлин, объявил: "Из газнийской тюрьмы сбежало около 200-сот заключённых, из-за измены или халатности надзирателей. Сейчас душманы ведут их в горы, для того чтобы вооружить, и наша задача - перехватить их до того, как они встретятся с банд. формированиями". После этого он подозвал старших офицеров - командиров батальонов и отдельных рот (саперы, танкисты, разведка и т.д.). Выслушав указания Рохлина, старшие офицеры пошли ставить задачи своим командирам рот и взводов.
     
      Рохлин был хорошим боевым офицером, и мы отлично воевали под его командованием. Потом он прославился в 1-ю чеченскую войну. Стал скандально известным политиком, отстаивающим честь русской армии, и якобы был убит собственной женой, которую потом амнистировали, а дело замяли.
     
      Командир сапёрной роты произнёс, для нас, зажигательную речь о том, что враг будет разбит, а сейчас сапёров отправят по 3 человека в роту к пехотинцам. На каждую группу большой железный миноискатель, который давно устарел, т.к. уже применялись итальянские мины в красивых пластиковых корпусах светло-коричневого цвета, из которых мы потом делали симпатичные абажуры, чтобы украсить лампочки в палатке. Несведущий человек ни за чтобы не догадался, что это корпус грозной противотранспортной мины со сложным пневматическим механизмом, позволяющим взрываться мине посередине колонны, а если это гусеничная техника, то посередине машины, чтобы нанести ей максимальные разрушения.
     
      Выслушали последние инструкции, и пошли в автопарк. Пехотинцы встретили хорошо и показали БТР, в котором мы можем расположиться. Нас было трое, какой-то невзрачный "дедок", "черпак" Коля с Украины и я, молодой сержант, только что в октябре пришедший из ашхабадской учебки. Правда, перед этим отучился 3 курса в Питерском Военмехе, и отработал полгода на заводе.
     
      Через некоторое время машины включили двигатели. Комиссия из 5-6 старших офицеров прошла мимо всех машин, и, убедившись, что все они работают хорошо, дала команду: "Начать движение!". Пока машины стояли в каре и тарахтели на разные голоса, то во все щели набрался едкий дым горелой саляры. От этой вони было тяжело дышать. Только когда тронулись с места и стали вытягиваться в колону, постепенно дым выветрился.
     
      Газни.
     
      Наш полк находился в 17 километрах от города Газни, на высоте 2400 метров над уровнем моря. От Газни полк был отгорожен невысоким предгорьем, состоящим из нескольких хребтов. Полк примыкал к ближайшему к долине хребту и растекался почти круглым пятном вглубь, так называемой, оросительной системы Сарде. На хребте были "точки" - основательно обжитые позиции, на которых тащили круглосуточную службу, и подступы к ним были заминированы. Со стороны долины полк прикрывали несколько ниток минных полей, и командиры шутили, что наша часть без забора, но никто в самоволку не убежит.
     
      Вдалеке за Газни виднелись белоснежные пики Искаполя, большого горного массива, на склонах которого даже летом не таял снег. Когда заступаешь в наряд, то инструктаж проходит на полковом плацу, с которого открывается удивительный вид на белоснежные зубцы Искаполя на фоне высохшей долины. Наш путь лежал туда.
     
      То, петляя между хребтов, то переваливая через них, выехали к пригородам Газни. Старинный восточный город, расположившийся вдоль дороги Кабул-Кандагар, со славным прошлым. Может, кто и слышал про Махмуда газнийского, покорителя Индии, который также присоединил к своим владениям и современный Таджикистан, и горную часть Узбекистана. До наших дней мало дошло от величия былых правителей, самое значимое и зрелищное - это старинные гранёные минареты высотой 30-35 метров, сложенные из тёмных каменных блоков необычайной прочности.
     
      Однажды духи подняли мятеж в Старом Газни и взяли его под свой контроль, а на одном минарете установили крупнокалиберный пулемёт и простреливали подходы к городу, не давая пройти колонне, тогда танк выстрелил прямо в бойницу башни. Снаряд разорвался внутри минарета, и из редких окон мощной взрывной волной вытолкнуло столбы дыма и пыли. Башня осталась совершенно целой, к всеобщему нашему удивлению.
      Город был условно поделён, на две неравные части. Меньшая часть -Новое Газни, располагалась в предгорье, ближе к дороге, окружала дом губернатора, и примыкала к тюрьме. Большая часть - Старое Газни, неправильным пятном растекалось по долине.
     
      На рассвете мы въехали в Новое Газни и остановились возле дома губернатора. Это небольшой особняк, напоминающий русские помещичьи усадьбы начала 20 века, обнесённые красивым забором с высокими оштукатуренными колоннами, между которыми была кованая решётка с прутьями в виде пик. Почти напротив, за районом традиционных афганских глиняных дувалов, похожих на серо-коричневые коробки высотой 3-4 метра с узенькими окошечками в верхней части и с просторными внутренними дворами, на возвышающейся плоской скале виднелась газнийская тюрьма на фоне темно-коричневого, ощетинившегося острыми скалами хребта.
     
      К скале вела узкая обрывистая дорога, все остальные склоны были почти отвесные. По самому краю скал, возвышались серые оштукатуренные тюремные стены, за которыми стояла такая же серая тюремная башня с узкими окошечками и ещё какие-то постройки. По сравнению с дувалами тюремная крепость производила впечатление цивильного сооружения, труднодоступного и очень неудобного для штурма или побега, так что спасти узников могла только измена или халатность надзирателей.
     
      В погоню за беглецами выдвинулась рота церандоя (местной милиции), а мы ждали советников, и через некоторое время они вышли из дома губернатора. Советников было два или три человека, и их сопровождали 20-30 вооруженных афганцев, одетых в странную смесь формы церандоя, советской армии и гражданской одежды. Они стали карабкаться на нашу броню, и мы сразу же с ними разговорились, потому что некоторые из них учились в России и неплохо знали язык.
     
      Вооружены они были большей частью автоматами Калашникова, но, в основном, подделками английскими, сирийскими и китайскими, причем, ствольные коробки и магазины были из более толстой стали, чем русские автоматы, а потому и более тяжёлыми. Некоторые автоматы были надраены до блеска и служили явным украшением своего хозяина.
     
      Мы давали им посмотреть свои автоматы, а они нам своё оружие, особенно интересны были "Буры" (английские винтовки военного производства от 1942 до 1945 года). Афганцы дорожили ими и, показывая на наши автоматы, делали недовольные гримасы и махали рукой, а показывая на свои буры, с улыбкой махали головой, поднимали вверх большой палец и говорили "Хуб!!!" (что значит - хорошо). И действительно, прицельная планка была размечена до 2 километров, а пуля со стальным сердечником пробивала броню БТРа.
     
      Случалось так, что с противоположного склона ущелья душманы выбивали из "буров" наших бойцов из цепочки, а сами уходили, потому что наши пули их не доставали, т.к. прицельная дальность автомата 1 километр, а убойная не намного больше.
     
      Горы.
     
      Стало светать. Колонна тронулась, и обогнув с юга Газни, поехала в горы. Бронетехника долго петляла между хребтов, и через 10-15 километров колонна остановилась. Бойцы спрыгнули с брони, и роты пошли каждая по своему маршруту.
     
      Несмотря на то что, мы вели боевые действия в горах, горной экипировки у нас не было. Всё как у обычной пехоты: сапоги, портянки, галифе и ватные штаны сверху, гимнастёрка, бушлат, треух, варежки с указательным пальцем для стрельбы, а за плечами вещмешок образца Великой Отечественной войны системы "сидор". В вещмешок укладывали боекомплект (450 патронов, 3 гранаты), плюс необходимые сапёрные причиндалы. Сухпай в этот раз не брали. Командиры считали, что операция будет стремительной, и до обеда мы вернёмся в полк.
     
      Мне показали, куда идти, и я пошёл месить глубокий, выше колена снег, перед ротой. Мои сапёры предпочли не высовываться и тащили по очереди тяжёлую "трубу", а потом и вовсе пропали. Да такая судьба у сапёра - идти впереди всех. А сапёр, считали, ошибается дважды, когда женится, и когда мину неправильно снимает. Никакой возможности искать мины нет, т.к. роты на марше торопятся успеть в нужное место. Поэтому сапёр имеет почётное право наступить на мину первым. Частенько отмерят по карте километров 20 - "Ну часа через 4 вы будете на месте",- а на самом деле, пока переползёшь через хребет, карабкаешься в скалы, обходишь препятствия, ищешь удобные спуски и подъёмы, отстреливаешься от духов, придёшь в точку глубокой ночью.
     
      Идти впереди было нелегко, иногда проваливался в снег по самое "небалуйся". В одном месте обнаружили лежанку духа. Прямо на снег было брошено бабайское одеяло, и от него уходили свежие, глубокие следы. Только в Афганистане встречал такие огромные одеяла. Однажды на Панджшере мы нашли 8-ми местное одеяло, на одну половинку которого ложились всем отделением, а другой половинкой накрывались.
     
      Перевалили через хребет, и открылся вид на красивую долину похожую по форме на косточку миндаля. Она была зажата между двух высоких хребтов, где-то 3 километра в ширину, и 7 километров в длину. Духи заняли дальний от нас хребет и вели перестрелку с церандоем. Долину разрезал арык, вдоль которого росли редкие деревья. У самого входа в ущелье находился небольшой кишлак, и мы направились к нему.
     
      В кишлаке был уже церандой. Они спокойно сидели в дувалах, и пили чай. В каждом дувале устроен небольшой помост рядом с входом в дом для отдыха, небольших праздников и чаепития. Подошли к ним, поздоровались и узнали, как дела. Церандоевцы, не прекращая пить чай, рассказали, что беглецов отрезать не удалось, и они соединились с духами, вооружились и заняли хребет. Выбить их оттуда будет очень трудно.
     
      Первый рубеж.
     
      Перед хребтом, метрах 700 от кишлака, была каменная гряда высотою 15-20 метров, ощетинившаяся рваными скалами. На ней занял позицию взвод церандоя, и вёл ленивую перестрелку с духами одиночными выстрелами. Те также лениво отвечали, иногда сбиваясь на короткие очереди, издалека это было похоже на перестукивание.
     
      Мы направились к позициям церандоя. Духи стали нас обстреливать уже на подходе к окраине кишлака. Рота остановилась, и командиры обсудили, как будем действовать дальше. Перебегать решили парами, пара бежит, остальные их прикрывают. Перебежали, заняли позицию и открыли огонь по духам, прикрывая остальных.
     
      Мне как сапёру выпало бежать в первой паре, и по команде мы побежали по глубокому снегу. Духи увидели нас и стали стрелять, но, видимо стрельба велась на пределе дальности, и пули вяло свистели почти на излёте, не задевая нас, поднимая маленькие фонтанчики снега вокруг. Пробежав метров 200 по целинному снегу, я совершенно выбился из сил и мой напарник тоже. Плюнув на всё, перешёл на шаг. Свист пуль вокруг заметно оживился, но, разозлившись, решил: "Не побегу!". Из-за дувала кричал офицер: "Бегом!!! Мать вашу так!!!". "Да пошёл ты!" -процедил сквозь зубы и упрямо шёл торопливым шагом. Вдруг воздух разорвала грозная очередь крупнокалиберного пулемёта, пули подняли большие фонтаны снега слева и справа от меня. Сам не понимаю, откуда взялись силы, но со всех ног кинулся бегом к каменной гряде, почти не проваливаясь в снег, и на последнем дыхании, достигнув скалы, завалился за неё прямо лицом в рыхлый снег.
     
      Тяжело дыша, посмеиваясь, вспоминал свою бешеную резвость и перебросился словами со случайным напарником. Это был спокойный, среднего роста, малоразговорчивый паренёк, он тоже тяжело дышал и согласно кивал головой. Постепенно парами перебежала вся рота, и мы поднялись на гряду, на которой держал оборону взвод церандоя.
     
      Горы в этих местах голые, почти без растительности - типичная горная пустыня, но причудливо лопнувшие скалы создавали множество просторных щелей и складок, которые были почти идеальным естественным укрытием, где так удобно прятаться и скрытно перемещаться.
     
      Церандоевцы следили за душманами возле наспех сложенных бойниц. "Ну, где здесь душманы?" - спросил командир роты. Афганцы повели его поближе к бойнице и стали эмоционально показывать, где укрепились духи. Их позиции были, как раз напротив нас, на хребте, до которого было метров 500, может быть, чуть-чуть побольше.
     
      Удачный выстрел.
     
      Пока командир узнавал обстановку, один высокий и очень крепкий афганец, с красивым, скуластым и волевым лицом, подозвал меня к себе.
      -Вон смотри, душман! Убей его!
      -А ты чего не хочешь?
      А-а-а! Э-э-э! Убей ты!
      Он давал жестами понять, что ему нехорошо убивать своего брата - мусульманина. Отчасти мне стало понятно, почему церандой почти не нёс потери, потому что стреляли в воздух, а не друг в друга.
     
      -Ну, где он?
      -Да вон смотри, там камень, а он чуть правее!
      Фраза состояла наполовину из слов и наполовину из эмоциональных жестов. Я внимательно смотрел и ничего не видел. В горах очень трудно разглядеть укрывшегося человека, потому что в нагромождении скал всё сливается, и только со временем стал различать в скалах силуэты людей и правильно определять расстояние до них.
     
      Церандоевец, отчаявшись объяснить местоположение этого духа, отстегнул от автомата магазин и сверху зарядил патрон с трассирующей пулей. Подсоединил магазин и выстрелил в направлении хребта. Яркий трассер ударил в камень, за которым прятался душман, и только тогда увидел, как за него отпрянул дух.
     
      Изготовился к стрельбе, оплошать было нельзя, потому что на меня смотрели афганцы и пехотинцы. Через некоторое время дух выглянул из-за камня и, присев на корточки, опираясь на автомат, смотрел в направлении гряды. Он был совсем рядом и видно чувствовал себя в безопасности. Достаточно молодой афганец, лет за 25-ть в типично афганской одежде, в серо-голубой рубахе и штанах-шароварах такого же цвета. Сверху надет темно-серый пиджак из шерстяной ткани, на голове грязно-белого цвета чалма, на шее чёрный шарф, на груди подсумок для магазинов, так называемый "лифчик".
     
      Тогда не думал о том, что это первый человек, убитый мною, так просто, словно это мишень в тире. Сколько благородных порывов и светлых надежд, всевозможных планов и незаконченных дел гибнут вместе с человеком. Сколько трудов вложили родители, родственники и учителя, чтобы из маленького мальчика вырастить и воспитать взрослого мужчину. Сколько скорби приносит смерть ближних родителям, жене, детям, родственникам, друзьям, соседям по улице, всем тем, кто знал его как доброго, надёжного, смелого мужика. Тогда думал только о том, чтобы "не облажаться" в глазах афганцев и пехотинцев. Сначала стал целиться в голову, чтобы наверняка, но голова была такой маленькой точкой над линей прицела, что, боясь промахнуться, стал целить в грудь. На полувздохе плавно нажал спусковой крючок. Грянула короткая очередь, и я увидел, как дух, взмахнув руками, опрокинулся на спину, и как упал в сторону выроненный автомат.
     
      Сначала испугался, а вдруг промахнулся и он упал специально, сделал вид что убит, а потом отползёт, но опытных воинов не обманешь. Афганцы одобрительно хлопали меня по спине, а я какое-то время поглядывал в том направлении, думая, вот-вот живой дух мелькнёт в укрытии. Афганцы похвалили меня перед командиром, что русские - хорошие воины.
     
      Штурм хребта.
     
      Мы стали готовиться к броску от гряды до хребта. Это место хорошо простреливалось духами, т.к. хребет изгибался и врезался в долину.
      Неожиданно духи стали кричать в громкоговоритель с сильным акцентом: "Рус, сдавайся!!!". Это было удивительно, во-первых, что у них есть мегафон, во-вторых, за нами поддержка брони. Сначала это было смешно, но потом стало раздражать. Через некоторое время кто-то стал наводить через хребет артиллерию на позиции духов.
     
      Широкой полосой прошла волна разрывов, поднимая в воздух дым и рваный щебень. Артиллерийский удар, видимо, достиг цели, по крайней мере, духи больше в громкоговоритель не кричали.
      Мыслями возвращался к только что убитому духу. Какой-то беспричинный страх напал на меня, а вдруг духи увидели, что я убил их моджахеда, и специально будут выцеливать. А может, церандоевцы выстрелят в спину, чтобы отомстить за своего брата-мусульманина.
      Мне хотелось увидеть, застреленного мною духа, но перебегать решили значительнее правее, также парами.
     
      Мы с пареньком бежали первыми. Грозно застучал крупнокалиберный пулемёт. Петляя между фонтанчиками от пуль, мы со всех сил неслись к спасительным скалам. Добежав до скал, рухнули в снег, задыхаясь от бега, удовлетворённые тем, что и этот участок успешно пересекли. Душманский пулемётчик стрелял по следующей паре.
      Это была новая пулемётная точка душман. Она была расположена в идеально защищённом месте. В самом верху горы, выступающей в долину и являющейся частью хребта, на который мы поднимались. Перед небольшой пещерой была маленькая, с трёх сторон открытая площадка, сверху которой нависла огромная скала, все склоны были высокие и обрывистые.
     
      Когда перебежали все, рота пошла в атаку вверх, но уже более широким фронтом. Рваный, отчаянный бег, под прицельным огнём душман, давал нам шанс выжить. Жаль, что не всем удалось убежать от смерти. Несмотря на внутренние переживания каждого, никто не паниковал и не ныл, а действовали слаженно, подчиняясь приказам командира. Я бежал вперёд к намеченному камню. Падал за него и стрелял в сторону духов короткими очередями. В это время перебегал мой напарник чуть левее, он занимал новую позицию и прикрывал меня огнём.
     
      Гибель напарника.
     
      После перебежки я открыл огонь, но напарник всё не бежал. Оглянулся назад и увидел, что он лежит на спине в неудобной позе на вещмешке, раскинув руки и запрокинув голову в сторону уклона. К нему подбежал товарищ по роте и стал оттаскивать в безопасное место. Напарник был убит.
      Этот случай буквально потряс меня, поднимая в душе бурный протест, а в голове негодующие вопросы. Почему и зачем я должен бежать на встречу собственной смерти, ведь понимаю, что меня могут убить, и я не хочу этого. Меня никто не может заставить так рисковать жизнью.
     
      Когда мы с товарищем по учебке Виталей Павловым (высокий паренёк из Питера) приехали из Союза в полк, то однажды в штабных коридорах столкнулись с бойцом, который не хотел ездить на боевые и брать в руки оружие. Офицеры кричали на него, а он был спокоен и уверен в собственной правоте. Крепкого телосложения, с красивым и умным лицом (что большая редкость в армии). Он был опрятно одет, но без ремня (наверное, привели с губы). Спокойно ждал оформления документов об отправке. Мы перебросились с ним парой фраз и узнали, что речь идёт не о суде, а о службе в другой, не строевой части, и возможно, в Союзе.
     
      Так и я могу отказаться, и, пройдя через упрёки и унижения, отслужить без особого риска и вернуться домой, чем вот так бессмысленно дать себя убить, повинуясь, чужой и беспощадной воле. К духам у меня претензий нет, пускай они сами разбираются в собственной стране, почему я, простой русский парень, должен быть заложником их противоречий. Почему из-за дураков политиков должны гибнуть нормальные русские пацаны.
     
      Командир роты оборвал мои судорожные раздумья, подозвав к себе. По правде говоря, эти мысли моментально проносятся в мозгу, на фоне напряженного поиска безопасного места до которого надо перебежать, или крошечного уступчика на который надо наступить, и за что зацепиться, чтобы быстрее под обстрелом проскочить опасное место на скале, когда под ногами пропасть. Быстрее убить врага, который хочет убить тебя. В мозгу постоянно, нервным пульсом, стучит мучительная мысль: "Когда же это всё кончится!?".
     
      Я перебежал и упал около офицера. Ротный приказал держаться рядом, а бойцу, который оттаскивал убитого напарника, остаться с убитым и ранеными. Открыв стрельбу в сторону организованно отступающих духов, рванули вперёд за ними. Смерть товарищей не остановит "бегущих по горам".
      Я не понимал, зачем делаю это, зачем бегу на встречу собственной смерти, отчётливо понимая, что хочу жить и не хочу подвергать свою жизнь совершенно не нужному риску.
     
      До сих пор до конца не понимаю, что двигало мною тогда, может быть, боязнь осуждения, а может, любопытство (а что дальше?), или массовый психоз (все побежали и я побежал). Может быть, чувство долга пустило корни в неокрепший ум (...солдат, матрос в мирное-военное время обязан ...) но зомби, уж точно, я не был, а может желание поиграть в войну, или какая-то другая, не известная причина...
     
      Это событие преследовало меня потом и на гражданке, несколько раз мне снился страшный сон об этом. Мне снилось, что перебегал под пулями духов, а потом, лёжа за камнем, прикрывал огнём перебегающего напарника. Когда напарник побежал вперёд, вдруг увидел, что это я сам бегу на встречу душманским пулям, почти не пригибаясь, и я понимаю, что если другого меня убьют, то погибну и я сам. И я кричу самому себе в убегающую спину что есть силы с надеждой и отчаяньем: "Стой !!! Ложись!!!" - и просыпаюсь в холодном поту и никак, потом не могу уснуть.
     
      Бой.
     
      Командир роты был среднего роста, коренастый мужик лет за тридцать, с простым русским лицом. Внешне он выглядел спокойным и рассудительным. Когда выше на хребте вступила в бой какая-то рота, дал приказ выдвигаться туда. Духи отчаянно оборонялись, иногда мы подходили к ним почти вплотную и пробовали достать их ручными гранатами. Душманы немного отступали и занимали новый рубеж обороны. Мне запомнился молодой дух в расшитой тюбетейке, и одетый в национальные одежды. Он вскакивал из-за камня, и отчаянно "поливал" из "калаша" наступающих, и приседал обратно. Помню, как азартно блестели его глаза. Между нами было меньше 50 метров. Не целясь, стрелял в его сторону, и не мог попасть.
     
      На подходе к позициям другой роты ранило в ногу какого-то майора, он был зам. полит или какой-то приданный, потому что власти никакой не имел. Это был круглый мужик, лет под 35. Он привалился, справа от меня к камню и стал искать пакет для перевязки. Вдруг между нами занял позицию только что перебежавший и запыхавшийся боец, он был явно " молодым" с детским удивлённо испуганным лицом. Он присел на корточки, с опаской поглядывал в сторону духов, боязливо пригибаясь, т.к., пули свистели над самой головой или цокали, ударяясь в камень. Майор "наехал" на него: "А ты чего здесь прячешься, меня вот ранило, а ты давай быстрее вперёд!". Паренёк поднялся, наклоняясь вперёд для перебежки, и тут же убитый упал навзничь к ногам майора. Майор чуть скосил глаза в его сторону и мучительно поморщился от боли, нежно поглаживая свою простреленную ногу.
     
      В глубине души поднялось негодование на майора за то, что он напрасно подтолкнул мальчишку к смерти. Я перебежал за ротным, который перебегал к позициям соседей.
      Оказалось, что это разведчики, их высадили на другой стороне хребта. С ними был арт.наводчик, который и наводил огонь артиллерии на позиции духов, и авиа. наводчик. Офицеры лежали за камнями и говорили о нецелесообразности штурма, что можно, конечно поднять роту в атаку и потерять человек пять убитыми, но духи отойдут на следующие позиции, которые снова надо штурмовать. Тем временем я разглядывал убитого разведчика лежащего у их ног. Молодое лицо разгладилось, и стало совсем детским, совершенно безучастным ко всему происходящему вокруг.
     
      В это время арт.наводчик наводил "град" из-за хребта на позицию пулемётчика, который простреливал долину и подступы к позициям душманов. Первая ракета упала ниже позиции пулемёта, вторая чуть выше, взяли в вилку и выпустили залп. С рёвом ракеты летели через хребет, пересекли долину и врезались в нижнюю часть нависающей над пулемётом скалы. Чёрные зонтики разрывов вперемешку с красными цветами огненных вспышек скакали по самому краю скалы, но не проникали внутрь, и, когда рассеялся дым, пулемётчик снова стал обстреливать наши позиции и подходы к хребту.
     
      Дуэль.
     
      Тогда авиа. наводчик стал вызывать и наводить вертушки. Вскоре появились два "крокодила", (т.е. вертолёты Ми-24) и стали делать разворот над долиной, немного выше уровня позиции пулемётчика. Увидев вертолёты, пулемётчик перенёс огонь на них. Вдруг на наших глазах произошло невероятное чудо - вертолётчик сделал разворот и, выйдя на высоту пулемётчика на расстоянии около 2 километров от него, стал стремительно приближаться к торопливо стреляющему ДШКа. На наших глазах произошла невероятная дуэль вертолётчика и пулемётчика, они стреляли друг в друга почти в упор, казалось, что пулемётчик расстреляет дерзкий вертолёт. Вертолётчик начал стрелять из пушки, а потом подключил НУРсы, которые с рёвом, оставляя за собой серые дымные хвосты, оторвались от кассет и с грохотом разорвались в глубине пещеры, поднимая столбы дыма и пыли.
     
      Мы ликовали!
      Следом за ним зашёл второй вертолёт и точно уложил весь боекомплект вглубь пещеры. Они сделали круг вокруг долины, зашли на позиции духов, обстреляв их, и ушли в сторону Газни.
      Мы одобрительно похваливали русских вертолётчиков, какие они смелые снайпера, но авиа.наводчик сказал, что это были афганцы. Это сообщение вызвало восторг и удивление: "Умеют же, когда захотят, воевать!!!".
     
      Но это ненамного улучшило наше положение, т.к. духи усилили прицельный огонь из автоматов, понимая, что любой ценой им надо удержаться до темноты, это понимали и наши командиры. Если не удастся до темноты разбить духов, то это осложнит нашу задачу, т.к. мы не были готовы ночевать на хребте зимой, тем более вести ночной бой, и с темнотой нам придётся отступить, что будет, не менее сложно, чем наступать.
     
      Обход.
     
      Командир разведчиков предложил обойти духов и ударить с тыла. "Ты возьмёшь моего бойца?" - скосил он глаза на убитого разведчика. "Только дай мне сапёра",- попросил он у командира 2-й роты. Тот утвердительно качнул головой, и посмотрел на меня весёлыми глазами: "Жаль, конечно, хороший, умный парень, но тебе он, наверное, нужней". И на прощание сказал мне: "Скажешь своему командиру, что командир второй роты рекомендовал представить тебя к медали "За боевые заслуги".
     
      Но когда вернулся в полк, то мой командир капитан Лукьяненко объяснил мне, что на награды спущен жёсткий лимит (типичное явление в советское время). Например, на сапёрную роту выделено 3шт., в первую очередь представляют убитых и раненых, потом офицеров и старослужащих - "Ну, а ты, молодой сержант ещё заработаешь себе железяку на грудь!". Иногда наградами командование прикрывало свой "зад". Мой товарищ Серёга из Выборга ковырял в палатке американскую мину, принесенную сапёрами с боевых.
     
      Мина рванула, двое убитых и несколько человек ранено, из них некоторые тяжело. Серёга получил орден "Красной звезды", и остальные были представлены к наградам. Командир 2-й роты потом в полку специально у меня интересовался о представлении к награде. Объяснил ему ситуацию, и он сказал, что у него такие же проблемы, но обещал поговорить с командиром сапёрной роты, видно, чем-то ему приглянулся.
     
      Рота прикрыла наш отход. Разведчики скрытно (как нам тогда казалось), используя скалы и складки местности, двинули в обход. На всём пути, когда мы проходили значительно ниже позиций духов, нас никто не обстрелял. Когда поднялись на хребет, то упёрлись в скалы, и офицеры решили по карте проверить маршрут. Мы заняли оборону, офицеры развернули карту и что-то стали обсуждать.
     
      Внезапная стрельба.
     
      Вдруг грянула длинная автоматная очередь, когда оглянулся, увидел, как валятся в снег два офицера, и тут же плотный автоматный огонь обрушился на духа, который прятался в скалах, отстоящих от нас метрах в 40. Простреленный дух рухнул лицом вниз на заснеженные камни. Он был один, в стёганом бабайском халате и серой чалме. Разведчики подбежали и ногами перевернули убитого душмана на спину и обыскали. У духа документов не было.
     
      Приданный медик подбежал к раненым офицерам и стал их перевязывать. Один из них командир разведроты Алексей Демяник, молодой офицер лет 25-ть не больше, был ранен в грудь. Когда медик стал расстегивать новый овчинный тулуп, то на меху, на уровне груди, на ярком южном солнце, сочно сверкало алое пятно крови. Меня тогда поразило это странное сочетание, новый овчинный мех и свежая блестящая на солнце ярко-алая кровь. Демяник был в сознании, ругал духов и торопливо отдавал приказания держать оборону.
     
      Другой офицер, молодой лейтенант, длинный и ушастый, со странной кличкой "Ключик", был ранен в ноги. Через пол года он вернулся из госпиталя в разведроту, когда мы были на Панджшере. Болезнь ног вынудила его уйти, и он уходил с большим сожалением.
     
      Обнаружив разведчиков, духи бросились в атаку и открыли огонь в нашу сторону. Прямо перед нами были почти неприступные скалы, заканчивающиеся с правой стороны отвесным обрывом, а левый склон был похож на вздыбившиеся волны, представляющие собой хорошие позиции для духов. Разведчики вели прицельную стрельбу, не давая духам приблизиться.
     
      Багрово-красное солнце неторопливо скользило, по алому от заката, небосклону и приближалось к кромке хребта, как спелое красное яблоко к острому лезвию воронёного ножа. Тревога нарастала. Все ждали решения офицеров. Старослужащие старались разрядить обстановку и перекидывались шутками. Их смех вселял уверенность, что всё будет хорошо, и мы прорвёмся.
     
      Духи наседали, но окружить им нас не удавалось, и проход к долине оставался свободным. Правда ситуация могла изменится в любую минуту. Темнеет в горах быстро, как только солнце перевалит за хребет. Разведчики понимали, что полк не сможет придти на выручку, а в темноте духи могут подойти вплотную. Боекомплект ограничен и все знали, что в темноте нас ждёт суровый бой. День клонился к вечеру, и командиры приняли решение отходить.
     
      Отход.
     
      Внизу, близко к хребту, подходил замёрзший арык с крутыми берегами, уходящий в глубь долины. Решили спуститься с хребта и скрытно по арыку выйти в безопасное место. Но кто-то должен остаться и прикрыть отход роты, нужны были добровольцы. Вызвались несколько человек, но офицеры выбрали молодого пулемётчика Колю Зинченко (высокого и крепкого парня из Воркуты) и маленького (словно игрушечного) разведчика по кличке Клёпа. По этому поводу шутили, что если ранят Клёпу, то Коля без труда его вытащит, ну, а если наоборот Колю..., конечно же, надеялись что всё будет хорошо.
     
      Клёпе дали бинокль чтобы, корректировал огонь пулемёта, а сами стали торопливо спускаться с хребта. "Бегущие по горам" поменялись ролями с духами. Сначала мы преследовали их, а теперь сами торопливо отступали от наседавших моджахедов.
      Мы слышали, как равномерно, короткими очередями работал пулемёт, и временами его поддерживал торопливый автомат. Когда спустились с хребта, то осталась группа прикрытия отхода Коли и Клёпы, а мы стали спускаться в арык.
     
      Первым, ломая лёд, вошёл я, за мною двое разведчиков, а следом по 6-ть бойцов на плечах несли плащ-палатки с Демяником и Ключиком. Лёд был тонким и ломался под ногами, глубина была от колена и выше. Если меня иногда лёд выдерживал, то под ногами несущих раненых ломался, и мы специально ломали лёд, чтобы легче было идущим за нами. За это время солнце успело перевалить за кромку хребта, и начинало смеркаться.
     
      Мы уже значительно отошли, когда нас догнала группа прикрытия вместе с Колей и Клёпой. Духи сверху видели, как мы уходим, и стреляли в нашу сторону, но было уже далеко, и пули устало свистели на излёте, над нашими головами. Стремительно темнело.
      Демяник оживился и много говорил о том, что мы хорошие парни, и когда он поправится, вернётся в Россию, женится, у него родится сын, и он будет рассказывать ему о том, как мы жили и воевали... Нести раненых было тяжело, и деды "припахивали" молодых, хотели заставить и меня. Я был не против, но кто-то заступился, и меня оставили идти впереди роты. Некоторые деды из уважения к командиру не оставляли своего места, и, несмотря на тяжесть пути, не менялись. "Ключик" лежал тихо и только виновато оглядывался по сторонам, не зная, как облегчить тяжесть пути своим бойцам.
     
      Вскоре нас нашла вызванная авиа.наводчиком вертушка, она стала садиться на ровной террасе, недалеко от арыка, метрах в 500 от нас. Вертолёт садился в полной темноте. Вертушку увидела группа церандоя, тоже выходившая из района боевых действий, и побежала бегом к ней по глубокому снегу. Тогда разведчики рванули им наперерез и, направив на них автоматы, отогнали от вертолёта, те не очень-то и возражали.
     
      Мы погрузили раненых в вертушку. Демяник всё не хотел с нами прощаться и говорил о том, что после госпиталя обязательно вернётся. Вертушка поднялась в ночное небо, а мы пошли в сторону брони. С мокрыми ногами на морозе тяжело, а до брони было далеко. Мы пробежали 2-3 километра, и увидели след фар из-за хребта. Перебрались по целинному снегу через хребет, и оказались около бронетехники.
     
      Разведчики взяли меня с собой, и поэтому раньше всех добрался до полка. В БМП мы были в полной безопасности, но нервное напряжение не отпускало. Целый день мы не ели и до сих пор не хотелось. Пока ехали, по полковой связи объявили, что очень много тяжелораненых и просили бойцов по приезде прийти в сан.часть и сдать кровь.
     
      Разведчики оживились, стали вспоминать ротного и говорили о том, что сразу же переоденутся и пойдут сдавать кровь. Прогулка в мороз по арыку не прошла бесследно, двое разведчиков серьёзно обморозили ноги, а у меня только больно отходили пальцы, когда ехал в БМП.
     
      Возвращение в полк.
     
      В палатке, пока переодевался, рассказал саперам, как убил духа, как развивался бой, и ранили офицеров разведчиков. Переоделся и побежал в сан. часть. Когда прибежал, то у модулей мед.части уже собралось много народу. Отдельной кучкой стояли разведчики. Подошёл к ним, и они сказали мне, что Демяник умер в вертолёте по пути в полк.
     
      Он погиб!?...
      Это сообщение потрясло меня, т.к. было сверхнеожиданным!! И в голове по кругу крутился один и тот же вопрос: "Как же так??". Ведь он был воодушевлён и собирался жить назло всем врагам, и вдруг... Смерть!!!
     
      Мы долго стояли и вспоминали, как расставались с ним, и то, что на вертолёте не так уж далеко лететь до полка. Но и на этот короткий путь ему не хватило сил.
      Потом разведчики засобирались помянуть Демяника, звали и меня, но я отказался. Кровь сдавать не стал, и вернулся в свою палатку. Полный печальных дум, взял автомат, пустые подсумки и пошёл сдавать в оружейку - наполовину вкопанный в землю блиндаж. На патронном ящике сидел сержант. Увидев меня, он взял книгу учёта и сдачи оружия, и приготовился писать. Я передёрнул затвор, под ноги упал патрон. Уверенно нажал на спусковой крючок, чтобы сработал боёк, и вдруг в маленькой оружейке прогремела автоматная очередь.... Первая пуля попала в стену в 30 сантиметрах от уха сержанта, а последующие пули уходили вверх. Следы от пуль так и не заштукатурили за то время, пока я служил.
     
      Сержант вздрогнул, что-то подумал про себя, положил рядом книгу учёта. Я стоял напротив него, досадуя на то, что не отсоединил магазин с последними патронами. Мне было противно оттого, что сейчас прибежит куча народу, и начнутся разборки. Командиры проведут свои "разборы полётов", а дед-состав свои, и достанется от тех и других.
     
      Сержант с опаской посмотрел на меня, стоящего с автоматом в опущенных руках, обошёл с левой стороны и размахнулся для удара. Хотел ударить в лицо, но я смотрел ему прямо в глаза, без испуга, и в последний момент он изменил направление и ударил в плечо. "Ты что, охренел!!!" - выпалил он. В этот момент послышался приближающийся топот, и в оружейку влетели деды и взводный. Кто-то из дедов подошёл ко мне, взял из моих рук автомат и отсоединил магазин: "Пустой", оттянул затвор - патронник тоже был пуст. Значит, на боевых расстрелял весь боекомплект.
     
      Взводный мгновенно оценил обстановку, самого страшного не произошло: "Всё, Афанасьев - отбой!". Дедам велел принести пайку, ни на какие построения не поднимать вплоть до завтрака.
      Когда пришёл в палатку, она была битком. Куча народа прибежала посмотреть на "героя дня". Со мною никто не говорил, и только в полголоса обсуждали происшедшее. Разделся и залез к себе на 2-й ярус кровати, натянул одеяло до подбородка и лёг спать. Деды принесли пайку и разбудили поесть, деликатно расспросив, как это меня угораздило. На них это было не похоже, т.к. всегда разбирались круто, чуть что - в морду, или начинали орать страшным голосом. Что-то буркнул в ответ и, поев, полез досыпать.
     
      Сквозь сон слышал, как прошло вечернее построение, отбой, подъём, построение на утренний осмотр и только перед самым завтраком меня разбудили. Встал отдохнувшим, полным сил, словно и не было такого напряжённого по накалу событий вчерашнего дня. Хорошая пора - молодость, когда организм способен вынести почти любые нагрузки и быстро восстанавливаться, а разум неокрепший не обращает внимания на серьёзные нравственные проблемы, когда сильны инстинкты и порывы, а моральные устои только начинают формироваться.
     
      P.S. Разведчики запомнили меня. Просили, чтобы меня придавали им на боевые операции, но деды ревновали, т.к. разведке перепадали хорошие трофеи.
      Вечерняя стрельба сошла мне с рук. Об этом случае не вспоминали никогда, только простреленная стена, напоминала следующим поколениям сапёров о том, что прежде чем разряжать автомат, необходимо отсоединить магазин.
      В марте месяце меня перевели в разведку, а через год, в феврале перед самым дембелем "вернули" опять в сапёрную роту.
      А через 20-ть лет накатили воспоминания о тех временах, и тени погибших товарищей догнали меня, заставляя вспомнить и помолиться за упокой души тех, кто за веру и Отечество жизнь свою положил в той непонятной и быстро забытой всеми войне.

     
     
     
      Ургун. Мятежная провинция.
     
     
     
      Афганистан. Газни. Только что начался 1984-й год. Наш полк находился на высоте 2400 метров над уровнем моря, на краю большой заснеженной долины, одним боком примыкая к невысокому хребту. Правда, высота здешних гор обманчива, из-за того, что само плато находится высоко над уровнем моря, и поднимаясь на кажущиеся невысокими хребты, попадаешь в зону сильно разряжённого воздуха, и поэтому какое-то время тяжело дышать и переносить нагрузки. Через некоторое время привыкаешь к таким неудобствам.
     
      В полку.
     
      На утреннем полковом построении объявили, чтобы срочно готовились к большой армейской операции. Перед обедом проверка боеготовности, а завтра с утра выступаем.
      "Солдатское радио" донесло, а офицеры потом подтвердили, что духи подняли восстание, и осадили крепость Ургун, предложив афганским войскам сдаться. Афганцы отдали бронетехнику, в том числе и танки, и ушли из провинции, кто-то присоединился к мятежникам. Душманы тут же объявили себя независимой республикой, и обратились с просьбой присоединить себя к соседнему Пакистану.
     
      Поэтому мы спешно собирались, для того чтобы подавить восстание и взять под полный контроль мятежную провинцию.
      Все стали готовиться к операции. Получали оружие, патроны, ИПП (индивидуальные перевязочные пакеты), жгуты. Каждому полагалось обезболивающее - пирамидол, но обычно офицеры хранили его отдельно у себя т.к. это средство давало побочный наркотический эффект.
     
      В специально назначенное время выходили на плац и на утоптанном снегу раскладывали всё необходимое: каску, лопатку, тротиловые шашки, взрыватели, бикфордовы шнуры, боекомплект (патроны, гранаты), миноискатель и т.д.
      Специальная комиссия проходила вдоль шеренг и смотрела, как подготовлены бойцы. После осмотра всех отпускали, и сборы продолжались дальше, до позднего вечера. Уже в полной темноте шёл на хлебозавод (на территории нашего полка действовала своя мини пекарня) и получал хлеб на роту. Кто-то бежал на склады и получал сухпай.
     
      Галунов.
     
      Ранним утром полковое построение с духовым оркестром. Командир полка произносил зажигательную речь, о том куда едем, и что нам предстоит. Это был подполковник Галунов, ужасный выскочка, говорили о том, что он был приблатнёным, какой то родственник тогдашнего министра обороны Соколова.
     
      Галунов был очень деятельным, любил славу и власть, а так же публично наказывать за провинности. Два-три дня назад, в новогоднюю ночь, несколько солдат отравились силуолом (пили тормозную жидкость), двое из них насмерть. Тут же в новогоднюю ночь было объявлено всеобщее построение и объявлено о преступлении, а утром перед строем (полк построили в каре, чтобы всем было лучше видно) пронесли на носилках мёртвых солдат под угрозы и проклятия, и обещания жестоко наказать каждого пойманного за этим занятием. Душераздирающее зрелище, причём вид мёртвых солдат вызывал жалость, и сожаление о таком глупом и бездарном конце, а гнев командира полка казался неуместным и бестактным, и вызывал досаду.
     
      И вот через несколько дней неожиданная операция в Ургуне.
     
      Колонна.
     
      После речей Галунова, грянул полковой оркестр, и все побежали грузиться на машины. Последние сборы и в полковой связи раздалась команда: "Начать движение!". Машины, бензовозы, артиллерийские тягачи и бронетехника, стоящая в каре, стали вытягиваться в ленту, растянувшуюся на несколько километров.
     
      Постепенно колонна скрылась за хребтом, и родной полк пропал из вида. Только через месяц мы вернёмся туда. Выйдя к Газни, мы повернули на Ургун. В одном месте из развалин кишлака нас обстреляли из стрелкового оружия. БТРы и танки обстреляли соседние дома. Духи прекратили обстрел и колонна двинулась дальше.
     
      Стоял морозный день, а требовалось, чтобы на каждой машине был сверху человек, вот мне, молодому сержанту, и выпала эта "ВЫСОКАЯ" честь. Конечно же, пробирал мороз до костей, и духи целились в тех, кто сидел сверху. Но зато была возможность пострелять по любым целям.
     
      Борьба за то чтобы не палили во все стороны, без разбора ещё только начиналась, и месяца через три это запретят окончательно. Выйдет приказ об уголовной ответственности за убитого афганца, как и за советского гражданина, но не знаю, пострадал кто-нибудь из русских солдат от этого закона?
     
      Ехали долго, по долинам и по взгорьям. В одном кишлаке машины остановились, и колонна замерла на главной улице, около машин собралась стайка ребятни. Некоторые из них были босиком, они выскакивали из домов и бежали по снегу к машинам и кричали: "Как дела, шурави! Зашибись!", а замерзнув, бежали бегом обратно греться. Кто-то показывал плитку анаши и кричал: "Давай, бакшиш!".
     
      Это чисто афганская форма торговли, тебе сбрасывали цену, но за это ты должен сделать подарок, т.е. "бакшиш", или просто обмен подарками. Афганцы очень любят получать подарки, радуются эмоционально, как дети, особенно если дарят что-то стоящее, например пачку папирос, консервы, шоколадку.
      Кто-то бросил в детей пакет с сухарями, и началась куча-мала, схватка за сухари. Добыча доставалась кому-то из старших ребят. Взрослых в это время на улице не было.
      Колонна тронулась. Дети махали руками и бежали в след.
     
      Горы.
     
      Но вот колонна стала втягиваться в горный массив. Невысокие горные хребты несли на себе мягкие зелёные накидки из пушистого корявого кедра. Дорога то загибалась по серпантину, то вытягивалась в петляющую между хребтов ленту. По полковой связи передали, что получен радиоперехват о том, что духи заминировали дорогу.
      Впереди колоны шла БМРка (боевая машина разминирования) громоздкая под 50 тонн, со сверхтолстым днищем.
     
      Через некоторое время она подорвалась первый раз. Сапёры проверили дорогу, т.к. часто сначала срабатывает противотранспортная мина, а вокруг расставлены противопехотные. Когда пехота спрыгивает с подорванной машины, то подрывается на противопехотных минах.
     
      Подрыв бензовоза.
     
      Когда колонна спускалась с хребта и петляла в ущелье, увидел мощный столб чёрного дыма и огня. Вскоре раздался страшной силы взрыв. Толстое, чёрное кольцо дыма, плавно вращаясь и одновременно увеличиваясь в диаметре, стало подниматься вверх. Мне было хорошо видно т.к. находился в тех. замыкании и только только наш БТР стал спускаться с хребта.
     
      По связи передали, что подорвался бензовоз, и объятую пламенем машину столкнули на обочину, чтобы колона могла идти дальше. Чёрное кольцо дыма поднялось на высоту метров 500 над местом взрыва и остановилось в виде страной формы облака. Оно значительно просветлело, но не распалось, словно обелиск над местом гибели водителя.
     
      Когда мы проезжали мимо пылающего бензовоза, яростное, яркое пламя, почти без дыма, поднималось на несколько метров. Меня поразило, что водитель бензовоза, откинувшийся на спинку водительского кресла, почти не обгорел. Почерневшее от пламени лицо сохранило черты, и поэтому ещё более жутко было смотреть на бойца, объятого бушующим пламенем. Сидящий рядом, навалился на "торпеду", и видна была только его спина.
      Сочувствующие говорили о том, что смерть была мгновенной и лёгкой.
     
      Опасная дорога.
     
      Пока ехали, БМРка подорвалась ещё несколько раз, пока не вышли из строя все балансиры. БМРку подцепил танк с тралами и потащил за собой. Тралы представляли из себя интересную конструкцию. На длинных трубах крепились тяжёлые, немного меньше метра в диаметре, наборные металлические колёса, похожие на звёзды с усечёнными концами.
     
      Танкисты потом рассказывали о том что, это была дорога ужаса. Мины взрывались под тралами, подбрасывая их высоко вверх, и под днищем БМРки, которую тащили за собою. Духи минировали всю дорогу равномерно, т.е. колеи и между колеями.
     
      Стоянка.
     
      Уже в полной темноте тех. замыкание нагнало колонну, стоящую на отдыхе, и стало разворачиваться в боевой порядок. Мы стали вынимать палатку и ставить печку, сделанную из гильзы 120-ти миллиметрового снаряда. В боку гильзы было сделано отверстие, в которое вставляли металлический уголок и по нему доливали солярку. Сначала солярку наливали в гильзу через верх, потом сверху бросали горящую бумагу, и когда солярка занималась пламенем, сверху на гильзу надевали трубу. Гильза быстро нагревалась, согревая воздух в палатке, оставалось только следить за тем, чтобы не кончилась солярка в "титане", как прозвали это нехитрое устройство. Стелились, распределяли дежурство, и укладывались спать.
     
      Утром подъём. Выходим на свежий воздух, для того чтобы отправить естественные нужды и умыться. Оказалось, что мы остановились в ущелье, на месте пересохшей реки, русло которой было засыпано большими камнями. Непонятно, как мы ночью между них маневрировали?
     
      Разведка.
     
      Меня почти сразу передали разведчикам и, подхватив лёгкий щуп и вещ. мешок пошёл к ним. Они уже поджидали меня невдалеке, и когда подошел, показали мне моё место впереди колонны, и мы по свежему снегу выдвинулись в горы. Сразу же увязли в глубоком снегу на берегу реки, но постепенно вышли на склон, где снегу было значительно меньше, потом шли по хребту вдоль дороги.
     
      Вскоре мы увидели впереди зарытые в склон танки. Подошли поближе и с изумлением смотрели на это чудо человеческого духа. На достаточно крутом склоне, метров на 50 выше дороги были вырыты капониры. Видно, что очень торопились и не докончили работу до конца. В капонирах, на полметра ниже, уровня поворота башни, стояли танки Т-52, с открытыми люками, по одному с каждой стороны дороги. Как духам удалось затащить танки в гору? Очень сомнительным казалось то, что они вскарабкались туда своим ходом.
     
      По дороге шёл отряд церандоя и, увидев нас, стал подниматься к танкам. Оживлённо обсуждая эту находку между собой, запрыгнули на броню, ходили по танку, залезали в башню.
     
      Мы попрощались с ними, и пошли дальше мерить шагами эти удивительные, круглые от снега, покрытые зелёными кедрами горы. С каждого хребта открывался неповторимый вид на эти плавные, но высокие, зелёные на белом волны.
     
      Самолёт.
     
      Через некоторое время мы поднялись по достаточно крутому склону на плато и замерли от удивления. На плоской поляне стоял небольшой самолёт. Доложили по рации о находке. Нам строго на строго запретили что-либо трогать, и мы заняли круговую оборону.
     
      Очень скоро, буквально через 30-40 минут рядом с самолётом сел вертолёт, из него вышло пять или шесть вооруженных афганцев. Во главе их был среднего роста мужик лет под 40, в черном длиннополом пальто без головного убора. Он сразу же подошёл к нашему командиру, представился и сказал о том, что мы свободны, т.к. они берут охрану на себя.
      Это были ХАДовцы. ХАД это то же самое, что тогдашнее КГБ, и сегодняшнее ФСБ, о них говорили, что это самое боеспособное подразделение Афганистана, преданное правительству.
     
      Обстрел.
     
      Пройдя по краю плато, мы спустились в ущелье, вышли снова к дороге, и нагнали взвод церандоя, который должны были сопровождать. Церандой шёл впереди, а мы за ними. И когда по склону заходили на хребет, неожиданно загрохотал крупнокалиберный пулемёт. Церандой тут же стремительно побежал вниз по склону.
     
      Это самая верная примета, если раздались выстрелы, и церандой побежал, значит нас обстреливают. Мы рассредоточились и заняли позиции за камнями. Афганцы бежали мимо нас на ходу бросая вещ. мешки, а пулемётчик их безжалостно расстреливал. Когда они остановились и заняли позиции ниже нас, человек 5-6 из церандоя остались лежать на склоне. Один тяжелораненый лежал невдалеке, метрах в 20-30ти, в очень неудобной позе, головой в сторону склона, жестами умолял помочь ему и вытащить из-под обстрела. Командир не хотел рисковать разведчиками, и церандоевец так и остался лежать на поле боя.
      Солнце к тому же светило прямо в глаза. Перебежками мы обошли позиции пулеметчика, чтобы он не смог отойти, вернее сказать, оставив путь отхода, который можно простреливать. Вскоре из бойницы выскочил молодой афганец и по тропе пошёл вниз. Мы открыли огонь, и он отступил опять в укрытие.
     
      Артобстрел.
     
      Арт. наводчик стал наводить "грады". Через минут 10-15, раздался свист, и прилетела первая ракета. Она разорвалась значительно ниже. Мы смотрели за работой арт. наводчика, и комментировали, как постепенно он брал пулемёт в вилку.
      И прямо на позицию пулемётчика опустился мощный залп "града". По склону яростно танцевали чёрные столбы разрывов, и буквально через полминуты всё стихло. С глухим стуком упали комья земли, и ветер потихонечку погнал, по хребту дым от разрывов.
     
      Командир посмотрел в сторону позиций, встал в полный рост и, махнув рукой, дал команду "Вперёд!". Сначала перебежками, а потом, осторожно пригнувшись, стали приближаться к позиции пулемётчика, и когда подошли, то увидели, что несколько ракет попали прямо в бойницу.
     
      Крупнокалиберный пулемёт на треноге был опрокинут, ящики с патронами были разбросаны, а в противоположной стороне лежал убитый душман, весь в крови. Рядом с ним на корточках сидел бача, подросток лет 14-15ти. Судя по характеру разрушений в бойнице, он смог выжить только ценой жизни душмана, закрывшего его своим телом. Возможно, между ними была и родственная связь, может быть даже это отец и сын. Бача сидел потерянный, но не испуганный, т.к. без страха поглядывал на нас.
     
      Отход.
     
      Командир скомандовал снять пулемёт с треноги, и забрать с собой. С помощью переводчика таджимона, ротный стал разговаривать с хлопцем, и потом сказал, что поведём его как "языка" в расположение полка. Тут же тёрся и церандой, и уговаривал командира вызвать вертолет, чтобы забрать убитых и раненых, это было не трудно т.к. с нами был авианаводчик.
     
      Разведчики "припахали" меня тащить пулемёт, с каким то молодым бойцом. Я взялся за ствол, а он за коробку. Ствол оказался не тяжёлым, а напарник, нёсший коробку, еле переставлял ноги, всё время, уговаривая меня не спешить. Через некоторое время мы поменялись местами. Коробка оказалась неимоверно тяжёлой, у меня разъезжались ноги, а напарник, схватив лёгкий ствол, рванул вниз по склону, и уже я кричал ему, чтобы он не торопился. Пришли в расположение полка за темно.
     
      Ночью бачу пытали, и нечаянно забили насмерть... Вынесли за расположение полка, облили бензином и подожгли.
     
      Вертолётчики.
     
      Утром меня оставили проверить посадочную площадку для вертолёта, на отсутствие мин. Площадка была выбрана за расположением полка, и была "чистой". Вертолёты привезли балансиры, катки и другие запчасти для БМРки.
     
      Вертолётчики заметили догорающий труп, и подошли поближе. Спросили меня, о том, кто это, и я им рассказал историю этого бачи. Одежда на нём сгорела, кожа местами потрескалась, но тело сохранило форму хрупкого подростка.
      Вертолётчики были поражены, но старались не показывать вида и даже шутили. - Ну что, он так до сих пор ничего не сказал?
     
      И тут случилось нечто невероятное!
      Подошёл невзрачный, зачуханый боец, это был Славик Цветков из рем. роты, родом из Питера. На голенях догорающего трупа были положены два танковых "пальца" (которыми скрепляют траки), и на них стояло прямоугольное ведро воды, и грелось.
     
      Почему-то раньше этого ведра мы не заметили. Славик потрогал воду, удовлетворённо кивнул головой, взял ведро, "пальцы" и пошёл в сторону своей палатки. Видно, таким образом, он просто решил согреть воды.
     
      Вертолётчики были поражены до глубины души той степенью цинизма, до которой люди опускаются на войне. Что-то эмоционально выговаривали мне, но т.к. я смотрел на них, неразделяющим их воодушевленное негодование, взглядом, они осеклись на полу слове, и продолжили разговор, только после того, как я отошёл.
     
      Да, действительно многое по другому видится хронически усталому, постоянно перенапряженному бойцу на острие атаки. Усталость притупляет эмоции, спад напряжения после боя уже даёт эффект успокоения. Так же реагируют все вокруг, распускать нюни категорически запрещено, утешать никто не будет. Даже стонущему раненому могут дать по морде, чтобы заткнулся и не рвал душу другим.
     
      БМРка
     
      Потом пошёл к подбитой БМРке, она была похожа на муху с оторванными лапками, с чёрным от разрывов днищем. Кто-то разглядел даже трещинку. Колоссальная живучесть механизма после такой разрушительной обработки взрывами. Стоит только поменять балансиры, надеть катки, вставить новые траки в гусеницы, и она снова готова к бою.
     
      При этом у БМРки есть боевое вооружение - крупнокалиберный пулемёт, размещённый в круглой башне. С этим пулемётом у меня потом произошла такая история. Однажды мы гоняли духов в Старом Газни, т.е. прочёсывали жилой район. И когда возвращались вечером, я сидел на командирском месте, верхом на броне, спустив ноги в люк. Уже почти на выезде из Газни, вдруг на плоскую крышу дувала выскочил бача лет 12-14 с карабином в руках.
     
      Следующее происходило почти одновременно. Бача стал поднимать ствол карабина в мою сторону, снизу вверх, а я в тоже время, разогнулся и стал падать внутрь люка БМРки. Первый выстрел прогремел, когда провалился почти по грудь за крышку люка. Пуля со звоном ударила в башню и отрекошетила в сторону.
     
      Бачу толкало отдачей от карабина, но он смело стоял и продолжал стрельбу. Меня это страшно разозлило, я просто пришёл в бешенство. Вскочил на место пулемётчика, развернул башню в сторону бачи, навёл на него пулемёт и стал стрелять. Вторую или третью пулю заклинило в стволе. Судорожно схватил за тросик перезарядки и стал дёргать. Пулемёт не перезаряжался. Я повис всем телом, и мощными рывками пытался перезарядить пулемёт, рискуя при перезарядке разбить себе голову или тело. Но пулемёт заклинило насмерть.
     
      Колонна давно прошла это место, а меня продолжал душить приступ ярости, уже на молодого бойца, который отвечал за боеспособность пулемёта. Это был ушастый, невысокого роста, совершенно безобидный, вечно хотящий спать паренёк. Сколько ему досталось из-за этого пулемёта. Он его целиком разбирал и смазывал, но тот продолжал работать со сбоями. Как потом оказалось, это был заводской брак, и его невозможно устранить в полевых условиях.
      Ремонт БМРки затянулся допоздна и поэтому я остался ночевать в тех. замыкании, а сапёрная рота перебралась в другое место. Ночевали мы в палатке, рядом с хребтом. После тяжёлого рабочего дня и сытого ужина клонило в сон.
     
      "Ночные залпы"
     
      Но только, поворочавшись, нашёл удобное место, как в полной темноте и тишине, раздался залп "града". Яркие белые трассы, пролетали прямо над нашей палаткой, озаряя всё ярким светом, пробивающимися через брезент. Жуткий оглушительный воющий звук вдавливал в землю. От ужаса, забывал про сон, и мучительно ждал, когда же закончиться этот кошмар. Ракеты пролетели, и мы снова стали "маститься" спать, но залп продолжался 5-6 раз в течение ночи, и каждый раз это действовало отрезвляюще, прогоняя сон.
     
      Подслушанный разговор.
     
      Следующий день выдался для меня спокойным. Ремонтники после авральных трудов отдыхали, и я с ними. На обед мы ходили с бачками на полевую кухню, и там была устроена офицерская столовая. Палатка, в ней, стояли столы и стулья, у входа в которую случайно подслушал разговор двух офицеров, целых капитанов. Один рассказывал другому о том, что ночью, для того чтобы проверить бдительность бойцов, он обстреливал их позиции со стороны душманов. Тогда мне его поступок казался крайне глупым, а он с таким воодушевлением рассказывал о нём. И так то армия, это место где можно найти всяких разных придурков, больше, чем в обычной жизни, а действующая армия в этом плане значительно продвинутая. Как говорится, чем больше в армии "дубов", тем крепче наша оборона.
     
      После обеда проездом, заехали в рем. роту мои деды. Рассказали, где расположились и велели к вечеру быть там. Конечно же, жалко было терять свободу, но надо возвращаться в родную роту. Этот час отдалял, как мог, и собрался идти после ужина.
     
      Возвращение.
     
      Путь лежал через хребет, и когда поднялся вверх, оказалось, что вершина плоская и широкая. Пересекая хребет по целинному снегу, освящённому круглой луной, шарил в карманах, и нащупал запал. Зная, как деды жестоко наказывают за это, решил от него избавиться. Дёрнул за кольцо и бросил в кусты, в ночной тишине раздался сильный хлопок. Из этих же кустов, раздался трёхэтажный мат, и выскочил боец со спущенными штанами, размахивающий кулаком в мою сторону. Видно он уединился там, и вдруг такая неприятная неожиданность, ведь обычно за хлопком запала следует взрыв гранаты. Должно быть бедняга, не на шутку перепугался. Я ускорил шаги, и быстро сбежал под горку.
     
      Увидел вдалеке знакомую БМРку и БТРы, и направился туда. Встреча с дедами не сулила ничего хорошего. Когда отыскал палатку, то она оказалась переполненной, и мне выделили крохотное место у самого входа, чтобы каждый входящий и выходящий перешагивал через меня.
      После допроса с пристрастием, где был и чего делал, стали распекать за то что "забил" на службу, и оттягивался на стороне.
     
      После окончания этой томительной и неприятной процедуры пошёл спать в БТР. Собрал все подстилки, одел два бушлата, и опустив уши у треуха (так называли солдатскую зимнюю шапку т.к. у неё действительно три уха) завязал их на подбородке, и завалился спать. Мороз пробирал до костей, но я крепился и, наконец-то, заснул.
     
      Утреннее построение.
     
      Проснулся утром, когда все вокруг зашевелились. Первое, что бросилось в глаза, что БТР сильно заиндевел внутри. Потихонечку вылез из своего "гнезда", и пошёл к палатке где, строилась рота. Неожиданно объявили осмотр оружия, и тут только вспомнил, что после боя не почистил автомат. "Пулей" метнулся за ним, и схватив автомат, побежал к БМРке. Распахнул люк в башню, и юркнул туда, чтобы за секунды до построения разобрать и стереть хоть самый чёрный нагар.
     
      Всё шло по началу хорошо, быстро откинул затвор, патрон который был в стволе, упал мне под ноги, после этого нажал на спусковой крючок. Раздалась короткая очередь, и от грохота зазвенело в ушах. Во попал!!!
     
      Я сидел, не желая никуда больше двигаться, ожидая серьёзных разборок.
      Через некоторое время в люк осторожно просунулись испуганные рожи дедов. Увидев меня, они закричали: "Он жив!". Залезли в люк. Сделали втык за то, что не отстегнул магазин, и за то что не чистил автомат. Проследили траекторию полёта пули, которая отрекошетила от трёх бортов башни. Три раза пуля пересекла пространство башни, в середине которого я сидел.
     
      Выстрелы услышали офицеры, прибежали и всех погнали на построение. Тут выяснилось, что ночевал я в заиндевевшем БТРе, и офицеры поставили задачу всем подвинуться или ставить ещё одну палатку, но чтобы места хватило всем.
     
      Потом чистили оружие и собирались в горы. Нас раздали по ротам, мы погрузились на БТРы, и петляя между засыпанных снегом хребтов, выдвинулись к какому-то кишлаку. БТРы, урча, давили пушистые сугробы, окружая кишлак. Потом, спрыгнув с брони, все вместе стали с разных сторон входить в него.
     
      Кишлак.
     
      Погодка стояла изумительная. Лёгкий мороз. Ослепительно сиял пушистый снег, мягко укутавший притихший кишлак. Кишлак был пуст, и мы ходили по брошенным дувалам, хозяйским глазом осматривая скудный крестьянский скарб. Уже ближе к середине кишлака, увидел своего боевого друга, Виталю Павлова из Питера.
     
      Мы вместе проходили службу в одной учебке, бегали в самоволки и даже сидели на губе. Нас хотели оставить сержантами, но, как говориться, от судьбы не уйдёшь, и за очередную самоволку нас сослали в Афганистан. Мы ехали вместе и попали в один полк, и в одну роту, просто его придали пехоте, и поэтому за всё время операции я его не видел.
     
      Это был типичный оккупант, заросший упругой щетиной. На ремень за ноги была подвешена задушенная курица. Он по-хозяйски смотрел по углам, и даже когда я его окликнул, с трудом оторвал взгляд от своего занятия чтобы посмотреть на меня.
     
      Тепло, поприветствовав друг друга, мы стали делиться новостями. Его рота держала оборону невдалеке от этого кишлака, и местоположения не меняла за всё время проведения операции. В наряды его никакие не ставили, и поэтому он преспокойненько отдыхал.
      Мы пошли вместе шмонать кишлак. В одном дувале нашли старый генератор тока, с мощным литым корпусом, размером почти с "запорожец". Казалось невероятным, что такую машину можно затащить так высоко в горы. Позвали офицера, он тоже с удивлением посмотрел на это "чудо техники" и приказал взрывать.
     
      Мне было жалко губить такой интересный механизм, который приносил, наверное, большую помощь жителям кишлака, но надо, так надо. Заложили тротил под корпус, размотали бикфордов шнур и побежали прятаться за угол другого дувала. Прогремел взрыв, разметав кровлю над генератором. Машина спрыгнула с анкерных болтов, и массивный чугунный корпус дал трещину. Мне было жалко старого доброго работягу, и людей, которые затащили его сюда.
     
      Виталя.
     
      Вскоре засобирались, и стали оставлять кишлак. Мы простились с Виталей, он пошёл на позиции своей роты, а я вскарабкался на БТР и поехал в расположение полка. Через полгода Виталю тяжело ранили. Он первым входил в дувал, и когда раскрыл дверь, то дух выстрелил в него в упор. Две пули вошли в него, одна отстрелила локоть, а другая застряла в тазу. Когда он рухнул на порог, то разведчики стали стрелять в духа, в проём двери, а дух в разведчиков. Душману удалось ранить офицера, прежде чем его самого завалили разведчики. Все пули просвистели над Виталей. В Кабуле хирурги пытались без рентгена достать пулю из таза, оставив на память страшные разрезы, спереди и сзади, но пули не нашли. Ему её достали лишь в госпитале в Риге. Отстреленный локоть, мешал двигаться руке, и она заметно ослабла и усохла. После дембеля я навещал Виталю в Питере, он постепенно опускался, связавшись с наркоманами, и рассказывал страшные истории за кружку пива, в шалманах на Ульянке, получив почётную кличку "Коммандос".
     
      Перекрёсток.
     
      По пути в полк проезжали расположение афганской части. Днём церандоевцы подъехали к большому перекрёстку, и занимали позиции вокруг него. Кто-то прямо на перекрёстке, колол дрова из свилеватого кедра, с прочными перекрученными волокнами, которые плохо пилились, а тем более кололись. Какой то церандоевец, яростно стучал топором с нанизанным на него поленом, по замёрзшей земле, громко выкрикивая какие то ругательства себе под нос. Полено не поддавалось, и он в сердцах бросил топор на землю, и ходил, поднимая руки, и громко выкрикивал отборные ругательства.
  
   С нашим БТРом поравнялась машина из афганской колоны, где на куче барахла лежал какой-то обдолбленный церандоевец, с кривыми, как есть, глазками. Увидев нас, он стал размахивать недокуренным косяком, предлагая разделить с ним радость, кто-то из дедов перегнулся и взял с благодарностью касяк из его рук. Афганец что-то дружелюбно залопотал, энергично размахивая руками. Машина тронулась и поехала дальше.
     
      Пока машина стояла, я рассматривал барахло, на котором он лежал. Там были ватные одеяла, коврики, посуда, алюминиевые бабайские чайники с кривыми носиками, всякая разная утварь, то, чего мы никогда не брали. Церандоевцы обдирали своих же афганцев до нитки, выгребая почти всё, не гнушаясь мелочами.
     
     
      Вечер.
     
      Вечер прошёл нормально, деды "утрамбовались", и мне в ближайшем углу у входа, выделили вполне приличное место, недалеко от печки. Пайку на ужин разогревали в "цинке" от патронов, сразу на всю компанию, добавляя к каше тушёнку. Резали где-то раздобытый лук. К чаю выложили, только что добытые конфеты. Ведь по большому счёту человек в 18-19 лет ещё ребёнок, и не его вина, что в эти годы приходиться убивать и делать эту грязную, мужскую работу.
     
      Беглецы.
     
      После сытного ужина долгожданный отбой. Во второй половине ночи экстренное построение. Все быстро высыпали из палаток. Всем объявили, что у пехотинцев, которые держали оборону метров на 500-700 выше нас на хребте, 1,5 часа назад пропало 4 человека, весь дозор. Вокруг позиций всё было истоптано, т.к. пехотинцы всё время ходили за дровами, но вскоре мы нашли свежие следы.
      Бросились на поиски, но следы вывели на дорогу и пропали, да и тёмной ночью, в плотном лесу, по целинному снегу, не очень-то побегаешь. Потоптавшись по снегу около 2-х часов, вернулись обратно.
     
      Странно устроена жизнь, через полгода, когда мы вели боевые действия на Панджшере, разбили банду полевого командира Аттика. Среди пленных был один из 4-х беглецов, но уже инструктором по стрелковому вооружению у душман.
     
      Минирование.
     
      На утро командир полка рвал и метал, спокойная жизнь кончилась. Целый день мы устанавливали мины с растяжками, вокруг расположения полка. Причём меня дали в помощь трём дедам, так что мины пришлось устанавливать самому.
      Деды рисковать не хотели, т.к. скоро дембель, а у меня, молодого сержанта, всё впереди. Мы устанавливали хитрые мины, в которых был предусмотрен механизм против съёма. Поэтому для ликвидации минного поля устанавливал дополнительный детонатор с часовым механизмом, в специальное гнездо. Часы поставил на 36 часов, т.е. "зазвонить" они должны были послезавтра утром, в 6-00.
     
      Натянули в одном месте растяжки и видим, что прямо на растяжку идёт боец с топором, видно по дрова. Мы закричали ему, т.к. он шёл в вдалеке, метров 500 от нас. Хорошо, что мы его заметили, и он понял, что впереди мины, и развернулся назад. Такое частенько бывало, что заходили на минные поля, поставленные нашими несколько лет назад, т.к. карт минных полей, зачастую, не составляли.
     
      В одном месте вышли к дороге, которая петляла вдоль ущелья. Вечер всё окрасил в голубые тона. Внизу шумела река, извиваясь между заросших кедрачом, и засыпанных мягким снегом, хребтов.
      На дороге, над обрывом стоял подбитый бронетранспортёр, времён Великой Отечественной войны, с открытым верхом и металлическими бойницами по бокам. Возле него у костра топтались два церандоевца. Подошли к ним, закурили. Попытались поговорить, но они почти не понимали по-русски. Стремительно темнело, и надо было возвращаться в расположение полка.
     
      Трофейное стадо.
     
      Когда добрались до расположения полка, нас ждали новости. Где-то нашли трофейное стадо, голов 50, и комендачи охраняли его в крытом КамАЗе. Деды поставили мне задачу стащить овцу, дали в помощь паренька покрепче. Стимул один, не принесёте овцу, получите по полной программе.
     
      И вот глубокой ночью нас поднимают на дело. Обошли машину, посмотрели на 2-х комендачей в неудобной позе дремавших в кабине. Парень остался на шухере, а я потихонечку развязал край тента, и приподнял. Овцы тихо толкались в глубине кузова. Постарался потише влезть, но когда приблизился к стаду, то овцы стремительно бросились в рассыпную от меня, громко топоча. Не сразу, но схватил первую попавшуюся овцу, и выбросил под ноги комендачей.
     
      Комендачи были ребята крепкие, из Новосибирска, потом познакомился с ними в другой обстановке. Затянувшуюся паузу оборвал один из них: "Ну, давай прыгай!".
      Паренек, который стоял на шухере, м.б. и успел мне крикнуть, но в азарте борьбы за овцу не мог быстро покинуть машину. Он прохаживался метрах в 30-ти от неё, и поглядывал, как будут развиваться события.
     
      Собрался с духом, протиснулся в узкую щель между тентом и бортом, и только спрыгнул на землю, как на меня посыпался град ударов, с двух сторон. Ушёл в глухую защиту, и пытался протиснуться вдоль борта, в сторону и убежать, но сильные удары отбрасывали меня назад.
     
      Комендачи дубасили меня молча, от души, не целясь, поэтому и удары почти не достигали цели. И тут подошёл паренёк: "Чего это вы его бьёте?".
      -Он хотел спереть овцу!!!
      -Так и что, из-за этой овцы надо дубасить человека!?
      -А ты что вместе с ним?
      -Нет, просто иду мимо, гляжу, бьют знакомого солдата. Решил узнать, за что и почему? (Это в третьем-то часу ночи!)
      Комендачи видимо выпустили пар, и отпустили меня. Пришлось возвращаться с помятой фигурой и без овцы.
     
      На утро деды пожалели, что мне не удалось добыть овцу, но ободрили, чтобы не переживал из-за этого. Инцидент получил неожиданное развитие, вечером командир роты взял кого-то из старослужащих и пошли за овцой, которую деды быстренько освежевали, разделали и нажарили мяса.
     
      Блинчики.
     
      С утра решили полакомиться блинчиками, и меня с кем-то из молодых бойцов зарядили на это дело. Деды где-то раздобыли металлическую банку, трофейного сала, литров на 10. Похоже японское или корейское "Три короны". Это было топлёное сало, со шкварками.
      Блинчики делали в цинках на дровах. Деды показали, как это надо делать, и рассказывали о том, что ни в коем случае нельзя блины печь на солярке, или тротиловых шашках, т.к. блины будут плохо пахнуть, а только на дровах, чтобы ароматно припахивали костерком.
     
      Потом деды удалились в палатку, ожидая первую порцию блинов. Но первые блины мы попробовали сами, потом деды похитрее встали около цинка, и с удовольствием проглатывали горячие блинчики, с пылу с жару. Деды так же "надыбали" очень хорошей муки, возможно, она была уже с дрожжами, потому что мы замесили тесто на воде, а получились аппетитные пышные оладушки. Было очень вкусно, на морозном воздухе есть горячие оладушки, с горячими свиными шкварками.
     
      Деды в палатке почуяли, что блинчиков им не дождаться, и с руганью полезли на улицу. Наехали на нас, на дедов, которые перехватывали блины, и тоже стали в очередь. Потом они насытились и отвалились, а мы продолжали печь блины, угощая своих товарищей. Это было, несомненно, приятнее, чем этих уродов-дедов.
     
      Дедов своих не любил, за жлобство и капризный характер, при этом они мало понимали в службе, и при любом удобном случае подставляли молодых. Конечно же, среди них были хорошие и "шарящие" ребята, но их было явное меньшинство, и они не влияли на общую атмосферу.
     
      Старейшины.
     
      Благодаря тому, что мы были всё время у костра, стали свидетелями и участниками странного спектакля. В расположение полка пришла делегация старейшин, из какого-то кишлака с красным "знаменем" в руках. Просто красного цвета тряпка, одетая на черенок. Командир полка и нач. штаба вступили с ними в переговоры.
     
      Через некоторое время они отделили одного старейшину, и повели в расположение сапёрной роты, которая находилась за пригорком. Нам было велено достать верёвку, и перекинуть её через сук дерева. Старика сначала поднимали на дыбку, чтобы пытать, со связанными за спиной руками, через переводчика выспрашивая сведения.
     
      Но старик уверял, что ничего не знает, после чего пытки и угрозы продолжались. Афганские старики были седые, но чувствовалось, что телом они крепкие и выносливые. Глаза были острые и очень эмоционально реагировали на эту унизительную процедуру.
     
      Потом заставили встать старика на чурбан, а на сухую и жилистую шею накинули петлю и стали подтягивать, но старик продолжал уверять, что ничего не знает.
      После этого инсценировали расстрел. Нам велели взять автоматы, и стрелять в ствол дерева на уровне груди. Сорвали с головы старика чалму, и бросили в растоптанный снег, а самого схватили и потащили спиной вперёд по рыхлому снегу, за следующий пригорок.
     
      Привели следующего участника драмы, когда он пришёл, и увидел "декорации" с затоптанной в снег чалмой, у него по максимуму округлились глаза, и в изумлении отвисла челюсть.
      Его протащили через всю "обязательную программу", и потащили за пригорок, где охраняли первого старика. Надо сказать, что старики вели себя очень достойно, хотя было видно, что они очень сильно перепуганы. Не теряли голову, и не умоляли о пощаде своих безжалостных палачей.
     
      После того, как закончил своё "выступление" последний старик, вывели всех участников "шоу". Командир ещё раз с ними поговорил, извинился и отпустил. Старики взяли своё знамя, и пошли прочь. Они шли молча, и долго были видны их обиженные спины.
      Мне было жалко стариков, но видно было такое время, что никому нет доверия и пощады.
     
      Разминирование.
     
      К вечеру пошли слухи о том, что завтра меняем дислокацию. На утро нас ждали печальные известия, о том, что не сработали часовые механизмы во взрывателях, и мины ждут своих сапёров.
      Такое часто случалось и с гранатами для подствольных гранатомётов. Говорили о том что, возможно, это скрытая диверсия, но я думаю это простая русская расхлябанность и безответственность.
     
      Мы поставили около 30-ти мин, а часы сработали только у трёх, одна мина рванула с опозданием почти на 3 часа, как раз в тот момент, когда мы выходили их снимать. Все восприняли это как грозное предупреждение. Пошли снимать втроём, два деда и я. Разумеется, деды следили издалека за моей работой, на почтительном расстоянии.
     
      Сердце замирало каждый раз, когда подходишь к мине, и видишь часики, остановившиеся на нуле. Вставляешь детонатор с бикфордовым шнуром в тротиловую шашку, и кладёшь вплотную к мине, боясь её задеть, или зацепить растяжку. Шнур делаешь длиной где-то 50 сантиметров, из расчета, что 1сантиметр шнура горит 1 секунду, а значит, у тебя есть 50 секунд, чтобы добежать до укрытия.
     
      Раздаётся взрыв, со свистом над головой проносятся осколки, и с громким удаляющимся жужжанием уносится вверх крышка от мины, блин диаметром около 10 сантиметров и толщиной с палец. Через несколько секунд слышится её нарастающее жужжание, и она падает в снег.
     
      Однажды она упала у наших ног. Деды вздрогнули: "Дембель в опасности!", и стали выбирать позиции подальше. К обеду дело было сделано. После обеда стали собираться, переезжать в другое место.
     
      Переезд.
     
      Быстро собрались, свернули палатку, вычистили печку, и выдвинулись в сторону какого-то кишлака, который перед этим несколько недель подряд утюжили "грады".
      Подошли к кишлаку вечером. Он раскинулся в уютной, почти круглой долине, со всех сторон опоясанной цепочкой зелёных гор, укутанных белым снегом. На горах стояли сторожевые башни, высотой метров 8-10. Возле одной из них жгли костёр церандоевцы, а возле другой держала оборону наша пехота. Они наверное, и наводили огонь артиллерии и "градов" на кишлак.
     
      Мы вышли на окраину кишлака и заняли оборону в одном дувале. Нашли овечьи шкварки, кукурузную муку и мелкую картошку. Недоумевали о том, что неужели афганцы здесь выращивают картофель, где пахотные земли большая редкость, т.к. с огромным трудом афганцы обживают склоны гор.
     
      Веками они носят тяжёлые камни, для того чтобы подпереть террасы, после чего засыпают их землёй, принесённой из долины. Потом выкапывают арыки и создают интересную систему полива, направляя воду из горных ручьёв на свои поля. Думаю, что картошку скорей всего они выменяли у русских.
     
      Пробовали сделать блинчики из кукурузной муки, но она не хотела спекаться и разваливалась, так что пришлось разогревать кашу. Ночью пришлось нести дозор. Всё было спокойно, только несколько раз артиллерия обстреливала дальний край кишлака, а это тревожило, как бы по ошибке не ударили по нам.
     
      Дрова.
     
      На рассвете нам поставили задачу; в разбитом кишлаке собрать деревянные балки домов и всё что горит. С топливом в полку были настоящие проблемы и перебои. К середине зимы кончается уголь, Выдают его очень мало, и в палатках очень холодно. Молодых посылают воровать уголь, или в соседние роты, или на угольный склад.
      Угольный склад - место, где сгружают уголь с машин. За ангарами столовых было расчищено место и обнесено колючей проволокой, там самосвалы сгружали уголь. Иногда уголь привозили бортовые машины, и тогда роты бросали на разгрузку угля.
     
      Воровство принимало массовые масштабы и необычайные последствия. Ночью пробирались к кучам и в полной темноте, на ощупь, собирали в мешки крупные фрагменты угля. Как кроты, на угольных кучах работали 15-20 бойцов. Через некоторое время подлетала команда на 2-х "козлах". Разворачивали машины так, чтобы фары освещали кучи угля. Приказывали всем оставаться на своих местах, но самые чуткие начинали бежать уже при приближении машин. Из машины выскакивали солдаты и открывали огонь поверх голов. Однажды какой-то отморозок дал несколько длинных очередей поверх куч, пули прошли мимо нас, не задев, а рядом упал раненый боец. Проклиная этих уродов, мы, пригибаясь, бежали между куч угля. Помогли друг другу преодолеть колючую проволоку, и добежав до столовой, остановились посмотреть, как солдаты грубо собирают пленных, и заставляют вытряхивать мешки с углём.
     
      Зима в этот год выдалась морозной. Большие проблемы с углём довели до того, что по ночам разбирали гарнизонный туалет, где-то на добрую сотню посадочных мест. Сначала стали ломать перегородки между очками, потом отрывали доски от стен. И когда мела метель, то в большие бреши наметало целые сугробы. Плюс ко всему в туалете не было света, и когда на ощупь подходил к очку и начинал расстегивать ширинку, то оттуда раздавался голос: "Ты чего это удумал?". В кромешной темноте и не видно сидящего на очке бойца. "А ты чего, сидишь и молчишь?". Идёшь дальше искать свободное очко.
     
      Вынуждены были даже патрулировать, расположение полка, в вечернее и ночное время, но эта мера не могла остановить волны воровства. Все, что было плохо приколочено, отрывали и бросали в печку. Однажды попробовали топить тротилом. Ночью на дрова бросили несколько шашек тротила, они расплавились и, сгорая, стекли в поддувало и чёрный, густой, едкий дым устремился в палатку. Все вскакивали с кроватей и выбегали на улицу, на мороз. Долго проветривали, а потом никак было не натопить выстывшую палатку.
     
      Тэркеш.
     
      Истопник Тэркеш получил тогда хороших .... тумаков, хотя это я подбил его на эту глупость, т.к. был тогда дежурным по роте. Тэркеш был призван откуда-то из Туркмении, но черты лица были у него вполне европейские. У него были явные нелады с головой, но несмотря на неимоверную силу, он был совершено безобидным.
     
      Однажды на Искаполе взяли трофейный ДШК (крупнокалиберный пулемёт), и в шутку сказали Тэркешу, чтобы он его нёс. Он, несколько не сомневаясь, подсел под треногу, выпрямился и понёс. Весила эта конструкция килограмм под 150. Взводный, когда увидел это, то просто обалдел, и здорово наехал на нас за то, что так жестоко издеваемся над Тэркешем, т.к. он мог запросто надорваться.
     
      Запомнился ещё такой эпизод с Тэркешем. Когда приехал на замену новый командир взвода, то на первой утренней проверке обратил внимание на то, что у Тэркеша одето два левых ботинка!? Оказалось, что у него врождённое искривление стопы, и он на правой ноге может носить только ботинки с левой, а мы никогда на это не обращали внимание. Интересно о чём думали в военкомате, когда призывали его на службу?
      Тем более что выпало служить ему в горной пехоте, где столько утомительных переходов. Надо сказать, что Тэркеш очень хорошо переносил переходы и никогда не "умирал". На нём в полной мере проявилась народная мудрость о том, что везёт дуракам, потому что ни разу он не был ранен, и даже царапнут, несмотря на тормознутую реакцию и высокий рост.
     
      Истопники.
     
      Ни какие репрессии не могли остановить разгул воровства. Был дан приказ оставить в палатках по одной печке, и топить только с 17-00 до 8-00. За исполнением приказа следила специальная комиссия, которая в назначенное время ходила по палаткам, и заставляла выгребать даже не догоревший уголь.
      В палатках было холодно, истопники умудрялись топить автомобильными покрышками, которые накануне целый день пилили ножовками по металлу. Виртуозы-истопники умудрялись выжимать из печек по максимуму, добиваясь ярко-красного светящегося ободка в верхней части печки, и удерживали в таком состоянии печку до утра. В нашей палатке не было специалистов такого класса, и сверху на одеяло накидывали шинель.
     
      Сбор дров.
     
      Так вот, командиры указали на развороченные огнём артиллерии дувалы, и приказали собирать дрова и грузить на машины. Мы вырывали из обломков деревянные части перекрытий. Афганцы строят дома из глины, и только на перекрытия и двери идёт лес. Крыша состоит из жердей, переложенных хворостом, и ровно заделанных глиной, вперемешку с соломой. Работа не спорилась, потому что десяток дедов "кантовал" столько же молодых, которые уныло выковыривали деревянные обломки из пересохшей глины.
     
      Мечеть.
     
      Мощный залп разворотил небольшую мечеть, от неё остался большой фрагмент стены, и часть перекрытия опиралась на красивый резной столб. Один из наших дедов, водитель "Урала", запал на эту колонну. По его просьбе, мы выпилили один из самых красивых резных фрагментов, украшенных яркими красками, длиной с бампер "Урала". Дед был очень доволен, и приделал резную колонну на бампер.
     
     
      До чего всё-таки люди не понимают святого, тонкостей духовного, и наносят обидный укор чувствам верующих. К слову сказать, и я, атеист, воспитанный в коммунистических традициях, впервые встретил истинно верующих людей, не стеснявшихся своей веры, и с усердием возносивших свои молитвы к Богу, именно в Афганистане. В России были церкви, только верующих людей было мало, и они были скромны и незаметны. Вера преследовалась, и наказывались все её проявления, от крестин до отпевания.
     
      Тогда не в полной мере, но осознавал, какое чувство горечи и ненависти к оккупантам вызывает вид колонны из мечети на бампере русского "Урала". Прости нас Господи, ибо не ведали что творили! К вечеру погрузку закончили, и готовились на следующий день отправиться в путь.
     
      Взрыв дамбы.
     
      Наутро нас ждал неприятный сюрприз. Духи взорвали дамбу, и воды горной реки хлынули на дорогу. Мы с раннего утра ездили на БМРке и взрывали обочины, чтобы сбросить воду в ущелье, но не везде это удавалось. Особенно от этого страдали боевые машины с низкой посадкой, такие как "Шилки". "Шилка" - бронемашина на гусеничном ходу, с 4-мя скорострельными пушками, и современными по тем временам системами наведения, расположенными в бронированной башне.
     
      В одном месте "Шилки" гнали перед собой волну, которая местами заливалась в люк механику-водителю.
      Мы боялись, что духи заминировали перед этим дорогу, и потом направили реку, чтобы невозможно было разминировать, но всё обошлось, и мы с трудом к вечеру оставили Ургун.
     
      Андрей Еланский.
     
      Наш полк не вёл ожесточенных боевых действий, прикрывая десантников и другие части. Мой земляк Андрей Еланский потом вспоминал такой эпизод из этой операции. Его как огнемётчика придали десантникам, которые шерстили тылы духов. Они однажды спускались с хребта и увидели внизу караван. Командир приказал стрелять, и он сделал залп из огнемёта. Надолго он запомнил безумные, душераздирающие, оглушительные вопли людей и животных, сгорающих заживо. Он панически испугался тогда, а вдруг это наши. Не помню, чтобы когда-нибудь брали пленных из каравана.
      Очень хотелось мне посмотреть на крепость Ургун, но не повезло, мы не подходили к городу.
     
      Дозор.
     
      Уже в полной темноте мы разворачивались в небольшой долине, зажатой между двух хребтов, вершины которых были поделены между ротами для охраны расположившегося внизу полка. Одна из них досталась нам. Мы поделили очередь, мне довелось нести службу со старослужащим Толей Перетятку. Где-то посредине ночи часовой разбудил нас, и мы стали подниматься вверх. Подъём занял почти полчаса, к тому же я на плече тащил целый "цинк" патронов, для того чтобы не скучно было тащить службу.
      На подходе к вершине, нас заметили, и началась перепалка, на тему "где это вы застряли, трам-тарарам!!!". Пост сдали, пост приняли. Открыл цинк, и стали снаряжать магазины, и отрываться по полной программе. Палили во все стороны. Метров 700 от нас, нёс службу церандой, их ПК (пулемёт Калашникова) уверено разрезал ночную тьму.
     
      Толя Перетятку.
     
      Толя Перетятку был настоящий молдаванин, эмоциональный и туповатый. Захотелось ему поиграть в войну, и он стал стрелять в сторону церандоя. Те немного затихли, типа "Не поняли!". И дали несколько длинных очередей в нашу сторону. Мы стреляли стоя, и очередь прошла как раз на уровне груди, но пули нас не задели. Рухнули на землю. Толя испугался, и до него дошло, что это не такое безопасное дело играть в войну, и мы опять продолжали стрелять каждый в свою сторону. Церандой в свою, а мы продолжали отстреливать свой сектор.
     
      Стоять нужно было долго, и Толе вскоре надоело палить без разбору. Его потянуло на разговоры по душам. Он попросил рассказать меня про Питер, и сам рассказывал про свой родной колхоз, и какие там вырастают огромные яблоки, размером с голову. Для убедительности округлял глаза, и показывал размер руками, как это делают рыбаки. Приглашал в гости, но он так меня доставал временами, что больше никогда не хотел бы с ним встречаться.
     
      Деды ревновали меня за то, что разведчики брали меня с собой на боевые, а Толя больше всех, т.к. любил пошмонать. Он был дембель весенник, а погиб летом на Панджшере, намного позже приказа.
     
      На подходе к кишлаку духи открыли огонь, Толика убили сразу же. Ещё в том бою убили разведчика Анатолия Мироненко. Он был учителем и служил в армии после окончания педагогического института. Я служил тогда уже в развед. роте, и с "Мироном" частенько делал "Боевые листки". Духов мы закидали гранатами прямо в дувале. Их было двое, и они прикрывали отход группы, которую мы тоже изрядно пощипали.
     
      После боя Мирон сидел, привалившись к камню. Его окликнули раз, другой. Рука у него лежала на животе, и сначала подумали, что он тяжело ранен в живот. Подошли поближе. Пуля прошла над самым камнем и пробила ему висок, а мы стояли, вокруг удивляясь такой быстрой и лёгкой смерти. Такой внезапной потере. На Толика Перетятку никто не обращал внимания. Он лежал, уткнувшись лицом в землю, придавив грудью автомат и щуп. Разведчики шутили о том, что отплатил ему Бог за мои мучения, и предлагали что-нибудь взять на память из его вещ. мешка.
     
      Возвращение.
     
      Вскоре нас пришли менять, и мы быстро сбежали вниз, и завалились досыпать. На утро, мы собрали палатку, загрузили в БТР и тронулись в путь. Я опять ехал верхом на броне, любуясь зимними пейзажами.
     
      Были разведданные, что духи планируют обстрелять нашу колонну. Какое-то время нас сопровождали вертушки, но вскоре мы выехали в долину. Задул пронзительный ветер, и время от времени я залезал внутрь БТРа, чтобы погреться и перекусить.
      К родному полку мы подъезжали в полной темноте. Когда пересекли блокпост, то грянула духовая музыка, это оркестр, стоя на обочине дороги, встречал своих. Звучали бравые марши. Это было удивительно и наполняло душу радостью. Нас ждут, и встречают как героев.
     
      Дула метель, крутя снежные вихри. Из-под колёс боевых машин, снежная крупа летела на закоченевший оркестр. Мороз был под 20-ть градусов, а музыканты были в парадных шинелях. Такая мода - оркестр всегда ходил на торжества в парадных шинелях. Дирижер оркестра, прапорщик, время от времени, не прекращая дирижировать, оглядывался на проходящие машины. Когда он в очередной раз оглянулся, на наш проходящий БТР, я радостно замахал ему рукой, и он удовлетворённо кивнул головой, принимая приветствие. Музыканты съёжились от холода, но продолжали, дуть в свои трубы. Торжественные бравурные звуки, пробивались сквозь грохот проходящей боевой техники. Вот мы и дома.
     
      Не любил возвращаться в полк из-за казарменных будней, и хозяйственных хлопот. Если деды на операции были ещё терпимы, то в полку здорово отравляли жизнь. Начиналась полоса нарядов, в том числе и самые неприятные, в столовую. Да и офицеры начинали "закручивать гайки", и наказывать всех без разбора. Но ничего изменить нельзя, и приходилось терпеть, считая дни до приказа.
     
     
      Байка про столовую.
     
      Однажды в наряде по кухне, вытаскивали мороженые туши, а прапорщик нач.прод стоял и считал.
      Неожиданно он крикнул: "Ну-ка, стоять! А почему это корова горбатая?".
     
      Потом до него дошло, что это верблюжатина.
      Но самое экзотическое, что пришлось таскать на кухне, это кенгурятина. Впервые увидел, что кенгуру огромное, ну прям наша корова, только фигура другая.
     
     
     

Долина Сарде. Охота на духов.

      На дворе стояла поздняя зима 1984 года. Афганцы собирались отмечать какой-то праздник. Начальник разведки полка решил устроить засаду на духов, которые обязательно спустятся с гор, чтобы встретить праздник в кругу родных и близких.
     
      Разведчики попросили, чтобы меня придали им в качестве сапёра, и я стал готовиться к засаде. Мой командир взвода должен был обеспечить проход через минные поля. Вокруг полка было несколько ниток минных полей, перед которыми несли службу загнанные в капониры БТРы. Так что хоть и нет в полку заборов, а никуда отсюда не убежишь.
     
      Перед обедом - осмотр экипировки на плацу, потом получение маскхалатов на вещевом складе. После обеда до ужина отдых. Ужин усиленный, т.к. предстоит большая работа. После отбоя построение за штабом, в полном боевом. Разведрота - это небольшое подразделение, всего человек около 25-ти (не считая механиков-водителей и операторов наводчиков), плюс приданные - медик, связист, сапёр. Стоит несколько слов сказать об отцах - командирах.
     
      Командиры.
     
      Начальник разведки полка - интересный мужичок, лет 35-ти, в звании подполковника. Он был невысокого, и даже маленького роста, совершенно неспортивного телосложения, с хорошим чувством юмора. Хороший тактик, холоднокровный и решительный, всегда впереди, в самой гуще событий. Вскоре он ушёл на повышение, и стал начальником разведки бригады в Шинданде.
     
      Полная противоположность ему командир роты. Длинный и худощавый, большой любитель разборок перед строем. Построит роту и давай прохаживаться вдоль строя и читать лекцию. Он стал командиром роты из молодых лейтенантов. Пришёл в Афганистан командиром взвода, а когда командир разведроты ушёл на повышение в штаб армии в Кабул, занял его место, получив внеочередное звание - старший лейтенант. Офицеры служили по два года, а потом им на смену приезжали другие из Союза. К концу своего срока он был уже капитаном и начальником разведки полка. Погиб глупо и нелепо. Пошёл с офицерами "пошмонать" дувал. Нашли их всех убитыми и без оружия, а в это время офицер, который должен его заменить, был уже в Кабуле.
     
      Последний осмотр.
     
      Последний инструктаж и постановка задачи. Если группа небольшая, до трёх человек, то брать языков. Если больше, то открывать огонь на поражение. Раненых не брать и быстро отступить. Заранее оговариваем маршрут и место, куда надо отступать, где нас подберёт бронетехника.
     
      Ещё раз офицеры осмотрели разведчиков. Заставили попрыгать, чтобы убедиться, что амуниция хорошо пригнана и ничего не звенит. В ночной тишине любой лязг может выдать разведчика. Последние наставления о том, что надо строго держать интервал и дистанцию. В случае если что-то впереди подозрительное, дозор поднимает руку, и все останавливаются. Дозор садится, садится вся рота. Если взлетает осветительная ракета, все ложатся в снег, пока не догорит ракета.
      В это время в долине начинается канонада. Афганцы в кишлаках палили из стрелкового оружия и пускали в небо ракеты. Праздник в самом разгаре.
     
      Проход сквозь минное поле.
     
      Пора выступать. Начальник штаба желает нашим офицерам "Ни пуха, ни пера!", а те его дружно посылают к чёрту. Рота вытягивается в цепочку, и все мы идём по направлению к проходу через минные поля. На самой кромке минного поля стоит мой командир взвода, старший лейтенант Иванов. Подходим к нему, и он показывает проход.
      Поперёк минного поля продавлена колея БТРом. Левая колея разминирована. Но идти надо всё равно осторожно, т.к. к самой колее подходят мины на растяжках. Однажды сапёр, идущий впереди, размахивал щупом и задел растяжку. Он погиб, а трое человек получили ранения.
     
      Офицеры здороваются. Короткий инструктаж о том, что по колее надо идти сверхосторожно, т.к. вокруг минное поле. Передвигаться надо быстро, т.к. до рассвета времени мало, а пройти надо километров 15-ть, чтобы выйти в предполагаемый район, занять позицию, взять языков или "сделать" духов и успеть унести ноги в точку, где нас будут ждать БТРы.
     
      Марш бросок.
     
      Скорым шагом прошли сквозь минное поле и двинулись вглубь долины по направлению к кишлаку Арабат. Снег был глубокий, идти приходилось почти бегом. Пока шли от полка то наши почти без перерыва бросали осветительные ракеты, а по мере удаления от полка попадали в зону праздничного фейерверка. А каждый раз, когда в воздух взмывает ракета, приходится падать в снег и ожидать, когда закончиться её полёт.
     
      Это только на первый взгляд кажется, что долина ровная, как стол. На самом деле, она разрезана руслами пересохших рек, большинство из которых наполнится водой, как только начнёт таять снег в горах. Когда мы вышли в одно такое русло то, утопая в снегу, побежали бегом, не пригибаясь от света ракет.
     
      Приближаться к кишлакам нельзя, т.к. собаки учуют, и поднимут тревожный лай и предупредят о приближении чужих. Поэтому мы обходим кишлаки и выдвигаемся в место, где решено устроить засаду.
      Вот уже второй час бежим в полной темноте, только топот, скрип снега и тяжёлое дыхание разведчиков. Впереди качаются на бегу сутулые фигуры разведчиков в маскхалатах. Грудь стянута подсумками типа "лифчик", а за спиной вещмешок с боеприпасами. Дистанция между бегущими около 5-ти метров, и поэтому цепочка растянулась, но всё равно, как только дозорный поднимает руку, все останавливаются, как вкопанные.
     
      Выходим из русла. Вдали видны кишлаки, но мы к ним не приближаемся. Тем более что праздник всё продолжается, и время от времени афганцы стреляют и пускают ракеты. Через некоторое время выходим на арык, что проходит вокруг кишлаков. Вскоре находим тропку, пересекающую арык, это какая-то группа спустилась с гор в кишлак.
     
      Засада.
     
      Её-то мы и будем стеречь в надежде, что под утро они вернутся в горы. Рота заняла позицию в глубоком снегу, на берегу арыка, по направлении к кишлаку. Группа захвата, состоящая из трёх отборных дедов, выдвинулась метров на 50 вперёд. Правда, только один из них имел специальную подготовку, он до армии в Симферополе был добровольным помощником милиции, занимался самбо и рукопашным боем. Другой болгарин из Харькова, по фамилии Христосов, а по кличке "Христос". Настоящий хулиган и аферист, уличный боец и невероятный везунчик. Третьего, точно, не помню.
     
      Долго укладывались поудобнее в снег и маскировались, чтобы удобнее было наблюдать. Замерли. Ждём. Мороз. Ворочаемся потихонечку и ждём, всматриваясь в ночь. Разминаешь пальцы, чтобы не замёрзли. Группа захвата растворилась в ночной тиши, никаких признаков жизни.
     
      "Духи".
     
      И вот тревожный шёпот: "Духи!". Начальник разведки и командир разведроты видят их в бинокли ночного виденья "Блики". Есть два автомата и два пулемёта с прицелами ночного виденья - НСПУ. Но и в ночной прицел надо смотреть осторожно, если неплотно прижимаешь глаз к резиновому окуляру, то обратным светом освещает часть лица, которую можно увидеть издалека.
     
      Мы видим ещё только небольшую цепочку, а начальник разведки шёпотом говорит о том, что это группа из 8-ми человек, а один дух с пулемётом. "Будем убирать всех! Когда они пройдут мимо группы захвата, чтобы ребята не попали под перекрестный огонь. Стрелять только после меня. В общем, делай, как я!"
     
      Духи неторопливо приближались. Они шли цепочкой, о чем-то переговариваясь между собой. Я плотно прижимался к прикладу автомата, выбирая себе цель. Прицельно вести огонь было невозможно, т.к. в темноте прицельная планка сливалась с мушкой прицела. Надежда только на удачу и плотность огня.
      Душман было хорошо видно на белом снегу в тёмных зимних куртках, одетых поверх мусульманских одежд, на голове чалмы. Пулемётчик нёс на плече ПК (пулемёт Калашникова), грудь его была перетянута длинной пулемётной лентой. Они поворачивали к арыку. Я лежал метрах в 5-ти от тропинки, и цепочка слилась для меня в одну широкую фигуру.
     
      Уничтожение группы.
     
      С тревогой поглядывал на начальника разведки, а тот, развернув автомат в сторону духов, внимательно следил за тем, как они приближались. И вот глубоко вздохнув, он нажал на спусковой крючок своего автомата. В ночи прогремела очередь, которую тут же подхватили другие. Духи успели открыть ответный огонь и стали валиться в снег. Начальник разведки прекратил стрельбу и поднял вверх руку. Стрельба тут же стихла. Несколько секунд тишины.
     
      Духи лежали смирно. Начальник разведки скомандовал: "Вперёд!". И все по целинному снегу кинулись к душманам. Ближе всех была к ним группа захвата. Когда "Христос" подошёл к духам вплотную, один из них поднял руку с пистолетом и выстрелил в него в упор... и промахнулся. Кто-то тут же успокоил духа, короткой очередью. Все поздравили "Христоса" со вторым рождением, но он уже привык, что ему везёт, и только отмахнулся рукой.
     
      Начальник разведки приказал обыскать, и тут же вокруг тел душман началась суета. Кто-то стал потрошить карманы, кто-то под шумок снял часы. "Один ранен! В ногу!"- доложил разведчик, присевший на корточки около раненого душмана, пытающегося приподняться на локтях. "Раненых не брать!"- отрезал начальник разведки. В ту же секунду разведчик выпрямился и выпустил короткую очередь в лежащего душмана. Одинокая автоматная очередь разрезала ночь и напугала начальника разведки. "Ты что, не мог сделать это тихо !?"
      В кишлаке поняли, что с их родственниками произошло что-то страшное. И в нашу сторону стала доноситься стрельба.
     
      Близнецы.
     
      В темноте раздался удивлённый возглас: "Смотрите, они близнецы!" Все скучились вокруг душман, лежащих в середине цепочки. Начальник разведки попросил положить их рядом. И действительно, они были одинаково одеты и очень похожи друг на друга. Все посмотрели на них. Это были ещё молодые ребята с короткими бородками и нежными чертами лица.
     
      Странный поворот судьбы. Люди, родившиеся в один час, вместе и погибли, недалеко от родного дома после большого праздника от русских пуль. Мы были настолько поглощены осмотром душман, что совсем не смотрели по сторонам. А стрельба со стороны кишлака стала приближаться.
     
      Отход.
     
      Начальник разведки вздрогнул, окинул нас всех взглядом снизу вверх. Все мы были выше его, как минимум, на голову. "Ну, всё, уходим! Пока душманы не нагрянули сюда". И тут же по рации вызвал БТРы в условное место. Мы снова вытянулись в цепочку и побежали по арыку. Потом бежали по руслу высохшей реки и вдруг увидели два БТРа едущих нам на встречу. БТРы увидели нас и стали разворачиваться. Развернулись они далеко, и нам пришлось немного ещё пробежать, за что офицер на бронемашине схлопотал выговор от начальника разведки, потому что тот здорово устал от бега. Мы быстро вскарабкались на броню, и БТРы поехали.
     
      Машины легко давили снег, разбрасывая его по сторонам. Ехали в темноте, не включая фар, по снежной целине. Выскочили на дорогу и быстро доехали до КПП. Не останавливаясь, въехали на территорию полка, и затормозили около штаба. Начальник разведки и командир разведроты пошли докладывать о результатах, а мы поехали к оружейке сдавать оружие и боеприпасы. Потом пошли в столовую.
     
      В 5-ть часов утра в столовой никого не было, но для разведчиков было накрыто два стола с горячим чаем и бутербродами. Чай пили шумно, вспоминая подробности засады. Вспоминали близнецов и то, как чуть не ухлопали "Христоса", как уносили ноги от приближающейся погони, кому, какие перепали трофеи, кто снял часы, кто взял афгани, а кому перепала большая плитка анаши. Кто-то сожалел о том, что застрелили языка, которого вполне можно было дотащить до полка.
     
      А после раннего завтрака все шли спать - до позднего обеда, который был у разведчиков в 14-00. После обеда чистили оружие и готовились к новой засаде.
     
      Подполковник Г...
     
      Сразу же хочу уточнить, что лично мне подполковник Г. ничего плохого не сделал, и у меня нет повода ему мстить, тем более что большая часть произошедшего известна мне из "солдатского радио" - это то о чём говорили в палатках и на привалах.
     
      Афганистан. Газни. Расположение отдельного 191 мотострелкового полка.
      Подполковник Г. был офицером строгим и требовательным, и несмотря на маленький рост, обладал большими амбициями. На полковых построениях, офицеры волновались перед докладом командиру полка, потому что он давал жёсткие комментарии и требовал беспрекословного подчинения.
     
      Мне нравилась его требовательность, которая так необходима в коллективе, где ни на минуту нельзя терять бдительность, потому что беда может произойти в любой момент. Но иногда он "перегибал палку", особенно когда перед строем унижал совершивших преступление солдат. Безусловно, они заслужили наказание, но зачем издеваться?
     
      Так вот, в марте 1983 года, была стремительная операция под Суруби. Несколько рот, на вертолётах, высадили в горном массиве, и поставили задачу прочесать хребты. Мы шли по склонам гор, в тумане, по раскисшим горным тропам. Взрывали базы и укрепления. Боевых столкновений не было, духи затаились.
     
      К вечеру стали прилетать вертушки, и забирать пехоту. Вертолётов хватило не всем, и в горах осталась группа из 23 человек, это были несколько офицеров, прапорщик и солдаты из разных подразделений. Уже тогда заговорили о том, что это жестокий просчёт командира полка.
     
      На следующее утро в тот район десантировалась ударная группа, но уже ночью было известно, что оставшиеся бойцы приняли жестокий бой и погибли.
      Причём, большие муки принял боец с восточной внешностью. Духи отомстили ему за то, что воевал на стороне "неверных", и они издевались над ним, калеча тело, а потом обожгли бензином и сожгли.
     
      По полку пронеслась волна негодования на подполковника Г. за то, что он бросил в беде своих подчинённых. "Солдатское радио" доносило о том, что офицерское собрание предъявило командиру полка "чёрную метку", припугнув, что если он сам не уберётся, то его убьют.
      Простым солдатам было приятно, что нашлись офицеры, которые смогли постоять за погибших воинов, и призвать к ответу командира полка виновного в их гибели. Говорили ещё о том, что погиб очень хороший офицер.
     
      Заключительную часть этой истории видел своими глазами.
      Когда проходил мимо столовой, то увидел что вертолёт садится не на своей площадке, а перед самым штабом, поднимая плотное облако пыли. Забежал за "модуль", и увидел, как в штабное окно выскочил подполковник Г. в одном х.б., и со всех ног кинулся к "вертушке". Как только он вскочил в проём, за ним захлопнулась дверь с иллюминатором, и вертолёт стал набирать высоту.
      Вскоре "вертушка" скрылась за кромкой хребта.
     
      Больше подполковника Г. в полку не видел, и не знаю, как сложилась его дальнейшая судьба.
      Вот такой солдатский миф.
      Сейчас и не разберёшь, где тут, правда, а где ложь.
     
     

Старое Газни. Охота на духов.

      В марте 1984 года начальник разведки нашего полка получил разведданные о том, что ночью в Старое Газни должна прибыть, крупная, вооружённая группа душман, до 100 человек. Их должны встретить 25 моджахедов и отвести в горы.
     
      Подготовка.
     
      Развед. роте поставили задачу - переодеться в форму церандоя и устроить засаду в Старом Газни. Когда эта банда пройдёт по узкой улочке, мы должны её разгромить. Конечно же, с арифметикой у наших командиров явные нелады. Их 125 вооруженных головорезов, а нас 25 разведчиков, из них человек 10, хотя и обстрелянные, но ещё малоопытные молодые бойцы.
     
      Ночной бой на тесной газнийской улочке, зажатой между высоких дувалов, давал нам преимущество на первых порах, но ситуация могла измениться трагически. Наше дело - не обсуждать, а исполнять поставленные задачи. Получив приказ, пошёл на склад за противопехотными минами МОН-50 (50 это дальность поражения, очень мощная "штучка"). До прихода в разведку служил в сапёрной роте, и поэтому эту работу делал сам.
     
      Потом получали форму церандоя.
      Церандой - это внутренние войска Афганистана, которые выполняли и полицейские функции. Их участие в зачистках было обязательным, а так же они досматривали афганские машины на дорогах, и контролировали порядок в городах, и крупных населенных пунктах.
     
Они носили чехословацкую форму, из серой шерстяной ткани. На голове серая кепка, в виде цилиндра с козырьком, у которого на затылке широкая полоска, которую можно отворачивать и прятать от холода уши. Серый мундир с накладными карманами на груди, а на плечах маленькие пришитые погоны из такой же шерстяной ткани, застёгивающиеся на пуговичку.
     
Мундир заправляли в штаны, с прошитыми стрелками, а в широкие бренчики, заправлен солдатский советский ремень.
Переодевание, наверное, было задумано для того, чтобы если в руки душман попадёт убитый разведчик, то операцию можно свалить на церандой.
      Померили серые костюмы из чехословацкой шерсти, высокие кепки с длинным козырьком и положили обмундирование в вещмешки. После обеда погрузились на свои БМПэшки и поехали в Газни на аэродром.
     
      Ожидание.
     
      По приезде на аэродром сразу же расположились на отдых, а отцы-командиры побежали "ставить" дело. Кто-то мучительно старался заснуть, но в десанте было жарко, а под БМПэшкой очень шумно. Поэтому кто-то разговаривал, а хохлы играли в карты и тарахтели, как базарные бабы. Всю дорогу припирались друг с другом или "наезжали" на кого-нибудь, но при этом парни были весёлые и отходчивые, "великие аферисты", сало найдут из-под земли, даже в мусульманской стране, брагу поставят на чём угодно. В драке надёжнейшие союзники, на помощь придут по первому сигналу, и всё снесут на своём пути.
      Я разговаривал с Пашкой из Киева, он был дембель-осенник и тосковал по дому, рассуждая вслух, куда ему податься на гражданке. Интересно рассказывал про Киев и про раздолья вокруг Днепра. Парень он был крепкий, занимался до армии штангой и каратэ, но характер у него был миролюбивый. Мне всегда нравилась его спокойная решительность.
     
      Выдвигаемся на место.
     
      С наступлением темноты переоделись в форму церандоя. Через некоторое время погрузились в десанты БРДМов батальона охраны аэродрома, которые частенько патрулировали газнийские улочки, и поехали в город. Нам предстояло высадиться в Старом Газни, в глухом полузаброшенном районе. Духи в Старом Газни злющие и время от времени поднимали восстания, пытаясь захватить власть в городе, но каждый раз наш полк прочёсывал этот продушманский район города и восстанавливал законный порядок.
     
      Мы долго ехали, петляя по тёмным ночным улочкам, в одном месте БРДМы притормозили и, переодетая в форму церандоя, разведрота высыпала в тёмный переулок. Техника тут же ушла. Меня поставили во главе цепочки, и мы, крадучись, перебежками по несколько человек, перебежали в следующий переулок. Фонарики зажигать категорически запрещено. Наконец-то добрались до нужного нам дувала. Вошли бесшумно внутрь и осмотрелись, справа от входа была узкая лестница наверх.
     
      Дувал.
     
      Я стал осторожно подниматься по ней, и у самого выхода на крышу меня отодвинули к стенке. Мимо меня протиснулись два разведчика. Вслед за ними на крышу вышел и я, мы быстро обследовали все закутки. Тихо! Пусто! Дали отмашку остальным. У входа остались два человека, а все остальные поднялись наверх. Внимательно огляделись. Изучили подходы. Расставили посты.
     
      Это был глухой район в Старом Газни, хозяева этих дувалов давно покинули эти места, а может быть, и этот мир. Вдоль одной стены дувала шла узкая улочка, которая, пересекая пустырь, выходила на широкую дорогу. Другая стена дувала выходила на пустырь, а к оставшимся двум стенам примыкали такие же дувалы.
     
      Разведданные говорили о том, что душманы должны встретиться около шоссе Кабул-Кондагар, пройти через город и свернуть в этот переулок, чтобы уйти в горы. И в тот самый момент, когда они завернут в проулочек, мы должны внезапно из засады их перестрелять.
     
      Установка мин.
     
      Через некоторое время мне поставили задачу - установить мины МОН-50 на перекрёстке, чтобы, если душманы не свернут в проулок, а пойдут по дороге, взорвать и завалить как можно больше народу. А если свернут в проулок, взорвать и уничтожить направленным взрывом замыкание. Для прикрытия дали двух разведчиков. Мы пошли, я аккуратно разматывал катушку с тонким медным проводом, один конец которого был закручен на "кнопке", а другой конец нужно присоединить к установленным минам.
     
      Как на грех, ночь выдалась очень светлой. На небе светила огромная луна, ярко освещая пустырь и стены близ лежащих домов, и даже в тени дувалов были хорошо различимы крепкие фигуры разведчиков. Перекрёсток был озарён лунным светом, как из прожектора. Время было около полночи, и надо было торопиться установить мины до подхода духов.
     
      Разведчики заняли оборону в тени дувала, а я выполз на перекрёсток и в спешке стал устанавливать мины. Сначала подсоединил контакты, а потом "раздвинул ножки" и воткнул мину в твёрдую обочину дороги по направлению к перекрёстку, так чтобы при взрыве сектор поражения был как можно больше. Сердце стучало, торопился изо всех сил, т.к. был прекрасной мишенью на этой, освещенной лунным светом, обочине дороге. Вот было бы весело, если бы духи застали меня за этим занятием... Разведчики толком и прикрыть бы меня не смогли, потому что сами были бы хорошими мишенями, т.к. на дорогу выходило несколько переулочков и окна соседних дувалов.
     
      Наконец-то воткнул вторую мину. Посмотрел по сторонам. Над улицей висела зловещая тишина. Оттолкнулся от пыльного откоса и шумно сбежал по нему в тень дувала, за что тут же получил "внушение" от разведчиков. Ходить тихо, было культом, этому учились и даже форсили, ходя мягко, по-кошачьи. По этой походке всегда издалека узнаешь разведчика. Отходим.
     
      Пустырь не пересекаем, а обходим вдоль стен, выскакиваем в узкий переулок и протискиваемся в узкую входную дверь в дувал. Вокруг никого. Внутри около дверей пост. Тихо поднимаемся на крышу и докладываем командиру, что всё прошло нормально. Я беру в руки кнопку, и начинаем ждать.
     
      Дозор.
     
      Бой обещает быть жарким и беспощадным, и поэтому начинаешь "накручивать" переживания. А что, если не сработают мины? А если их больше и они вооружены гранатомётами, тогда разнесут нас вместе с этим дувалом.
      Со стороны шоссе Кабул-Кондагар донёсся сильный взрыв и интенсивная перестрелка. Не наши ли это гости? Сведений никаких. Перестрелка стихает и начинает смещаться в нашу сторону. По дороге пробегает небольшая группа душман. Оборачиваются и стреляют назад.
     
      Вскоре всё стихло. Через некоторое время мощный взрыв озарил небо, и ярко высветил купол старинной мечети. Гулко застучал крупнокалиберный пулемёт, установленный на минарете, Мы ждём духов, но они не идут. Бой стих. На улице никого. Информации нет. Ждём. Мучительно светает.
     
      Начальник разведки принимает решение - ждать до следующей ночи, на крыше дувала. По улице начинают ходить люди. Предлагаю забрать мины с обочины. Нет! Через некоторое время мины нашли дети. Нач. разведки приказывает оторвать провода. Отрываю. Дети напуганы, но смотрят, как провода побежали по земле и запрыгнули на крышу дувала. МОН-50 это мощное оружие, способное поразить всё живое на расстоянии 50 метров в секторе поражения. На изогнутый пластиковый корпус, наполненный пластидом, наклеены мощные стальные осколки, и оставлять такое оружие духам было недопустимо. Но оставалось подчиниться и ждать.
     
      Скрытно наблюдать становилось всё труднее и труднее. Наконец-то нас заметили, и люди, шедшие по дороге, показывали пальцем на наш дувал, и что-то говорили друг другу. Смысла сидеть дальше не было. Мы стали вызывать бронетехнику. Скоро она появилась, но никак не могла обнаружить тот переулок, где мы держали оборону. Они проносились мимо по дороге. Начальник разведки безуспешно пытался им объяснить, где им надо свернуть, но БРДМы во главе с танком в очередной раз проскочили мимо нашего проулка. Решили выйти им навстречу.
     
      Отход.
     
      Вышли на улицу. Бронетехника где-то застряла, а народ останавливался посмотреть на такое чудо. Группа русских крепких парней в сердце Старого Газни, переодетая в форму церандоя. Стала собираться толпа, народ угрожающе улыбался. И наконец-то появился танк, а за ним БРДМы. Разведчики стали грузиться в десанты БРДМов, а я выбрал себе танк и легко взобрался на башню. Колонна тронулась.
     
      Мы ехали по узким улочкам почти вровень с крышами дувалов. Изредка нам попадались навстречу спешащие куда-то афганцы. Протиснувшись сквозь узкую улочку, выскочили на широкое шоссе и поехали в сторону аэродрома. Навстречу бежали небольшие лошадки, запряжённые в нарядные, расписные и украшенные стекляшками и блестящими висючками кибитки. Кто-то гнал в город гружёных осликов. Шли просто и даже бедно одетые люди, но они улыбались и махали нам руками вслед. Да, в этот раз охота на духов не удалась, но война продолжалась. Мы продолжали ходить в засады. Сами попадали в капканы и с большими потерями уносили ноги, но чем больше теряли друзей, тем беспощадней относились к врагам. Охота на духов продолжалась.
     
     
      НАРКОМан.
     
      Газни. 1984 год.
      Весь полк ловил дембеля, который не хотел ехать домой.
      Причина по тем временам, из ряда вон. За время службы он здорово "подсел" на наркотики, и теперь боялся вернуться домой, туда, где достать дозу было огромной проблемой. В Советском Союзе об этом и не слышали, я сам и мои товарищи попробовали эту гадость, только здесь, в Афганистане. Разве что, солдаты, призванные в армию с югов, знали, что это такое.
     
      Видно друзья помогали дембелю скрываться. Его кормили, и делились с ним анашой и героином.
      Полк выстроили цепочкой и прочесали все закоулочки, но его не нашли. На него устроили засады, и только спустя некоторое время его поймали, и посадили на губу. Там переодели и под охраной, отвезли в Кабул, а оттуда в Союз.
      Что он делал там? Какие скорби претерпел в борьбе с недугом? Не знаю.
      Но лечить его никто не собирался.
     
      Поединок.
     
      Кабул. Февраль 1984 года. Расположение роты СС (спец.средств).
      Только что приехали на курсы по спец.минированию разведчики и сапёры со всех полков и дивизий 40-армии, по 6 человек от каждого. Состав спец.группы 6 человек, 3 сапёра и 3 разведчика, сапёры устанавливают минные поля, а разведчики их прикрывают. А потом в полку все вместе следят за работой сейсмодатчиков, улавливающих передвижение караванов и вооружённых банд.
     
      Селили нас в палатки в расположении роты СС. Палатку делили на пополам, на одной стороне слева от входа располагались десантники, а справа пехота. Наряды по палатке и столовой приходилось тянуть поровну, но десантники роптали: "Чего это мы десантники должны напрягаться и обслуживать пехоту!?". Десантники предложили провести поединок между представителем десантуры и пехоты, а кто проиграет, тот и тащит наряды. Пехотинцы согласились.
     
      Десантники со своей стороны выдвинули рослого молодого, двухметрового разведчика. Симпатичный парень, и я слышал о нём, что он успел окончить курс университета. Пехотинцы выдвинули меня, сапёра, худощавого черпака метр восемьдесят пять, среднего сложения. Были ребята и покрепче и поуверенней, но видно решили, что если зашибёт меня десант то и не жалко.
     
      В назначенный час, в палатке произошёл этот судьбоносный поединок. Мы стояли в плотном кольце болельщиков, и даже в одежде чувствовалась разница. Десантник в новой зелено-коричневой "стекляшке", а я в выгоревшей светло-зеленой хэбэшке.
     
      Десантник чувствовал себя уверенно, и внимательно слушал своих секундантов. Поддержка моральная у него была что надо, десантники накачивали своего бойца, зажигательными лозунгами. Пехота смотрела на меня с сожалением, типа: "Умри, если сможешь, достойно".
     
      Быстро за нас обсудили условия боя, и остановились на том, что кто первый окажется на полу - тот проиграл. Удары без ограничений, руками и ногами.
      Брейк!
      Сразу же заревела группа поддержки десантника, и он ловко завертел ногами. Фух-фух-фух разрезали воздух его сапоги. Пытался убежать, но пятачок был слишком маленький. Удары свистели над головой и перед лицом, и попадали по рукам и в плечи.
     
      Неожиданно мне удалось схватить его ногу, когда он ударил в грудь. Десант вцепился в моё х/б, и пробовал "клюнуть" меня своим лбом в лицо, но попадал в мой лоб. Какое-то время мы танцевали на 3 ногах, и вот мне удалось его повалить. Короткая борьба в партере, и мне удалось забраться сверху. Начал бить его по лицу, оглядываясь на судей, в надежде, что они остановят поединок.
      Десантники остановили поединок, и предложили изменить условия боя - драться до первой крови.
     
      Десантники подбадривали своего бойца, но он и так был в ярости и только ждал разрешающего сигнала, чтобы растоптать меня. Болельщики пехотинцы приободрились, почувствовав, что у меня есть шанс выиграть этот бой. Они хлопали меня по плечу и приободряли. Кто-то подсказывал тактические ходы, и показывал, как надо бить. Мне было не по-детски страшно, потому что десантник выглядел, как разъярённый бык. Пехотинцы подталкивали меня вперёд, к нему уговаривая: "Иди, накостыляй ему!".
      Мне в тот момент больше всего хотелось позорно убежать, но пути к отступлению были отрезаны.
      Снова команда: "Брейк!!!".
      Десанты заревели: "За ВДВ! Порви его! Бей пехоту!".
      Сорвавшийся словно бык с цепи, десантник обрушил на меня град ударов, размахивая кулаками, как мельница. С трудом, преодолевая волнение, делал шаг навстречу и выбрасывал кулаки в сторону его лица. Удары получались предательски слабыми, и он почти не чувствовал их. Его же удары обрушивались на голову сверху, на плечи, по корпусу. Было больно и страшно, но я продолжал бить, только прямыми ударами и только в голову. Наконец-то увидел кровь на его лице, и промелькнула радостная надежда, на то, что сейчас бой остановят.
     
      Но десантники ревели и требовали мести. Пехота тоже заревела, перекрывая десантников. Я слышал поддержку, и как ребята выкрикивают моё имя, до этого мало кому известное. Десантник ускорил обороты мельницы, и стал подключать ноги. В какой-то момент мне удалось уйти в сторону, или это десантника развернуло от собственного удара, просвистевшего у меня над головой, но я оказался сбоку. Тут же нанёс несколько увесистых ударов по лицу, и чувствовал, что они достигли цели.
     
      Десант растерялся и стал уходить в глухую защиту. Поглядывая на десантников, чтобы они остановили бой, продолжал втыкать бойцу, удар за ударом сквозь защиту. Они не торопились, но перестали кричать, и посмотрев несколько секунд на то, как избивают их бойца - остановили бой.
     
      Пехота была довольна.
      Ребята из других полков обнимали меня и поздравляли. Это было очень приятно, тем более что ни как не ожидал такого исхода боя. Десантники, пересмотрели условия договора, сделанные перед боем. Вообщем, решили, что молодые десантники и молодые пехотинцы будут шуршать вместе, а рулить ими будет пехотинец. Все единогласно выбрали меня, на эту не почётную должность.
     
      Вот так, вместо "приза", получил большой "геморрой" с чужими молодыми, заставляя их соблюдать очередь и добросовестно исполнять свои обязанности, а так же отвечать за чужие грехи. Вот такая хитрая десантная месть.
     
      Потом пытался поговорить с бойцом-десантником, о том, что он учился в университете, у меня незаконченное высшее, и как два интеллигентных человека, мы могли бы найти общий язык. Но он был настроен враждебно, для чего-то напирая на то, что меня не боится и даже презирает за то, что я пехотинец.
      Разговора не получилось, а жаль - мне так не хватало умного собеседника.
     
      Ночной переполох.
     
      Газни. Март 1984 года.
      Было в разведроте 2 молодых бойца, хорошие крепкие парни, но был у них большой изъян - любили поспать. Несколько раз они засыпали во время ночных засад, и их было решено перевести в пехоту, ну а пока они тащили наряды и выполняли всякую чёрную работу.
     
      Солдатов был простой и малоразговорчивый парень. Тужиков, успел до армии поучиться в институте. Он любил поговорить, подмешивая к речи феню.
      Когда его спросили: "Ты что, блатной?".
      Он ответил: "Ну не блатной, но приблатнёный!".
      Во время воспитательных действий, старослужащие "наварили" ему хороший фофан под глаз, и поэтому командование роты решило его не показывать. Строем и на полковые построения он не ходил.
     
      С последней реализации разведданных, в полк привели остатки разбитой банды душман. Около 15 моджахедов сидели на полковой гауптической вахте, и по такому случаю, досрочно отпустили всех губарей. Их главаря держали отдельно, в баньке разведроты, представляющей из себя блиндаж с плоской крышей.
     
      Главарь был среднего роста, около 40 лет, худощавый афганец, в тёмных национальных одеждах, с чёрной чалмой. Он сильно хромал, на прострелянную ногу, но держался с достоинством. Днём главаря приводили, в расположение разведроты и заставляли подметать в палатках, и убирать территорию, а ночью закрывали в баньке. Охраняли его Тужиков и Солдатов.
     
      Однажды ночью, всех разбудил вопль: "Рота подъём!".
      В палатке зажгли свет. Разведчики соскочили со своих коек. Увидели прапорщика и сидящего на полу бойца, накрытого плащ-палаткой. Когда прапорщик снял плащ-палатку, то под ней оказался связанный Тужиков с портянкой во рту. Глаза его были полны изумления и испуга. Прапорщик выдернул портянку из его рта, и приказал развязать. Обводя взглядом разведчиков, стал рассказывать.
     
      - Иду это я проверить, как охраняют главаря банды. На подходе к баньке слышу оглушительный храп, ну думаю, душара бессонницей не страдает, спит без задних ног, да ещё и храпит как конь. Подхожу ближе, и вижу на плоской крыше бани, спит Тужиков, со страшным храпом. Он откинулся на спину, и свесил ноги, а его автомат лежит рядом.
     
      Тогда я забрал его автомат, и вернулся в каптёрку, где взял плащ-палатку и портянку. Когда вернулся, то Тужиков так же заливался оглушительными трелями. Накинул на него плащ-палатку и стал крутить и связывать руки. Тужиков спросонья, испугался и стал дико орать. Пришлось забить ему портянку в рот. Когда скрутил его, то положил на плечо и понёс в роту. Бедняга, перепуганный насмерть, бился изо всех сил, так что пришлось немного оглушить его, по голове.
     
      Тужиков, слегка контуженный, так и сидел на полу, слушая рассказ прапорщика. Под дружный хохот разведчиков.
      Их перевели из разведроты в пехоту, где-то перед самым Панджшером. Они нормально прижились в новых ротах, и даже достигли успехов.
     
      Однажды пехота оцепила один кишлак недалеко от Рухи, и разведрота должна была его досмотреть. В цепочке, залёгших пехотинцев, увидели Солдатова с гранатомётом РПГ. Ротный подошёл к нему, задал вопросы о жизни в новой роте, и попросил показать, как он обращается с гранатомётом.
      -Куда попасть - спросил Солдатов.
      -Вон видишь окошечко в дувале? Попади в него - предложил ротный.
      Дувал стоял от нас метрах в 400, и окошко было маленького размера, не больше квартирной форточки.
      Солдатов прильнул к прицелу и выстрелил.
      Граната влетела в дувал, и рванула внутри, выталкивая в окна плотную пыльную взвесь.
      Ротный и разведчики похвалили Солдатова, и пошли досматривать кишлак.
      Тужикова тоже встретили на Панджшере, он был хорошо ушит, и что-то по деловому подвязывал к БТРу. Поздоровались. У него служба шла нормально, и новой ротой он был доволен.
     
     
      Восхождение.
     
      Газни. Расположение 191 полка. Начало апреля 1984 года.
      Намечалась большая армейская операция, готовиться к ней начали издалека. Задолго до начала выхода из полка, уже ходили слухи о том, что едем на северо-восток Афганистана, на Панджшер и звучало имя Ахметшаха - влиятельного полевого командира. Так далеко я ещё не уезжал из полка.
     
      Наконец-то настал день, когда колона нашего полка выехала в сторону Кабула. Этим же вечером мы разместились на ночёвку, на окраине Кабула называемой Тёплый Стан. Потом останавливались под Чирикаром и только после этого выдвинулись на Панджшер.
     
      Отказники.
     
      Первые трудности, с которыми пришлось столкнуться разведроте, это отказники. Мы втроём пришли в разведроту в феврале, я и со мною двое молодых. Один из них крепыш по фамилии Волобуев, какой то его родственник служил в штабе ВДВ в Кабуле, и хохол с оленьими глазами и плавной малорусской речью. В 40-й армии начинали создавать группы по спец.минированию при полках и дивизиях из шести человек, трое сапёров и трое разведчиков, и приписанных к разведроте.
     
      Впервую очередь мы поехали в Кабул на курсы по установке минных полей системы "Охота". Когда вернулись, Волобуев сразу же стал рваться из роты, заявляя, что он боится высоты и ни в какие горы не пойдёт. Не убедить, не припугнуть его, не удалось. У хохла гнили ноги, и он постоянно ходил с повязками. Он тоже хотел откосить, но его удалось припугнуть и уговорить. Но когда мы приехали на Панджшер, то первый выход полка в горы начался в глубочайшем ущелье, куда нас подбросила бронетехника. Когда хохол увидел высоченные, почти вертикальные скалы, то сразу же заблажил, что ни за что туда не полезет. Пробовали его заставить, но от страха он потерял чувство боли, и никакими угрозами и побоями его было не сдвинуть с места. Пришлось его оставить на броне, а потом их перевели обратно в сапёрную роту.
     
      Восхождение.
     
      Рота сразу же стала карабкаться в скалы. Иногда казалось, что дальше пройти невозможно. Но находился смельчак, который чудом проходил опасный участок, и за ним проходили все остальные, рискуя сорваться. Забравшись на скалы, мы увидели высокие хребты уходящие высоко вверх в плотную белую шапку облаков. По хребтам поднимались маленькие цепочки рот, и достигнув белёсой дымки, скрывались в облаке.
     
      Вот и наша рота входит сквозь плотное облако, и совершает подъём в белёсом тумане. Подниматься трудно, потому что склон очень крутой и приходиться помогать себе руками. Не мы, не наши молодые командиры, не представляли, что такое - скалы Панджшера. Впервые в жизни видел такие огромные горы. Дымка облаков становилась всё тоньше и тоньше, наконец-то засияло солнце. Вот мы и выше облаков, а хребты уходят ещё выше и выше. Подъём выдался затяжным.
     
      Почти параллельные хребты, вывели нас на большой хребет, и полк пошёл одной длинной цепочкой. Разведка шла впереди с небольшим отрывом. Когда я оглянулся назад на идущий за нами полк, то он выглядел маленькой, тонюсенькой цепочкой, по сравнению с горным массивом, раскинувшимся до самого горизонта. Мощь и простор поражали воображение, а хребет уходил всё выше и выше. Мне тогда показалось, что прочесать эти горы просто невозможно. Как впрочем, и штурмовать их было тоже делом не простым.
     
      Разведчики не только не имели альпинистской подготовки, но и элементарного снаряжения. На всю роту была только одна верёвка длиной 25 метров, это сапёрная кошка, и та больше похожа на бельевую верёвку. Нам велено было взять зимнюю одежду, т.е. сапоги, ватные штаны, зимний бушлат, шапку-ушанку и варежки с одним пальцем. Всё это было приторочено к вещмешку системы "сидор". Спальников тогда в роте не было, разве что у начальника разведки полка, и командира разведроты.
     
      В одном месте мы вышли на край огромнейшей пропасти. Мне тогда казалось, что глубина её больше километра, это была абсолютно вертикальная стена. Разведчики стояли на узеньком карнизе в самом верху, и со страхом и любопытством смотрели вниз. Потом решили отлить, ведь "лучше нет красоты, чем отлить с высоты". Мы стояли на самом краю бездны и смотрели, как блестят в солнечных лучах наши струи, летящие в пропасть. Вот они распадаются на крупные капли и исчезают из вида, не пролетев и двадцатой части, этой глубины. С ущелья ветер дул прямо в грудь и помогал стоять на карнизе, но казалось, что если он резко прекратится, то ты обязательно качнёшься в пропасть. Кто-то из дедов решил приколоться и резко толкнул меня в пропасть, а потом дёрнул на себя. От ужаса, казалось, что сердце вырвется из груди. Остальных же это здорово позабавило.
     
      Разведрота поднимались всё выше и выше. Вот показались снежники и торчащие из них скалы. В какой-то момент ротный сказал, что мы пересекли отметку 5000 метров над уровнем моря. Дышать становилось тяжелее и тяжелее, и когда останавливались на коротенький привал, то я сразу задыхался не в силах отдышаться. Как не странно помогала сигарета, делал несколько затяжек, и дыхание начинало выравниваться.
     
      Мы старались идти по скалам, избегая рыхлого снега. В одном месте на другой стороне ущелья заметили уходящую цепочку душман. Расстояние между нами было больше двух километров, но разведчики всё равно стали стрелять в их сторону. Почти тут же душманские пули пролетели на излёте над нашими головами. Все стали искать укрытия, а артнаводчик стал наводить артиллерию.
      Недолёт. Перелёт. Опять не туда. Близко. Но духи стремительно дошли до кромки хребта, и скрылись за ней.
     
      Вот и начало смеркаться, а мы всё шли и шли. Я уже изрядно устал, и чтобы не думать об этом, решил унестись мыслями к чему-то приятному. Вот закончу служить, думал я, и вернусь домой. С радостью меня встретят родные, и мама накроет большой и вкусный стол. На нём будет множество блюд, холодных закусок, и сразу же начну их есть. По-очереди, один за другим съем салаты, закусывая их бутербродами с колбасой и ветчиной. Потом горячее блюдо - мясо крупными поджаристыми кусками с макаронами, и с огромным аппетитом заталкиваю всё это в рот, изумляя окружающих. Съедено уже не мало, но с удивлением замечаю, что желанной сытости нет. На столе стоит огромный торт. Все возьмут по маленькому кусочку, а остальное оставят мне, и я его весь съем и запью чаем.... Но мне хочется ещё есть!?
     
      Что-то забурчало в голодном желудке, и мозг запустил мечты по второму кругу.
      Нет, это невыносимо, и я стал внимательнее разглядывать окружающие пейзажи.
      Спустилась ночь, и по-особому, с сине-зелёным отливом, засияли в лунном свете хребты, словно сошедшие с картин Рериха. Непередаваемое очарование высокогорной пустыни, и только похрустывание снега под ногами усталых разведчиков, нарушало тишину.
      Мороз крепчал, и вскоре заиндевели брови. Вот мы вышли на заснеженный перевал, из которого как пальцы торчали маленькие острия скал, не больше метра в высоту.
     
     
      Ночёвка.
     
      Здесь мы стали устраиваться на ночёвку, а следующие за нами роты пошли дальше по хребту. Пока устраивались на ночлег, поглядывал на цепочку пехотинцев, идущую по снежной кромке к следующей вершине. Боевое дежурство несло две трети личного состава, пока одна треть отдыхала. Мы пришли на место около часа ночи, а подъем в полшестого, а в шесть снова начать движение. Так что на сон всего полтора часа. Разгребали снег, клали на камни бронежилет, и стелили плащ-палатку. Ложились парами, и накрывались другой плащ-палаткой.
     
      Неожиданно поднялся ураганный ветер, и стало жутко холодно. Ни бушлат, ни ватные штаны, ни спасали от пробирающего до костей холода. Мороз был обжигающим. Пальцы в перчатках леденели. Метель засыпала наш снежный окоп. Когда меня сменили на дежурстве, то я попытался уснуть, но не смог, потому что было очень холодно, и мне было никак не согреться. Так что проколотился от холода до самого утра. Под утро ураган утих, словно его и не было.
     
      До подъёма, на тротиловых шашках, растопили воды в котелках и приготовили чай. От чая несло неприятной горечью, но дров в этой ледяной пустыне не найдёшь. Было очень холодно, но все понимали, что в зимних вещах идти очень тяжело, и поэтому снимали ватные штаны, а самые горячие и бушлат.
     
      Переход.
     
      И снова роты месили наст, на высокогорном Гиндукуше.
      Бойцы шли цепочкой по склонам хребтов. Солнце припекало, и пропечатанный в насте след, подтаивал. Он становился ледяным и скользким, и идти след в след надо было с большой осторожностью.
     
      Темп в цепочке был рваным, если кто-то впереди встал, то останавливается вся цепочка, и так через каждые приблизительно десять шагов. Командир полка, подполковник Лев Рохлин, шёл с разведротой, потому что любил разведчиков, и доверял им свою охрану. Замученный рваной ходьбой, боец с миномётной плитой на спине стал пробивать себе тропу немного выше полка. При этом он ещё и курил как паровоз, не вынимая сигарету изо рта. Рохлин окликнул его, и представившись сам, спросил бойца из какой он роты. Похвалил его перед остальными, удивляясь, на сколько могут быть выносливы люди. Тащит миномётную плиту, в одиночку ломает наст и при этом ещё и курит. Рохлин обещал его отметить, а боец пошёл дальше, пробивая себе тропу.
     
      Скоростной спуск.
     
      В одном месте склон хребта уходил в заснеженное ущелье. Командир разведроты предложил командиру полка спуститься на бронниках в ущелье, и выйти на встречу полку, спускающемуся с хребта.
      Командир полка разрешил.
     
      Разведчики садились на одну половинку бронежилета, а другую половинку держали перед собой. Спуск сопровождался весёлыми воплями, которые эхо разносило по ущелью. Наст был прочный, и я сразу же набрал приличную скорость. Длина спуска была около километра, и уклон был вполне приличный. Когда от скорости становилось страшно, то пытался экстренно затормозить, но не с первого раза мне удалось пробить сапогом наст.
      Кто-то спускался парами, на одном бронежилете. Объезжая выступающие камни, одна такая пара перевернулась. Они поехали вниз, кто на спине, а кто на животе, не сразу сумев, остановится.
     
      Вся разведрота благополучно спустилась в ущелье. Полк по хребту ушёл и скрылся из виду, и тут мы поняли, что остались, совершено одни среди этих безжизненных скал заваленных снегом. Местами из заснеженных склонов торчали грозные скалы, и если бы в них притаились духи, то им не составило бы большого труда перебить 20 человек, на открытом месте. Стало страшно, и мы бегом побежали по ущелью вниз, внимательно поглядывая по сторонам. Бежали долго, пока не вышли к хребту, по которому должен спуститься наш полк. Полка долго не было видно, и мы засомневались, а вдруг он будет выходить в другом месте. Ну вот, показалась тоненькая цепочка пехотинцев вверху хребта, и все вздохнули спокойно.
     
      Пролог.
     
      Конечно же, горы были самым надёжным союзником душман. Они служили надёжной крепостью, и укрывали духов от преследователей, артналётов и ударов авиации. Они хранили в себе душманские склады боеприпасов, продовольствия и медикаментов. А так же убивали и калечили советских бойцов, сбрасывая их со скал, и топя на переправах через горные реки. Морозили на высокогорных переходах. Жалили ядовитой живностью, которой водилось в изобилии.
     
      Больше недели мы шли по высокогорью, без всякого горного снаряжения. Иногда мне казалось, что опытный альпинист, ни за чтобы не полез штурмовать эти скалы, зная, что они опасны и непроходимы. Мы этого не знали, и поэтому прошли. В этой горной и ледяной пустыне, не было дров, и консервы мы ели неразогретыми. Чай кипятили только утром и вечером.
     
      Пройдя маршем по высокогорному Гиндукушу, мы спустились в солнечную долину. Из зимы сразу же вернулись в лето. Конечно же, к хорошему привыкать легче.
     
     
      Шурави.
     
      Мы ехали на Панджшер, через Чирикар.
      Душманы взорвали все мосты на подходе, и поэтому колоне приходилось долго ждать мостоукладчика, а потом по наведенному мосту, медленно переправляться. В боевой машине оставался только механик водитель, а остальные переходили по переправе пешком.
     
      Пока мы стояли, к нам подбежала шустрая стайка афганских мальчишек. Среди ребятни выделялся белобрысый паренёк, около 4 лет. В отличие от остальных пацанов, он был, тих и застенчив.
     
      Мальчишки выталкивали его вперёд, и, показывая на него пальцем, кричали: "Шурави! Шурави!". Давая понять, что это сын русского солдата. Одет он был в афганские одежды и испытывающе смотрел на нас, словно надеялся увидеть своего отца.
     
      Чего-чего, но этого паренька не ожидал увидеть в чирикарских закоулках.
     
     
     
     
      Дорога войны.
      Панджшер. Май-Июнь 1984года. Колона нашего полка остановилась в одном из разбитых войной высокогорных кишлаков. В нём не было жителей, все они ушли подальше от наступающей советской армии. По обоим сторонам дороги разбитые артиллерией дувалы на фоне высоких тёмно-коричневых хребтов, и на разрушенных стенах следы от пуль разного калибра. Где-то лежала сгоревшая легковая машина, а невдалеке от неё обгоревший остов бронетранспортёра.
     
      Наш механик-водитель спрыгнул с БМП и пошёл посмотреть, какое-то пятно на дороге. Мы тоже спрыгнули и пошли за ним. Пройдя мимо двух машин, остановились и оцепенели оттого, что подозрительное пятно оказалось раскатанным бронетехникой человеком. Это было просто жуткое месиво.
      Кровь проступила сквозь ватный халат и, смешавшись с пылью, стала коркой. Костей было не разобрать. Ещё бы!!! После того как проехала БМРка (боевая машина разминирования), весящая около 50 тонн, да ещё и не одна колонна.
      Нас обступила толпа бойцов и водителей. Подошли и командиры. Никто не мог промолвить ни слова. Командиры разогнали всех по машинам. Мы тоже запрыгнули на свою БМПшку, рассуждая между собой о чрезмерной жестокости расправы.
     
      Вскоре колонна тронулась. Оглядываясь, смотрел, как бронетехника идёт по раскатанному в колее человеку. Большинство водителей старались объехать это жуткое пятно.
     
      "Королевский" батальон.
     
      Панджшер. Руха.1мая 1984 года. Как всегда, рано утром разведрота вернулась из засады. Командир роты приказал не ложиться спать, а подождать общеполкового построения, которое должно произойти через пару часов.
     
      Мы думали, что это будет "дежурным" поздравлением с 1мая, и томительно ждали начала и конца этой формальной процедуры. За плечами была бессонная ночь, и страшно хотелось спать. Наконец-то прозвучала команда: "Строиться!", и остатки полка построились в небольшое каре, посреди бронетехники. Яркое афганское солнце заливало светом цветущую долину и ощетинившиеся скалами хребты.
      На Панджшер из Газни пришло только 2 батальона, т.к. один батальон остался охранять месторасположение полка. Пехотные роты оседлали высоты на близлежащих хребтах, прикрывая "броню" со стороны гор. На "броне" оставалась разведрота, охрана бронетехники, механики-водители, операторы-наводчики, танкисты, ремонтники, сапёры, повара, медики, "комендачи", может кого и забыл.
     
      В центр каре вышел начштаба. Выражение его лица было явно не праздничное. Насупив брови, он объявил о том, что вчера батальон 682-го полка попал в засаду! 150 человек убитых и тяжело раненных, т.е. чудом выживших посреди страданий, несовместимых с жизнью! Потом я узнал, что командовал батальоном капитан Королёв, стало быть, батальон был "королевским".
     
      Это было потрясением. Никогда до этого дня не слышал о таких огромных потерях в живой силе в одном коротком бою. Начштаба не сказал о том, как это произошло, а "солдатское радио" доносило, что батальон шёл по ущелью, без прикрытия сверху и попал под перекрёстный пулемётный огонь. Беспощадный бой длился не более часа. Попытка спасти погибающий батальон была отбита душманами. А когда собрались с силами и высадили десант в ущелье, то в живых нашли только несколько человек, в которых чудом задержалась жизнь.
     
      Говорили о том, что их специально оставили, чтобы они рассказали о том ужасе, который произошёл и который постигнет всех "неверных", ступивших на Панджшер, потому что душманы добивали оставшихся в живых. Самое печальное, что о воинах, павших в том тяжёлом и беспощадном бою, так до сих пор не узнали в России. Для кого-то афганская война, унёсшая 15 тысяч солдатских жизней и неизвестно скольких покалечившая морально и физически, стала слишком неприятной темой.
      В конце своего выступления начштаб говорил о том, что мы отомстим, и враг будет разбит и что-то ещё в таком же духе. Напоследок поздравил с праздником 1 мая, добавив: "Какой уж тут праздник...".
     
      682-й полк формировали в Союзе и ввели в Афганистан перед самой операцией на Панджшере. У нас в полку служил киномеханик родом из Питера. Однажды он заболел желтухой и попал в госпиталь, находящийся в Союзе. Когда выписывался из госпиталя, ему предложили перевестись в 682-й полк, дислоцированный около границы с Афганистаном в Термезе, и он очень обрадовался перспективе дослуживать в Союзе. Но через несколько месяцев 682-й полк вошёл в Афганистан.
      Этому полку не повезло с самого начала, может быть кто-то осведомил "духов" о том, что подразделение не имеет боевого опыта. К сожалению, афганские военачальники частенько "сливали" информацию душманам о планах советских войск. На подъезде к Панджшеру 682-й полк попал в 3-х ярусную засаду. "Духи" зажали колону бронетехники на извивающемся по склону серпантине, подбив первую и последнюю машины, и потом расстреливали боевые машины на выбор. Когда пехота бросилась штурмовать позиции душман, то "духи" отступили под прикрытием второго яруса обороны. Пехота наседала, и когда стала подступать ко второму ярусу, то его защитники отступили под прикрытием третьего яруса. Когда бойцы бросились штурмовать третий ярус обороны, то "духов" и след простыл.
      Вот так получив первое боевое крещение, 682-й полк вошёл на Панджшер и тут же понёс огромный урон в живой силе, потеряв батальон под шквальным огнём моджахедов.
     
      Но на этом скорби 682-го полка не закончились. Все мы понимали, что противник жестокий и опытный, а Панджшер - это не прогулка в швейцарских Альпах. Тем более что советской армии противостояли бандформирования численностью до 5 тысяч человек (со слов наших командиров, на самом деле гораздо больше) под командованием Ахмед Шаха Масуда (масуд - прозвище, в переводе на русский язык значит счастливчик). Ахмед Шаху помогали спецслужбы иностранных государств, поставляя специалистов и вооружение.
      Небольшие разведгруппы делали набеги с многочисленных баз, расположившихся в Пакистане. Иногда они объединялись и наносили чувствительные удары. Потом "рассыпались" в разные стороны и возвращались на базы для отдыха перед новым выходом. Операция была долгой и кровопролитной и закончилась выводом войск, а оставшиеся гарнизоны находились в осаде и более или менее контролировали только дорогу через ущелье.
     
     

Охота на духов. Руха.

     
     
      Панджшер. Конец апреля 1984 года. Мы почти каждую ночь ходили в засады в районе небольшого кишлака в "зелёной зоне" под названием Руха. Когда началась операция на Панджшере, местное население ушло из ущелья, оставив длинную (около 80-ти километров) совершенно безжизненную "зелёную зону".
      Утром мы возвращались из ночной засады. Отсыпались и после обеда снова готовились к боевому выходу. Вот и в этот раз мы готовились к ночной засаде.
     
      Подготовка.
     
      Чистили оружие. Готовили боекомплект. Брали только самое необходимое. Никаких сухпайков, а только флягу воды. Обязательно зимний бушлат, потому что в горах ночью холодно.
      Поздно вечером построение. В густых сумерках трудно различить рядом стоящего бойца. Последний осмотр. Попрыгали, чтобы убедиться, что ничего не звенит в снаряжении, и стали грузиться в десантные отсеки БТРов.
      Грузиться приходилось плотно, чтобы сверху никого не было видно. БТРы долго петляли по опасной горной дороге. В одном месте они притормозили, не выключая двигателей, и разведчики высыпали на обочину. БТРы тут же тронулись дальше, чтобы скрыть место высадки разведроты.
     
      Аракелян.
     
      Нашему взводному, маленькому армянину, молодому лейтенанту Аракеляну "деды" дали кличку - "ДШКа фирмы стаканчик". За обнаружение крупнокалиберного пулемёта давали орден "Красной Звезды", и Аракелян всё время канючил: "Найдите мне, пожалуйста, пулемёт ДШКа, если что, я его сам понесу...".
     
      Частенько при досмотре кишлаков попадались французские разрисованные стаканы, и Аракелян собирал их и на привалах любовался. Но в горах каждый грамм превращается в килограмм, поэтому, найдя новый стакан, он мучительно выбирал, какой же из его коллекции надо выбросить, и, выбрав, с досадой разбивал о скалы.
     
      Так вот, в момент высадки Аракелян пристал ко мне, чтобы я взял от него и переложил в свой вещмешок запасные аккумуляторы для рации. Пока я, расположившись на обочине дороги, перекладывал аккумуляторы, цепочка тронулась торопливым шагом. Несколько человек задержалось около меня. Наконец-то, "задушив" лямками вещмешок старинной системы "Сидор", забросил его за плечи и побежал догонять ушедшую роту.
     
      Потерялись.
     
      Пробежав метров 500, мы остановились. Прислушались. Ночь. Тишина. Где разведка? Может быть, они уже свернули? Мы решили подождать, может быть будут нас искать. Увидев удобное место слева на обочине дороги, воронку после взрыва мощного фугаса, мы остановились и заняли круговую оборону.
     
      Через некоторое время услышали торопливые шаги и увидели в мутной фиолетовой тьме, еле различимые, тёмно-серые силуэты командира роты и двух разведчиков. Командир спустился к нам в воронку и недовольным шёпотом выяснил причину нашей задержки. Короткие объяснения, "стрелки" перевели на меня, мол, это я завозился с вещмешком. Оставив разборки на потом, побежали догонять разведроту. Вскоре мы поднялись по крутому откосу и обнаружили разведчиков. Сразу же посыпались грубым шёпотом упрёки в мой адрес, но спорить некогда, и мы тронулись в путь.
     
      Выдвигаемся.
     
      Передвигались, быстро карабкаясь на высокие терраски и перебегая заросшие невысокой пшеницей поля. Я был в самом замыкании, и мне приходилось помогать Вите Блохе (такая вот интересная фамилия у мощного хохла из Макеевки). Забирался сам, потом принимал его ПК, ждал пока он вскарабкается на террасу, передавал ему пулемёт и со всех ног бежал догонять исчезающий в кромешной темноте хвост цепочки. Сзади, с лёгкостью молодого слонёнка бежал запыхавшийся Витёк. Больше часа продолжались эти гонки по вертикали, и только во втором часу ночи мы вышли в нужное место на склоне большой горы, среди полей пшеницы расположившихся на террасах.
     
      Располагаемся.
     
      Командир разведроты стал расставлять разведчиков по постам вокруг узкой тропы. Только сейчас выяснилось, что будем ждать группу из 12 человек с рацией. Мы залегли в непроницаемой темноте, тревожно вслушиваясь в ночные шорохи. Моя позиция была на маленькой терраске в несколько квадратных метров. Как раз в секторе наблюдения рос плотный куст - почти в человеческий рост. Всю ночь мне мерещилась, что от куста отделяется бесшумная тень и двигается в мою сторону. Куст был настолько близок, что "дух" дошёл бы до меня за несколько шагов, и мне надо было его разглядеть и тут же "завалить".
     
      Духи.
     
      Надо отдать должное душманам - они были очень осторожны, передвигались бесшумно, остро чувствовали опасность и растворялись в ночной тишине "без остатка". В основном, это были подготовленные в Пакистане разведгруппы, у них были даже документы об окончании "учебок" по дефицитным для военного времени специальностям, например, снайпера, сапёра, инструктора по стрелковому вооружению. И почти всегда к документам прилагалась фотография с холодным оружием в древних лёгких доспехах. Поэтому медлить при столкновении с таким соперником нельзя.
     
      Напряженное, изматывающее ожидание длилось несколько часов, и вдруг в ночной тишине раздался сдавленный шёпот: "Духи!". Все замерли и напряглись готовые в любое мгновение вступить в бой, но вокруг стояла пугающая тишина. "Духи" тоже услышали шёпот и притаились. Как потом, оказалось, прокололся молодой боец. Духи шли не по тропе, а ниже по терраскам.
     
      Прочёсываем склон.
     
      Командир роты приказал прочесать, террасы ниже. Ползком! Вещмешки оставили под охраной нескольких человек, а сами, перекинув автоматы за спину, взяв в руки нож, поползли вперёд. Со стороны это было необыкновенное зрелище. В мгновенье пустынный ночной склон горы ожил и, шурша травой, неведомые "звери" поползли вниз. Это было жутко, т.к. трава шелестела и справа и слева. Спрашивать нельзя. Больше всего опасался, что "дух", притаившись в траве, пропустит вперёд, а потом бросится с ножом со спины. А вся ярость душман на кончике острого ножа. Мне приходилось видеть жутко исполосованные тела советских воинов, изуродованные с какой-то дьявольской фантазией в припадке сумасшедшей ярости. Кто-то шёпотом доложил, что нашли рацию. Значит, это были те, кого мы ждали.
     
      Залёт.
     
      Засада была сорвана. Ползти дальше не было смысла, т.к. разведрота полностью себя раскрыла. Мы вернулись к своим вещам и снова заняли свои позиции, продолжая прислушиваться к ночным шорохам. Командир проверял посты, и если кого замечал в дремотном состоянии, то на первый раз снимал бушлат.
     
      Когда рассвело, поступил приказ готовиться к движению. Пашка Ульянов из Подмосковья поднялся в трусах и бронежилете. Он весь трясся от холода в предрассветном тумане. Видно его так сильно клонило в сон, что ротному пришлось его раздеть полностью. Хотелось поржать над его жалким видом, но все понимали, что это "залёт" и достанется всем. Ротный был мрачным и обещал всем жёсткий разбор "полётов" на "броне".
     
      Мы быстро спустились к дороге, которая петляла вдоль горной речки, разрезающей ущелье. Мир приобрел, яркие восточные краски и душный запах горного разнотравья. Немного пробежав, увидели двигавшиеся навстречу БТРы. Они проехали мимо нас и, развернувшись, вернулись. Мы быстро облепили БТРы и поехали в расположение полка. Дорога домой показалась недолгой.
     
      Вот и стройное каре из бронетехники в зелёной, густозаминированой по периметру долине. Хребты охраняет пехота. Проехали КПП и остановились возле родных БМПэшек. Сразу же осмотр оружия. Контрольный спуск и торопливые доклады.
     
      Наказание.
     
      Командир роты был "мрачнее тучи" и завернул долгую лекцию о том, какие мы разгильдяи, и поэтому вместо сна будем всей ротой копать окоп "для стрельбы с лошади стоя". Шагами отмерил границы ямы и приказал приступать. Когда командир ушёл, начались свои "разборки". "Деды" заявили, что виноваты "молодые". Пусть "молодые" с "черпаками" и отдуваются. Сами же расположились отдыхать и велели предупредить перед приходом командира.
     
      Земля была сплошной камень, лопатку сапёрную не воткнуть, и работа почти не продвигалась. После бессонной ночи неумолимо хотелось спать. И вот "деды" тормознули проходящий мимо БАТ (большой артиллерийский тягач) с большим ковшом и попросили помочь. Боец согласился и, опустив ковш, стал скрести камень.
     
      Ему удалось снять около 15 сантиметров щебня, и ковш заскользил по крепкой горной породе. Боец проехал ещё несколько раз туда-сюда и сказал, что это всё, чем он может помочь. Мы поблагодарили его, потому что с помощью лома и сапёрных лопаток нам и за день было бы не достичь таких результатов. Мы разровняли следы от гусеничной техники и сели ждать командира.
     
      Он пришёл где-то в одиннадцатом часу. Мы заранее разбудили спящих "дедов", и те, подскочив, сразу же схватились за лопаты, изображая бурную деятельность. Командир роты, увидев нашу работу, был удовлетворён и даже не поскупился на похвалу. Приказал бросать это грязное дело и идти отдыхать, т.к. охота на духов продолжается, и ночью опять идти в засаду.
     
      Когда мы проснулись, то увидели, что расчищенное нами место облюбовал танк. Хорошо, что наши труды хоть кому-нибудь пригодились.
     
     

Охота на духов. День победы.

      Панджшер. 8 мая 1984 года. Руха.
      Мы готовились идти в засаду, после которой предполагалось осмотреть подозрительный кишлак и местность вокруг него. Разведчикам очень хотелось отметить День Победы, этот замечательный, широко отмечаемый праздник, и они поставили брагу.
     
      Брага.
     
      Хохлы умудрялись поставить брагу на чём угодно и спрятать, так что никто не найдёт. В полку они однажды поставили брагу в армейском 42-х литровом бидоне. Бидон зарыли около каптёрки, сверху положили железный лист и засыпали землёй, тщательно замаскировав. Под жарким афганским солнцем брага стала бродить. В каптёрке душно пахло дрожжами. Прапорщик перерыл всё вверх дном, но бидона так и не нашёл. Всех опросил: "Где спрятали?",- но разведчики прикинулись, что не знают. В конце концов, прапор сдался: "Хрен с вами, но чтобы 3-х литровая банка браги стояла у меня на столе!"
     
      Так вот брага поспела к празднику, но пить раньше времени нехорошо, и поэтому решили брагу взять в засаду. Одну полутора литровую флягу "деды" вручили мне, сказав, что время от времени надо открывать пробку и выпускать лишний воздух. Так что намечался праздник втайне от офицеров.
     
      Высадка.
     
      Когда стемнело, мы построились возле БТРов. С нами в засаду отправлялась рота пехотинцев. После постановки задачи стали грузиться в десантные отсеки. Колонна тронулась и, петляя, поползла в, утонувшие в ночной тьме, горы.
     
      Через некоторое время колонна остановилась. Мы бесшумно выскользнули из "десантов" и цепочкой пошли за дозором. Вокруг была плотная восточная ночь, на густо фиолетовом небе висел узкий золотой месяц в россыпи ярких звёзд. Внизу вдоль дороги текла небольшая горная речка. Из ущелья, напротив места нашей высадки, в неё впадала другая горная речка. Вот в это ущелье и лежал наш путь.
     
      Пехота выгружалась, шумно поругиваясь между собой, громко хлопая люками десантных отсеков, мигая фонариками. Тем временем мы уже тихо спустились вниз по крутому склону, и нашли удобное место для переправы. Эта "охота" шла по классическим правилам. Пехота переправилась через речку и пошла по правому склону хребта, вверх по ущелью. Они топали, как слоны, мигали фонариками и переговаривались между собой, вынуждая "духов" идти по левому склону ущелья, где мы их поджидали в засаде.
     
      Мы торопливо шли по склону, стараясь ступать осторожно на камни, чтобы не подавать шума. Внизу текла горная речка, на берегу которой попадались одиноко стоящие дувалы. Мы шли по склону, иногда поднимаясь на самую кромку хребта, чтобы обойти сложные участки, специально избегая тропок, которые могли быть заминированы. Наконец-то, мы подошли сверху к высокой скале. Внизу проходила узкая тропинка, с другой стороны которой был крутой склон, спускающийся к небольшой, погруженной в ночную тьму, долине. На берегу реки стояло несколько небольших дувалов.
     
      Занимаем позиции.
     
      Позиции занимали в скалах, нависших над тропинкой. За спиной возвышался хребет, подступы к которому были труднодоступные, но позволяющие зайти к нам в тыл. Мне выпала довольно удобная позиция. Я полусидел на складке скалы, а внизу между расставленных ног мог наблюдать довольно большую часть тропинки. Расположился по удобней и вытащил из вещмешка две фляги, одну с водой, а в другой была брага. Внимательно вглядываясь в темноту, время от времени открывал вздувшуюся флягу и выпускал бражный выхлоп.
     
      Через некоторое время ко мне подкрался старослужащий, Пашка из Киева. Он проверял посты и, увидев у моих ног фляги, взял первую попавшуюся. Открыл и поднёс к губам. Сделав жадный глоток, сдавленным шёпотом выдавил: "Это же брага, спрячь её. Скоро пойдёт командир проверять посты". Положил флягу на место и бесшумно исчез в ночи. Я поменял фляги местами и продолжал нести наблюдение.
     
      Где-то через полчаса с той же стороны показался взводный. Прятать флягу было поздно, и я понадеялся, что взводный не будет пить или возьмёт с того же места, что и Пашка. Взводный, увидев фляги у моих ног, протянул руку и взял. Открутив пробку, он сделал глоток и тут же сдавленным голосом произнёс: " Откуда у тебя брага?" " С брони", - отвечал я. "Кто тебе дал?" - выспрашивал он. "Сам взял", - уверял я. "Ну, ладно, потом разберёмся",- сказал он и скрылся с фляжкой браги в ночи. Да, это "залёт"! Достанется и от "дедов", и от офицеров.
     
      Духи.
     
      Ближе к утру на тропинке появился "дух". Он шёл один неторопливым шагом. На голове "мантышка", на плечах накинуто что-то, похожее на плед, на груди подсумок, а в руках автомат. Мы все понимали, что это дозорный, а за ним должна пройти группа, и поэтому пропустили его. Когда "дух" проходил подо мной, он поднял голову и посмотрел по сторонам и вверх, быстро скользнув по замершим в темноте скалам. Не думаю, чтобы он мог различить в темноте притаившихся разведчиков. Пройдя мимо скал, он пошёл дальше вдоль хребта.
     
      У "духов" была распространена такая тактика, когда впереди шёл один дозорный и всегда на значительном расстоянии. Оставалось загадкой как в ночи, дозорный распознавал засады и умудрялся предупредить о них остальную группу. Возможно, мастерски передразнивая крик ночной птицы. Говорили о том, что у них очень острый нюх и курящего бойца они чувствуют за версту. Может, и унюхал дозорный запах браги и подумал: "Это засада!". Шутки-шутками, но "духи" не появились. Командир роты видел в бинокль ночного видения, как 3-4 "духа" просачивались вдоль реки по одному.
     
      Утро.
     
      Утром, когда стало понятно, что "духов" не будет, стали собираться. На меня "наехали" с двух сторон и взводный и "дедсостав". Больше всех гундосил "Христос": "Что же ты не сказал взводному, что это моя фляга!". Ему поддакивал взводный: "Почему ты не сказал, что это его фляга!". Я стоял и молчал, потому что самое главное не "сломаться" на правде, когда тебя прижимают. Короткий "разбор полётов", и мы пошли в сторону кишлака, раскинувшегося вверх по ущелью.
     
      Солнце поднималось всё выше и выше, и, когда подходили к кишлаку, оно уже припекало по-летнему. Кишлак был небольшой, около десятка дувалов расположилось вокруг ручья. Ручей весело бежал по ущелью и разделял кишлак на две части. Разведчики решили задержаться в нём, чтобы перекусить и отметить праздник День Победы, а для этого был нужен весомый повод.
     
      Бомбы.
     
      Нас прикрывала пехота, и с противоположного хребта следили за нашим продвижением. Проходя по улице возле одного дома, увидели хвостовик неразорвавшейся бомбы. Очень распостранённое явление, когда большие бомбы, попадая в рыхлую землю, не взрывались. В одном кишлаке, между дувалами, были небольшие огороды, и в них, как диковинные цветы, торчали хвостовики неразорвавшихся бомб. Когда проходили мимо, боялся, что бомбы могут рвануть в любую минуту. Было удивительно, что столько бомб не разорвалось. Что это, диверсия или русская безалаберность?
     
      Доложили, что на улице обнаружен мощный фугас, который собираемся уничтожить, а кишлак надо осмотреть тщательнее. Получив "ДОБРО", бросились по дувалам в поисках казана и большого чайника, чтобы разогреть праздничный обед на всех. Тем временем заложил тротиловые шашки к корпусу бомбы и приготовил к взрыву.
     
      Праздник.
     
      Выбрали место для "праздничного стола" около ручья, чтобы незаметно было с хребта, как мы обедаем. Тут же развели костёр и стали разогревать сухпай. В дувалах было пусто, остались только следы торопливых сборов - разбросанные ненужные вещи.
      Вскоре каша разогрелась, и всех позвали к столу. Были праздничные тосты и речи. Для большинства праздничный обед был сокращенный, т.к. надо было изображать активную деятельность для тех, кто наблюдал за нами.
     
      Меня с молодым бойцом послали досмотреть подозрительные скалы, находящиеся за кишлаком. Скалы были испещрены складками, в которых легко мог бы укрыться снайпер. Поэтому участок до скал бежал перебежками, падал на землю, осматривался, перекатывался и, резко подскочив, бежал вперёд. Тяжёлое предчувствие тревожило меня, потому что скалы доходили до самой кромки хребта, и стрелок, сделав выстрелы, мог незаметно отступить, а "духи" редко пропускали такую возможность. Боец шёл уныло за мною и не собирался повторять мои маневры. Поднялся повыше в скалы и осмотрел расщелины, держа каждый подозрительный камень на прицеле, кто знает, может быть не напрасны были мои тревоги. Доложил по рации, что всё "чисто", и получил приказ возвращаться.
      Возвращался спокойнее, но время от времени оглядывался назад. "Пикник" в кишлаке уже окончился, и разведрота пошла вниз по ущелью, возвращаясь в исходную точку, на прощанье, подорвав неразорвавшуюся бомбу.
     
      Рыба.
     
      Мы шли вдоль горной реки и обнаружили интересное место. Не доходя метров 30 до порога, увидели большую заводь, в которой спокойно отдыхала крупная форель. Мы любовались ею с крутого берега, и у начальника разведки родилась интересная мысль - глушить рыбу гранатой. Человек 6-ть влезли в ледяную речку перед самым порогом, а начальник разведки выдернул чеку и бросил гранату в омут.
     
      Раздался взрыв, и мимо нас с угрожающим свистом просвистели осколки. Взрывом выбросило рыбу, и мы хватали её и выбрасывали на берег, где её собирали другие разведчики. Начальник разведки перепугался за нас т.к. можно было получить серьёзные осколочные ранения, но всё обошлось. Только одному разведчику, стоявшему около берега, осколок пробил панаму, и чиркнул по голове. Он вышел из воды, и ему тут же обработали рану. Мы не успевали хватать рыбу, и её выносило на бурлящий порог, после которого она исчезала. Я пошёл осмотреть порог, и не сразу обнаружил интересную ловушку для рыбы.
     
      Внизу порога на всю длину была установлена деревянная решётка из прутьев. Рыбу потоком воды забрасывало под решётку, и она там плавала, не догадываясь, что надо просто поднырнуть. Просунув руку под решётку доставал форель, и передавал рядом стоящему разведчику, а он выбрасывал её на берег, где её подбирали и укладывали в вещмешок. Знатная потом из неё получилась уха.
     
      682-й полк.
     
      В это время со стороны нашей высадки показалась группа из 12 бойцов, из них 5 снайперов и 2 офицера. Они подошли к нам и спросили: "Вы не видели 2-х солдат с автоматами?". Наши офицеры ответили, что никого не встречали. Разговорились, оказалось, что это многострадальный 682-й полк, несколько часов назад прибыл на место нашей высадки, и тут же пропало два бойца. Группа пошла выше по ущелью.
     
      Была уже вторая половина дня, и надо возвращаться. Мы быстрым шагом пошли вдоль реки к месту высадки. Когда подходили к выходу из ущелья, то увидели большую полковую колонну. Оказалось, что напротив ущелья была большая ровная площадка, на которой разворачивалась бронетехника. Внизу, невдалеке от того места, где одна река впадала в другую, среди зелёных кустов, стоял небольшой дувал, и мы его решили осмотреть. Спустились вниз и окружили дувал.
     
      Осторожно вошли, и в одной из комнат нашли 2-х искромсанных ножами солдат. Лиц было не разобрать, всё х/б было в крови. Значит, когда пришла колонна, двое солдатиков решили посмотреть, что там, в дувальчике, и нашли здесь жуткую смерть. Мы тут же передали пехоте, которая двигалась параллельно с нами по хребту о трагической находке, а сами бросились шерстить кусты в надежде уничтожить притаившихся "духов", но их и "след простыл".
     
      Мы вернулись к дувалу. Мне и ещё одному бойцу приказали достать плащ-палатки, на которые положили этих жутко истерзанных солдат. Стараясь не смотреть на их изуродованные тела, мы пошли в сторону колонны. Переправились через речку и стали подниматься по крутому склону. Около бронемашин все суетились, не обращая внимания на нашу скорбную процессию. Когда увидели какого-то майора, мы остановились, и наши офицеры рассказали, как обнаружили убитых бойцов. Офицер оказался интендантом и побежал кого-то искать. Через некоторое время к нам подошли офицеры и солдаты. Офицеры сомневались, а солдаты опознали своих товарищей и назвали их имена. Они поблагодарили нас за то, что их нашли и принесли. Странный этот полк 682-й, он словно притягивал к себе несчастья, и, не успев толком расположиться, понёс потери.
     
      P.S. Может, и наша засада была, для того чтобы предотвратить атаку или диверсию против этого полка. Видно "духи" заранее знали о месторасположении воинской части, и в очередной раз подтвердили свое присутствие и свою яростную ненависть к захватчикам. Мы охотились на "духов", а "духи" подстерегали нас.
     
     
     
     
      Возмездие. Ущелье Кар.
     
      11 мая 1984 года. Панджшер. Дислокация нашего полка время от времени менялась. Батальоны уходили в горы на несколько дней, а "броня" перемещалась к месту нашего выхода.
     
      Подготовка.
     
      Намечалась большая операция. Подготовка шла полным ходом. Только накануне к нам в роту пришло пополнение - несколько бойцов разного призыва. Они рассказывали, что из Союза ввели полк, а людей раздали в действующие части, которые несли большие потери.
     
      Вечером построение. Выбрали место в пересохшем русле реки, высокие берега которой скрывали от снайперов и нежелательного наблюдения с хребта. Полк построился в каре. Командир полка объявил о начале большой операции, а потом состоялось вручение правительственных наград за дела "давно минувших дней". Награды долго искали своих героев, потому что сначала писали представление в полку, а потом отсылали в Москву, и после утверждения они возвращались обратно в Афганистан. Многие к этому времени "дембельнулись", но многие ордена и медали нашли своих героев. Представленные к наградам выходили из строя и, получив красненькую коробочку, громко выкрикивали: "Служу Советскому Союзу!" - и возвращались обратно в строй, принимать поздравления от сослуживцев.
     
      Вечер выдался свободным, и впервые за долгое время разведка отдыхала.
      Отбой был ранним, т.к. вертолёты должны прибыть на рассвете.
      Началось мучительное ожидание утра. Очень хотелось жить, и в душе нарастал страх перед страданиями, перед неминуемой болью. Лёгкое ранение казалось самым лучшим выходом. Воспоминание о тех, кто уже "отдыхает" в госпиталях, вызывало зависть. Казалось, не так страшно потерять ногу или руку, чем вернуться домой в "деревянном бушлате", как тогда говорили о смерти. Стоит терпеть муки и бороться за жизнь, чтобы иметь счастливую возможность читать утром газетку, и по праздникам немного выпить. Но эта тема не обсуждалась, каждый варился в "собственном соку".
     
      Вспоминал о доме и родных, перечитывая письма от матери. Она у меня молодец, писала каждую неделю, и часто присылала бандероли с цветной газетой "Собеседник" или "Литературкой". В письмах она подробно рассказывала о том, как течёт жизнь в родном городе, и у кого из близких, сына тоже забрали в Афган.
      Долго не мог уснуть. Всё время ворочался и только к середине ночи забылся сном.
     
      Начало.
     
      Проснулся, когда дежурный закричал: "Подъём!". Торопливо захлопали люки десантов. Быстро попили чаю и, взвалив за плечи, заранее приготовленные вещмешки, пошли к месту посадки на вертолёты.
     
      Мне довелось таскать автомат с подствольным гранатомётом, и поэтому к двойному боекомплекту (900 патронов) приходилось брать 20 гранат к "подствольнику". В вещмешок уложил 10 штук и 10 в специальном подсумке на поясе. На груди, поверх бронежилета, подсумок типа "лифчик", в котором умещались 4 магазина по 45 патронов и 2 гранаты с запалами, а также нож - верный друг разведчика.
     
      "Вертушки" прилетели за нами как раз на место высохшего русла, где вчера вручали награды перед боем. Посадка происходила с двух точек одновременно. С первой площадки забирали разведроту, а со второй 7 роту - самые боеспособные подразделения нашего полка.
     
      Задачу поставили только перед самой посадкой в вертолёт.
      Мы должны были высадиться в ущелье Кар, по крайней мере, это грозное название было на слуху в те дни. Разведрота должна сходу захватить висячий мост, а 7 рота выбить духов из кишлака. "Вертушка" поднялась и полетела к месту высадки. В иллюминаторе замелькали острые зубцы горного массива, а внизу зеленела узкая долина, разрезанная тонкой ниткой горной реки. Предчувствие боя и неизвестности заставляли чаще биться сердце. Грохот винтов отзывался в голове и накручивал чувство опасности. Все сосредоточенно ждали.
     
      Десантирование.
     
      Вдруг раздался торопливый треск автоматных очередей.
      В ущелье, разрезанном мощным горным потоком, на скалистом берегу, располагался небольшой кишлак. Через горную речку был, перекинут висячий мостик. Каким-то непостижимым образом вертолёт с 7 ротой прилетел раньше, и мы видели в иллюминатор, как передовая группа бежит по шаткому висячему мосту под обстрелом душман. Один боец завалился на помост, а другой, следующий за ним, подхватил его и потащил назад. Человек пять перебежало на ту сторону горного потока, и заняли оборону.
     
      Мы уже подлетели к мостику и в открытую дверь смотрели на пшеничные поля, расположившиеся террасками. Мощные потоки от винтов прижимали к земле колышущуюся пшеницу, и трудно определить, сколько под нами метров. Первый пошёл! Все следили за затянувшимся полётом молодого разведчика, пока он не стебанулся об землю, и лежал, корчась от боли. Высота была явно больше 3 метров, и все закричали на вертолётчиков, чтобы опускались ниже.
     
      В этом плане разведчики были садистами и почти всегда вперёд выталкивали "молодого", чтобы посмотреть, сколько до земли. Вертолёт опустился, и разведчики "посыпались" друг за другом на узкую терраску. Падаешь и тут же надо вскочить и бежать вперёд к мосту, чуть замедлишь, и тебе на спину упадет экипированный по полной программе "слон" - мало не покажется.
     
      Мы бежали цепочкой к мосту, который духи простреливали из кишлака, а нам навстречу вели раненых. Мне запомнился офицер, он был уже без х/б с перевязанной грудью, посреди которой сквозь повязку просачивалось кровавое пятно. Он торопливо шёл от висячего моста, опираясь на плечо бойца, и, когда протискивались мимо него, ободрял нас, призывая громить "духов". Мне почему-то показалось, что он уже не вернётся в строй. Через несколько дней дошёл слух о том, что он умер в госпитале. Пуля задела жизненно важный орган, а время для успешной операции было упущено.
     
      Мост.
     
      Разведчики бежали дальше по раскачивающемуся мостику с ветхим и редким настилом, под которым, метрах в 30-ти, неистово бурлил горный поток. Даже если просто сорваться в это буйное, грохочущее месиво воды, мало шансов выбраться живым, а тем более получив ранение. Чем ближе приближались к концу моста, тем плотнее становился обстрел, и мы со всех ног торопились ступить на берег. В тех местах, где отсутствовал настил, приходилось идти по тросу, держась за другой трос руками. Мы сбивались в кучу, и отчаянно кричали друг другу о том, что надо набрать интервал. Пули свистели вокруг нас, ударяя в настил и изредка попадая в трос. Внизу бушевал яростный поток. Кто-то вскрикнул, пробитый пулей и двое подхватили его, помогая перебраться мимо опасного места. Впереди последний, самый опасный участок моста, и изо всех сил бросились к железным конструкциям, вделанным в скалистый берег.
     
      Бой в кишлаке.
     
      Достигнув берега, мы без остановки бросились в кишлак, пробегая мимо позиций пехотинцев, которые держали оборону моста, перестреливаясь с "духами". Душманы отчаянно обороняли кишлак и, как потом, оказалось, прикрывали отход своих. Это был какой-то сумасшедший прорыв в неизвестность. Мы бежали к дувалам, стараясь как можно быстрее пересечь зону обстрела, чтобы даже раненым не остаться на поле боя. Разгонялся изо всех сил, для того чтобы, даже если пуля попадёт в меня, пробежать ещё несколько шагов и упасть под стену дувала.
     
      Есть оно, военное счастье! Необъяснимое чудо! Мы бежали под ураганным обстрелом. Пули свистели так плотно, что казалось и птица не сможет пролететь под таким огнём, а тем более пробежать одуревшим от страха "слонам" с огромными вещмешками за плечами. Жаль только, не всем улыбнулась удача этим утром. Вот и долгожданная стена, не успев отдышаться, кто-то выдёргивает чеку и бросает гранату в верхнее окно дувала. Мы бежим за угол и слышим мощный разрыв внутри, который выбрасывает клубы пыли изо всех окон. Под ноги падает вырванная взрывом рама.
     
      Кажется, что сил уже нет, но появляется кураж, пьянящее чувство непобедимости, особенно когда увидели отступающих "духов". Ура! Дрогнули духи!
     
      Бежим дальше, стараясь обогнуть кишлак справа, и на самой окраине попадаем под обстрел. Духи ведут по нам автоматический огонь из окон ближайшего дувала. Занимаем оборону. Из подствольного гранатомёта делаю несколько выстрелов в открытые окна, и гранаты, разорвавшись внутри, выталкивают облако пыли в узкие оконные проемы. Ротный посылает несколько человек проверить дувал, а мы рванули дальше за отступающими духами.
     
      Сразу за кишлаком, метрах в пятистах, была большая каменная гряда, около 10 метров в высоту, и "духи" бежали туда. Кого-то удалось подстрелить прямо на склоне гряды. Когда мы подошли, то на гряде, между крупных валунов, лежало около десяти духов, некоторые были без оружия. Как бежали цепочкой, друг за другом, так и полегли. Проходя мимо, на всякий случай делали контрольный выстрел в голову. Мы были уверены, что духи убежали и нам их будет не догнать, но когда поднялись на гряду, то увидели, что за грядой был спуск, перетекающий в склон хребта.
     
      Расстрел.
     
      "Духи" торопливо карабкались вверх и находились на склоне хребта, уже на той же высоте, как и мы, прямо перед нашими глазами. Их было более сотни, и мы залегли поудобней и стали стрелять, как в тире. Они находились от нас метрах в пятистах, и я хорошо различал их фигуры. Они не отстреливались, а панически карабкались вверх. Сначала, не успев отдышаться, часто мазал, или как в детской игре "морской бой" - сначала ранил, а потом убил. Краем глаза видел, как и другие разведчики сосредоточенно вели стрельбу одиночными, редко кто сбивался на короткие очереди. Поток "духов" постепенно редел, и за линию предельной дальности вырвалось около 10 человек. Но и они были обречены, потому что по хребту наперерез им выходила 4-я рота.
     
      Ротный тут же сообщил им, по рации, о том, что духи движутся в их сторону и чтобы досмотрели тех, кто лежит на склоне. Мы прекратили бессмысленную стрельбу и, привалившись к камням, стали делиться запомнившимися моментами боя.
     
      Пленный.
     
      Со стороны кишлака к нам подходили разведчики, досматривающие дувал. Перед собой они толкали душмана. "Дух" был одет в просторные синие одежды, и в тёмную жилетку. Когда его подвели поближе, то сильным толчком заставили сесть.
     
      "Дух" присел на корточки, и тут же все заметили, что у него большое светлое бельмо в левом глазу. Разведчики протянули ротному его документы и фотографию, где "дух" был в лёгких древних доспехах, надетых на голое тело, с маленьким, круглым щитом и мечом в правой руке. Он был единственным, кого удалось взять живым. Ротный сказал, что это прирождённый снайпер, т.к. привык смотреть одним глазом. Другой глаз ему даже не надо зажмуривать. "Дух" спокойно сидел на корточках и невозмутимо поглядывал на нас.
     
      В это время пехота уже спускалась по склону хребта, разоружая тех, кто сдался, добивая раненых и осматривая убитых. Один дух лежал на склоне и не хотел вставать, и пехотинец ударил его ногой. Он что-то требовал от душмана, но "дух" размахивал руками, пытаясь, что-то объяснить. Пехотинец сделал шаг назад и, прижав приклад к плечу, направил автомат на голову "духу". Тот испуганно замахал руками и стал подниматься, а потом сильно хромая пошёл.
     
      Ротный вслух рассуждал о том, что нецелесообразно отдавать "духа" церандою, потому что есть вероятность, что они его вскоре выпустят, а такой опасный враг не должен вернуться к душманам.
     
      По рации нам поставили задачу - двигаться дальше по ущелью. Мы поднялись и стали одевать вещмешки. Раненые разведчики остались в кишлаке около моста. Раненые и убитые не доставляли особых хлопот, потому что почти сразу же их подбирали вертолёты. Ротный кивком головы показал разведчику, стоящему за спиной "духа", что душмана надо кончать. Разведчик вскинул автомат, и выстрелил ему в голову. "Дух" дёрнулся от выстрела и упал на грудь. От напряжения боя и большого количества смертей меня слегка трясло, наверное, как и других, но никто не подавал вида.
     
      Уходим.
     
      Не оборачиваясь, мы пошли вдоль по ущелью.
      4 рота на этом хребте просидела ещё два дня. На жарком афганском солнце "духи" быстро разлагались и шмонили нещадно, так что пехота с удовольствием уходила с этих зловонных мест.
      Воодушевленный первым успехом, ротный говорил о том, что в результате этой операции мы перебьем всех духов на Панджшере. Десантники высадились в начале ущелья. Другие полки ударят справа и слева, и враг будет разбит.
     
      Мы стояли на хребте над бушующим потоком и смотрели на огромный горный массив, расстилающийся до самого горизонта, надеясь что "лавина" советской армии сметёт "духов" и разобьет их бандформирования. Моджахеды стремительно отступали, бросая рюкзаки и тяжелое вооружение.
     
      "Духам" нанесли значительный урон в живой силе, но желаемого результата операция не принесла. Моджахеды выскользнули из окружения, и имя Ахметшаха вызывало уважение.
      Операция была возмездием за гибель батальона советских войск в засаде, думаю, что наша разведрота поквиталась достойно.
     
      Ромашка.
     
      Афганистан. Панджшер. 1984 год. Июнь.
      Операция по уничтожению банд Ахметшаха затягивалась. Письма из дома доставляли крайне редко. Приходилось долго ждать, когда вертушки вместе с сухпаем, привезут почту.
     
     
      В этот раз мне повезло. Пришло письмо от любимой девушки, и между торопливо исписанных страниц, была вложена ромашка. Ничего подобного в панджшерском разнотравье нет, а здесь в скалах и трава большая редкость, типичная горная пустыня.
     
      Мы лежали на каменистом склоне хребта, одного из многих раскинувшихся до самого горизонта. В очередной раз достал из конверта маленькое солнышко с белыми лепестками из далёкой России.
     
      Ко мне подходили разведчики и просили подержать ромашку.
      Маленькое солнце перескакивало с ладошки на ладошку, зажигая радостные огоньки в суровых глазах, согревая душу теплом далёкой Родины, где каждого ждут и любят.
     
     
      Кладбище.
     
      1984 год. Июнь. Панджшер.
      Разведрота прочёсывала одно высокогорное ущелье. Однажды, невдалеке от тропы обнаружили свежераскопаное место. Командир решил, что духи зарыли здесь оружие, и приказал копать.
     
      Мне пришлось взяться за сапёрную лопатку. Каменистая земля подавалась с трудом, а стоящие вокруг, деды и офицеры, подгоняли. Мы часто менялись, но работа тянулась медленно. Вот уже мы зарылись в полный рост, и только тогда лопата заскользила по савану, и все почувствовали сладковатый запах тления. Это была просто могила, но командир приказал раскопать в ногах и в изголовье. В неудобной позе, стараясь не наступать на покойника, обкопали, но оружия не было, и земли тоже. Лопата, со скрежетом, скользила по скале.
     
      Пока копали, то ротный рассказывал о том, что мусульмане закапывают умерших глубоко. Муж чин на глубине 2 метра, а женщин на глубине 2.5 метра, чтобы и после смерти они были на разных уровнях - женщина ниже мужчины.
     
      В этом я убедился буквально через несколько часов. Мы проходили мимо кишлака, расположившегося между двух хребтов за узкой горной речкой. У хребта слева, на высоте метров 30, была большая ровная площадка, поросшая высокими деревьями с тенистыми кронами, под которыми, расположилось небольшое кладбище. Склон кладбища, ближайший к реке, был обрушен в одном месте. Толи это был оползень, а может и разрыв бомбы.
     
      Из обрушенного края торчали тела, завёрнутые в саван и в большие ковры. И действительно несколько тел было зарыто ниже остальных. Зрелище было неприятное, и мне было очень жаль, что потревожили умерших.
     
     
      Братский огонь.
     
      Панджшер. Июнь 1984 года.
      В расположении полка готовились к большому ночному выходу, к засаде. Вместе с разведротой должна выйти и рота пехоты.
     
     
      Когда стемнело, колона БТРов подбросила нас к входу в ущелье. Слева от дороги торопливо бежала горная речка, обмывая скалистый склон хребта, а справа почти сразу от дороги было ущелье уходящее вверх, к перевалу.
     
      Разведрота шла впереди по каменистому ущелью, заваленному крупными камнями разных размеров. Наверное, во время бурного таяния снегов, ущелье служило руслом горного потока, сходящего сверху.
      Идти было неудобно, потому что приходилось всё время скакать по камням разных размеров. Ночь выдалась ясной, и огромная луна щедро осветила ущелье.
     
      Вскоре дошли до места, где ущелье стало поворачивать влево, и разведрота вошла в тень от скал.
      Неожиданно в ночной тишине, длинными очередями взорвался пулемёт, стреляющий нам в спину.
     
      Пулемётная точка находилась на хребте, находящемся за рекой, как раз напротив входа в ущелье. Все бросились в рассыпную в поисках надёжного укрытия.
      Пулемётчик видно знал и любил своё дело, каждый пятый патрон был трассирующий, и он прицельно лупил по спрятавшейся за валунами роте. Впрочем, и предательская луна очень хорошо освещала наши позиции.
     
      Разведрота почти вся ушла за скалы, в непростреливаемую зону. Под обстрелом осталась небольшая группа замыкания и молодой лейтенант Аракелян. Лежать под огнём было невыносимо, пули свистели над головой, рокотом разносился по ущелью жёсткий треск пулемётных очередей. Офицеры пехотинцы пытались по связи узнать, кто ведёт по нам огонь? Кому-то докладывали обстановку, и говорили о том, что есть раненые.
     
      До разведчиков было рукой подать, и мы перекинулись с оставшимися под обстрелом мыслями о том, что надо рвануть к своим. Тогда можно стоять под прикрытием скалы, и чувствовать себя в безопасности. Пулемётная очередь уходила вправо, а мы, несколько разведчиков, рванули влево. Лейтенант Аракелян уговаривал нас остаться, но потом побежал за нами.
     
      Пулемётчик просёк наш манёвр, и перенёс огонь на нас. Пули прошли между нами, где -то на уровне живота, но никого не задели. Только сзади нас, ойкнул и упал лейтенант Аракелян. Потом он отполз за какой-то валун. Тогда мы подумали, что он просто подскользнулся. Лейтенант был ранен в руку, но не хотел никого звать на помощь, чтобы лишний раз не подвергать опасности. Он сам отполз туда, где медик перевязывал раненых пехотинцев.
     
      Мы уже стояли и посмеивались над тем как шугались под обстрелом.
      Иногда с опаской выглядывали, и смотрели, как пехотинцы лежат за валунами в залитом лунным светом ущелье. Наконец-то выяснилось, что это позиции церандоя. Связались с ними, и они прекратили огонь.
      Засада была сорвана.
     
      Пришлось возвращаться на дорогу. Шли медленнее, потому что с нами были раненые.
      БТРов пришло почему-то меньше, а мест с учётом раненых требовалось больше.
      Набились битком, так что и ухватиться было не за что. На очередной колдобине сорвался и упал с брони разведчик, отделавшись ушибом и ссадинами.
     
      К сожалению, это не единственный раз, когда мы попадали под братский огонь, и как говориться чужой может промахнуться, ну а свой в своего всяко попадёт.
     
     
     
      Сад.
     
      1984 год. Июнь. Панджшер. Однажды разведрота шла по ущелью, и досматривала дувалы расположенные на его склонах. В этом месте афганцы селились не в кишлаках, а отдельно друг от друга. Все дувалы были пустыми. Жители оставили свои дома, и ушли из района боевых действий.
     
      Время приближалось к полудню, и пора было сделать привал. Денёк выдался чудесный - светило яркое солнце, а с гор дул слегка освежающий ветерок. Подойдя к отдельно стоящему дувалу, со всей осторожностью открыли дверь, и... нас сразу же накрыло волной ароматных фруктовых запахов. За высоким забором был большой фруктовый сад. Яркое афганское солнце с трудом пробивалось сквозь пышные кроны не высоких деревьев, создавая тенистые полянки на сочной мягкой траве. Все сразу поняли, что привал будет здесь.
     
      По-хозяйски бросились в дом и стали искать всё необходимое для пикника. Нашли большой казан, противень и муку. В саду развели костёр и стали разогревать сухпай и печь блинчики на всех. Праздник организовался сам собой. Сад был очень уютным, и мы чувствовали себя гостями в этой чудесной восточной сказке.
     
      Сад распахнул нам свои объятья, и всем нравилась его неподкупная щедрость, с которой он дарил тепло и уют. Будь то гость или смертельный враг, или самый родной и близкий человек, который посадил его и ухаживал за ним все эти годы. Как солнце, которое изливает свой свет на злых и добрых.
     
      Место нравилось абсолютно всем, и когда обед был готов, то разведчики расположились под кронами деревьев в теньке, на мягкой сочной траве. Настроение было приподнятое, шутили, вспоминали дом и благодарили хозяев, сожалея, что согнали их с насиженных мест.
     
      На десерт захотелось вкусненького. В углу сада росли две черешни, с крупными, переспелыми ягодами. Несмотря на высокогорье, и здесь созревало два урожая. Вот и черешня созрела в июне. Ягоды были высоко, и разведчики полезли вверх по тонкому стволу. Стройная черешня с трудом удерживала двух-трёх слонов, и раскачивалась в разные стороны, когда они лакомились ягодами и тянулись к дальним веткам.
     
      Зрелище конечно комичное, но разведчикам было 18-19 лет, и по сути, конечно же они были дети, хотя и делали грязную мужскую работу. Но когда выпадала возможность, то с радостью беззаботно веселились. Вряд ли кто думал в этот момент об опасности и охране, все предавались отдыху и веселью.
      Но впереди была сложная задача - досмотр ущелья, и праздник пришлось быстро свернуть. С трудом все возвращались в реальную действительность и покидали это царство тепла и уюта, это душное облако фруктовых ароматов.
     
      Разведрота пошла торопливой цепочкой дальше по маршруту, а этот сад навсегда остался в моей памяти.
     
     
      Выход к своим.
     
      Панджшер. Июнь 1984 год.
      Полк выходил из района боевых действий, туда, где высоко в горах была вертолётная площадка, с которой вертушки забирали пехоту.
     
      Разведрота шла скорым шагом. Сзади маленький таджик-переводчик Шура Сафаров подгонял ослика с вещами командира разведроты и начальника разведки полка. Ослик шёл неохотно, и поэтому мы оторвались от Шуры Сафарова. Когда дошли до вертолётной площадки, то заняли круговую оборону и поджидали отставших. Время шло, а Шуры всё не было видно.
     
      Вертушки забирали одну роту за другой.
      Командиры встревожились, и послали разведгруппу на поиски Шуры.
      Достаточно далеко мы отошли от вертолётной площадки, и увидели Шуру Сафарова сидящего на корточках, и смотрящего вниз. Когда подошли поближе, то увидели ослика лежащего на дне глубокого ущелья и вещи наших командиров.
     
      Шура сказал, что ослик сорвался, а он боялся оставить вещи без присмотра.
      Ущелье было глубоким, около 40 метров и очень обрывистым. Верёвки у нас не было, и мы цепляясь за скалы, полезли вниз.
     
      Отвязали вещи и вместе с ними полезли наверх. Вещи были не тяжёлые, но видно офицерам было приятно, что их тащит ослик.
      Скорым шагом добежали до вертолётной площадки, и узнали печальную новость, что вертушек больше не будет. Разведрота и рота пехотинцев будут выходить своим ходом.
     
      Пехота решила вернуться и выйти вдоль реки по ущелью. Проход был удобный, но опасный, потому что была большая вероятность нарваться на мины. Командиры разведчики выбрали путь по скалам. Тяжело. Опасно, но меньше вероятность попасть на минные поля. Дело было к 15-00 и надо торопиться, потому что путь предстоял долгий, тяжёлый и опасный.
     
      Идти приходилось быстрым шагом, иногда переходя на бег. Через три часа гонок "сдох" приданный сапёр, он с трудом вставал после короткого привала и вскоре стал жаловаться, на то, что ему нестерпимо тяжело, и он очень устал.
     
      Он был дембелем - весенником, и в нормальной армии был бы уже давно дома, но в Афганистане дембеля уходили в августе. Его вещмешок отдали мне, а так же поручили подгонять его.
     
      Слева от нас, вдалеке за скалами, в районе реки, прогремел взрыв, через некоторое время другой. По полковой связи мы узнали, что пехота зашла на минные поля. Сапёру оторвало стопы, пробовали уйти вбок и обойти мины, но опять подрыв. Отошли с ранеными и остались на ночлег.
     
      Я знал этих сапёров, потому что прожил с ними пол года в одной палатке, до того как попал в разведроту. Один из них был Коля - башкир, совершенно безобидный парень моего призыва, а другой - говнистый дембель по кличке "Полковник". Кличку он придумал себе сам, и требовал, чтобы все остальные обращались к нему: "Товарищ, Полковник!". Колю, он всегда подставлял, и заставлял идти первым, чтобы в случае чего он наступил на мину.
      Но Бог правду видит.
      Коля мину перешагнул, а "Полковник" на неё наступил.
  
      Между тем дедок действительно выбился из сил, и уже тащить автомат ему было невмоготу. Деды передали его автомат другому разведчику, и порекомендовали мне быть с ним пожёстче, и тут же показали как. Они орали на него, и влепили несколько увесистых пощёчин, а так же пару бодрых пинков, давая понять, что никто его жалеть и убеждать не будет.
     
      Командиры взвинтили темп, и дедок уже шатался из последних сил, стараясь куда-нибудь сесть, но я чётко следил за этим моментом и вовремя наносил удар с носка по пятой точке.
      Если ему удавалось сесть, то хватал его за воротник гимнастёрки и рывком поднимал на ноги и тащил по тропе. Он скулил, ныл и плакал, а самое тяжёлое было впереди.
     
      Уже солнце перевалило через хребет, когда мы вышли к каскаду водопадов спускающихся в узкую долину, разрезанную горной рекой. Высота скал над долиной была очень большой, причём несколько участков были совершенно отвесными. В последних лучах заходящего солнца эта картина выглядела впечатляюще и угрожающе.
      Стремительно потемнело.
     
      В место нашего спуска артиллеристы с брони бросали осветительные ракеты, и пока они горели мы торопливо бежали, когда ракеты гасли, то садились или медленно передвигались. Отвесные скалы преодолевали следующим образом, в полной темноте, спускался "Христос" - отчаянный и ловкий дед. Он снизу светил фонариком и подсказывал спускающимся, за что держаться и куда наступить.
     
      В такой суматохе трудно уследить за людьми, и установили строгую последовательность в цепочке. Каждый следил за тем, кто впереди, а кто сзади, и по команде контролировал наличие отсутствия. Если кого-то не было на месте, то его выкрикивали, и он отзывался и становился на своё место.
     
      Ракеты бросали уже несколько часов, и промежуток между залпами, был всё больше и больше. На броне знали, к какому кишлаку мы должны выйти и направили туда бронетехнику, чтобы на свет их фар мы ориентировались.
     
      В месте выхода бронетехники вспыхнула перестрелка, видимо наши спугнули духов, устроившихся на ночлежку. Мы уже видели свет фар, освещающий верхушки дувалов, и побежали к кишлаку.
     
      В это время застрадал Пашка Ульянов из Подмосковья, он умолял остановиться, чтобы он мог сходить по-большому, но ротный накричал на него, чтобы терпел пока не выйдем к своим.
      Вот перед нами горная река.
      На другом берегу кишлак, за которым нас ждёт броня.
      Время искать переправу, нет.
     
      Кто-то прыгает в ледяную воду в полной темноте, и преодолевая мощный горный поток, переходит на ту сторону. За ним, по одному стали прыгать все остальные.
      Помню, ротный тогда, каждому бойцу подавал руку и помогал взобраться на крутой берег.
     
      Когда подходили к кишлаку, то около нас метрах в 20-ти, выскочили отстреливающиеся духи. Их было человек 10, а нас чуть больше 20. Мы наставили автоматы друг на друга, готовые выстрелить в любой момент. Деды закрыли собой командира разведроты. Ротный приказал: "Не стрелять, пускай уходят!".
      И духи тоже сказали что-то друг другу, и ушли прочь, растаяв в темноте, а мы, повернувшись к ним спиной, ушли в кишлак. Духи, даже отойдя на приличное расстояние, не пустили очередь вдогонку.
      Всё-таки и враги соблюдают молчаливую договорённость.
     
      Как только вошли в кишлак, то Пашка Ульянов сразу заныл.
      -Ну что с тобой - спросил его ротный.
      - Стыдно, но я наделал прямо в штаны.
      - Ну, чего уж теперь, давай выгребай!
      Совершенно не было сил, чтобы поржать над этой ситуацией.
      Бедный Пашка чуть-чуть не дотерпел.
      Пашка присел в сторонке, и выгреб говно из обделанных штанов.
      Удушливый запах свежего дерьма вернул всех к реальности, и в разведчиках проснулось чувство юмора, и посыпались комментарии по этому поводу.
     
      Мы пошли дальше.
      Пройдя по узким улочкам, подошли к бронетехнике.
      В свете фар ротный подошёл к оцеплению, и о чем-то переговорил с офицерами.
      Вернулся к нам, и мы все вместе вышли к броне.
     
      Через некоторое время к нашему ротному подошли танкисты, и сказали, что надо разорвать "гусянку" танка, и просили дать сапёра. Ротный подошёл ко мне и просил помочь. Пошли к танку.
     
      Танкист показал место между двух катков. Я тогда прикинул, что в противотранспортной мине 6 кг тротила, и она разрывает гусеницу. С большим трудом нашли тридцать 200граммовых тротиловых шашек. Подкопав под гусеницей, плотно уложил их по всей ширине. Отрезал бикфордов шнур, вставил его в детонатор, а сам детонатор всунул в отверстие в крайней шашке.
      Поджёг шнур, и все побежали прятаться за бронетехнику.
      Раздался взрыв.
     
      Когда подошли, то гусеница оказалась целой, только слегка покорёжило и надорвало трак. Больше тротила не было. Расстроенные танкисты вежливо поблагодарили и принялись за работу.
     
      Как только они закончили своё дело, то все сразу погрузились на броню и поехали к своим. Всё, мы едем "домой", и можно расслабиться.
     
      Прощай "Мулла".
     
      Щенок
     
      Панджшер. Июнь 1984года. Разведрота остановилась на привал в одном из маленьких кишлаков, раскинувшихся в глубоком высокогорном ущелье. Досматривая дувалы, обнаружили маленького щенка. Он был очень мил - белый пушистый с чёрными блестящими глазками. На вид ему было около двух месяцев, и видно, что он крупной породы, типа сенбернар.
     
      Щенок был похож на белый пушистый шарик, ну просто замечательная мягкая игрушка. Его передавали из рук в руки и любовно трепали белоснежную шёрстку. Всё умиляло в поведении щенка, особенно когда он не торопливо ел тушёнку, и все разговоры были только о нём.
     
      Мы уже собрались идти дальше, но щенок не шёл за нами, и когда подзывали его, он оставался стоять на месте, и по-детски наивными глазками поглядывал на нас. Тогда решили его нести, чтобы выйти к "броне" и оставить его там.
      Солдаты, по сути дела, "дети с большими яйцами", как верно подмечали офицеры. Частенько замечал, как за пехотой на марше следовали четвероногие любимцы. Разведчики долго шли, передавая его друг другу, но ближе к обеду нам поставили новую задачу.
     
      В 10 километрах (по карте) от нас в кишлаке замечена группа душман, и мы должны по возможности взять "языка". Это меняло в корне судьбу щенка, и разведчики оставили его сидеть на склоне, а сами торопливым шагом отправились решать поставленную задачу.
     
      Но щенок не хотел расставаться с новыми друзьями, и проявил удивительную резвость. Он обгонял роту и садился на склоне, так чтобы до него легко было дотронуться рукой. Проходящие мимо разведчики успевали его потрепать, и собачка благосклонно принимала ласку. Когда мимо проходил последний разведчик, резвый щенок обгонял разведроту, и опять садился на склоне, ожидая ласку. В конце концов, он дошёл с нами до брони, и потерялся в один из переездов.
     
      "Вишня".
     
      Неожиданные проблемы возникли на нашем торопливом марше. "Вишня" стал уставать и отказывался идти. "Вишня" был "черпаком", но в нашу роту пришёл совсем недавно. Из полка только что введенного из Союза, бойцов раздавали в подразделения, которые несли наибольшие потери. Вот и нам дали несколько человек, одним из них был киевский еврей Вишневецкий, а отсюда и прозвище "Вишня". Он был среднего роста, склонный к полноте и живыми карими глазами.
     
      Мы уже испробовали все средства, начиная от уговоров, переходя к бодрым пинкам, и заканчивая "внушениями" по лицу и в грудную клетку. "Вишня" рыдал и бессильно стекал на склон. В результате мне дали нести его вещмешок, а кто-то взял его автомат. Он шёл налегке, но всё равно "умирал", стонал и старался остановиться, чтобы сесть. Его упорно толкали, и он однажды бросился под откос, и попытался скатится вниз, но склон был сыпучим и пологим. Его вновь втащили на тропу. "Вишня" в слезах умолял, чтобы его пристрелили, потому что он не может идти дальше. Так продолжалось больше часа, пока не нашли нужное ущелье и кишлак.
     
      Бой.
     
      В небольшом кишлаке, зажатом между двумя хребтами, во всю кишели "духи". Пытались приблизительно пересчитать душман, получалось больше трёхсот. Видимо те несколько человек, замеченные с вертолёта были передовым отрядом. Вслед, за которым в кишлак вошла большая банда. План боя созрел моментально. Вещмешки, "Вишню" и двоих разведчиков оставили на хребте, чтобы прикрыть нас и "духи" не смогли обойти сверху.
     
      Рота спустилась ближе к кишлаку. Разведрота - небольшое подразделение, в горы ходит около 20 человек. На броне остаются 2 прапорщика (один по снабжению, а другой по технической части), 6 механиков водителей и несколько операторов -наводчиков. Правда, на вооружении у роты 4 пулемёта, так что "концерт" можно устроить неплохой.
     
      Короткими перебежками, вниз по склону, прячась за выступы скал, мы приближались к кишлаку. "Духи" были так заняты своими делами, что не заметили, как мы приблизились на расстояние достаточное для прицельной стрельбы. Разбили кишлак по секторам и открыли плотный огонь по "духам". Душманы не стали ввязываться в бой, и отстреливаясь, отступили в "зелёнку" оттаскивая за собою раненых и убитых. Сразу за кишлаком была тополиная роща, поднимавшаяся по склону до самого верха хребта. Последнюю группу душман с ранеными и можно было бы "срезать" огнём, на самой кромке "зелёнки", но ротный приказал прекратить огонь. "Духи" беспрепятственно потащили своих раненых и убитых вглубь рощи.
     
      Выждав время мы оставили группу прикрытия и спустились в кишлак. Досматривая дувалы, обнаружили двух афганцев, чуть больше 20лет, без оружия. Их оставили, чтобы прикрывали отход, но они, испугавшись, спрятали оружие и решили сдаться в плен. При первом же допросе они сказали, что здесь оказались случайно, и к душманам не имеют никакого отношения. Когда отвернули ворот рубашки то увидели, что на плече впечатался след от автоматного ремня, а значит, они носили стрелковое оружие. Мы стали требовать, чтобы они показали, куда спрятали оружие. Но они упирались и уверяли, что оружия у них нет и не было. Мы взяли пленных с собой и вернулись на хребет, где стали обустраивать бойницы с видом на кишлак.
     
      Ближе к вечеру в кишлак вошла пехота. Они ходили по дувалам и поджигали их. Видно такой им отдали приказ. Вскоре кишлак запылал, а пехота пошла дальше по ущелью. Кишлак быстро заволокло дымом. И ветер погнал его дальше вдоль хребта. Запах гари достиг и до наших позиций. Разведчики костерили пехоту, за то, что развели "дымовуху".
     
      "Мулла".
     
      Наверху продолжился допрос пленных. Подводили по одному в бойницу, где взводный с "дедами" и переводчиком допрашивали и "прессовали" бедолагу, чтобы узнать про планы духов, где у них тайники, и куда они дели своё оружие. В тот самый момент, когда избитый "дух" был доведён до отчаяния, подходил командир роты и мягким, спокойным голосом прерывал мордобой. Начинался спокойный разговор о том, что если мы не получим интересующие нас сведения, то его расстреляют. Если укажет тайники, то его накормят и передадут церандою.
     
      Один упирался, что ничего не знает, а другой представился муллой и обещал утром показать большой тайник. После этого "духов" накормили кашей и напоили чаем. Оба они были невысокого роста, чернявые с непокрытой головой. "Мулла" был одет в тёмно-синие, просторные одежды, и никакие молитвы он не произносил. Им связали за спиной руки и посадили в углубление на хребте, похожее на яму.
     
      Рядом с ними выставили пост, и мне довелось караулить их в первую смену. Командир роты предупредил меня: "Не смотри на то, что они такие щуплые. Запросто из положения лёжа могут подпрыгнуть, и вырубить одними ногами". Конечно же, утверждения ротного, были сомнительными, но на всякий случай отошёл подальше, и направил автомат в их сторону. Через какое то время они попытались сблизиться, но я растащил их. Проверил, как связаны руки, и снова продолжал наблюдать за ними.
     
      Ночь была тёмной. Слабый месяц тонул в фиолетовом, мутном воздухе, но привычные к темноте глаза различали тёмно-серые силуэты пленников. Между фиолетовыми хребтами, в облаке дыма тонул сгоревший кишлак. Тревожно пахло гарью. Вглядываясь в силуэты "духов", чувствовал, что они не спят, и следят за мной, вынашивая план бегства. Через час, проверяя смену постов, прошёл ротный, и я доложил, что "духи" пытались сблизиться. Ротный наказал моему сменщику, внимательно следить за душманами. А я лёг на бронежилет, голову положил на вещмешок, накрылся плащ-палаткой, и поворочавшись, заснул, крепко обнимая свой автомат.
     
      Разведка.
     
      Утром подняли всех рано. Мы попили крепкого чаю. Ротный миролюбиво разговаривал с пленными, пока они завтракали. "Мулла" и утром не рвался совершать намаз, и офицеры решили, что он "косит" под священника. После завтрака оставили вещи и группу прикрытия на хребте, а сами стали спускаться с хребта вслед за "Муллой", который обещал показать тайник с оружием.
     
      На окраине тлеющего кишлака мы остановились, и "Мулла" показал, что надо идти вдоль реки влево. Место было необыкновенно красивым. Небольшая горная река, плавно изгибалась, и текла в живописное ущелье. Из-за причудливых изгибов хребтов, виднелись мощные заснеженные скалы. Берега были укутаны, свежей сочной травой. По склону бежали разноцветные ручейки - красный, синий, белый и прозрачный. Мы даже остановились, чтобы полюбоваться этим чудом природы. Разноцветные ручейки находились в 2-3 метрах друг от друга, и приглядевшись, увидел, что они совершенно прозрачные, но видно вымывали из горы разноцветные минералы, которые оседали прямо на траве. Странное дело, трава, облепленная разноцветными кристаллами, не увядала. Впервые в жизни увидел асфальтовую прокладку, горизонтальным пластом, толщиной около метра, залегающую под всей горой. Это был самый настоящий асфальт, которым закатаны улицы наших городов.
     
      "Мулла" тянул нас на другую сторону реки в ущелье, которое уходило вбок, и было скрыто от группы прикрытия. Офицеры взвесили наши шансы и решили рискнуть. По камням перебрались через горную речку, и пошли в сторону ущелья. Ущелье было руслом пересохшего горного ручья, и всё усыпано щебнем и обломками каменных плит. С двух сторон нависали угрожающие жёлтые скалы. Вверху справа показался вход в пещеру. Ротный взял "Муллу", ещё несколько человек и пошёл проверить пещеру. Мы прикрывали их снизу, внимательно разглядывая растрескавшиеся скалы, угрюмо нависавшие над ущельем. Казалось вот-вот, духи откроют шквальный, перекрестный огонь, и у нас не останется шансов выжить. К счастью напряженное ожидание длилось недолго, и вскоре разведгруппа вышла из пещеры, и спустилась к нам. Ротный сказал. Что там ничего нет, и в ближайшую неделю там никого не было, так как всё покрыто толстым слоем пыли.
     
      Разведчики взорвались негодованием, и готовы были "порвать" "Муллу" за то, что заставил рисковать жизнью, и в пустую ползать по скалам. Но ротный сказал, что мы возвращаемся в кишлак, чтобы "Мулла" показал, где спрятал своё оружие. Придя в кишлак, сначала стали бить "Муллу". В одном дувале, обнаружили крюк над воротами, с помощью которого афганцы разгружали навьюченный скот. Связали "Мулле" руки за спиной, и подвесили на этом крюке. Били без жалости, руками и ногами, но так чтобы не причинить увечье. Удары гулко отдавались в теле пленника, и у него перехватывало дыхание. "Мулла" постанывал и терпел. Разведчики "выпустили пар", сняли "Муллу" с крюка и развязали руки.
     
      Прощай "Мулла".
     
      Ротный предупредил "Муллу", о том, что если он обманет, то его расстреляют. "Мулла" повёл нас по кишлаку и вывел к сгоревшему изнутри дувалу. Кивнул головой и сказал, что спрятал автомат здесь. Внутри пустых стен были только рухнувшие, и почти догоревшие перекрытия.
     
      "Кончай его": сказал в сердцах ротный. "Муллу" втолкнули вовнутрь, на догорающие обломки, и кто-то пустил короткую очередь в спину. Проходя мимо, все посмотрели на распластанного душмана. Душа легко оставила его простреленное тело, без агонии и страданий. Слабое пламя уже начинало касаться его одежд, а на спине расползалось большое, кровавое пятно. Так что прощай "Мулла", в смысле прости, это война - ничего личного. Может твой обман, продлил тебе и твоему товарищу жизнь, почти на сутки.
     
      Мне неприятно вспоминать эпизоды, чрезмерной жестокости, словно выдавливаю гной из старых ран. Но, выдавливая из души эти жуткие воспоминания, получаю небольшое облегчение, как приговоренный к смертной казни после последней исповеди. И хочется рассчитывать на прощение за когда-то совершенные злодеяния, если не от людей, то от БОГА. Воспоминания безжалостны ко мне. Их цепь растягивается, и память неумолимо обличает меня: А помнишь это!? А это!? А это!?...". Иногда удивляюсь, как за такое небольшое время совершил столько зол? Мало кого волнуют такие оправдания как, присяга, приказ, обстоятельства военного времени!?
     
      Но суд совести не знает границ во времени. Война давно прошла, а воспоминания накатывают, и картины былых беззаконий обличают меня: "Как же ты так!?". И если тогда нас было много, то теперь я остался один на один со своей совестью, и правы будут те, кто выплюнет мне в лицо: "Убийца!".
     
      Родник
     
      Пройдя сквозь кишлак, подошли к зелёной тополиной рощице, растущей по всему склону, до самого верха. Ротный приказал, растянуться цепью и прочесать, как следует "зелёнку". Набрав интервал 5-10 метров, мы стали потихонечку подниматься, внимательно осматривая склон. "Зелёнка" была плотной, и солнце с трудом пробивалось сквозь густые кроны невысоких тополей. Под ногами лежала, мягким ковром, прошлогодняя листва. Мы неспеша поднимались к вершине хребта, и когда вышли из рощи обнаружили необыкновенное чудо.
     
      На самой верхушке хребта была небольшая полянка, с неглубокой впадинкой посередине. В глубине впадинки росла молодая пушистая берёзка с белоснежным стройным стволом, и мягкой, зелёной кроной. Почти из самых корней бил чистейший родник. С полянки открывался живописный вид на огромный горный массив, раскинувшийся до самого горизонта.
     
      Что-то в этом уголке было настолько русское, родное, домашнее, что все кто подходил к роднику, жадно попив воды, располагались на траве около корней берёзки. Хорошо помню восторженные глаза разведчиков, увидевших этот совершенно нездешний пейзаж, словно перенесенный из наших русских равнин.
      Легко и приятно думалось о доме. От берёзки с родником веяло прохладой, и сладко приятно было развалиться у её корней, под тенистой кроной. Тот, кто посадил здесь берёзку, наверняка был человеком с русской душой, или глубоко любящим Россию.
     
      Хотелось домой. Грохнуть об землю автомат и уйти на Север, за тёмно-синие горные хребты заснеженного Гиндукуша, чтобы раствориться в бескрайних просторах родной России.
     
      Мокрая ночёвка.
     
      1984 год. Панджшер. Целый день разведрота поднималась на высокогорный перевал.
      Уже начинало темнеть, и решили остановиться на ночлег, прямо на хребте. В том месте, где его пересекало высохшее русло арыка. Деды выбрали самое удобное место - в арыке. Русло было широкое, ровная площадка в рост человека, в изголовье и ногах берега, чуть больше полуметра - ну чем ни кровать.
     
      Нам же пришлось выкладывать бойницы на склоне на 2-3 человека, и получалось, что спать надо полусидя, в неудобной позе. Деды быстро уложились, и уже дрыхли, пока мы выкладывали бойницы и собирали траву на подстилку.
      Вдруг среди ночи истошные крики. Кричали деды. Спросонья мы подумали, что кого-то укусила змея или скорпион.
     
      Деды размахивали руками и страшно матерились на духов. Мы подбежали и увидели, что русло стремительно наполняется водой. Деды наехали на нас, чтобы мы быстрей вытаскивали из воды их мокрые вещи.
      Видно духи увидели, что бойцы укладываются спать в русле арыка, и ночью пустили в него воду. Деды были мокрые, жалкие и страшно раздражённые.
      Пришлось с ними делиться сухими вещами и помогать устраиваться на ночлег.
      Молодцы душманы, тоже с чувством юмора.
     
      Взрыв на вершине.
     
      Панджшер. Май 1984 года.
      Тяжёлый выдался денёк.
     
      С утра разведрота штурмовала под обстрелом висячий мост через горную речку.
      Река представляла из себя бурный поток, вскипающий мощными бурунами. С грохотом она несла свои буйные воды, сквозь тесные обрывистые скалы, сжимающие её мощными тисками. Настила на мосту не было, а на уцелевшие доски, страшно было становиться. Разведчики передвигались по мощному тросу, держась за другой трос, который служил перилами. Духи обстреливали, но когда передовая группа переправилась на тот берег, обстрел прекратился.
     
      Потом прошли по чудесному кишлаку, который находился невдалеке от моста, на широких террасках, ступеньками поднимающихся на зелёный склон. Он весь утопал в зелёных кронах больших деревьев, и сочился сотнями ручьёв текущих сквозь специальные отверстия в саманных заборах. Ручьи сплетались за кишлаком в небольшие речки, которые впадали в большую горную реку.
      От обилия воды веяло прохладой, а от деревьев разносился необыкновенно приятный фруктовый аромат. Листва скрывала от жаркого солнца, а пение птиц успокаивало и умиротворяло.
     
      Большой кишлак был пуст. Жители оставили его, спасаясь от военных действий. Но в одном из дувалов встретил милую сердцу надпись "ДМБ-82", значит два года назад, наши тоже были здесь. Спасибо местным жителям, за то что сохранили этот гордый знак. Руки чесались написать "ДМБ-85", но времени не было.
     
      За кишлаком находился хребет, на котором возвышалась огромная гора - туда мы и направились.
     
      Шли очень долго, стараясь идти по камням и мимо троп, опасаясь мин.
      Уже на подходе к вершине карабкались по скалам. В одном месте вышли к совершенно плоской стене около 25 метров в высоту. Обойти её было очень тяжело, и решили штурмовать в лоб.
     
      Сначала забрался Христос, ловкий и смелый дед, а потом он спускал верёвку с сапёрной кошкой вниз, причём длины 25 метровой верёвки едва хватало. Да и сама верёвка больше подходила для развешивания белья.
      Он делал оборот верёвки вокруг кисти и становился на край скалы, кто-то из разведчиков, держал его за свободную руку. Придерживаясь за веревку, разведчики поднимались по отвесной скале.
     

Причём поднимаешься с терраски, а потом уходишь влево и оказываешься над глубочайшей пропастью в несколько сотен метров. Не по-детски перехватывало дух, и от страха ноги и руки становились ватными. Старался смотреть только вперёд, но бездна словно тянула меня, и я чувствовал спиной её леденящий взгляд.

     
      Если бы поскользнулся и сорвался, то от сильного рывка мог бы и неудержаться за тонкую верёвку, которая предназначалась совсем для другого. Альпинистского снаряжения у нас не было, и мы лазили по скалам на свой страх и риск. Потом подняли вещи, и последнего разведчика.
     
      До вершины оставалось совсем не много, но там расположилась на привал пехота, которая зашла с другой, более пологой стороны, это только разведка ищет приключений на свою задницу. Расположились мы немного ниже. Воды здесь не было, и поэтому все ходили на северный склон, где лежал снег.
     
      Вдруг на самой вершине раздался взрыв в районе северного склона, и мы увидели лежащего солдата, громко зовущего на помощь. Несколько человек побежало, но их остановили.
     
      По полковой связи передали, что боец подорвался на мине. Через некоторое время к нему вышел медик. Мы это поняли по большой сумке перекинутой через плечо. Он подошёл к бойцу вплотную и тут снова раздался взрыв, и уже медик лежал рядом с бойцом.
     
      Мы бросили все дела, и смотрели, как развиваются трагические события на снежном склоне. По связи передали, что подорвался полковой врач. Многие его хорошо знали, потому что приходилось приходить к нему на приём. Он был мужиком в возрасте и в хорошем звании, добрый и серьёзный - типичный военный врач. Кто-то хотел подойти к ним, но полковой врач криком запретил.
     
      Он перевязал себя сам, а потом перевязал бойца, и они вместе поползли назад, Им повезло, так как больше мин они не задели. Безусловно, врач совершил подвиг, по настоящему мужественный поступок и все говорили о нём с большим уважением.
     
      Минные поля были оставлены нашими, теми кто был на Панджшере два года назад.
      К сожалению, противопехотные мины ставили безконтрольно и карт минных полей, почти не существовало.
      За всю свою службу сапёром, только однажды, мы после себя уничтожили мины.
      А сколько на них подорвалось, своих же солдат!? Простых русских людей!
     
     
      Узы крови
     
     
     
      Панджшер. Май-июнь1984года. Однажды мы летели на вертушках в глухой высокогорный район. На подлёте к месту десантирования "духи" прошили очередью из крупнокалиберного пулемёта наш вертолёт. Пули пробили борт между сидящими разведчиками и разбили иллюминатор. Все вздрогнули, когда лопнула обшивка, и разлетелось оргстекло. Старослужащий по кличке "Христос", сидящий рядом, выглянул в пробитое окно, чтобы увидеть, откуда ведётся стрельба, но в скалах было не разглядеть хорошо замаскированную позицию.
     
      Эхо разносило треск от пулемётной очереди по заснеженному ущелью, так что и на слух не определишь, откуда ведётся стрельба. Очень не хотелось десантироваться в эти дикие, безжизненные скалы с острыми кромками, растущие из узкой глубочайшей пропасти.
     
      Высадка.
     
      Перелетев заснеженные хребты, вертолёт стал снижаться в узкое ущелье, по которому текла бурная река, может быть, Пянж или один из его многочисленных притоков. На широком изгибе реки расположился небольшой кишлак. Мы высадились немного дальше и, возвращаясь к нему, вышли к живописным рисовым полям, залитым водой. Афганцы, открывая дамбу, пускали воду из горной реки на поля, разделенные ровными тропинками на правильные прямоугольники.
     
      По этим тропинкам мы торопливым шагом двинулись в сторону серо-коричневых глиняных дувалов. По пути разглядывал, как ростки риса дружно пробиваются сквозь воду, по поверхности которой скользили шустрые водомерки. Нигде мне больше не приходилось видеть, как афганцы выращивают рис. Кругом возвышались горы, но место под поля, было хорошо освещено, горячим афганским солнцем.
     
      Кишлак был пуст, и только один афганец стоял у своего дукана (магазина). Когда мы подошли, он сразу же стал говорить о том, что возит товары из Пакистана и никаких душман не знает. Мы внимательно осмотрели дукан, и на просьбы хозяина ничего не брать, взяли конфет, отогнав его в сторону автоматами. Распрощавшись с торговцем, мы оставили кишлак, и пошли вверх, на хребет, на склонах которого террасками расположились пшеничные поля.
      Поднялись на хребет и торопливым шагом стали догонять пехоту, которую вертушки высадили выше по ущелью. Вскоре мы увидели тоненькую цепочку пехотинцев идущую впереди по склону.
     
      Бой.
     
      Вдруг по ущелью раскатилось эхо торопливых автоматных и пулемётных очередей. Впереди разгорелся бой. "Духи" из скал открыли огонь по пехотинцам. Тоненькая цепочка разорвалась, и бойцы бросились врассыпную, занимая позиции для обороны. По полковой связи мы слышали доклад о том, что есть убитые и раненые, и что надо помочь.
     
      Мы тут же побежали на помощь, но по другому склону хребта, чтобы подобраться поближе и скрытно. Мы, конечно же, рисковали, потому что, если бы "духи" разгадали наш манёвр, мы могли также нарваться на шквальный огонь, как и пехота.
     
      Мы бежали со всех ног, и только в том месте, откуда доносилась стрельба, осторожно подкрались к кромке хребта. Когда мы перевалили её, то увидели, как несколько "духов" в халатах и чалмах отчаянно перестреливались с нашей пехотой.
      Особенно старался пулемётчик. Он не жалел патронов и не давал бойцам поднять головы. Мы тут же открыли огонь, и прострелянные "духи" стали валиться, даже не успев увидеть, откуда пришла смерть. Больше всех досталось свинца пулемётчику, навалившемуся грудью на ПК. Мы спустились к позициям душман.
     
      Пехота поднялась к нам, оставляя свои "убогие" укрытия. Они приняли бой на гладком, сыпучем склоне, и кто-то спрятался за редкие более крупные камни, а кто-то за свой вещмешок. Старший из офицеров, со всей силы ударил пулемётчика кулаком, и тот, отлетев от пулемёта, рухнул на землю. Офицер ещё несколько раз, со злостью, ударил его ногой, пока начальник разведки не остановил его: "Не сходи с ума, он уже мёртв". Пехотинцы посмотрели на убитых духов и рассказали о том, как начался бой. Кто-то стаскивал в одно место убитых пехотинцев, а кто-то перевязывал раненых. Несколько разведчиков пошли проверить скалы, подальше и повыше.
     
      Находка.
     
      И вот находка. В расщелине притаился паренёк, на вид лет 17-18, в синих просторных одеждах. На голове у него была расшитая тюбетейка с красивым вырезом спереди в виде арки. Он был высокий и крепкий. В выражении лица больше досады, чем страха. В карих разумных глазах быстрое движение мысли.
     
      Он был без оружия и уверял, что здесь оказался случайно. Его автомат нашли ниже в скалах, а на плече обнаружили характерный след от автоматного ремня. Он, наверное, занял позицию вверху, чтобы прикрыть отход своих, но ситуация изменилась, и он решил по-тихому скрыться. Но не удалось.
     
      А денёк выдался чудный. Светило яркое солнце, с заснеженных скал дул прохладный ветерок, а вдалеке открывался живописный вид на кишлак, приютившийся внизу на берегу горной реки, уносящей свои бурные воды в узкое ущелье, зажатое скалистыми хребтами.
     
      Стихийное "собрание" решало судьбу паренька. Большинство предлагало расстрелять его прямо на месте, но командир разведроты и начальник разведки сказали, что возьмут его с собой, чтобы получить разведданные. И паренёк пошёл с нами.
     
      Пленные.
     
      Он нёс вещмешок начальника разведки. А потом, когда взяли трофейную швейную машинку, то тащил и её. Характер у него был говнистый. Он сначала частенько жаловался начальнику разведки на то, что с ним плохо обращаются. Но начальник разведки отсылал его: "По всем вопросам обращайся к старшему сержанту", с комментариями: "Только не при мне!". При первом же случае афганец получал по морде. Вскоре он оставил эту привычку жаловаться, но всегда был недоволен тем, что его заставляют нести швейную машинку.
     
      Иногда, останавливаясь на ночлег, заставляли его разбирать крыши кошар и доставать жерди. Кругом была горная пустыня, и добыть дрова можно было только таким образом. Парень пил чай из своего маленького чайничка, который мы "зацепили" для него в одном кишлаке. Удивляла его чистоплотность, он всегда просил отвести его мыть руки перед едой и с утра.
     
      Однажды из одного кишлака выбили "духов" и при осмотре нашли таких же лет паренька. Только невысокого роста, тихого и спокойного, его тоже взяли с собой. Когда заставляли их разбирать кровлю, то первый кричал на второго, заставляя его работать усерднее. Разведчики посмеивались над ними: "Уже застарел на воинской службе - припахивает "молодого"!".
     
      Мне чаще других приходилось охранять пленных, и на переходах персонально опекал их, да и ночью меня обязательно ставили их караулить. Перед сном пленным связывали руки за спиной и выставляли отдельный пост охранять, а это значит что, всем приходилось недосыпать.
     
      Однажды пленных вывели к бурной реке умываться. Берег был крутой и спуск к воде тяжёлый. Неожиданно второй пленник прыгнул рыбкой с крутого берега в воду и стал выгребать на стремнину в отчаянной надежде, что бурный поток вынесет его за поворот и скроет от врагов. Разведчики изготовились к стрельбе. Несколько человек выстрелили ему в спину, и река понесла распластанное тело вниз по течению, подбрасывая на порогах.
     
      Судьба пленных в разведроте сурова, обычно их нужно было сдавать церандою, но если пленных пытали, то они могли пожаловаться, и нашим командирам могло сильно влететь. Поэтому перед выходом к своим, пленных "убирали", обычно без лишних глаз. Командир роты назначал 2 человек, почти всегда в числе 2 был переводчик - таджимон. Убирали тихо ножом. Разведрота не должна обозначать своего присутствия в тылу врага.
     
      Испытание.
     
      К вечеру нас трёх "черпаков" (отслуживших 1 год) - меня, Андрея и "Афериста", подозвали "деды". Они сказали, что мы должны "убрать" пленного. Это будет нашим испытанием, через которое должен пройти каждый разведчик. У меня с пленным были нормальные отношения. Он почти всегда выполнял, что от него требуют, и, если бы не эта проклятая война, вполне могли подружиться. Никаких претензий лично у меня к нему не было.
     
      Подозвали пленного, и повели в ближайшую пещеру. С нами пошли трое "дедов". Когда зашли в пещеру, "деды" сказали, что первый удар должен нанести я, а Андрей и "Аферист" сразу же за мной. Может быть, потому что не отличался "борзостью" и жестокостью от своих товарищей, да и было заметно, что эта затея мне не нравилась. Но с "дедами" спорить - себе дороже.
     
      У меня был длинный нож, из червлёной стали. Длина клинка чуть больше 20-ти сантиметров с очень острым концом. У самодельной ручки, перевязанной чёрной изолентой, клинок был шириной 4 сантиметра, и служил упором для руки. Одна сторона клинка была острая, как лезвие, другая тупая с кровопускными каналами с двух сторон. Мне почему-то казалось, что это переделанный старинный штык или сабля.
     
      Я достал нож и сделал несколько плавных движений, стараясь, чтобы лезвие шло ровно, и клинок скользил строго горизонтально. Хотел, чтобы удар был хирургически точным и прошёл между рёбер, не причинив лишних страданий пареньку. Не проталкивать мучительно нож сквозь рёбра, и не наносить второй удар. Любая оплошность грозила "наездом" со стороны "дедов" и обидными комментариями от своего призыва.
     
      Парень увидел, как я достал нож и сразу понял, что его убьют. Он стал петлять, убегая от меня, но я решительно наступал, не давая себя обойти. Афганец схватил за плечи крошечного разведчика "Клёпу" и, как щитом, защищался от меня. "Клёпа" болтался, как тряпка, с автоматом в руках не в силах вырваться. "Деды" вырвали "Клёпу" из его рук и вытолкнули афганца передо мною.
     
      Паренёк смотрел на мой нож, пытаясь одной рукой оттолкнуть меня, другой схватить руку с ножом. Всё остальное происходило быстро и машинально. Левой рукой перехватил его правую руку за запястье и, следя за полётом ножа, нанёс удар в левую часть груди. Удар получился точным, и нож легко вошёл по самую рукоятку, и так же легко вышел.
     
      Глаза паренька остановились, дыхание оборвалось, и он весь обмяк. Я понял, что произошло непоправимое, и непонятный страх вошёл в моё сердце. Не успел отпустить его руку, как подлетели "Аферист" с Андреем и нанесли ещё несколько ударов ножами, прежде чем парень упал. "Аферист" опустился на колено и нанёс ещё несколько бесполезных ударов, потому что парень был уже мёртв.
     
      Уходим.
     
      Мне было досадно оттого, что стал участником этого жестокого "шоу", и хотел быстрее уйти из пещеры. Но "деды" не торопились и давали одобрительные комментарии. Никто не обращал внимания на лежащий труп. "Деды" были явно довольны произошедшим. Когда, наконец-то, мы вышли из пещеры, то украдкой посмотрел на свой нож. Следов крови почти не было, только слабые полоски в кровопускных каналах.
     
      Я пошёл и вымыл его в горном ручье. Потом с удовольствием выкинул его, когда нашёл достойную замену, наивно надеясь, что вместе с ним уйдут неприятные воспоминания.
      На следующие утро "вертушки" не прилетели, и мы пошли дальше по склону скалистого хребта, разорванного ревущим Пянжем. Тропа была очень опасной, и поэтому швейную машинку выбросили со скалы в горную речку.
     
      Узы крови.
     
      Всегда хранил воспоминание об этом случае в самых дальних уголках своей памяти, а теперь по прошествии 22-х лет совесть тревожит меня. Обращаясь в молитвах к Богу, прошу: "Избави меня от кровей, Боже! Боже спасения моего! Разорви узы крови, которыми, несомненно связаны убийца и убитый. Ибо невинно пролитая кровь вопиет к отмщению!" С другой стороны, не по своей воле я оказался в Афганистане. А парень по своей воле оказался на поле боя с автоматом в руках, защищая родину от вероломных захватчиков. Если бы ни я, то это сделал бы другой. Думал, что часть вины на тех, кто отдавал приказы, но я один и с меня спрос.
     
      Впрочем, довольно самооправданий. Может, когда кончатся мои дни, на Страшном Суде убитые мною афганцы будут свидетельствовать против меня. Этот паренёк встретит и скажет: "Ну, вот ты и пришёл!". А я ему скажу: "Прости меня, брат! Ведь мы с тобою воины! Ничего личного!". 21.12.2006
     
     
      Старинное ружьё.
     
      Однажды при прочёсывании кишлака, разведчики обнаружили несколько старинных ружей с длинными стволами. Одно из них выделялось особым изяществом. Длинный ствол был чёрным, воронёным, а снизу к нему прикреплён шомпол и мешочек с порохом и пулями. Деревянное цевьё и приклад, с необыкновенным изгибом, были с изящной, тонкой резьбой. Затвор украшен никелированными деталями с искусным узором, правда местами сквозь блестящее покрытие пробивалась ржавчина.
     
      Очень хотелось испробовать ружьё в деле, но никто не знал как.
      Разведчики стали разбираться. Сначала в мешочке нашли капсюль, и надели его на специальный выступ с отверстием, на оружейном механизме. Сколько сыпать пороху не знали, и насыпали вроде немного. Сверху загнали бумажный пыж. В качестве мишени выбрали стальной, блестящий кувшин, снизу пузатый, а сверху с тонким ажурным горлышком.
      Деды доверили первый выстрел мне, потому что неизвестно какая отдача у ружья, и если разорвёт ствол то можно пораниться осколками, а сами отошли подальше в сторону.
     
      Как только взял ружьё в руки, у меня в душе возникло чувство благоговения перед художественным произведением старинных мастеров, но оружейный механизм казался слишком примитивным и не очень надёжным. Немного побаивался, что действительно разнесёт ствол, или сильно толкнёт отдачей.
      Но между мной и ружьём пробежала какая-то искра отношений, и оно словно старый, но ещё очень крепкий дедушка, утешало меня и убеждало, что всё будет хорошо.
     
      Стрелял почти в упор, с 3 метров, в кувшин стоящий на валуне.
      Правой рукой обхватил ружьё за шейку приклада, и держа на вытянутой руке, стал поднимать. Ствол был без мушки, но длинный и гладкий, что позволяло вполне хорошо прицелиться. В тот момент, когда длинный ствол слился в общий контур, по центру пузатой части кувшина, нажал на спусковой крючок.
     
      Курок мягко пошёл под пальцем, подпружиненная собачка сорвалась со своего места и сильно ударила по капсюлю.
      Грянул выстрел.
      Из ствола вытолкнуло серое облачко дыма.
      Отдача была не большой, вполне сравнимой с автоматом.
     
      К всеобщему удивлению, кувшин остался стоять на валуне.
     
     
      Деды с упрёками подошли ко мне: "Ну вот, мазила, такой выстрел запорол, трам, тарарам, тарарам...!!!", но когда увидели кувшин, то с громкими комментариями изумились.
     
      Бумажный пыж пробил обе стенки стального кувшина на вылет.
     
      Да, у этого дедушки очень приличный бой, и при умелом обращении это было достаточно грозное оружие. Я был очень доволен, что ружьё не подвело, и оказалось таким боевым.
     
      Старинные ружья мы несли до брони. Командир полка, подполковник Рохлин, очень любил старинные ружья и кораны. В нашей каптёрке он хранил свою коллекцию, и время от времени показывал дорогим гостям и делал подарки.
     
      А мне лучшим подарком, был тот выстрел из старинного ружья, который вспоминаю с удовольствием до сих пор, как встречу с храбрым, надёжным и очень красивым "человеком". Надеюсь, оно заняло достойное место в чей-нибудь коллекции.
     
     
      Панджшер. Храм над водой.
     
      1984 год май-июнь. Афганистан. Панджшер. Разведчики "шерстили" район горного массива Гиндукуш, вдалеке от караванных троп, где изредка можно встретить только кошары для овец, на пути перегона из одного высокогорного пастбища на другое. Типичная горная пустыня со скудной растительностью и выжженными солнцем скалами.
     
      Странный дом.
     
      Однажды спускаясь с перевала, мы вышли в стык двух хребтов, между которыми текла небольшая горная речка. Чуть ниже, прямо над речкой стояло большое и необычное строение. Оно своими стенами опиралось на оба берега. Сверху в него втекала речка, а снизу, сквозь стену, в специальные проёмы вытекало три ручья, и дальше убегали вниз по ущелью. Сначала мы подумали, что это мельница.
     
      Здание было сложено из больших круглых валунов, которые во множестве валялись вокруг. Для такого пустынного места постройка была просто огромной. Она состояла из трёх больших "коробок", располагавшихся в разных уровнях, ступеньками спускавшихся вниз. Мы окружили здание, и с разных дверей, осторожно вошли вовнутрь.
     
      Первая "коробка" оказалась большой прихожей со скромным убранством, и почти без мебели. Во второй "коробке" была большая и просторная комната в длину 10 метров, а в ширину 8 метров. Пол и стены были убраны, уже видавшими виды, коврами. На передней стене было небольшое окно, позволявшее заглянуть в следующую комнату. Справа и слева, располагались длинные столы-тумбы, на которых лежали прямоугольные свёртки. Внутри тумб было почти пусто, и только в углу лежало несколько предметов домашнего обихода: чайник, небольшая кастрюля, медный таз и что-то ещё.
     
      Необыкновенное расположение дома и комнат, почти полное отсутствие жилой обстановки, говорило о том, что это необычный дом, а возможно храм. Первым делом принялись развёртывать свёртки. Нечто было завёрнуто в большое количество разноцветных платков с крепкими узлами на боку. Нетерпеливо развязывал платок за платком, терзаясь в догадках, что же это такое? Не иначе как шкатулка с драгоценностями!?
     
      Книги.
     
      Наконец-то последний платок развязан и передо мной большая рукописная книга. Обложка из тонкой кожи была частично испорчена. Сквозь потёртости кожи, проступали грани узенькой дощечки. Расстегнув застёжки, раскрыл книгу и с удивлением смотрел на непонятную арабскую вязь, с карандашными пометками на полях. Между страниц была вставлена пожелтевшая калька.
     
      Развернув следующий многослойный сверток, обнаружили ещё одну книгу. Видно служители этого храма очень дорожили этими книгами. Больше не стали развязывать следующие свёртки. Ротный, увидев в моих руках книгу, подошёл и взял полистать. Посмотрев сказал, что её надо подарить командиру полка.
     
      Рукописные афганские книги и старинные ружья коллекционировал наш командир полка - подполковник Лев Рохлин. Его трофеи хранились в каптёрке разведроты, и я иногда заходил туда полюбоваться искусной резьбой, на причудливо изогнутых прикладах старинных ружей, для стрельбы с лошади на скаку.
      Забегая вперёд, хочу сказать, что когда вернулись на броню, то командир полка уже встречал нас. Ротный приказал мне достать книгу, и взяв её из моих рук, передал Рохлину. Подполковник с удовольствием взял, завязанную в цветастый платок, книгу. Развязал торопливо узел, и растягнув застёжки, открыл.
     
      Словно свет и тепло хлынули с раскрытых страниц на его лицо, которое загорелось и расплылось в довольной улыбке. Он с удовольствием листал страницы переложенные кальками, и говорил ротному о больших достоинствах и ценности этого экземпляра.
     
      Необыкновенное место.
     
      Тем временем мы продолжали осматривать дом. Посреди комнаты что-то подозрительно выпирало из-под ковра. Стащили ковёр и обнаружили большой прямоугольный люк, с массивной откидной ручкой. Открыли люк и увидели бегущую внизу речку, протекающую под комнатой, и в специальный проём уходящую в следующую часть дома.
     
      Пустынность места, необычайность строения и убранства, наличие реки под домом - навивало мистические рассуждения о присутствии незримых духов, населяющих это необычное жилище и наблюдающих за нашими действиями. Всё вокруг было необыкновенно интересным, и вызывало восторг и удивление. Таких храмов, ни до этого момента, ни после, я не встречал.
     
      Особенно это необычно, потому что в ту пору я был атеистом-материалистом, которому совершено не интересно "почём опиум для народа". Любое проявление духовности было мне не понятно, и я объяснял это не иначе как проявлением древних инстинктов у неучёных людей.
     
      В следующей "коробке" внизу, река разделялась из одной точки на три ручья, которые текли в специальные проёмы в передней стене. Пола не было, и мы ходили по камням, под высокой крышей, защищённые стенами, удивляясь необычности этого храма.
     
      Место мне очень нравилось, несмотря на суровость пейзажей высокогорья, и грубоватость строения. Хотелось задержаться подольше, но, к сожалению, осмотр быстро окончился, и мы пошли дальше, вниз по ущелью. Несколько раз оглядывался, стараясь получше запомнить это чудесное место, пока оно не скрылось из виду.
     
      Сейчас вспоминая это чудесное ущелье, думаю, что несомненно, существуют места, где присутствие Божие наиболее ощутимо, и это заставляет людей с чуткой к духовному душой искать эту "жемчужину". Обретая её, оставлять суетный мир и ценой колоссальных трудов обживать "пропасть земную", чтобы жить здесь в любви Божьей и никакие веяния "лежащего во зле" мира не замутили чистоты этого источника, посреди войны и неисчислимых бед и страданий.
     
     
     
      Хост. Встреча с Богом.
     
      Афганистан. Газни.
      Суровая зима 1984 года. В начале зимы, в декабре, стали готовиться к боевой операции в приграничном районе Хост, который располагается почти напротив пакистанского Пешавара. Задача на первый взгляд казалась не такой сложной - отбить "духов" от дороги и по образовавшемуся коридору завести продовольствие и боеприпасы в Хост. Отойти и оставить зимовать афганский гарнизон в полном окружении. Операция была армейской. Кроме нас был полк самоходной артиллерии из Кабула, батальон гордезских десантников и батальон 14 пехотной дивизии афганской армии. Может быть, кто-нибудь и ещё, но уже не вспомнить. Духи не ожидали нашего наступления и стремительно, почти без сопротивления, отступили к горам. Осторожно, разведывая дорогу, мы вошли в зону действия какого-то авторитетного полевого командира.
     
      Гордез.
     
      Почти без потерь, не считая нескольких обстрелов, мы подошли к Гордезу.
      Небольшой восточный город лежал в круглой долине диаметром 6-8 км, на берегу извилистой горной реки. Места жуткие, духи частенько из безоткатных орудий расстреливали расположение полка, который был у них, как на ладони. Однажды душманы обстреляли палатки десантников фосфорными снарядами (что-то похожее на напалм) - тогда погибло около 20 человек. По примеру гордезского полка, и нас хотели заставить копать "щели" рядом с палатками, но, слава Богу, передумали.
     
      Мы остановились на широкой излучине запорошенной снегом реки, чтобы дождаться кабульских и всей силой навалиться на оборзевших духов. У нас в разведроте была небольшая палатка, в которую мы забивались всей толпой, насчитывающей около 30-ти человек. Расчищали снег, стелили на мёрзлую землю брезент, и каждый подстилал свой бронежилет. Не снимая одежды, забирался в трофейный спальник китайского или японского производства.
     
      Помню, у многих были китайские поролоновые спальные мешки, а наиболее продвинутые деды и офицеры имели пуховые японские спальники, но они были очень короткими, и рослым разведчикам были по плечи. Вот, таким образом, спали вповалку вокруг печки, которая стояла обычно в центре нашего военного "дома". Холоднее всего было спать с краю, поэтому, когда кто-то из центра уходил на дежурство, можно было занять его место.
      На усиление группировки нам выделили роту сапёров из Черикара, и было решено разделить их по ударным группам. Нам тоже выделили двух сапёров.
     
      Шмон.
     
      На следующие утро мы двинулись в сторону Хоста. В одном кишлаке, в пригородах Гордеза, когда мчались на БМПэшках, мы повстречали какого - то "моджахеда", ехавшего на велосипеде с карабином на спине. Увидев нас, он резко повернул в другую сторону. Мы стали кричать, палить, спрыгнули с брони. Афганец, испугавшись, упал и запутался в велосипеде. Наши ребята подскочили, дали по морде, сняли часы и повели разбираться к командиру. Афганец требовал вернуть велосипед и карабин. Тут же между делом обшманали один дувал (глиняный трёхметровый забор, который охватывает такие же глиняные одно и двухэтажные постройки). "Зацепили" швейную машинку, отгоняя хозяев автоматами. Скоро дембель и пора ушивать парадку.
     
      Техника шмона проста, но требует внимательности и осторожности. Врываемся в дувал: двое у дверей, двое внутри двора, остальные по два три человека осматривают помещения, Быстро и энергично, переворачиваем всё на своём пути, берём, что надо, и быстро уходим. А если находим оружие или спрятавшихся духов, то тогда особый разговор....
     
      Как только выскочили из кишлака, - колонна остановилась. К нам подошёл начальник разведки и сказал, что приказали отпустить пленного, который оказался из местного ополчения. Его товарищи каким-то образом вышли на командующего группировкой и пригрозили минировать дороги. Пленному перевели, и он с радостью спрыгнул с брони, потащил за собой велосипед и карабин. Мы возмутились, но начальник разведки приказал отдать, а также вернуть деньги и часы. Так получилось, что часы и деньги уже "зажали": "никто не видел" кто их взял. Пленному врезали бодрого пинка, и мы поехали дальше.
     
      Хост.
     
      Ехали долго, петляя между усыпанными глубоким пушистым снегом горами, украшенными зелёными зонтиковыми кедрами. Уже в полной темноте развернулись невдалеке от Хоста. На склонах росли невысокие и редко растущие кедры, а в ущелье они устремлялись ввысь на 10 метров. Не все кедры были зонтиковыми (с плоскими кронами на разных уровнях, как рисуют их на японских гравюрах). Были и лохматые с длинными пушистыми иголками, с кривыми стволами, внутри которых самым причудливым образом переплелись прочные волокна, которые очень тяжело пилить.
     
      Афганцы люди восточные, очень эмоциональные, от невозможности расколоть такое свилеватое полено выходили из себя. Однажды видел, как один афганский солдат бросил в сердцах топор и ходил, размахивая руками, успокаивая нервы отборными ругательствами, и пинал ногой непокорное полено. Как я его понимаю - сколько матов было сложено за этим непростым занятием.
     
      На следующий день осмотрели место - это была долина, обрамлённая заснеженными горами. Причём, одна из них самая высокая - Алихейль, что в переводе значит "маленький Али". Находилась гора на пакистанской территории и была украшена чёрными штрихами кедров, как королевская горностаевая мантия.
     
      Пещера.
     
      Вдоль хребта текла речка, устремляясь прямо в пещеру, как в туннель, высотой 2-3 метра над уровнем реки и шириной 12-15 метров. Пещера была длинной и уходила на ту сторону хребта. Решили рискнуть - подались в разведку на одной машине, соединив её длинным тросом с другой, которая стояла на берегу. В эту группу попал и я, как опытный сапёр, (в разведку попал из сапёрной роты). Погрузились на броню и потихонечку тронулись.
     
      Когда трос выбрали, - мы его отсоединили и оказались отрезанными от помощи. БМП шла на пределе глубины, вода заливала десант, головами почти касались верха пещеры. Метров через сто пятьдесят, за плавным поворотом, показался выход из пещеры, и мы выехали на другую сторону хребта. Остро чувствовалась опасность: мы были отрезаны от помощи, и было неизвестно, что ждет нас впереди. Река уходила влево вдоль хребта в красивое, глубокое, заснеженное ущелье. Когда вернулись назад, вся рота вслед за нами смогла проехать под хребтом.
     
      Впереди были долгие переходы, зимние ночевки и стычки с духами. Мы долго передвигались по лесистым хребтам, разведывали путь для батальонов, спускались в ущелья, обнаруживая склады и стоянки душманов, после чего их минировали или взрывали.
     
      Груня.
     
      На одном из переходов у приданного нам молодого сапёра, среднего роста паренька, с круглым простым лицом, с головы слетела шапка и упала в глубокое ущелье. Чтобы не замёрзнуть, он подвязывался портянкой, как платочком. На привалах, когда нас догоняла пехота, многие подшучивали над ним, прозвали Груней и шутили: "Какая у вас Груня! О, да она ещё и курит!?" Паренёк был "молодым", и ему не было ещё 18 лет. Родственники надоумили идти в армию, говоря что, если раньше призовёшься, то раньше дембельнёшься. Это была его первая боевая операция.
     
     
      Духи.
     
      Однажды мы шли проверить кишлак, и нам на встречу вышла группа замыкания афганской армии. Среди них выделялся молодой рослый советник. Он служил после окончания восточного факультета ЛГУ. Пока шла операция, мы несколько раз с ним встречались, и "трепались за жизнь". Странная, конечно, картинка: высокий русский парень среди смуглых афганцев. Он сказал нам, что вчера выбили душманов из кишлака, а сегодня духи жмут, и их батальон оставляет позиции, так что духи вот- вот будут здесь. Мы выбрали место за кишлаком около дороги, и, когда духи выскочили и побежали преследовать афганцев, открыли шквальный огонь. Духи, отстреливаясь и оттаскивая раненых, отступили в кишлак, а мы пошли по своему маршруту.
     
      Где - то в середине дня увидели большую группу духов. Мы были в перелеске, а они по целине пересекали заснеженное ущелье и уходили вправо к хребту. Их было человек 50, а нас 25. Командиры решили не принимать бой и дать им уйти. В этот момент выяснилось, что наш медик, когда лежал в засаде, оставил автомат. Провинность на грани преступления...
     
      Походные будни.
     
      Мы, пропустив духов, ушли влево, поднялись на хребет. Потом спустились в ущелье и вскоре набрели на небольшой кишлачок. В одном дувале нашли выпущенных кур. Поймали несколько штук, и когда стали выходить из дувала, нам навстречу группа вооруженных афганцев. Не успели мы схватиться за автоматы, как среди надвигающихся узнали знакомого советника. Я помог ему поймать курицу, а он прочёл несколько строк из Корана, который лежал в его сумке. На этом и разошлись.
     
      Большая группа нашего полка поднялась на высокую гору. Там все и расположились на ночлег. Огромная, плоская вершина горы, покрытая снегом, была похожа на стол, застеленный белоснежной скатертью. С медиком, потерявшим автомат, поступили следующим образом: потерянный автомат списали на убитого сегодня в бою солдата. Медика нам заменили и дали в придачу 2-х человек из муз. взвода. Начштаба сильно "обиделся" на музыкантов и комендачей, и стал гонять их на боевые.
     
      На следующий день мы собрались двигаться дальше. Взводный принёс карту, там была обозначена местность и группировки, действующие вокруг нас. Их насчитывалось около 10 со всех сторон, в каждой человек 50-70, и на вооружении крупнокалиберные пулемёты и безоткатные орудия. Наш маршрут пролегал в самую их гущу.
     
      Ирик.
     
      Мы прошли через занесённый снегом хребет, и вышли на перевал, где встретили несколько рот на привале. Здесь я увидел своего бывшего "черпака" Ирика из Туркмении. Помню, когда я пришёл молодым сержантом из Союза, то этот худощавый, невысокий паренек пытался меня "кантовать", но, получив отпор, стал хорошим товарищем и впоследствии помогал обживаться на новом месте. Потом Ирика избили "деды", и он одного из них "вложил" командиру роты, того посадили на "губу", а Ирика перевели в пехоту. Выходит, что Ирик был дембель - осенник и давно должен быть дома, но это были суровые времена, когда дембеля - осенники уходили домой в феврале, а дембеля - весенники в августе.
     
      Он сидел на земле, отвернувшись от других, в старом, потёртом обмундировании, я поздоровался и подсел к нему.
      -Ну, как, приготовил парадку на дембель?
      -Да нет, всё некогда. Одну нашёл, но она немного мала.
      -Ну, ничего, у меня была приготовлена одна, но я нашёл новую, так что, когда вернёмся, - отдам её тебе. Ты её немного ушьешь, и будет в самый раз.
     
      Выступаем.
     
      В это время пехота прикалывалась над Груней в ожидании команды "Приготовиться к движению!". Когда команда прозвучала, пехота лениво встала и отправилась вперёд по хребту, а мы спустились в покрытую глубоким снегом долину, чтобы разведать подступы к другому перевалу для другого батальона.
     
      Через некоторое время на хребте закипел жаркий бой с разрывами и шквальным огнём. Из полковой связи мы узнали, что 7-я рота нарвалась на душманов-фанатиков, так называемых "чёрных аистов" (они одевались в чёрные халаты и белые чалмы). Бой кипел жаркий: с самого начала погибли 7 человек и появились раненые. "Чёрные аисты" теснили и шли в атаку в полный рост, подбадривая друг друга воплями. 7-я рота просила подкрепления, и мы видели, как по хребту в тот рай-он проследовала рота. Позже я узнал, что Ирик погиб в том бою.
     
      Несмотря на трагичность ситуации, мы находились в радужном настроении: раз зажали пехоту, то мы спокойно зайдём на перевал, т.к. духи все силы бросят туда.
      Мы вышли на дорогу, ограниченную двумя глиняными дувалами, и остановились передохнуть, чтобы уточнить свою задачу. Когда стали сверять маршрут, то оказалось, что нам надо выходить на перевал по хребту возле странного дома, который находился на склоне справа. Это был двухэтажный дом, богатый по здешним местам, и в совершенно диком, плохо доступном месте, плотно заросшем невысоким кедрачом. Почему-то этот дом сразу врезался в мою память.
     
      Александр Доронин.
     
      В моём отделении был молодой боец по имени Александр, высокого роста и крепкого сложения, на гражданке был зубным техником, и из гильз крупнокалиберного патрона он изготавливал фиксы - накладки, похожие на золотую коронку. Разведчики с удовольствием драили их до блеска и надевали на здоровые зубы, а при встрече улыбались хищно, чтобы ярко во рту блеснула фикса, тогда это было страшно модно, и у меня тоже была такая.
     
      Александр был связистом и носил большую рацию. Он сидел под забором бледный, с потухшими глазами, я содрогнулся. Впервые видел маску смерти на живом лице. "Наверное, его убьют", - подумалось мне. Подошёл и завёл разговор о том, что не время расслабляться, т.к. враг повсюду, и надо посматривать по сторонам. Если духи подкрадутся, не поздоровится всем. Потом я жалел в душе, что не нашёл нужных слов приободрить бойца.
     
      Рыжий.
     
      И вот решение принято - идём на перевал. На самом подходе к перевалу заспорили с Рыжим. Рыжий был капитаном спецназа, и когда наш бывший начальник разведки ушёл на повышение (на место начальника разведки бригады в Шинданде), то на его место пригласили Рыжего из батальона спецназа, который находился на территории нашего полка и был введён совсем недавно.
     
      Рыжий не пользовался авторитетом, потому что был неразговорчивым и долго соображал, особенно после того, как несколько дней назад в 400-стах метрах от нас подскочил "дух" с "лежанки". Он, видимо, лежал в дозоре, и, когда мы подошли ближе, побежал докладывать.
     
      Мы вскинули автоматы, но Рыжий крикнул: "Отставить!!" и вскинул свою снайперскую винтовку. Размеренно разрезали тишину выстрелы, все смотрели на "духа", как он стремительно петлял, уходя в горы, и считали выстрелы: "...5-6-7-8-9-10"!!! Рыжий промазал!? А дух убежал на предельную дальность и скрылся в камнях. Все мрачно посмотрели на Рыжего и молча покивали головами.
      -Значит, судьба! - сказал он, и поменял обойму в винтовке.
      Дело прошлое, а в тот момент с Рыжим заспорили по поводу того, как заходить на перевал. Рыжий хотел всех вывести по ущелью, но все, а особенно Коля Зинченко (крепкий парень из Воркуты), говорили, что это верная гибель, что если нас зажмут в ущелье, то погибнут почти все.
      -Но по ущелью подниматься легче.
      -Зато по хребту безопасней!
      На том и порешили.
     
      Заходим на хребет.
     
      Идти в цепочке всегда труднее, чем в дозоре, потому что, если кто-то встал, значит, и ты встаёшь, а если хочется встать тебе, то ты терпишь, т.к. идущим за тобой тоже придется встать. Такая рваная ходьба утомляет и раздражает, тем более по глубокому снегу. В дозоре же пройдёшь побыстрее, потом сидишь и ждёшь, пока подтянутся остальные. Как только подтянулись остальные, - встаёшь и снова уходишь в отрыв, поэтому в дозоре частенько собирались халявщики. В этот раз в дозоре были, разведчик Коля Савченко (он был родом, из какого то крымского колхоза), Алик из муз. взвода и Груня.
     
      Духи.
     
      Мы стали заходить на хребет, который вёл к перевалу. На горах в тех местах росли зонтиковые кедры, и поэтому трудно было видеть, что ждёт тебя впереди. Подъём выдался сложным и тяжёлым. И вдруг крик: "Духи!". Мы тут же заняли оборону. Вокруг тишина. Причём духов заметил не дозор, а кто-то в цепочке увидел 2-х человек справа! Полежали минут 10-15 . Переговоры о том, кто что видел и Рыжий даёт команду "Вперёд!".
     
      Мы поднимаемся и идём. Буквально минут через 10 в районе дозора раздался взрыв, и почти сразу же пальба со всех сторон. Через все позиции пробежал окровавленный Алик с криком: "Все назад! Там духи!". Осколками ему расцарапало лицо, и оно было в крови. Он был в панике и бежал, что есть духу. Ему кричали, чтобы остановился, но он стремительно пробежал сквозь расположение роты и скрылся за кедрачами. После этого окружение замкнулось наглухо, и пули свистели со всех сторон.
     
      Окружение.
     
      События разворачивались стремительно и трагически. Я короткой перебежкой бросился к дереву и буквально нырнул под небольшой гладкий валун. Чувствовал, что кто-то по мне ведёт огонь: несколько пуль пробило вещмешок, и из простреленной фляжки вода потекла за шиворот. Хотелось подняться и перебежать, но какая-то сила словно прижимала меня к земле, потом поднялся и перебежал к следующему дереву, стоящему от меня в 15-20 метрах. Посреди корней обнаружил россыпь горячих и дымящихся на снегу гильз. Значит, в меня стреляли в упор, и если бы поднялся, то непременно убили.
     
      Рыжий подозвал меня к себе, т.к. был ближе всех к нему с подствольным гранатомётом, и несмотря на то, что я был командиром отделения, в котором было 4 необстрелянных бойца, перебежками побежал к нему. Вдруг на левой его руке, которой он подзывал к себе, появилось красное, стремительно увеличивающееся пятно, дух прострелил ему руку, как раз посередине предплечья. Он мучительно скривился, но приказал стрелять из подствольника вперёд на упреждение, чтобы духи не утащили Груню и его автомат. Краем глаза справа в вдалеке заметил мрачный дом, что-то было в нём притягивающее внимание, словно он пристально и цепко вглядывался в меня черными глазницами пустых окон.
     
      Дозор.
     
      В дозор духи бросили гранату прямо ребятам под ноги - от взрыва Алика посекло осколками, Груню ранило в ноги, а Колю даже не задело. Алик убежал, а Груня громко стонал от боли, и духи стреляли на его голос, Коля пытался его вытащить, но плотность огня была слишком велика, и он отполз к роте. Вскоре Груня замолчал.
      Обстреляв из подстольника подходы, мы втроем с Колей Савченко и Колей Зинченко бросились к Груне. Груня был убит - на виске темнело маленькое пулевое отверстие.
     
      В разведке всегда считалось особым шиком не носить каски (кто - то из молодых таскал закопченную каску, которую использовали, как казан) и даже смертельный опыт ближних не останавливал бойцов. Офицеры давно не требовали этого от разведчиков, т.к. с огромным трудом добились того, чтобы носили бронежилеты, но частенько получалось так, что уходили на задание в бронниках, а потом деды отправляли свои обратно с первой же вертушкой (для молодых бойцов бронник был обязателен).
     
      Коля Зинченко взял его вещмешок и автомат, а я взял на руки Груню, и когда просовывал руку под голову, то она оказалась в тёплой и липкой крови. Взял его, как спящего ребенка, и мы побежали. Впереди был обрыв, положили Груню на край, спрыгнули и стянули вниз. Он упал прямо на нас, распластав руки. Я стал тянуть его за подмышки, и весь перепачкался кровью. Притащили Груню в расположение роты, и положили около Рыжего.
     
      Бой.
     
      В этом жутком бою убили и Александра. В тот момент, когда подошли к Рыжему, видел, как Александр перебегал вправо, - пуля пробила его рацию, бронежилет и сердце. Были ранены и двое молодых бойцов: один бабайчонок и Андрей Боровской. Интересный парень, до армии женился, и пуля попала ему в область паха. Душманы почувствовали, что здесь брешь и усилили огонь и натиск.
     
      Когда мы подбежали, то молодой боец по фамилии Кичмарик отползал, пятясь задом, как рак, но пулемёт оттаскивал за собой. Вокруг него плотно свистели пули, и мы удивились, как это в него до сих пор не попали. Схватил Кичмарика за ремень и отбросил к дереву в безопасное место.
     
      Простой деревенский парень, он запомнился тем, что в полку подталкивал, выпавший из печки, уголь на совок голой рукой, меня это приводило в полный восторг. Коля Зинченко подхватил его пулемёт, и открыл огонь по наступающим душманам. Он вёл огонь прямо напротив этого злополучного дома, который находился от нас почти в километре
     
      В эфире творилась полная чехарда: 7-я рота докладывала о потерях, наш взводный докладывал о потерях, и другие роты тоже сдерживали наступление и докладывали о сложной обстановке. Все торопились, кричали и перебивали друг друга.
     
      Гриша-молдаванин.
     
      Успокоив Кичмарика, я всучил ему автомат Коли Зинченко, показал куда стрелять и перебежал к Грише-молдаванину. Был у нас такой квадратный (даже кубический) неимоверной силы паренёк, холоднокровно-жестокий и при этом глуповато-добродушный. Нам иногда приходилось "убирать" пленных, потому что подвергали их пыткам, чтобы получить разведданные. Когда выходили к своим, то убирали как ненужных свидетелей. Этот Гриша любил протыкать шомполом барабанные перепонки в ушах с каким-то животным удовольствием, и разведчиков от этого коробило, хотя многим приходилось убивать быстро ножом.
     
      Гриша занял крайне невыгодную для обороны позицию, но зато наиболее безопасную для себя. Он стрелял как будто из-за угла и простреливал только дальний левый сектор от себя. И в тот момент, когда духи стали подбираться к Грише, я подбежал и открыл огонь прямо поверх камня. Духи перебегали по крутому склону и даже от ранения стремительно катились вниз. Один успел перебежать и спрятаться за камень, но в тот момент, когда он выглянул для стрельбы - я выстрелил ему в грудь. Гриша сделал мне замечание, что позиция моя слишком рискованная.
     
      Замполит.
     
      В это время я обратил внимание, что зам.полит полка, мужик лет за 30, "целый капитан", забился в небольшую пещерку в корнях дерева и трясся от страха, бросив автомат.
     
      Разведроте перепадали самые жирные трофеи, но рота несла самые большие потери, поэтому даже особисты не ходили с разведчиками, предпочитая шмонать после возвращения из разведки на броню (к счастью, это было нечасто) трофеи изымали, но никого не наказывали. Мы с Гришей покивали головами, что это тем более плохо, что в роте много молодых солдат, но и посочувствовали мужику - у него, наверное, семья в Союзе и есть, что терять, ну а мы, молодые, холостые, нам ничто.
     
      Мне стало неимоверно жарко. Я скинул бронник, бушлат, "вшивник" (так называли трофейные шерстяные свитера), расстегнул ремень и продолжал вести стрельбу короткими очередями. Странная мысль о белой рубахе вертелась в мозгу. Как жаль, что нет чистой белой рубахи, а то сейчас перед смертью с удовольствием бы надел.
      Пальба почти не стихала, и в каждую минуту ждал: вот-вот прорвется тоненькая нить обороны, духи будут стрелять в меня сзади, и пуля пробьет спину или ногу, и от этих мыслей сжимались мышцы спины и бедра, как перед уколом.
     
      ВСТРЕЧА С БОГОМ
     
      Выдалась небольшая передышка. Я лежал на снегу в одном потном х|б, задыхаясь от жары, и торопливо заряжал пустые магазины. Именно в этот момент произошла моя ВСТРЕЧА С БОГОМ. Заряжал магазины и рассуждал.
      -Ну, хорошо сейчас духи прорвут оборону и меня убьют, но ведь, кому-то будет меня жалко, просто нестерпимо больно оттого, что меня не будет. Ведь кому -то я нужен непременно! Стал перебирать: для матери это, конечно, горе, но у неё останется отец и сестра, каждодневные дела притупят боль и скорбь утихнет. Девушка быстро забудет меня и устроит свою жизнь, а у друга свои заботы.
     
      Раньше обижался, почему друг "тащится" в Союзе и "отрывается по "полной". А я здесь, в Афгане, несу такую тяжёлую службу, рискуя жизнью. Но в эту минуту, вспомнив друга, спокойного и подслеповатого, как Пьер Безухов, обрадовался, что попал именно я, а не он. Его убили бы раньше, а мне это оказалось по силам, и мы с ним ещё встретимся на гражданке.
     
      Перебирая среди родных и близких, не находил того, кому я непременно нужен и просто необходим. Но я уже ощущал на себе всю ЕГО невероятную любовь и тревогу за меня, и это давало мне силы и даже радость. Но кто Это, я узнал гораздо позже, лет через 15. Это был Бог!!! Высокое трепетное чувство встречи с Богом пронёс через всю жизнь. Ни с чем не сравнимое чувство встречи с Богом, которому, несомненно, в высшей степени дорог каждый человек, даже такой атеист и материалист, как я. Это чувство было недолгим, но очень сильным и действенным. Жаль, что тогда не знал перед кем лежал и думал о смерти.
     
      Когда мои боеприпасы уже подходили к концу, (2 боекомплекта, около 900 патронов, 20 гранат для подствольного гранатомёта) в душе стала нарастать тревога: "А что дальше?". Одну ручную гранату положил в карман х/б, чтобы взорвать себя, если духи попытаются взять меня в плен живым, т.к. не понаслышке знал об их яростной жестокости к неверным. Несмотря на калейдоскоп событий, бой длился еще не более часа.
     
      Подмога.
     
      Атаки духов стали ослабевать, а вдали послышались разрывы гранат, это подходил на помощь батальон, и разрывал клещи окружения.
      Полное успокоение мы почувствовали, когда в расположение роты притащили АГС (автоматический гранатомёт Симонова). Страшно тяжёлая штука, которую тащили несколько человек - один треногу, другой ствол и почти вся рота ленты с гранатами. Всегда сочувствовал пехоте, которая таскала за собой АГС, но в этот раз это был просто праздник, не меньше, чем день рождения. А лучшей музыкой стал уверенный грохот убивающей машины, когда она выплёвывала гранаты на головы отступающих духов, легко срезая верхушки кедров.
     
      От ребят мы узнали, что при наступлении погиб только один человек, командир роты, и ранено несколько бойцов 4-й роты, которую привёл окровавленный Алик. Один из раненых был мой тёзка, Игорь из Выборга, и мы вместе с ним ехали потом на дембель из Ташкента.
     
      Нач.хим.
     
      И где-то в это время появился "друг губы" - нач. хим. (известный жестоким отношением к "губарям", т.е. сидевшим на гауптической вахте). Он специально приходил туда и устраивал массовые учения по химзащите: " вспышка слева - вспышка справа", а то и в морду мог запросто засветить. Каким-то образом он увязался за нашей ротой, и вот когда 4-я рота отбила нас, он подошёл к растерянному лейтенанту.
      -Кто тут у вас командир роты?
      -Ну, наверное, я!?
      Нач.хим одёрнул его, чтобы не распускал нюни и доложил ему, как положено, как старшему по званию. Нашего командира роты не было тогда на месте, т.к. он был в отпуске, а начальник разведки был ранен.
     
      Вспомнив о нем, пошёл вверх по склону.
      Рыжий сидел на том же месте, холоднокровно перенося боль, невдалеке лежал убитый Груня, его лицо разгладилось и напоминало удивлённого ребёнка.
      Закрыл ему рукой глаза. Веки, прижатые пальцами, послушно поползли вниз. Повернув голову, увидел опять этот зловещий дом - призрак. Может быть, именно из него следили за передвижением роты, и выдвинулся отряд душман, который окружил нас. Что -то было в нём пугающее и враждебное.
     
      Окончен бой.
     
      И в этот момент стал падать крупный белый снег, успокаивающий и отрезвляющий, закрывающий мягкой чистой пеленой все следы свершившейся трагедии. Стало прохладно, и я вспомнил о том, что на дворе зима, а сижу в одном запачканном кровью х/б. Встал и пошёл к тому месту, где скинул одежду, быстро оделся и стал собирать содержимое вещмешка.
     
      Увидев консервы, сразу же почувствовал голод. Естество своё берёт, предложил Грише перекусить и он согласился. Вокруг ходили люди, стаскивали в одно место убитых и раненых, а мы сидели и ели, "перетирая" дела прошедшего боя.
      Убитых и раненых оставили на месте боя с медиком и 4-й ротой, укрепляющейся на наших позициях.
     
      Перевал.
     
      Сами двинулись на перевал за уходящими душманами. Душманы оставили перевал без боя, и когда мы туда пришли, там было уже всё истоптано. Плотно валил крупный снег.
      Пехота заняла позиции на перевале. Так как перевал густо зарос кедрачом, а склоны были чистые, разведроту разбили по 3 человека и разместили в дозорах на подходе, за линией деревьев, чтобы лучше могли простреливать местность.
     
      Ночь прошла тревожно, каждый час проверяли дозор. Мы втроем лежали на одной палатке, а другой накрывались сверху, по очереди забываясь сном. Утром, когда рассвело, поступила команда собираться. Было интересно наблюдать, как вставали дозоры. Гладкий, усыпанный снегом склон взрывался на глазах то тут, то там.
     
      Это разведчики откидывали палатки, а снег взлетал кверху, из-под палаток появлялись окоченевшие от холода парни. Лично у меня страшно замёрзли пальцы, и я с трудом завязал окоченевший вещмешок. Попили горячего чая и подкрепились. Вертушки за ранеными не прилетели из-за снегопада и пасмурной погоды. Нас все равно послали утаптывать площадку для вертолётов. Но вертушки так и не прилетели...
     
      Отход.
     
      Взяли своих раненых и тронулись в путь. Рыжий шёл сам, а раненых бойцов и убитого Александра пришлось нести по целинному снегу, в котором то и дело по колено утопали наши ноги. Рыжего после ранения комиссовали, и он прислал нам письмо о том, что был рад возможности служить с нами.
     
      По хребту и по долине идти было несложно. Самое трудное предстояло впереди - вместе с ранеными и убитыми солдатами преодолеть маршрут в несколько километров по скалистой тропе вдоль горной реки. Помню, как один парень сорвался и повредил руку, но хорошо, что удачно зацепился за скалу и не сорвался в горную реку. Мы шли без всякого прикрытия на пределе человеческих возможностей, изнемогая от усталости. Ожидали нападения в любую минуту, не имея возможности защититься, т.к. по 6-8 человек несли каждого раненого и убитого Александра, Те, кому посчастливилось "отдохнуть", тащили автоматы и вещмешки своих товарищей.
     
      Груню выносили афганцы, и когда мы его увидели, он был без бушлата и ремня, в одном сапоге с привязанной на запястье картонной биркой от сухпая, на которой было написано его имя и фамилия, номер части, дата смерти. Его волочили по земле и бросали под уклон, он падал, распластывая беспомощно руки, его подхватывали и снова бросали вниз, сердце замирало от этого зрелища, но все понимали, что тащить его самим было бы выше сил. Сделали замечание афганцам, но им было совершенно всё равно.
     
      Переправа.
     
      Наконец - то, опасная и обрывистая тропа сквозь скалы вывела в ущелье. Причём, с нашей стороны продолжались скалы, а на другой стороне узкая полоска берега, покрытая крупными гладкими валунами, за которой крутой склон, поросший кедрачом. Приняли решение - наводить переправу.
     
     
      Сначала переправили на верёвках дозорную группу, потому что большие деревья были на другой стороне. Потом стали торопливо валить кедры. Зимой очень короткий день, и нам надо было выйти засветло к БТРам, которые ждали нас значительно ниже.
     
      Несколько кривых деревьев связали верёвками, а к ним привязали ещё такой же плот. Следующий плот привязали, и он лёг на другой берег. Всю эту конструкцию разместили поудобней на выступающих из воды камнях и связали верёвками. Двое бойцов стояли по двум сторонам реки, (она была не очень широкая, метров 20 - 25 , но очень стремительная) и держали верёвку, изображая поручни. Опереться на них нельзя, а в случае если ты упадёшь в воду, то за верёвку тебя вытащат. Как нам удалось переправиться самим и перенести раненых (их пришлось нести вдвоём) сейчас даже не представить, но дело сделано и, гарцуя по валунам как козы, мы двинулись в путь.
     
      Медик.
     
      Через некоторое время навстречу выбежал прапорщик-медик и двое бойцов (молодой мужик лет 26-28 с совершенно невоенным лицом, с простым и трогательным выражением) увидев нас, злых и измученных, он всплеснул руками и бросился помогать, крикнув своим спутникам, чтобы сменили наших. Он как- то неудобно перехватил плащ-палатку в изголовье раненого, закинув локти к верху, и взвалил себе на плечи, плечи раненого бойца, освободив сразу двух разведчиков.
      Прапору было тяжело и неудобно, но он впирался и где-то через километр другой мы вышли к переправе. Афганцы оставили Груню, и пошли дальше вдоль реки.
     
      БТРы.
     
      Три БТРа въехали по грудь в речку, и мы стали карабкаться на них, подавать раненых, нести по БТРам, протискиваясь между башен, переступая с машины на машину и сгружать раненых вниз. До чего же всё-таки в армии любят отравить жизнь друг другу...
     
      Невдалеке, на берегу реки, у заросшего кедрачом склона, стояли низкие кошары (домики для овец с плоской крышей). Мы заползли туда, чтобы отдохнуть, перевязать раненых и спокойно дождаться, когда нас увезут. На БТРах думали, что кто- то ещё выйдет вслед за нами, но день клонился к концу, и стало смеркаться.
     
     
      Наконец-то, БТРы вылезли из речки, и мы стали грузить раненых в десанты, потом вскарабкались сами и поехали по заснеженной горной дороге. Как часто приходилось выбираться на переполненных БТРах. Наверху мало выступов, чтобы держаться, и только огромным усилием воли, удерживаешься на скользком железе, чтобы не сорваться с брони и улететь под откос или в пропасть. Однажды на Панджшере, когда мы под утро возвращались из разведки, нашу роту забирали 2 БТРа. Вот это было незабываемое ночное шоу в полной темноте без огней. Тогда только один человек упал с брони.
     
      Остановка.
     
      Долго ли, коротко ли петляли по горным дорогам, но уже в темноте подъехали к медсанбату, где быстро выгрузили раненых и убитых. Потом поехали дальше к позициям "градов". Останавливаться у "градов" хорошо, если конечно среди ночи они не вздумают стрелять. После стрельбы у них остается большое количество пустых ящиков, а это значит, что дрова искать не надо.
     
      Набрали ящиков, стали их ломать и разводить костры, для того чтобы согреться и приготовить поесть. В горах всё-таки зима не шуточная, мороз градусов под -20, а иногда и больше, и до сих пор не понятно как люди могут круглосуточно находиться на морозе. Мы торопливо стали готовиться на ночлег, выкладывая бойницы из камней.
     
      Особая деталь солдатского быта - это приготовление пищи на костре. Скуден солдатский паёк, в него входит две двухсотграммовые банки каши с мясом, тоненькая баночка с паштетом, сухари или галеты, две упаковочки сахара (как в поезде) и два пакетика чая, иногда присылали тушёнку из расчёта одна банка на несколько человек. Обычно группируешься с кем- то, в одном котелке разогреваешь кашу на двоих, а в другом кипятили чай.
     
      Ночевка.
     
      Сон в боевых условиях короткий, хорошо, если в час ночи удается "отбиться" (лечь спать), а вставать всегда в 6 часов, к тому же одна треть личного состава спит, а две трети их охраняет, так что спать приходилось около 2 часов. Ребята разведали недалеко от склона просторный дувал, и решили на ночлег перебраться туда. Разбитые окна и двери завесили плащ-палатками, в углу развели костёр: тепло и дежурное освещение. Самое лучшее - попасть в наряд в начале ночи, т.к. утром самый крепкий сон. Да ещё утренняя смена была обязана вскипятить чай.
     
      Только лёг спать, как всех поднял истошный крик "Шухер!!!". Мгновенно вскочил на ноги, автомат наперевес в готовности выстрелить в любое мгновение. Вся комната озарена огнём, все на ногах, и автоматы направлены друг на друга. Просто чудо, что никто с перепугу не выстрелил. "Что случилось? Где духи?" Оказалось, что около огня сушилась плащ-палатка, и когда она высохла, то вспыхнула, как факел. Никогда не знал, что плащ-палатки такие легковоспламеняемые.
     
      Комната наполнилась едким дымом, сорвали плащ-палатки с окон и стали проветривать. С дымом ушло и драгоценное тепло. Немного поворочался, как меня подняли на дежурство.
      На дувалах хорошо вести наблюдение. Крыши у афганцев плоские с высокими глиняными бортами, высотой 60 - 80 сантиметров в ширину стен. Это своего рода - готовые стрелковые позиции.
     
      Радостная встреча.
     
      Дождались утра, попили чаю и вскоре подкатили наши родные БМПэшки!!! Это была радостная встреча на пике эмоций: мы обнимались, хлопали друг друга, ржали, как кони. Они про наши беды знали только из полковой связи, и, в свою очередь, пытались выйти на связь под позывным "Дымка-броня" с тем, чтобы дать знать своим ("Дымка-1"-первое отделение, "Дымка -2"- второе отделение, "Дымка" -отделение обеспечения, командир роты), что их ждут и узнать как, дела, когда будут выходить. Но попадали под наезд начштаба, который специально приходил и требовал не засорять эфир.
     
      Они нас ласково поглаживали и говорили о том, что встреча готова, только надо добраться до брони. Броня, так называли место, где в боевом порядке стояли наши машины, т.е. наш плацдарм, откуда мы выдвигались, но, если надо, броня перемещалась в то место, куда мы выходим и прикрывали наш выход, это наш дом и наша крепость.
     
      На броне ждала жирная пайка: брага и анаша для дед-состава. Разведрота по своему составу - коллектив многонациональный, одна треть украинцы, которые, в свою очередь, делились на хохлов и бендеровцев (западные украинцы), четверть бульбаши (белорусы), одна треть русские и нацменьшинства - двое таджимонов (переводчики --таджики), двое молдаван и двое кавказцев.
     
      Нацменьшинства легко сбивались в крепкие землячества и подчиняли разношёрстный коллектив, но в небольших дозах это были нормальные компанейские парни. Например, таджимоны хорошо готовили и с удовольствием брались за это дело. У хохлов недюжинные способности находить сало, даже в мусульманской стране, и ставить брагу, на чём угодно, даже на томатной пасте. Плюс ко всему они были шумные и певучие (иногда это здорово доставало).
     
      Отдых.
     
      По приезде мы сразу же бросились мыться и менять бельё. В походных условиях эта процедура простая и бесхитростная: на кострах разогревается вода, все раздеваются по пояс и сливают друг другу. Процедура с хорошим эмоциональным зарядом, шутками, прибаутками, приколами (налить в штаны воды). Сколько при этом крика и смеха.
     
      Офицеры сразу же уходят в свои компании. После мытья - бритья наступает праздничный стол с брагой, кто- то, " устав" от еды и тепла, тут же в тесной палатке валится спать, а, проснувшись, снова протискивается к столу.
      В 21-00 объявили отбой для молодых и черпаков, а деды продолжают "оттягиваться" и берут на себя дежурство в первую половину ночи. В ход пошла анаша. От души "поприкалывались", тянет на свежий воздух, выходим втроём: я, Андрей Катыхин и Аферист (оба из Харькова)
     
      Нач.арт.
     
      Прислоняемся к броне и ведём громкие пьяные базары, которые достигли слуха, проходящего мимо офицера в белом полушубке. Распознав пьяные нотки в наших голосах, он резко повернул в нашу сторону. Метров за 10 Андрей Катыхин вскинул автомат и крикнул ему: "Стой! Назад!".
     
      - "Что это такое вы вытворяете на посту! Я начальник артиллерии полка, майор Иванов!". Не запомнил фамилии этого майора, он погибнет весной, незадолго до замены. Духи недалеко от нашего полка собьют два вертолёта. Вертолёт прикрытия, и вертолёт в котором вместе с нач.артом летели несколько солдат поступать в офицерские училища.
     
      Он сделал уверенный шаг в нашем направлении, но Андрей передёрнул затвор и направил автомат прямо ему в грудь и крикнул:
      - Пошёл на хер!!
      -Вы думаете, вам всё позволено?! - сказал майор.
      -Пошёл на хер!- отрезал Андрей.
      - Ну, я сейчас с вами разберусь! - сказал майор и нервным шагом пошёл обратно.
      Мы стали стыдить Андрея за то, что он слишком грубо послал майора.
      -Да, пошёл он на хер! - подвёл жирную черту Андрей.
     
      Офицеры видно тоже "отдыхали", и через пол часа к нам подошёл прапорщик. Мужик лет под 35 , простой кампанейский, любил с нами повспоминать гражданку и то, как он трахал деревенских баб, когда их часть посылали в колхоз. Большой специалист по снабжению, и роскошный стол, в основном, его заслуга. В общем, разведчики его любили и уважали.
     
      Он рассказал, как нач.арт пришёл доставать "разогретых" офицеров и как они его послали почти теми же словами, а прапорщика отправили смягчить ситуацию, чтобы бойцы на неприятности не нарывались, и если кто перебрал, то пусть идёт спать от греха подальше. Конечно же, разведрота всегда была на привилегированном положении, но нач.арт был принципиальным, и когда вернулись в полк, Андрея Катыхина перевели в пехоту, а Афериста в гранатомётчики, меня же просто предупредили и поставили галочку, т.е. чуть что, так сразу ...
     
      Пауза.
     
      Тащить дежурство на броне - милое дело, машины охраняет три человека, а остальные спят, и поэтому по времени минут сорок, не больше. На следующее утро "разбор полётов" - все получили вялый втык, и приказ готовиться к новому рейду. День прошёл спокойно. Чистили оружие, латали обмундирование, писали письма домой, спали и отдыхали, разговаривали "за жизнь".
      На броне была кухня, не домашняя пища, но и ненадоевший сухпай, небольшое разнообразие. К сожалению, всё хорошее быстро кончается, и на следующее утро построение в полном боевом.
     
      Новая задача.
     
      На этот раз нам поручили сопровождать и охранять геологов или геодезистов. Вместе с ними шёл взвод носильщиков без оружия, которые тащили какое-то оборудование и 4 человека для их охраны с командиром. Афганская армия - настоящий сброд. Зачастую брали людей прямо из разбитых банд, но те должны были пройти испытательный срок, т.е. отходить носильщиками без оружия, готовить позиции, грузить-разгружать, в общем, выполнять самую чёрную работу.
     
      Только через год им дадут оружие, и они станут обыкновенными солдатами, отслужат своё и получат паспорт. Призывной возраст от 14 до 70 лет, 3 года служишь, а потом 5 лет отдыхаешь, а через пять лет снова в армию. В армии сильно развито мужеложество, и поэтому молодым солдатам, по одному и без оружия, строго-настрого запрещено подходить к афганцам. Есть, конечно, элитные части и образцовые подразделения, но их немного.
     
     
      Геологов было трое (мужики лет под 40), они с нами почти не разговаривали, только однажды они пожаловались на то, что носильщики частенько разбегаются, и действительно, этой ночью убежали ещё двое.
     
      Новый маршрут.
     
      Вскоре нам изменили маршрут, и мы отправились разведать расположение одной банды, но когда пришли в тот район, то духи уже оставили свой лагерь. Входили в него осторожно, опасаясь засады, коварных ловушек или растяжек, но всё оказалось чисто в прямом и переносном смысле. В лагере не было мусора и хлама в оставленных блиндажах и оборудованных позициях. На прощание взорвали блиндажи и установили несколько ловушек, натянули растяжки (частенько жертвами таких ловушек становились наши же войска, когда повторно зачищали местность).
     
      Мы решили разведать местность за хребтом и, когда проходили по ущелью, заметили, что зашли за старинные пограничные башни (в тех местах нет границы с Пакистаном, ориентирами служат пограничные башни). Значит, мы углубились на территорию Пакистана. Вдруг в начале ущелья показались самолёты, мы рассеялись, и, когда они пролетели над нами, оказалось, что это ВВС Пакистана.
     
      Только встали и пошли, как с другого конца ущелья показались ещё 2-а самолёта. Мы думали, что это Пакистанцы летят нас бомбить и кинулись бегом "шхериться" всерьёз а, когда они пролетели над нами, оказалось, что это наши МИГи патрулируют границу. Как только они пролетели, мы заторопились вернуться обратно в Афганистан от греха подальше, потому что пакистанцы может и промахнуться, а наши разнесут роту в "капусту".
     
      Мясо.
     
      Во время перехода мы нагнали роту афганцев. Накануне Аферист жаловался, что его часы стали отставать на 2-а часа в сутки и, пользуясь случаем "впарил" их одному афганцу за плитку анаши. К вечеру мы вышли на горное плато и набрели на брошенное стадо, около 50-ти овец во главе с красивым рыжим бараном, которого мы схватили и привязали к дереву, чтобы не разбежались овцы.
     
      Одну из овец пожирнее тут же зарезали и освежевали. Меня поразило, с какой безропотностью овца принимает смерть, она не бьется в панике, и не кричит от ужаса, что её убивают, а молча ждёт с открытыми глазами. По истине жертвенное животное, которое предчувствует свою обречённость или, наоборот, высокое назначение - быть принесённой в жертву.
     
      Таджики сделали плов и просто нажарили мяса, каждый ел, сколько хотел. После ужина всех поделили по 3-4 человека и указали где занимать позиции, и какой сектор наблюдать. В дозор со мной попал Андрей Катыхин, Аферист и Шура Сафаров переводчик - таджимон. Мне очень нравилось, когда он на распев отвечал: "Саам знаешь!" и при этом хитро щурился карими глазами.
     
      Анаша.
     
      Настроение было благодушным, и поэтому мы покурили немного анаши. Она оказалась очень забористой (настоящий пакистанский шан). Вообще-то, это из ряда вон выходящее событие в боевых условиях. Существует негласный запрет на курение анаши во время рейда, потому что из-за твоей слабости могут погибнуть товарищи, но мы курнули и сидели, плотно прижавшись друг к другу в выложенной из камня бойнице, перекрытой палаткой. В горах земля сильно каменистая, и окоп в ней не выроешь, поэтому собирали плоские плиты и выкладывали из них бойницы. Сидели, вели разговоры, потихонечку прикалывались: "...косяк горит, глаза горят!!!".
     
      Рыжий баран.
     
      На следующий день к нам на плато подошла рота афганцев, среди них был и наш старый знакомый советник. Поприветствовали друг друга, как старые друзья, постояли, поговорили "за жизнь" и подарили им пару овец. Но недолго длилось наше счастье, пошли слухи о том, что завтра мы переходим в другое место, а поэтому пришла очередь за рыжим бараном, которого собирались зарезать в последнюю очередь. Овцы крепко жались к нему и не хотели расходиться. Барана схватили и потащили из стада, с одобрительным хохотом завалили на снег, перерезали горло и оставили лежать, чтобы кровь стекала под уклон. Стадо стояло рядом и не разбегалось, никто тогда не обратил внимание на трагичность ситуации, обреченность жертв и безжалостность палачей.
     
      Новая позиция.
     
      На утро мы тронулись в путь, пробивая дорогу для афганцев. Они пошли на хребет, который был перед нами, а мы приняли левее и, немного пройдя, вышли на удобное широкое место, плотно поросшее кедрачом. Нам выпала красивая позиция с видом на заснеженную долину.
     
      Горы, которые начинались за долиной, были на территории Пакистана. Посреди долины лежал полуразрушенный кишлак, разрезанный высохшим руслом горной реки. Впереди живописный хребет и сзади красивая цепочка хребтов, за которыми был Хост и наша броня. Сразу же стали строить бойницу - на этот раз мы делали большое сооружение на
      5-ть человек.
     
      Расчистили снег, наломали хвойных веток на подстилку, в изголовье поставили вещмешки. Сверху закрепили плащ-палатку, на которую положили длинные ветки и сразу же развели костер, чтобы разогреть сухпай. Спустилась ночь. Луна залила сине-зелёным светом сказочные окрестности.
     
      К часу ночи слева от нас разгорелся бой. Это духи подкрались к десантникам и выбили их с хребта. Десантники отступали в нашу сторону, и мы готовили для них позиции. Тревожно ожидали жестокой ночной стычки, но десантникам удалось контратаковать и вернуть свои позиции.
     
      Начштаб.
     
      На утро оживление - прилетели комендачи, и стали рыть блиндаж для начштаба. Мы активно помогали валить деревья, носить камни. В обед прилетел и сам начштаба, привёз печку и тут же подключился к строительству. Все забегали, "зашуршали". К вечеру блиндаж был готов.
     
      Мы забрались в свою бойницу, развели костёр и стали готовить ужин. Вдруг из долины донеслось, словно курлыканье журавлей. Это летели ракеты. Мы кинулись тушить костер, чтобы не нанесли удара по нам, но ракеты пролетели над нашими головами и упали за хребет приблизительно в районе нашей брони.
     
      Там заполыхало зарево, и мы стали пробивать эфир: " Дымка - броня, я Дымка-1, ответьте как у вас там дела?". После чего последовал бодрый ответ "Дымка -1,я Дымка - броня ракеты упали рядом, но никто не пострадал". Следом последовал отборный мат начштаба. Через несколько минут, он прибежал на наши позиции, и устроил большой разнос, особенно потому, что никто из разведчиков не знал, кто вышел на связь. Разведчиками усилили ночной дозор на подступах к позициям.
     
      Прикол.
     
      Ночь скучно, хочется пострелять. Отвели молодого в скалы и дали ему гранату: "Ты бросишь гранату вниз, чтобы она упала перед нашими позициями, а мы от души постреляем, ну, а ты бегом обратно". Вернулись на свои позиции и стали ждать. Молодой медлил. Тогда в предполагаемое место выстрелили из подствольного гранатомёта. Подствольник хорош тем, что стартовый хлопок не громкий, а разрыв довольно приличный, особенно в ночной тишине.
     
      Взрыв грянул, и мы открыли плотный огонь, к нам присоединилась пехота слева. Прибежали командиры. Посмотрели на пятно разрыва, и сказали, чтобы смотрели в оба, и ушли. Молодого нет, пошли за ним, а он стоит с гранатой в руке и жалобным голосом говорит: "А я гранату не бросал". Мы заржали, как кони, над его детской наивностью, дали ему бодрого тычка и в наказание продлили срок дежурства, передав своим сменщикам.
     
      Присутствие начальства под боком - всегда неудобства: построения, беготня на доклады. Ближе к обеду ситуация резко осложнилась.
     
      Арт.наводчик.
     
      Со стороны Пакистана стали появляться небольшие группы душманов, и подходить к кишлаку. Мы давили на арт.наводчика: "Ну, давай огня!". Он следил за их перемещением и азартно отвечал: "Нет, пускай соберутся в кучу". Вдруг на наших глазах произошло невероятное: духи спустились в сухое русло, и исчезли из вида.
     
      Пересохшее русло реки, видно, оказалось достаточно глубоким, для того чтобы передвигаться скрытно. К тому же оно проходило сквозь кишлак, и большие его участки были скрыты домами. Мы бурно комментировали происшедшее: "Ну вот, теперь лови их!!!". Арт. наводчик понял, что духи его обвели вокруг пальца, стал наводить огонь на русло, но было уже поздно, т.к. совершенно непонятно где духи и, куда ложились снаряды. Снаряды летели через наш хребет (как раз над нашими позициями), и было жутковато от их свиста. "Как бы это дерьмо не упало на нас!?" - переживали мы.
     
      Атака.
     
      Скоро духи объявились. Они нанесли удар по позициям афганцев и бросились в атаку. Советники по связи докладывали, что афганцы выходят из подчинения, оставляют позиции и бегут. Советники просили помощи. Через некоторое время мы увидели, как афганцы бегут по хребту вниз в ущелье. Вход и выход из ущелья были перекрыты минными полями системы "охота", и у афганцев был только один путь - через наши позиции.
     
      Тут же поступил приказ - спустить пулемёты ниже линии кедрачей (вершина горы была заросшая кедрачом, а склоны открытые), и открыть заградительный огонь по афганцам. Афганцы увидели, что мы спустили пулемёты, и перешли на шаг, а когда прозвучали первые очереди в их сторону, остановились и, подумав, вернулись на свои позиции. Бой длился долго, но афганцы удержались. Ночью пришло сообщение о том, что на рассвете отходим.
     
      Отход.
     
      Ночь выдалась суетной и напряжённой, т.к. через наши позиции прошли отступающие афганцы, а следом за ними прикрывающие их отход десантники. После них мы стали ломать свои бойницы, заминировали блиндаж и подходы к позициям.
     
      На рассвете прилетели вертушки и забрали самое необходимое, в том числе начштаба с комендачами, а мы взорвали блиндаж и побежали бегом, т.к. путь был неблизкий, а выйти на броню надо было засветло. Когда мы вышли на следующий хребет, духи стали обстреливать из безоткаток и гранатомётов наши оставленные позиции. С вершины хребта было хорошо видны разрывы в тех местах, где мы совсем недавно держали оборону.
     
      Бежим по целине, т.к. тропы могут быть заминированы. Движение в полном боевом снаряжении по колено в снегу отнимает очень много сил, но нас заставляют бежать, практически без остановок, никаких поблажек. Ближе к вечеру спускаемся в долину.
     
      Обстрел.
     
      Духи увидели нашу головную группу (нас было человек пять), и стали стрелять из миномёта. Мы стремительно сбежали вниз, и бросились ничком под высокий глиняный забор, который огораживал дорогу с 2-х сторон. Мина разорвалась в том месте, где мы были несколько секунд назад, осколки просвистели над нашими головами, а комья замёрзшей земли застучали по спине. Подбадривая друг друга, мы вскочили и перебежали вперёд. В тот момент, когда зловещий свист стал приближаться, упали под противоположную стенку забора.
     
      Мина ударила в то место, где мы только что были. Мы поняли, что выцеливают именно нас. Подскочили и побежали вперёд к противоположной стороне забора, рассеиваясь на бегу, чтобы не быть в одной куче. И когда раздался нарастающий свист мины, бросились на землю. Мина ударила точно в то место, где мы лежали перед этим. В это время с гор стала спускаться плотная лента пехоты, более выгодная мишень и огонь перенесли на них, но уже начинало стремительно темнеть.
     
      Мы со всех ног бежали к БТРам, которые ждали нас поблизости за хребтом. Вскоре подтянулась пехота, быстро загрузились, и когда колонна тронулась, миномётный огонь стали вести по расположению бронетехники. Но колонна уже вытягивалась в линию и быстро скрылась за поворотом. Духи торопились, а нам сегодня везло, и поэтому мины не достигли цели, по крайней мере, в нашей роте потерь не было.
     
      Уходим.
     
      Мы ехали в полной темноте по дороге в сторону брони и, когда подъехали, никто на броне не ожидал такого стремительного отступления. Мы подъехали под залпы "градов", они на прощание обстреливали базы душманов на территории Пакистана под Пешаваром. Мы быстро свернули палатку, распихали вещи по десантам (так сокращённо называли десантные отсеки в БМП) и минут через 30 стали вытягиваться в колонну.
     
      И тут нашего слуха достигло знакомое курлыканье журавлей - это в нашу сторону летели ракеты. Мы выехали на дорогу, когда первые ракеты упали в расположении полка. Раздались мощные разрывы, слившееся в общий гул, и яркие вспышки огня озарили окрестности. Но мы уже уходили, и разрывы постепенно удалялись. Духи видно били через хребты в ответ на наши залпы и не видели, что мы уже оставили свои позиции.
      Колонна торопливо уходила из района боевых действий. Я ехал на месте командира БМП. Было холодно, но горные пейзажи, залитые лунным светом, действовали успокаивающе. Правда, тревога долго ещё не отпускала меня. Не верилось, что на сегодня наши злоключения кончились, и самое худшее уже позади.
     
      Гордез.
     
      Примерно к часу ночи мы достигли Гордеза и стали сворачиваться в боевой порядок, занимая свои позиции. Ставили палатку, печку, разогревали паёк и к 2-м часам уснули. Мне посчастливилось дежурить в первую часть ночи: в голову лезли разные мысли о том, что в моём отделении большие потери среди молодых и в полку будут большие разборки по этому поводу, что на носу новый год (это было около 25 декабря).
     
      Вспоминал прошлое и думал о будущем - всё крутилось в голове по кругу и не давало уснуть. Поэтому, отпустив спать молодого солдата, остался дежурить и в следующую смену. Ходил между машин, поднимался на броню и смотрел на ночной Гордез, совершенно серый и не броский город, состоящий из прямоугольников, дувалов, без архитектурных излишеств, без высоких мечетей и минаретов.
     
      На следующий день мы отдыхали и фотографировались. Когда показал эту фотографию матери, она удивлённо спросила: "Это ты сфотографировался с офицерами?". Нет, это были мы, простые солдаты бородатые и злые, закопченные у костров и под жёстким южным солнцем.
     
      Утром колонна выдвинулась домой. Выдался хороший солнечный денёк, и так хорошо было загорать на командирском месте, пока мы не подъехали к валидадской зоне. На самом подходе к перевалу, на склоне, по обе стороны дороги, стояли полуразбитые брошенные дувалы.
     
      Засада.
     
      Когда наша колонна вошла в кишлак, духи пропустили сапёров и разведроту, а потом обстреляли пехоту из гранатомётов и стрелкового оружия. Одному бойцу граната попала в бок и оторвала большой кусок. Развернули башни и открыли огонь по позициям душманов, прикрывая отход пехоты. Духи перенесли огонь на нас, но мы уже пятились к выходу. Выскочив на окраину, попытались обойти духов с флангов, но встретили сопротивление, и одна машина нарвалась на фугас. Зацепили подорванную машину, и отошли в исходную позицию. Смеркалось, и приняли решение отойти, переночевать, а с утра начать наступление с тем, чтобы разбить закрепившихся духов и уйти домой.
     
      Раненый.
     
      Когда мы расположились на отдых, офицер-медик подходил к бойцам и просил, чтобы ему помогли найти ватное одеяло. Но все занятые неотложными делами проходили мимо. Он подошёл ко мне: " Помоги, сержант, у нас тяжёлый раненый, надо найти ватное одеяло, вымочить в солевом растворе и замотать раненого, иначе он до утра не доживёт".
     
      Парень лежал с краю от других раненых, перевязанный, в окровавленных бинтах, казалось, что бок у него вырван по самый позвоночник. Он был в полусознании. С тяжелоранеными спокойней, у них сил нет стонать и шевелиться, жизнь их в равномерном спокойном дыхании. Побежал к своим, взял трофейное бабайское одеяло, сказал им, зачем оно мне надо. Взводный утвердительно кивнул головой, и меня отпустили к медику помочь раненому, и не поставили в ночное дежурство.
     
      Сбегал к горному ручью, набрал воды, принёс к машине и развёл соль. Воду было не согреть т.к., опасаясь ночных обстрелов, костры не разводили. Тщательно вымочил одеяло, намокнув, оно, стало тяжёлым. Положили на него раненого и плотно завернули, как мумию. Он был тих и слабо постанывал, когда его вертели. Какое -то время посидели с медиком, поговорили о том, что ранение очень тяжёлое, требует срочной операции, и если бы его доставили сразу на операционный стол, у него был бы шанс. А так... Мы поговорили ещё, и я отправился отдыхать.
     
      Весной перед самым дембелем, когда проходили сан. инструктаж перед очередным рейдом, узнал от этого врача, что парень тот выжил и прислал врачу благодарственное письмо. До чего удивительно устроен человек, он может умереть от небольшой царапины, и выжить среди невероятных разрушений тела, среди не совместимых с жизнью страданий.
     
      Возвращение.
     
      Ещё до рассвета наша рота выдвинулась разведать подходы к позициям душманов, не встретив никакого сопротивления, вошли в кишлак. Кишлак был пуст, о чём сразу же доложили на броню. Минут через тридцать колонна въехала в кишлак, и, когда она прошла, мы поехали за ней.
     
      Обогнали колонну, и первыми выскочили на перевал. На спуске открылся чудесный вид на нашу долину, на живописное озеро Сарде с островом посередине. Вдали белел кишлак, за которым и располагался наш полк. Машины рванули - впереди нас ждал родной полк и долгожданный отдых.
     
      Мы мчались, обходя знакомые кишлаки: продушманский Сартосан, прокоммунистический Рабат, невдалеке от которого была крупная перевалочная база моджахедов Бумбашер. Вот небольшой кишлак Паджак перед входом в полк, проезжаем сквозь минные поля и видим, как на КПП машут наши ребята.
     
      В полку.
     
      Колонна при въезде в полк начинает распадаться, все подъезжают к своим палаткам. Подъезжаем и мы к расположению нашей роты, разгружаемся, и машины уходят в парк.
     
      В полку оставалось 3 человека из разведроты. Позже к ним присоединился парень с разбитой рукой, тот самый, который сорвался, когда несли раненых. Ещё один разведчик, у него во время нашего рейда умер отец, и ему дали две недели отпуска, чтобы проститься. Горячо обнялись, сели на свои заправленные койки, стали читать пришедшие за это время письма, слушали рассказы про полковые новости.
     
      После обеда отдых, а ближе к вечеру поход в баню. У нас была трофейная гармонь (а м.б. аккордеон), и один разведчик Володя Балашов здорово и зажигательно на ней играл. Мы вдохновенно подпевали, так с песнями пошли в полковую баню. В бане заняли свой угол, подвинув всех остальных.
     
      Разведчиков никто в полку не задевал, потому что на выручку приходила вся разведрота. Баня состоит из 2-х отделений, большого и маленького, где-то на 10-12 душевых кабинок. Выгнали из маленького зала пехоту и заняли его полностью. Вдохновенно плескались, намывались, дрались мочалками, обливались холодной водой. После затянувшейся операции в зимних горах - это было просто наслаждение. Бесконечное множество тёплой воды!
     
      Потом готовились к ужину. После ужина офицеры пошли к себе, а у нас начался свой праздничный ужин, тем более что, разведчик, который вернулся из Союза, с большим трудом привёз настоящей русской водки. Впереди нас ждал долгожданный праздник, короткий отдых.
     
      Вот так закончилась короткая зимняя операция из жизни русского полка, волею судеб занесенного на горное плато, в самое сердце Афганистана, одного из 100-тысячного контингента, несущего свою нелёгкую службу вдалеке от родины.
     
      Да, странная исповедь стареющего интеллигента: "Были когда-то и мы рысаками!?" Конечно же, трудно перенести дух и мысли того времени, когда был молод и полон сил, жил порывами, а не рассудком, когда легко было рискнуть и начать всё сначала.
     
      Щенок
     
      Приближался Новый 1985 Год, и разведка готовилась широко его отметить.
      Тем более только что вернулись из затяжной операции в Хосте.
     
      Мяса было достаточно, потому что свежую баранину купили в Газни, свинины надыбали в столовой, но в чьей то голове созрел план - полакомиться собачатиной.
      Тем более у Коли Зинченко болела спина, и он хотел выделать собачью шкуру, чтобы привязывать к пояснице.
     
      У пехотинцев с операции, был приведён рослый щенок среднеазиатской овчарки, и они его держали в вольере возле оружейного склада. Послали молодых разведчиков, и поставили задачу - принести щенка.
     
      К вечеру щёнок уже был в нашей палатке. Он был очень весёлый и, извиваясь всем телом, бегал между наших ног. С благодарностью принимал ласку, щуря весёлые глазки и добродушно виляя хвостиком.
     
      "Мясники" любовались щенком, рассуждая, что из него сделать, гуляш или котлеты. Но были и те, кто не мог позволить, зарезать такую обаятельную собачку.
      Пока шёл спор между желающими зарезать пса, а их было не мало. Валерка Мындруль выпустил щенка из палатки, и врезал ему бодрого пинка, чтобы он шёл прочь.
     
      Когда "мясники" обнаружили, что щенка нет, то возмутились и хотели вернуть беглеца, но он к радости любителей животных, успел свинтить. В погоню и на розыски щенка послали молодых, но через некоторое время дневальный внёс его в палатку.
      Щенок вернулся сам.
     
      "Мясники" обрадовались, и урчали как довольные тигры.
      Валерка пытался отбить собаку, но ему не удалось.
      Поведение щенка изменилось, ему было страшно, он дрожал всем телом и жался к полу, прижимался к ногам разведчиков, трогательно ища защиту.
     
      К великому сожалению, он был обречён...
     
      Собачье мясо подмешали в котлеты, и пельмени, которыми за праздничным столом угощали ничего не подозревающего командира полка и начальника штаба.
     
      Только Валерка не притронулся к мясному, потому что ему было, искренне жаль щенка, ставшего жертвой странной прихоти.
     
     
      Приказ.
     
      Приказ об увольнении в запас, это очень важное событие в жизни военнослужащего любого призыва. Существовали неуставные традиции, которые исполнялись неуклонно. Именно в этот день, когда приказ, подписанный министром обороны, опубликовывали во всех центральных газетах, осуществляли переход на более высокий уровень солдатского общества, военнослужащих всех призывов.
     
      Что касается меня, то первый уровень я прошёл ещё в ашхабадской учебке, где в конце сентября 1983 года меня застал осенний приказ маршала СССР Д.Ф. Устинова. Тогда я был курсантом в учебной роте инженерно-сапёрного батальона.
     
      Действо это было сугубо добровольным, и происходило после отбоя. Сержанты пробивали каждому из курсантов 6 ударов пряжкой по жопе, по одному за каждый отслуженный месяц. Били со всей силы, не щадя ни нас ни себя, в роте как никак было 100 человек. Таким образом, мы поднялись на первый свой уровень и стали "молодыми".
     
      Второй приказ, в конце марта 1984 года, застал меня в разведроте в Газни. Тогда нашему призыву предстояла самая жестокая экзекуция, за всё время службы. "Деды" пробивали "молодым" 12 ударов пряжкой, по одному на каждый месяц службы. Удары старались разнести поровну на обе половинки задницы, и после этого ставили "печать". Для пробивки "печати" приглашали специалиста со стороны.
     
      Парень, что есть силы, раскручивал солдатскую пряжку на длинном ремне. Она угрожающе свистела в воздухе, набирая обороты, и в момент максимальной скорости, он обрушивал удар на, сжавшиеся от ужаса в кулак, ягодицы. В этот момент молодой должен кричать: "Я фазан!!! Я птица слабая, мне тяжело летать!". Это символизировало, что "фазаны" могли начинать, кантовать "молодых" по-службе. Если "печать" получалась смазанной, то её перебивали. Вся задница была в синяках, и больно было не только сидеть, но даже ходить. Помню изумление полкового врача, когда кололи уколы: "А что это у вас такое?".
     
      Третий приказ, в конце сентября 1984 года, застал меня на реабилитации в Баграме, где восстанавливался после госпиталя. Тогда "фазан" ложился на кровать, на задницу клали подушку, и били по подушке сложенной в несколько раз ниткой. Фазан должен дико кричать при каждом ударе. "Печать" ставили пряжкой, через подушку и "фазан" становился полноправным "дедом", который рулил всеми в роте, а "ветераны" уже передавали власть перед дембелем.
     
      Ну вот, в конце марта 1985 года наступил и мой приказ, об увольнении в запас. Ожидание приказа начинается за 100 дней. Каждый по-своему считает дни, кто делает бумажную ленту, и в каждый прямоугольник вписывает цифру от 1 до 100, а потом каждый вечер отрезает прямоугольник. Кто-то умудрялся найти портняжный метр, и отрезал каждый день сантиметр. Вечером, дневальный перед отбоем объявлял: "Ещё один день прошёл!". "Ну и хрен с ним!": ревели басом в палатках. Еще обязательно перед сном, с выражением читали дембельский стишок:
      Чик-чирик, звездык, Ку-Ку!
      Скоро дембель старику!
      Спи старик, спокойной ночи,
      Масло съел и день короче.
      Пусть присниться дом родной,
      Баба с пышною ЗВЕЗДОЙ,
      Пива море, водки таз,
      И Соколова приказ,
      Об увольнении в запас.
      От "молодых" требовали помнить, сколько дней осталось до приказа. Если ошибался в большую сторону, то "деды" ревели страшным голосом: "Ты что хочешь, чтобы я лишние дни мучился, ожидая приказа! А!?". Если ошибался в меньшую сторону, то хвалили: "Твои бы слова, да министру обороны в уши!".
     
      Когда настал этот день, то приказ было решено отмечать после обеда. Мне не повезло, потому что пришлось тралить на БМРке дорогу от Газни до полка, чтобы исключить подрыв колоны, которая ждала около аэродрома. Вместе с БМРкой выехали два БТРа сопровождения. Доехали до Газни, там невдалеке от аэродрома нас ждала небольшая колона из нескольких крытых машин и наливников. Мы развернулись перед ними на дороге, и все вместе поехали обратно. Добрались до полка быстро, и без приключений, но уже начинало смеркаться.
     
      Когда подошёл к своей палатке, то из соседней уже выскакивали подвыпившие деды и годки. Они радушно приглашали меня присоединиться к общему веселью. Быстренько переоделся и тут же влился в общий праздник, вместе со стаканом самогонки, который мне сразу же преподнесли. Все поздравляли меня с тем, что наконец-то стал "ветераном", и по существу гражданским человеком. Поэтому надо следить, за тем, чтобы к тебе обращались не "товарищ сержант", а называли просто по имени и на ты.
     
      Крепкий самогон сильно отдавал дрожжами, и от выпитого меня здорово передёрнуло. Тут же протянулась заботливая рука с печенинкой на закусь. В этот момент и появился командир 2 взвода, в чьей палатке устроили праздник "приказа". Он тут же выказал недовольство и приказал прекратить беспорядки, но личный состав требовал продолжения банкета. Тогда лейтенант, белобрысый крепыш, приказал: "Выходить строится!". С недовольными комментариями все стали выходить из палатки на улицу.
     
      Строится никто не хотел, и все продолжали стоять полукольцом вокруг офицера.
      Лейтенант что-то кричал и требовал, но в результате возникла словесная перепалка со взаимными оскорблениями. Толпа двинулась и стала обступать командира взвода. Он попятился к дневальному стоящему под грибком и, вырвав из его рук автомат, направил его на надвигающихся сапёров, но те продолжали напирать. Угрозы офицера раздражали их всё больше и больше.
     
      Лейтенант отступал, не сводя автомата с бойцов. Вот уже потянулись руки, чтобы схватить и вырвать оружие. Командир взвода выбросил автомат под ноги наседающих сапёров и убежал. Командир роты был на каком то собрании, а другие офицеры подошли позже, когда народ дошёл до точки кипения. Командир первого взвода пытался успокоить возмущённых годков и дедов, но в роте произошёл БУНТ.
     
      Офицеров никто не слушал, а даже наоборот винили во всех грехах, и той несправедливости, которая царила в полку, да и во всей армии. До драки не дошло, но уже начались толчки и первые заводки.
     
      В это время с гауптвахты прибежал дежурный офицер в звании майора с 4 автоматчиками. Подойдя к толпе, он сразу стал призывать к порядку, но его не слушали, и перебивали. Майор сделал шаг назад, и стал демонстративно доставать пистолет Макарова из кобуры, но рука с оружием была вовремя перехвачена. Сапёры выкрутили пистолет, и что-то выговаривали возмущённому майору.
     
      Майор оглядывался на своих автоматчиков, но те отводили глаза, давая понять, что "разбирайся сам со своими проблемами", и сапёры хлопали их по плечам, благодаря за молчаливую поддержку.
     
      Всё это время, я в толпе уговаривал бунтарей подчиниться офицерам: "Ведь ничего страшного не произошло. Отсидим денёк на губе, потом во всём спокойно разберутся, и никого наказывать не будут!". Народ шумел, не желая слушать, но в какой-то момент несколько человек стали со мною спорить.
     
      Майор услышал, что я рассуждаю здраво, и люди меня слушают, уже более спокойным тоном поддержал мою мысль, и мы уже вдвоём стали успокаивать взбунтовавшуюся роту. Деды и годки задумались, стали совещаться, и решили добровольно сдаться майору. Они дружно благодарили меня за своевременный совет.
     
      Сначала решили сдаться всей ротой, а потом попросили, чтобы я остался с молодыми и присмотрел за порядком. Довольному майору вернули его оружие, и бунтари дружной толпой отправились на губу. Вслед за ними потянулись, подошедший в последнюю минуту ротный, и майор со своими автоматчиками.
     
      Фу!!! Выдохнули все оставшиеся, бунт удалось погасить. Хорошо, что не было стрельбы, и не пролилась кровь. Построив остатки роты, в строю стояли только "молодые", повёл их в столовую на ужин. На следующий день собрали мясо положенное на обед роте и переправили губарям. Они седели не долго и через день их всех выпустили на волю.
     
      В роту должен был придти командир полка подполковник Суринов, чтобы разобраться с личным составом по поводу происшедшего. Притихшие сапёры, в расстроенных чувствах ждали пришествия старшего офицера, потому что чувствовали свою вину. Буйные во хмелю, протрезвев, они не были готовы отстаивать свои права и беседовать с командиром полка.
     
      Суринов в назначенный час пришёл в палатку нашей роты. По команде: "Смирно!", все соскочили со своих мест. Командир полка обвёл строгим взглядом, вытянувшихся в струнку сапёров, и скомандовал: "Вольно!". Потом он рассказал о своём взгляде на случившееся ЧП, и попросил сапёров высказывать своё мнение, но в ответ - гробовая тишина. Товарищи по роте стали просить меня, чтобы я выступил и всё рассказал.
     
      Ну, чтож, поднялся со своего места и лаконично объяснил, что произошло в роте, стараясь не говорить о виновниках. Суринов внимательно слушал, не перебивая. Вот с места зашумел народ. Суринов показывал, чья очередь говорить, чтобы остальные не мешали. Неожиданно разговор зашёл обо мне, и годки стали говорить, что это моя личная заслуга, в том, что удалось погасить бунт. Также сослуживцы рассказывали о том, что меня незаслуженно выгнали из разведки, и вообще - какой я хороший сержант.
      Вообщем, даёшь досрочный дембель сержанту Афанасьеву!
     
      Совершенно не ожидал такого поворота событий, потому что меня действительно в феврале выгнали из разведки, и когда вернулся в сапёрную роту, то мало кого знал. Полной неожиданностью была для меня такая поддержка, или это был просто уход в сторону от больной темы!? Больше всех усердствовали годки, и в конце концов "продавили" командира полка.
     
      Он был удовлетворён всенародным покаянием, и признал, что за благоразумие во время пьяного бунта - я достоин отправки на дембель в первую партию.
      Все вокруг были довольны. Годки хлопали по плечам и настаивали на том, что я им должен проставиться за то, что они выхлопотали для меня скорый дембель.
      Безусловно, в те времена это самый дорогой подарок, потому что мой призыв ушёл домой в августе, а мне светил дембель в апреле, но реально получилось 4 мая.
     
      Всё в этой жизни непредсказуемо, и зачастую бывает так, что "нет худа, без добра".
      Внезапный бунт в день приказа принёс мне долгожданную и желанную свободу.
      Перед этим, в феврале меня выгнали из разведки, а из этой роты дембеля уходили в первых партиях. В сапёрной роте, куда меня перетащили командиры (а ведь запросто могли сослать в миномётчики) дембеля уходили значительно позже. Спасибо огромное годкам, что в нужное время, перед командиром полка замолвили за меня словечко.
     
      Никаких репрессий за бунт не последовало.
      Суринов своё слово сдержал, и даже однажды при личной встрече напомнил, о том, что скоро дембель и надо готовиться.
     
      Вот так благополучно закончилась история, которая запросто могла обернуться трагедией.
     
     
     
     
      Валидадская зона.
     
      Газни. Расположение 191 полка. Конец марта 1985 года.
      Весенним солнцем растопило снег в долине и предгорье. Наступила пора буйного цветения. Зазеленела и зацвела даже верблюжья колючка, из засушливой земли показались разнообразные цветы. Мне больше всего запомнились алые тюльпаны на короткой ножке.
     
      Это была небольшая реализация разведданных, то есть утром выехали, а вечером вернулись в полк.
      Колона бронетехники выехала из полка на рассвете. Доехала до Газни и повернула на Кандагар. По обеим сторонам дороги раскинулась, залитая ласковым весенним солнцем долина Сарде. Мы проезжали мимо кишлаков, стоящих вдоль дороги, изрытой воронками. Некоторые из них были разрушены войной, а в кювете лежала разбитая советская техника.
     
      Меня придали как сапёра, когда-то родной разведроте, и я сидел на броне, на месте старшего разведчика и любовался афганской природой. Щурясь на яркое солнце, разглядывал синюю цепочку гор на горизонте, и изрезанную пересохшими ручьями долину. Вот слева по ходу колонны, промелькнула небольшая тополиная зелёнка. Эти леса были надёжным помощником душман, и помогали им скрытно выходить к дороге Кабул-Кондагар, и устраивать налёты на проходящие колонны.
     
      Вот и валидадская зона - это тесное скопление кишлаков, растянувшееся на несколько километров, между ними расстояние несколько сотен метров. Какой из них Валидад, так и не запомнил, но слава у этого места была дурной, потому что духи здесь злые, и сопротивлялись ожесточённо. До нас и, наверное, после нас, частенько шерстили эти места.
     
      А вот и "приветственный" залп из гранатомёта, это духи, из ближайшего к дороге дувала, влупили в крытый афганский ГАЗ-66, на котором ехали церандоевцы. Афганцы на дверях своих машин рисовали национальный герб в круге, и только так можно их машины отличить от наших.
      Обошлось только раненными, которых перенесли в наш тентованный ГАЗ-66.
     
      Разведрота, на БМПшках проскочила мимо кишлака, и свернула, влево пытаясь его обогнуть и окружить, чтобы отрезать духам путь к отступлению. Через несколько метров, корка земли лопнула, и из-под гусениц в разные стороны полетела жидкая грязь.
      Солончаки!
     
      Жуткое месиво! Перенасыщенная солями почва, после весенних дождей превращалась в густой раствор. Причём глубина этой каши была разная, как и толщина сухой корки. Выбраться из этой разбухшей жижи самостоятельно, почти невозможно. Самое страшные это, блёклые бельма солончаков, под которыми таились бездонные ямы. Такие места были заметны по солевому налёту, и их старались объезжать подальше, или возвращаться назад.
     
      БМП стало буксовать, разбрасывая жижу, и остановилась. Все сразу поняли, что дальше нам не проехать, и стали пробовать сдавать назад, но машина завязла наглухо. Завязла и БМП, следующая за нами. Механик-водитель, маленький якут с раскосыми глазами, прыгнул вниз и сразу же увяз по колено. Он пробовал откопать гусеницы, но это было нереально, потому что жижа сползала на старое место. Он требовал, чтобы ему помогли, и даже угрожающе стучал лопатой по броне.
     
      Ну вот, на выручку к нам, подъехал БТР. Пехотинцы размотали лебёдку и подцепили к БМП. Стали пробовать её вытаскивать, но БТР сам стал зарываться в мокрую густую кашу. К нему подъехал другой БТР и с помощью лебёдки выдернул его. Потом они снова подцепили тросом БМП, и уже вытягивали сцепкой из двух БТРов. Слаженно они выдернули боевую машину. Затем БТРы подъехали к нам на безопасное расстояние, и механик-водитель пошёл к ним за тросом. Подцепили трос к БМП и стали вытягивать. Вытянули с трудом, потому что временами БТРы пробуксовывали, но тем не мене справились.
     
      Да, жуткое место, эти солончаки, а с виду не за что не скажешь, потому что подсохшая земля выглядит вполне надёжно. В солончаках застревали танки и БМРка, да так что приходилось ночевать посреди этих жутких мест. Духи злорадствовали, и с темнотой обстреливали из автоматов, так что из брони не вылезешь. Спать приходилось в тесноте, да ещё и без тёплых вещей, потому что рассчитывали обернуться до вечера, но застряв в солончаках, приходилось ночевать. Ночи в горах холодные, а ветры ледяные.
     
      Разведрота выехала на дорогу, и заняла своё место в колоне. Тут разведчики увидели на террасках свежую травку, и решили нарезать дёрна, чтобы украсить им линейку около палаток. Пока резали дёрн к тому месту подошли два пожилых афганца, и с молчаливым укором наблюдали за нашими действиями. Дёрн уложили в десанты под ноги.
     
      С этим дёрном вышла такая история.
      Когда дёрн пророс, то оказалось, что это озимая пшеница. Быстро выскочили и созрели колоски, а потом долго перед разведротой колыхалась, высохшая и перезрелая пшеница. Вид у неё был совсем не радостный.
     
      Вскоре колона двинулась в обратный путь. Разведрота ехала в замыкании. Немного проехав, колона попала под обстрел. Удивительно то, что выстрелом из гранатомёта духи попали в крытый ГАЗ-66, в котором везли раненных церандоевцев.
      Вот уж воистину, снаряд попал два раза в одну и туже воронку, так что церандою редкостно не повезло.
     
      Я видел дым, от разрыва поднимающийся над колонной. Разведрота рванула, обгоняя стоящие в цепочке боевые машины. Проезжая мимо подбитой "шохи", видел, как торопливо достают раненых афганцев, тушат машину и разгружают боеприпасы. Духи надеялись, наверное, что боеприпасы сдетонируют и от взрыва пострадают соседние машины. БТРы огнём прикрывали атаку пехоты.
     
      Разведрота на скорости пролетела вдоль колоны, и свернула вправо, а потом понеслась мимо кишлака, пытаясь окружить его, чтобы отрезать отступающих духов. Слишком близко к кишлаку не подъезжали, и ехали на расстоянии метров 400. Вот показался разрыв между дувалами, около 100 метров.
     
      Въезжать между дувалами не стали, а остановились и стали ждать, когда появятся отступающие душманы. Когда духи выскочили из кишлака, то сразу же попали под наш огонь, и отступили под прикрытие дувалов. Неожиданно из кишлака прямо на нас выскочил маленький ослик, он пробежал метров 50 и остановился немного правее наших машин.
     
      Новая мишень понравилась всем, и огонь перенесли на него. Я тоже стрелял в ослика, но никак не мог попасть. Плотность огня была большой, но ослик стоял как вкопанный, подняв кверху длинные уши. Наконец-то его задела пуля, и он, взбрыкнув, попытался бежать, но стал валиться и упал замертво.
     
      В это время душманы пробежали больше половины просвета. Торопливо перенесли огонь на них, но прицелится, как следует, не успевали, и они почти все перебежали в другой кишлак. Только один из духов рухнул на землю, но двое других подхватили его под мышки и уволокли из-под обстрела. Один из духов резко изогнулся в спине, но добежал до угла дувала, и скрылся. Операторы-наводчики тоже просмотрели перебежку духов, и их пушки сделали только несколько выстрелов.
     
      Наверное, духи специально выгнали ослика, чтобы отвлечь наше внимание, но тем не менее, он реально помог им пробежать постреливаемый участок.
      Прочёсывать второй кишлак не стали, а вернулись на дорогу. Через некоторое время, колона тронулась в сторону полка.
      Вот такой выдался рейд в валидадскую зону, один из многих.
      Обычна работа, обычного полка в Афганистане.
     
     
     
     
     
     
     
      Сурпуль. Последний рейд.
     
      Газни. Апрель 1985 года. Скоро мне "старому" сержанту домой, в Союз.
      Только что отшумели весенние дожди. В полку готовились к серьёзной и срочной операции. Все вокруг зашевелилось. Мне обещали, что уйду в первой партии 24 апреля на дембель, и я надеялся, что меня уже не тронут, а оставят готовиться к этому долгожданному моменту.
     
      Бунт на плацу.
     
      Новый командир роты, мягко говоря, меня недолюбливал.
      Он пришёл к нам совсем недавно из ГСВГ (группы советских войск в Германии) и сразу же стал насаждать несвойственные для боевого полка строгости. Это был высокий, худощавый, средних лет капитан с жидкими и блёклыми волосами, с незапоминающимися чертами лица.
     
      Не помню, за какую провинность, он выгнал роту в дождь на плац. Мне выпала "честь" быть правофланговым в первой шеренге.
      Весенние дожди - это сущее бедствие.
      Дождь несколько дней льёт, как из ведра. Одна дождевая туча сменяет другую, и так несколько дней подряд. Плац - большая лужа.
      Отчаянно шлёпая мокрыми ногами, рота дефилировала, подчиняясь командам принципиального капитана.
     
      Сапёры теряли терпение. "Да пусть он засунет свою принципиальность в задницу!" - доносился до меня злобный шёпот сквозь чмокание грязи, топанье ног и тяжёлое дыхание бойцов. В плотных рядах созрел бунт. "Давай поворачивай к роте" - злобно шипели со всех сторон. Когда по периметру плаца дошли до поворота к палаткам, я стал поворачивать к расположению роты, и вся коробка за мной. Капитан понял манёвр и крикнул мне: "Сержант, отставить! Стой! Раз! Два!"- но я продолжил поворот и ввёл роту в проулок между палаток.
     
      "Ну, хорошо, сержант, хорошо!" - цедил он с угрозой слова сквозь сжатые зубы. Около расположения нашей роты мы остановились. Проливной дождь стучал по лицам и насквозь промокшим гимнастёркам. Капитан с недовольным видом медленно прошёл перед строем, выцеживая какие-то угрозы в мой адрес, обещая всем весёлую жизнь.
     
      Подготовка к операции.
     
      Так вот, после завтрака находит меня капитан и с довольной улыбкой человека, наслаждающегося своей местью, приказал собираться на операцию.
      -Но как же так, мне почти через две недели отправка в Союз, а операция неизвестно когда закончится!?
      -Ничего, как раз к отправке вернёшься в полк.
     
      Досада кипела в моей душе. Дембель в опасности. Полтора года по боевым операциям с коротким отдыхом в полку, и суровый быт в горах. Жизнь на грани смерти. Постоянное ожидание заветного дня, и вот, когда до него осталось 2 недели, неожиданный поворот судьбы. Спорить и просить бесполезно. Плохо скрывая раздражение, пошёл в расположение роты.
     
      Без удовольствия стал готовиться к боевой операции. После обеда построение на плацу и проверка боеготовности. Меня и ещё одного молодого сапёра придали пехотной роте. Подальше от начальства, это хорошо. "Солдатское радио" доносило, что путь будет неблизкий, в сторону Кабула. Будем гонять банды, устраивающие налёты на армейские колонны, на дороге Кабул - Газни, под местечком Сурпуль.
     
      Выезд.
     
      Выезд из части был назначен на 3 часа ночи. А ночи в апреле холодные и ветреные, поэтому утеплялись по полной программе - зимний бушлат и треух. В назначенное время мы с молодым сапёром пришли в автопарк, и нашли расположение нужной нам роты. Подошли к командиру роты и представились, а он указал нам БТР, в котором мы должны разместиться.
     
      В БТРе было вполне просторно, кроме нас, было ещё 3 пехотинца, и мы, расположившись поудобнее, легли досыпать, не дожидаясь движения колонны. Ещё не начинало светать, а БТР уже понёс нас сначала по долине Сарде, а потом по горной дороге, унося подальше от родного полка. Когда подъезжали к Газни, я вылез на броню. Начинало светать, и с удовольствием любовался силуэтом старинного восточного города с гранёными минаретами на фоне фиолетового хребта и начинающего синеть неба. Настроение было самым благодушным, и когда, Старое Газни скрылось за поворотом, снова спустился в десант досыпать. Самый лучший способ приблизить дембель: чем больше спишь, тем ближе к дому.
     
      Подрыв.
     
     
      Мы уже здорово отмахали в сторону Кабула, когда впереди раздался мощный взрыв, и колонна остановилась. Прислушался. Стрельбы нет. Значит, это не налёт, а обычный подрыв впереди колонны, а это не моя проблема и, опёршись спиной на вещмешок, продолжал дремать. Через некоторое время колонна тронулась дальше, объезжая подбитую машину.
     
      Вдруг мощный взрыв подкинул наш БТР так, что со всей силы влепился башкой в крышу десанта. Искры посыпались из глаз! И голову защемило от боли, а в ушах повис пульсирующий гул. Дотронувшись до головы, утешал себя мыслью: хорошо, что на голове была зимняя шапка, и впечатался в броню мягким козырьком. Болью отдавало всё тело, т.к. задел за борт плечом и ногой. Но, слава Богу, всё шевелилось, и боль отступала.
     
      Хотелось вылезти и осмотреться. Только приподнял крышку люка, как внутрь ворвалось плотное облако пыли. Торопливо закрыл люк, на все лады костеря духов. Выждал немного и открыл опять люк. Пыль уже заметно улеглась.
     
      Впереди, накренившись на бок, стояла подорвавшаяся БМРка (боевая машина разминирования), а не доезжая до неё метров20, подорвались мы на обочине дороги. Вдоль колонны бежали два офицера, ругаясь матом: "Где эти грёбаные сапёры??"
      "Да здесь!":- откликнулся я с недовольной гримасой, от того что ломило от боли череп, да и раздражение офицеров тоже было неприятно. Услышав мой голос, офицеры уже вполне миролюбиво предложили проверить объезд через кювет, нет ли мин за обочиной дороги.
     
      Бывают же совпадения, мина разорвалась именно под тем БТРом, в котором ехали сапёры. Взяв щупы, мы с молодым сапёром проверили откос дороги и объезд. Мин не было. Первый БТР съехал потихонечку с откоса, сделал полукруг по проверенной площадке, забрался на дорогу и проехал вперёд, ожидая следующие машины. По его следам осторожно поехали другие БТРы и машины.
     
      Боевая машина разминирования.
     
      Пользуясь заминкой, подошёл к БМРке. В командирском люке, крепко обхватив голову руками, сидел контуженый начальник инженерной службы - вполне молодой майор, чуть больше 30-ти, небольшого роста, неспортивного телосложения, с мягким благородным лицом. Он был спокойным командиром, ни на кого не орал, приказывал спокойно, словно просил об одолжении у равного с ним человека.
     
      БМРка съехала в большую, около 3-х метров в глубину и в диаметре около 8 метров воронку. Извиваясь по склону воронки, сползла перебитая "гусеница", а на дне лежал вырванный с корнем балансир. Рядом с БМРкой стоял мой взводный старший лейтенант Иванов, молодой офицер, недавно окончивший военно-инженерное училище в Рязани, кареглазый, с пухлыми губами и густой, чёрной, кучерявой шевелюрой.
     
      Он рассказал мне о том, что БМРка подорвалась на фугасе. Контужен капитан и механик-водитель, их уже забрали медики. Это событие сломало капитана. Пока мы были на операции, он добивался своей отправки в госпиталь и строчил рапорты о переводе в штаб армии в Кабул. Перемены в нём произошли разительные. Он был весь углублён в свои тревожные переживания, как унести ноги из боевого полка, не заботясь о том, что всё это, видно, и неприятно бойцам и офицерам.
     
      От воронки шёл душный горьковатый запах тротила. Я спустился в воронку, чтобы найти остатки взрывного устройства. Увидел кусок металлического штыря и выдернул его из земли. Это была скоба с остатком оборванного провода. Всё стало ясно. Фугас был поставлен специально на гусеничную технику.
     
      Когда БМРка наехала на две рядом лежащих скобы, то замкнула взрывную цепь, и в то же мгновение раздался страшной силы взрыв. Хорошо, что никто не погиб. Перекинулся своими соображениями с взводным. Он предлагал мне остаться, но мне не хотелось тереться рядом со своим начальством, и я побежал к месту расположения пехотной роты. Вскоре колонна тронулась.
     
      Дорога.
     
      Я сидел на броне БТРа и любовался придорожными горными пейзажами. Кое-где ещё лежал снег. Временами объезжали битую русскую технику. Я с опаской поглядывал на возвышающиеся над дорогой скалы. Солнце пригревало, но ветер был холодным.
     
      Время от времени нас обгонял батальон охраны. Половина батальона обгоняла колонну и занимала высоты впереди, а в это время другая половина батальона сидела на занятых высотах. Когда колонна проходила, то та половина батальона, которая охраняла, быстро снималась с занятых высот и, обогнав колонну, занимала новые высоты.
     
      Иногда на высотах были кладбища. Свои могилки афганцы не украшали и не подписывали, ставили плоский осколок камня вдоль или поперёк тела, обозначая, кто захоронен, мужчина или женщина. Кое - где в землю воткнуты шесты, и на них повязаны какие-то тряпки. Точно не знаю, но говорили, что если на шест привязана зелёная тряпка, то это знак кровной мести, и таких шестов было немало.
     
      А пока я ехал на верху БТРа и щурился от яркого афганского солнца. Проехали мимо Шейхабада, большого кишлака на полпути до Кабула, за которым афганский пост охранял небольшой мост через горную речку.
     
      Место гиблое, со всех сторон нависают скалы, и скорой помощи ждать неоткуда. Душманы частенько обстреливали блок-пост, так что церандой всё время живёт под прицелом. Однажды мы проводили боевые действия в этом районе, и у меня на глазах ранили 2 афганцев на этом блокпосту в тот момент, когда мы штурмовали скалы.
     
      Церандоевцы вышли из своих укрытий, чтобы посмотреть на проходящую мимо колонну. Они добродушно улыбались и махали руками: "Как дела, шурави!". В ответ мы махали руками и кричали: "Хуб!", что значит - хорошо. Проехали блок-пост и поехали петлять по узкому ущелью. Через некоторое время колонна остановилась.
     
      Ожидание.
     
      Сапёрам приказали проверить правую обочину на наличие мин. Когда проверка была закончена, раздалась команда: "Выходи строиться!" Все зашевелились, захлопали дверями десантов и стали вытаскивать вещмешки и вооружение. Через несколько минут весь полк стоял на обочине дороги. Быстрая поверка. Торопливые доклады, и колонна двинулась в сторону... Кабула. Странный манёвр. Наверное, хотели скрыть высадку.
     
      Справа от дороги был плоский склон, зажатый между скал, а с левой стороны по глубокому ущелью текла горная речка, над которой угрюмо нависали безжизненные скалы.
     
      "Вольно! Разойдись! Располагайтесь на склоне, скоро должны прилететь "вертушки". Посадка будет происходить прямо на дороге"- доложили нам "отцы командиры".
     
      Отошли с обочины и расположились на склоне. Со стороны Газни на дороге показалась интересная группа женщин, человек 8-9, в сопровождении молодого мужчины, на вид около 30 лет. Женщины были одеты в паранджу разного цвета, белого, темно-синего и чёрного. "- Наверное, те, кто в белой парандже, - девственницы!"- рассуждали между собой солдаты. Когда афганки подошли поближе, то оказалось, что среди тех, кто одет в белую паранджу, были полные и пожилые женщины, судя по фигурам. Одна даже шла с открытым лицом.
      - Ну и что, ты хочешь сказать!? Это девственницы?
      - А почему бы и нет. Восток-дело тонкое.
      Все дружно заржали, как кони.
      -А эта, наверное, страшна, как смертный грех, поэтому ей разрешили паранджу не надевать.
      Раздался новый, оглушительный залп здорового смеха. Афганец спокойно посмотрел в нашу сторону, и размахивая чётками, погнал свой "караван" дальше по дороге.
     
      Долго ещё бойцы обсуждали это событие, пока не раздались выстрелы с противоположного склона. Высоко над нами просвистели усталые пули, т.к. стреляли издалека, и они с трудом долетали до нас, но командир приказал рассредоточится. Все поднялись и пошли по склону вверх, набирая безопасные интервал и дистанцию. В роте, которая была ближе всего к скалам, пуля попала в ногу бойца. Он громко вскрикнул, и к нему подбежали товарищи, которые осмотрели и перевязали. Потом духи выпустили несколько длинных очередей из пулемёта в нашу сторону, но никого не задели. Ожидание становилось всё тревожней.
     
      Вертушки.
     
      И вот издалека раздался свист подлетающих вертушек, а вскоре показались и они. Помощь пришла вовремя. Духи перенесли огонь на вертолёты, и одна "вертушка" атаковала позиции духов в скалах. С серым шлейфом оторвались НУРсы от кассет, подвешенных по бортам вертолёта. Прочертив по небу длинные полосы, они с грохотом и дымом разорвались на позициях душман.
     
      Другие вертолёты тем временем друг за другом садились на дорогу, не выключая двигателей. Торопливой цепочкой в них забегали пехотинцы. У всех были вещмешки с подвязанными спальниками или плащ-палатками. Некоторые тащили за собой миномёты и автоматические гранатомёты. Как только вертолёт наполнялся, дверь закрывали, и он тут же взлетал, а на его место заходил уже следующий.
     
      Подошла и моя очередь. Медленно сел вертолёт, поднимая клубы пыли, дверь открылась, и один из вертолётчиков откинул трап, и по нему мы быстро вбежали в "вертушку". Вертолётчик убрал трап, закрыл дверь, и мы стали набирать высоту.
      В это время все смотрели, как другой вертолёт заходил на позиции духов, и от разрывов НУРсов пыль вперемешку с дымом поднимались над скалами.
     
      С тревогой смотрел в иллюминатор, стараясь угадать, где же произойдёт высадка? Очень не хотелось десантироваться в скалах, и мы их благополучно миновали.
      Летели в сторону большого гладкого хребта, от которого другие хребты поменьше уходили в небольшую долину 10-12 километров в диаметре. Долину разрезала горная река, на выходе из долины она раздваивалась, обнимая небольшой зелёный остров, на котором среди деревьев и кустов виднелось несколько домов.
     
      Десантирование.
     
      Поля, раскинувшиеся на террасках, подпёртых большими валунами, были огорожены глиняными заборами, и кое- где виднелись небольшие кишлачки по 3-4 дома. Уже на подлёте увидел, как на середине спускающегося в долину хребта высаживалась пехота. Из вертолёта торопливо высыпались зелёные комочки и быстро убегали вверх. На соседнем хребте высаживалась другая группа.
     
      Вот и наш вертолёт завис над хребтом. Открылась дверь, и через спины стоящих впереди бойцов увидел внизу лысый хребет. Он был достаточно широкий, но восходящие потоки сильно раскачивали вертолёт. Первый боец прыгнул, но в этот момент вертолёт сильно повело, и солдат приземлился на склон и тут же покатился вниз. Бойцы зашумели на вертолётчиков, чтобы пониже спустились, и не так раскачивало вертолёт. Вертолётчики оправдывались, жаловались на восходящие потоки и торопили пехоту быстрее покидать борт воздушного судна. Следующие были начеку и ждали момента, когда вертолёт зависал над самым хребтом.
     
      Вот и я покинул борт, прыгнув на самую макушку хребта с высоты чуть больше 2-х метров. Не удержавшись от сильного удара о землю, завалился на грудь, но тут же вскочил, и сделал несколько торопливых шагов вперёд, чтобы никто не прыгнул на мою сутулую спину. Сзади себя услышал стук о землю следующего за мною бойца, и побежал за теми, кто впереди. Над головой угрожающе свистели лопасти вертолёта, и потоки воздуха от винтов поднимали пыль с хребта и бросали в лицо.
     
      Сбитый вертолёт.
     
      Вдруг на соседнем хребте во время высадки вертолёт сильно качнуло и заболтало над хребтом. Снизу офицер орал тем, кто остался, чтобы быстрее прыгали из вертушки. Несколько человек, сбившись в кучу, выпрыгнули в раскрытую дверь и кубарем покатились по склону. Вертолёт стал неуклюже спускаться вниз, качаясь, как пьяный, и неожиданно задел лопастями склон, по которому катились солдаты.
     
      Машину толкнуло от удара, лопасть оторвалась и отлетела, чудом не задев бойцов. Вертолёт перевернулся на спину и, задев склон хвостовым винтом, с жутким скрежетом поехал вниз. Метров через 200 врезался в камни и остановился. Из десантного отсека торопливо вылез офицер-пехотинец и помог выбраться вертолётчику из кабины. Они побежали вниз по склону, вертолётчик сильно прихрамывал. Второй вертолётчик был убит.
     
      В этот момент я заметил на лобовом стекле вертолёта пулевую пробоину. Под самый дембель видел фотографию нашего нач.прода на фоне пробитого лобового стекла вертолёта в бравой позе с автоматом наперевес. Как его туда занесло, непонятно, но бравада "тыловой крысы" была неприятна.
      Только что высадившиеся пехотинцы бежали по склону к сбитому вертолёту, чтобы помочь своим товарищам лежащим на склоне.
     
      Ответный удар.
     
     
      Мы поняли, что огонь по вертолёту вели из дувала, находящегося у подножия склона. Авианаводчик стал вызывать вертолёты, а мы пускали ракетницы в сторону оборзевших духов. Вертолётчик нас услышал и понял. Он пролетел мимо дувала, из которого тут же ответили стрельбой.
     
      Вертолёт развернулся на боевой курс и на малой высоте пошёл в атаку. С треском и белым шлейфом отсоединились НУРсы и понеслись в сторону дувала. Через мгновения одни врезались в стены, а другие влетели прямо в окна. Тут же дувал покрылся серыми цветками разрывов и утонул в белом облаке пыли, и донеслась канонада разрывов. Казалось, что дувал снесён с лица земли. Когда ветер отогнал пыль, оказалось, что разрушения не такие значительные.
     
      Следом за первым в атаку пошёл второй вертолёт, из дувала его встретили автоматные очереди. Вертушка ответила плотным огнём НУРсов и скорострельной пушки. После второй атаки от бедного дома остался только первый этаж. Крыша обвалилась, стены обрушились, и облако плотной пыли не хотело рассеиваться. Мы ликовали, довольные работой вертолётчиков.
     
      Штурм.
     
      Нас торопили вверх, там другое подразделение пехоты штурмовало пулемётную точку. Душман из крупнокалиберного пулемёта простреливал подступы. Пехота, рассыпавшись в цепь по склону, осторожно подбиралась поближе к пулемётчику, а мы двинулись в обход. Заметив нас, пулемётчик выпустил несколько очередей, и стрельба прекратилась. Пехота начала осторожный штурм, и мы побежали им на помощь, пытаясь окружить пулемётчика. Когда подошли, то увидели что позиция, выложенная из скальных, плоских плит, пуста, а на треноге, запрокинув ствол в небо, стоял крупнокалиберный пулемёт, вокруг него валялся ворох расстрелянных лент.
     
      Возле пулемёта суетился сапёр. Я хорошо знал этого хохла, на дембель он подарил мне китайскую ручку с золотым пером. "Это я нашёл пулемёт! Если что, понесу его!" - заискивая, говорил офицеру, а тот отводил глаза, не желая его слушать. В те времена за отбитый у духов пулемёт давали орден Красной Звезды. К сожалению, не знаю чем закончились его хлопоты.
     
      Нам поставили задачу - выбираться в сторону долины. Спустившись ниже, мы остановились в складках хребта возле самой долины, чтобы уточнить маршрут. Через некоторое время заметили афганца, идущего вдоль глиняного забора, без оружия. Для стрельбы дальность была запредельная, но все старались попасть, а афганец всё шёл и шёл навстречу нам. Снайпер был молодым, и всё мазал и мазал. Пытался выпросить у него винтовку, но паренёк не уступал. Пока мы припирались, кто-то попал афганцу в ногу. Он резко согнулся, упал на пятую точку, и стал быстро отползать под прикрытие забора.
     
      Долина.
     
      Вскоре нам поставили задачу пересечь долину, и мы спустились в неё в том месте, где ранили афганца. Он так и сидел под забором. Осторожно подошли и обыскали его. Пусто! Офицеры пытались узнать у него, где душманы, но афганец сначала делал вид, что не понимает, а потом, что ничего не знает. Офицеры доложили по рации, где находится раненый душман, и получили приказ - продолжать движение, а афганца должен подобрать церандой.
     
      Рота двинулась по дороге, зажатой между глиняных заборов, за которыми раскинулись поля террасками. Мы шли без остановок, стараясь к вечеру пересечь долину и занять позицию на хребте, видневшемся вдали. Во второй половине дня нас обстреляли из дувала, который находился в 700-стах метрах от нас. Решили отправить группу во главе с прапорщиком, чтобы прицельно обстрелять из гранатомёта позиции душман.
     
      С молодыми офицерами у меня с самого начала сложились хорошие отношения, и они всегда прислушивались к моему мнению, поэтому и меня отправили сопровождать группу. Прикрывая друг, друга мы перебирались с терраски на террасу, приближаясь к дому. Нас вяло обстреливали, одиночными выстрелами, и мы старались зайти с той стороны дома, где были узкие окна.
      Гранатомётчик достал свою трубу и прицельно влупил в окно на втором этаже. Сорвав целлофан, граната влетела в окно дувала, и внутри раздался взрыв. Облако пыли с оглушительным грохотом вырвалось наружу сквозь выбитые окна. Одновременно бросили по гранате на крышу дома и во двор. В разнобой грянули взрывы. Подождали. Во двор решили не входить, и отступили к своим.
     
      Хребет.
     
      Рота тронулась дальше. Торопливым шагом к вечеру мы уже подходили к хребту, который каменными плитами врезался в долину. За хребтом был небольшой кишлачок из 3 - 4 домов, зажатый тесным ущельем, на дне которого широкая тропа поднималась наверх. Старались идти по камням, чтобы нечаянно не наступить на мину. Горные тропы хранят слишком большие опасности для тех, кто забывает о том, что враг всюду.
     
      Солнце уже касалось острой кромки хребта, когда мы вышли на место. За нами раскинулась широкая долина. В середине её слышалась вялая перестрелка. Духи не хотели отходить, а церандою в лом было наступать. Дома, которые занимали враждующие стороны, были близки друг от друга, но скорое наступление ночи давало надежду одним и сдерживало других.
     
      За местом, где расположилась рота, на хребте была впадина, после которой хребет снова уходил вверх. Вот за этой впадиной командир роты установил пулемётный расчёт. Они первыми должны обнаружить духов и открыть огонь, а потом отступить под нашим прикрытием. Мне тогда они показались смертниками, т.к. за их позицией хребет уходил вверх, и кустарник в расщелинах помогал бы духам подойти скрытно, но ребята обрадовались, что им досталась позиция подальше от начальства.
     
      Мы поставили на подходах к их позиции несколько сигнальных мин на растяжках, а также установили сигнальные мины вокруг роты в наиболее опасных местах.
      Командиры расставили посты и распределили бойцов на ночное дежурство. Меня с моим напарником от дежурства освободили, рассуждая, что надеяться и строго спрашивать можно только со своих.
     
      Мы стали выкладывать бойницу в сторону кишлака, который был перед нами, как на ладони. В горах ночь наступает быстро. Солнце закатилось за хребет, и сразу же стало темно.
      Перестрелка в долине не стихала. Интересно наблюдать за полётом трассирующих пуль. Церандой редко попадал в окно дома, где держали оборону духи, и трассеры догорали, увязнув в глиняной стене.
     
      Душманам надоела эта нервотрёпка, и они засадили длинную очередь из пулемёта в окно, откуда их обстреливал церандой. Все трассеры вошли в глубь дома, после чего церандоевцы взяли большую паузу. Мы, наблюдавшие за работой вражеского пулемётчика, одобрительно зашумели и закивали головами. Да, церандою нелегко с такими соседями.
     
      Утро.
     
      Ночь прошла относительно спокойно, невольно я просыпался, когда мимо меня проходили офицеры, проверяющие посты. Смотрел вниз на залитый лунным светом кишлак, крыши и стены которого были прекрасно видны, но в плотной тени от домов ничего нельзя было разглядеть. И снова засыпал, чутко прислушиваясь к ночным шорохам.
     
      Но вот и забрезжил рассвет. Бойцы зашевелились и стали ходить по хребту в поисках сухого хвороста, чтобы развести костёр. Через некоторое время начштаба заметил блуждающих бойцов и приказал перемещаться только перебежками. Его КП находился на другой стороне долины, откуда мы пришли, и он видел в бинокль, что творится на наших позициях, но кишлак за нашим хребтом был скрыт от его глаз. Хворост стали искать на склоне со стороны кишлака. Потом при помощи картонки от "сухпая", сухой травы и сухих палок развели небольшой костерок, на котором разогрели кашу и вскипятили чай.
     
      После завтрака лежали у бойницы и смотрели, как солнце заливает ярким светом маленький кишлак. Противоположный склон стал интересней и рельефней. Из долины поплыли запахи прелой земли и свежей травы, а с гор холодный ветерок доносил запах талого снега. Запахи перемешивались над нашим хребтом и волновали, а жаркое афганское солнце начинало припекать и успокаивать.
     
      Женщина.
     
      Вдруг передовой дозор доложил, что кто- то спускается по ущелью в кишлак. Все тут же приготовились к бою, ожидая вылазки душман. Вскоре появился одинокий чёрный силуэт, и в нём можно было угадать женщину. Она торопливо шла к кишлаку, и от ветра и быстрой ходьбы развивались черные просторные одежды и паранджа. Сначала подумали, что это переодетый душман, но когда она подошла поближе, то в фигуре явно угадывалась грация молодой и полноватой афганки.
     
      Офицер приподнялся и крикнул ей, что в кишлак нельзя, но она твёрдо продолжала свой путь. Стали стрелять ей под ноги, я тоже прицелился и выстрелил несколько раз, но женщина, не обращая внимания на фонтанчики от пуль, продолжала свой путь. Мне страшно было нечаянно зацепить ее, и я прекратил стрельбу. Офицер приказал другим: "Отставить стрельбу! Пускай идёт!". Женщина вошла в один из дувалов и через полчаса вышла, и пошла вверх по ущелью. Мы молча провожали её глазами. Приказа преследовать её не было.
     
      В момент обсуждения этого события всплыла мысль обыскать кишлак. Командир упирался, потому что не хотел рисковать людьми. Но его убеждали, что кишлак перед нашими позициями, как на ладони, и при этом закрыт хребтом от глаз высокого командования. Кишлак хорошо простреливается, и если сверху что нибудь заметят подозрительное, то предупредят и прикроют. Может, удастся чем-нибудь разжиться, ведь завтра Пасха.
     
      Пасха.
     
      Тогда не понимал значения этого православного праздника. Он был запрещён, и милицейские кордоны перекрывали путь желающим прийти в церковь и пройтись крестным ходом. Чтобы отвлечь людей, даже устраивали ночные сеансы в кинотеатрах.
     
      Для меня это была какая-то непостижимая тайна. Мне казалось, что кто-то, действительно, мёртвый в этот момент воскресал и обретал жизнь, и это событие приводило всех свидетелей в восторг. Память об этом празднике прочно жила в памяти народной. Множество людей приходило в полночь, чтобы хоть из-за милицейского оцепления посмотреть на величественное течение крестного хода с зажженными свечами во главе со священством, в сопровождении хора, под праздничный перезвон колоколов. И в ответ на призывный возглас старшего священника: "Христос Воскресе!", что есть силы, в унисон, с другими, крикнуть: "Во истину Воскресе!".
     
      А на следующий день во дворах катали яйца. Смех, веселье, хорошее настроение, и это было только на Пасху, т.к. в другое время яйца не катали.
      Религиозные восторги жестоко подавлялись государством, специальные люди шпионили за верующими, и даже просто пришедшие в церковь из любопытства, попадали под пресс, их пугали увольнениями и вели разъяснительную работу. Поэтому было в высшей степени странно, что память о Пасхе докатилась до русской роты, державшей оборону на краю света.
     
      Наконец-то командир роты согласился во главе разведгруппы спуститься в кишлак и посмотреть, что к чему. В группу взяли и меня как опытного сапёра. Оговорили, в каком порядке входим в кишлак, кто входит в дом, кто стоит и охраняет снаружи. Прозвучало бодрое напутствие: "С Богом!", и мы двинулись в сторону кишлака.
     
      Собака.
     
      Осторожно подошли к окраине, и прошли вдоль стены. У входа в дом злобным лаем нас встретил большой лохматый пёс, похожий на среднеазиатскую овчарку. Пёс стоял около дверей и яростно лаял на нас, демонстрируя готовность к атаке. Мы пытались пса приманить, но он на контакт не шёл, а всё больше и больше распалялся от гнева.
     
      Стали кидать в него камнями, чтобы отогнать, но пёс ловко уворачивался, и тут же бросался в атаку или отходил к двери, которую охранял. Мы не боялись собаку, потому что несколько человек держало её "на мушке". Командир сделал несколько предупредительных выстрелов в его сторону. Пес, услышав грохот выстрелов, замолк и, продолжая рычать и изредка гавкать, попятился от входа в дом.
     
      Мы осторожно пошли к двери, но пёс смело бросился на нас, и тут же раздалась короткая автоматная очередь. Собака изогнулась всем телом от неожиданной боли, пронзительно заскулила и завалилась на бок, беспомощно загребая лапами. Пронзительный собачий визг был невыносим, и командир приказал добить пса. Одиночный выстрел - и всё кончено. Бесстрашие верного пса вызывало уважение, и все немного постояли и посмотрели на убитую серо-рыжую, лохматую собаку, так отчаянно защищавшую вход в дом.
     
      Шмон.
     
      Следующим препятствием оказалось то, что дверь была заперта. Замок был крупным, и сбить его прикладом не удалось. "Тем хуже для хозяина, дверь придётся взрывать",- сказал командир. Я достал из вещмешка большую тротиловую шашку и привязал к замку. Вставил в детонатор бикфордов шнур и закрепил его в шашке. Когда все спрятались за угол, поджёг шнур и убежал в укрытие. Секунд через 30 раздался взрыв. Взрывом вырвало часть дверной коробки, и часть двери с замком. Путь был свободен.
     
      Пошли осматривать дом. Сначала осторожно, чтобы не пропустить растяжку и угадать засаду за дверным проёмом, а потом "по-хозяйски" переворачивали вещи. Быт афганцев очень скромен. Мебели почти нет. Большая редкость полки, чаще всего в стенах сделаны ниши, на которых лежат вещи.
     
      В одном месте за ковром была потайная ниша, на которой среди прочего лежал тюбик с кремом и чай в банке из тёмного стекла. Мне показалось странным, что чай прячут за ковром и в тёмной банке, наверное, потому что он очень хороший!? Намазал крем на внешнюю сторону ладони, почувствовал прохладу, от руки запахло ментолом. Ощущение мне понравилось, и крем с чаем положил в мешок. Вышли во двор.
     
      Во дворе гуляли куры. И мы тут же их стали ловить. Забавное зрелище - до зубов вооружённые бойцы бегали по двору, пытаясь схватить перепуганную птицу. Куры, обезумев от страха, отчаянно кудахтая, удирали со всех ног, закладывая головокружительные виражи. Всё-таки удалось поймать несколько птиц, и им тут же свернули головы. В нескольких местах нашли кладку яиц и бережно собрали их. Это было очень кстати накануне Пасхи.
     
      Дети.
     
      Окончив осмотр, вошли в следующий дом. Внутри большой комнаты был беспорядок, и лежащий на полу ковёр явно что-то скрывал, холмами выпирали какие-то вещи. Аккуратно откинули ковёр, и нашим глазам открылось жуткое зрелище. На полу лежали два маленьких ребёнка, мальчик и девочка. На вид им было около пяти лет, очень опрятно одеты, достаточно упитаны, и на телах никаких следов ранений.
     
      Все оторопели от увиденного. У девочки были заплетены длинные косички, из-под афганского красного самотканого платьица виднелись тоненькие ножки в длинных шароварах. Стопы были связаны белой тряпочкой за большие пальцы, так же как, и у мальчика. Казалось, что дети спят...
     
      Все недоумевали по поводу этой находки и подумали что, женщина бесстрашно идущая под пулями, шла к своим детям, а что с ними произошло... оставалось загадкой. Мёртвых детей покрыли ковром и торопливо вышли из этой мрачной комнаты.
     
      Смерть мало кого удивляла на этой войне. За эти полтора года у меня перед глазами прошло немало погибших друзей, однополчан, душман, афганцев, пострадавших от артобстрелов и авианалётов, раненых и покалеченных людей. Но вид мёртвых детей потряс меня, и я всегда с содроганием вспоминаю этот случай.
     
      Но жизнь шла своим чередом, во дворе нашли в загонах маленьких ягнят, забавных и подвижных. Мяса в них, конечно же, никакого не было, но взяли нескольких с собой, скорее как забавные мягкие игрушки, а остальных выпустили на улицу. Странно, но ягнята не очень-то хотели выходить. Вид незнакомых людей пугал их. Самые смелые, стоя неподалёку, боязливо оглядывали неисследованные пространства и тряслись на своих тоненьких ножках.
     
      Отход.
     
      Командир всё время переживал за наше присутствие в кишлаке и, когда осмотрели последний дом, приказал отходить. Возвращались с богатой добычей: куры, яйца, крупа, большой казан и живые ягнята. Нас радостно встречали бойцы, которые прикрывали наш рейд. Все мечтали о завтрашнем празднике: сварим мяса, будем катать яйца, будет весело.
     
      До вечера собирали хворост, чтобы хватило на ужин и на праздничный обед. В большом казане сделали на всех курицу. Бойцы подходили с котелками и с удовольствием ели, расположившись тут же около казана. Завязался общий разговор, временами прерываемый громким смехом. Настроение было предпраздничное, и все строили планы на завтра.
      Духи из долины ушли, и церандой громко перекрикивался между собой, изредка стреляя в воздух.
     
      Утро.
     
      Ночь прошла спокойно, только под утро всех разбудила, с громким воем разбрасывая ракеты, сигнальная мина. Это какой-то боец полез за хворостом и задел "сигналку". Теперь он стоял под прицелом и по-идиотски улыбался, напуганный пронзительным воем. Тут же через долину начштаба забеспокоился, что случилось, и командир роты бодро доложил о том, что всё в порядке, и это горный "козёл" забрёл в расположение роты и задел растяжку. При этом грозно махал кулаком в сторону провинившегося бойца.
     
      С утра пили чай в ожидании праздничных хлопот. Где-то около 9 утра поступило сообщение о том, что возможно придётся сниматься с "насиженного" места. Бойцы ворчали и надеялись, что сегодняшний день проведём здесь, в праздничной атмосфере. Сразу же стали варить яйца. Большой казан, полный яиц не торопился кипеть, и к 10 часам, когда вода только - только собиралась кипеть, поступило распоряжение начштаба: "Сворачивать лагерь и выдвигаться!"
     
      Это был полный облом! Яйца в смяточку не донесёшь в вещмешке, полном боеприпасов, да и мясо сырое тоже не потащишь по жаре, протухнет. Торопливо очистив по яичку, поздравили друг друга с Пасхой.
      - Христос Воскресе!
      -Во истину Воскресе!
     
      Стали собираться в дорогу. Оставили казан с яйцами и бедных перепуганных ягнят. Передвигаться в горах тяжело, и каждый грамм превращается в килограмм, поэтому лишнего с собою не возьмёшь. Торопясь, снимал сигнальные мины по всему периметру, и собрался одним из последних. Торопливое построение и проверка личного состава. Командир показал мне ориентир, на который должна выйти рота, и торопливым шагом стали спускаться в долину.
     
      Меняем дислокацию.
     
      Мы уходили влево, туда, где горная река, разделяясь на два рукава, омывает небольшой кишлак. Это только сверху долина кажется плоской как стол, на самом деле поля расположены террасами на разных уровнях, и пересохшие русла, по которым в период таяния снегов с гор текут стремительные потоки ледяной воды, разрезают долину вдоль и поперёк.
     
      Денёк выдался жарким, и я решил опробовать освежающий крем, но, к сожалению, охлаждающий эффект был короткий, а мазь на коже вызывала дискомфорт. Я прекратил эти процедуры и вытер насухо кожу.
     
      Темп был взят быстрый, шли без отдыха с короткими привалами по 10 минут через каждый час. К середине дня вдалеке показалась конечная точка нашего маршрута. Каменная гряда, ощетинившаяся скалами на выходе из долины, до неё было 10-12 километров. В долине мы были, как на ладони, и поэтому, когда подошли ближе к пересохшему руслу, решили спуститься вниз и идти по нему. Русло было в ширину 10-15 метров и в глубину 3-4 метра.
     
      Сверху параллельно с нами шёл дозор во главе с пулемётчиком. Эта маленькая группа была очень хорошей мишенью для снайпера, тем более что мы не смогли бы быстро выбраться из русла. Песок и мелкая галька на дне русла были сухие. Но под ними была вода, и после роты оставалась петляющая влажная тропинка. Ноги вязли в песок, идти было тяжело, но зато безопасно. Горячее солнце припекало, но все старались не пить, чтобы не дразнить жажду.
     
      Каменная гряда медленно приближалась, и метров за 500 до неё русло изгибалось и уходило в бок. Гряда была не очень высокой, но скалистой, с неудобным подступами и тяжёлым подъёмом. Уже ближе к вечеру мы смогли подойти к повороту русла. И вдруг с гряды в нашу сторону прогремели автоматные очереди.
     
      Бой.
     
      Рота кинулась к краю русла и спряталась за обрывистым берегом. Те, кто шли сверху спрыгнули к нам. Нам снизу не видно было тех, кто держал оборону на каменой гряде, и отцы-командиры решили атаковать. В первой группе я выбрался на обрывистый берег, и мы устремились под обстрелом к гряде. Судорожно стучали автоматы, вокруг свистели пули, поднимая фонтанчики пыли, но мы, не обращая на них внимания, со всех ног бежали к спасительным скалам. Добежав, рухнули за камни, задыхаясь от быстрого бега. Следом за нами побежала следующая группа, и так вся рота перебежала под прикрытие скал.
     
      Время клонилось к вечеру, и командиры решили штурмовать скалы двумя группами. Одна группа двигается вверх и вправо, а другая - вверх и влево. Мне довелось двигаться вправо в составе передовой группы. Карабкаться по скалам без специального снаряжения тяжело. Тем более духи видели нас и открывали прицельную стрельбу. Мы же отчаянно карабкались, чтобы забиться в безопасное место или глубокую щель.
     
      Мы даже не отстреливались, потому что лезли, как тараканы, по почти вертикальным скалам или ужами вертелись между камней. Чем выше поднимались вверх, тем сильнее был ужас оттого, что, если ты оступишься, обвалится ступенька под тобою или тебя легко ранят, то, упав на эти камни, разобьёшься вдребезги.
     
      Духи старались стрелять прицельно, изредка сбиваясь на длинные очереди. Мы подсказывали друг другу, где легче карабкаться или какой сектор простреливается. Тогда, собравшись с силами, бросался под пули, ожесточённо работая руками и ногами. Пули цокали о камень, свистели над головой, и вот, задыхаясь, встаю под прикрытие скалы, и кто-то подаёт руку, помогая вскарабкаться выше.
     
      Леденящий душу страх охватывал меня. Что-то похожее однажды видел у быков, которых грузили в машину, чтобы отправить на бойню. Они отчаянно сопротивлялись, но их всё-равно впихнули в кузов. Молодые быки стояли и мычали охваченные ужасом от предчувствия неминуемой смерти. От сильной дрожи ходуном ходила шкура.
     
      В отличие от них у нас был шанс пройти под обстрелом вертикальную скалу, отбросить сопротивляющихся духов и выжить. Но что-то в душе подсказывало совсем другое, и всё внутри тряслось от страха. Приходилось прикладывать немалые усилия, чтобы подавить в себе волну малодушия и двигаться вперёд и вверх.
     
      В голове крутилась одна и та же мысль: "Во попал! Дембель в опасности! Как бы выкрутиться из этой передряги хотя бы с лёгким ранением". Всегда боялся тяжёлого ранения и жутких мучений перед смертью. Если суждено умереть, так без лишних страданий. А если выживешь, чтобы не страдали ближние в заботах об инвалиде.
     
      Иногда скалы кажутся непреступными, но кто-то идет, цепляясь "за воздух" и проходит длинный и опасный участок, а за ним идут другие. Казалось невозможным преодолеть такие широкие и опасные участки, тем более под обстрелом, но мы были уже близки к вершине гряды и готовились к решающему броску. Впереди были расколотые на множество расщелин скалы, и в них можно было спокойно стоять и стрелять.
     
      Духам тоже было неудобно стрелять. Иногда, как в игре "в пятнашки", я видел духа, перевешивающегося через каменный карниз с автоматом, и старался скорее убежать, торопливо перебирая руками и ногами по вертикальной стене, пока он меня не "запятнал". Делая несколько коротких очередей, дух отбрасывался обратно, и я кричал следующим за мною, чтобы быстрее преодолевали это место.
     
      Раненый.
     
      Вдруг боец, стоящий на скале и опирающийся на маленькие каменные складки, цепляющийся руками за неровности скалы, громко сказал: "Меня ранили". Мы оглянулись на бойца, он стоял на цыпочках и раненую левую руку опустил вниз. Кто-то подобрался ближе, пытаясь помочь бойцу, прижимая его плечи к скале, а те, кто были впереди и выше, помогали сделать безопасный шаг и выйти из зоны обстрела. Они и не задумывались о том, что, сбиваясь в кучу на простреливаемом склоне, становились хорошей мишенью.
     
      Я и ещё двое бойцов были выше, и с громким криком устремились вверх. Мы ревели как дикие звери и с отчаянием, загнанной в угол крысы, бросились в атаку. Прикрывая огнем друг друга, упорно карабкались вверх, забывая об осторожности, только бы отвлечь внимание от группы бойцов, спасающих раненого товарища.
     
      Не встречая сопротивления, мы быстро продвигались в скалах, и вот последний рубеж. Мы не знали, что нас ждёт за этими бурыми скалами, но хотелось только одного - ворваться во вражеское расположение, а там будь, что будет... Задыхаясь от напряжённой работы, мы протискиваемся сквозь нагромождение каменных глыб и видим,.... что за скалами ровный хребет. За каменной грядой хребет ровными склонами спускался в долину и перетекал в другой, более пологий и высокий хребет.
     
      После боя.
     
      В 2 километрах от себя увидели стремительно уносящихся всадников, которые догоняли большой караван из навьюченных лошадей и верблюдов, уходящих вдоль по хребту в 5-6 километрах от нас. Стрелять было бесполезно. Офицеры пытались вызвать вертолёты, но они не прилетели. По россыпи гильз определили места, с которых духи вели огонь по нам, и если бы они не торопились, то могли бы ещё дольше удерживать гряду, и положить немало народу.
     
      Как раскаленный клинок с шипением остывает в масле, так и тревога и напряжение отпускало душу и тело. Всё позади, и на этот раз повезло.
      Помогли выбраться раненому бойцу на ровное место. Индивидуальный перевязочный пакет был у каждого, поэтому сразу же стали его перевязывать.
     
      Раненый боец чувствовал себя виноватым в том, что не может полноценно помочь роте. Даже, наоборот, сам требует к себе внимания. Сверху крикнули тем, кто внизу охранял вещмешки, где взять верёвку. Когда собрали все верёвки, один из бойцов поднял их наверх, обежав каменную гряду. Он обошёл скалы и поднялся по ровному склону.
     
      Имеющиеся в наличие верёвки связали, привязав снизу мою сапёрную "кошку" и опустили вниз. Верёвок хватило в самый притык, вещмешок навешивали на уровне лица, а тянуть начинали одной рукой, свесившись с карниза. Пока поднимали вещмешки, офицеры распределяли посты. К нам сапёрам, офицеры относились, как к гостям, мы не "тащили" ночных дежурств и сами выбирали себе место для ночёвки. Выбрал уютное место на каменной гряде с видом на долину.
     
      Место было необыкновенно красивым. Перед нами внизу располагался кишлак, перед которым стремительная горная река раздваивалась и, плотно обнимая его, снова сливалась в мощный поток, шум от которого доносился до нас.
     
      Зелёные берега у острова были в зарослях кустарника. Уютно теснились друг к другу уступами дувалы, и кое-где пробивались высокие пирамидальные тополя. Там, где за кишлаком кончалась долина, начинался горный массив. Сначала невысокие гладкие хребты, плавные, как морские волны, затем скалы, и на самом горизонте в лучах заката алели снежные пики.
     
      Ветер стих, и на душе был такой покой и умиротворение. Многие сожалели о том, что мы не туристы, и если бы была возможность посещать эти места, то с удовольствием отдыхали здесь душой и телом.
     
      Вечерний чай.
     
      Мы собрались в кучу, чтобы угоститься чаем, прихваченным мною из кишлака. За время операции с кем-то успел познакомиться, и мы общались по-дружески.
      Расположились под нависающей скалой, с трёх сторон выложили бойницы. Дым от костра, на котором разогревали консервы и кипятили чай, уносило в долину.
     
      Быстро поужинали. Чай вскипел. Достал заветную банку и большую щепотку бросил в котелок с кипящей водой. Стали разливать чай. Сначала "дедам", а "молодые" по новой поставили котелок на огонь кипятиться.
      Пили чай осторожными глотками, и смотрели, как солнце закатилось за горизонт и стало темнеть.
     
      Вдруг у всех неожиданно изменилось настроение, кто-то хихикнул, и его тут же поддержал дружный хохот. Все сразу догадались, что чай оказался с "приколами", с подмешанным наркотиком. "Всё, "молодым" чаю не давать, и хватит ржать, а то сейчас офицеры прочухают, влетит всем!" Но подошедшие офицеры не поняли причины того, что у бойцов заметно улучшилось настроение. Они узнали, кто в какую смену дежурит, и приказали затушить костёр. Мы ещё посидели и поприкалывались друг над другом, а потом разошлись по своим бойницам.
     
      В хорошем настроении лёг спать, и мне снились цветные сны про тёплые страны с яркой растительностью и диковинными зверями. Все мои желания исполнялись, а на душе было легко и спокойно.
      Под утро потянуло прохладой, и после вчерашнего начинался "отходняк" с головной болью, и я решил пройтись по холодку. Подошёл к высокой скале и заглянул в головокружительную пропасть, которую штурмовали накануне. Перехватывало дыхание от вида опасной каменной стены. Как это нам удалось под обстрелом пройти такую крутизну.
     
      Конец операции.
     
      В расположении роты уже разводили костер, для того чтобы согреть чай к подъёму. Вскоре раздалась команда: "Подъём!" Вчерашний чай запрятал поглубже, чтобы угостить своих сапёров.
      С самого утра пришла хорошая весть. Операция окончена! Собираемся и спускаемся к дороге, где нас должна ждать колонна, которая пришла за нами из Кабула.
     
      Мы не знали, как развивается операция, и когда она окончится, поэтому сообщение было встречено с великой радостью. Быстро собрались и выдвинулись на встречу колонне. Возвращаться всегда легче, быстрее и веселее. Бросил прощальный взгляд на долину, на живописный кишлак, который теперь не увижу, наверное, никогда, и торопливым шагом рота пошла в сторону дороги. Спустились в долину и долго петляли вдоль хребта, и только во второй половине дня вышли к шоссе Кабул - Кандагар.
     
      Потеряшка.
     
      Колона расположилась в стороне от дороги и вдалеке от хребтов. Это была радостная встреча. Бойцы делились событиями и, располагаясь в десантах, готовились к отправке. Но через некоторое время офицеры нам сказали о том, что во время операции пропал боец из нашего полка, и решили попытаться его найти или дождаться, что он сам выйдет в расположение колонны по следам от ракетниц.
     
      Мы расположились возле бронетранспортёров, отдыхали и радовались, что завтра едем в родной полк. Потерявшийся боец под утро вышел в расположение нашей колонны, как оказалось, это был мой земляк Игорь Никитин. Он был придан пехоте как связист. На привале заснул, а рота ушла без него. Он кинулся догонять, но заблудился. Идти старался только ночью. Всё это время ничего не ел. Я был рад за него, и на "гражданке" мы частенько вспоминали его скитания по горам.
     
      После завтрака стали готовиться к отъезду, и через некоторое время в установленном порядке машины и бронетехника стали выбираться на дорогу. Колонна растянулась на несколько километров и тронулась в сторону Газни. Операции завершена. Мы благополучно вернулись в полк.
     
      P.S. Это была не самая опасная операция, просто пришлась на время, когда близок дембель и хочется думать о доме. Сейчас сквозь толщу прожитых лет смотрю на себя, молодого сапёра, на колонну нашего полка, на загорелых бойцов в выгоревших х/б и радуюсь, что всё кончилось благополучно для меня и для тех, кто был со мною. Пусть мои воспоминания кому-то напомнят славную молодость, а кому-то расскажут о прошлом нашей страны и наших парней, волею судеб прошедших сквозь боевые действия в Афганистане.
      Сразу по прибытии стал готовиться на дембель, но он откладывался ещё несколько раз, и мне ещё и ещё приходилось выезжать на "реализацию разведданных", как это тогда называлось. Дембель был в мае.
     
      Дембель. Газни-Кабул-Ташкент.
     
      "Этот день мы приближали, как могли..."
     
      4мая 1985 года. Демобилизация затягивалась, уже третий день подряд дембелей выводили на плац.
      Я третий раз тепло прощался с родной ротой, и угощал ребят цивильными сигаретами, т.е. с фильтром.
     
      В первый день прощания раздал почти все сигареты, и потом пришлось докупать, с ужасом думая, что так потратишь все чеки. В полку нам выплачивали чеки-сертификаты, которые можно было отоварить в полковом ларьке, или в России в специализированных магазинах типа "Берёзка" в Москве. Даже копейки были бумажными, и неверным девушкам в конверте высылали копейку, и подписывали: "Оцени себя и вышли сдачу!".
      Каждый день ребята с удивлением встречали меня, когда я возвращался обратно.
     
      В этот раз всё было как всегда.
      На плацу дембелей сначала пропускали через досмотр. Каждый по очереди подходил и клал раскрытый дембельский дипломат перед проверяющим офицером, и он придирчиво осматривал его содержимое. Изымали дембельские изыски, типа заколка с черепом, невероятные шевроны и галстуки. О дембельских альбомах не могло быть и речи, и поэтому в те времена оформляли записные книжки.
     
      Потом построение и традиционное напутствие.
      Наконец-то долгожданное сообщение, что сегодня будет вертолёт из Газни на Кабул.
      К сообщению отнеслись с недоверием, потому что всё могло измениться в последний момент.
      Дембелям подогнали крытый КАМАЗ, и предложили грузиться в пыльный кузов.
     
      Во главе колоны должна ехать боевая машина разминирования. Подошёл к своему офицеру, и попросился ехать на БМРке. Тот не возражал, а даже сказал, что непременно заслуженному дембелю сапёрной роты, надо ехать домой верхом, в командирском месте.
      Спасибо ему огромное за это.
     
      Ну, вот мы погрузились в БМРку, и вскоре колона тронулась.
      Проехав КПП, офицер уступил мне место в командирском люке, и я с удовольствием занял его. Впервые за долгое время службы, я был не в х/б, а в парадке. День выдался замечательный, с утра солнце. Пыль от гусениц относило в сторону, идущей сзади колоны.
     
      Я смотрел с восторгом на знакомые пейзажи, надеясь, что больше никогда не увижу эти края. Вот слева, промелькнул афганский артполк в кольце саманного забора. Немного проехали вдоль хребта, и стали пересекать предгорье, то вверх то вниз. Выехали в пригороды Газни.
     
      Народ вовсю трудился на полях. Кто-то пахал землю, погоняя могучих буйволов, и управляя массивным деревянным плугом, а другие обрабатывали поля мотыгами. Работали все вместе, и старые и молодые афганцы.
     
      Когда колона приближалась, то они останавливались посмотреть на военную технику.
      Проезжая мимо них, я приветливо махал им рукой, и они обрадованные вниманием, махали мне в ответ, и в их глазах светились добрые улыбки.
     
      Газни.
     
      В хорошем настроении выскочили на газнийские улочки.
      Тревога зацарапала сердце, но казалось, что уже ничего не может случиться со мной, ведь я еду домой. Конечно, такая самонадеянность могла стоить жизни.
      Восторженному сердцу уже не хотелось слушать голос опытного разума, и нырять вглубь БМРки.
     
      Вот мы повернули в сторону в сторону аэродрома. Объехали недавно взорванный мост. Вода в реке спала, но берега у реки были достаточно крутыми, и пришлось крепко держаться за крышку люка. Бедные дембеля, которых везли в КАМАЗе.
     
      Вот и охраняемый КПП, и колона въезжает в расположение аэродрома. Несколько модулей и зарытые в землю блиндажи, а между ними тенистые деревья. Я торопился быстрее спрыгнуть с БМРки, чтобы покинуть боевую технику и сделать шаг в сторону гражданской жизни.
     
      Тут меня и накрыло пыльное облако от остановившейся колоны. Я спрятался за БМРку, но было поздно. Пока я благодарил и прощался с сапёрами, развязали тент у КАМАЗа, оттуда выпрыгнули пыльные дембеля, словно только что перевалялись в муке. Судя по злому выражению лиц, поездка была отвратительной.
     
      Все расположились на кромке лётного поля и принялись трусить свои дембельские кителя. Разведчики были одеты в десантную форму с аксельбантами, хотя и служили в пехотном полку. Эту привилегию им дал командир полка Суринов. Сначала, чтобы выделить их из общего состава, разрешил носить десантные петлицы, а потом демобилизоваться в десантной форме.
     
      Через некоторое время, предложили взять сухпай на дорогу, и дембеля пошли к КАМАЗу, где стояли большие коробки. Прапорщик раздавал сухпай всем подошедшим. Разведчики понтовались, желая, чтобы кто-то им непременно принёс коробки с консервами. Они пытались на кого-то наехать, но никто не стал слушать их угрозы, и уходили в сторону.
      Большинство дембелей уже забыли про дедовщину, и спокойно привыкали к гражданской жизни, оставляя в прошлом армейское жлобство. Не сумев никого припахать, разведчики выделили делегата из своей среды, и тот пошёл и взял сухпай на всех.
     
      Перекусить расположился возле самодельного памятника погибшим вертолётчикам. Всё было сделано из подручных материалов, столбики - гильзы от 120мм снаряда, цепи по периметру, и сам памятник сварен из вертолётных запчастей. Молодцы ребята, почтили память своих товарищей.
     
      Несколько томительных часов ожидания на кромке у вертолётных площадок и ближе к вечеру, пригласили всех садиться в вертолёт Ми-6, в простонародье называемый "корова". Неспеша, с ленивым свистом раскрутились лопасти воздушных винтов, и оторвавшись от земли, мы полетели в сторону Кабула.
      Быстро промелькнул уже хорошо знакомый город Газни, и дальше почти до самого Кабула однообразные волны серых, горных хребтов, кое-где раздвинутых небольшими долинами.
     
      Кабул.
     
      Вот вдали за неровной кромкой хребта, показался Кабул, залитый солнечным светом.
      С удовольствием вглядывался в уже хорошо знакомые очертания афганской столицы, которую уже несколько раз видел с высоты птичьего полёта, не раз проезжал во всех направлениях вместе с полковой колонной, да и пройдено по нему немало.
      Месяц отдыхал в кабульском госпитале. Возвращаясь из госпиталя, несколько дней куролесил по окрестностям аэродрома в компании с десантниками, а ночью отсыпались в кабульской пересылке. Две недели пробыл в роте СС (спец.средств) на курсах по спец.минированию.
     
      Все прилипли к иллюминаторам, разглядывая восточный город, который больше не увидят никогда. "Корова" лениво прилетела на аэродром, и села невдалеке от кабульской пересылки. Ещё один большой шаг навстречу дому.
     
      Дембеля пошли к закрытым воротам пересылки, и принялись громко стучать, переругиваясь с охраной. Вскоре появился офицер, который перекрыл матом всех присутствующих, и всё вокруг стихло. Потом открыли ворота, и мы уже шли по пересылке. Вскоре нам показали палатку, в которой мы могли бы расположиться на ночь. Нам повезло, в палатке были двухъярусные кровати с панцирной сеткой, а могли бы кантоваться на деревянных нарах.
     
      Дембеля спокойно без споров и претензий занимали кровати и лезли на второй ярус. В полку всегда были стычки, из-за того, где спать, потому что считалось непристойным старослужащему спать на втором ярусе, но здесь все были равные, и почти гражданские люди.
     
      Лица светлели, и все доброжелательно знакомились с соседями, и долго разговаривали о том, кто куда едет и чем будет заниматься на гражданке. Проскальзывали и печальные предположения о том, что на пересылке можно застрять на долго, но они уже мало кого пугали, главное, что вырвались из полка.
     
      Многих ребят видел впервые, несмотря на то, что полтора года тёрлись рядом в полку и на боевых операциях. Брали друг у друга адреса, и делились планами на будущее. Разговоры затихли далеко за полночь.
     
      Спали долго, только после 9 часов пришёл в палатку офицер и сказал, чтобы выходили строиться.
      Построились.
      Сверили дембелей по списку, и пошли колонной на аэродром, но привыкшее к форс-мажорам сердце, не торопилось радоваться раньше времени.
     
      С пересылки нас повели в левый угол лётного поля, где находилась что-то типа комендатуры. Там ещё раз предложили предъявить дипломаты для осмотра. Было конечно обидно, но мы знали об этом, и если кто хотел переправить что-то трофейное на родину, то просил об этом офицеров ехавших в отпуск. Офицеров не шмонали, так как солдат.
     
      Досматривающий офицер находил и изымал неуставные вещи, которые пропустили в полку, под злые комментарии дембелей. Впрочем, никто не хотел нарываться, и недовольство сразу стихло. Какое то время постояли на траве, у кромки взлётной полосы, и смотрели на авиатехнику, и окрестности Кабула.
     
      Вот в небе показался гражданский ТУ-134, сделал полукруг над городом и стал садится.
      После посадки, самолёт подрулил к комендатуре.
      Подогнали трап, и из самолёта стали выходить гражданские люди, военные в парадках, и даже морские офицеры с кортиками. Несколько раз встречал их в Кабуле, каждый раз вспоминая "подводную лодку в степях Украины".
     
      Буквально через несколько минут, нас пригласили на посадку.
      Ну, наконец-то, как давно я ждал этого часа.
      Свершилось!
      Афган отпустил нас, без мучительных ожиданий и испытаний!?
      Ошарашенный случившемся, я поднимался по трапу, на борт самолёта, и уже не так разглядывал стюардесс, как пейзажи афганской столицы.
     
      В большинстве аэродром окружали военные и технические строения, за которыми виднелось здание аэропорта, вертолётные площадки, казармы. Прошёл внутрь лайнера и занял кресло у окна справой стороны. Сев в кресло продолжал жадно разглядывать цепь гор, госпиталь и стоящий за ним Советский район. Советский Союз, ещё до войны, построил несколько блочных 5 этажных домов в предгорье, на окраине Кабула.
     
      Дембеля без суеты занимали свои места, и тоже разглядывали пейзажи вокруг кабульского аэродрома. Вот вошла в салон стюардесса и сказала, что пришла пора пристегнуться. Самолёт вырулил на взлётную полосу, и почти сразу же стал разгонятся.
      Взлетаем.
     
      На борту самолёта.
     
      Оторвались колёса, и набирая высоту, авиалайнер заложил небольшой вираж над Кабулом. Всё выглядело по-другому, чем полтора года назад. Город был уже до боли знакомым. Под нами промелькнул аэродром, советский район, госпиталь, алюминиевый завод, Тёплый Стан с казармами и палаточными городками, Аминовка - где во дворце бывшего президента Амина был щтаб 40 армии. Даже в хаотичной сетке глиняных дувалов, различал основные улицы.
     
      Прощание с Кабулом, было коротким.
      Заложив вираж над Тёплым Станом, наш самолёт полетел строго на север. Внизу узнавалась дорога на Баграм. Чуть справа показалась огромная долина, баграмский аэропорт, госпиталь, а вот в стыке гор, вход в Панджшерское ущелье. Кишлака Анава не было видно, но я точно знал, что он там, и с тревогой защемило сердце, а вдруг собьют!?
      Здесь. Когда Союз так близок!?
     
      Самолёт взял немного левее, и под нами замелькали грозные скалистые хребты, и глубокие ущелья. Хотелось быстрее пролететь это угрюмое место, сверху кажущееся пустынным, но я точно знал, что в этих ущельях живут гордые, смелые и очень трудолюбивые люди, радушные к гостям и непримиримые к врагам.
     
      Мои раздумья прервал бархатный женский голосок стюардессы: "Мы пролетаем над границей Афганистана и Союза Советских Социалистических Республик!!!".
      Эти слова вызвали взрыв эмоций!
      Как долго ждали мы все этого момента!
      Дембеля ревели как стадо быков!
      Все соскочили со своих мест, и выбрались в проход.
      Обнимались, трясли руками и прыгали от счастья.
      Стюардессы пытались утихомирить радостных дембелей, но сами попадали в крепкие объятья и тонули в море поцелуев.
     
      Только когда из кабины вышел какой-то ЧЛЕН экипажа, и сказал, что если мы не угомонимся, то самолёт грохнется, и все погибнут в этих горах под его обломками.
      Как не странно, но его услышали.
      Крики постепенно затихли, и дембеля стали рассаживаться по своим местам.
      Правда, всё внимание перекинулось на стюардесс. Все говорили им комплименты, и хотели познакомиться. Стюардессы в свою очередь старались никого не обидеть, и проходя, отвечали на все вопросы.
     
      Ташкент.
     
      Вот замелькали пригороды Ташкента, к сожалению города, с высоты птичьего полёта мне увидеть не удалось, потому что аэродром находился далеко от города, и самолёт сразу пошёл на посадку. Только несколько высотных зданий мелькнули вдали из плотного ковра буйной зелени. Самолёт пробежался по взлётной полосе и остановился невдалеке от аэропорта.
     
      Ну, вот мы и дома.
      На выходе из самолёта, мы тепло прощались со стюардессами, и оборачиваясь, махали им вслед, а они приветливо махали в ответ. Необычное чувство свободы, радовало душу, но, оглядываясь на самолёт, с печалью думал о том, что больше никогда не увижу Афганистан.
      Закончился большой период времени, за который я изменился, став совсем другим человеком.
     
      Наконец то мы шли сами по себе. Никто нас не строил и не вёл. Правда, боевые "крокодилы", вертолеты Ми-24, стоящие невдалеке, напоминали нам о том, что граница близко. Все обрадовано говорили, что проходить будем через гражданскую таможню. Это было хорошо, потому что военные в "Тузели" шмонали дембелей нещадно, оставляя только положенное по специальному списку.
     
      Несколько человек досматривали дембелей, как только освободилось место у симпатичной девушки, я пошёл туда. Она беглым взглядом пробежала по содержимому дипломата. Всё было очень скромно, полотенце, предметы гигиены, трофейный бритвенный станок в металлическом корпусе, ручка с золотым пером, консервы, сигареты. Вдруг её взгляд выхватил американский презерватив в красивой упаковке, с обнажённой девушкой на глянцевой картонке. "А это нельзя!": сказала она мне.
      Я вёз его, чтобы показать любимой девушке, как за границей красиво упаковывают такие вещи, какого они качества, вкуса и запаха. То, что продавалось в советских аптеках, было гораздо хуже. Нет, я не хотел спорить с таможней.
      - Ну, чтож возьмите себе на память.
      - Нельзя провозить порнографию, а "резинку" возьмите себе.
      - Да ладно!
      Захлопнул дипломат, и пошёл на выход.
      У офицеров в родном полку и в кабульской комендатуре, не поднялась рука на святое, а вот милая девушка из таможни конфисковала. Может ей он нужнее, чем мне.
     
      В аэропорту, было окошечко, где дембелям из афгана выдавали деньги. В Афганистане нам платили чеки сертификаты, а в Союзе выдавали такое же количество рублей. Поднимаюсь наверх, где производились выплаты.
     
      Там я увидел большую очередь, и решил сразу же завернуть в буфет, чтобы попробовать гражданской пищи. Советские деньги у меня были, перед отъезда из полка, "молодой" Володя подарил мне 15 рублей, считая, что ему они в полку не к чему.
      Я взял беляш, бутерброд с ветчиной, 50 грамм коньяку 3 звезды и кофе. Встал с этим богатством за отдельный столик и с удовольствием накатил коньячку, потом заел беляшом, и запил кофе с бутербродом. Коньяк пошёл исключительно, я стоял и наслаждался первыми минутами гражданской жизни, и ловил на себе завистливые взгляды, спешащих наверх дембелей. Неторопясь перекусил и в приподнятом настроении пошёл наверх, получать деньги.
     
      Очередь была огромной, но в самом начале её стояли газнийские разведчики, с которыми долго служил вместе. Не хотел навязываться, но они сами пригласили меня к себе. Так что и с получением денег заминки не было.
     
      Шумной толпой мы пошли на выход из аэропорта.
      Когда выходили, то на ступеньках к нам подбежал суетливый узбек и предлагал покрыть ботинки лаком. Внимание моё было притуплено пьянящей свободой и коньяком, и узбек без труда меня уговорил украсить свои ботинки всего за 5 рублей. Он втащил меня в свою будку, быстро тряпочкой смахнул пыль с ботинок, и из баллончика с пульверизатором покрыл лаком. По тем временам чудо не виданное. Ботинки заблестели и радовали глаз счастливого дембеля.
      Узбек, улыбаясь, предлагал дополнительные услуги - девочек, такси, но я решил ехать на троллейбусе, чтобы посмотреть город.
     
      Но городской троллейбус вёз меня не пересекая городских улиц и площадей, к самому вокзалу. Думал взять билет до Москвы, и посмотреть город, но поезд уходил буквально через 20 минут. Я выскочил из здания вокзала. Окинул взглядом привокзальную площадь. Увидел газнийских разведчиков, и подошёл проститься с ними, а потом почти на ходу впрыгнул в отходящий поезд.
      Видно кто-то меня так сильно ждал, что без задержки перемахнул границу и оказался в скором поезде до Москвы.
     
      Впереди ещё было 3.5 дня пути в дембельском поезде, почти не вылезая из вагона ресторана. Пересадка в Москве. Я приехал туда 9 мая 1985 года в самое 40-летие Великой Победы, но я так рвался домой, и больше всего на свете хотел увидеть своих родных, друзей, что не остался ни на час.
     
      Когда учился в Питере, то хотел навсегда остаться там, в этом замечательном городе, где столько кабаков и развлечений, но в армии больше всего тосковал по своему провинциальному Пскову, и понимал, что больше всего хочу жить именно в этом городе. Он единственный и самый родной в этом мире.
      Пополнили с друзьями дембелями запасы водки, и в путь.
      Псков вздрогни!
      Я вернулся!
     
      Вот на этой оптимистической ноте, и хочу закончить повествование о скитаниях, тяжёлой службе и простых радостях, обыкновенного парня из глубинки нашей бескрайней родины, одного из многих.
     
     
      Эпилог.
     
      Вчерашний студент-раздолбай, пройдя через Афганистан, стал, совершено другим человеком. Он с усердием и удовольствием учился в институте, и благополучно окончил его. Занимался спортом, и с полной отдачей работал. Любил многих женщин, и благодаря им забыл все обиды и скорби, выпавшие на его долю. По милости божьей пришёл в церковь, где его душа успокоилась, и жизнь обрела новый смысл
      У него всё нормально, работа, семья, дети.
      Прошло 20 лет, и его потянуло на воспоминания. С большим трудом давалась ему работа над мемуарами, но он справился. Большая просьба, не судить строго.
      Всем желаю больших успехов.
     
     
     
     
     
     
     
     
     
     
     
     
     
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   90
  
  
  
  
Оценка: 6.28*56  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.
По всем вопросам, связанным с использованием представленных на okopka.ru материалов, обращайтесь напрямую к авторам произведений или к редактору сайта по email: okopka.ru@mail.ru
(с)okopka.ru, 2008-2019